Последний акт драмы должен был разыграться на берегах реки Тахо, у небольшого городка Талавера-де-ла-Рейна. Дронго смотрел на поднимавшуюся на горизонте светлую полосу, хотя само солнце пока не встало. Когда машины въехали в город, к ним присоединился еще один автомобиль с двумя сотрудниками местной полиции. Теперь их стало девять мужчин, и у преступника не было шансов на побег.

Негласным руководителем группы оказался комиссар Брюлей. Выяснив, что у виллы существует второй выход, он отправил к нему Даббса и одного из сотрудников Интерпола. Остальные должны были войти через парадный вход.

Часы показывали шесть сорок пять утра, когда они подъехали к воротам. Один из местных полицейских позвонил, включив переговорное устройство. Привратник почти сразу спросил, кто приехал и почему в такое раннее время. Сотрудник полиции объяснил, что после вчерашних взрывов в Мадриде проверяются все поместья, принадлежащие иностранцам.

— На вилле никого нет, — сообщил привратник, — только хозяин и его личный повар. Но они сейчас спят. Я не могу вас впустить, приезжайте днем.

— Мы не станем тревожить вашего хозяина, — отозвался офицер полиции. — Мы хотим поговорить только с вами. Почему на такой большой вилле нет другой охраны?

— Она не нужна, — пояснил привратник, — у нас четыре бойцовские собаки, которые могут разорвать даже медведя. И никого, кроме хозяина, не признают.

— Разве здесь водятся медведи? — удивился офицер. — Открывайте ворота!

Ворота медленно раскрылись, и два автомобиля въехали на подъездную дорожку, ведущую к комплексу основных зданий, находящихся в центре поместья. К ним уже спешил привратник, пытаясь успокоить собак, беснующихся вокруг чужих машин.

— Уберите собак, — приказал старший офицер, — они не позволяют нам выйти.

Привратник, увидев знакомого офицера, которого знал по работе в городе, решил подчиниться. Он загнал собак в специальный большой вольер, построенный у стены, затем вернулся к автомобилям, из которых уже вышли люди.

— Вчера ваш хозяин вернулся поздно вечером? — поинтересовался комиссар Брюлей.

— Да, — кивнул испуганный привратник, не понимая, почему приехало так много людей.

— В каком состоянии он вернулся? — спросил один из офицеров полиции.

— В плохом, — признался привратник, — мне показалось, что он был не в себе. Проехал мимо меня не остановившись. И потом не выходил из своих апартаментов. Его большая спальня и кабинет соединены переходом. Я звонил повару, тот сказал, что хозяин даже не ужинал.

— Он знает испанский? — уточнил Брюлей.

— Да, — кивнул привратник, — мы с ним говорим только по-испански.

— Сколько машин в гараже?

— Три. Джип и две легковые.

— У кого ключи?

— Одни — у хозяина, другие — у меня.

— Спросите у него, — вмешался Дронго, — бывают здесь женщины?

Офицер полиции перевел его вопрос. Привратник медленно покачал головой:

— Никогда, только через день приходит Хуанита, пожилая женщина из поселка, которая убирает в комнатах. Другим сеньорам путь на эту виллу воспрещен. Иногда приезжают друзья хозяина — солидные деловые люди. Бывают и солидные дамы. Но очень редко. Им отводят апартаменты в левой части здания, где находятся две гостевые спальни с примыкающими к ним ванными комнатами и кабинетами, оборудованными необходимой техникой, включая компьютеры для входа в Интернет, факсы, ксероксы, принтеры. Есть даже сканеры.

— Откуда он знает про все эти компьютеры? — удивился Дронго. — Он ведь ими не пользуется.

Офицер перевел вопрос, и пожилой шестидесятилетний привратник что-то ему объяснил.

— Сюда часто приходит внук привратника, когда хозяина нет. Поэтому он выучил названия всех компьютеров, установленных в кабинетах, — перевел офицер.

— Пойдемте в здание, — предложил Брюлей, — мы должны арестовать Экмана до тех пор, пока он не узнал, что здесь происходит. Скажите привратнику, чтобы никого больше не впускал и не выпускал. Один из офицеров пусть поработает в гараже. Надо сделать так, чтобы никто не мог воспользоваться машинами.

