В это утро он чувствовал себя гораздо более утомленным, чем в предыдущее. Если Марианна решит, что им нужно встретиться и сегодня, то к завтрашнему утру у него не останется никаких сил. Или он кокетничает? Марианна проснулась и сладко потянулась.

— Доброе утро, — сказала она, — а где мой кофе в постель?

— Ненавижу кофе в постель, — пробормотал Дронго, — по-моему, сначала нужно почистить зубы и принять душ.

— Ты напоминаешь мне моего папу, — покачала она головой, поднимаясь с постели.

Дронго поднял трубку телефона и заказал завтрак. Когда Марианна вышла из ванной, завтрак был уже на столике. Она забыла надеть халат. Он невольно нахмурился, увидев ее в костюме Евы, и протянул ей халат.

— Какие мы все моралисты, — усмехнулась Марианна, натягивая его, — если не помнить, чем мы занимались два последних дня, или, точнее сказать, две ночи.

— Ничего святого, — притворно вздохнул Дронго, — а на будущее советую лучше не появляться в таком виде ни перед кем…

— В женщине должна быть загадка, — насмешливо протянула она, — а как быть в Германии? Там вообще все ходят в сауны раздетыми. Обожаю Германию, там нудизм в порядке вещей.

— Мы не в Германии.

— Ты купаешься там в костюме?

— Нет, в халате.

— И зачем я связалась со стариком? — вздохнула Марианна. — В следующий раз найду кого-нибудь помоложе. — Она взглянула на часы и ахнула. — Господи, у меня же сегодня встреча с министром! Я могу опоздать. Закажи такси, — она бросилась одеваться.

Дронго с интересом следил за ее лихорадочными действиями.

— Где мои колготки? — крикнула Марианна. — Куда я их дела?

— В Германии часто ходят без колготок, — произнес он без тени улыбки, — и вообще, мне кажется, что такому свободолюбивому существу трудно работать журналистом в газете. Не тот масштаб. Тебе нужно выходить на более известные американские издания.

— Это ты издеваешься? Где мои колготки? — Она начала искать по всей комнате, не замечая, что он держит их в руке. Наконец увидела. — Спасибо, — она выхватила колготки и бросилась в ванную комнату. — Между прочим, — крикнула оттуда, — обе мои подруги мечтают с тобой познакомиться. Я им столько про тебя рассказала!

Дронго начал одеваться.

— Неужели ты все им рассказала? — спросил он.

— Не все. — Она высунула голову из ванной. — Просто сказала, что ночевала у тебя в номере. И собираюсь поехать к тебе снова.

— Ты все это рассказала своим подругам? — Ему придется ко многому привыкать заново, это поколение абсолютно иное. Кажется, ее ничем нельзя смутить.

— Конечно, рассказала, — послышалось из ванной комнаты, — только ты можешь не беспокоиться. Мои подруги — могилы. Они никому ничего не расскажут.

— У каждой из них есть свои две «могилы», и так далее. Боюсь, что через два дня о наших встречах будет знать весь город.

— Ты не знаешь моих подруг. Они никому не скажут, — Марианна выбежала из ванной комнаты. — Уже заказал такси?

— Нет.

— Почему?

— Внизу стоянка такси. Там всегда много машин. Заказывать нужно ночью или рано утром, — терпеливо объяснил Дронго.

— До свидания, можешь меня не провожать, — Марианна поспешила к двери. Затем обернулась, послала ему воздушный поцелуй и выбежала, хлопнув дверью. Дронго только успел подойти к двери, как Марианна, вернувшись, торопливо в нее постучала. Он открыл дверь.

— Забыла сказать. Сегодня ночью приеду опять. Может, тебе выписать на меня отдельную карточку? — Она подмигнула ему и побежала к лифту.

Он еще раз подумал, что такой тип женщин попадался ему нечасто. Или он уже не знает запросов этого поколения? Хотя с другой стороны… Она предпочла его ребятам своего возраста. Но это ни о чем не говорит. С таким же удовольствием она будет встречаться и с более молодыми. Ей интересно жить, она получает удовольствие от этих встреч и знакомств. Жизнь еще не дала ей по морде. Фу, как грубо! Она еще не получала ударов судьбы. В молодости все кажется таким ясным и однозначным.

