Когда Дронго поднялся в свой номер, портье доложил по телефону, что Дронго несколько раз звонили разные женщины и все просили его перезвонить.

— Диктуйте, — попросил он, придвинув к себе блокнот и взяв ручку.

— Два раза звонила госпожа Краулинь, — сообщил портье, — один раз госпожа Фешукова и три раза журналистка Делчева. Вы записали?

— Конечно. И больше никто?

— Больше никто. Только женщины, — не удержался от комментария молодой портье.

— Спасибо, — Дронго положил трубку и молча посидел перед аппаратом. Затем не спеша набрал номер Лилии Краулинь. Ответил незнакомый женский голос.

— Извините, — сказал Дронго, — можно попросить к телефону госпожу Лилию Краулинь?

— Кто ее спрашивает? — спросила незнакомка.

— Меня обычно называют Дронго, — произнес он свою привычную фразу.

— Да, да, сейчас, — женщина сразу передала трубку Лилии.

— Я вас слушаю, — раздался ее тихий голос.

— Вы мне звонили, — сказал Дронго.

— Да. — Было слышно, как она ставит стакан куда-то на столик, стоящий рядом с ней. — Около меня посадили санитарку, меня никуда не выпускают. Говорят, что мне нельзя выходить из дома. Врачи настаивают на немедленной госпитализации.

Дронго молчал. Он не знал, что нужно говорить в таких случаях. Какой-то непонятный микроб вдруг попал ей в голову, начал интенсивно размножаться, убивая эту женщину задолго до отпущенного человеку срока. Но может, в этом ее спасение, что она получила опухоль мозга и через некоторое время уже не будет понимать, что происходит. Тело будет еще жить, сердце — гнать кровь, почки и печень — работать, а мозг будет уже отключен. Что мы такое есть, если не деятельность наших серых клеток? Врачи научились менять сердце, почки, даже печень. А вот с мозгом ничего такого не получается. Или наша душа находится именно там? Может, разум и есть вместилище души? Тысячу лет разум и душу противопоставляли друг другу, считая, что это антиподы. Там, где говорит разум, молчит душа. И наоборот. Но без работы мозга тело оказывается всего лишь куском плоти.

— Вы меня слышите? — спросила Лилия.

— Да, — ответил Дронго.

— Я перечислила деньги на ваш счет, — сообщила она, — узнала его у Эдгара. Он не хотел говорить, но я его упросила.

— Напрасно, — искренне сказал Дронго, — я пока ничего не добился.

— Ничего, — Лилия чуть помолчала и добавила: — Я вам верю.

Он снова промолчал. Разговор становился тягостным. Она это почувствовала.

— Я хочу вам сказать, чтобы вы знали. Это очень важно. В любой момент я могу потерять сознание навсегда. Никто не знает, когда это случится, но никто не дает и никаких гарантий. В общем, я хочу вас попросить… Если вдруг со мной что-нибудь случится… Если я попаду в больницу… Обещайте, что вы придете ко мне и все расскажете. Даже если я ничего не буду слышать. Расскажете мне обо всем, что вы узнали. Я обязательно услышу, я вас почувствую. Вы меня понимаете?

— Да, — твердо произнес Дронго.

— Вы даете слово?

— Даю.

— Спасибо. И успехов вам. До свидания.

— До свидания. — Он осторожно положил трубку. И долго молча сидел перед телефоном. Затем снова набрал номер. На этот раз Татьяны Фешуковой.

— Добрый день, — произнес Дронго, услышав ее голос.

— Здравствуйте, — у нее был печальный голос. — Вы, наверно, еще не знаете, но рядом с Лилией посадили сиделку. Лилии совсем плохо.

— Я с ней только что разговаривал.

— Тогда вы все знаете. Я позвонила, чтобы поблагодарить вас. Нам доставили ваши букеты. Всем женщинам нашего издательства. Зачем вы так беспокоились?

