В пятом часу вечера дневное заседание конгресса закончилось, и делегаты разошлись по своим номерам, чтобы немного отдохнуть. Дальнейшая программа предусматривала проведение в семь часов вечера совместного ужина в «Рар Acorda» — одном из самых роскошных ресторанов Лиссабона, расположенном на улице Де Аталайя. Но в это же время Кобден, подтвердивший свое приглашение, устраивал ужин на четверых у себя в номере — президентском сьюите отеля «Ди Лапа».

Отель был открыт в девяносто втором году прошлого века. В принадлежащих ему трех зданиях имелось сто девять номеров. Из них шестнадцать номеров люкс, один президентский номер и один королевский. Кобден занимал президентский номер-сьюит, поскольку в королевском решил остановиться прибывший в Лиссабон с концертами известный американский певец. Разница была лишь в том, что Кобден сам платил за свой номер, а пребывание поп-идола до последнего цента оплачивали организаторы гастролей.

Отель славился своим рестораном итальянской кухни «Киприани». Здесь Кобден и заказал ужин, попросив доставить его в свой номер.

Дронго прохаживался по холлу отеля «Алтиш», дожидаясь, когда же спустятся Эстелла и Зулмира. Молодые женщины немного запаздывали, но это было в порядке вещей.

Зато когда они наконец появились, Дронго с удовольствием отметил, что обе женщины выглядели сегодня особенно великолепно. Зулмира надела черное облегающее платье, а Эстелла, словно решив устроить соревнование со своей подругой и составить ей контраст, была в розовом. Дронго не сомневался, что все мужчины, сидевшие в холле, завидовали ему, когда он усаживал в заранее заказанную машину обеих красавиц.

Автомобиль тронулся в сторону отеля, который вообще-то назывался «Лапа Палас», но который сами португальцы называли «Ди Лапа». Через несколько минут машина остановилась у его главного входа. Дронго и дамы прошествовали в холл, где их ожидала секретарь Франклина Кобдена. Она оказалась молодой темнокожей женщиной из Огайо. Очевидно, Кобден питал некую слабость к женщинам с шоколадным цветом кожи. Секретарь провела гостей в президентский сьюит американского фармацевта, где уже был накрыт стол на четыре персоны.

Когда Дронго и его спутницы проходили по холлу отеля, они увидели Россетти, который о чем-то беседовал с неизвестной им женщиной. Очевидно, у итальянца было назначено тут свидание. Увидев знакомые лица, он явно смутился, но деликатно кивнул всем троим и поспешил со своей дамой в ресторан.

Четырех гостей, сидевших за столиком в сьюите американского миллиардера, обслуживали вышколенные официанты. Кобден весело шутил, рассказывая о своих приключениях. Женщины смеялись, Дронго иногда улыбался. Он был напряжен.

Дронго давно обратил внимание, что в минуты напряжения выпивка на него не особенно действует. Так с ним обычно бывало в самолетах, в которых ему слишком часто приходилось летать. Во время сильной тряски единственное спасение он находил в большой порции спиртного. Очень большой — поскольку водка или коньяк не оказывали никакого эффекта до тех пор, пока он не вливал в себя целую бутылку. На него вообще слабо действовали сильные средства — не только крепкие напитки, но и медикаменты. Обычная для него доза болеутоляющего лекарства для любого другого нормального человека была почти за гранью переносимости.

Кобден перевел разговор на Африку, пользуясь тем, что за столом оказалась сеньора Машаду.

— Я не раз бывал в Зимбабве и могу сказать, что ваш президент Мугабе просто сукин сын! — горячился американец. — Он ведь обещал англичанам, что все будет по-честному. А теперь призывает своих сторонников убивать белых фермеров. Так англичанам и надо! Не нужно было никому верить. Простите меня, сеньора Машаду, но я не люблю вашего президента. И вы извините меня, сеньора Велозу, но это бремя черных — когда вы берете власть и должны понимать интересы белого меньшинства. Хотя бы понимать, я уже не говорю признавать.

— В Бразилии таких проблем не существует, — парировала Эстелла.

— Они существуют во всем мире, — возразил Кобден. — И в Америке, где принимают дурацкие законы о неравенстве белых и черных. Считается, что в университетах черным нужно давать преимущества, и при приеме на работу черные и представители сексуальных меньшинств пользуются большими привилегиями, чем обычный белый гражданин. Разве демократия бывает такой? Те же проблемы и в Европе, и в России, и в Австралии.

