Забрав Сашу из парка, мы бежим ко второму автомобилю. Это темно-зеленый «Пежо» того самого Рахима, которому я только что снес полголовы и чей труп сейчас валяется в номере. Нужно быстрее отсюда уезжать, иначе количество убитых перерастет все мыслимые пределы. Необходимо срочно ехать к Селичкиной.

Знаю, что я подонок и убийца. Я все о себе знаю. Но я никогда не мучил женщин и детей, никогда не стрелял в беззащитных. Все, кого я убивал, включая и того толстомордого политика, были настоящими сукиными детьми. И теперь я не могу допустить, чтобы кто-то измывался над беременной женщиной. Это не в моих правилах.

Я делаю немыслимые виражи, сидящие на заднем сиденье Надя с Сашей испуганно молчат, не понимая, куда я так спешу. Но к дому, который мне нужен, я подъезжаю очень осторожно. Мягко припарковываю автомобиль рядом с синим «Рено», на котором сюда приехал «главный мясник». Значит, они еще в доме.

— Садись за руль, — говорю я, не глядя на Надю, — и отъезжай, только недалеко. Я скоро выйду. Если вместо меня выйдет кто-нибудь из них… В общем, тогда быстро уезжай.

Я достаю все деньги, какие у меня есть с собой, и бросаю их на заднее сиденье. Потом пишу адрес. Это та самая однокомнатная квартира в Москве, где я обычно скрывался. О ней никто не знает. Там спрятана половина моих денег.

Надя по-прежнему молчит. Смотрит на меня и молчит.

— По этому адресу в московской квартире лежат мои деньги. Сама там не появляйся. Лучше пошли кого-нибудь. Вот ключ. Надеюсь, что сумею вернуться.

— Алексей, — зовет она меня этим придуманным именем.

— Я Левша, мое настоящее имя Левша. Другое я давно забыл, — глухим голосом говорю я женщине и выхожу из машины. Теперь все зависит только от меня. Я достаю пистолет. Открыть входную дверь нетрудно. Вообще в Европе почему-то двери стеклянные и на них примитивные замки, словно обитатели этих домов застрахованы от всех неприятностей. Здесь дверь как раз достаточно плотная, но эти ублюдки даже не стали запирать ее на все замки, посчитав, что скоро к ним прибудет подкрепление. Если б они догадались запереться, я бы не сумел ее так быстро открыть. Войдя в дом, я тут же натыкаюсь на тело того толстяка. Его пристрелили тремя выстрелами в упор; судя по всему, успели помучить перед смертью.

Приглушенные женские крики слышны сверху, со второго этажа. Неужели они ее пытают? На девятом месяце беременности? А я еще думал, что я подонок. Да я ангел божий по сравнению с этими сволочами. Ну, ребята, кажется, у вас сейчас будут серьезные неприятности.

Я поднимаюсь по лестнице медленно, очень осторожно. В таких случаях даже малейший звук может испортить все дело. Сверху по-прежнему слышен шум. Я огибаю угол, замираю возле открытой двери. Так и есть, на кровати лежит женщина, ее руки связаны, а над ней стоит мужчина, который лениво подносит зажженную зажигалку к ее плечу. Типичный сукин сын. Теперь нужно увидеть, где сидит второй. Я несколько смещаюсь и вижу второго. Того самого «владельца скотобойни». Что, вы думаете, он делает? Сидит в кресле и курит сигарету. Спокойно, словно находится на приеме. Напрасно он держит сигарету в правой руке. Ведь он правша, привык действовать правой рукой. И у него не будет нескольких секунд, когда я войду в комнату. Женщина что-то хрипит, и стоящий над ней мужчина убирает зажигалку.

— Где он?

Да, я все-таки подонок. Я тоже прислушиваюсь. Хотя не думаю, что сумел бы вот так прижигать беременную женщину, но все равно стою и слушаю. Мне тоже интересно ЗНАТЬ, где находится Касимов.

— Он здесь… Рядом, — всхлипывает женщина. Она не выдерживает такой пытки.

— Где? Где он находится?

— Он в Испании… В Сан-Себастьяне. Он находится там, — выдавливает несчастная.

— Адрес, — кричит палач.

Не нужно еще раз повторять, какой я мерзавец, я это знаю и без лишних слов. Но только тогда, когда она называет адрес, я вхожу в комнату. Вернее, делаю один шаг и сразу стреляю. Ее мучитель успевает обернуться и тут же получает пулю в сердце. У меня нет времени проводить эксперименты, а стреляю я всегда точно в цель. Дернувшись, он падает рядом с женщиной. Она пронзительно кричит, а я, уже не глядя на нее, перевожу пистолет на моего главного заказчика. Он даже не успевает достать сигарету изо рта: с того момента, как я шагнул в комнату, проходит не больше двух секунд.

