Еще вчера он привычно подумал, что пора заехать к Якову Абрамовичу, посоветоваться с ним по поводу новой программы. Но в этот день Павел был загружен больше обычного. К нему не переставая заходили журналисты, он принимал иностранную делегацию, договаривался насчет нового оборудования.

В половине четвертого позвонила Женя. Она хотела уточнить кое-что насчет новой программы, но он быстро ответил, что собирается сам приехать в офис компании. Но вечером опять навалилась целая куча дел, и он не сумел поехать к Хозяину, как обещал.

Павел сам не понимал, какие именно чувства он испытывал. С одной стороны, ему нравилась его работа, нравилось, когда утром к дому подъезжал автомобиль с личным водителем, нравилось, как почтительно его приветствуют в коридорах студии, где он уже научился сановно нести свое тело, отвечая на приветствия легким кивком головы. Ему нравился процесс подготовки программ, в котором он принимал самое непосредственное участие. Ему впервые начало нравиться осознание собственной значимости.

Но с другой стороны…

С другой стороны он уже не был тем журналистом Пашкой Капустиным, который мог так безжалостно и агрессивно терзать своих собеседников во время интервью. Он уже не мог позволить себе выпускать подобные программы в эфир, понимая, что отныне отвечает не только за себя и свою команду, но и за работу всего канала. За непродолжительное время он неуловимо для себя поменялся, превратившись в достаточно осторожного скептика, не любящего рисковать. Ему не хотелось признаваться даже самому себе, что ему нравилось его нынешнее состояние, и он не хотел терять с таким трудом обретенные позиции.

Но он четко знал, что в любой момент мог позвонить Яков Абрамович с конкретными указаниями по той или иной программе. Ему могла позвонить Женя, сухо и строго отчитывающая его за каждый промах, будто он был мальчиком-секретарем и состоял в ее штате. Наконец, ему мог позвонить сам Хозяин, который всегда был чем-то недоволен.

Случай с Курочкиным подтолкнул Павла к осознанию своего выбора. Ему казалось, что молодой журналист уйдет с канала, не будет больше появляться в коридорах студии, опасаясь, что его увидит Капустин, который знает о бесчестном поступке Олега. Но все было наоборот. Курочкин исправно выходил на работу. Встречая Капустина, он вежливо здоровался, не отводя глаз в сторону, словно ничего не произошло. Наглость и ханжество молодого человека потрясли Капустина больше, чем сам процесс взятки.

Именно поэтому новую программу, которая должна была идти завтра вечером в эфир и которую он так и не успел обговорить с Яковом Абрамовичем, Павел решил просмотреть лично, чтобы снова не нарваться на ситуацию, подобную той, что случилась с Курочкиным.

В половине шестого он распорядился показать ему программу. Павел был неплохим оператором, провел уже почти два года на телевидении в качестве ведущего и мог достаточно профессионально судить о качестве той или иной передачи. В общем, она ему понравилась. Выстроенная композиция, сама идея должна была понравиться зрителям. В получасовой программе рассказывалось о проблемах преступности в странах Содружества, о борьбе с нелегальной торговлей наркотиками. Передача была динамичной и интересной. Только просмотрев весь материал, он позвонил Якову Абрамовичу, зная, что тот не уходит домой раньше восьми-девяти часов вечера.

— У нас передача уже смонтирована и готова, — коротко сообщил Павел, — очень интересная, по-моему, получилась. Я думаю, что вам нужно посмотреть.

— А я уже смотрел ее в черновом варианте, — сказал Яков Абрамович, — вчера вечером заезжал, когда вас не было, и просмотрел. Очень интересная задумка. Может получиться, как «Человек и закон» на ОРТ. Только интереснее, гораздо интереснее.

— Вы уже видели передачу? — удивленно переспросил Павел.

Настроение у него сразу испортилось.

— Да, конечно, видел. Мы же с вами договорились, что концепции новых передач будем разрабатывать вместе. Я вас поздравляю, Павел, вы очень неплохо начали.

