Его действительно задержали. Через час здесь уже было все руководство города, прокуратуры, милиции, ФСБ. Все новые и новые руководители различных ведомств и городских служб подъезжали к зданию УВД. Казалось, что этот поток машин никогда не закончится. Он сидел в дежурной части и ждал, когда наконец его позовут. Было уже без пятнадцати десять, когда его наконец позвали. В кабинете начальника УВД стояла зловещая тишина. За столом сидело сразу несколько мужчин. Еще четверо расселись на стульях. Очевидно, среди этих людей было все руководство города и все руководители правоохранительных служб.

— Кто вы такой? — устало спросил начальник УВД. Он был в темно-синем красивом костюме. Галстук он успел снять. Его вызвали прямо с банкета, который устраивался в честь его супруги. Поэтому начальник городского УВД был явно не в настроении. К тому же застрелился один из лучших его офицеров, причем сделал это в своем кабинете, оставив непонятную записку, где просил прощения у близких и родных людей. Начальник УВД уже осознал, что это самоубийство станет роковым препятствием для его дальнейшей карьеры. И поэтому сидел с бледным выражением лица, готовый сорвать свою злость на ком угодно.

— Я звонил господину Кичинскому из Новгорода, — пояснил Дронго, — и мы с ним разговаривали. Это легко проверить по моему телефону. Или по телефону погибшего. И мы договорились сегодня встретиться. Но я немного опоздал. А когда пришел сюда, то выяснил, что Геннадий Львович застрелился. Хотя я до сих пор не знаю, как это произошло.

— Вошел в свой кабинет и застрелился, — недовольно сообщил начальник УВД. — Я только не понимаю, почему? Почему, договариваясь с вами о встрече, он неожиданно изменил свое решение, взял свое табельное оружие и пустил себе пулю в висок. Какая глупость. Он был одним из самых порядочных и достойных офицеров нашего управления. Вы не можете нам помочь?

— Как он погиб? — поинтересовался Дронго.

— Попрощался с товарищами и сослуживцами, которые решили, что он собирается ехать домой. Затем вошел в свой кабинет, написал записку родным. Попросил у них прощения за свой поступок. И затем, надев китель с орденами и медалями, который, очевидно, привез из дома, взял свой пистолет и застрелился.

— Что именно он написал? — уточнил Дронго.

— «Простите, что совершаю такой поступок, — сказал начальник УВД, читая записку самоубийцы, — у меня не осталось больше никаких сил. Прощайте». Вот, собственно, и все. Ничего другого там сказано не было. Поэтому мы решили вас задержать, чтобы вы сумели объяснить нам это загадочное самоубийство.

— Простите, что я спрашиваю. Ему не могли помочь?

— Кто? — гневно прохрипел начальник УВД. — Кто мог в него стрелять, если он заперся изнутри и после первого выстрела был уже мертв? Сотрудники выломали дверь в его кабинете и нашли своего начальника уже мертвым. Сейчас мы отрабатываем различные версии его самоубийства. Но ничего не можем понять.

— Я тоже ничего не понимаю, — сказал Дронго.

— Вы действительно помощник адвоката? — уточнил другой мужчина, тоже в штатском. Это был руководитель областного ФСБ.

— Нет, — ответил Дронго, — это лишь камуфляж. На самом деле я эксперт по вопросам преступности. Меня обычно называют Дронго.

— Тот самый Дронго? — невольно вырвалось у начальника УВД. Он взглянул на сидевшего рядом руководителя ФСБ. Контрразведчик пожал плечами. Он никогда не слышал о таком человеке.

— Мы разместим вас в нашей ведомственный гостинице, — предложил начальник УВД, — чтобы мы могли завтра поговорить на свежую голову. Если у вас есть какие-то сомнения или мысли, можете высказать их прямо сейчас.

— Я ничего не понимаю, — повторил Дронго, — мы должны были с ним увидеться, поговорить. А вместо этого я прихожу сюда и узнаю, что он пустил себе пулю в висок. Дело в том, что я приехал из Новгорода. Там произошло убийство заместителя начальника городской милиции полковника Степана Проталина. Я начинаю думать, что эти две страшные трагедии так или иначе связаны друг с другом. Хотя там было убийство, а здесь самоубийство. Но дело в том, что оба этих офицера много лет назад вместе воевали в Чечне.

