Глава 1

Все произошло так, как он и предполагал. В Шэнноне его уже ждали. Быстро пройдя мимо бара, он вышел в коридор, где висели портреты посетивших аэропорт глав государств. У лестницы его встречали сразу трое сотрудников английской контрразведки. Один из них был его старый знакомый по Брюсселю.

– Мистер Фридман, – он неприятно усмехнулся, – наконец-то.

– Мы, кажется, с вами встречались? – спросил Дронго.

Его знакомый не принял игру.

– Вы арестованы, – сухо объявил он, – следуйте за нами.

– Господи, – громко произнес Дронго, – в который раз. Учтите, я опоздаю на самолет, и вам придется оплатить мне стоимость проезда.

Они спустились на первый этаж и вышли из здания. В роскошном «БМВ» его ждал сам Кэвин Риггс, сидевший на заднем сиденье.

– Добрый день, – добродушно приветствовал он разведчика, – я же говорил, мы еще увидимся.

– Добрый день, – Дронго сел рядом, – вы думаете, я горел желанием вас снова увидеть?

– Думаю, нет. Хотя вы ведь понимали, что такой вариант не исключен.

«Предельная искренность с первого момента», – напомнил себе Дронго.

– Не думал, что вы приедете лично. Неужели брат Бетельмана занимает в вашей службе такое высокое положение?

– Вы же прекрасно знаете, что он только сотрудничает с нашим ведомством.

Автомобиль тронулся. Рядом с водителем сел один из громил Риггса.

– Вы не боитесь, что я сбегу? – усмехнулся Дронго.

– Зачем? – изумился Риггс. – Кому вы нужны в Ирландии? Или вы думаете, что будете нужны у себя на родине? Если профессионала вашего класса подставляют хоть один раз, тогда это все – конец карьере. Вас подставили уже в третий раз. Кажется, есть такая русская поговорка, что Бог любит троицу. Вы полностью исчерпали свой лимит профессионала. Как выжатый лимон, ни капли сока. Вы никому больше не нужны.

– Не стоит так грубо, – разозлился Дронго, – именно поэтому вы меня взяли в Шэнноне?

– Согласен, – засмеялся Риггс, – я неточно выразился. Вы не нужны никому в России, в своей стране. А вот нам вы очень нужны. Для нас вы еще очень спелый плод.

– Я похож на предателя?

– Вы похожи на умного человека, Дронго.

– Благодарю вас. Вы тоже не производите впечатления идиота.

– Что вы хотите сказать?

– Вы же прекрасно понимаете, что я ничего не скажу.

– Это ваше право. Мы передадим вас в суд. Двадцать лет тюрьмы за шпионаж против страны ее величества.

– Это угроза?

– Просто небольшое уточнение.

– Могли бы испугать сильнее. Например, сказать, что меня повесят.

Риггс удовлетворенно хмыкнул.

– Мне ужасно нравится с вами разговаривать. Неужели вы поверили бы в возможность такого исхода?

– Никогда в жизни.

– Вот видите.

– Двадцать лет тоже много. По показаниям Семена Бетельмана мне могут дать лет пять, ну восемь от силы. Не так страшно.

– Вы изучали английское законодательство?

– А вы как думаете?

– Тогда все ясно. Восемь лет все равно большой срок.

– Предпочитаю восемь лет сидеть, чем сразу отправиться на тот свет.

– Вы думаете, вас могут ликвидировать ваши старые друзья из КГБ?

– Сейчас это ведомство называется Министерством безопасности России.

– С вами трудно разговаривать. Кстати, кто вы по гороскопу? Мне почему-то кажется, что вы Рыба.

– Не думал, что вы верите астрологам или гадалкам.

– Это иногда полезно.

– А вы не знаете?

– Месяц вашего рождения – нет. Нам не удалось точно установить дату вашего появления на свет.

– Я – Овен.

– Неужели правда? – На этот раз Риггс, видимо, не поверил.

– Можете не сомневаться. В мелочах я стараюсь не врать.

– А в глобальном масштабе? – засмеялся англичанин.

– Иногда, когда это полезно для здоровья. Кстати, куда мы едем?

– Здесь недалеко аэродром. Мы полетим в Лондон.

– Очень хорошо. Вы не знаете, мистер Риггс, меня представят Стелле Римингтон, вашему шефу?

– Зачем это вам?

– Просто интересно. Ни один английский журналист никогда не видел ее лица. Подозреваю, что и в нашем ведомстве на нее не слишком обширное досье. Кстати, это ее настоящее имя?

– Не знаю.

– Не хотите отвечать, не нужно. А где мой багаж?

– Не волнуйтесь. Он прибудет в Лондон.

– Вы меня успокоили. У меня там темный костюм. Не могу же я предстать перед дамой в таком затрапезном виде.

Риггс засмеялся.

– Я думаю, мы найдем общий язык.

– Рад разделить вашу уверенность, хотя боюсь, что у меня ничего не получится. Вы уже смогли договориться с мадемуазель Либерман?

Риггс громко фыркнул, повернувшись всем корпусом к Дронго.

– Откуда вы знаете, что она старая дева?

– Для этого достаточно на нее посмотреть.

– Хорошо, что она вас не слышит.

– Вот теперь я с вами согласен.

– Вы все-таки приехали из-за Ощенко?

– Первый раз слышу эту фамилию.

– Если хотите, можете с ним встретиться у нас, в Лондоне.

– Не имею ни малейшего желания.

– Вы знаете, что в Нью-Йорке убит Любарский? Он был, кажется, вашим связным.

– Кажется, не был. Я вообще не слышал такой фамилии.

Автомобиль въехал на поле небольшого аэродрома.

– Вы умеете прыгать с парашютом? – спросил вдруг Дронго.

Риггс растерялся.

– А зачем?

– Наш самолет могут подбить. Нужно быть готовым ко всяким неожиданностям. – С этими словами Дронго вылез из машины.

Риггс растерянно посмотрел ему вслед и только затем расхохотался.

 

Глава 2

Разумеется, в Лондон его не повезли. Их самолет приземлился в небольшом аэропорту, похожем на военную базу. Автомобили были поданы прямо на летное поле, и Дронго в сопровождении Риггса и еще двух человек пересел в один из них.

Ехали они довольно долго, часа два. Дронго молчал, а Риггс, глядя в окно, невозмутимо курил свою трубку. Лишь однажды он вежливо осведомился:

– Вас не беспокоит, что я курю?

– Курите, – милостиво разрешил Дронго, – это не самое страшное испытание в моей жизни.

Автомобили шли по направлению на северо-запад, определил по солнцу Дронго. Очевидно, в район Нортгемптоншира или Глостершира.

Они въехали на какую-то базу, пройдя два контрольно-пропускных пункта.

Бетонная дорога вела в подземный гараж, где стояло полтора десятка других автомобилей. Выйдя из машины, Риггс жестом пригласил Дронго. Они прошли к лифту и спустились еще ниже – понял по своим ощущениям Дронго. Причем Риггс не дотрагивался ни до каких кнопок. Вероятно, в кабине лифта имелась телевизионная камера, и все управлялось автоматически.

Пройдя по длинному, ярко освещенному коридору до конца, они вошли в один из кабинетов. Там за столом сидел сам Адам Олвинг.

– Добрый день, мистер Фридман, – проскрипел он, – рад приветствовать вас у себя на родине.

– Разделяю вашу радость. – Дронго сел напротив.

– Все-таки вы решили снова попытать счастья, – укоризненно покачал головой Олвинг. – Мы же вас предупреждали. Не думал, что вы окажетесь настолько неразумны, мистер Фридман.

Риггс, достав свою трубку, сел сбоку.

– Это был мой последний шанс, – угрюмо пояснил Дронго.

– Только не надо снова разыгрывать нас, – засмеялся Олвинг. – Ваш ход был предусмотрен русской разведкой. Видимо, решили сыграть на неожиданности. Признаюсь, это был очень интересный тактический маневр: дважды подряд подставить одного и того же агента. По сложившемуся стереотипу, если агент себя обнаруживает, его сразу отзывают. Такая практика и у нас, и у вас. Но, видимо, решив перехитрить всех, вам разрешили встретиться со своим агентом и отправиться в Америку. Хотя вторая разработка была проведена более грубо, чем обычно. Бетельман сразу все рассказал брату, а тот, разумеется, нам. Хотите очную ставку с Бетельманом?

– Не хочу.

– Верно, – засмеялся Олвинг, – вы все, конечно, признаете и без этих ненужных формальностей.

– Я могу попросить, чтобы нам дали поесть? – спросил Дронго. – Надеюсь, что вы не намерены морить меня голодом.

– Я распоряжусь. – Олвинг нажал какую-то кнопку и проскрипел: – Принесите нам кофе и сандвичи. А пока, – он потер маленькие ладошки, – давайте немного поговорим о вас. Как ваше настоящее имя?

– Андрэ Фридман.

– Да, да, конечно. Знаете, недавно в архивы КГБ удалось проникнуть нашему человеку. Вы представляете, нигде нет упоминания о вашей персоне. Абсолютно нигде. Даже ваше участие в операциях КГБ никак не отражено. Такая неблагодарность по отношению к лучшему эксперту ООН. Мы подозреваем, что ваше досье хранилось в личной картотеке самого Крючкова. Такое возможно?

– У вас есть детектор лжи? – вдруг спросил Дронго.

– Конечно.

– В следующий раз подключите его ко мне. Иначе вы ни за что не поверите, что я действительно не знаю, где мое досье.

– И собственного имени тоже не знаете?

– Его, я думаю, знаете и вы.

– Верно, – засмеялся Олвинг и назвал настоящее имя Дронго.

– Хотел узнать, насколько вы искренни. Мы проанализировали все ваши операции. Вы блестящий профессионал, Дронго.

В комнату внесли кофе и сандвичи. Вошедший бесшумно расставил все и удалился.

Дронго, подвинувшись к столу, взял сандвич.

– Кстати, хочу вас предупредить, – улыбнулся Олвинг, – база, где мы находимся, хорошо охраняется. Отсюда можно подняться только в лифте, управляемом сверху. Шансов сбежать, как видите, абсолютно нет.

– Зачем вы мне это говорите?

– Я знаю, как вы убежали из тюрьмы в Джаккарте.

– Когда это было! – усмехнулся он.

– Думаю, с тех пор вы не потеряли своей квалификации.

– Вы работали тогда с экспертами ООН, – подал голос Риггс. – Среди них был и наш человек – Мак Грегор.

– Я его помню, – кивнул Дронго, – такой ловкий карманный вор. Он мне очень помог.

– Давайте все-таки поговорим о вас, – снова предложил Олвинг. – У вас есть звание?

– Нет. И вы об этом тоже наверняка знаете. Я никогда не был штатным сотрудником КГБ. Просто иногда я помогал своей стране и ее спецслужбам, видя в этом свой долг гражданина.

