Первый день работы конгресса закончился в половине пятого. Всем участникам объявили, что в пять будут поданы автобусы для экскурсий по Лиссабону и его окрестностям.

Дронго поднялся к себе в номер и переоделся, сняв влажную рубашку. Немного подумав, он решил не надевать костюм, ограничившись легкой тенниской и светлыми брюками. Ноутбук он запер в чемодан, предварительно изменив коды в самом компьютере и затем на обоих замках чемодана, в любом случае у потенциального взломщика должны возникнуть проблемы», — подумал он. Хотя нельзя исключить, что будут действовать профессионалы, для которых вскрыть чемодан окажется совсем не трудным делом.

Просидев перед запертым чемоданом целую минуту, он решительно открыл его и вынул ноутбук. Лучше сдать его портье. Оттуда они не решатся его достать. К тому же они не будут знать, куда именно он спрятал свой компьютер. Взяв с собой ноутбук и фотоаппарат, Дронго вышел из номера и направился к лифту.

Внизу он подошел к портье и попросил решения оставить у него свой ноутбук, приветливый клерк уточнил у Дронго номер комнаты, забрал компьютер и заверил, что все будет в порядке. Дронго вышел на площадку перед отелем, чуть дальше по улице находился большой магазин «Мах Маrа», и некоторые женщины, не удержавшись от соблазна, поспешили туда. Дронго встал у автобуса, на котором видел табличку «Эшторил». Постепенно начали собираться люди. Неожиданно рядом с автобусом мягко притормозил темный Мерседес», из которого вышел Франклин Кобден, одетый в светлый костюм. На голове американца красовалась шляпа, делавшая его похожим на итальянского мафиози середины тридцатых годов. Он махнул рукой водителю и сидевшему в машине молодому человеку, очевидно телохранителю или помощнику, и прошел к автобусу. «Типичный демократ, — с иронией подумал Дронго о миллиардере, — обедает вместе со всеми, ездит на экскурсии в автобусах. Но живет наверняка в другом отеле и приезжает сюда на своем «Мерседесе». Наверное, ездил переодеться».

Кобден подошел к нему. Он был ниже Дронго на целую голову. Мешки под глазами указывали на некоторые проблемы миллиардера с почками. Сегодня у него были другие очки, с более изящной оправой. Кобден взглянул на Дронго.

— Вы не знаете, какой именно автобус идет на Эшторил? — поинтересовался он.

— Вот этот, — показал Дронго. — На автобусах висят таблички. Вы их просто отсюда не видите.

— Очень хорошо, — сказал Кобден. — Вы тоже делегат? Я Франклин Кобден из Филадельфии. А вы откуда?

Дронго также представился, назвав свои имя и фамилию, и добавил:

— Я из Баку.

— Никогда у вас не был, — заинтересовалcя  Кобден, — но слышал, что у вас много нефти. Это верно? Ваша страна, должно быть, очень богатая?

— Насчет нефти все правильно, насчет страны, к сожалению, нет. Нефть не всегда приносит счастье, мистер Кобден. Это как проклятье народа, у которого она есть. Ни одна страна, имеющая дармовую нефть, ничего другого не дала миру. Более того, она обречена на стагнацию и проедание доходов от продажи природных запасов.

— Вы так думаете? — удивился Кобден. — Очень интересно.

— Уверен в этом. Посмотрите сами. Все арабские страны, продающие нефть, живут только за счет этого богатства. Они ничего не производят, не пытаются даже наладить собственное производство. В Нигерии, Колумбии, Мексике тоже не очень развивают другие отрасли. Даже в Норвегии заметна определенная стагнация при высоком уровне жизни. Правда, в некоторых странах хотя бы умно распорядились нефтяными деньгами,  создав фонды для своих народов.

— У вас распорядились иначе?

— У нас нефть не являемся достоянием народа, — грустно улыбнулся Дронго, — поэтому мы не можем считаться богатой страной. Богатство страны определяется не запасами нефти и доходами, которые она приносит, а благосостоянием собственных граждан. Поэтому Норвегия опережает в рейтинге человеческого развития даже Соединенные Штаты. Разве вы этого не знаете?

— Слышал об этом, — согласился Кобден. — Вам не говорили, что вы высказываете опасные мысли для официального делегата своей страны?

— У нас достаточно демократический режим, чтобы я мог позволить себе любые высказывания, — улыбнулся Дронго. — И вообще, я — независимый эксперт, поэтому могу излагать собственные взгляды так, как мне нравится.

