Дронго спустился вниз в половине седьмого, чтобы отправиться в «Гуттенберг». Перед этим он минут десять чистил зубы и полоскал рот, а затем использовал ментоловый дезодорант. От испанского супа «гаспаччо», приготовленного в Андалузии, никогда не оставалось никакого запаха, но латышский аналог оказался другим.

На улице было уже темно, на другом берегу светились огни старого города. Перед зданием отеля выстроилась вереница такси, ожидавших клиентов. Дронго подошел к портье.

— Я просил заказать для меня столик в «Гуттенберге».

Портье посмотрел в книгу заказов.

— Да, — кивнул он, — вам заказан столик.

— Ресторан отсюда далеко?

— Пять минут ходьбы, — ответил портье, — или десять.

— Спасибо, — Дронго отошел от стойки. Можно было не торопиться. И в этот момент он услышал, что его снова зовет портье.

— Вас к телефону.

«Может, она отменила встречу», — подумал Дронго, вспоминая симпатичную журналистку. Но в трубке раздался рассерженный голос Айварса Брейкша.

— Что вы себе позволяете? — кричал депутат. — Я попросил нашу полицию выяснить, кто вы такой. И выяснилось, что вы на самом деле тот самый эксперт, о котором все говорят. И вы ведете свое самостоятельное расследование по факту самоубийства Арманда Краулиня. Хотите выставить меня дураком? Думаете, я не знаю, что вас наняли мои политические оппоненты? Хотите доказать, что я был плохим следователем, собрать журналистов? У вас ничего не выйдет. Весь город знает, что я всегда очень тщательно и аккуратно проводил расследования.

— Не нужно кричать, — попросил Дронго, — при чем тут ваши политические оппоненты?

— Не обманывайте меня. Я все про вас знаю. Вы ездите по городу и встречаетесь со свидетелями случившегося. Сегодня вы разговаривали с бывшим полицейским Эриком Тууликом. Я все про вас знаю.

— Ну и прекрасно. Мне хотелось сказать вам, что опытный профессионал не станет делать поспешных выводов. Вам рассказали, как снимали тело, но вы не обратили внимания на отсутствие запонки на рубашке Арманда Краулиня. Вы обязаны были обратить внимание на этот факт и попросить судмедэкспертов провести экспертизу кровоподтеков на руке более тщательно. Вместо этого вы сказали им, что подобные синяки возникают во время снятия трупа и фактически предопределили их заключение.

— Не делайте из меня идиота, — окончательно разозлился Брейкш, — если бы Краулиня убили, то эксперт бы это сразу обнаружил. Но ничего такого не было — никаких следов насилия.

— Тем не менее его убили, — уверенно возразил Дронго, — боюсь, что вы тогда допустили роковую ошибку и это было не самое лучшее ваше дело. Что касается меня, то я действительно приехал в Ригу, чтобы установить истину. Но вы слишком высокого мнения о своей персоне. Никто и не думает заниматься вашим прошлым, чтобы дискредитировать вас как профессионала или нанести ущерб вашей политической карьере. Мне всего лишь нужно установить истину.

— Какую истину? Через одиннадцать лет после случившегося? Я думал, что вы профессионал, а вы, оказывается, шарлатан. Не смейте заниматься этим делом, иначе я соберу журналистов и сам расскажу о вашем обмане. Через столько лет нельзя расследовать преступление. Так не бывает, — Брейкш бросил трубку.

Дронго отошел от стойки портье, вышел из отеля и поднял руку, подзывая такси. Усевшись в машину, попросил отвезти его к ресторану «Гуттенберг».

— К отелю? — уточнил водитель. — В нем находится ресторан.

— Давайте к отелю, — согласился Дронго.

По дороге он вспомнил крики Брейкша. Конечно, бывший следователь прав. Спустя столько лет провести нормальное расследование невозможно. И найти какие-нибудь новые факты тоже нельзя. Но обнаруженная запонка, влетевшая в стену у окна, опрокинула все прошлые выводы.