Дронго надел куртку, собираясь выйти из номера. Перед выходом он оглядел комнату. Нужно повесить табличку на дверь, чтобы здесь убрали. Хотя в отелях все равно убирают номера по утрам. Он давно уже усвоил маленькие хитрости горничных всего мира. Им важно убрать все комнаты, закрепленные за ними, с самого утра. И если он вывешивал табличку «Не беспокоить», то горничные терпеливо ждали до десяти-одиннадцати часов и пока убирали другие номера. Но, закончив уборку там, хотели навести порядок и в его номере, чтобы поскорее завершить всю свою работу. Табличка «Не беспокоить» начинала их раздражать. Поэтому они громко переговаривались, стучали в соседних номерах, гремели ключами, в общем, делали все, чтобы постоялец проснулся, однако соблюдая при этом определенный такт. Шумели, стараясь, так сказать, не шуметь. Если в качестве горничных работают мужчины-азиаты, что в последние годы случается все чаще и чаще, то эти терпеливо ждут, когда постоялец выйдет из комнаты. Женщины ведут себя более нетерпеливо.

Направляясь в издательство, Дронго купил по дороге торт и бутылку шампанского, чтобы не являться с пустыми руками. По адресу, который ему указали, стояло пятиэтажное здание. Он поднялся на третий этаж и, пройдя по длинному коридору, направился к комнатам, на которых были прикреплены таблички издательства. И в этот момент позвонил его мобильный телефон. Дронго достал аппарат. Это была мать.

— Я хотела тебя поблагодарить, — сказала она. — Ты как будто вернул мне мою подругу с другого света. Я думала, что ее давно нет в живых. Спасибо тебе.

— Отец все рассказал, — понял Дронго. — Он сообщил тебе, что у них отключен телефон?

— Да. Я все поняла. Будешь у них еще раз, передай большой привет от меня. И возьми с собой телефон, чтобы я сама могла с ней поговорить.

— Обязательно, — пообещал он.

Убрав аппарат, Дронго открыл дверь. В большом зале повсюду лежали аккуратно сложенные пачки новых книг.

Очевидно, зал использовался и как своеобразный склад издательства. К нему вышла молодая девушка. Ей было не больше двадцати восьми-тридцати лет.

— Здравствуйте, — кивнула она, — мы вас ждем.

— Меня? — обернулся он к ней.

— Конечно. Татьяна про вас столько рассказывала.

— Вы работаете в издательстве?

— Мы все здесь работаем, — девушка показала на книги, — вот это наша продукция. А я пресс-секретарь издательства.

Из соседних комнат появились другие сотрудницы. Все весело приветствовали гостя. Чувствовалось, что здесь царит почти семейная атмосфера. Последней вышла Татьяна. Он пожал ей руку.

— Вот все наше хозяйство, — показала Фешукова, — стараемся издавать разные книги — художественную литературу, детскую, детективы, фантастику, книги по искусству. Нам, конечно, трудно, но мы стараемся как-то крутиться.

Она показала ему одну из книг, изданную для детей. Книга была прекрасно оформлена и дополнена цветными иллюстрациями западноевропейских художников.

— Хорошая книга, — кивнул Дронго, искренне восхищаясь полиграфическим мастерством издания.

— Я знаю, — ответила Фешукова, — но вы не представляете себе, как тяжело продавать даже самые лучшие книги. Такая невероятная конкуренция! К тому же книги на латышском идут с большим трудом. Их покупают мало. Гораздо проще продавать книги на русском или английском — тогда у вас сотни миллионов читателей. Напрасно вы взяли торт. Мы тоже купили сладости для встречи с вами. Идемте в мою комнату, мы уже приготовили чай. Я помню, что вы не пьете кофе.

— Спасибо, — улыбнулся Дронго.

— И обещайте когда-нибудь сдать нам книгу ваших мемуаров, — попросила Фешукова. — Я думаю, людям будет интересно читать о ваших приключениях.

— А вы переведете их на латышский?

— Конечно. С этим как раз проблем нет. У нас много переводчиков с русского на латышский язык. Знаете, какие специалисты у нас остались еще с прежних времен? Настоящие мастера. Правда, сейчас не так много книг, которые хочется переводить.

— Я вас понимаю, — отозвался Дронго.

Они вошли в комнату директора. Там уже были расставлены тарелки.