— Спасибо, — пробормотал он и положил трубку.

И только затем закричал на весь кабинет, позвав своего секретаря. Испуганная девушка, не понимавшая, что именно происходит, вбежала в кабинет, даже забыв взять свой блокнот.

— Славу ко мне позови, — бушевал Капустин, — этого сукина сына, этого тихоню вытащи ко мне!

Девушка побежала выполнять его указание. Он нетерпеливо ходил по кабинету. Наконец дверь открылась и в кабинет протиснулся Слава. Павел гневно взглянул на него. Слава работал с ним еще на прежнем канале, помогая ему готовить передачи. Павел сам настоял, чтобы Слава перешел к нему на канал, собираясь со временем сделать его своим заместителем. Именно поэтому он теперь подскочил к парню и, схватив его за пиджак, принялся неистово трясти.

— Подлец, подонок, подлиза! Незаметно в доверие хочешь втереться? Очки заработать решил…

Ничего не понимающий Слава очумело хлопал глазами. Павел, опомнившись, выпустил его пиджак.

— Пиши заявление по собственному желанию и убирайся отсюда, — гневно закончил он, — подхалим проклятый.

— За что, Павел Николаевич? — испуганно спросил Слава. — Я ведь ничего…

— Он ничего не делал, — не дослушав, перебил его Капустин. — А кто вчера показал материалы нашей новой передачи Якову Абрамовичу? Моя бабушка?

— Какой передачи? — шевелил непослушными губами Слава. Он все еще ничего не понимал.

— Той самой, — огрызнулся Павел, усаживаясь в кресло. Он тяжело вздохнул, расслабил узел галстука. Посмотрел на стоявшего перед ним парня.

— Пиши заявление и убирайся, — закончил он уже без прежнего пафоса.

— Что я сделал? — спросил Слава. — О какой передаче вы говорите?

— О нашей новой передаче «Щит и меч», — нервно напомнил Капустин, — я сам только сегодня посмотрел ее в окончательном варианте. А ты, оказывается, еще вчера показал ее Якову Абрамовичу. Показал без моего согласия. Сволочь, — снова разозлился он и ударил кулаком по столу, — очки лишние зарабатываешь? Только у тебя ничего не получится. Я тебя уволю.

— Но вы ведь сами говорили… — попытался оправдаться парень.

— Что я говорил? Что я тебе говорил? Я тебя привел на этот канал, я тебя человеком сделал, — продолжал бушевать Капустин, — ты кем был до меня? Осветителем? Вот так бы и сидел осветителем за двадцать долларов в месяц. Я тебя в свою программу взял. Потом сюда перетащил. Ты сколько здесь получаешь? Кажется, полторы штуки? Теперь не будешь ничего получать. Пиши заявление и убирайся отсюда.

У парня глаза наполнились слезами, полные щеки затряслись. Казалось, еще мгновение — и он расплачется. Павел понял, что слишком перегнул палку. Посмотрев на стоявшего перед ним Славу, он уже более мягким тоном предложил ему стул:

— Сядь сначала, а то ты сейчас свалишься.

Парень, казалось, был близок к обмороку.

— Тебе кто разрешил показывать эту передачу без моего согласия? — спросил Павел.

— Но вы ведь сами говорили… — снова попытался оправдаться Слава.

— Я помню, что говорил, — строго заметил Павел. — Но все равно ты не должен был этого делать. Кто угодно, но только не ты. Как ты мог без моего согласия показать кому-нибудь эту передачу? Может, я вообще не хотел ее никому показывать.

— Но вы сами говорили, что Якову Абрамовичу можно показывать все что угодно. Даже черновые материалы, — все-таки вставил парень.

— Много чего я говорил, — уже гораздо более спокойным тоном сказал Капустин, — все равно ты мой человек. Ты обязан был об этом всегда помнить. Почему мне не сказали, что Яков Абрамович смотрел эту передачу?

