Нефедов был прав: в его кабинете — точнее, в его комнате отдыха — было все, чтобы провести ночь с комфортом. Хорошо выспавшийся Колчин проснулся в половине восьмого и, достав свою бритву, принесенную из кабинета, начал водить ею по заросшим щекам. Когда в девять часов утра Нефедов появился в своем кабинете, Колчин уже ждал его в приемной, чтобы отдать ключи и поблагодарить.
— Как спалось? — спросил генерал.
— Нормально.
— Призраки не беспокоили?
— Не очень. Ягода только заходил, а так все было в порядке.
В этом крыле одно время сидел заместитель Менжинского Генрих Ягода, позднее ставший первым палачом и первой жертвой сталинского молоха. Некоторые сотрудники шутили, что призрак Ягоды еще бродит по коридорам.
— Он-то как раз безобидный человек был, аптекарь, и женщин, говорят, очень любил, — добавил Нефедов, входя в кабинет, и, уже закрывая дверь, сказал: — У твоего дома я тоже выставил охрану. Мало ли что. Ты нас всех так напугал. Прямо комиссар полиции… Как звали этого, из «Спрута»?
— Не помню.
— Напрасно. Хорошее кино, между прочим.
Колчин вернулся в свой кабинет. На его запрос в аналитическое управление ему подтвердили, что Крымов, Скребнев и Ганиковский были уволены в девяносто первом году и с тех пор на службу не возвращались.
Из этого ответа можно было сделать два вывода. Либо Лукахин врал, утверждая, что вместе с Фогельсоном на работу был принят еще один сотрудник группы «Рай», либо ошибалось аналитическое управление. Или, что еще хуже, утаивало часть информации.
Все трое бывших сотрудников группы «Рай» жили в Москве, и после личного вмешательства Нефедова ему наконец выдали их адреса. Первым в списке значился Крымов. Колчин взял двух сотрудников оперативного отдела и поехал по указанному адресу. Там его ждало разочарование. Крымовы выехали из этой квартиры пять лет назад, и, где они теперь проживали, соседи не знали.
По указанному адресу Скребнев вообще не проживал, а у Ганиковского никто не ответил, несмотря на частые звонки и даже удары кулаком. Колчин понял, что все это часть той дьявольской игры Фогельсона, о которой его предупреждали. Аналитическое управление, исходя из интересов неизвестных лиц, просто скрывало информацию или не давало ее полностью.
Поверить в то, что Крымов работал последние два года в особо засекреченном отделе «С», а его адрес был указан неправильно и зарегистрирован в аналитическом управлении, было невозможно. К обеду они вернулись в основное здание ФСК. Наскоро пообедав, Колчин поднялся к себе, уставший и огорченный. Все складывалось не в его пользу. Он не сумел найти ни одного из бывших сотрудников Фогельсона, не сумел даже установить их нынешние адреса. Лукахин отвечать отказывался, а Фогельсон даже мешал. С этими весьма скромными результатами он должен был идти на доклад к Нефедову, сознавая, что его героическая борьба оказалась борьбой с ветряными мельницами.
Оставалась иллюзорная надежда на Шварца. Тот вылетел утренним рейсом в Минск, чтобы принять участие в повторном вскрытии тела полковника Иванченко. По просьбе директора российской ФСК белорусская прокуратура дала на это согласие. Теперь оставалось ждать результатов вскрытия. Колчин не предполагал, что их вчерашний разговор записывался на пленку и о поездке Шварца в Минск знали те, кто не должен был этого знать.
Оставался еще один, совсем крохотный, шанс, и Колчин решил его использовать. Он позвонил Коробовым, попросив старшего Коробова приехать к нему. Младший уже пришел в сознание, и врачи твердо ручались за его жизнь. В хорошем настроении Павел Коробов приехал к Колчину буквально через полчаса. Он понимал, что очень нужен Колчину, иначе тот не стал бы вызывать его так срочно.
Когда Федор Колчин рассказал ему о своем замысле, Коробов пришел в восторг и немедленно сел за телефон. Через час к ним приехали еще двое ветеранов КГБ, бывших друзей самого Коробова. Еще через два часа у Колчина были новые адреса Крымова и Скребнева.
Его расчеты оправдались. Среди ветеранов отдела «С» были те, кто лично знал и помнил сотрудников группы «Рай». Некоторые могли вспомнить и адреса бывших товарищей. Ветераны даже радовались, что могут еще принести пользу своему бывшему ведомству.
Уже с новыми адресами Колчин снова, взяв двух сотрудников, поехал к подполковнику Крымову. На этот раз адрес был точный. Но и здесь его ждало разочарование. У Крымова две недели назад обострилась язва, и он был госпитализирован. Дочери подполковника Крымова, встревоженные визитом Колчина, долго расспрашивали следователя о здоровье своего отца.
