В Лабуэр я прибываю в седьмом часу вечера. Покупаю сигареты на маленьком, уже таком знакомом вокзале, две банки своего любимого пива и еду к себе «домой». Такси подкатывает к дому. Расплатившись, я выхожу, ожидая услышать с балкона веселые голоса Нади и Саши. Но на балконе никого нет. Меня удивляет это обстоятельство. Открываю дверь, вхожу в дом. И сразу чувствую незнакомый запах. Запах мужского пота. Я ведь говорил, хороший киллер — что собака. Так и есть, в гостиной сидит какой-то типчик с прилизанными, словно напомаженными, волосами. И нагло так улыбается.

— Добрый вечер, — говорит этот типчик, — решил вот заглянуть к вам в гости.

В такие минуты нельзя действовать неосмотрительно. Я ставлю пивные банки на столик. Сажусь напротив него в кресло.

— Что случилось?

— Ничего, — улыбается он, — все в порядке. Просто мы прилетели сюда на самолете немного раньше, чем ты. Решили тебя опередить. И заодно поблагодарить за Селичкину. Это ведь ты ее нашел. Так верно вывел нас на нее.

Интересно, есть у него оружие или нет? Наверняка есть.

— А где моя переводчица? — спрашиваю равнодушным тоном.

— А зачем она тебе? — нагло улыбается типчик. — Все в порядке. Мы ее уже домой отослали, в Москву. Вместе с девочкой. Нам она больше не нужна.

— Понятно. А как про меня узнали? Про мой город?

— Это наш фирменный секрет, — улыбается типчик, — мы ведь тебя про твои секреты не спрашиваем.

Я вдруг чувствую затылком: еще секунда — и меня ударят. Прямо-таки ощущаю надвигающийся удар. Может, после того как я стал инвалидом, у меня обострились все чувства. Я беру банку пива и с силой бросаю ее назад, а сам прыгаю на типчика, сидящего передо мной. Сзади слышится чей-то стон и тихий выстрел, явно через глушитель. Но я не чувствую боли.

Типчика я в падении достаю. Пролетев над столиком, выставив свою левую руку, попадаю ему по скуле. А стоявший за моей спиной здоровяк приходит в себя: хотя еще и моргает правым глазом, но уже целится в меня из пистолета с глушителем. Видимо, я попал ему банкой в лицо.

У меня хоть и одна рука, но силы еще есть. Да и злости во мне слишком много. И потом, я должен узнать, куда они дели Надю и Сашу. Поэтому за секунду до того, как этот детина стреляет в меня, я поднимаю над собой тело типчика. И сразу две пули входят в его печень. И он перестает дергаться.

Бросив тело на его убийцу, я успеваю упасть и перекатиться. Еще два выстрела, но я уже в коридоре. Теперь перевести дыхание. У него положение хуже моего. Я здесь все знаю, а он — нет. И самое главное, он уже в некотором мандраже. Ну, в некотором замешательстве, так будет точнее.

В коридоре не за что ухватиться. Здесь у меня довольно слабая позиция. Я отступаю дальше, к двери. Там у шкафа есть зонтик. Элегантный, большой, с ручкой. Как раз то, что мне нужно. Я успеваю его схватить и вернуться на место, когда из гостиной осторожно выходит здоровяк. Координация у него, конечно, не та. Я ведь киллер, а он типичный убийца. Толстое, неустоявшееся дерьмо. К тому же с непропорционально длинным оружием. На дуло навинчен глушитель, который делает пистолет уязвимым. В таких случаях нужно только стрелять. Охотиться с надетым глушителем, по-моему, просто идиотизм.

Я резким движением руки с зажатым в ней зонтиком выбиваю пистолет. Думаете, он не успел выстрелить? Успел. Только пуля прошла над моей левой кистью, даже не задев и без того неживую руку. Зато пистолет уже на полу, а зонтик у меня в руке. Ох как я им здорово воспользовался! Я избил его до полусмерти, словно вымещая на нем все свое бешенство. Потом поднял пистолет, открыл ему рот и четко на ухо произнес:

— Я тебя все равно убью. Но если не скажешь, где женщина и ребенок, буду убивать долго и медленно. Ну, быстрее.