— Он приехал вчера вечером. Было уже поздно, — попытался объяснить Слава, — поэтому мы не стали вас беспокоить. Он попросил показать нам будущую передачу. Мы ему сказали, что она еще не смонтирована. Тогда он попросил показать ему черновой вариант.

— И вы показали?

Парень опустил голову. Щеки снова запылали ярким румянцем. Так притворяться нельзя, подумал Капустин.

— Что он еще сказал? — спросил Павел.

— Ничего. Посмотрел. Поднялся, сказал «спасибо» и уехал. Ничего больше не сказал. Ни одного слова. Я бы никому не показывал этой передачи, но вы ведь сами приказали показывать все Якову Абрамовичу, все, что он ни попросит.

— Но почему мне потом не сказали?

— А я сегодня два раза звонил к вам, чтобы сказать, но вы мне все время говорили, что заняты.

Это было правдой. Слава действительно два раза звонил ему, и оба раза Капустин бросал трубку, даже не выслушав его до конца. Наступило долгое молчание.

— Ладно, — махнул рукой Павел, — иди работай. Но чтобы больше без моего согласия никому и ничего не показывал!

Парень поднялся, кивнул головой и поспешил выйти из кабинета, пока его отпускали. Когда дверь закрылась, Павел огорченно откинулся на спинку кресла. Вообще-то Слава был прав. Ведь это он приказал всем сотрудникам телевидения предоставлять любой материал для просмотра Якову Абрамовичу и Жене. Отменить это указание он никогда не посмеет, это Павел уже хорошо себе представлял. А изменить что-либо ему не разрешат. Значит, нужно предупредить всех ответственных сотрудников, что о любом просмотре они должны информировать только его самого, лично.

Он вызвал секретаря.

— Позови ко мне начальника отдела кадров, — приказал он.

— Она давно ушла, Павел Николаевич, — виновато прошептала девушка, словно это была ее личная вина, — уже рабочий день кончился, — добавила она нерешительно, опасаясь, что шеф узреет в этом намек на ее собственное личное время. Но он не узрел. Просто отключился и рассерженно побарабанил пальцами по столу.

Потом поднял трубку, вспомнив, что давно не виделся со Светланой. Ему нужно было сейчас разрядиться, отвлечься, выпустить из себя накопившуюся энергию, устроить себе нечто вроде разрядки. Он набрал ее номер, но никто не отвечал. Подождав, он с раздражением швырнул трубку обратно.

«Потаскушка, — без гнева подумал он, — наверно, где-нибудь гуляет, а потом будет клясться, что ждала только меня».

Сам факт, что Яков Абрамович мог просмотреть передачу, даже не проинформировав его об этом, был неприятен. Но он был унизителен еще и потому, что подобный контроль не исключался и в будущем. И против этого Павел ничего не мог поделать. Это были те условия игры, которые он принял, перейдя на работу в этот кабинет. Он не мог сменить условия игры. Он мог при желании вообще выйти из игры. Но такого желания у него пока не было.

Павел вдруг вспомнил про девушку, с которой встречался несколько лет назад, когда был оператором и когда все казалось таким однозначным и правильным. Девушку звали Катя. Тогда ему казалось, что все может получиться по-другому. Но на телевидении оказалось слишком много работы. После смерти Миронова все начало стремительно меняться, уходили одни ведущие, приходили другие. Его стали выдвигать, и как-то само собой получилось, что они с Катей стали реже видеться, а потом и совсем перестали звонить друг другу. Нет, они не поссорились, не разругались. Просто их отношения стали затухать, как затухает высоко взятая нота, когда за ней не следует остальная мелодия.