Все-таки нельзя долго сидеть в кабинетах. Любой президент должен время от времени менять начальника своей личной охраны, иначе тот превратится в неповоротливого монстра. А ведь его должность требует сноровки и быстроты. И злости. Нужно быть голодным, а не зажравшимся котом. Вы помните, какой адъютант был у Брежнева? Я помню: расплывшийся генерал, который с трудом передвигал ноги. Его самого нужно было носить на руках, а он еще считался адъютантом главнокомандующего. Так вот, любой начальник личной охраны рано или поздно превращается в чиновника, вместо главного охранника становится главным поверенным. Сутенером, адвокатом, приживалкой, партнером по теннису или бане, по выпивке или бабам. Но никак не главным охранником. Теряется реакция. Появляются благодушие и леность.

Если бы на его месте сидел я, то стоявший передо мной человек давно был бы трупом. Пока он терял одну секунду на выстрел в моего подручного и вторую — чтобы обернуться ко мне, я бы успел среагировать. Но этот зажравшийся палач не успел. Он уже давно был чиновником с собственной охраной, а не охранником. Поэтому сидел в кресле и по-прежнему смотрел на меня. Однако, надо сказать, выдержка у него великолепная.

— Ну и что дальше? — интересуется он. — Зачем устраивать этот спектакль?

— Об этом я хотел спросить тебя. Ведь это ты послал ко мне своих ребят?

— Значит, уже все знаешь. Ну и что с ними случилось? Неужели ты один с ними справился?

— Не кричи, — говорю я женщине, не оборачиваясь в ее сторону. Она все еще кричит, хотя и негромко. Потом обращаюсь к сидящему: — А ты сам как думаешь?

— Ну, тогда молодец. С одной рукой и против двоих! Откуда ты узнал, что мы здесь?

— Догадался.

— Ты и в отеле успел побывать? Наверняка успел. Для тебя ведь эта стервочка-переводчица много значила. Успел? Неужели и там сумел отличиться?

Отвечать этому сукину сыну не хочется.

— Ну ты герой, Левша, — лениво говорит он. А сигарета по-прежнему в зубах. — По-моему, я должен тебе что-то предложить. Если хочешь, могу взять тебя к себе заместителем. Мне как раз нужны такие отчаянные.

Я по-прежнему молчу, глядя на него.

— Ладно, — говорит он мне, словно соглашаясь на какую-то сделку, — черт с тобой. Получишь пять процентов от денег Касимова. Или десять. Только не смотри на меня так. И не нужно делать глупостей. Убивать меня не советую. Я ведь не один из этих кретинов, которых ты пострелял. Будет большой скандал. А тебя, дорогой, найдут в любой точке земного шара. В любом месте, где бы ты ни спрятался.

Я все еще молчу, и это начинает его нервировать. Но сигарета по-прежнему в зубах.

— Ты дурака не валяй, — говорит он, — поедем в Сан-Себастьян вместе. Там решим, что делать. А эту дрянь можешь сам пристрелить, она нам больше не понадобится, — кивает он на лежащую на постели женщину.

— И что мы будем делать? — наконец прерываю молчание.

— Заберем деньги и будем жить. У меня в машине есть документы с американскими визами, с их грин-картами. Нужно только приклеить фотографии, любые. Есть и специально приготовленные печати. Можем наклеить наши фотографии и уехать в Америку. Или в любую другую страну. Там много документов.

— На те деньги, которые вы со своим президентом украли у вашего народа? — уточняю я на всякий случай.

— Что такое народ? — кривит он губы. — Быдло, хамы, дрянь. Разве можно всех равнять?

— Это ты быдло. Деньги воруете у несчастных людей и прячете в швейцарских банках. Но уже поздно. Поздно. Я передал материалы о ваших деньгах во все столичные газеты. Вы со своим президентом проиграли. Слышишь ты, проиграли! Твой президент слетит со своего места. Будет грандиозный скандал, и этот сукин сын ничего не добьется.

И тогда он дернулся. Но все-таки он очень опытный человек. Я не зря все время следил за его сигаретой. Почему он ее не доставал изо рта? Ведь она мешала ему говорить. Но после моих слов он левой рукой вынул изо рта сигарету, поднес ее к пепельнице, словно раздумывая, стоит ли ее тушить. А правой мгновенно попытался достать оружие. Он сделал все очень профессионально. Но не настолько быстро, чтобы я не успел выстрелить ему в печень. Он дернулся, выронил пистолет, поднял на меня лицо и прохрипел:

— Дурак.

И тогда я выстрелил второй раз. После чего он затих окончательно. А я бросился к женщине. От ужаса она стонала, уже ничего не соображая. Я развязал ей руки, принес из кухни воды. Правда, предварительно убрав пистолеты обоих ее мучителей. В таких вопросах нельзя доверять никому. Она выпила воду. Я приказал ей быстро собирать вещи.

— Мы едем в Сан-Себастьян, — объявил я недавней пленнице.

Она кивнула мне, кажется, ничего не понимая. Я пошел на кухню и выпил целых три стакана воды. Теперь, когда все шестеро были уничтожены, я почувствовал себя лучше.