Он молчит, соображая. Потом что-то лепечет. Я бью его по лицу, чтобы он понял ситуацию, и снова спрашиваю:

— Где они?

— В отеле «Палас», — хрипит он, — на берегу моря.

— Сколько человек осталось в «Паласе»? — Я давлю пистолетом на его рот изо всех сил.

Он хрипит от боли.

— Говори, — требую я, теряя терпение.

— Еще четверо. В двести втором и двести третьем номерах.

— А женщина с девочкой где?

Он молчит, и я, подняв пистолет, еще раз бью его по лицу. Изо всех сил. Лопается кожа, начинает идти кровь, и он кричит:

— В соседнем номере, двести четвертом. С ними ничего не сделали. Только просили подождать тебя…

Я стреляю в его череп. Из того самого пистолета с глушителем, из которого он собирался застрелить меня. И не думайте, что у меня дрогнула рука. На такую дрянь у меня рука никогда не дрогнет.

Стараясь не испачкаться в его крови, обыскиваю этого типа и нахожу запасную обойму для пистолета. Как все-таки они умудряются провозить оружие через границу, тем более в самолетах? У них есть специальное разрешение? Или они просто садятся в самолет, как государственные чиновники? В кармане второго убитого я нахожу документы на имя сотрудника охраны президента той самой республики, чей консул сегодня утром вручил мне паспорт с продленной визой. Обнаруживается и сотовый телефон, без которого они, кажется, не ходят даже в туалет.

Теперь мне срочно нужно в «Палас». Но каким образом они нашли нас? Этот вопрос меня очень волнует. Они точно знали, где я нахожусь. Никакой слежки не было, я бы сразу почувствовал. Значит, им сообщила Надя? Мне так стыдно, что поддался на чувства, позволил себя обмануть, как мальчишку. Я осторожно мою руки, поправляю одежду, на ней почти нет следов крови.

Неужели она все-таки звонила в Москву? Может, сделала это по ошибке? Позвонила кому-нибудь из своих подруг? Нет, это на нее не похоже. Она была всегда несколько замкнутой, за время нашей совместной работы даже не спросила номер моего сотового телефона. Я поднимаюсь в их комнаты. Вещи разбросаны. На полу валяется любимый халат Нади. Нет, похоже, она ушла отсюда не добровольно. Ее явно увозили насильно. Именно в эту минуту я понимаю, что Надя не могла привезти ко мне свою дочь и потом звонить этим ублюдкам. Ну никак не могла. Значит, они нашли меня по другому каналу. Каналу?! Конечно, моя «Моторолла»! Этот сукин сын, «владелец скотобойни», все правильно продумал. В мой сотовый телефон вмонтирован миниатюрный передатчик. Или просто они засекали место по разговору. Найти меня таким образом, наверное, совсем нетрудно. Я достаю телефон и бросаю его на пол. Потом долгу топчу. Так и есть. Нужно быть идиотом, чтобы не заметить вмонтированный в мембрану «жучок». Значит, они слышали и все наши с Надей разговоры.

Теперь я точно знаю, чего хочу, и, закрыв двери на все замки, отправляюсь к отелю «Палас». Честно говоря, настроение у меня препоганое. Отель маленький, всего в пять этажей. Я вхожу, сонный портье дремлет за стойкой. Кивнув ему, поднимаюсь по лестнице. Нужно быть очень осторожным, ведь их там четверо.

Дойдя до двести четвертого номера, я осторожно стучу. Никто не отвечает. Неужели тот ублюдок обманул? Я стучу еще раз. За дверью слышится шорох.

— Кто нужен? — спрашивают по-русски, словно здесь не французский город Лабуэр, а сходка воров в законе в российской «малине». Я несу какую-то ахинею на французском — кое-чему меня успела научить Надя, — сам не знаю, что говорю.