К отелю Дронго подъехал за пять минут до времени назначенной встречи. В ресторан можно было войти с другой стороны. Он оказался небольшим — на десять-двенадцать столиков. Дронго предложили столик у окна и принесли меню. Он успел выпить бокал красного вина и несколько раз прочитать меню, когда наконец появилась Марианна. Она была в красивом красно-черном мини-платье, очень ладно сидевшем на ее хорошо скроенной фигурке. Расчесанные волосы и подкрашенные губы делали ее немного старше. Дронго еще раз подумал, что его сегодняшняя собеседница наверняка занималась спортом.

— Извините, что я опоздала, — чуть виновато произнесла Марианна, — у меня всегда не хватает времени. И трудно было найти машину.

— Ничего страшного, — отозвался Дронго, — берите меню и выбирайте, что вы хотите на ужин.

— Здесь так здорово готовят мясо, — сообщила Марианна, — это их фирменное блюдо.

— В таком случае попрошу мне его принести очень хорошо прожаренным, — заявил Дронго. — Ненавижу мясо с кровью, — добавил он.

После того как они сделали заказ, Марианна оглянулась по сторонам и улыбнулась.

— Фантастика! — призналась она. — Я сижу за столом в ресторане с самим Дронго. Рассказать подругам, никто не поверит.

— Хочу вернуть вам комплимент, — откликнулся Дронго. — За последние дни у меня впервые такой восторженный собеседник. Если будете еще говорить такие слова, у меня может развиться комплекс «нарцисса».

— Нет, — улыбнулась Марианна, — вы явно не тот человек, которому грозит подобное заболевание.

— Больше ни слова обо мне, — попросил Дронго, — давайте лучше о вас. Вы занимались спортом?

— Откуда вы знаете? — изумилась она. — Вы решили продемонстрировать на мне ваши методы?

— Нет. Просто вижу, как вы держитесь, как ходите. Занимались гимнастикой?

— Да. Целых восемь лет. Потом бросила. Нужно было либо становиться чемпионкой мира, либо не заниматься этим вообще. Но победить русскую и украинскую гимнасток было невозможно. Об этом все знали. Кабаева была вне всякой конкуренции. А меня не хватило даже на чемпионат Латвии. Призовые места доставались другим. Поэтому я решила, что нужно завязывать.

Официант разлил вино в высокие бокалы. Дронго поднял свой:

— Вы всегда такая максималистка?

— Всегда, — ответила она, в свою очередь, поднимая бокал.

— За вас, — предложил Дронго.

— За нашу встречу, — улыбнулась Марианна.

Он впервые в жизни ощущал какое-то чувство неловкости. С одной стороны, ему было приятно находиться в компании красивой молодой женщины. С другой — его смущала ее восторженность, словно он заранее получил от нее кредит доверия. Дронго привык иметь дело с женщинами как равноправный партнер и не умел общаться с ними как их кумир.

— Какие у вас вопросы? — спросил он.

— Можно я достану магнитофон?

— Валяйте, — кивнул Дронго.

Она достала небольшой магнитофон. Поставила его на столик и сразу спросила:

— Сколько процентов правды в рассказах про вас?

— Думаю, не очень много. Процентов двадцать пять от силы. Не больше.

— А все остальное неправда?

— Сильно приукрашенная правда, — чуть подумав, отредактировал Дронго.

— Говорят, что вы нравитесь женщинам, — лукаво заметила Марианна. — У вас есть секрет обольщения?

— Нужно спросить у женщин, — улыбнулся Дронго. — А если серьезно, то думаю, что нет. Я не бабник, если вы спрашиваете про это. Но красивые женщины мне нравятся. Я думаю, они чувствуют мое отношение к ним…

— Какое?

— Достаточно спокойное. Женщин часто пугает дикая энергетика в мужчинах, поэтому они им не доверяют.

— Вы хотите сказать, что у вас нет такой энергетики?

— Не такая дикая. У меня аура спокойного человека. Я не стану убивать, если женщина решит, что со мной не нужно встречаться. И еще я абсолютно не ревнив.

Марианна удивленно посмотрела на него.

— Почему?

— Не люблю ничего доказывать. И не собираюсь этого делать никогда впредь. Если женщина выбирает другого — это ее право. Я не стану ей мешать.

— Значит, вы к ней равнодушны.

— Возможно, я буду страдать, но я не стану за нее бороться. Это исключено. Если люди любят друг друга, борьба не нужна. А если женщина колеблется между двумя мужчинами, то это не мой случай.