К Скребневу он ехал уже в скверном настроении, чувствуя, что и здесь его подстерегает неудача. И не ошибся. Супруга Скребнева радостно сообщила, что ее муж улетел в командировку почти месяц назад и звонил из Казахстана. Колчину с трудом удалось прервать словоохотливую женщину и выяснить, где работает ее муж. Как и следовало ожидать, на работе ничего не знали о командировке Скребнева. Он оформил двухнедельный отпуск и улетел. Вот и все, что удалось узнать Колчину.
Разочарованный, он вернулся в свой кабинет. Там уже никого не было, кроме Павла Коробова. Тот без слов все понял, едва взглянув на Колчина. Только сочувственно пожал плечами и снова принялся крутить диск телефона, надеясь выяснить адрес Ганиковского. Колчин, усевшись напротив, вытянул ноги, пытаясь ни о чем не думать.
Когда зазвонил прямой телефон Нефедова, он покачал головой, не разрешая Коробову поднимать трубку. Дав три звонка, телефон умолк и больше не подавал признаков жизни. Следовало признать, что Фогельсон все время опережал его по очкам. И это очень нервировало Колчина. Коробов с шумом в очередной раз положил трубку.
— Никто не помнит. Ганиковского вообще мало знали, он был переведен к нам из Ленинграда. Может, там кто-нибудь его помнит?
— Там я никого не знаю, — мрачно сообщил Колчин. — Где я теперь найду ветеранов ленинградского КГБ?
Он подошел к телефону, вздохнул и вдруг набрал номер справочной внутреннего коммутатора.
— Марк Фогельсон, будьте любезны.
Девушка сказала номер. Он набрал его медленно, не торопясь. На другом конце провода сразу подняли трубку, словно ждали его звонка.
— Марк Абрамович, — кивнул Колчин Коробову, — это я, Колчин. Да, хотелось бы встретиться, поговорить. Можно я зайду к вам? Какой кабинет? Спасибо.
Он положил трубку.
— Пойду нанесу визит этому типу. Может, он что-нибудь знает.
— Думаешь, скажет? — засомневался Коробов, уже знающий о зловещей роли Фогельсона в расследованиях Колчина.
— Конечно, нет. Просто интересно с ним увидеться еще раз. Знаешь, где он сидит? В кабинете первого помощника заместителя директора ФСК Миронова. А ты говоришь: «что-нибудь скажет». Скорее я должен докладывать ему о проделанной работе. А ты звони, ищи, может, кто-нибудь вспомнит.
Колчин вышел из коридора и направился в другое здание, расположенное рядом, где находились руководители ФСК и аналитическое управление.
Увидев табличку на кабинете Фогельсона, где значилось «Помощник заместителя директора», Колчин невесело усмехнулся. Он ведет неравную войну, заранее обрекая себя на поражение.
Он постучался, услышав: «Войдите», зашел в кабинет.
Фогельсон был в сером костюме с жилетом. Красный галстук и торчавший из нагрудного кармана красный платок делали его похожим на конферансье или метрдотеля.
— Прошу вас, — показал рукой на стул Фогельсон. — Как ваши дела?
— Не очень, — вздохнул Колчин, усевшись напротив Фогельсона, — вы были правы, расследование идет с большим трудом.
— Вы просто теряете время, — вкрадчиво ответил Фогельсон.
— Может быть. Но я буду вести это дело до конца, — упрямо ответил Колчин.
— Смысл? Какую цель вы преследуете? Да, понимаю — торжество правосудия. Но какое торжество? Убийца известен, он уже погиб. Что вам нужно еще? Правосудие свершилось в чистом виде. Если хотите, почти божественное провидение.
— Это вы-то божественное провидение? — не смог удержаться от усмешки Колчин.
— А вы не ерничайте. — Фогельсон пригладил бородку. — Во всяком случае, я бы не пожалел убийцу Бахтамова.
— Тогда почему вы сейчас пытаетесь помешать мне?
— Да не пытаюсь, не пытаюсь, — с досадой несколько раз повторил Фогельсон. — Как вы не можете понять очевидных вещей!
Он поднялся и возбужденно заходил по кабинету.
— Не понимаю я вас, Федор Алексеевич, никак не понимаю. Все время пытаюсь понять ваши мотивы. Вы же солидный человек, подполковник, сюда пришли еще во времена Андропова. В чем дело? Что произошло? Что за, простите меня, дурацкая принципиальность? Что и кому вы хотите доказать? Что Иванченко убили так же, как и Бахтамова? Ну, предположим, так же. Что из этого? Какой в этом заговор вы видите? Просто похожие преступления.
Он по-прежнему не выговаривал буквы «р» и как-то мягко употреблял слово «что», словно ставил после первой буквы мягкий знак.
— Зачем вы поехали к Лукахину? — спросил Марк Абрамович, снова усаживаясь в кресло напротив Колчина. — Он постарел, давно уже не у дел. Валентин Савельевич в свое время был блестящим профессионалом. Вы знаете, каким снайпером он был? Брал все возможные призы. Просто ему не разрешали выступать на всесоюзных и международных соревнованиях. Его талант использовался в несколько другой сфере. Он вам понравился?
— Честно говоря, да, — искренне ответил Колчин.