— При чем тут это, — отмахнулся начальник УВД, — у нас половина офицеров прошла через войну в Чечне. В этом нет ничего удивительного. Я хочу знать, почему он решил так поступить. Что именно подтолкнуло его к самоубийству. И о чем вы с ним говорили? Может, вы ему что-то сообщили? Или сказали такую новость, из-за которой он решил стреляться? Хотя он был не кисейная барышня, а офицер милиции, начальник нашего уголовного розыска. Черт возьми, что он наделал? Как он мог так с нами поступить?

Все подавленно молчали.

— Вы были с ним близко знакомы? — уточнил начальник УВД.

— Нет. Мы разговаривали только один раз в жизни. Сегодня утром. И он сказал, что будет меня ждать. Но мой поезд немного опоздал, и когда я подошел к зданию УВД, то узнал, что Кичинский уже застрелился.

— Думаете, что он застрелился из-за опоздания вашего поезда? — вставил кто-то из сидевших на стульях. Возможно, это был прокурор области.

— Нет, — ответил Дронго, — не думаю. Но боюсь, что мое внезапное появление в вашем городе так или иначе спровоцировало подполковника Кичинского на этот непонятный поступок.

— Тогда получается, что вы — главный виновник самоубийства Кичинского, — вставил прокурор. — Вы хоть понимаете, что именно говорите?

— Понимаю. Но я его не убивал. И, конечно, не провоцировал. У меня было к нему очень важное дело. Я хотел узнать насчет погибшего в Новгороде полковника Проталина, с которым они служили еще во время первой чеченской войны.

— Все эти рассуждения очень красивые, — вставил кто-то посторонний, — а живого человека нет. Как мы все могли так его проморгать? Куда мы смотрели?

— Мы же не могли заглянуть в его душу, — возразил начальник УВД. — Нужно будет провести тщательное расследование и выяснить, почему он решился на такой поступок. Что касается вас, господин Дронго, то прошу вас остаться в нашей ведомственной гостинице хотя бы на одни сутки. Я убежден, что мы сумеем провести быстрое и оперативное расследование случившейся трагедии. У кого-нибудь есть вопросы? Нет. Очень хорошо. Господин Дронго, вас проводят.

Дронго посадили в машину и отвезли куда-то далеко, почти за город, где была ведомственная гостиница УВД. Ему выделили небольшую чистую комнату. Здесь не было душа, но была ванная комната — туалет и раковина для умывания. Он решил, что не стоит больше искушать судьбу и, раздевшись, лег в постель. Но заснуть не удавалось. Повсюду слышались голоса, вся гостиница была переполнена офицерами, приехавшими из Москвы и других городов. Новость о странном поступке начальника уголовного розыска потрясла всех прибывших гостей. Дронго закрыл глаза, заставляя себя уснуть. Но заснуть после таких событий было просто нереально. Он поднялся, прошел в ванную комнату, умылся и вернулся в свою кровать.

Итак, в его расследовании появился самоубийца. Кичинский покончил с собой. И сделал это явно для того, чтобы избежать встречи с Дронго. Чего он боялся? Почему так спешил? Что произошло в Новгороде? Может, там все-таки тоже произошло самоубийство? Но тогда в чем причина такого массового безумия? Не офицеры, прошедшие войну, а какие-то истерички. Нет, так не бывает. Кичинский оставил записку, где просил прощения у родных. Считал себя в чем-то виноватым? Тогда почему не дождался Дронго, чтобы все ему рассказать?

И почему вообще он ждал так долго, словно подготавливаясь к самоубийству? Ждал именно звонка из Новгорода. Какая глупость. Что здесь происходит? Сначала убийство Проталина в Новгороде, затем самоубийство Кичинского в Рязани. Может, в данную минуту где-то стреляется третий. Третьим был Широбоков. Дронго достал телефон и набрал номер Славина.

— Добрый вечер, Вячеслав, — быстро произнес он, — это говорю я. Как у тебя дела?

— Все нормально. Как вы добрались?

— Добрался хорошо. Но здесь произошла трагедия. За полчаса до моего прибытия Кичинский застрелился.

— Не может быть! — вскричал Славин. — Вы это точно узнали? Может, его убили?

— Он заперся в своем кабинете в здании УВД, — пояснил Дронго, — запер дверь изнутри. Сотрудники услышали выстрел. Они взломали дверь и нашли Кичинского погибшим. Меня задержали, чтобы я дал завтра показания.

— Что-то серьезное? Вам предъявили какие-то обвинения?

— Нет. Меня попросили остаться и помочь им завтра в расследовании. Ты не волнуйся, все будет нормально.

