Остановив машину, Дронго уселся на заднее сиденье и попросил отвезти его по указанному адресу. Водитель согласно кивнул. И едва они отъехали, спросил:

— Вы там живете или едете в гости?

— Еду в гости, — ответил Дронго. Он обратил внимание на русский язык водителя. Тот говорил с южным акцентом.

— Вы, наверное, не местный, — предположил водитель, — я уже тридцать лет работаю в такси и сразу узнаю, когда человек местный, а когда — нет. А на Рупницибаса это самый известный дом бывших сотрудников партийного аппарата. Вам нужен именно этот дом?

— Да, этот.

— Известное место. Тогда в Риге еще не строили столько домов, сколько сейчас. И таких богачей не было. Посмотрите, какие виллы они построили на нашем побережье.

Дронго не ответил, он смотрел в окно, на спешащих под дождем прохожих.

— Мы приехали сюда в Ригу тридцать лет назад, — продолжал между тем словоохотливый водитель, — у меня мать русская, а отец — азербайджанец. Нас четверо детей и двое разных отцов. Мой отец умер, когда я был совсем маленьким, и мать вышла замуж за туркмена. Она потом шутила, что имела сразу двух мужей мусульман. Как гарем наоборот. Мы жили в Небит-Даге, затем в Ашхабаде, потом решили переехать сюда. Тридцать лет назад. Тогда здесь было совсем по-другому. Я здесь женился, у меня выросли дети, появились внуки…

Дронго повернул голову и посмотрел на водителя.

— А теперь мне не дают гражданства, — с ожесточением сообщил тот. — А таких, как я, половина Латвии. Они говорят, что мне нужно сдавать специальный экзамен. А я не собираюсь этого делать. Не пойду сдавать никакого экзамена. Я прожил здесь тридцать лет, всегда честно работал, никого не убивал и не грабил, ни разу не был под судом. Почему мне не дают гражданства? Почему они считают меня человеком второго сорта?

Дронго молчал.

— Мы приезжали сюда жить и работать, — горько сказал водитель, — а теперь выяснилось, что все мы оккупанты. И я тоже оккупант. Говорят, что нужно было в свое время уехать в Россию. А кто меня там ждал? Кому я там был нужен? И как мне уехать, бросив дом, семью, детей, внуков? Куда ехать и на какие шиши? Кто мог уехать, уже давно в Англии или в Германии. И молодежь наша уезжает, не может устроиться здесь на приличную работу.

— У вас нет паспорта? — поинтересовался Дронго.

— У меня есть паспорт, что я не гражданин, — ответил водитель. — Вот такая петрушка. — Он повернул налево и мягко затормозил. Затем обернулся к Дронго: — Вас подождать?

— Спасибо, не нужно. — Дронго расплатился и вылез из машины. — Удачи вам, — пожелал он водителю.

— И вам, — ответил тот, довольный оставленными чаевыми.

Когда машина отъехала, Дронго подошел к дому и нашел нужный подъезд. Дверь оказалась с кодом. Он оглянулся по сторонам. Как попасть в этот дом? Рядом никого. Нужно подождать кого-нибудь из соседей безо всякой уверенности, что здесь появится какой-нибудь прохожий в такое время суток. Черт возьми, как все это обидно! Часы показывали половину девятого. Он достал телефон и набрал номер Яковлевых. Никто по-прежнему не отвечал. Но если он правильно помнит, то они жили на первом этаже с правой стороны. И там сейчас горел свет в окнах, выходящих на балкон. Может, попытаться пройти по газону и бросить какой-нибудь камешек на их балкон? А если они не услышат? И вообще, где гарантия, что они по-прежнему живут в этом доме? Ведь прошло столько лет… Пиесис говорил, что Яковлева еще жива. Неужели жива? Она ведь тяжело болела в конце восьмидесятых.