— Полностью независимых людей не бывает, — назидательно произнес Кобден. — Иногда нам только кажется, что мы независимы. Мы все в той или иной мере зависимы от разных обстоятельств и от собственных государств.

— Вы тоже? — поинтересовался Дронго.

Кобден широко улыбнулся, ему понравился вопрос.

— Вы хорошо говорите по-английски, — похвалил он собеседника, — такое ощущение, что вы стажировались в Англии. — И лишь после комплимента ответил: — Да, и я тоже. Думаете, я родился со своими деньгами? Вы знаете, чем я занимаюсь?

— Слышал.

— Я заработал свой первый миллион только в пятьдесят лет. А прежде чем его заработать, много ездил по миру, не всегда был успешен и удачлив, даже работал на наше ЦРУ. Не удивляйтесь, это написано в моей биографии, и я не стесняюсь этого факта. А потом вышел на пенсию и решил зарабатывать деньги. В конце восьмидесятых в Восточной Европе произошли бурные перемены, и моя фирма начала поставки дешевых лекарств в Польшу, Венгрию, Чехословакию. Вот тогда я и сделал свой капитал.

— Вы работали в ЦРУ? — переспросил Дронго.

— Восемь лет, — гордо ответил Кобден, — разве я могу сказать, что полностью независим? Прошлое иногда напоминает о себе даже сейчас. Не говоря уже о моей новой, нынешней зависимости. Легче заработать миллион, чем его сохранить, — это общеизвестная истина у нас в Америке.

Дронго улыбнулся. Ему импонировал этот энергичный тип с таким рациональным взглядом на жизнь.

— Я видел вас с очень красивой женщиной, — неожиданно сказал Кобден, — и еще подумал тогда, что вы итальянец. Только итальянцы и французы могут с первого дня начать охоту за самой красивой женщиной на конгрессе. Сожалею, что не успел заметить ее первым. Иначе попытался бы отбить ее у вас.

— Вы тоже не промах, — ответил в тон миллиардеру Дронго. — И я видел вас с очень красивой женщиной. Во всяком случае, Эстелла Велозу ничуть не уступает сеньоре Машаду. И тоже подумал: парень-то, видать, из тех, кто своего не упустит.

Мужчины рассмеялись, довольные друг другом.

— Между прочим, она подруга вашей знакомой, — миролюбиво заметил Кобден. — Действительно красивая женщина. Работает в организационном штабе на нашем конгрессе, а раньше я ее не видел. Знаете что? Хотя я старше вас лет на тридцать, но все равно предлагаю устроить совместный ужин на четверых. Я все беру на себя. Как вы к этому отнесетесь? Завтра, у меня в отеле «Ди Лапа»?

— Прекрасно, — согласился Дронго, — только обещайте не отбивать мою даму, иначе я побоюсь к вам приехать.

— Слово джентльмена! — Кобден протянул ему руку.

Делегаты, собравшиеся в поездку, начали садиться в автобус. Кобден полез первым. И место занял в первом ряду, ни секунды не сомневаясь, что именно здесь он должен сидеть. Как только по ступенькам поднялся Дронго, он сразу же предложил ему сесть рядом с собой. Чуть поколебавшись, тот согласился. Конечно, ему было бы приятнее ехать с Зулмирой, но не хотелось обижать старика. Через некоторое время в автобус поднялись Зулмира и Эстелла. Увидев Дронго, сидящего в первом ряду с несчастным видом, подруги прыснули от смеха. Выбрав кресла в пятом ряду, они уселись вместе и принялись обсуждать пару Дронго — Кобден. До слуха Дронго доносились их насмешливые замечания. Эстелла предположила, что он хочет добиться финансирования фармацевтической промышленности в своей стране и потому решил подружиться с мистером Франклином Кобденом.

— Кажется, эти дамочки смеются над нами, — в благодушном настроении заметил Кобден. У старика оказался идеальный слух.

Вошедший в салон Чжан Цзинь, увидев Дронго, на секунду замер, затем коротко кивнул, словно старому знакомому, и поспешил в конец автобуса. Мимо Дронго прошли еще несколько поднявшихся в автобус человек. На одного он обратил особое внимание. Этот делегат удивительно походил по описанию на «Сервала». Ему было под шестьдесят, он имел крупную голову, широкие плечи, глубоко посаженные глаза. На подбородке были заметны следы пластической операции. Незнакомец прошел в конец салона и занял место рядом с Чжан Цзинем.