— Есть бремя белых, о котором говорил Киплинг, — заметил Дронго, — а есть бремя черных. Когда президентом в Уганде был людоед и мерзавец Иди Амин, он приказывал, чтобы все белые встречали его, стоя на коленях. Представляете, какую радость он испытывал от подобного унижения? А ведь его тоже «вскормили» англичане.

— Цивилизованный мир платит за тех, кого он пытался воспитать, кому давал деньги. В Советском Союзе давали деньги Карлосу Ильичу и Ясиру Арафату. Потом они стали общей головной болью. Я уже не говорю про ирландскую или каталонскую оппозиции, которые тоже получали деньги из Москвы. У нас были точные сведения, — махнул рукой Кобден, — а мы в свою очередь «вскормили» Усаму бен-Ладена и все эти режимы на Ближнем Востоке — от короля Саудовской Аравии до Саддама Хусейна в Ираке. Все они — наше порождение. Иди Амин тоже. Он был нашим союзником.

— Мир сходил с ума, — согласился Дронго. — Он был поделен на две части. А сейчас добавились проблемы наркомании, глобализма и, конечно, терроризма.

— За каждым событием стоят большие деньги, — со знанием дела заметил Кобден. — Каждая проблема порождена деньгами и решается при помощи денег. Вы думаете, что мы победили в Ираке с помощью нашей доблестной армии и нового оружия? Ничего подобного. Мы просто заплатили командирам соединений и ближайшим советникам Саддама, которые нам все сдали. Наши финансисты посчитали и решили, что так будет выгоднее, чем по-настоящему воевать.

— Вы говорите страшные вещи, — всплеснула руками Зулмира. — Слушая вас, начинаешь думать, что в мире нет ничего хорошего.

— Так и есть, — мрачно ответил Кобден, — в мире не осталось ничего хорошего. Скоро мы сами себя уничтожим, и на нашей цивилизации будет поставлен крест. Рано или поздно это произойдет.

— Вы пессимист, — заметил Дронго.

— И очень большой, — согласился Кобден. — А что думаете вы, сеньора Велозу?

— Когда людей доводят до состояния бешенства, они берутся за оружие, — сказала Эстелла. — И я думаю, что так было всегда. Сегодня слишком большой разрыв между богатыми и бедными. И еще богатые начинают презирать неудачников, всех бедных.

— Вы рассуждаете как левый радикал, — усмехнулся Кобден. — Мы никого не презираем, но при этом считаем, что человек имеет право на собственную судьбу и самостоятельное решение всех задач, которые он себе ставит. Я трудился по двадцать часов в сутки, и сегодня, когда слышу разговоры о тяжелой нагрузке на работе, мне становится смешно. Что эти нытики знают о тяжелой работе? Ничего.

— В вас говорит раздражение, — миролюбиво заметил Дронго.

— Внутри меня сидит обычный миллиардер. Жадный и эгоистичный. — Кобден состроил грозную гримасу, и все рассмеялись.

Атмосфера немного разрядилась.

— В вашем отеле нам встретился один знакомый делегат, — припомнил Дронго, — Россетти. Кажется, он пришел сюда с какой-то дамой.

— И вы молчите! — всплеснул руками Кобден. — Сеньор Россетти — руководитель крупной клиники. У них такие связи в Италии! И вы не сказали мне, что он приехал в мой отель! Я сейчас попрошу его подняться со своей спутницей к нам сюда.

Кобден обратился к своему секретарю, вызвав ее через официанта. Секретарь молча выслушала пожелания шефа и удалилась, плавно покачивая бедрами.

— Красивая женщина, — заметила Зулмира. — И очень сексуальная. Вы, наверное, поддерживаете с ней и интимные отношения, сеньор Кобден?

— Никогда. Только деловые, — ответил Кобден, отводя глаза. Стало ясно, что не только.

Женщины переглянулись и насмешливо зафыркали, как бы показывая, что ни на гран не поверили хозяину дома.

— Я хочу выпить за наших очаровательных дам, — поднял бокал Кобден. Сегодня вечером он больше смотрел на Эстеллу, чем на Зулмиру. Хотя обе женщины ему чрезвычайно нравились, было заметно, что в сторону Эстеллы он поглядывал гораздо чаще.