Влезать на балкон, конечно, нельзя. Его просто не поймут и в лучшем случае сдадут в полицию. Он услышал чьи-то шаги и обернулся. К нему подходил молодой человек лет восемнадцати с пакетом в руках. Очевидно, парень ходил в магазин. Было видно, что он несет хлеб, кефир, какие-то продукты. Незнакомец подошел к дверям подъезда, собираясь набрать код.

— Извините, — шагнул к нему Дронго, — вы не знаете, здесь живут Яковлевы?

— Какие Яковлевы? — насторожился молодой человек.

— Они жили на первом этаже с правой стороны, — показал Дронго.

— Это наша квартира, — ответил молодой человек, вглядываясь в гостя, — а кто вы такой?

— Здесь живет Сюзанна Силивесторовна? — уточнил Дронго.

— Вы из Баку? — вдруг спросил молодой человек. — Я, кажется, вас узнаю. Но мне было тогда четыре года. Я Юрис, ее внук. Вы меня помните?

— Помню, — кивнул Дронго. — А ваша бабушка еще жива? — Он не надеялся услышать положительный ответ.

— Она очень болеет, — ответил Юрис. — Она болеет уже много лет.

— Она в больнице?

— Нет. Сейчас дома.

В такую удачу невозможно было поверить. Юрис открыл дверь, и они вошли в большой светлый подъезд. Поднялись по лестнице и свернули направо. Юрис позвонил, дверь открыла молодая женщина, очевидно, его старшая сестра.

— Это из Баку, — сказал Юрис, называя Дронго по фамилии. Молодая женщина улыбнулась и приветливо кивнула.

— Заходите, пожалуйста. Как вы нас нашли? — Она говорила с заметным латышским акцентом.

— Мне помог Юрис, — улыбнулся Дронго, снимая куртку. Он сильно волновался. В девяносто пятом Дронго пролетал через Ригу и уже тогда был уверен, что подруги его матери нет в живых. Досадуя на себя, что не успел взять цветы или конфеты, он вошел в большую гостиную с балконом. На диване лежала Сюзанна Силивесторовна. Рядом стоял стул с лекарствами, водой, лежали коробочки с таблетками, в общем, обычный набор тяжелобольного и пожилого человека. Но глаза! У нее были прежние глаза — умные, наблюдательные, внимательные, добрые, энергичные. Увидев Дронго, она всплеснула руками.

— Не может быть! — и даже попыталась приподняться на локте. — Вы приехали к нам в Ригу? Как давно я вас не видела!

Дронго подошел и обнял пожилую женщину. Было такое впечатление, словно он увидел мертвеца, неожиданно появившегося из прошлого. Он уселся на стул рядом с диваном, и они начали вспоминать ушедшее время, словно хотели перенестись в прошлое. Было заметно, с каким трудом произносит слова эта пожилая женщина. Он грустно смотрел на нее и думал о ее невероятной судьбе, вобравшей в себя всю историю Латвии в двадцатом веке.

Она родилась еще в царской России, когда империя начала разваливаться, а на ее обломках создаваться независимое латышское государство. В конце Первой мировой войны власть в Латвии несколько раз переходила из рук в руки. Затем здесь установилась республика во главе с Ульманисом, которая продержалась два десятка лет. За это время маленькая девочка в сельской местности выросла. Чтобы помочь семье, она пасла коров у богатого помещика и благодаря местному учителю выучилась читать и писать. А затем вступила в комсомол, который был запрещен в Латвии. В тридцатые годы коммунистов и комсомольцев преследовали и сажали в тюрьму. Ее дважды арестовывали и отпускали на свободу, учитывая ее юный возраст. А затем вместе с друзьями она приветствовала вступление Советской армии в Латвию. Некоторые уже тогда считали этот шаг большого соседа оккупацией маленькой страны. А некоторые искренне верили, что это шаг к светлому будущему. Но светлого будущего не получилось. Уже через год в страну вторглись немецкие войска.