— Вы оптимист?

— Раньше был оптимистом. Теперь иногда сомневаюсь. Наверное, взрослею.

— Вы не сказали «старею».

— Поэтому и не сказал. Пока не старею, а только взрослею.

Им снова наполнили бокалы.

— На этот раз за вас, — опередила Марианна.

Бокалы чуть слышно звякнули.

— У вас будут проблемы, — заметил Дронго. — Вы не выключили магнитофон, когда мы пили.

— Ничего, — отозвалась Делчева. — Это даже хорошо. Сохраню пленку на память. Продолжим?

— Да.

— Вы столько раз сталкивались с человеческой подлостью, с предательством, с изменами. И вы по-прежнему верите в человека? Не считаете ли вы, что мы изначально порочны и с этим ничего невозможно поделать? И никакое развитие нашей цивилизации не отменяет этих общих биологических законов.

— Общие законы вообще трудно отменить. Мы испытываем половое влечение, это нормально. Рождаемся, живем, умираем. Тоже нормально. Вернее, не совсем нормально, но таковы общие биологические законы. Я не знаю насчет человека и насчет веры в него. В каждом человеке удивительным образом сочетаются светлые и темные стороны. Вот в этом я неоднократно убеждался.

Предупредительный официант расставил заказанные блюда на столике.

— Вы можете вспомнить ваше самое громкое дело? — поинтересовалась Марианна.

— Не совсем понимаю критерий «громкости», — улыбнулся Дронго, — я стараюсь не делить мои дела на важные и не очень важные. За каждым стоит боль конкретных людей, потеря ими близких, желание узнать истину. Чаще всего людьми руководит не месть, а именно это желание знать правду.

— Вы не ответили на вопрос. Какое дело вы хотели бы вспомнить?

— Не знаю. Мне трудно выделить что-то конкретное.

— Это правда, что вы предотвратили покушение на жизнь президентов осенью восемьдесят восьмого в Нью-Йорке?

— Не помню. Возможно, что правда. Но я не хотел бы об этом вспоминать.

— Почему?

— Я был тогда идеалистом. Мне казалось, что Горбачев ведет страну в нужном направлении. Беда заключалась в том, что мы были приучены верить нашим руководителям. Никому и в голову не могло прийти, что все закончится таким крахом. И такой кровью. Я сейчас не имею в виду только развал Советского Союза. Все остальные события в мире — последствия той славной «августовской» революции. И войны в Югославии, и развал Чехословакии, и затянувшаяся бойня в Чечне, и трагедия одиннадцатого сентября. Все оказалось производным от тех августовских дней. А по большому счету мне иногда кажется, что во всем виноват только я один. Если бы я мог предвидеть будущее. Если бы тогда я немного опоздал или самоустранился. Мир начал бы развиваться по другим законам. Горбачева могли убрать, его сменил бы другой, и, возможно, форма обвала приняла бы не такой катастрофический характер. Никто сейчас не вспомнит, как это нарастало сразу после осени восемьдесят восьмого. Потом были кровь в Тбилиси, трагедия Карабаха, противостояние в Баку, смерть Чаушеску в Румынии. И сколько пролитой крови в Чечне, Приднестровье, Абхазии, Югославии, Ираке, Афганистане! Список можно продолжать. Сколько погибших и обманутых людей!

Если бы я тогда немного опоздал… Но историю отменить никому не удавалось. Нет, я не жалею, что все так получилось. И даже не жалею, что получил тогда ранение в спину. Если бы все повторилось, я, возможно, снова сделал бы то же самое. Мы живем в мире, который сами создаем. Значит, все так и должно было случиться. В нашей бывшей стране был слишком долгий период относительной стабильности, почти полвека. За него нужно будет платить таким же сроком нестабильности. У меня существует своя теория равновесия.

— Я вас не совсем понимаю, — призналась Марианна, — извините.

— Это вы меня простите. Я слишком увлекся. Конечно, вам трудно меня понять. Большая часть вашей жизни прошла уже в другой стране, в других условиях. Вы человек новой Латвии, и у вас не может быть фантомных болей, как у меня. Много лет назад я придумал и сказал эту фразу: «Кто не жалеет о распаде страны, у того нет сердца, кто мечтает ее восстановить, у того нет головы». Журналисты мне говорят, что эту фразу сейчас часто используют политики.

