Он попытался открыть глаза, но почувствовал на лице эту проклятую повязку. И с трудом сдержался, чтобы снова не выругаться. В последние дни он часто и громко ругался. По-русски и по-украински. Кажется, этот чертов француз стал его понимать. Если бы он заранее сказал, что придется пройти через такие испытания, то, возможно, Глущенко бы не согласился. Но теперь отступать уже поздно. Столько дней они держали его в этой клинике, колдуя над его лицом. Теперь уже все позади. Сегодня наконец снимут повязку, и он увидит свое новое лицо. Новое лицо. Интересно, какое оно будет?

Ему показывали какие-то изображения на компьютерах, моделируя, каким он может стать, но эти изображения были какими-то нереальными, не совсем понятными и совсем не похожими на него.

Нужно было сделать все, чтобы наконец избавиться от своего прежнего лица, которое так хорошо знали повсюду в мире. Документы ему уже приготовили. Его наследник – Ринат Шарипов, сын его единокровной сестры, уже подписал все документы, передоверив свое имущество и управление своими активами бельгийскому гражданину Вольдемару Леру. Все было оформлено как полагается, с учетом французских и бельгийских адвокатов. Но неожиданно возникли трудности. Два французских адвоката – Дрюмо и Леклерк, представлявшие интересы Шарипова во Франции, решили оспорить подобное решение своего клиента, настаивая на проверке всех подписанных им документов. Они мотивировали это тем, что он подписывал документы без их согласия и присутствия. В России или на Украине их послали бы так далеко, как только возможно. Во Франции, в этой европейской стране, традиционно уважали закон и юристов. Поэтому они начали проверку.

Карим еще дважды летал в Москву, подписывая все необходимые документы. Глущенко знал, что его племянник ни на что не претендует и с радостью подписывает любые бумаги, которые ему присылает его новый «дядя», о существовании которого он раньше и не подозревал. Самое интересное, что Шарипов жил в его московской квартире и тратил миллионы, даже не задумываясь, как тяжко они достались самому Владимиру Аркадьевичу. Но это были необходимые издержки его преждевременной «смерти». Нужно было громко уйти из этого мира, чтобы потом воскреснуть и снова появиться уже под другим именем. И с другим лицом. Что он и сделал.

Повязка давила на лицо, ему казалось, что он уже никогда не снимет ее, не увидит свое новое лицо в зеркале. Пытка растянулась на несколько дней. Глущенко всегда был деятельным человеком, а здесь он вынужден часами лежать без движения. Или спать, хотя никто не может видеть, что он на самом деле делает. Спит или просто лежит, отдыхает или думает над своими проблемами. Конечно, все проблемы до своей «смерти» устранить не удалось. Сразу появились какие-то типы, которые захотели откусить кусочек от его наследства. Засуетились его бывшие партнеры, забеспокоились его родственники в Киеве. В общем, каждый проявил себя так, как мог проявить, решив, что он уже умер. Но он не умер, а хорошо запомнил поведение каждого из окружавших его людей. Запомнил не для того, чтобы простить. А чтобы помнить и отомстить.

Кто-то вошел в палату. Проклятая повязка, ничего невозможно увидеть. Вот так здесь может появиться неизвестный убийца, который выпустит в него всю обойму, а он не сможет даже увидеть лицо своего палача перед смертью. Но войти просто так в его палату тоже нелегко. У дверей находятся двое охранников.

– Кто? – нетерпеливо спросил Глущенко, не дожидаясь, пока неизвестный подойдет ближе.

– Это я, Карим, – отозвался его начальник охраны.

– Я тебе сто раз говорил, чтобы ты кашлял, когда входишь в палату, – разозлился Глущенко, – чтобы я мог знать, кто ко мне входит.

– Но я кашлял, два раза кашлянул, – удивился Карим, – и даже постучал.