— Как это нормально, если Кичинский застрелился? Но почему, как они сами считают? Что они говорят?

— Они предпочитают спрашивать у меня, — зло ответил Дронго, — и, как обычно, никто и ничего не понимает.

— Будьте осторожны, — пробормотал Славин, — может, мы имеем дело с какой-то организацией.

— Такой вариант не исключен. Позвони прямо сейчас Широбокову и расскажи ему о самоубийстве Кичинского. Объясни, чтобы сегодня дома не ночевал. Мало ли что. Сумеешь сделать?

— Обязательно, — пообещал Вячеслав, — я все сделаю. Только вы будьте осторожны. Я вас очень прошу. Видимо, мы с вами недооценили опасность. Если Кичинский действительно застрелился, то, возможно, он чего-то или кого-то боялся. Может, вам лучше оттуда сразу уехать? Или вы уже под арестом?

— Не говори глупостей. Я в их ведомственной гостинице. И они попросили меня задержаться. Ты же понимаешь, какая тут суматоха. Они тоже не совсем понимают, что происходит в Новгороде и почему застрелился Кичинский.

— Я буду ждать вашего звонка, — подавленно сообщил Славин, — получается, что это я втянул вас в такую неприятную историю.

— Не говори глупостей. Ты пытался исполнить свой долг адвоката, собираясь помочь невиновному человеку.

— Это мы так считаем. А следователь и сотрудники милиции считают иначе. Может, действительно не стоит строить ложных иллюзий.

— В любом случае завтра никуда не ходи. У тебя есть конкретное дело, ты обязан знакомиться с материалами дела и знакомить с ними своего подзащитного. Вот и занимайся этим делом. Посмотрим, чем все закончится.

Он убрал телефон. В такие минуты хочется просто выть от досады. Как могло так получиться? Он должен был почувствовать изменения в тембре голоса Кичинского, в его односложных репликах. Он сказал: «У меня есть время до вечера», то есть открытым текстом давал понять о своей готовности уйти из жизни. Но мы так заняты своими проблемами, что слушаем других людей, но по-настоящему не слышим их. Как он мог не обратить внимания на эти слова Геннадия Кичинского?

Но почему он должен был так поступить? Боялся Дронго? Нет, это невозможно. Офицер, прошедший две войны в Чечне, дважды раненный. Подполковник милиции, начальник уголовного розыска. Чего он мог бояться? Кого бояться? Нет, нет, это невозможно. Тогда почему Кичинский не приехал на похороны Проталина? Опять испугался? Почему он ничего не говорил? Чего именно он боялся? И чего вообще может бояться боевой офицер, прошедший войну? Как сказал Широбоков, война — это взращение грехов. Наверно, верно подметил.

Дронго заставил себя улечься в постель, но по-прежнему не мог заснуть. Нужно будет завтра проверить, приезжал ли когда-нибудь Вано Тевзадзе в этот город. Кажется, Проталин где-то служил до Новгорода. Он служил… служил… Можно было позвонить снова Славину и все узнать. Но он хотел вспомнить сам. И наконец вспомнил. До Новгорода Проталин служил в Калуге. К Рязани это не имело никакого отношения.

Неужели в первом случае тоже было самоубийство? Тогда почему был произведен вторый выстрел в стену? Для чего? И каким образом так застрелился Проталин, если на его теле не было пороховых следов, которые должны оставаться при обычном самоубийстве? Или Проталин нарочно инсценировал убийство. Но не один самоубийца не может стрелять в себя с расстояния в полметра. Это просто почти невозможно.

Он тяжело вздохнул. Получается, что два офицера, прошедшие Чечню, погибли уже сейчас, в мирное время. И если в первом случае он даже не подозревал о существовании Проталина, то во втором приехал в Рязань на конкретную встречу с Кичинским. И у него ничего не вышло. Тогда все правильно. Именно он сам и спровоцировал гибель Кичинского. Это было ужасно обидно и несправедливо.

В дверь кто-то постучал. Дронго поднялся, быстро оделся и пошел открывать. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Седой, волосы зачесаны назад. Он ему кого-то напоминал. Как только мужчина начал говорить, Дронго вспомнил глуховатый тембр голоса погибшего Кичинского. Это был, очевидно, его старший брат. Он протянул руку.

— Добрый вечер, — отрывисто сказал он, — я брат Кичинского. Старший советник прокуратуры Олег Львович Кичинский. Вы можете со мной переговорить?