— Мне было приятно. Вы столько времени возились со мной. Если разрешите, я потом приеду в ваше издательство и лично засвидетельствую мое уважение.

— Я поэтому и позвонила. Вы можете приехать завтра утром? Часов в десять или в одиннадцать?

— Обязательно. Я сам хотел просить вас об этом. А потом мы поедем в тот дом, где произошло самоубийство. Мне нужно посмотреть еще раз некоторые места и поговорить с соседями.

— Хорошо, — согласилась Татьяна. — Мы будем вас ждать. Запишите наш адрес.

Он снова взял ручку и, записав адрес, попрощался с ней. Теперь можно было позвонить Марианне. Дронго набрал третий номер. Телефон долго не отвечал. Наконец раздался ее голос:

— Кто говорит?

— Добрый вечер, — Дронго взглянул на часы. Почти пять, уже действительно вечер.

— Я звонила вам весь день, — сообщила Марианна, — вы не дали мне вчера номер вашего мобильника, поэтому я звонила в отель.

— Запишите мой номер, — Дронго снова поймал себя на том, что говорит ей «вы». Впрочем, она тоже обращалась к нему на «вы». «Как глупо мы все устроены, сколько у нас условностей», — подумал он.

— Сегодня у меня свободный вечер, — не очень решительно сообщила Марианна, — я подумала…

Он молчал.

— Вы будете заняты? — тревожно спросила она.

— Второе свидание самое опасное, — шутливо предупредил он, — первое всего лишь знакомство, а во второй раз люди часто раскрываются не с лучшей стороны. Существует и опасность привыкания. Вам знакома эта теория Ремарка?

— Нет, — он слышал, что она смеется. — Вы сегодня заняты?

Конечно, у него полно дел. Он обязан встретиться с Лагадиньшем и еще раз позвонить Лайме. Он мог бы сегодня поехать в тот дом, где произошло самоубийство… Но Дронго устал, долгая поездка в Вентспилс выбила его из привычного состояния равновесия. И он может позволить себе впервые за столько дней отдохнуть. Дронго вспомнил Лилию и нахмурился. Такое ощущение, что он грабит несчастную. Зачем она перевела ему эти проклятые деньги? Сколько раз он убеждал себя, что нужно бросить заниматься этим гнусным делом. Перестать копаться в человеческих слабостях, горе, несчастьях. Перестать заниматься поисками истины, тем более что у каждого человека истина своя. Свое право на истину. Но ничего другого он делать не умеет. И уже поздно переучиваться. Нужно было идти работать следователем. Но при его нелегком характере это закончилось бы очень быстро и очень плохо. Взяток брать он не умеет, подстраиваться под мнение начальства тем более. А за истину готов драться изо всех сил. Чем это могло кончиться? Его либо выгнали бы с работы, либо, устроив провокацию, посадили бы в тюрьму, либо пристрелили бы. Он все равно был бы белой вороной на любой спецслужбе.

— Я сегодня свободен, — ответил Дронго. — В каком ресторане мы встретимся?

— Вы меня не поняли, — сказала Марианна, — я не хочу сегодня никаких ресторанов. Зачем терять время? Мы можем заказать ужин прямо в номер. Алло, вы меня слышите?

Дронго тяжело вздохнул. Кажется, он начинает понимать старых мужей, жены которых намного младше и активнее их. Если так пойдет и дальше, то завтра ему придется от нее прятаться, а послезавтра он станет ее бояться. Но сегодня он позволит ей приехать к нему в отель.

— Вам никто не говорил, что вы слишком активны? — ворчливо заметил Дронго.

— Как вам не стыдно! — произнесла Марианна лукаво. — Вы же Овен по гороскопу, а это самый сильный знак. И всегда первый.

— Насколько я помню, вы родились в начале мая, значит, вы Телец и следующий знак, — в тон ей проговорил Дронго. — Придется подчиниться. Когда вы собираетесь ко мне приехать?

— Прямо сейчас, или вы против?