Итальянского делегата Паоло Россетти, прошедшего мимо Дронго, трудно было спутать с кем-то другим. Поднявшись в автобус, он сразу же отпустил парочку комплиментов сеньорам Машаду и Велозу, поздоровался с кем-то из сидевших на последних рядах, громко прокричав приветствие на английском языке с итальянским акцентом, и наконец уселся на свободное место у окна. Россетти был мужчиной лет пятидесяти, среднего роста, лысым, с подвижным круглым лицом и крупным носом с горбинкой. Его активность и жизнерадостность бросались в глаза и даже передавались соседям. На роль «Сервала» он явно не годился.

В салон поднялись еще несколько азиатов, которых Дронго не знал. Внешность одного среди них также давала основания подозревать в нем «Сервала». Он был сосредоточен, даже мрачен. Ни с кем не здороваясь, он прошел по проходу и занял первое свободное место в шестом ряду. Одним из последних в автобус поднялся «Пьеро». Он надел голубую рубашку и взял с собой джемпер, по-молодежному обвязав его вокруг талии. Очки придавали его облику сосредоточенность молодого интеллектуала, а небрежно завязанный джемпер делал моложе лет на десять. «Пьеро» прошел в конец автобуса, вежливо здороваясь со всеми, в том числе и с Дронго. Когда автобус уже готов был отъехать, в салон заскочил высокий мужчина со светлыми волосами. Дронго, посмотрев на него, даже внутренне напрягся. Мужчина идеально подходил под описание «Сервала», за исключением того, что был блондином и имел характерную для скандинавов внешность: грубые черты лица, крупный нос, светлые глаза.

Незнакомец прошел мимо Дронго, и тот, не выдержав, оглянулся. Он встретился взглядом с «Пьеро» и тот моргнул глазами, показав, что понял подозрения своего напарника. «Волосы можно перекрасить. Цвет глаз изменить с помощью обычных линз. Лицо слегка подправить у пластического хирурга. А вот плечи, строение грудной клетки или черепа — не изменишь», — в который раз прикинул Дронго и снова посмотрел назад.

— Мы отъезжаем, — громко объявила в микрофон усевшаяся на место гида молодая женщина невысокого роста. У нее были светлые волосы, собранные в пучок, и длинный, словно вытянутый от любопытства нос. Женщина оглядела присутствующих. — Меня зовут Луиза Магальянис, я буду вашим гидом. Надеюсь, все собрались. Или мы должны кого-нибудь подождать?

— Не хватает двух человек, — сказал кто-то из собравшихся, — делегатов из Японии и Индонезии.

— Японец сегодня занят, — сказала Луиза, — а насчет делегата из Индонезии… как его зовут?

Дронго молча наблюдал, как она ищет фамилию делегата в списке,

— Али Сарман, — прочитала Луиза. — Его еще нет? Подождем одну минуту и уедем. Возможно, он передумал ехать на экскурсию. Хотя все равно нужно было предупредить…

«Наверно, он остался со своим китайским другом, которого так мечтал увидеть», — подумал Дронго, но вслух ничего говорить не стал.

Минута прошла.

— Все, отъезжаем, — объявила сеньора Магальянис, — первая остановка у дворца юстиции. Затем мы поедем на стадион футбольного клуба «Бенфика». Хотя в центре Лиссабона есть пять крупных стадионов, посетить все мы просто не успеем. Футбол для нашей страны — это больше чем спорт. Все знают нашего знаменитого полузащитника Фигу, который сейчас выступает в мадридском «Реале». И еще у нас был великий Эйсебио, «черная пантера», как его называли в шестьдесят шестом году на чемпионате мира в Англии. 

— Я видел, как он играл, — восторженно сказал Кобден, — я как раз находился в это время в Англии. Это был второй Пеле. Бразильцы тогда не смогли ничего показать, и вместо них выдвинулись португальцы. Эйсебио был просто неповторим. Вы помните матчи того чемпионата?

— Плохо помню, — признался Дронго. — Сознательным болельщиком я стал с семьдесят четвертого года. Тогда в финале играли сборные Голландии и Западной Германии. Я болел за голландцев, но они проиграли немцам. С тех пор я всегда болею только за сборную ФРГ. А ко времени чемпионата в Англии мне исполнилось всего семь лет.