Пока они переговаривались, Дронго повернулся, чтобы рассмотреть основное здание поместья. Это был большой двухэтажный дом, выстроенный в колониальном стиле конца девятнадцатого века. За окнами царила тишина. Где-то спал повар, где-то — уставший преступник, видимо, решивший не вызывать вчера ночью врача, чтобы не выдавать себя своими ранениями. Должно быть, сам обработал раны, оказав себе первую помощь.

— Идемте, — шепотом отозвался Дронго. — И старайтесь не шуметь. В доме может быть оружие, а я совсем не хочу, чтобы мы попали в неприятную историю.

— Куда вы? — испугался привратник. — Вы же обещали никуда не проходить.

— Мы должны поговорить с хозяином, — объяснил один из офицеров. — Нам необходимо с ним срочно увидеться.

Привратник пожал плечами, доставая мобильный аппарат:

— Тогда я ему позвоню и доложу о вашем приезде.

— Нет, — отобрал у него телефон офицер. — Не нужно никому звонить. Мы сами все сделаем.

Оставив машины за деревьями, они двинулись к дому. До него оставалось метров сто, когда из окна первого этажа кто-то выстрелил. Пуля просвистела над головой Доула. Все ринулись в кусты, упали на землю. Рядом с ними щелкнула вторая пуля.

— Кто это может стрелять? — спросил Дронго, наблюдая за окном. — Ведь привратник сказал, что хозяин живет в другом крыле.

— Не знаю, — пробормотал Брюлей. — Получается, что стреляет его повар. Интересно, где он нашел такого повара, который столь искусно владеет огнестрельным оружием?

Офицеры полиции достали свои пистолеты, но стрелять в сторону дома не стали. Дронго подумал, что они действуют правильно. Ведь насчет маньяка — это всего лишь предположение. А если Роберт Экман — законопослушный гражданин, случайно купивший дорогие часы и так же случайно оказавшийся в ненужное время в Бостоне и Сантьяго? После несчастного случая в экспрессе он был готов поверить в любые совпадения.

Третий выстрел едва не убил одного из офицеров полиции. Пуля попала ему в ногу, и несчастный завопил изо всех сил. Дронго подумал, что пора прекращать этот балаган. Никто из присутствующих не заметил, как он попросил другого офицера передать ему пистолет. И долго целился, прежде чем нажал на курок. После его выстрела наступила тишина.

— Вы его убили? — невозмутимо спросил Доул.

— Нет, — ответил Дронго, — я попал ему в плечо, чтобы он не мог пользоваться правой рукой. Думаю, теперь мы можем войти в здание.

— Надеюсь, ты прав и он не будет снова стрелять, — пробормотал Брюлей.

Они осторожно поднялись и направились к зданию. Больше в них никто не стрелял. Один офицер отправился в гараж, и теперь их осталось только пятеро, если не считать испуганного привратника, так и не понявшего, откуда приехали эти люди и чего именно они хотят. Одного из офицеров местной полиции он знал в лицо, но тот вел себя так же странно, как и остальные.

Приехавшие поднялись по широкой лестнице и открыли двери. В просторном холле никого не было. Они направились в гостиную, откуда стреляли. На полу лежал и стонал мужчина лет пятидесяти. У него было рыхлое полное лицо, маленькие глазки. Его винтовка лежала рядом.

— Помогите ему, — обратился Брюлей к одному из местных офицеров, — вызовите «Скорую помощь».

Тот достал телефон. Второму офицеру Брюлей приказал остаться рядом с раненым поваром.

— Почему он стрелял? — спросил комиссар у привратника.

— Он решил, что вы бандиты, — пожал тот плечами. — А может, получил указание от хозяина. Он ездил с ним в Англию и в Америку…

Они поднялись на второй этаж, открыли дверь в апартаменты хозяина поместья и почти сразу остановились. Перед ними на стуле стоял улыбающийся убийца. Он сделал большую петлю, закрепив веревку на высоко висящей люстре, и просунул в нее голову. Стоило лишь прыгнуть со стула, чтобы петля затянулась на его шее. Разглядев среди вошедших Дронго, Экман обратился к нему:

— Ты все-таки меня нашел, — произнес он безо всякой злости. — Я так и думал, что ты не успокоишься. Не зря же говорят, что ненависть — самая сильная движущая сила.

— Спускайтесь, — предложил ему Доул, — не устраивайте нам цирковых представлений. Зачем вы полезли в петлю?