– Согласен, – обрадовался Олвинг, – и в Австрии в прошлом году тоже.

– Да. Мы ведь уже говорили об этом.

– Помню, помню. Вы не хотите встретить никого из старых знакомых?

– Не понял, о ком идет речь? – напрягся Дронго.

– Сейчас поймете.

Олвинг нажал какую-то кнопку и неприятно осклабился.

За спиной Дронго открылась дверь. Он не повернулся. Вошедший прошел к столу.

– Добрый день, Дронго. – Это был Бремнер, бывший резидент ЦРУ.

 

Глава 3

– Рад вас видеть, – без улыбки ответил Дронго, – а мне рассказывали, что вы остались без работы.

– Из-за вас, – кивнул Бремнер довольно спокойно. – Но я теперь консультирую в одной фирме здесь, в Англии.

– Догадываюсь, какая это фирма, – отозвался Дронго. – И вы, конечно, случайно заехали сюда выпить чашку кофе.

– Не будем отвлекаться, – сразу взял деловой тон Олвинг, – у нас не так много времени. Русские, узнав, что вы арестованы, вновь попытаются добраться до Ощенко. Интересно, чего они так боятся? Каких признаний Ощенко, которые он еще не успел сообщить нам? Вот узнать это нам очень интересно, мистер Дронго. Я буду называть вас так, если разрешите. Подозреваю, что и вы можете не быть информированным своей разведкой, но нам знать это просто необходимо – иначе откуда такой интерес к сбежавшему агенту?

– Не верьте ему, – посоветовал Бремнер, усаживаясь рядом с Риггсом. – Не верьте ни одному слову этого человека. Он никогда не говорит правды. В его кажущемся многоречии всегда скрыты тайные, глубоко запрятанные мины. Он расскажет вам все и ничего и все равно постарается обмануть. Из-за него погибла моя лучшая сотрудница – Натали Брэй. Он разрушил нам всю операцию. Это дьявол, а не человек.

– Для профессионала вы излишне горячитесь, – спокойно заметил Дронго. – Вы сейчас переигрываете. Изображаете возмущение и ждете, как я отреагирую. Не получится. Слишком театрально. Сравнение с дьяволом вообще примитивно.

Бремнер отвернулся, тяжело задышав. Олвинг засмеялся, а Риггс убрал свою трубку и задумчиво произнес:

– Но зачем-то вас послали к нам?

– Это другой разговор. Я должен был ликвидировать Ощенко.

– Не говорите глупостей, – разозлился Олвинг. – Вы – аналитик, а не профессиональный убийца.

– Верно. Но мне дали в помощь такого профессионала.

– Та самая Мария Грот, которая стреляла в Париже? – подозрительно спросил Олвинг.

– Мы не нашли ее и в Бельгии, – добавил Риггс.

– Да, та самая.

– Где она жила в Париже? – спросил Риггс.

– Я уже говорил вам. В отеле «Плаза Хаусман».

– Она регистрировалась под именем Марии Грот?

– Разумеется.

– Как ее настоящее имя? – задал вопрос Бремнер.

Дронго чуть поколебался; взяв чашку, сделал несколько глотков.

– Ирина Кислицына. – Он поставил чашку обратно на стол.

– Мы проверим, – кивнул Олвинг. – Значит, вы должны были выйти на Ощенко, а она его ликвидировать?

– Да, таков был первоначальный план.

– Вы были все время вместе?

– Почти всегда.

– Какие-нибудь операции вместе проводили? – Риггс держал в руках ручку, делая быстрые записи в лежавшем перед ним блокноте.

– Вы обещаете, что все показания не будут использоваться против меня? – спросил Дронго у Риггса.

– Слово джентльмена, – быстро отозвался Олвинг.

– Вам я не верю, – возразил, пожимая плечами Дронго, с удовольствием замечая, как начинает нервничать Олвинг. – Я спрашиваю у мистера Риггса.

– Мое слово, сэр, – кивнул Риггс.

– Мы вместе ликвидировали в Германии бывшего полковника «Штази» Эриха Хайнштока. Он должен был поехать в Париж вместо Эдит Либерман. Та была второй, резервный вариант. Но он отказался, и Мария Грот его убрала.

– Где это случилось? – нахмурился Риггс.

– В Магдебурге. Можете проверить по немецким газетам. Там печаталось об этом преступлении. Или запросить полицию Магдебурга.

– В Деделебен, к Эдит Либерман, вы отправились вдвоем?

– Разумеется. Разве Либерман не рассказывала вам об этом?

Ответа на свой вопрос он не получил.

– Дальше, – требовательно произнес Олвинг.

– Мы жили в Ганновере. В «Паркотеле Кронсбург».

– Сколько там стоили номера? – вдруг задал вопрос Бремнер.

– От ста тридцати до ста девяноста марок за номер, – сразу отозвался Дронго. – Кстати, мы там были зарегистрированы в соседних номерах, на одном этаже.

– Вы с ней спали? – в упор осведомился Олвинг.

– У вас дурная привычка задавать неприличные вопросы, – разозлился Дронго. – Нет, я с ней не спал. Она была из управления «К». В случае любой ошибки она имела право на мою ликвидацию.

– Вы встретились с ней в Брюгге?

– Конечно, нет, она не пришла в условленное место. Видимо, что-то почувствовала или заметила ваших людей. Мне пришлось вернуться обратно в Брюссель.

– Не лгите, – опять нахмурился Риггс. – Мы проверяли. Вы не вернулись в отель.

– А я не говорил, что вернулся в отель. Я вернулся в Брюссель и оттуда выехал на поезде в Гамбург. А из Гамбурга вылетел в Нью-Йорк.

– На самолете какой авиакомпании? – встрял Бремнер.

– Для консультанта вы задаете слишком много вопросов, Бремнер. Я вылетел «Люфтганзой». Кстати, в моем чемодане остались, по-моему, корешки билетов.

– Вы летели один? – уточнил Риггс.

– Разумеется.

– А Мария Грот?

Здесь нужно изобразить изумление. Чуть приподнять бровь, сглотнуть слюну. Наверняка идет запись на пленку, и важно не переборщить. Дронго чуть слышно промолвил:

– Конечно, я был один. Разве вы не знаете этого?

– А почему мы должны знать? – принял подачу Олвинг.

«Спасибо, Олвинг, за такую реакцию», – подумал Дронго.

– Я думал, вы уже знаете, – неуверенно произнес он.

– Что, что мы знаем? – захрипел Олвинг, терявший терпение.

– Мария Грот была ликвидирована в Брюсселе.

Риггс бросил свою ручку. Бремнер отвернулся. Олвинг открыл было рот, но, подумав немного, покачал головой:

– Это было хорошо продумано.

– Не понял. – Дронго старался говорить спокойно. – Вы действительно не знаете, что она погибла?

– Где это произошло? – мягко спросил Риггс.

– Недалеко от Брюсселя, в лесу. Вы, мистер Олвинг, были правы. Агент, раз проваливший игру, выходит из нее. Аналитикам разрешают удалиться на покой. А профессиональных убийц убирают. Иначе они могут рассказать слишком много ненужного. Это общие правила игры. Они соблюдаются и нашими, и вашими, и даже бывшими сотрудниками мистера Бремнера. Повторяю, Мария Грот убита.

– Кто ее ликвидировал?

– Я.

На этот раз Бремнер не сдержался.

– Он врет, – закричал американец. – Он все врет.

– Труп, конечно, вы расчленили и утопили? – ехидно засмеялся Олвинг.

– Разумеется, нет, – холодно отозвался Дронго. – Я спрятал труп в лесу. Если вы мне не верите, проверьте мои слова и убедитесь во всем.

– Где это место? Вы можете показать на карте?

Олвинг внимательно смотрел на него.

– Да, если труп еще не изъяла бельгийская полиция.

– Ну, это легко узнать, – кивнул Олвинг, наклоняясь к столу. – Карту Брюсселя, живо, – сказал он.

– У нас ее нет, – послышался чей-то виноватый голос.

– Найдите! – разозлился Олвинг. – Где угодно найдите!

– Можно я съем еще один сандвич? – спросил Дронго невинно.

ТОЛЬКО ЛИ С НАТО?

Следует признать, что Атлантический альянс выиграл холодную войну, которая длилась более сорока лет; очень ценная победа, тем более что достигнута она без применения оружия, а на последнем этапе и без какого-либо сопротивления со стороны противника – Варшавского Договора.

Будущее Европы в значительной мере зависит от модели коллективной безопасности, которую удастся выработать, и от ее эффективности в ликвидации очагов конфликтов того или иного масштаба. К настоящему времени объединение Германии привело к расширению натовского пространства, охватывающего теперь и бывшую ГДР. Восточная граница альянса переместилась с Эльбы на Одер-Нейсе. Вне этой зоны сотрудничества и общей ответственности за безопасность оказались страны Центральной и Восточной Европы, Балканы и, конечно же, Россия.

Многие политики стран бывшего социалистического блока – особенно Чешской Республики, Словакии, Венгрии и Польши – усматривают в этой ситуации серьезную угрозу безопасности, добиваясь вступления своих стран в НАТО и расширения границ альянса вплоть до Буга, Восточных Карпат и венгерской равнины.

Я не разделяю такой концепции. Из заявлений многих западных политиков, включая генерального секретаря НАТО Манфреда Вернера, следует, что и они сомневаются в том, что перенос границ альянса в восточном направлении действительно повысит безопасность континента. Такая акция оставит за пределами НАТО страны, возникшие в результате распада Советского Союза, включая Россию. Как поведут себя в этой ситуации балтийские республики? А Украина и Белоруссия? Они могут почувствовать себя исключенными из важной системы коллективной безопасности и гораздо более уязвимыми перед лицом давления со стороны тех, кто будет пытаться восстановить их зависимость от России.

Как вы думаете, какую реакцию вызовет в самой России приближение НАТО к ее границам?

Очевидно, что в этой стране, которая не утратила атрибутов великой державы, возобладает ощущение изоляции и униженности. Таким образом, расширение НАТО будет способствовать усилению антидемократических группировок и, не исключено, победе националистических сил, тоскующих по Российской империи, а они уже сейчас представляют серьезную угрозу для команды президента Бориса Ельцина.

Эстония, Латвия и Литва почувствуют себя брошенными на произвол судьбы, как это было в 1940-м; в Белоруссии наверняка сойдут на нет те силы, пытающиеся сегодня укрепить суверенитет, а Украина, крупнейшая страна Восточной Европы, окажется наедине с труднейшими политическими, военными и экономическими головоломками, которые могут вылиться в открытый конфликт. Очень трудно предвидеть размах и силу конфликтов и брожений, которые будут порождены этими процессами в России и остальных странах Восточной Европы, но одно можно сказать наверняка – они возникнут.