— Уже бегу в душ, — засмеялся он, — мы только недавно вернулись из Вентспилса.

— Что-нибудь нашли? — обрадовалась она.

— Пока ничего. И не нужно использовать свои личные связи для получения информации.

— Не буду, — отозвалась Марианна, — никогда не буду. Но только если мне пообещают, что я смогу рассчитывать на эксклюзивную информацию.

— Надеюсь, вы не потребуете ее прямо сегодня, — предупредил Дронго и услышал ее громкий смех.

После этого он отправился в ванную комнату. Ничего странного. Это другое, непоротое поколение. Они не отягощены злом, как поколение сорокалетних, не знают переломных лет и еще не превратились в таких циников, как поколение тридцатилетних. Эти двадцатилетние ребята совсем другие. Для них реальность — это последние пятнадцать лет свободы. Это возможность свободного выезда, свободного обмена мнениями, доступа к любой информации. Одним словом, они другие.

Сорокапятилетний Дронго отличается от тридцатичетырехлетней Лаймы, а та, в свою очередь, отличается от двадцатипятилетней Марианны. У каждого поколения свои идолы и свои кумиры, своя мораль и свои принципы. Интересно, каким будет следующее поколение, которым сейчас четырнадцать-пятнадцать?

Это будут дети уже нового века, новой эры Интернета. Все наши страхи и запреты будут казаться им странными и наивными. Они будут смеяться над нашими прежними проблемами, а нас будут ужасать их интересы и круг общения. Каждому свое. Дронго вылез из ванной и направился к телефону, обмотавшись полотенцем. Номер Лаймы Краулинь он помнил. Набрав его, подождал, когда она возьмет трубку.

— Извините меня за вчерашнюю выходку, — пробормотал Дронго, — я побоялся, что вас могут убить.

— Ничего страшного. Я так и поняла, — сухо заметила молодая женщина.

Нужно было сделать вид, что ничего особенного не произошло.

— Вчера, когда мы говорили о соседях, вы не вспомнили банкира Леонидова, который жил на третьем этаже, — сказал Дронго, — у них за день до трагедии был праздник, они отмечали рождение внука. Вы их не помните?

— Этого банкира все знали, — ответила Лайма, — но его убили спустя несколько лет после гибели моего отца. И насколько я знаю, это убийство никак не связано с трагедией нашей семьи.

— Его сын сейчас стал банкиром, — продолжил Дронго, — вы его знаете?

— Н-нет. Видела несколько раз на приемах. Но мы с ним не знакомы. Я вообще после смерти отца была в том доме только два раза. И больше туда не ходила. Вы должны меня понять. Это очень тяжело.

— Я вас понимаю. А кто мог войти к вам в дом в отсутствие вашего отца? Например, кого могли впустить мастера?

— Никого, — решительно отрезала Лайма. — Я боюсь, что вы не совсем понимаете. Здесь не южные народы и даже не Россия. Здесь не могут прийти в гости просто так. И не могут зайти в дом, где нет хозяина. У латышей свой менталитет, похожий на характер других северных народов. Мы более замкнутые, более одинокие, если хотите. У нас нет культа гостя, принятого у южных народов.

— Это я знаю, — согласился Дронго. — Вы не помните, в квартире вашего отца были две пары ключей или три?

— Ну, откуда я могу это знать? Конечно, не знаю. И эта квартира была не моего отца, а моего деда. И все ключи были только у моего отца. Или у его жены. Лучше спросите об этом у Лилии.

— Ей совсем плохо, — сообщил Дронго. — С сегодняшнего дня около нее дежурит сиделка.

— Как страшно, — вырвалось у Лаймы. — Ведь она совсем молодая женщина.

— Она очень любила вашего отца, — заметил Дронго.