— Чтобы не разговаривать с вами, — нагло ответил Экман, — мне уже все равно. Думаете, я ничего не понимаю? Вы наверняка захотите со мной расправиться и выдадите меня американцам, чтобы они сожгли меня на электрическом стуле или ввели в меня какой-нибудь гнусный раствор. Но я не доставлю вам такого удовольствия. Вы уже ничего не сможете мне сделать.

Сломанный нос, небритое лицо, воспаленные глаза абсолютно соответствовали его несколько бессвязной речи.

— Давайте поставим точку, — предложил Брюлей. — Мы нашли вас, мистер Роберт Экман. От имени европейских государств, выдавших общий ордер на ваш арест, я требую, чтобы вы спустились со стула и отдали себя в руки правосудия.

— Какое смешное слово… — задумчиво протянул Экман. — Какое, к черту, правосудие? Вы посадите меня в клетку и будете всем показывать. И в любой тюрьме жизнь покажется мне адом. Любителей детей и женщин нигде не терпят. Думаете, я ничего не знаю или не понимаю?

— Спускайтесь, — махнул рукой Дронго. — Вы же не такой кретин, каким хотите себя выставить. И понимаете, что все кончено. На этот раз не будет никаких взрывов, чтобы вы могли улизнуть. Мы все устали, мистер Экман, давайте закончим.

— Вы сомневаетесь в моей решимости? — спросил убийца. — Думаете, что я не смогу?

— Зачем вы дали указание своему повару стрелять в нас? — поинтересовался Доул.

— Чтобы выиграть время, — цинично ответил убийца. — Я понимал, что вы все равно придете. Я давно чувствовал, что мне не пережить эти сорок четыре года. Как моему отцу. Ваш эксперт Дронго нарочно расспрашивал меня об отце, чтобы сделать мне как можно больнее. Ему все уже было известно, он лишь надо мной издевался.

Дронго хотел возразить, но Брюлей схватил его за руку, заставив промолчать.

— Вы решили сыграть на моих чувствах, — продолжил Экман, — но у вас ничего не вышло. И сами чуть не погибли. Вы ошиблись, Дронго, решив, что я буду сидеть и спокойно ждать, когда меня арестуют. Хотя вы знаете про капсулу. Даже если вы успеете прыгнуть в мою сторону и вытащить меня из петли, я все равно ее раздавлю, вы ничего не успеете мне сделать.

Брюлей глянул на Дронго, и тот кивнул головой.

— Что вы хотите? — спросил комиссар. — Изложите нам ваши требования.

— Отпустите моего повара, — попросил Экман, — и моего привратника. Они честные люди и ничего не знают о моей настоящей жизни.

— Только за убийство ювелира Беллини вы получите пожизненный срок в Италии, — безжалостно заметил Брюлей, — я не думаю, что мы уполномочены торговаться с вами. Если ваши люди не виновны, их все равно отпустят. Спускайтесь вниз, заканчивайте ваш трюк.

— Нет, — возразил Экман, — все так и должно было случиться. Я много раз видел это во сне. Как вы входите в мою спальню, и на этом все заканчивается. Но я почему-то полагал, что это случится в Лондоне. Хотя какая разница?..

— Пусть вешается, — сказал офицер местной полиции. — Если правда все, что мы о нем слышали, пусть лучше повесится. В любой тюрьме у него будет жуткое существование, в этом он прав. Ему не дадут умереть, но и не дадут жить.

— Тише, — одернул его Доул, — об этом необязательно говорить.

— Выйдите все, — неожиданно попросил убийца, — я хочу побеседовать с Дронго. Уходите, уходите все отсюда!

Брюлей переглянулся с Доулом и первым направился к выходу. За ним потянулись остальные. Дронго остался стоять в нескольких метрах от хозяина дома.

— Что вы хотите мне сказать? — спросил он.

Экман облизал губы.

— У нас было три встречи, — произнес он. — В первой вы были охотником, а я жертвой, во второй — все наоборот, а вот теперь я по-настоящему свободен. Вы не можете меня арестовать, а я не могу вас убить.

— Вы оставили меня только для того, чтобы сообщить мне об этом? — поинтересовался Дронго.