— Могли бы и не напоминать, — добродушно проворчал Кобден, — я и так знаю, что намного старше вас. Зато я видел настоящий футбол, потому что раньше были настоящие чемпионаты. Как раз до семьдесят четвертого. Думаете, что я говорю так, потому что постарел? Ничего подобного. Вспомните сами.

После семьдесят четвертого настоящего футбола уже никто не показывал. В семьдесят восьмом это были уже скорее цирковые номера. Помните, как аргентинцы победили с нужным им счетом шесть — ноль? Тогда стало ясно, что футбол умер. Потом они победили в восемьдесят шестом — с помощью гола Марадоны. Того самого гола, когда он подыграл себе рукой. Было противно на них смотреть. Два раза чемпионы — и оба раза с помощью грязных трюков и нечестного судейства. Да и потом было не лучше. Договорные матчи тех же немцев и австрийцев в Испании. В восемьдесят втором — вымученная игра в своей группе итальянцев, которые затем вдруг стали чемпионами. Хотя лучший матч был сыгран между немцами и французами в полуфинале, когда вышедший в дополнительное время Руммениге показал французам, что значит воля к победе. Немцы проигрывали два мяча в дополнительное время и сравняли счет. Сейчас подобное невозможно, ФИФА отменила прежние условия, решив, что футболисты слишком выма- тываются. Так они и должны выматываться за те деньги, которые им платят. В девяностом чемпионат выиграли немцы, но ничего особенного не показали. А в девяносто четвертом бразильцы победили только по пенальти. Разве это футбол? Разве может чемпион мира определяться по пенальти? Такого позора раньше не было никогда. Нужно было играть на следующий день, а не устраивать клоунаду с нулевой ничьей. И в девяносто восьмом французы не выглядели сильнее всех. А последний чемпионат — вообще полное разочарование. Судьи так помогали корейцам и японцам, что не хотелось смотреть. В общем, футбол умер, остались только воспоминания.

— Зачем вы тогда поехали с нами на эту эскурсию? — поинтересовался Дронго.

— Вы думаете, я поехал, чтобы посмотреть нa этот стадион? Мне интересно вместе с вами побывать в Эшториле. Я мог туда поехать сам, но очень любопытно послушать, что именно будут нам рассказывать об этом месте. Вы знаете, что Эшторил был самым настоящим центром шпионажа во время Второй мировой войны?

— Нет, — ответил Дронго, чтобы не разочаровывать своего нового друга.

— Конечно, не знаете. В том самом знаменитом отеле «Палацио», где мы будем ужинать, проходили самые известные встречи. Вы даже не можете себе представить, какая интересная история у этого отеля.

Дронго вежливо кивнул.

— Поэтому я поехал с вами, — сказал Кобден. — А насчет стадиона — тухлый номер. Все равно ничего не покажут в финале чемпионата Европы. Футбол из великолепной игры превратился в соревнование менеджеров — кто больше закупит дорогих игроков. Как гладиаторов в Древнем Риме. Побеждают уже не команды, а их репутации. Все знают, что в финалах лиги чемпионов обязательно должны играть мадридский «Реал», мюнхенская «Бавария», «Манчестер Юнайтед» или туринский «Ювентус». Такие команды дают больше прибыли, чем сто других европейских клубов. У судей есть соответствующие рекомендации. И поэтому в финале последнего чемпионата мира могли встретиться только две самые титулованные в мире команды. Бразильцы и немцы. Говорю вам: футбол умер, остались лишь воспоминания, — повторил мистер Кобден, махнув рукой.

— У вас пессимистический взгляд на футбол, — заметил Дронго.

— И не только, — признался Кобден. — двадцатом веке развеялись все иллюзии. Самой большой иллюзией был коммунизм, даже мне, убежденному борцу с коммунизмом, казалось, что сама идея настолько прекрасна и настолько реальна, что мы должны бороться с ней изо всех сил. На протяжении десятилетий нам повторяли слова Эйзенхаура, что солдаты коммунистических стран сражаются убежденнее и яростнее, чем солдаты стран демократических. Мы боялись их танковых дивизий, которые могли в счтанные дни достичь Ла-Манша. А потом оказалось мифом. И ваши танковые дивизии, и вся ваша убежденность, и все ваши союзники, и весь ваш коммунизм. Пшик. Ничего не получилось. Все рухнуло. Вы знаете, сколько иллюзий рухнуло вместе с вашей бывшей страной? Даже не представляете.