— Да, — согласилась Лайма. — Иногда я в это не верила. Думала, что она играет. Но за столько лет после смерти отца Лилия так и не нашла себе мужчину. Никого, вы представляете? А ведь была сравнительно молодой женщиной. Когда он погиб, ей было всего около сорока. Честно говоря, даже не представляю, как бы я себя вела на ее месте. Конечно, я люблю моего мужа и безумно люблю моих мальчиков, но просто не знаю. Не представляю.

— Надеюсь, что вам не придется перенести то, что перенесла ваша мачеха, — сказал Дронго. — И лучше постучите по дереву.

— Я бы не выдержала, — призналась Лайма. — Я не выдержала бы. Где-то я читала, что Господь дает человеку ровно столько испытаний, сколько он может перенести. Но я такого испытания не перенесла бы.

— Простите, что я снова возвращаюсь к этому вопросу. Бригада строителей, которая работала в вашем доме, была от Березкина, вашего соседа?

— Понятия не имею. Это может сказать Лилия.

— Понятно. Спасибо. Простите, что я вас побеспокоил. И еще раз извините за вчерашний срыв.

— Если я вам понадоблюсь, звоните в любое время.

— Договорились, — Дронго положил трубку. Нужно было еще раз побеспокоить Лилию, еще раз ей позвонить. Но ему так не хотелось ее тревожить! Однако он решительно набрал номер и, когда услышал голос сиделки, еще раз попросил передать трубку Лилии Краулинь.

Услышав ее слабое дыхание, Дронго снова извинился.

— Кто нанимал бригаду строителей? — спросил он. — Это не были, случайно, люди Березкина, вашего соседа? Ведь он тоже занимался строительством, как и его отец?

— Нет, — ответила Лилия, — кажется, нет. Но я сейчас точно не помню.

— Ясно. И второй вопрос. На третьем этаже жил банкир Леонидов. За день до случившегося он отмечал рождение внука. Вы его хорошо знали?

— Мы с ним не общались. Они были из новых, из тех, которые разбогатели после девяностого года. Арманд таких презирал. Мы не жили в этом доме, и поэтому мы их знали не очень хорошо.

— Отца-банкира убили в девяносто восьмом. Эта смерть могла быть как-то связана с трагедией Арманда?

— Не знаю. Я сейчас уже ничего не знаю. Вы думаете, что убийца кто-то из их гостей?

— Пока нет. Но мне важно было знать. Простите, что я был вынужден вас побеспокоить. До свидания.

Дронго положил трубку, и в этот момент в дверь постучали. Дронго вдруг обнаружил, что, кроме полотенца, которым он обмотал бедра, на нем ничего нет. Пока он поднимался с кресла, постучали второй раз. Он не успел даже накинуть халат. Пришлось открыть дверь в таком виде. На пороге стояла Марианна. Увидев его, прикрытым лишь полотенцем, она довольно хмыкнула. Чем-то эта женщина напоминала ему молодую Лону. Только к ней он приехал сам и разделся перед тем, как вошел. Господи, как давно это было! С тех пор он виделся с Лоной только в девяносто четвертом. Почти десять лет назад.

Марианна вошла в номер, огляделась по сторонам и, сняв куртку, бросила ее на кресло. Затем решительно шагнула к Дронго, обхватила его голову и прижалась к нему. А во время поцелуя вдруг резко дернула полотенце и отбросила его на кровать.

— Твой сегодняшний наряд нравится мне гораздо больше, — заявила она.

— Я начинаю тебя бояться, — признался Дронго, — тебе не кажется, что ты меня сексуально домогаешься?

— Могла бы найти и помоложе, — нарочито сердито произнесла Марианна. — Зачем мне нужен такой старый и потертый эксперт? Единственное, что я могу тебе обещать, что теперь буду встречаться только с евреями и мусульманами. Оказывается, это так удобно.

Она все-таки заставила его покраснеть. Это поколение растет абсолютно бесстыжим. Или и он был таким же двадцать лет назад?

— Добавь еще американцев, — посоветовал Дронго, — там делают обрезание почти каждому родившемуся независимо от веры.