Войцех Ярузельский,

бывший президент Польши.

«ПАИС», Мадрид

 

Глава 4

Его оставили в покое на целых два дня. Поселили в большой комнате со всеми возможными удобствами, хорошо кормили и даже приносили книги на русском языке, которые он просил.

На третью ночь его разбудил сам Кэвин Риггс.

– Простите, вы не могли бы сейчас поговорить с нами?

– Да, момент. – Дронго поднялся с постели, надевая рубашку.

Они отправились в знакомую комнату в конце коридора. На этот раз в глаза бросилось обилие аппаратуры и два оператора в белых халатах, сидевшие за столом справа.

– Как вы отдыхали эти дни? – поинтересовался Олвинг.

– Неплохо, если не считать вынужденного заточения, – усмехнулся Дронго.

– Садитесь сюда, – показал Олвинг на кресло.

– Это камера пыток? – уточнил Дронго, усаживаясь.

Олвинг улыбнулся, показывая свои маленькие зубы.

«Он похож на хорька, – подумал Дронго, – почему-то вызывает чувство брезгливости, а не умиления».

– Вы сами предлагали нам проверку на «детекторе лжи». Мы хотим проверить, насколько вы точны в своих словах.

– А если я вас обманываю?

– Тогда мы передадим вас судебным властям, – пожал плечами Олвинг.

– Одевайте ваши наручники, – протянул руки Дронго.

Приборы устанавливали довольно долго.

– Задумайте пожалуйста цифру, – попросил техник, – и громко посчитайте до десяти.

Он добросовестно выполнил задание.

– Семь, – уверенно назвал оператор.

– Верно, – кивнул Дронго.

– Тогда приступим. – Олвинг придвинул стул ближе к столу. Риггс достал свою трубку, усаживаясь рядом.

– Ваше настоящее имя?

– Вы его знаете, – медленно ответил Дронго.

– Отвечайте на мои вопросы.

Он назвал, заметив, как операторы кивнули головой Олвингу.

– Ваше воинское звание?

– У меня его нет.

– Вы работаете на КГБ?

– Сейчас да, раньше нет.

– Отвечайте короче.

– Не всегда.

– Зачем вы приехали в Бельгию?

– Подготовить и провести операцию с Жозефом Кароном.

– Вы знаете Эдит Либерман?

– По-моему, да.

– Вы встречались с ней в Деделебене?

– Да, только там.

– До этого вы не были знакомы?

– Нет.

– Вы знали Марию Грот?

– Да.

– Вас послали вместе на задание?

– Да.

– Она вас подстраховывала?

– Да.

– Могла она ликвидировать вас в случае провала?

– Разумеется.

– Теперь рассказывайте подробнее обстоятельства вашей встречи с Марией Грот.

– У вас такой абсолютный детектор, – удивился Дронго, – по-моему, эта техника работает на односложных вопросах и ответах.

– Нет, – Риггс положил трубку на стол, – наша техника куда более совершенна.

– Хорошо, собственно, рассказывать нечего. После провала в Париже Мария Грот приехала на встречу со мной в Брюссель. Приехала в подавленном настроении ввиду своих неудачных действий во французской столице. Я пытался ее успокоить, но она была почти невменяема.

– Сильный эмоциональный фон, – негромко заметил один из операторов.

– Она угрожала мне оружием. Хотя нет, просто наставила его на меня. Затем мы выехали в пригород Брюсселя и там… В общем, там она погибла. Труп оставлен в том самом месте, где я сказал. Кстати, вы нашли его?

– Здесь мы задаем вопросы, – недовольно заметил Олвинг.

– Знаете, Олвинг, мне могут надоесть ваши хамские манеры, – парировал Дронго. – Не считайте меня военнопленным.

– Хорошо, – примирительно проговорил англичанин, – не будем спорить. Мы нашли ее тело там, где вы нам указали.

– После ее гибели я полетел в Америку, встретился с Бетельманом и прилетел сюда. Остальное вы знаете.

– У вас есть сообщники в Англии?

– Да.

– Их имена?

– Какие гарантии вы мне даете?

– Только без предварительных условий, – поморщился Олвинг.

– Тогда не знаю. – Мы не выдадим вас русским и обещаем политическое убежище в Англии.

– Не подходит.

– В вашем положении я бы не торговался, – заметил Риггс.

– Снимайте ваши аппараты и зовите полицейских, – разозлился Дронго.

– Что вам нужно? – Олвинг сделал знак, и оба оператора поспешно вышли из комнаты.

– А почему с меня не сняли эти украшения? – спросил Дронго.

Риггс сел на место операторов и, улыбаясь, посмотрел на него:

– Я немного разбираюсь в этой технике.

– Что вы хотите? – снова спросил Олвинг.

– Нормальную жизнь. И подальше от ваших людей.

– А вы не боитесь мести КГБ?

– Они меня не найдут.

– Не будьте таким самоуверенным. – Олвинг позволил себе чуть расслабиться.

– Кстати, вы сами не верите в то, что говорите. – Риггс вглядывался в показания приборов.

– У нас с вами какой-то несерьезный разговор, – недовольно заметил Дронго. – Я знаю, что вы никогда не сможете гарантировать мне абсолютной безопасности. Но сделать мою жизнь чуть легче вы в состоянии. Теперь главное: вы должны гарантировать, что ни один из этих людей не будет осужден вашим судом.

– Сколько их? – спросил Олвинг.

– Четверо.

– Договорились. Давайте их координаты.

– Двоих из них я не знаю. Они должны были встретиться со мной в Лондоне. Подозреваю, что они из посольства. Боюсь, в Москве известно о моем провале.

– Не беспокойтесь, – отозвался Риггс, – мы не работаем на таком уровне. Вместо вас в самолет сел человек в темных очках, вашего телосложения и роста. Понять, что это не вы, трудно. На нем даже ваш плащ.

– Ага. Я мог бы догадаться. В таком случае будете арестовывать моих связных без меня. Кстати, у меня к вам просьба.

– Не много ли? – заметил Риггс. – Вы еще пока ничего нам не сообщили.

– У меня не совсем обычная просьба. Похороните Марию Грот где-нибудь на кладбище.

– Вы все-таки спали с ней, – удовлетворенно вывел Олвинг.

– А вы так и хотите залезть в мою постель.

– Не надо грубить, – обиделся Олвинг, – мы уже похоронили Марию Грот. Кстати, там, где вы ее бросили. Должен заметить, странная у вас мораль, мистер Дронго: застрелить женщину, а потом просить, чтобы ее похоронили. Ну да бог с вами, это ваше дело. Теперь слушайте мои условия. Вы выдаете всех четверых своих связных в Англии. Подробно напишете все о своей работе: имена, фамилии, пароли всех, кого вы знаете. Учтите, мы будем проверять каждое ваше слово.

– Понимаю.

– И не считайте нас такими идиотами. Я уточняю: мы будем проверять каждое ваше слово. Вы ликвидировали Эриха Хайнштока не потому, что он отказался работать на вас. Он был американским агентом. Вам не кажется странной такая ваша забывчивость?

«Поэтому здесь Бремнер», – понял Дронго и вслух сказал:

– Я этого не знал.

Риггс кивнул, посмотрев на прибор. Олвинг нахмурился.

– А что касается Эдит Либерман, то и здесь вам не повезло.

– Вы хотите сказать… – холодея, вымолвил Дронго.

– Она уже десять лет как наш агент. Игра окончена, Дронго. Вас просто подставили.

СУПЕРШПИОН ЖИЛ В ГДР

Даже пребывая еще в младенческом возрасте, восточногерманская разведка ухитрилась нанести существенный вред Западу. В 1956 году она внедрила своего агента по имени Гюнтер Гийом, плюс к этому еще 99 своих людей в различные точки Западной Германии. Все они в основном называли себя политическими беженцами и сумели достичь со временем значительного положения. К 1970 году Гийом входил в круг особо доверенных лиц канцлера Вилли Брандта. С такими «картами» на руках Гийом с самых верхов ФРГ передавал соответствующего уровня информацию своим шефам в Восточной Германии. Вскоре после того как Гийом попался (это случилось в 1974 году), правительство Брандта пало.

Терпение и упорство – таковы ключевые пароли нашей генерации разведчиков, полагает Харри Шютт. «Крепкое поколение», – так он определяет его суть. Сформировались эти люди в горниле ужасов и страданий второй мировой войны.

Внешняя разведка ГДР берет свое начало в 1952 году, корни ее в созданном тогда малоприметном Институте научно-экономических исследований с прицелом на сбор всякого рода информации, включая разведывательную, о Западе. «С самого начала, – конкретизирует Харри Шютт, – мы делали ставку на обеспечение доступа к ключевым источникам, то есть к тем, где идет выработка и принятие решений. Западная Германия и Западная Европа – таковы были наши цели».

Итак, скромный институт вырос в конечном счете в «институты» внешней разведки. И с первых же шагов Шютт и его коллеги вырабатывали собственный стиль в сфере шпионского искусства. «Немного, но хорошо – вот как звучал наш девиз, – поясняет Шютт. – Те службы, которые ставят своей целью создание максимального числа источников информации, совсем необязательно могут получать то, что им нужно. Немного, но качественно, квалифицированно – по-настоящему работать можно только с такими критериями».

Джон Маркс, «Ю.С. ньюс энд уорлд рипорт»,

Вашингтон

 

Глава 5

Только оставшись один и проанализировав ситуацию, Дронго начал кое-что понимать. Ему предложили в Москве на выбор Хайнштока и Либерман. Оба – бывшие профессионалы «Штази» и по совместительству агенты западных спецслужб. Значит, это была часть той большой игры российской разведки, которую она вела и на которой его подставили. Хайншток и Либерман были двойными агентами. И, безусловно, работали не на западные спецслужбы, а на свою «Штази». Теперь, уяснив этот факт, нужно было делать свои выводы и перестраиваться на ходу. По замыслу организаторов операции, Дронго не должен был знать всей правды о Либерман. В этом случае они с Марией сохраняли независимость действий.

А он-то еще раньше, в Брюсселе, посчитал, что во всем виноват эстонский перебежчик! Олвинг ему тогда, конечно, соврал, рассказав об этом перебежчике. Англичане получили информацию и от самой Эдит Либерман. А российская разведка просто подставила дезинформацию по нескольким каналам.

Бедная Мария искренне полагала, что помогает Либерман. А на самом деле всего лишь приняла участие на этом отрезке игры, который ей отвели разработчики данного сценария.

Но подсознательно он помнил, что послан сюда с одной целью – помочь англичанам найти Альфреда Греве и Зелла Хетгесса. Ради этих двоих, ради того, чтобы состоялась их встреча, и погибло уже столько людей.