Секретарь вернулась, и вместе с ней пришел Россетти. Со своей новой подругой он уже успел расстаться. Она оказалась гречанкой и ни слова не знала ни на итальянском, ни на английском. «Интересно, — подумал Дронго, — зачем Кобден позвал Россетти? Неужели забыл все, о чем мы договаривались? Хотя сеньор Россетти производит впечатление делового и понимающего человека».

Появившись в комнате, Россетти долго здоровался со всеми присутствующими. После чего поднял бокал и произнес цветистый итальянский тост, пожелав всем доброго здоровья, счастья, успехов и денег. Все весело рассмеялись.

— Наши делегаты поехали в очень хороший ресторан, — сообщил Россетти. — Мне говорили, что он один из самых лучших в Лиссабоне и вообще в Португалии.

— А почему не поехали лично вы? — уточнил Дронго.

— О чем вы говорите?! — даже немного испугался Россетти. — Мне гораздо приятнее находиться в вашей компании, чем с этими… Там есть такие типы — просто на убийц похожи!

У Зулмиры упала вилка. Она, извинившись, хотела поднять ее, но предупредительный официант уже подавал ей новый комплект столового серебра.

— У меня к вам необычная просьба, — внезапно обратился к мистеру Кобдену Дронго. — Не припомните ли вы среди делегатов темнокожего мужчину с золотой цепью на шее? Ворот его рубашки обычно бывает расстегнут.

Задавая вопрос американцу, он при этом внимательно смотрел на остальных. И ясно увидел, как расширились зрачки в глазах одного из гостей, выдавая сильное напряжение и волнение.

— Нет, — ответил Кобден, — такого врача среди делегатов нет. Может быть, это молодой поклонник одной из ваших спутниц? Я не исключаю такой возможности.

— У них нет таких знакомых, — возразил Дронго, — они обе впервые прибыли на конгресс вашей организации.

— Значит, увидят много нового, — улыбнулся Кобден. — Молодцы, девочки, так и нужно. Весь мир будет у вас в кармане!

— За наших прекрасных спутниц, — поддержал его Россетти, поднимая свой бокал.

Кобден немного отпил.

— Всегда приятно чувствовать вкус хорошего вина, — одобрительно сказал он и обратился к одному из официантов: — Мануэль, скажи, чтобы кофе нам подали в гостиной рядом с террасой. Пусть принесут самый лучший кофе! И нальют нам шампанское.

После ужина вся компания, встав из-за стола, перешла в соседнюю комнату. Здесь на столике, накрытом к десерту, приборы были расставлены точно так же, как за ужином. Рядом с каждым уже стояло пять бокалов, наполненных шампанским. Кобден пригласил сначала всех пройти на террасу полюбоваться видом вечернего города. Дронго, задержавшись на мгновение, увидел, как один из гостей Кобдена что-то незаметно бросил в бокал, стоявший рядом с тарелками самого Дронго.

Они вернулись к столу минут через десять. Дронго посмотрел на бокалы. И неожиданно сказал, обращаясь к хозяину номера:

— Дорогой мистер Кобден! Мы с вами так подружились за два дня, что мне кажется, будет правильно, если мы обменяемся своими бокалами и выпьем на брудершафт.

— Лучше пить на брудершафт с женщинами, — улыбнулась Эстелла.

— Ни в коем случае, — возмутилась Зулмира, — не хочу ни с кем выпивать. Потом нужно еще целоваться!

— Не обязательно в губы, — сказал Дронго, протягивая свой бокал Кобдену. — Можно расцеловать своего нового друга и в щеки. Ваше здоровье, мистер Кобден! — Он улыбнулся и подмигнул гостеприимному хозяину.

— Ваше здоровье! — улыбнулся в ответ Кобден.

Россетти, схватив свой бокал, тоже поспешил с ними чокнуться. Кобден сделал несколько глотков. Внезапно бокал выпал у него из рук. Миллиардер схватился за горло.

— Что с вами? — закричал встревоженный Россетти.

Кобден хрипел. Он задыхался. Затем повалился на стол и сполз с него на пол. Несколько раз дернувшись, он затих. Сеньор Россетти поднялся на цыпочки и поглядел через стол.

— Сеньор Кобден! — позвал он дрожащим голосом. И уже обращаясь к Дронго, спросил: — Что с ним?