— У вас очень милый пресс-секретарь, — заметил Дронго, — и такая уютная, почти семейная атмосфера.

— Верно, — согласилась Фешукова, — я же говорила вам, что некоторые девочки раньше работали со мной в лаборатории. А наш пресс-секретарь — это дочка моей лучшей подруги. Ее мама училась со мной в школе, мы с ней дружим с первого класса. Сейчас ее мать работает прокурором в нашей городской прокуратуре. А наш главный бухгалтер — моя третья подруга, которая тоже училась с нами в одном классе.

— Похоже, вы доверяете только своим многолетним знакомым, — заметил Дронго.

— По-моему, это правильно, — ответила Татьяна. — Человеку нужно доверять только тогда, когда вы хорошо его знаете. А нашего пресс-секретаря я знаю с момента рождения. Согласитесь, что так намного легче работать с людьми. Поэтому я и верю Лилии, когда она говорит, что Арманд не мог совершить самоубийства. Нельзя прожить с человеком двадцать лет, так сильно его любить, знать все его привычки и принципы, а потом удивляться его неожиданным поступкам. Я уважаю Лилию за то, что она вопреки всем фактам не верит в самоубийство мужа. Может, мы чего-то не знаем. Или не понимаем. Но я ей все равно верю. Хотя тоже понимаю, что не все так просто. И могли быть другие обстоятельства, о которых мы не знаем.

— Что вы имеете в виду?

— Может, у него не было другого выхода? — предположила Фешукова. — Может, он был вынужден так поступить, опасаясь, что будет еще хуже? Может, кто-то угрожал его семье, и он решил, что лучше ему уйти, но спасти жизнь своей любимой? Иногда такие случаи бывают. Как вы думаете?

— Бывают, — вежливо согласился Дронго, — но у нас нет таких фактов. И в любом случае он должен был понимать, что своим уходом причинит жене невероятную боль. Они ведь любили друг друга. Поэтому такая версия в данном случае не подходит.

— Я только высказала предположение, — поторопилась объяснить Татьяна. — Давайте позовем девочек и откроем бутылку шампанского. Спасибо вам за цветы, мы не ожидали такого знака внимания.

Через полтора часа они все вместе вышли из здания. Дронго пришлось даже сфотографироваться со всеми сотрудницами издательства. И хотя он не любил оставлять своих снимков, отказываться не стал. Попрощавшись с милыми женщинами, Дронго поехал вместе с Фешуковой к дому отца Арманда Краулиня.

Сидящий в доме дежурный долго говорил с Фешуковой на латышском языке, не понимая, почему он должен пустить в дом посторонних людей. Он являл собой типичный образ несколько заторможенного прибалтийского парня, про которого обычно рассказывают анекдоты. Ему было лет двадцать пять, и он твердо знал, что нельзя пропускать посторонних в дом без разрешения хозяев.

— Извините, — вмешался Дронго. — Татьяна, может, вы скажете, что мы хотим навестить Березкиных или Кловиса?

— Кловиса нет дома, — пояснил дежурный, поняв, что говорит Дронго, — а Наталья Николаевна дома. Я ей сейчас позвоню. — Он поднял трубку внутреннего телефона и начал объяснять хозяйке квартиры на втором этаже, что к ней пришли какие-то незнакомцы. Она ничего не понимала, пока трубку не взяла Фешукова.

— Извините нас, пожалуйста, — сказала Татьяна, — мы приехали сюда по поручению Лилии Краулинь, супруги вашего бывшего соседа Арманда. Вместе со мной приехал известный эксперт по вопросам преступности. Мы хотели бы с вами поговорить.

— Поднимайтесь, — разрешила женщина, — передайте трубку дежурному, я ему все скажу.

Дежурный выслушал слова Березкиной и молча кивнул, показывая в сторону лестницы. Вместе с Фешуковой Дронго поднялся на второй этаж. Еще в прошлый раз он обратил внимание на старые длинные пролеты лестницы. Ступеньки были из мрамора. Если бы здесь появился посторонний и постарался бесшумно подняться наверх, то дежурный наверняка его услышал бы. Очевидно, раньше лестницу покрывала ковровая дорожка. На втором этаже справа находилась бывшая квартира Краулиня, за ней — дверь в квартиру Березкиных, а слева была квартира Эмиля Кловиса.