На следующий допрос его вызвали утром, дав ему позавтракать и впервые разрешив подняться с тремя охранниками наверх и погулять по небольшому дворику. Еще как минимум несколько человек следили за ним из окон зданий и со стен, окружающих двор.

На этот раз в кабинете, кроме Олвинга и Риггса, находился еще господин лет шестидесяти. Дронго, внимательно посмотрев на него, попытался вспомнить, встречал ли он где-нибудь этого незнакомца. От Олвинга можно было ожидать всяких подвохов.

– В прошлый раз, – начал тот без всяких предисловий, – мы ясно дали вам понять, что ваша игра проиграна, Дронго. Эдит Либерман уже давно работает на нашу разведку, будучи в то же время одним из самых ценных сотрудников в службе внешней разведки Восточной Германии.

– Поздравляю вас со столь ценным приобретением, но не понимаю, к чему вы мне это говорите? – поморщился Дронго. – Я видел Эдит Либерман всего лишь раз в жизни, направляя ее в Париж. Других заданий я ей не давал и никогда больше не виделся.

– Неужели не давали? – Риггс снова вытащил свою трубку.

В его голосе чувствовалась насмешка. Похоже, англичане знают о действительных мотивах данной операции. Не может быть. Это означало бы признать, что в Москве вообще сидят одни идиоты. Стоит отметить, что Риггс куда умнее Олвинга.

– Мы говорили о Жозефе Кароне, я просил ее выйти на Филиппа Стенюи. Со мной была Мария Грот. Целью операции был наш перебежчик Ощенко. Вот основные моменты операции, – негромко ответил Дронго.

– И все? – спросил Риггс.

– И все, – кивнул Дронго, – если не считать незначительных подробностей.

Наступило молчание.

Дронго в душе поражался мастерской игре российской разведки. Они сумели найти не просто бывшего сотрудника «Штази», негласно работавшего на КГБ, что считалось обычным делом. Этот сотрудник был еще и английским агентом, что увеличивало ценность его сведений в сотни раз.

Дронго вдруг вспомнил, что во время разговора с Либерман его удивил следующий факт: когда он сказал ей, что цель операции – внедриться в структуру английских спецслужб, она рассмеялась. Тогда он не придал этому значения. Сейчас он понял, почему смеялась Эдит Либерман. Получая задание от него, она уже отчетливо представляла, почему именно ее внедряют в Англию. Забавно: его снова провели как дилетанта. В этих схватках нельзя доверять ни одной стороне. И это была единственная возможность остаться в живых.

– Либерман нам все рассказала, – кивнул Олвинг. Сидевший рядом с ним незнакомец молчал, не спуская глаз с Дронго. – Теперь ваша очередь исповедоваться. Разведчик должен уметь проигрывать, Дронго.

– Что вам нужно конкретно? – поморщился тот.

– Каким образом вы хотели добраться до Ощенко? И самое главное, почему? Не в обычаях КГБ мстить своим перебежчикам. Сбежал, ну и ладно. Особенно много перебежчиков было в последние годы. Если за каждым посылать целый отряд убийц, не хватит никаких штатов, самое главное, денег. Ваша разведка не посылала людей убить Резуна или Гордиевского, а тут вдруг неприметного Ощенко. Нас интересует, почему? Что он знает такого, чего мы еще не ведаем или можем узнать? Только от него.

– Не знаю, – пожал плечами Дронго, – подозреваю, что он знает какого-то агента в Германии или во Франции, о котором он сам, возможно, не помнит, но который теперь, в новых условиях, стал представлять исключительную ценность.

Это была ловушка. Англичане должны были сами выйти на Греве. Только сами, и тогда ловушка срабатывала. Олвинг кивнул, обращаясь к незнакомцу:

– Вот видите, он тоже не знает всех подробностей.

– Скажите, Дронго, – спросил вдруг незнакомец глуховатым голосом, – вам самому не казалась странной такая настойчивость в этом деле?

– Казалась. Возможно, все не так просто. Может, он двойной агент, как Либерман?

Олвинг громко расхохотался.

– У вас есть чувство юмора. Каким образом вы должны были выйти на него?

– Через сотрудника бывшей разведки ГДР в вашем отделе, – чуть поколебавшись, сообщил Дронго. Эдит Либерман должна была рассказать об этом задолго до его допроса. Именно поэтому он имел два дня отдыха. Англичане интенсивно проверяли ее показания и искали труп Марии. Теперь его показания должны были совпасть в деталях с данными Эдит Либерман.

– Его имя?

– Герберт Мазер.

Риггс, чиркнув спичкой, с удовольствием затянулся.

– Этот несчастный Мазер в моем отделе, Дронго. Отдел возглавляю я, а мистер Олвинг – заместитель миссис Римингтон.

– Я вам искренне сочувствую, Риггс. У вас будут очень крупные неприятности по службе.

– Не будут, – усмехнулся англичанин, – я сам вышел на этого Мазера еще три года назад. Мы знали, что он работал на иностранную разведку, и следили за ним. После падения Берлинской стены он прекратил свою деятельность, но недавно снова ее возобновил, встречаясь, видимо, с новыми хозяевами.

– Он арестован?

– Еще позавчера.

– Тогда зачем этот цирк?

– Чтобы знать степень вашей откровенности, Дронго, – пояснил Олвинг.

– Вы можете подробно написать обо всей операции? – спросил Риггс.

– Наверное, да.

– Тогда приступайте к работе сразу после допроса. Бумагу и ручку вы получите.

– Еще несколько вопросов, если позволите, – предложил незнакомец.

Олвинг кивнул, соглашаясь.

– Мистер… э… Фридман, – незнакомец либо не знал, либо умышленно не называл его настоящего имени, – скажите, вы имели контакты только с Марией Грот и Эдит Либерман?

– Не только.

– С кем вы еще общались?

– Хайншток, Бетельман, сидящие здесь Олвинг, Риггс, очень много людей.

– Напишите обо всех более подробно, – предложил незнакомец.

– Вы из разведки? – спросил Дронго.

– А вы как думаете? – усмехнулся незнакомец.

– Что конкретно вас интересует? – впервые улыбнулся Дронго. – Люблю работать с «Интеллидженс Сервис».

– Все, все, что вы можете вспомнить, в том числе и во время вашей поездки в Германию.

– Хорошо. Я могу идти? – поднялся Дронго.

– Да, благодарю вас, – кивнул Олвинг, – вас проводят.

Когда за ушедшим закрылась дверь, Олвинг спросил у незнакомца:

– Ну и что вы думаете об этом?

– Он прав в одном: нужно более тщательно искать, – ответил собеседник, – мы только в начале пути.

– Можно ли ему верить? – усомнился Риггс.

– В его положении трудно выкручиваться, – заметил Олвинг, – со всех сторон его обложили. В такой ситуации очень нелегко принимать верные решения.

– Он должен многое знать, – согласился их пожилой коллега, – но главное – попытаться еще раз проанализировать весь ход операции. Чем больше бывших агентов мы сможем найти, тем лучше. Я никогда не рассказывал вам, что нашли мои люди и специалисты ЦРУ в архивах внешней разведки ГДР. Так вот, послушайте: архивы и документы некоторых отделов были в идеальном состоянии. Сохранилась полностью документация шестнадцатого отдела – это подсобные службы, седьмого – информация и анализ, уже не представлявшие для нас никакого интереса, четырнадцатого – электронное слежение и так далее. А вот документов шестого отдела, касающихся передислокации агентуры, там вообще не было.

Почти полностью исчезли документы первого и одиннадцатого отделов, связанных с агентурой в государственных учреждениях ФРГ и США. Это наводит нас на неприятные мысли. Ведомство Маркуса Вольфа и особенно управление внешней разведки ГДР Харри Шютта, судя по всему, были готовы даже к падению Берлинской стены. В Германии сейчас, не разобравшись толком, пытаются судить лучших профессионалов, работавших на Восточную Германию, вместо того, чтобы предложить им сотрудничество. Если так пойдет дальше, мы оставим в Европе прекрасно отработанную сеть вражеской агентуры, которая полностью перейдет под контроль Москвы. А такие, как Дронго, должны нам помочь выявить эту сеть.

– Думаю, вы правы, – нахмурившись, негромко произнес Олвинг.

СУПЕРШПИОН ЖИЛ В ГДР

Успех внешней разведки ГДР в отношении ФРГ сочетался с немалыми неприятностями, которые агенты Шютта доставляли Америке. ЦРУ не слишком часто вело вербовку своего будущего «персонала» на территории ГДР: очень уж велика была вероятность «засветиться». Вместо этого агенты из Лэнгли старались использовать иные источники за пределами Восточной Германии – оказавшихся за границей ученых, представителей профсоюзов, делегации бизнесменов. Вот где было море разливанное для поиска агентуры. Но и ведомство Шютта не дремало, «насыщая» выезжавшие, скажем, группы за рубеж своими людьми. Эти встречные удары доставляли американцам множество хлопот.

Случались разные ситуации. Агент ЦРУ под именем Альфреда Тилемана долгие годы функционировал в Бонне, рассказывает Клаус Айхнер. Мы в Берлине знали настоящее имя этого человека и о его связях с ЦРУ. «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт», кстати, подтвердил идентичность данной персоны, используя контакты в Берлине и Вашингтоне. Айхнер рассказывает, что агентура Тилемана была на крючке у конторы Шютта и использовалась против ЦРУ.

История с Тилеманом позволяет бросить не совсем обычный взгляд на мир ловушек, дымовых завес и ложных зеркал, характеризующих шпионаж времен «холодной войны». Айхнер поясняет: чтобы завоевать доверие Тилемана, агентам приходилось поставлять для американцев достойную информацию; пустышку и «липу» быстро бы распознали в Лэнгли. Вся штука была в том, продолжает Айхнер, чтобы взамен получить более ценный материал. И хотя агентура Тилемана являла собой двойников «девятки» Шютта, она действительно передавала США неплохую информацию. Финал: Тилеман со временем покидает чертоги ЦРУ, причем с полным почетом и уважением. А само ведомство не подтверждает и не отрицает существования истории, связанной с Альфредом Тилеманом.

Успехи Шютта и его отдела, как и всей внешней разведки ГДР, отнюдь не исключали конфликты с политическим руководством «Штази». Ее шеф Эрих Мильке обожал, когда ловили шпионов. Еще в 70-х он побуждал внешнюю разведку наращивать численность отловленных агентов с Запада. Шютт, однако, видевший цель не в арестах, а в слежке, утверждал: «Поскольку мы знаем, что данное лицо занимается шпионажем, оно уже не опасно. Моя задача – не выпускать его из виду… И вовсе не нужно тащить его пред высокие партийные очи». Позиция Шютта злила Мильке.