— Вот видите. А мы работали с ним вместе много лет. И Бахтамов, и Иванченко были моими близкими, очень близкими, уверяю вас, друзьями. И об их гибели я сожалею куда больше вашего. Но в отличие от вас я принимаю этот факт как данность, а не бегаю по Москве с криками: где убийцы?
— Я тоже не бегаю, — возразил уязвленный Колчин.
— Вы делаете почти то же самое. А мы, если откровенно, считали вас одним из наших.
— Кто это «мы»?
— Вы спрашиваете меня уже второй раз, и я вынужден второй раз уклониться от ответа.
Он снова пригладил бородку, достал платок, высморкался. Аккуратно сложив платок, убрал его обратно в карман. Потер указательным пальцем правой руки переносицу, испытующе посмотрел на Колчина.
— Вы были в университете секретарем комсомольской организации факультета, — тихо начал он без всякого предупреждения, — а в партию вы вступили еще в армии, когда служили на флоте. В районной прокуратуре вы также были секретарем партийной организации, затем в КГБ даже были избраны в члены парткома. Из партии никогда не выходили, билет свой не выбрасывали. Как вы считаете, это не интересно?
— Не очень: партии уже нет.
— Здесь я с вами вынужден согласиться. Той партии, о которой мы говорим, действительно нет. Но это не значит, что ее больше никогда не будет.
— Это имеет какое-нибудь отношение к убийствам Бахтамова и Иванченко? — спросил Колчин.
— Я просто пытаюсь объяснить вам некоторые истины, — невозмутимо продолжал Фогельсон. — Вас действительно устраивает нынешнее положение дел в нашей стране?
— Только без демагогии, — поморщился Колчин. — При чем здесь политика?
— В нашем учреждении политика — стержень, вокруг которого мы все вертимся. Общий беспорядок в стране, неуправляемый больной президент, откровенная коррупция всех высших чиновников, рост преступности. И вы меня еще спрашиваете, при чем здесь политика? Тысячи офицеров остались без работы, по существу, разгромлены разведка и контрразведка, деморализована армия — вот наш сегодняшний день.
— Все понятно, — вздохнул Колчин, — вы из тех, кого газеты называют «красно-коричневыми». И с такими взглядами вы вернулись на работу в ФСК?
— Не говорите мне этого слова, — нервно дернулся Фогельсон. — Я могу принять, когда меня называют сионистом, согласен на коммуниста, партократа, жида — словом, весь спектр ругательств. Но только не это слово — «красно-коричневый». Это значит: немного коммунист, немного фашист. Таких гибридов не бывает. Это выдумка наших демократов, плод их буйной фантазии. Всю свою жизнь я ненавидел фашизм. Ненавидел с того самого дня, когда мать успела толкнуть меня в канализационный люк в горящем гетто Львова. У меня там погибла вся семья.
— Мне это известно, — выговорил Колчин, глядя Фогельсону прямо в глаза.
— Наверное, Валя Лукахин поведал, — сказал Фогельсон. — Тем более. И меня называют красно-коричневым. То есть немного фашистом. Вот этого я никогда не приму.
— Тогда зачем нужны эти рассуждения о гибели армии, страны, спецслужб? Каждый просто должен профессионально делать свое дело, — сказал Колчин.
— Вы так ничего и не поняли, — выдохнул Фогельсон. — Все время я пытаюсь вам помочь, а вы отталкиваете мою руку. Я ведь говорил вам, что мы еще увидимся. Видите, я оказался провидцем.
— А сейчас вы что-нибудь можете спрогнозировать еще?
— Я не гадалка, — спокойно сказал Фогельсон, — но иногда угадываю будущее. Сейчас у вас есть выбор. Или пойти с нами, или остаться в стороне. Третьего не дано. Бороться или что-то доказывать — глупо. И непродуктивно. Это вы сегодня должны были понять. Эх, Федор Алексеевич, неужели вы действительно думаете, что, когда вас возвращали сюда, здесь не учли вашего прошлого?
— Плохо работают ваши аналитики, Марк Абрамович. На Бориса напрасно наехали. Парень ведь ничего плохого не сделал.
— Согласен, иногда бывают ошибки. Если вам хочется думать, что этот несчастный случай — покушение на жизнь, думайте. Но при чем тут мы? Вы же человек общих с нами взглядов.
— Это вы так считаете, — твердо возразил Колчин, вставая.
— Опять мы не договорились, — встал, разведя руками, Фогельсон. — Вы, кстати, не сказали, зачем сюда приходили.
— Мне нужен адрес вашего бывшего коллеги подполковника Ганиковского.
— И вы пришли узнать его у меня?
— Да.
Минуту они смотрели друг другу в глаза. Затем Фогельсон, ни слова не говоря, наклонился над столом, размашисто написал адрес на листе бумаги и протянул его Колчину.
— Это ничего не даст, — почти прошептал он.
Колчин, забрав листок бумаги, вышел из кабинета.
Вернувшись к себе, он наконец узнал, что Шварц звонил из Минска. Вскрытие подтвердило, что Иванченко умер своей смертью, от инфаркта. У него было больное сердце.