Они еще не успели подняться, когда дверь Березкиных открылась. На пороге стояла миловидная женщина лет пятидесяти пяти. У нее были зачесанные назад седые волосы, умное, интеллигентное лицо. На гостей она смотрела через очки. Женщина была в салатовом платье.

— Здравствуйте, — приветствовала она их, — поднимайтесь к нам. У наших соседей уже закончился ремонт, но там еще никто не живет. А Эмиль, по-моему, уехал на работу.

Они поднялись и вошли в квартиру. Повесив верхнюю одежду на вешалку, прошли в большую гостиную. Хозяйка села в кресло, показав им на диван.

— Садитесь, пожалуйста, — предложила Наталья Николаевна. — Чем я могу вам помочь?

— Вы давно живете в этом доме?

— Давно, — улыбнулась она, — я пришла в этот дом совсем молодой девочкой, как только вышла замуж, тридцать пять лет назад. Тогда еще были живы мои свекр и свекровь. И дом был немного другой. В некоторых квартирах жили генералы, в некоторых — известные ученые. Нашими соседями были два выдающихся врача, Кловис и Краулинь. На первом этаже жил актер Чирко. В общем, это был такой элитный дом, если можно назвать таковым жилище при советской власти, когда все были равны, — несколько иронично добавила она.

— И вы хорошо знали ваших соседей.

— Конечно. Мы раньше часто ходили друг к другу. Эмиль и Арманд росли буквально на наших глазах. Арманду было уже около двадцати, когда я сюда переехала, а Эмиль был совсем мальчиком, ему только исполнилось восемь лет. Их родители были очень известными врачами, только у Арманда не было матери, она умерла, когда он был совсем маленьким.

— Значит, вы хорошо знали Арманда?

— Кто его тогда не знал? Он был таким ярким, интересным, очень видным молодым человеком. По-моему, в него все были влюблены. И когда он женился первый раз на Визме, нас даже пригласили на свадьбу. Но уже тогда было понятно, что они слишком разные люди. Арманд веселился, громко смеялся, танцевал. А она сидела, сжав губы, словно на собственных похоронах. Разные группы крови, как сейчас говорят. Они вскоре развелись, хотя у них родилась дочь Лайма. Чудная девочка. Я помню ее с самого рождения. Сейчас она уже взрослая, у нее двое сыновей и прекрасный муж. Мы все очень любили Арманда.

— Вы поверили, что он совершил самоубийство?

— Не знаю. Я об этом много думала. Но если вы полагаете, что у нас в доме могли быть убийцы, то это не так. Я в тот день была дома и ничего не слышала, а ведь наша квартира рядом с их квартирой. Вы знаете, тогда было очень трудно именно «бывшим». Вы понимаете, что я хочу сказать? Бывшим функционерам партии и комсомола, бывшим сотрудникам госбезопасности и бывшим военным. В общем, всем «бывшим» было очень нелегко. По городу прокатилась волна самоубийств, которые продолжались вплоть до девяносто четвертого года. Некоторых бывших партизан и бывших офицеров КГБ даже судили, приговаривая к разным срокам наказания. Стали, не стесняясь, говорить, что коммунисты и фашисты были одинаковым злом для Латвии. Не стеснялись их сравнивать. Те, кто служил на стороне фашистов, стали получать пенсию наравне с теми, кто с ними боролся. Было много несправедливостей. Очень много. И не все с этим могли смириться. Мы тогда думали, что Арманд просто устал от всего этого.

— И вы ничего подозрительного не заметили в то утро?

— Абсолютно ничего. Мы только услышали крики и стук в дверь Рябова, кажется, так звали нашего дежурного. Да, Николай Рябов. Он начал звонить в наши квартиры. К Эмилю и к нам. Я была дома с сыном. Мы сразу вышли на лестничную площадку. Я пыталась не пускать Юру, но он вырвался и побежал. В шестнадцать лет ему было все интересно. А потом увидел погибшего Арманда и очень испугался. Несколько месяцев после этого по ночам ему снились кошмары.

— Окна были закрыты?

— Что? Какие окна?

— Окна в квартире Краулиня были закрыты?

— Не помню. Я не обратила внимания.

— Вы тоже видели тело?

— Нет, я не стала входить в комнату. Туда вошли только Рябов и Эмиль. А потом, почти сразу, прибежали еще двое офицеров полиции. И они вчетвером начали снимать тело, пытаясь помочь несчастному. Но было уже поздно.