Со временем трения между политиками и разведчиками приобретали все более острый характер. Мильке не выносил Маркуса Вольфа, шефа всей внешней разведки, и старался свалить его. В 1979 году один из аналитиков Вольфа, Вернер Штиллер бежал на Запад. Мильке потребовал драконовских мер по усилению бдительности и безопасности, что вынудило руководство внешней разведки ввести более жесткий контроль за агентурой на местах, настаивая на представлении бесконечной отчетности. Больше на Запад никто не убегал, но, по словам Шютта, новые меры безопасности сильно сказывались на гибкости берлинской агентуры за рубежом.

В конце 80-х некоторые из ветеранов внешней разведки в открытую стали критиковать своих политических боссов. «Я сидел как-то на одном совещании вместе с Шюттом с одной стороны и Клаусом Рогалла, отвечающим за американский сектор, с другой, – вспоминает коллега Шютта Клаус Росслер. – Мы то и дело зажимали рты, чтобы не засмеяться. Подталкивали друг друга под ребро, говоря: „Слышите, что они говорят?“ (В 1987 году Маркус Вольф ушел из внешней разведки по политическим мотивам.)

Финал уже был близок. «В тот вечер, когда взяли Клауса Курона, – вспоминает с горькой усмешкой на небритом лице Клаус Айхнер, – я напился вдрызг. Только что состоялось объединение Германии. Несколько сотрудников внешней разведки покончили с собой».

Джон Маркс, «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт»,

Вашингтон

 

Глава 6

Потянулись тоскливые дни, похожие один на другой. Минули недели. Его допрашивали два раза в день, уточняя и перепроверяя показания. Из их вопросов Дронго понял, что Либерман успешно прошла первый круг испытаний, и теперь, основываясь на ее данных, ему то и дело ставили ловушки, в которые он иногда попадал.

Его сообщения не содержали и половины той ценной информации, которой делилась Эдит Либерман со своими «старыми» хозяевами. Почти все агенты, про которых он знал или слышал, были рассекречены и давно известны если не английской разведке, то американской или западногерманской. Некоторые из агентов имели дипломатическое прикрытие, и таких он выдавал особенно охотно.

В допросах принимали участие в основном Олвинг и Риггс. Изредка появлялись другие незнакомцы, но больше одного-двух дней они не задерживались. Раз в неделю регулярно появлялся седовласый разведчик, очевидно, внимательно читавший сообщения Дронго и задававший ему крайне неприятные вопросы. Олвинг так и не удосужился представить этого человека, называя его в присутствии Дронго «наш дорогой сэр Томас».

После двух недель такой напряженной работы он почувствовал, что начинает понемногу сходить с ума. Догадавшийся об этом Олвинг разрешил ему выезд на природу в сопровождении пяти профессионалов из отряда прикрытия. Ребята были малоразговорчивые и угрюмые. Они следовали за Дронго по пятам, испортив ему всю прелесть отдыха на природе.

На следующий день его отвели в другое здание и посадили перед экраном, заставив смотреть прямо в видеокамеру. Теперь на нем отрабатывали свои приемы психологи и психиатры, задавая подчас болезненные для самолюбия и собственной памяти вопросы. Дронго знал этот прием, когда опытные врачи-профессионалы, зондируя его психику, обнаруживали в ней уязвимые места и расшатывали ее до предела, чтобы вывести из себя индивида. С расстроенной нервной системой агент становился неуправляем и мог наговорить всяких глупостей.

Дронго держался четыре дня… Не выдержав, сломался и наговорил психиатрам все ругательства, которые он знал, сразу на нескольких европейских языках. Врачи были очень довольны, они действительно неплохо поработали.

Снова продолжались допросы. Применялись не только детекторы, но и другие измерительные приборы, назначения которых он не знал. Однако в этом случае умные аппараты работали против своих хозяев. Для того чтобы уличить его во лжи, нужно было сформулировать и задать правильно вопрос и нужно знать большую часть ответа. Его мучители не знали и не могли знать истинных целей его визита. А узнав, все равно бы не поверили. Слишком фантастической была задача, стоявшая перед ним, – выдать как можно большее число бывших агентов «восточного блока», и в первую очередь агентов не существующих ныне стран ГДР и СССР.

Самым изощренным противником был, разумеется, добродушный Риггс. Он не прощал ни единой ошибки, обнаруживал расхождения в самых незначительных деталях, умело замечал все неточности и промахи на допросах Дронго. Олвинг был более прямолинеен. Его интересовало все, связанное с операцией во Франции и с личностью самого Ощенко. Чтобы добиться быстрого результата, он мог загнать не только себя и Дронго, но и всех сотрудников, работавших вместе с ним.

Когда на исходе четвертой недели Дронго принесли небольшой список, он впервые почувствовал удовлетворение. Среди двадцати фамилий четыре оказались знакомые. Это были известные Ощенко агенты и офицеры, которых теперь англичане проверяли по всей Европе. Об этих людях говорили ему в Москве. В списке значилось имя полковника Зелла Хетгесса.

Дронго, взяв список, отметил известные ему фамилии. У Хетгесса он также поставил отметку.

С ним Ощенко случайно встретился лишь однажды, и в расчете на его память конструировалась вся операция. Полковник «Штази» Хетгесс был руководителем сверхсекретного отдела, курирующего переброску и внедрение агентов «восточного блока» через Германию.

Он единственный человек в Германии, абсолютно точно знавший, что Альфред Греве работает на советскую разведку. Только он мог помочь англичанам в их поисках.

Если бы Ощенко вспомнил имя полковника Хетгесса, через него можно было бы выйти на Греве, в чьей подставке чрезвычайно нуждалась российская разведка. Получив Греве, англичане поняли бы, для чего Дронго и его хозяева затрачивали столько усилий, пытаясь убрать Ощенко. Тот мог вспомнить Хетгесса, живущего в Монреале, а полковник вывел бы на Греве.

Когда Хетгесс бежал в Монреаль, он воспользовался своим каналом через Париж. И только один Ощенко по логике событий знал, где можно найти этого профессионала, бежавшего от своих и чужих.

В КГБ прекрасно знали, что Хетгесс бежал через Париж. Знали и его новый адрес, и новое имя. Однако в интересах дела нужно дать понять всем, что местонахождение полковника известно только Ощенко. Но даже полковник Хетгесс не знал и не мог знать, что инженер Альфред Греве не просто работает на советскую разведку. Под этим именем скрывался полковник бывшего КГБ Юрген Хайзе.

В ожидании ареста Хетгесса английскими спецслужбами он был взят под контроль прибывшей в Монреаль группой обеспечения российской разведки.

Противника нужно было выводить на самого Греве, но сделать это незаметно, ибо грубая работа на завершающей стадии операции могла повредить всему делу. В этот день Дронго допрашивали об агентах, работавших на американские фирмы – производители микропроцессоров. Он добросовестно повторил имена трех агентов, давно известных ЦРУ и ФБР. Для англичан эти имена были незнакомы, и Олвинг с радостью думал, как сумеет обойти своих задиристых заокеанских коллег из Британии.

Один из агентов (заканчивал свой рассказ Дронго) сумел выйти на самого Джерри Сандерса, главного управляющего фирмы «Эдванст микро дивайсиз». Но ничего толкового не получилось. Управляющий оказался профессионалом, влюбленным в свое дело, и ничего больше. Однако через него удалось выйти на их конкурентов – фирму «Интел», которая в это время начала громкий процесс против компании Сандерса за монопольное право производства микропроцессоров 486-й модели. Наш человек переметнулся в «Интел», а КГБ удалось тогда внедрить своего агента в данную фирму.

– Это самая мощная в мире компания по производству микропроцессоров, – заметил Риггс.

– Что ж, это верно, – согласился Дронго, – и… (тут важно было искусно сыграть)…кажется, нашего специалиста-агента рекомендовал кто-то из ведущих специалистов известной фирмы в Западной Германии.

– Вы не знаете, кто именно? – быстро осведомился Риггс.

Странно, что он первый глотнул эту наживку, подумал Дронго, но Олвинг, уже подгоняя его, теребил:

– Какие-нибудь подробности об этом человеке? «Интел» обеспечивает половину всех военных заказов западных стран в области микропроцессоров.

– Не знаю ничего, но, по-моему, его сотрудник проходил практику или стажировался в другой американской компании…

– Название помните? – спросил Олвинг.

– «Тексас инструментс», если я не ошибаюсь.

Беседа перешла на других агентов, но по замечаниям Олвинга и Риггса и по их быстрым взглядам Дронго понял, что ловушка сработала. Теперь через Хетгесса они должны выйти на Греве.

Еще девять долгих дней они говорили обо всем и ни о чем. Отчаявшись еще раз услышать об Альфреде Греве или хотя бы о Зелле Хетгессе, Дронго хотел сам напомнить о том эпизоде, но не решался на столь рискованный шаг, понимая, что англичан может насторожить настойчивое желание помочь им в поисках этого «суперагента» в Германии. Нерешительность уступала место отчаянию, и на девятый день он окончательно решил снова начать трудный разговор, рискуя загубить все дело, когда Олвинг в конце допроса неожиданно передал ему фотографию.

– Вы знаете этого человека?

С фотографии на него глядел сам Альфред Греве.

Ловушка захлопнулась. Операция была проведена в нужном темпе при соблюдении всех условий игры.

 

Глава 7

Альфред Греве ожидал ареста уже второй месяц. После того как он встретился на озере с незнакомым посланником Центра, он был готов к неизбежному.

Двадцать лет в Германии в качестве «консерванта», казалось, должны были приучить к мысли о возможном провале. Но парадоксальным образом столь долгое пребывание в стране сделало для него невозможным сам факт провала, словно срок давности, исчислявшийся десятилетиями, мог стать своеобразной гарантией его реабилитации. Однако после встречи с Дронго все изменилось. Теперь арест был не только реальным, но и частью той операции, которая ему поручалась.

Двадцать лет в Западной Германии незаметно изменили и характер, и привычки Альфреда Греве. Отец двоих уже взрослых детей, примерный семьянин, блестящий организатор и ученый, добропорядочный бюргер, он ничем не напоминал молодого Юргена Хайзе, нелегала и офицера КГБ, заброшенного сюда в начале семидесятых. Тогда «холодная война» велась с исключительным ожесточением по всей Европе, и от Хайзе требовали прежде всего закрепиться на месте. Это удалось ему не сразу, но когда он сумел обосноваться в Мюнхене, полученные из Центра инструкции категорически требовали только одного – умения ждать. И он терпеливо ждал. «Холодная война» сменилась оттепелью, налаживались отношения между СССР и США, между двумя немецкими государствами, а он все ждал своего часа. Уже Картер обнимался с Брежневым в Вене, а его время все еще не наступало. Потом начался новый этап «холодной войны». Волнения и забастовки в Польше, советские войска вошли в Афганистан, Рейган заклеймил «империю зла». А Хайзе по-прежнему ходил на работу и раз в полгода встречал своего связного, чтобы узнать о новом, еще более категорическом требовании Центра – ждать.