— Конечно. Заходите. Я не знал, что у Геннадия Львовича есть старший брат.

— Я был на работе, в прокуратуре, — пояснил Кичинский, усаживаясь на стул, — когда это случилось. А сейчас приехал к вам прямо из дома. Хочу понять, что именно произошло. Мне сообщили, что он назначил встречу с вами и, не дожидаясь, пока вы появитесь, решил застрелиться. Я хочу знать — почему?

— Я тоже хочу знать, почему, — признался Дронго. — Дело в том, что мы с ним сегодня утром разговаривали первый и последний раз в жизни. Я ему сказал, что собираюсь приехать. Он ответил, что будет меня ждать. Вот и весь разговор. Ваш младший брат уточнил, когда именно я приеду, и попрощался. А когда я приехал, то выяснилось, что он уже успел в себя выстрелить.

— Да, — вздохнув, ответил старший брат, — никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он казался мне достаточно сильным человеком. Выходит, что я не знал своего младшего брата.

— Самоубийство не всегда слабость, — возразил Дронго, — иногда это свидетельство силы.

— И у вас нет никаких версий?

— Пока нет. Но я подозреваю, что это связано каким-то образом с убийством, происшедшим в Новгороде. Там обвиняется бизнесмен Вано Тевзадзе в убийстве полковника милиции Степана Проталина.

— При чем тут какой-то грузин? — нахмурился Олег Львович.

— Он российский бизнесмен, — поправил его Дронго.

— Какая разница. Я никогда не слышал этого имени. Нет, мой брат не имел никакого отношения к этим людям. Вместе с Проталиным они служили в Чечне, но это было давно, еще в первую чеченскую войну. Потом они служили в разных городах. Никак не могу понять, почему Геннадий решил стреляться. Чего ему не хватало?

— Если бы я знал, то не сидел бы сейчас в этой гостинице. Я бы поехал с новыми сообщениями в УВД. Но я действительно ничего не знаю.

— А этого грузина, который убил Проталина, арестовали?

— Да. Скоро будет суд. Я же вам сказал.

Кичинский задумался. Было заметно, как тяжело он переживает смерть своего младшего брата.

— В последние дни не было ничего подозрительного? — спросил Дронго.

— Нет, — ответил, немного подумав, Олег Львович, — иначе я бы узнал. Только несколько месяцев назад Гена немного был не в себе. Тогда сюда приезжал какой-то чеченец или ингуш из Москвы. И они встречались. Подробностей я не знаю, но Гена приехал ко мне буквально сам не свой. На нем лица не было. Я даже испугался, что он заболел. Его буквально трясло. Но на все мои вопросы он ничего не ответил. Сказал, что я не должен ничего знать и не должен никуда вмешиваться. Я так и не понял, к чему он мне это говорил. Ведь я руководитель отдела общего надзора нашей областной прокуратуры. И имею право проверять любой объект на территории нашей области. Но он мне тогда так ничего и не сказал. Он несколько дней был словно не в себе. Потом куда-то исчез. Через день он вернулся и слег дома с большой температурой. Буквально почти под сорок. Мы его долго выхаживали. Он тогда даже не смог поехать на похороны своего друга Проталина. Соврал, что его не отпускают. Но я видел, в каком состоянии он был. А потом немного успокоился, мне казалось, что все прошло. Он снова станет прежним. И вот такое несчастье…

— Как звали приехавшего из Москвы гонца?

— Не знаю. Он мне не говорил. Да и об этом человеке я узнал случайно от сотрудников уголовного розыска.

— И больше ничего вы не знали?

— Нет.

— Непонятное дело, — согласился Дронго.

— Не понимаю, — развел руками старший Кичинский, — действительно не понимаю. Я думал, что вы сможете мне помочь, и специально приехал сюда, чтобы первым выслушать все, что вы мне скажете. Сам приехал. А вы ничего не знаете сами. И ничего не понимаете. Тогда кто сможет сказать мне, почему он застрелился? Извините, я, кажется, говорю нечто сумбурное. Я лучше пойду, простите меня.

Он поднялся и вышел из комнаты. Дронго вздохнул, снова раздеваясь. Итак, у него есть убийство и самоубийство. И нет никаких возможных версий. Тогда не нужно представляться экспертом по вопросам преступности. Лучше оставаться помощником адвоката. Так он хотя бы не позорится в глазах окружающих. И все-таки: почему застрелился Кичинский?