— Нет. Я хочу закончить мой рассказ. Дело в том, что мой отец никогда не любил мою мать. Она сама мне об этом много раз говорила. Их брак был союзом двух людей, которые вынужденно мирились друг с другом. Поэтому он уходил от нее, поэтому вел себя столь откровенно раскованно и нагло. Уже много лет спустя я узнал, что у матери все эти годы был любовник. Можете себе представить? При живом отце у нее был любовник. И как я после этого должен относиться к женщинам? Может, мой отец умер, узнав об этом? Или постоянная мысль о ее любовнике отравляла его существование?

Дронго, нахмурившись, смотрел на убийцу, возвышающегося над ним. Ему не было его жаль. Слишком страшные и жестокие преступления совершал этот мерзавец. А понять — означает простить. Простить его невозможно. Но понять можно попытаться. Хотя не все дети, лишенные отцов, чьи матери имеют любовников, вырастают психопатами. Или это не так? Может, остальные только подавляют в себе эти инстинкты? Может, цивилизованными людьми мы считаем тех, кто всего лишь умеет подавлять свои инстинкты, а более свободные этого просто не делают?

— Кто я? — вдруг спросил убийца. — Только не говорите, что я психопат. Иначе я не смог бы заработать столько денег и так долго и успешно от вас прятаться. Если я маньяк, то почему убивал мужчин? Почему задушил в Венеции несчастного Беллини, убил мужчин в Гавре и в Оденсе, перед тем как расправился с их женщинами? Таких маньяков не бывает. Значит, я действовал осознанно? Тогда я хочу спросить — для чего? Зачем я должен был появиться на этот свет? Что я принес? Кому был нужен? Какова цель моего появления на земле? Или цели нет, и случайный из десятков миллионов сперматозоидов, попавший в яйцеклетку моей матери, стал причиной моего рождения? Но почему именно мой, почему так странно? Может, в этом меньше всего моей вины? Если бы отец прожил еще несколько лет, мы с ним могли бы стать друзьями. Я рассказывал бы ему о моих встречах с девушками, а он делился бы со мной своим опытом. Если бы он прожил еще несколько лет, может, я не стал бы таким, какой есть. И по какому праву вы смеете меня судить? Кто вы такие? Тоже случайные гости на этой земле, выигравшие в лотерею, — один сперматозоид на миллиард случаев.

Он поправил петлю на шее и взглянул на Дронго с какой-то жалостью.

— Разве вы не понимаете, что само существование нашей цивилизации тоже такое же редчайшее попадание? Один на миллиард. Во всей Вселенной больше ничего нет. Ни одной населенной планеты, ни одного разумного существа. Когда наше Солнце потухнет, Земля остынет и станет похожа на все остальные давно умершие планеты. Об этом вам расскажет любой астроном. Тогда зачем все эти высокие порывы, попытки изменить историю, наш героизм, наши достижения, наша любовь и ненависть? Ничего нет. Ни бога, ни дьявола, ни разума. Всепоглощающая энтропия, которая была миллиарды лет и будет.

Он замолчал, ожидая реакции Дронго.

— Любопытно, какая ваша часть говорит в данный момент? — отреагировал тот. — Одна четвертая в виде вашей оболочки или три четверти всего остального? Что вы хотите? Чтобы я попытался вас понять? Или оправдать? Этого не будет никогда. Даже если вы абсолютно правы и мы всего лишь случайные комбинации ДНК, а наша Земля всего лишь шутка энтропии, позволившая зародиться разумной жизни на какой-то краткий миг. Пусть все так, хотя не совсем так. Даже если бога нет, мы ведь все равно должны были бы его выдумать. А теперь решайте. Либо вы сами разрушите цепочку ваших ДНК и оттолкнете стул, либо слезете с него и позволите мне надеть на вас наручники. Ничего хорошего в вашей жизни больше никогда не будет. — Он подумал, что говорит непростые, даже жестокие слова. — Но вы получите шанс на понимание жизни в другом аспекте. Возможно, через много лет даже решите, что жизнь настолько бесценный дар, что за нее стоит бороться. Бороться изо всех сил. А может, вы правы, — неожиданно закончил Дронго, — и все так печально, что только появление таких, как вы, спасает нас от вселенской скуки. Решайте…

Он стоял и смотрел, как убийца колеблется. Больше не сказал ни слова, только стоял и смотрел. Роберт Экман должен был сам принять решение — самое главное в его жизни.