– Я ничего не слышал, – огрызнулся Владимир Аркадьевич. Он понял, что был занят своими мыслями, и не услышал, как Карим входил в палату. А уже потом сработала его сигнальная система. Шестая или седьмая, не в этом суть. Он был как слепой волк, слышал дыхание любого, чувствовал каждый его шаг. Но иногда как человек позволял себе уходить в свои собственные воспоминания.

– Мы звонили вашему племяннику в Москву, – сообщил Карим.

– Не называй его так, – зло сказал Глущенко, – какой он мне племянник. Седьмая вода на киселе. Тоже мне родственник. И моя сестра тоже дура хорошая, нашла за кого замуж выходить. Ты знаешь, я ничего против мусульман не имею. Но когда узнаешь, что твой племянник татарин…

Карим молчал. Он знал, что Глущенко «интернационалист». Он одинаково презирает и не любит представителей всех религий и наций. Никого, кроме самого себя.

– Ему звонили… – Карим не договорил, и Глущенко насторожился, уловив некоторое сомнение в его голосе.

– Что? Кто звонил? Кто ему звонил? Опять эти французские адвокаты?

– «Эстрелла», – сказал только одно слово Карим, и Глущенко замер. Он повертел головой, словно пытаясь определить, откуда исходил звук и где теперь стоит Карим. Затем поднял руку.

– Ты где? – спросил он.

Карим протянул ему руку. Глущенко схватил его руку и сильно сжал.

– Я даже не могу определить, где ты стоишь, – пожаловался он, – я похож на слепого котенка, которого можно легко утопить.

Карим знал, что в подобных случаях лучше молчать, не перебивая своего хозяина.

– «Эстрелла», – с ненавистью повторил Глущенко, – они хотят меня испугать. Что они сказали?

– Они ничего не сказали. Только просили вам передать это сообщение.

– Они позвонили Ринату? – переспросил Глущенко.

– Да.

– Мальчика жалко. Его шлепнуть могут. Раз они знают, что я живой и он мой наследник. Позвони своему брату и скажи, чтобы усилил охрану.

– Уже сказал.

– Хорошо. Помоги мне подняться с кровати, – Глущенко встал, опираясь на руку Карима. Потом снова сел на кровать.

– Когда снимут эту проклятую повязку? – рявкнул он. – Нужно позвать врачей и узнать.

– Сегодня вечером.

– Хорошо. Теперь послушай, что мы будем делать. Ты поедешь в Киев и найдешь моих кузенов. Обоих придурков, которые решили, что я уже спекся. Намекни им, что я живой…

– Они не поверят.

– Тогда перезвони ко мне, и я им расскажу, как вернулся с того света. Пусть соберут ребят. Надежных ребят, человек десять-двенадцать. Пусть сами все проверят. Я этой «Эстрелле» устрою такую встречу, что они сами попросятся на тот свет. Вместо меня.

– Может, самим найти людей? – предложил Карим.

– Ничего ты не понимаешь, – досадливо заявил Глущенко, – мне нужны местные, хохлы с их красными от горилки и сала рожами, а не твои наемные убийцы с Кавказа. Их сразу вычислят, потом найдут того, кто их послал, то есть тебя. А потом выйдут и на меня. Очень легко все просчитать. Твои черножопые друзья и родственники нам не нужны.

Карим убрал руку. Сжал ее в кулак.

– Не обижайся, – почувствовал его состояние Глущенко, – я не тебя имею в виду. Но зачем нам лишние проблемы? Будет лучше, если это грязное дело провернут мои братцы.

– Много людей узнает о том, что вы живы, – напомнил Карим.

– Ничего. Они все равно должны узнать. И переписать на меня некоторые акции, которые они под шумок захватили. Вот сволочи, кузены мои. Каждый хочет оттяпать свой кусок. Говорят, что на Востоке настоящий падишах несколько раз в жизни объявлял о своей смерти. И выяснял, кто и как из его подданных ведет себя. Тех, кто особенно бурно радовался и лез все переделывать, сразу вычисляли. И потом отрубали голову. Так продолжалось несколько раз, пока не оставалось тех, кто мог радоваться. И тех, кто мог предавать. Интересный способ расправиться с лицемерами.