Дверь приоткрывается. Я мгновенно упираю глушитель в живот типу, который просматривается в проеме. Это сильно впечатляет. Он делает шаг в сторону и, задыхаясь, спрашивает:

— Чего нужно?

— Где они? — тихо произношу я. Он кивает в сторону другой комнаты.

Я толкаю его в том направлении, готовый стрелять при первой необходимости. И вижу: в комнате на кровати сидит Саша, сгорбившись, уставившись взглядом перед собой. Вы когда-нибудь видели взрослые раненые глаза ребенка? Я их увидел. Эти глаза все решили.

Увидев меня, Сашенька вскочила, смотрит то на меня, то на своего охранника. И, самое страшное, молчит. Даже не кричит. А мы стоим перед ней. Ее охранник впереди, я чуть позади него. Пистолет упер ему в спину. Он ведь не идиот, понимает, что лучше не дергаться.

— Это я, — хрипло говорю девочке, — ты меня не узнаешь?

— Кто ты? — спрашивает девочка. Видимо, от волнения мой голос действительно изменился. А может, она спрашивала о другом, имея в виду, кем я на самом деле являюсь.

Я наклоняюсь к ней.

— Это я, Сашенька, твой папа. Я пришел к тебе. Только ты не кричи, пожалуйста.

Она умная девочка. Не закричала и не заплакала.

— Папа, — прошептала она, — я знала, что ты за нами придешь. И мама говорила, что папа обязательно придет. А вот этот дядя ее по лицу ударил. Сильно ударил и сказал, что она «сука».

Я чувствую, как дрожит, стоя передо мной, этот мерзавец. И после этих слов ребенка, думаете, меня кто-то сможет остановить? Да меня не только «владелец скотобойни», но и его президент со всей армией своих негодяев не остановит.

— Сейчас, Сашенька, — торопливо говорю я, — сейчас мы к тебе вернемся.

И нажимаю пистолетом ему на спину. Мы проходим в ванную комнату, и он дрожащим голосом говорит:

— Я ее не бил, я ее не бил, честное слово. Девочка врет. Она врет.

У него красивое, немного азиатское лицо. Почему-то красивые мужики часто бывают садистами. Может, потому, что женщины слишком охотно под них ложатся и им нужны дополнительные ощущения? Я плотно закрываю дверь.

— Конечно, врет, — почти весело говорю я, — ты ее не бил. Просто обругал. Как ты назвал ее мать?

Он молчит.

Я поднимаю пистолет.

— Как ты назвал ее мать?

— Я ее не бил…

— Что ты ей сказал?

— Су… су… сука.

Этого достаточно. Я стреляю ему прямо в сердце. Так меньше крови и почти наверняка. Он сползает на пол, все-таки пачкая стену кровью. Я делаю контрольный выстрел.

— Конечно, она сука, — говорю ему напоследок, — за то, что вообще связалась с такими подонками, как вы.

Теперь он успокоился окончательно. Я выхожу к девочке, плотно прикрыв за собой дверь. Она смотрит на меня строго и понимающе.

— Он больше не будет бить мою маму?

— Нет, — отвечаю я, — он никогда больше не будет бить твою маму. А где мама?

— Она в соседнем номере, — говорит девочка, — пришли какие-то чужие дяди и сказали, что нужно пройти в соседний номер.

— Давно это было? — спрашиваю я непослушными губами.

— Нет, совсем недавно.

— Вот что, Сашенька, — тихо говорю, подводя ее к окну, — ты сейчас спустись вниз, пойди вон в тот парк. Сиди там на скамейке. И никого не бойся. Только не разрешай себя увести. Видишь, там стоит дядя полицейский. Если тебя кто-нибудь захочет увести, ты сразу беги к нему и кричи. Кричи изо всех сил. Ты меня поняла?

Она смотрит на меня. Кажется, она понимает даже слишком много.

— А как ты?

— А я потом приду с мамой, — обещаю девочке. Все-таки не умею врать детям.

— Нет. Давай пойдем вместе, — упрямо говорит ребенок.