Дронго молча слушал, не перебивая миллиардера.

— Поэтому я и стал пессимистом. Ничего хорошего нас не ждет. Рано или поздно наступит время черных, как оно наступило в Родезии или в ЮАР, где белых убивают только за то, что они белые. И нас будут убить за то, что мы белые, что мы умеем читать, умеем сморкаться, подтираться, учились в университетах и даже носим галстуки. Нас будут убивать за каждую мелочь. Посмотрите на Европу. Она уже постепенно превращается в дряхлеющую старуху. Знаете, почему европейские страны решили создать единое пространство с единой валютой? Думаете, потому, что так экономически выгоднее? — Кобден неожиданно подмигнул. — Ничего подобного! Так гораздо сложнее. Нужно подгонять собственные экономики под единые европейские стандарты, а то, что хорошо в одной стране, неприемлемо в другой. Но основные нации вырождаются. Погуляйте в Лондоне по Оксфордстрит — и вы встретите кого угодно, от индусов до китайцев, от афроамериканцев до латинос, только не англосаксов, которых вообще скоро не останется. А во что превратился Париж? Он стал получерным, полуцветным. Я не расист, но это абсолютная правда. Поэтому они и решили объединиться с Испанией, Италией, Португалией, где еще можно увидеть коренных жителей Европы. Но это тоже не надолго. Лет на двадцать — двадцать пять. Черная или желтая волна все равно поглотит европейцев. Оставшихся будут истреблять. Рано или поздно начнется война. И заметьте, война будет не между расами, как вы могли подумать. Это будет воина сытого Севера и голодного Юга. Победит, конечно, Юг. Голодные всегда сильнее. Во время всякой революции и время всякого бунта. Они готовы на все, им нечего терять. Потом будет тысяча лет мрачного господства необразованных, плохо подготовленных людей, забывших науку и искусство. Как уже было во времена Средневековья, когда варвары разрушили Римскую цивилизацию. Потом снова начнется возрождение, Ренессанс, если хотите. Может быть, следующие тысячу лет назовут Нововековье или Средневековье технической цивилизации, название всегда можно придумать. Только нам с вами от этого легче не будет, мы присутствуем при закате Европы. Кто-то из философов однажды написал об этом книгу…

Дронго подумал, что будет лучше, если он не вспомнит имя автора. Кобдену понравилось, что его собеседник не умнее его самого. Ему вообще нравился этот молчаливый тип, который умеет ценить женскую красоту, Автобус свернул ко дворцу юстиции, находящемуся за парком Эдуарду Седьмого.

— Мы остановимся на минуту, чтобы вы могли здесь сфотографироваться, — пояснила сеньора Магальянис.

— Вы думаете, что все так и будет? — осторожно спросил Дронго.

— Обязательно будет. Посмотрите на ЮАР. Раньше я там часто бывал. Во что они превратили некогда прекрасную страну?! Ее захлестнули грабежи и убийства. Белых убивают прямо на улицах городов. Никто и ничего не может с этим сделать. Квалифицированные специалисты из белого населения устраиваются в других странах, а оставшиеся не хотят учиться и тоже думают только о том, как оттуда сбежать. Вот вам и пример расовой гармонии.

— А ваша собственная страна? — попытался все-таки возразить Дронго. — У вас живет достаточно много афроамериканцев…

— Которые нас ненавидят, — перебил его Кобден. — Повторяю, я не расист. И темнокожие женщины мне нравятся даже больше белых. Скажу вам по секрету, они гораздо более страстные, чем наши бледнолицые подруги, которые засыпают в постели подобно черепахам. Но они нас ненавидят. Даже в Америке, где мы создали им все условия. Недавно президент Буш отменил поправку, гарантирующую поступление в университет темнокожих афроамериканцев даже при наличии гораздо меньшего числа баллов, чем у их белых собратьев. Вы знаете, какой поднялся шум? А Буш был прав, он всего лишь попытался обеспечить реальные права каждого американца независимо от цвета его кожи. Демократы развратили народ необдуманными подачками, и теперь мы пожинаем горькие плоды, — в сердцах произнес Кобден.

Автобус мягко затормозил. Все поднялись, забирая с собой фотоаппараты.

— Вы пойдете сниматься? — спросил Зронго.