— И больше никого не было?

— Никого. Нет, была, — сразу вспомнила Наталья Николаевна, — еще была секретарь Арманда, она поднялась вместе с офицерами полиции и очень плакала. Но в комнату при мне не входила. А потом приехало столько людей, что нам было не до этого. И я увела сына домой. Сейчас Юрий уже взрослый, но недавно он мне сказал, что ему до сих пор снятся кошмары.

— Мне сообщили, что за день до самоубийства Арманда на третьем этаже отмечали рождение внука банкира Леонидова. Вы не помните?

— Правильно, — кивнула она, — как раз тогда он родился. Ему сейчас одиннадцать лет. Они иногда сюда приезжают, хотя здесь живет в основном его бабушка, а он с родителями — за городом. Его отец стал руководителем банка, после того как убили его дедушку.

— Это произошло в девяносто восьмом, — напомнил Дронго.

— Верно. В девяносто восьмом. Его застрелили прямо на улице, когда он садился в свою машину и был без охраны.

— И никто не знает почему?

— Говорили, что у него были неприятности из-за дефолта в России. Тогда у многих банков были неприятности.

— Вы полагаете, что убийство Леонидова не может быть каким-то образом связано с трагедией Арманда Краулиня?

— Конечно, нет. Это случилось через пять лет после самоубийства Арманда. И они не были знакомы. Леонидовы переехали к нам в девяносто втором, кажется, именно тогда.

— В тот вечер у них было много гостей? — поинтересовался Дронго.

— Не знаю, но, наверное, много. Леонидов был очень известный и состоятельный банкир.

— А Эмиль Кловис был у них в гостях?

— Нет. Конечно, нет. Эмиль, по-моему, немного презирает всех этих банкиров. Он с ними вообще не общался. Его отец был близким другом отца Арманда, а для самого Эмиля Арманд был настоящим примером. Хотя у Эмиля тоже были свои проблемы.

— Какие?

— Где-то в девяносто пятом он оставил свою практику и переехал в Германию. Жил там несколько лет, кажется, в Дортмунде, а в девяносто девятом вернулся. Если я не ошибаюсь, то именно в девяносто девятом. И снова открыл свою практику. Он мне говорил, что в Германии не сумел закрепиться и открыть свой офис, несмотря на все попытки. Ничего удивительного, никто нас не ждет в Европе с распростертыми объятиями. У меня племянник тоже уехал в Бельгию, но через четыре года вернулся. Труднее всего смириться с потерей привычного социального статуса. Сейчас у Эмиля своя собственная клиника и хорошая практика.

— А супруга Леонидовых живет над вами?

— Да, прямо над нами. Квартира над Краулинем долго пустовала, там жил заместитель командующего группой войск, но в девяносто третьем он переехал куда-то в Сибирь. Тогда отсюда выводили советские войска. Или нет, российские войска, так будет правильно. Все, кто хотел, тогда уехали.

— У вас очень интересный дом, — кивнул Дронго, — а вдова Леонидова сейчас дома? К ней можно подняться?

— Это нужно спросить у нее, — ответила Наталья Николаевна. — Она сложный человек.

— Живет одна? Тогда нас не пустит.

— Ну, не совсем одна. В доме с ней кухарка и горничная. Они достаточно состоятельные люди и могут позволить себе иметь прислугу.

— Вы можете ей позвонить, чтобы она нас приняла?

— Не думаю, что моя рекомендация особенно поможет. Она не любит общаться с соседями. Вам лучше позвонить от консьержа.

На лестничной площадке послышался собачий лай.

— Это Эмиль, — пояснила Наталья Николаевна, — приехал со своей собакой. Они и на работу вместе ездят. Собака смирно сидит у медсестры. Вы ее видели? Такое умное животное. Даже в туалет научилась ходить. Такой большой дог!

— Видел, — кивнул Дронго, — спасибо вам за беседу. Извините, что отняли у вас время. Я воспользуюсь случаем и попытаюсь перехватить Кловиса, пока он дома.

— Наверное, сегодня у него неприемный день, — предположила хозяйка, — обычно у него бывает много клиентов и с его собакой гуляет санитарка. Он очень известный врач, и у него много состоятельных клиентов.