Мы вышли из дома через двадцать минут. Она успела переодеться и собрать чемодан. Увидев внизу труп своего «мужа», которого Касимов нанял для ее охраны, она снова застонала, но я не дал ей опомниться, быстро подтолкнул к дверям. На улице никого не было. Я огляделся: неужели Надежда куда-то уехала? И в этот момент увидел, как она подъезжает к дому.

— Садитесь в машину, — приказал я Селичкиной. Та полезла на заднее сиденье. А Надя, оставив руль, выскочила из машины и, подбежав ко мне, бросилась на шею. Кажется, в этот день она решила выплакать всю свою норму. А я, когда она кинулась мне на шею, потерял осторожность. Всего на мгновение, но этого было достаточно…

— Все хорошо, все кончилось, — шепнул я молодой женщине, — сейчас я вернусь. Подожди, только возьму чемоданчик в «Рено».

Я сделал несколько шагов, достал чемоданчик из машины. И в этот момент послышался крик.

— Осторожно! — бросилась ко мне Надя.

Откуда мне было знать, что даже президент не доверяет своему начальнику личной охраны. Видимо, он следил за этим подлецом. Рядом резко затормозила «Вольво» и раздалась длинная автоматная очередь. Я успеваю увидеть в салоне машины двоих и чувствую, как оседает Надя. Все восемь пуль, предназначенных мне, приняло ее тело. Надя упала. Пронзительно закричала девочка, пытаясь выбраться из машины.

В эти мгновения я пережил самую большую драму в своей жизни. Нет, не из-за смерти Нади. Ее смерть — это моя личная трагедия, и она всегда будет со мной. Она умерла сразу, не мучаясь, с какой-то радостной улыбкой на лице, словно не осознавая, что умирает. Дело в другом. В этот момент я увидел отъезжающий автомобиль и понял: если добегу до своей машины, то успею догнать убийц. Догнать и покарать. Но тогда Саша, уже выбравшаяся из машины, вырвется из моих рук и, подбежав, увидит свою убитую мать. Я стою, выбирая единственно верное решение, всего секунду, может, две, не больше. Но мне кажется, стою вечность. Я не могу допустить, чтобы девочка увидела тело матери. Всю жизнь эта картина будет стоять у нее перед глазами. Я накажу убийцу, но потеряю девочку. Поэтому, крепко обхватив Сашеньку, прижав ее к себе, я шепчу какие-то слова. Больше, наверное, для себя, чем для нее. Я шепчу их и держу ее изо всех сил. Чтобы она не смотрела в сторону, где лежит ее мать. Нужно уезжать, а я не могу даже поцеловать Надю на прощанье. Вокруг уже собираются люди. Вы ведь меня понимаете, правда?

Я сажаю девочку в машину и сразу отъезжаю от дома. Надя остается лежать на земле.

Теперь мне нужно срочно прорваться в Сан-Себастьян. Хорошо еще, что на франко-испанской границе нет пограничников и таможенной стражи. Отсюда до Сан-Себастьяна не больше трех часов езды.

Утром следующего дня…

В общем-то, я прав. Эта гнида Рашид Касимов, которого я искал по всему миру, прятался не в Лабуэре. Здесь была обычная подставка. Ложный след, чтобы обмануть и запутать всех. На самом деле он жил в Сан-Себастьяне, купив там себе шикарную виллу. Не буду говорить, как я к нему ехал. В машине стонала его женщина и плакала Саша. Рассказывать подробнее как-то не хочется, ничего в этой истории особенного нет.

Добравшись до Сан-Себастьяна, я оставил обеих пассажирок в машине и позвонил ему по сотовому телефону.

— У меня твоя женщина с ребенком, — говорю в трубку. — Буду у тебя через пятнадцать минут. Никуда не отлучайся.

Ровно через пятнадцать минут я вхожу к нему на виллу, кладу чемодан на стол и говорю:

— Пока я искал тебя, Рашид Касимов, убили мою жену. Убили на глазах у моей дочери. Мне нужно десять миллионов долларов. Наличными. Немедленно. Иначе там узнают, где ты находишься. И тебе придется умирать второй раз. По-настоящему. Внизу, в машине, сидит твоя женщина. Я только что спас ее от пытки. Второй раз спасать вас не буду. У тебя есть одна минута, чтобы все решить.

Кажется, он понял. Вернее, попытался понять. Вы, наверное, думаете, что за его бабу с ребенком в животе я мог получить гораздо больше денег? Но я не хотел торговаться. Противно было после смерти Нади торговаться, имея такой козырь, как беременная женщина. Как-то не по-мужски, непорядочно.

Посмотрев на меня, он тоже не стал спорить и сразу же вышел из комнаты. Наверное, в этот момент у меня было не особенно приятное лицо.

К вечеру я получил ровно десять миллионов долларов. Только не говорите, что это очень много. И что он мог не заплатить. На самом деле это так мало за простое человеческое счастье. Оно стоит гораздо дороже. А он просто испугался. Понимал, что остановить меня уже невозможно. И дело даже не в том, что я мог оставить у себя его женщину. Не мог я этого. А вот пристрелить его я мог. Очень даже мог. И он это отлично понимал.