— Нет, — ответил Кобден, — терпеть не могу фотографироваться. Это у меня, наверно, профессиональное. Но если вы сделаете снимок наших спутниц, я буду вам благодарен. Очень породистые самочки! Я давно не получал такого удовольствия от одного взгляда на них.

— Хорошо, — улыбнулся Дронго, доставая свой фотоаппарат. Он вышел и подождал у ступенек молодых дам, чтобы помочь им выйти из автобуса.

— У вас приятный спутник, — сказала со смехом Эстелла, — вы решили поухаживать за миллиардером? Или у вас чисто платоническая любовь?

- Между прочим, он пригласил нас на ужин в отель «Ди Лапа», — сообщил Дронго, — всех троих. И по-моему, вы ему очень нравились, сеньора Велозу.

— Если узнаете, что он холостой, сразу мне сообщите, — шутливо предложила Эстелла. — Может быть, я выйду за него замуж и тоже стану миллиардершей. Тогда следующий конгресс пройдет при моем личном спонсорстве. Конечно, если мистер Кобден к тому времени покинет наш бренный мир…

Женщины рассмеялись.

— Хорошо, что он вас не слышит, — заметил Дронго. — Встаньте рядом, я должен вас сфотографировать. Обещал сделать такой снимок мистеру Кобдену. Он серьезно считает, что вы очень красивая пара.

Дронго обратил внимание, что несколько человек не стали выходить из автобуса. Белокурый скандинав, так похожий на перекрашенного азиата, довольно долго колебался и вышел последним. Среди оставшихся в салоне был Чжан Цзинь, который так и не двинулся с места, когда автобус остановился.

— Лучше вы сфотографируйтесь с Зулмирой, — предложила Эстелла, — а я вам помогу. А этот миллиардер пусть помучается. Он еще дорого заплатит за наши фотографии.

— Может, тебе не ходить на ужин? — спросила Зулмира. — Зачем лишний человек. Мы справимся с Эстеллой вдвоем, и наш миллиардер сразу отдаст концы. Не выдержит напряжения. — Молодые женщины снова рассмеялись.

— Какие вы злые и коварные, — покачал головой Дронго. — Давайте встанем втроем, и я попрошу кого-нибудь нас сфотографировать. Сеньор, — обратился он к стоявшему рядом «Пьеро», — вы не будете столь любезны помочь нам?

— Си, сеньор, — ответил «Пьеро», забирая фотоаппарат. Он сделал два снимка и вернул камеру Дронго.

Ив этот момент они услышали, как зазвонил мобильный телефон у Луизы Магальянис. Она достала трубку и, выслушав переданное ей сообщение, негромко вскрикнула. Все невольно посмотрели в ее сторону.

— У нас неприятности, — сообщила Луиза, — умер один из наших делегатов. Приехавшие врачи ничего не смогли сделать.

— Кто умер? — спросил один из делегатов, кажется Россетти.

— Мистер Али Сарман из Индонезии, — сообщила сеньора Магальянис.

Дронго взглянул на «Пьеро». Лицо напарника выражало полную невозмутимость.

— Неужели это вы? — ошеломленно спросил Дронго.

— Зачем? — резонно возразил «Пьеро».  — Я никогда не делаю лишней работы. Только ту, которую мне закажут. Не нужно думать обо мне так плохо.

Он отошел, и Дронго растерянно посмотрел на остальных. Все были смущены этим неожиданным звонком.

— А от чего он умер? — спросил Россетти.

— Врачи говорят, сердечный приступ. Скорее всего инфаркт. Наверное, смена климата и обстановки на него подействовали.

— Не может этого быть! — не успокаивался Россетти. — Если у него было больное сердце, он как врач сам должен был почувствовать симптомы. Но я с ним говорил, он был абсолютно здоров.

— Инфаркт может убить человека внезапно, — вмешался какой-то немец невысокого роста в кепке и с тростью, — никто не знает, когда нас может настичь удар.

— Какое несчастье, — запричитала сеньора Магальянис, — мы с ним только недавно разговаривали. Он так радовался, что ему удалось найти своего китайского коллегу.

Дронго взглянул на автобус. За темными стеклами невозможно было различить лицо Чжан Цзиня. Но он, безусловно, видел реакцию всех присутствующих на известие о смерти индонезийского делегата.

«Почему? — подумал Дронго. — Почему он умер так внезапно? Это неожиданная случайность или ожидаемая закономерность?»

С этой мыслью он пошел к автобусу.