Карим молчал. Его дело слушать и выполнять поручения хозяина. Любые поручения.

– Они все решили, что я умер, – под маской не было видно, как Глущенко усмехается, – пусть так и думают…

– «Эстрелла» знает, – напомнил ему Карим.

– Они меня вычислили, – согласился Глущенко, – поняли, кто такой Леру. И почему все активы я перевел на его имя еще до смерти. Все просчитали. Теперь будут меня искать. Только они не знают, что никто не видел моего лица. Никто, Карим, даже я сам.

Он тихо захохотал. Затем улегся на кровати.

– Поезжай в Киев, – строго приказал он, – и сделай все, как я тебе сказал. А сегодня вечером я отсюда исчезну. Как только снимут эту маску.

– Охрану убрать?

– Нет. Пока нет. Пусть уходят сегодня после восьми вечера. Меня уже к тому времени здесь не будет. Я поменяюсь халатами с врачом и выйду через другую дверь. Он сказал мне, что сзади есть вторая дверь, которая всегда закрыта.

– Есть, – посмотрел в другую сторону Карим.

– И я отсюда уйду. Уйду, как только он снимет мне все эти повязки. И моего лица никто не увидит. Ни один человек, кроме этого врача. Но он будет молчать. Ему невыгодно много болтать.

– Как я вас найду?

– Я сам тебя найду. Мне нужно, чтобы никто не видел моего лица. Ни один человек. А теперь иди, Карим, у тебя мало времени.

Карим повернулся и вышел из комнаты. Глущенко откинул голову на подушку. Сегодня он наконец обретет новое лицо. И тогда он сможет вернуться в общество. Один из самых богатых людей в Европе, так трагически погибший в прошлом году вместе со своей семьей. Его труп так и не нашли, только фрагменты тел. Но это и неудивительно, «он сидел к взорвавшейся бомбе» ближе всех. Зато его супруга почти не пострадала. У нее были такие черты лица, словно она заснула. При воспоминаниях о супруге он едва не взвыл от злости. Прошло уже столько времени, она давно переехала с его виллы на тот свет вместе со своим ублюдком-сыном, которого родила от другого мужчины. Но он все никак не мог успокоиться.

Дело было даже не в том, что она ему изменяла. Даже такую весть он способен был принять и понять. Она не была девственницей, когда он ее брал, и не собиралась хранить супружескую верность. Он тоже не был ангелом по отношению к бывшей жене. Но она позволила себе в разговоре со своим любовником смеяться над мужем, называть его импотентом и извращенцем. При воспоминании об этом разговоре Глущенко каждый раз выходил из себя. Она рассказывала этому слизняку все его тайны. Она смеялась над ним.

У него и раньше были проблемы с женщинами. Когда у него не получалось, он обычно ругал своих партнерш, полагая, что они недостаточно эротичны. Но его жена высмеяла это предположение. Она честно предупредила, что не сможет родить мальчика от него. И вообще у него никогда не будет детей. Она отправилась к врачам и проверила его сперму. Он даже не хотел вспоминать, как она смогла получить эти образцы и каким образом их сохранила. У него было мало этих проклятых сперматозоидов. Врачи были категоричны, у него никогда не будет детей. Глущенко чувствовал себя не просто ущербным. Он был оскорблен и раздавлен. И вдруг он слышит разговор, во время которого жена издевается над его сексуальными возможностями. Вот тогда он и решил, что она должна умереть. Умереть вместе со своим ребенком, рожденным от другого мужчины. Ничего более страшного он не мог придумать.

Он даже застонал от ярости, вспоминая смех своей жены. И ее рассказы. В палату опять кто-то вошел. Глущенко насторожился. Но вошедший уже подходил к нему.

– Сегодня мы наконец вас отпускаем, – радостно заявил врач.

– Да, – согласился Глущенко, – именно сегодня. Мне уже надоело ждать, доктор. Если бы вы только знали, как мне надоело ждать…