Среди латышей были и те, кто приветствовал фашистов, полагая, что они несут свободу от большевизма, и те, кто боролся против фашизма, сделав свой однозначный выбор. Были и такие, которые не могли выбрать ни одну из сторон, полагая, что идеальный выбор — это независимая Латвия в послевоенных условиях. Эти латыши уходили в леса и боролись против обеих армий. Но силы были слишком неравны. К середине пятидесятых в республике были истреблены последние вооруженные отряды.

Сюзанна Яковлева, латышка по происхождению, воевала на стороне Советской армии. В сороковые годы она бесстрашно ездила по сельским районам и дважды чудом избежала смерти, а однажды ее даже схватили. На вопрос командира «лесных братьев», кто она такая, Яковлева честно ответила, что является секретарем райкома комсомола. Ей повезло, лесные люди решили, что она является техническим секретарем. И ее не убили. Потом была напряженная работа, когда она честно трудилась во имя своей страны, пытаясь приносить максимальную пользу своему народу. А потом началась «перестройка». Одиннадцатого ноября восемьдесят восьмого года на башне Святого Духа Рижского замка был поднят латышский флаг. Двадцать третьего августа восемьдесят девятого года тысячи людей взялись за руки, образовав единую цепь балтийских государств. Стремление людей к свободе нельзя было остановить. Всем казалось, что обретение независимости сразу сделает людей лучше, свободнее, чище. Это была новая революция. Четвертого мая девяностого года Латвия провозгласила свою независимость. Тысячи русских, украинцев, белорусов, почти все латыши поддерживали это стремление к свободе. Но последующие события оказались гораздо более прозаичными.

Новая власть принялась переписывать историю последних пятидесяти лет. Все выставлялось в искаженном виде. Почти половина населения не получила элементарных прав, им было отказано в гражданстве. Многие ветераны правоохранительных служб были изгнаны с работы, привлечены к уголовной ответственности за свою безупречную службу. Дронго думал о том, как история совершила полный оборот в судьбе этой женщины. Родившаяся и выросшая в ином мире, она приняла новый мир с радостью и революционным энтузиазмом. А он оказался во многом пародией на тот светлый мир, о котором они мечтали. Сталинский социализм был страшен, брежневский — пародиен. Идеалы оказались развенчанными, и вся судьба казалась одной большой ошибкой. И в конце жизни снова вернулся тот самый иной мир, как забытый страшный кошмар из детства.

Слушая свою собеседницу и отвечая на ее вопросы, Дронго подсознательно искал ответа на самый важный для себя вопрос. Самый главный вопрос — не сожалеет ли она о своей судьбе? Он не решался его задать прямо, ему было неудобно, неловко. Но, глядя на нее, он пытался найти ответ на этот вопрос, чтобы помочь и самому себе. Правильно ли он жил? Может, вся его жизнь тоже одна сплошная ошибка? Может, ему не нужно было рисковать, недосыпать, ошибаться, мучиться, получать выстрелы в спину, терять друзей и любимых женщин?

— Я все время вам звонил, но у вас не отвечал телефон, — сказал Дронго.

— У нас отключен телефон за неуплату долгов, — сообщила внучка Яковлевой, незаметно вошедшая в комнату.

Он достал свой аппарат. И набрал номер телефона родителей. Ему ответил отец.

— Здравствуй, — сказал Дронго, — как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо. А у тебя как дела?

— Нормально. Я хотел поговорить с мамой.

— Ее нет дома. Она ушла принимать зачеты. — Дронго улыбнулся, услышав эту весть, матери шел девятый десяток лет, и она по-прежнему преподавала, не собираясь уходить на заслуженный отдых.

— Жаль. Ты знаешь, я в гостях у Сюзанны Силивесторовны, — сообщил Дронго, — может, ты с ней поговоришь?

— Конечно, — обрадовался отец, — я сообщу об этом матери.

Дронго передал трубку Яковлевой, увидев, как она обрадовалась. Разговор был коротким, всего лишь несколько общих фраз. Дронго забрал мобильник. Нужно было прощаться. Он поднялся.

— Извините, что я вас побеспокоил, — сказал он на прощание.