Смерть Брежнева, Андропова, Черненко прошла где-то далеко. Постепенно он начинал забывать о той стране, из которой прибыл. Иногда Хайзе казалось, что его пребывание в Советском Союзе было какой-то нереальной прелюдией к той основной жизни, которую он вел здесь, в Германии. Но истины, вбитые в разведчиков, крепко сидели в нем.

Он искренне радовался приходу Горбачева, считая, что тот придаст новый импульс развитию всего социалистического лагеря. Хотя сбои начались почти сразу, с середины восьмидесятых. Длительное время оторванный от родины, он не мог, а частью и не хотел понимать и принимать изменения, происходившие по ту сторону железного занавеса.

Связной, регулярно выполнявший свои функции, не имел никаких дополнительных инструкций и не мог развеять его сомнений. Один за другим рушились привычные бастионы стабильности. И прежде всего они разрушались в сознании Хайзе.

Наконец в 1989 году пала Берлинская стена. Произошло объединение Германии, рухнул социалистический лагерь, начался развал Советского Союза. После триумфального объединения немецкой нации его связного отозвали, и самые страшные два года Хайзе провел один. В августе девяносто первого, услышав о ГКЧП, он снова обрел надежду. Тем страшнее оказался полученный позже удар. Была запрещена Коммунистическая партия, членом которой он был четверть века, а через четыре месяца исчез с карты мира Советский Союз. В эти дни он был на грани помешательства. Ему казалось, что все, чем он жил эти годы, все его идеалы и стремления оказались разбитыми и ненужными. От самоубийства его удерживали только долг перед семьей и теплившаяся в глубине сердца надежда на профессионализм бывших работников КГБ.

Вот почему Хайзе так обрадовался сообщению о приезде Дронго и встрече с резидентом.

Поставленная перед ним задача была не просто невероятной, она прямо противоречила всему тому, чему его учили во время подготовки и к чему он постоянно готовился в течение долгих лет работы нелегалом в Германии.

Он должен был ждать собственного ареста. Российская разведка собиралась сдать его англичанам. Здесь возможны два варианта. Либо англичане входят в контакт с немцами и его арестовывают, либо агенты «Интеллидженс Сервис» сами проводят операцию по нейтрализации Греве и предлагают ему работу на Соединенное Королевство. Учитывая противоречия, возможные между британской и немецкой разведками, а также традиционное недоверие и страх островитян по отношению к мощнейшей стране Европы, следовало ожидать, что англичане изберут второй путь. Шансы, однако, уравнивало то обстоятельство, что Греве был не просто агентом российской разведки, а офицером бывшего КГБ и нелегалом, заброшенным на западную территорию. Англичане, не знавшие его прошлого, справедливо могли решить, что риск слишком велик, и выдать его немцам, и поэтому каждое утро, вставая с постели, Хайзе тщательно брился, завтракал, целовал по привычке жену, детей и неспешно выходил из дома, отлично сознавая, что это может быть последнее утро, проведенное в своем доме, вместе с семьей.

В этот день он заметил наблюдение, выйдя из дома. Многолетний перерыв пошел ему только на пользу. Он не просто хорошо ориентировался в городе, но и знал почти всех своих соседей в лицо. А этих людей Греве никогда ранее не видел.

Агенты перекрыли улицу с двух сторон, кроме того, у сквера, расположенного рядом, остановилась еще одна машина.

На работу его автомобиль пропустили, но вечером, выйдя из офиса, он снова обнаружил плотное наблюдение. Теперь это напоминало детскую игру. Агенты преследовали его буквально по пятам несколько дней и затем разом исчезли.

Это его насторожило. Греве несколько раз попытался проверить наличие скрытого наблюдения, но убедился, что с него снят контроль. Теперь следовало ожидать визита резидента. Конечно, если это были представители туманного Альбиона. В другом случае арест был почти неминуем.

В воскресенье Греве нарочно вышел пораньше, направляясь к скверу, где любил отдыхать. Незнакомца он увидел сразу и терпеливо ждал, когда тот наконец подойдет к нему. Мужчина шел, держа за руку маленькую девочку, но его явно интересовал сам Альфред Греве.

Подойдя к нему, незнакомец улыбнулся и сел на скамью.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – улыбнулся в ответ Греве, – вы, видимо, недавно поселились здесь? Я знаю всех в этом районе.

– Да, – обрадовался незнакомец, – я только вчера купил квартиру вон в том трехэтажном доме. А внучка приехала ко мне на уик-энд. – Вы приезжий? – Греве с интересом посмотрел на ребенка.

Девочка смутилась и отбежала в глубь сквера, где уже копошились двое детей.

– Нет, я из Унтерхахинга. Собственно, я давно хотел переехать в этот район. Позвольте представиться, Герберт Андорф. – Незнакомец приподнял шляпу в несколько старомодном приветствии.

– Альфред Греве.

– Здесь чудесный воздух. Врачи уверяли меня, что это лучший район в Мюнхене, – продолжал Андорф, – а у меня астма, вот и пришлось переехать сюда.

– Понимаю, – Греве вдруг рассмеялся, – смотрите, как быстро нашла ваша внучка общий язык с местными ребятами. Они уже играют вместе.

– Надеюсь, мы тоже сумеем подружиться, господин Греве, – тихо произнес Андорф, сделав акцент на слове «мы». Агент готовился к этому удару и все-таки вздрогнул, впервые за двадцать лет услышав предложение о сотрудничестве.

– Вы, кажется, ошиблись, – так же тихо промолвил Греве, – я вас не понимаю.

– Верно, – улыбнулся Андорф и, наклонившись, почти неслышно произнес: – Мы взяли в Монреале полковника Хетгесса, который, как вам известно, готовил ваш переезд в Мюнхен. Он узнал вас по фотографии, мистер Греве. Не стоит продолжать эту игру.

– Я не хочу с вами разговаривать, – поднялся со скамьи Греве.

– Подождите, – неохотно встал со своего места Андорф, – я уполномочен передать вам предложение «Интеллидженс Сервис».

Греве резко обернулся.

– Значит, вы не работаете на БНД?

– Конечно, нет, – заулыбался Андорф, – мне просто хотелось с вами поговорить.

– Не сейчас, – покачал головой Греве, – мне нужно успокоиться. Извините меня.

– Конечно. Вот мой телефон, позвоните, когда сможете, – протянул на прощание свою визитную карточку Андорф.

 

Глава 8

Дронго повезли в Лондон в закрытом автобусе в сопровождении нескольких автомобилей. Олвинга и Риггса не было видно, и он решил, что они встретят его в столице. Путь оказался долгим, и Дронго успел даже вздремнуть, благо места в автобусе было достаточно.

В Лондоне его поместили в помещение без окон, у дверей которого дежурили двое сотрудников. Комната, вернее, спальня, имела все удобства. Он с удовольствием съел поданный через пять минут ужин, после чего прилег почитать газеты.

Весь следующий день его никто не беспокоил. Только вечером, когда Дронго лежал на кровати, открылась дверь и без стука вошел Олвинг.

– Добрый вечер, – зловеще усмехнулся он.

– Привет. – Дронго даже не пошевелился.

– Вы могли бы встать, – обиделся Олвинг, – я намного старше вас, и потом, джентльмены так себя не ведут.

– А я не джентльмен, – огрызнулся Дронго, но все-таки встал.

Олвинг сел на стул и снова улыбнулся.

– Почему у вас такая неприятная привычка все время улыбаться? – не выдержал Дронго.

– У вас тоже есть вредные привычки, – кивнул Олвинг, постукивая пальцами по столу.

– Какие, например?

– Говорить неправду.

– Мне начинает просто надоедать ваша подозрительность.

– Хорошо. – Олвинг достал фотографию из кармана. – Вы знаете этого человека?

– Конечно, не знаю. Кто это?

– Не лгите, – нахмурился Олвинг, забарабанив пальцами еще сильнее, – а еще хвалитесь, что не обманываете.

– Слушайте, что вам нужно, мистер Олвинг? У меня абсолютная фотографическая память. Я никогда не путаю лица. Если бы я знал этого человека, я бы вам обязательно сказал. Но я его не знаю.

– Это полковник Зелла Хетгесс из Восточной Германии.

– Первый раз вижу.

– Но вы отметили его фамилию в списке знакомых Ощенко.

В комнату почти бесшумно вошел Риггс.

– Я же не сказал вам, что в первый раз слышу. Я действительно слышал такую фамилию, но не знаю этого человека в лицо. Мистер Олвинг, скажите мне откровенно: вы знаете всех сотрудников вашей контрразведки в лицо?

– Своих – да, конечно.

– А он не мой сотрудник, – закричал Дронго, – и вообще не офицер КГБ. Я должен, по-вашему, знать в лицо офицеров монгольской или кубинской разведки тоже?

В комнате наступило неловкое молчание.

– Не надо так горячиться, – мягко произнес Риггс.

Олвинг, не оборачиваясь, убрал фотографию и достал другую, брося ее Дронго.

– А этого человека вы знаете?

Это был Альфред Греве.

– Вы мне ее показывали два дня назад. – Дронго встал с кровати. – Нет, я и тогда сказал вам, что его я тоже не знаю.

– Нам удалось выяснить некоторые подробности вашей операции. Истинные причины вашей настойчивости, – зловеще начал Олвинг.

Риггс за его спиной сел на стул, стоявший у дверей.

– Перебежчик обычно рассказывает все, что связано с его основной работой, – продолжал Олвинг, – он стремится в первую очередь выгодно продать свой товар. А уже затем аналитики и психологи выдавливают из него все его знания по крупицам. Вы считали, что Ощенко не вспомнит о Хетгессе, бежавшем два года назад через Париж. Но он вспомнил.

Видимо, кроме него, никто не знал, где находится Хетгесс; а бывший полковник «Штази» был, в свою очередь, единственным человеком, знавшим имя вашего «суперагента», того самого профессионала, который был заброшен в Западную Германию в начале семидесятых. Чтобы исключить его разоблачение, российская разведка пошла на все. Они устроили проверку Стенюи с Эдит Либерман, застрелили Марию Грот в Брюсселе, здесь, я думаю, вы нам соврали, ее убивали, конечно, не вы лично. Затем смерть Любарского в Нью-Йорке. Попытка контакта через Бетельмана. Вы пустили в ход все средства, чтобы не допустить провала этого «суперагента», но было уже поздно. Теперь нам известно все. Игра закончена, Дронго. Вы можете даже поехать домой. Вы уже никому не нужны. Ваше задание провалилось.

– Не понимаю, о чем вы? – спросил его Дронго.