— Сашенька, — умоляю ее, — сейчас не время капризничать. Иди вниз, в парк. Я тебя очень прошу. Иначе я не смогу помочь твоей маме.

— Ты хочешь ее спасти?

Я действительно кретин. Ребенок все понимал лучше меня.

— Постараюсь, — обещаю.

— А тот дядя? — кивает она на ванную комнату. — Он оттуда не выйдет?

— Нет.

— Ты его убил? — Она понимает даже такие вещи. Господи, дети знают обо всем на свете. Эти проклятые телевизоры.

— Конечно, нет. Он там купается, — говорю я не очень убедительно, — и просил нас не мешать ему. Иди в парк, Саша. У нас мало времени.

Я беру ее за руку, осторожно открываю дверь номера и почти силой подвожу к лестнице.

— Бегом, — прошу я ее, — мы сейчас придем.

— Ты не обманешь? — недоверчиво спрашивает девочка.

— Нет. Когда я тебя обманывал? Ну, беги.

Она спускается по лестнице. Теперь у меня есть время. Один против оставшихся троих вооруженных людей. Шансов очень мало. Но попытаться нужно. Я направляюсь к соседнему номеру. И почти сразу слышу за дверью громкий голос. Незнакомый мне голос очень уверенного в себе человека, говорящего по-русски с сильным акцентом.

— Мы зачем тебя послали? — громко спрашивает он. — Чтобы ты за ним следила. А ты вместо этого решила, что можно с ним жить, можно свою сучку сюда привезти. Кто тебе позволил дочку привозить?

— Он позволил, — слышу я тихий голос Нади.

— А кто он такой? Инвалид безрукий, — злится ее собеседник, — нашла у кого разрешение спрашивать. Погулять решила? Думала, мы тебя не найдем? Так не бывает. Тебе важное дело доверили, а ты устроила пикник на природе. Где находятся Касимов и его баба?

— Я не знаю. Он мне ничего не говорил.

— Вы с ним все время ездили на машине. Куда ездили, тоже не знаешь?

— Просто по городу и к морю. Ребенка катали. Мы ни с кем не встречались и никого не видели, — отвечает Надя.

— «Ребенка катали», — передразнивает ее этот тип, — я тебя сейчас прокачу. Я тебя так прокачу, что ты маму родную забудешь! И девочку твою тоже прокачу. У нас как раз есть специалист по девочкам. Он так любит маленьких девственниц.

Видимо, он показал на кого-то из своих людей. Послышался крик. Это Надежда бросилась на него.

— Нет! Нет! Не смейте! Не надо…

Я слышу, как он бьет ее по лицу и как она падает. И как лениво говорит другой человек:

— Ты, сука, свое место не забывай. Иначе сразу на тот свет отправим. И тебя, и твою девчонку.

Этот голос я хорошо знаю. Это «владелец скотобойни». Тот самый главный начальник, который может командовать и консулами, и послами своего государства. Интересно, какую должность в государстве занимает он сам?

Я не могу туда войти. Ну как войдешь, ведь сразу начнется перестрелка. Нет, смерти я не боюсь, мне страшно, что меня посадят, если я отсюда выйду живым, и Надежда с Сашей останутся совсем одни.

Я сжимаю пистолет и стою за дверью.

— Слушай, Надя, — говорит первый тип, который ее допрашивает, — ты нас лучше не доводи. Скажи честно, где Касимов. Мы серьезные люди. Сама знаешь, что с тобой и девочкой будет. Зачем тебе выгораживать эту гниду Касимова? Он-то тебе для чего?

— Я не знаю, — плачет Надя.

— Какой-нибудь дом вы проверяли? Или за кем-нибудь следили в городе?

— Нет, — всхлипывает Надя, — только за одной парой. Но они не те, за кем мы сюда приехали.

— Откуда ты знаешь, за кем вы приехали? Как они выглядели?

— Я не знаю. Их двое. Они живут напротив кафе. Но это не Касимов, честное слово, не он. Я расспрашивала о них у бармена. Это просто семейная пара, которая решила здесь остаться. Женщина ждет ребенка, я даже не стала об этом говорить моему спутнику.