— Мне так приятно, что вы пришли, — она всегда называла его на «вы», — спасибо, что вы нас вспомнили. Вы знаете, все эти годы у нас была самая главная проблема, как сохранить эту квартиру и не продать ее. Моя дочь вышла замуж второй раз, и у нас появилось еще двое внуков. Но ее супруг умер в прошлом году. И осталось пятеро внуков. Двое со мной, а трое сейчас в гостях вместе с дочкой у матери ее мужа. Моя дочь работает в библиотеке. Хорошо, что она смогла найти себе эту работу.

— Как же вы живете? — ошеломленно полюбопытствовал Дронго. — Как вы существуете?

— У меня пенсия, — улыбнулась Сюзанна Силивесторовна, — не очень большая, но мне ее выдают. Мы живем нормально.

Он вдруг понял, почему она ушла из больницы.

— Может, я могу чем-то вам помочь? — предложил Дронго. — Скажите, что я могу сделать для вашей семьи?

— У нас все есть, — ответила она, — большое спасибо. Передайте привет вашей маме.

— Да, конечно. — Он стоял, все еще не решаясь уходить. Нужно было задать самый главный, последний вопрос. Нужно было спросить. Потом он будет об этом жалеть. Потом он захочет снова сюда вернуться.

— Простите меня, — сказал он, решив, что сумеет задать этот самый важный вопрос. — Я хочу у вас спросить. Как вы считаете, вы правильно прожили вашу жизнь? Вам не хотелось бы что-нибудь изменить?

— Изменить? — переспросила она. — Вы говорите «изменить»?

Он ждал ответа. Ему было важно услышать этот ответ. Старая женщина снова сделала попытку подняться на локте. Подскочившая внучка поправила ей подушку.

— Никогда, — ответила наконец Сюзанна Силивесторовна. — У меня была такая интересная жизнь. — Она подняла голову, в ее глазах светилась гордость. На мгновение Дронго увидел прежнюю сильную женщину. — Я не изменила бы ни одного дня в моей жизни, ни одного дня, — с чувством произнесла она, но тут силы ей изменили и она опустила руку, положила голову на подушку.

Дронго кивнул и вышел из комнаты. Юрис ждал его в коридоре.

— Запишите номер моего мобильного, — попросил Дронго, — я еще несколько дней буду в Риге, может, даже задержусь на неделю или две. Если нужна будет срочная помощь, вы сразу звоните, и я приеду. Только не стесняйтесь, пожалуйста. Я все равно должен побывать у вас еще раз, чтобы ваша бабушка могла поговорить с моей мамой. А еще лучше, если я дам вам мою визитную карточку.

— Хорошо, — согласился Юрис.

Он взял визитку и внимательно ее прочел. После чего положил ее к себе в нагрудный карман.

Дронго осторожно закрыл за собой входную дверь, спустился по лестнице, вышел на улицу. В отель он вернулся в приподнятом настроении. Поднявшись к себе в номер, разделся, чтобы принять душ, и в этот момент в его номере зазвонил телефон. Он подошел к нему и снял трубку.

— Добрый вечер, господин Дронго, — услышал он незнакомый голос. Человек говорил по-русски достаточно хорошо, но с очень характерным латышским акцентом.

— Добрый вечер, — ответил Дронго, — я вас слушаю.

— Я хочу дать вам совет. Не нужно вспоминать прошлое. Это всегда немного опасно. Будет лучше, если вы уедете отсюда. До свидания.

Говоривший положил трубку. Дронго сел на кровать. Значит, версия Лилии Краулинь не такая уж невероятная. Кто-то все-таки заинтересован в том, чтобы не проводилось расследование. Кто-то знает о его приезде, и наблюдатель в электричке был вовсе не случайным попутчиком. А запонка не сама по себе попала в стену. И начала выстраиваться целая система фактов, которые подтверждали версию Лилии Краулинь. И если раньше Дронго еще сомневался, то теперь он был уверен, что расследование этого события, произошедшего одиннадцать лет назад, нужно довести до конца.