– Охотно верю, – встал со своего места Олвинг, – вас могли не посвятить в детали этой операции. В любом случае она проиграна. Сначала неудача с Либерман, которая уже давно наш агент, потом осечка вашей напарницы Марии Грот. И, конечно, отказ Эриха Хайнштока и Семена Бетельмана от сотрудничества. Вам фатально не везло на этот раз, Дронго. Вы проиграли вчистую.

В этот момент Дронго вспомнил слова Дмитрия Алексеевича:

«Когда вас окончательно прижмут и вам будет казаться, что все потеряно, помните, у вас есть сверхзадача. Та самая, ради которой мы начинаем эту операцию. И которую вы не узнаете до тех пор, пока не окажетесь в безвыходном положении. Только после этого мы сможем рассказать вам об этой сверхзадаче».

– А как со мной свяжется ваш человек? – спросил он тогда.

Дождавшись ухода Родионова, Дмитрий Алексеевич наклонился и почти неслышно произнес:

– «Климат у нас нездоровый, и Дмитрий Алексеевич рекомендовал носить теплый шарф».

Сейчас, глядя на довольное лицо Олвинга, слушая его торжествующую речь, Дронго вспомнил об этих словах генерала и немного успокоился.

Он сел на кровать и отвернулся. Олвинг вдруг неприятно рассмеялся и, бережно взяв фотографию Греве, положил ее в карман.

– Меня вы больше не интересуете, мистер Фридман, – явно издеваясь, сказал он, – теперь вы будете беседовать только с господином Риггсом. Я все ответы уже получил. Кэвин, – обратился он к Риггсу, – пожалуйста, потом заезжайте ко мне, – и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Дронго даже не повернул головы.

– Вы хорошо держитесь, – услышал он голос англичанина, внимательно смотревшего на него, – но Олвинг прав. Мы полностью переиграли вас, Дронго. Хотя это еще не конец. Американцы попросили нас помочь им, и мы согласились на встречу их представителя с вами.

Дронго ничем не выдал своей радости. Наконец-то он узнает, ради чего его посылали в командировку. Даже Альфред Греве был лишь частью этой операции. Даже провал столь ценного агента не должен отвлекать его от сверхзадачи.

Однако сама встреча с представителем ЦРУ также не могла заменить дела, ради которого он добровольно шел на свой арест. Сверхзадача была настолько засекречена, что о ней знали только Дмитрий Алексеевич и тот человек, который передаст от него привет. Даже полковник Родионов не был посвящен в детали этой операции, даже сам Дронго.

– Кстати, – заметил Риггс, доставая трубку, – вы написали, что в Нью-Йорке встречались с Любарским, вашим связным, и Бетельманом.

– По работе, да, верно.

– А не по работе?

– Там все указано. Я ничего не скрывал. У меня в Нью-Йорке живет друг. И я там познакомился с одной молодой женщиной. Их имена и адреса есть в моих показаниях. Все, с кем я встречался в Нью-Йорке, там указаны.

– Верно, – кивнул Риггс, – только вы не знаете главного: кто убил Любарского?

Он внутренне напрягся. Несмотря на прошедшие месяцы, он по-прежнему помнил Лону и ее взгляд, брошенный на него перед отъездом. И «жучок», прикрепленный к столу, тоже помнил.

– Мистер Риггс, – устало сказал он, – я уже ничему не удивляюсь в своей жизни. Так кто убил этого старика?

– Ваш друг Эльдар. Кажется, его так звали, – ровным голосом сообщил англичанин.

– Не может быть! – Дронго задыхался. Значит, «жучок» в аэропорту поставила не Лона, а его бывший школьный товарищ, чтобы подслушать их разговор.

– Вы действительно ничего не знали? – участливо спросил Риггс, внимательно глядя на него. – Он всегда работал на КГБ. Управление «К», как и ваша Мария Грот. На его совести двое убитых в Дели. Но у нас не было доказательств. А сейчас есть. Почерк один и тот же. Выстрелы в сердце и в голову для надежности. Это был ваш друг, Дронго. Американцы уже потребовали его выезда из страны.

– Зачем вы мне рассказали? – тоскливо спросил Дронго. – Не нужно было этого делать.

– Нужно, – кивнул Риггс, – у вас не должно быть никаких иллюзий. Вы были хорошим экспертом в ООН, когда боролись с преступниками, а разведка – грязное дело. Здесь «предают только свои», так, кажется, говорят французы? Всегда помните об этом. – Риггс кивнул на прощание, убрал трубку и вышел из комнаты.

 

Глава 9

Это был обычный короткий зимний день. Поздно рассвело. Тепла не было. Только стужа и немного снега. И еще совсем чуть-чуть дул противный ветер. На этот раз не было никакой охраны, никаких мер предосторожности. Просто Риггс предложил ему выехать за город, и они поехали вдвоем в автомобиле. Риггс вел машину и почти не смотрел на Дронго, словно забыв о его существовании. Делать вид, что ничего не происходит, было невозможно, и Дронго старался незаметно оглядеться, пытаясь вычислить ведущееся за ним наблюдение. Но ничего обнаружить не удавалось. Риггс вел автомобиль мягко, не торопясь, добросовестно останавливаясь на предупредительные сигналы машин.

– Куда мы все-таки едем? – не выдержал Дронго.

– Я же вам говорил, за город.

– Вы всерьез хотите меня уверить, что это воскресный пикник?

– Это деловая поездка, – сухо отозвался Риггс.

– А если я сбегу?

– Нет.

– Что нет?

– Не убежите. И потом, для чего? Куда? К кому? Вам ведь гораздо выгоднее сидеть здесь. Или интереснее – это одно и то же.

– А если я все-таки попытаюсь сбежать? – снова полюбопытствовал Дронго.

Англичанин мягко затормозил.

– Пожалуйста. Можете бежать. Уверяю вас, за нами нет никакого наружного наблюдения.

Полминуты они просидели молча.

– Будем считать, что вам удался этот трюк, – беззлобно произнес Дронго, – поедем дальше.

Риггс кивнул, включая зажигание.

– Как вы спите по ночам? – спросил он. – Кошмары не мучают?

– А вы считаете, они должны меня мучить?

– Я задал вопрос, – терпеливо напомнил Риггс.

– Не мучают. Подозреваю, что ваши психологи анализируют мое поведение даже во сне.

– А вот я плохо сплю по ночам, – вздохнул собеседник, – никакие лекарства не помогают.

– У вас нечистая совесть, – пошутил Дронго.

– Очень возможно, – серьезно ответил Риггс.

– Вы так и не сказали, куда мы едем.

– Извините. У нас сегодня важная встреча. Американцы прислали своего представителя. Нет, это не Бремнер. Он рангом повыше. Вместе с ним будет шеф нашего ведомства. Видите, я предельно откровенен с вами.

– Спасибо. Значит, сегодня я увижу миссис Стеллу Римингтон?

– Подозреваю, что вы даже читали ее досье, – рассмеялся Риггс.

– Вы так прячете своих руководителей спецслужб, как будто они нелегалы. Это, кстати, сугубо британская черта. Нигде в мире давно нет ничего подобного.

– Нигде в мире нет такой разведки и контрразведки, как наша, – невозмутимо прервал англичанин.

– Господи! И вы еще на что-то претендуете. Да после Кима Филби и Гордона Лондейла вас нужно было закрывать за непрофессионализм.

– Не могу согласиться. Вы же здесь, у нас.

– А вы считаете меня фигурой, равной им обоим?

– Во всяком случае, вы один из лучших профи, с кем я встречался за свою жизнь.

– Благодарю за комплимент. Вы тоже.

– Это не комплимент. Осторожнее, сейчас резкий поворот. Я давно хотел у вас спросить: что вы думаете насчет ситуации у вас в России?

– У них в России. Вы же знаете мое подлинное имя. Я гражданин соседней страны.

– Ладно, не переигрывайте. Я просто воспользовался условной терминологией. Как вы считаете, политика России действительно может резко измениться?

– А как вы сами думаете?

– У вас дурная привычка отвечать вопросом на вопрос. Если не хотите, не отвечайте.

– Пожалуйста. Думаю, что не очень изменится.

– Почему?

– Существуют геополитические интересы, которые просто не могут исчезнуть.

– Вы в это так верите? А поддержка санкций против Ирака? Тогда Россия примкнула к коалиции объединенных западных держав.

– Какие-то уступки общественному мнению Запада, несомненно, будут. Но спецслужбы, армия, ВПК перестраиваться не могут и не будут, даже если во главе их поставить демократа Сахарова или Ростроповича.

– Второй, кажется, музыкант? – спросил англичанин.

– Да. Во времена Брежнева лишили советского гражданства. А первый уже три года как умер.

– Об этом я помню. Так вы считаете, что все может остаться по-прежнему?

– Вы неумный человек, господин Риггс. Как, по-вашему, для чего я здесь? – спросил Дронго. – Неужели мне просто захотелось попутешествовать за их счет?

– Мы об этом и говорим.

Риггс включил негромко музыку. Послышалась песня из знаменитого фильма «Кабаре».

Лайзе Минелли пела о том, что тигра нельзя превратить в ягненка и, если любви нет, все кончено.

«Прощай, мой господин», – повторила певица.

– Потрясающая женщина, – восхитился Дронго.

– Простите, не понял.

– Ужасно люблю этот фильм. Смотрел его раз десять.

– Как можно тогда понимать решение ваших спецслужб о выдаче своей западной агентуры, особенно в бывшей Германии?

– Только как ненужный балласт. – Дронго был более чем искренен.

– Угу. Не думал, что вы так честно ответите. Значит, лучшие кадры вы сохранили?

– У меня фатальное желание снова спросить: «А как вы думаете?» – Оба усмехнулись.

– Мы довольно долго едем, – осторожно заметил Дронго.

– Еще минут десять. А что вы думаете насчет нового министра госбезопасности Баранникова?

– Он из милиции. А там уже давно свои идеалы. Кроме того, работал в Закавказье. В той обстановке остаться честным человеком в системе МВД практически невозможно. Он, конечно, не будет работать на западные спецслужбы. У него свое понятие об офицерской чести. Хотя деньги за услуги, думаю, возьмет. Такая была система.

– Он сможет реформировать КГБ?

– Вы хотите знать правду или вам нужен удобный ответ?

– Мне нужен удобный ответ.

– Он не сможет.

– А правда?

– Не захочет.

– Спасибо. Вы более откровенны, чем я ожидал.

– Вы тоже. Я не предвидел, что вы спросите об этом у меня. Просто вы мне более симпатичны, чем Олвинг.

– Интересно, почему?

– Он маленького роста и чувствует свою ущербность. В разговоре со мной постоянно проявляет злость.

– А если он просто не любит русских шпионов?

– А вы любите? Тем не менее вы говорите со мной нормально. Нет, у него комплекс неполноценности. Подозреваю, что наш разговор записывается на пленку, и он нас слышит. Тем хуже для него.