— Вы не верите в будущее?

— Верю. Но в будущее мы идем через испытания. Через очень сложные испытания. Раньше мы думали, что с развитием цивилизации мы станем умнее. Сейчас понимаем, что становимся лишь более уязвимыми. Атипичная пневмония, появившаяся где-то в Таиланде, может в считаные дни распространиться по всему миру. СПИД уже стал основной проблемой человечества. Техногенные катастрофы угрожают жизни миллионов людей. Все врачи мира знают, что скоро появится новая пандемия гриппа, рядом с которой страшная «испанка» начала века покажется лишь легким испытанием. Вероятность появления нового гриппа стопроцентная. Интернет начал методично убивать литературу, кино, искусство. Он превращает людей в придатки машин. В общем, все мрачно, но не так страшно. Тот же Интернет позволяет людям видеть лучшие музеи, посещать невероятные места, общаться с миллионами других людей. Я верю в человечество, но боюсь, что нам еще предстоит много страдать.

— Значит, никакого прогресса?

— Я этого не говорил. Как раз наоборот. Мир меняется. Цивилизация — это осознанное движение к свободе, сказал Кант. Человечество сумело уйти от рабства, подняться из тьмы Средневековья, сделать людей равными, начало создавать независимые суды… Мы развиваемся по спирали, но все равно идем выше и выше. Но этот процесс будет долгим и мучительным.

— Интервью получается немного грустным, — констатировала Марианна, выключая магнитофон, — вы сложнее, чем кажетесь.

— А вы хотели встретить Джеймса Бонда, знающего ответы на все вопросы?

— Хотя бы Шерлока Холмса, — парировала она, — а вы оказались смесью усталого философа с меланхоликом. Или это вы нарочно говорили так для меня?

— Как вы догадались? — невозмутимо отреагировал Дронго.

— С вами невозможно разговаривать. Не понимаю, когда вы говорите серьезно, а когда шутите.

Дронго поднял бокал.

— Иногда я говорю заумные вещи, — признался он, — мне кажется, что интервью получилось несколько односторонним. Нам нужно будет увидеться еще раз.

— Вы интересный человек, — задумчиво произнесла Марианна, — и не похожи на обычного победителя. Скорее на человека сомневающегося.

— Это я притворялся.

Они снова неслышно чокнулись. Может, на него подсознательно давил ее возраст? Ведь ей было только двадцать пять. Дронго заказал десерт и чашку кофе для Марианны. После обеда он обычно не любил пить чай. Когда они вышли на улицу, было уже темно.

— Вы ничего не рассказали о вашей жизни, — пожаловалась журналистка. — Я так ничего про вас и не узнала.

— Может, это хорошо? — улыбнулся Дронго. — Для читателей вашей газеты я останусь загадкой.

— А для меня? — спросила она.

— И для вас.

Марианна остановилась.

— Холодно, — сказала она. — Я живу на другом берегу Даугавы, недалеко от вашего отеля.

— Я проводил бы вас, даже если бы вы жили в соседней Литве, — пошутил Дронго.

— Вы как будто меняетесь на ходу, — заметила Марианна, — стали совсем другим человеком.

— Это холод на меня действует, — пошутил он.

Когда они ехали в такси по мосту, Марианна все время молчала. И вдруг неожиданно попросила водителя:

— Сверните к отелю.

Дронго посмотрел на нее, но не произнес ни слова. Они вышли из машины, он расплатился с водителем. Вместе вошли в холл, поднялись на лифте. Он достал карточку, открыл дверь, пропустил ее вперед. Затем шагнул следом и включил свет. Марианна обернулась к нему.

— Поцелуйте меня, — вдруг попросила она.

Колебаться в подобных случаях — значит, вести себя не совсем по-мужски. Дронго шагнул к ней. «Хорошо, что у меня был ментоловый дезодорант», — вспомнил он. Поцелуй был долгим. Дронго несколько удивленно взглянул на свою неожиданную гостью. Не сказав более ни слова, она начала раздеваться. И только когда осталась в нижнем белье, наконец спросила:

— А вы долго будете стоять одетым? Или мне нужно попросить, чтобы вы разделись?