Эх, Надя, Надя. Как глупо все получилось.

— Она беременная?! — кричит главный заказчик. — Адрес, скажи адрес.

Надя уже понимает, что сделала ошибку, и молчит. Но тот тип настаивает.

— У тебя десять секунд, иначе я лично пристрелю твою дочь. Рахим, приведи ее девчонку.

Я жду, когда кто-нибудь выйдет. Тогда, может быть, у меня появится шанс. Но Надя мне его не дает.

— Это другие люди, — снова плачет она, — это совсем другие люди. Они живут напротив кафе, как раз там, где магазин «Фиат».

— Мы сами все проверим, — говорит «главный мясник», и я слышу, как он поднимается со стула. Я едва успеваю спрятаться в соседнем номере, как мимо меня пробегают двое. Один из них тот самый главный заказчик.

— Это Селичкина, — говорит он, — она была в таком положении, когда убегала из Москвы шесть месяцев назад. Мы искали ее по всем родильным домам Швейцарии. Позвони ребятам и узнай, почему они так возятся с этим инвалидом. Пусть приезжают к кафе.

Вот оно что. Почему он ничего не говорил про беременность Селичкиной? Я подхожу к окну. Саша сидит в парке и смотрит прямо перед собой. Со стороны отеля ее не должно быть видно. Если эти двое сейчас уедут, в номере с Надей останется только один человек. Тот самый Рахим, который ее допрашивал. Вот тогда уже у него не будет никаких шансов. У меня звонит сотовый телефон, тот самый, который я взял у налетчиков в нашем бывшем доме. Но я не трогаю его. Не стоит их волновать раньше времени. Пусть думают, что мои убийцы несколько увлеклись работой.

Выбежавшие из отеля подонки бегут к стоящим рядом машинам. Я замечаю, что мой главный заказчик садится в первый автомобиль. Они сразу отъезжают, и я снова подбираюсь к соседнему номеру. За дверью ничего не слышно. По моим расчетам, там должны остаться двое. Этот самый Рахим и Надя. Проходит минута, другая…

И вдруг доносится ее протяжный стон.

— Не надо.

— Как это не надо? — рассудительно говорит Рахим. — Ты все забыла. Давай вспоминай, тебе ведь еще нужно будет жить. Опять на коленях ко мне приползешь.

— Нет, — просит она.

— Ты ногами не дергайся. Я тебя хорошо изучил. Спасибо скажи, что не бросил вас голодных. Тебя и твоего выкормыша.

В этот момент я бью по двери ногой. Она не открывается, в этом отеле хорошие замки. Я дважды стреляю в замок и опять бью. И вваливаюсь в комнату. Кажется, они так и не поняли, что произошло. Испуганная Надя лежит на диване и смотрит на меня. Стоящий над ней мужчина тоже смотрит.

— Ты кто? — наконец спрашивает он. И это его последние слова. Я стреляю ему в голову. Намеренно, расчетливо, чтобы череп разлетелся на мелкие кусочки и его поганой кровью залило все вокруг. В том числе и саму Надю. Она даже не вздрогнула, когда он дернулся. И когда брызги крови в нее полетели, тоже не вздрогнула. Просто смотрела мне в глаза.

— Это он раньше с тобой жил? — спрашиваю я ее с неожиданной ненавистью.

Она молчит. Собственно, говорить и не нужно. Все и так ясно.

— Одевайся быстрее, — говорю я. А она смотрит на меня, словно не понимая.

— Там в парке Саша. Нужно ее выручать, — объясняю. Лишь после этого она кивает и вдруг начинает беззвучно плакать, хватая губами воздух, как рыба. На всякий случай я подхожу ближе и зажимаю ей рот, чтобы не закричала. Обняв меня, она все плачет и плачет.

— Быстрее! — кричу я. — Нам надо торопиться.

Я не знаю, что испытания этого, тринадцатого, дня еще не кончились. Все еще впереди. Недаром говорят: тринадцать — число нехорошее.