Риггс рассмеялся, не пытаясь возражать.

– А что вы думаете о Примакове?

– Этот тем более не будет реформировать разведку. Наоборот, он сделает все, чтобы ее укрепить. И, конечно, в нужный момент он и Баранников просто сдадут Ельцина. Причем Примаков будет главной фигурой, которую все почему-то недооценивают. Или для начала попробует сделать первую попытку, подставив Баранникова или еще кого-нибудь из ближайшего окружения Ельцина.

– Вы не боитесь, что ваш разговор передадут в Россию?

– Если это предупреждение, то запоздалое, если угроза, то пустая. В моем положении очень трудно еще чего-то бояться.

Автомобиль остановился у какого-то парка.

– Давайте пройдемся, – предложил англичанин.

Они шли среди деревьев минут пять.

– Зачем вы подставили Греве? – вдруг спросил Риггс. – Он ведь ваш «суперагент», правда?

– Олвинг уже все сказал, – чуть помедлив, отозвался Дронго, – вы решили начать второй акт.

– Олвинг не понял главного. Вы не скрывали Греве, а, наоборот, сделали все, чтобы его выдать.

– Новая версия?

– Нет, Олвинг все говорил верно. Но после долгого анализа я просто заменил знаки плюс и минус на противоположные, и все сразу встало на свои места. В вашей версии было несколько ошибок.

– Какие? – Игра шла уже в открытую.

– Во-первых, слишком много двойных агентов. Эрих Хайншток и Эдит Либерман. Совпадение? Думаю, исключено. Логично?

– Допустим.

– Вторая ошибка – слишком быстрое устранение Любарского. Конечно, он никому не был нужен. Однако ваша разведка немного поторопилась. Его ликвидировали еще до того, как вы покинули Нью-Йорк. Но самое главное. Вы знали, что его убили. Когда я вам сообщил, что знаю об убийстве Любарского, вы даже не удивились. Лишь спросили – кто? Это был явный прокол.

Третья ошибка: ваша разведка прекрасно знала, что Бетельман никогда, ни при каких условиях не будет сотрудничать с вами. У меня есть перехват пятилетней давности, когда резидент КГБ в Англии докладывал о невозможности использования Бетельмана.

– Все?

– В основном да. Но и этого вполне достаточно.

– Все правильно, – согласился Дронго, – за исключением одного момента.

– Какого?

– Вы два или три раза незаметно подыгрывали мне. И я все время задавал себе вопрос: зачем вы это делаете?

– Теперь знаете ответ?

– Если учесть наш сегодняшний разговор, думаю, вы пытались меня переиграть.

– Удалось? – улыбнулся Риггс.

– Нет. Хайншток убит. Причем убит нашими людьми. Любарский тоже мертв. Если бы мы хотели подставить Хайнштока, мы бы его не убрали. Да и смерть Марии Грот трудно объяснить. И уж совсем непонятно, зачем нужно было убирать Любарского?

– Чтобы подстегнуть вас и убрать ненужного свидетеля, – быстро предположил англичанин.

– У вас извращенная фантазия, мистер Риггс.

– И наконец, самое главное, – невозмутимо парировал собеседник, – я почти убежден, что вы встретились с мистером Греве. Альфредом Греве. Как только я сумею доказать это, ваш план провалится.

Дронго молчал. Долго. Затем спросил:

– Зачем вы все это говорите мне?

– А вы как думаете?

– Теперь вы решили отвечать вопросом на вопрос? Это нужно было говорить не здесь, а там, в вашем центре. Я могу поверить вам и попытаться сбежать.

– Нет, – возразил Риггс, – не стоит. Климат у нас нездоровый, и кто-то из наших друзей рекомендовал вам послать теплый шарф.

Ваша сверхзадача, Дронго, состояла в том, чтобы встретиться со мной. Сведения, которые я должен передать, очень важны, и их нельзя было посылать обычным способом через курьера.

– Значит, это вы?

– Да, тот самый преемник Филби и Лонсдейла, – почти неслышно произнес Риггс, – в американской разведке я известен под именем Стивена Харлета.

 

Глава 10

Через три месяца он вернулся домой.

Во многих республиках бывшего Советского Союза по-прежнему шла война. Молдавия, Грузия, Азербайджан, Армения, Таджикистан, Ингушетия, Осетия, Чечня. Конечно, его больше не проверяли. После разговора со Стеллой Римингтон и категорического отказа Дронго сотрудничать с англичанами его оставили в покое. С ним разговаривал только Риггс, еще несколько раз вывозивший Дронго на природу. Информация, которую давал Кэвин Риггс, была настолько ценной, что Дронго постепенно начинал понимать всю важность этой операции. Данные ошеломляли, но и не верить им было нельзя, и Дронго добросовестно запоминал имена, адреса, кодовые названия проводимых операций, новые коды к шифрограммам. Информация оказалась сложной даже для тренированной памяти профессионального аналитика, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы запомнить всю эту сумму данных.

Потом было несколько неприятных недель, когда бельгийцы требовали выдачи Дронго за убийство Марии Грот, и Риггсу с трудом удалось убедить Олвинга не предпринимать столь поспешных решений. Потом долго и трудно шли переговоры о передаче Дронго российским спецслужбам. Наконец, демонстрируя свою готовность к сотрудничеству с новой Россией, англичане выдали его, привезя для этого в Варшаву. Только в Москве Дронго позволил себе расслабиться, когда их самолет приземлился в аэропорту.

Еще пять часов он рассказывал о проведенной операции двум лучшим аналитикам российской разведки. А ночью встретился с Дмитрием Алексеевичем.

Генерал слушал его долго, почти не перебивая. Только когда речь зашла о Риггсе, он оживился и дважды задал уточняющие вопросы. В четвертом часу утра Дронго наконец закончил свой рассказ.

– Теперь вы понимаете, как нам было важно ваше согласие? – спросил Дмитрий Алексеевич.

– Понимаю. Кстати, почему я не вижу здесь полковника Родионова?

– Он ушел из разведки. По состоянию здоровья.

– Новые времена, новые нравы? – спросил понявший, в чем дело, Дронго.

– Может быть. – У генерала не было желания говорить на эту тему.

– У меня к вам просьба, – обратился к нему Дронго, немного помолчав.

– Слушаю.

– Дайте мне адрес дочери Ирины Кислицыной.

– Она назвала вам свое имя?

– Мы встречались с ней десять лет назад.

– Да? – удивился генерал. – Это явный прокол нашего оперативного управления. Нужно проверить, почему они ошиблись.

– Вы знали, что ее выдадут?

– Мы это предполагали.

– И подставили ее?

– Не нужно задавать наивные вопросы. Она была настоящим профессионалом, «ликвидатором». А такие люди долго не живут. И она это прекрасно знала.

– Вы дадите мне адрес ее дочери?

– Не дам. Не нужно устраивать здесь мелодраматических спектаклей. Она наверняка дала вам адрес.

– А вы наверняка уже убрали из Ленинграда девочку с бабушкой?

– Конечно. Они очень хорошо устроены совсем в другом городе. Мой вам совет: не ищите их, не надо. Вы их все равно никогда не найдете.

– Вы затребуете тело Марии Грот?

– Это я вам обещаю. Могилу, конечно, не укажем, но труп попросим вернуть.

– За что убили Любарского?

– Вы знаете ответ и на этот вопрос. Ваша операция была абсолютной тайной. Такова плата за секретность.

– Кэвин Риггс – ваш супершпион?

– Разумеется. Когда еще нам удастся получить столь перспективного агента на такой должности?

– Вы убеждены, что он искренне с вами сотрудничает? И ему можно доверять? Вдруг это ответная игра англичан?

– Доверять нельзя никому, Дронго, и вы это отлично знаете.

– Про Риггса знаю я один. Значит, моя судьба тоже предопределена.

– Хотите знать правду? У нас были специалисты, высказывавшиеся за вашу ликвидацию, но Евгений Максимович не дал своего согласия.

– Спасибо за откровенность.

– Это вынужденная мера. Если мы вас уберем, англичане могут просчитать варианты и вычислить нашу игру. А этого мы более всего хотим избежать.

– Лона правда была вашим агентом?

Генерал молчал.

– Неправда, – наконец сказал он, – Любарского убрал другой человек.

– Мой школьный друг?

– Этого я вам не скажу.

– Ясно. Когда мне можно уехать из Москвы?

– Не скоро. Подробно напишите обо всем и снова расскажите. Думаю, еще через месяц, если, конечно, вы захотите уехать.

– Как это понимать?

– Мы предлагаем вам звание полковника российской разведки и зачисляем в свой штат заместителем начальника аналитического отдела. Будете жить в Москве. Квартиру мы вам выделим. У вас на родине сейчас неспокойно.

– Я могу отказаться?

– Разумеется.

– Тогда я отказываюсь.

– Может, вы подумаете?

– Нет. Для себя я все давно решил.

– У вас есть какие-нибудь просьбы?

– Больше никаких.

– На что вы будете жить?

– Что-нибудь придумаю.

– У вас есть какие-нибудь сбережения?

– Вы же прекрасно знаете, что нет.

– И вы не хотите остаться в Москве?

– Не хочу.

– Мы предвидели ваш ответ. Зарубежным агентам, работающим на нас, мы обычно платим. И платим хорошо. На ваше имя открыт счет в зарубежном банке. В Вене.

– Да, действительно. Совсем забыл, что теперь я зарубежный агент. Смешно, правда?

– Вы могли бы сотрудничать с нами и в будущем на подобных условиях.

– Дмитрий Алексеевич, я столько лет работал на разведку, был экспертом в ООН, помогал Интерполу, боролся с наркомафией. Неужели все это ради денег?

– Я не хотел вас оскорбить, Дронго.

– Ладно, забудем. Через месяц я уеду. Можете вычеркнуть меня из своих списков, вряд ли я когда-нибудь соглашусь снова работать на вас. Я ведь теперь зарубежный агент.

– Не нужно так серьезно, Дронго. Вы не верите, что СССР возродится?

– А вы сами верите? Или вы верите только в апокалипсис?

Генерал не ответил, отвернувшись. Они долго молчали. Сидели в большой комнате и молчали, словно сдерживая непонятные, переполнявшие их чувства.

А потом генерал встал и, коротко выругавшись, пошел заказывать завтрак. За окнами уже начинался рассвет.

Еще через месяц Дронго прибыл в свой родной город. У выхода из аэропорта он увидел молодого мужчину, знавшего Дронго в лицо. Это был профессор, лидер одной из новых националистических партий, работавший ранее платным агентом госбезопасности.

– А, это ты, – пьяно икнул молодой профессор, – ура-а коммунистам.

– Дурак, – произнес Дронго с досадой.