Он тогда просто перестал ей звонить. К тому времени у него появились новые интересы, новые знакомые. С Катей было достаточно трудно, особых вольностей она ему не позволяла, и он мог рассчитывать на ее уступки до определенного предела. Это ему быстро надоело, как вообще любому мужчине надоедает долго ухаживать за женщиной, не имея никаких результатов своих усилий. Только очень сильные мужчины могут себе позволить быть рыцарями. Капустин не был ни сильным мужчиной, ни рыцарем. Светлана Рожко, с которой он к этому времени познакомился, его вполне устраивала. И как женщина, и просто как знакомая. Они начали встречаться уже после второй или третьей их встречи, и это было куда приятнее, чем долгие разговоры с Катей и безуспешные попытки преодолеть ее сопротивление. Света была доступнее и проще. И он предпочел более легкий путь.

Павел снова забарабанил пальцами и вдруг, решительно придвинув к себе телефон, набрал Катин номер. Ответил какой-то мужской голос, и он разочарованно положил трубку. Прошло два года. Катя, наверно, уже успела выйти замуж.

Он оглядел кабинет. После ухода Косенко он поменял здесь некоторые детали, выбросив старые книги и старые гравюры, которые Косенко все никак не забирал. Если ничего не изменится, этот кабинет должен стать началом его триумфа, началом его восхождения. Проработав два года на телевидении, он знал, какую силу можно обрести с помощью голубого экрана, вырастая до размеров всенародно любимого ведущего, и как легко эту силу растерять, превратившись в давно забытого и некогда популярного диктора на телевидении.

Почему-то он снова набрал номер Кати. Узнаю, вышла ли она замуж, и положу трубку, твердо решил он. Снова ответил все тот же мужской голос.

— Простите, — прокашлялся Капустин. Ему всегда казалось, что его голос легко узнаваем, — вы не могли бы позвать Катю?

— Нет, — весело сказал мужчина, — вы не туда попали. Здесь нет никакой Кати.

— Простите. Я, кажется, ошибся номером, — пробормотал он, быстро положив трубку.

Может, он действительно ошибся, начал вспоминать Павел. Конечно, так и есть. Вместо тройки он набрал девятку. Нужно по-другому. Он снова начал торопливо набирать номер телефона, словно боясь опоздать. На этот раз ответили после четвертого гудка.

— Слушаю вас, — сказал женский голос.

Это была она. Это был ее голос.

— Катя, — глухо сказал он, — это ты, Катя?

— Да, — сказала она, — кто это говорит?

Он еще не успел ответить, когда она охнула на другом конце провода.

— Это ты, Павел? — спросила она.

— Здравствуй, Катя. — Отчего-то было грустно и немного стыдно, словно он обманул и бросил тогда девушку. — Как у тебя дела?

— Все хорошо, все в порядке. Как у тебя? Ты ведь теперь очень известный человек. Я смотрю все передачи с твоим участием.

— Известный, — почему-то согласился он, — как твоя мама? Она тогда сильно болела, — вспомнил он, — извини, если я…

— Нет-нет, — перебила она его, — все в порядке. Она поправилась. Сейчас живет у брата. У нас все в порядке.

Он помолчал. Потом вдруг спросил, словно бросаясь в омут:

— Ты вышла замуж?

— Нет, — ответила она, и он почувствовал, как остановившееся на мгновение сердце забилось сильнее.

— А ты женился? — спросила, в свою очередь, она.

— Нет, — выдохнул он.

Они снова помолчали. О самом главном они уже успели спросить друг друга.

— Можно я к тебе приеду? — спросил Павел.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Ты помнишь адрес?

— Конечно.

Он боялся, что она откажет.

— Хорошо, приезжай, — разрешила она.

Он положил трубку осторожно, словно опасаясь, что Катя передумает. Посмотрел на телефонный аппарат. И поднялся, чтобы выйти из-за стола. Именно в этот момент зазвонил телефон. Это был его прямой городской телефон, о котором почти никто не знал. Он с ненавистью посмотрел на аппарат, но снял трубку. Это был Хозяин.

— Приезжай ко мне, — сказал Александр Юрьевич тоном, не терпящим возражений, — и как можно быстрее.

— Да, — так же глухо ответил Павел, — я сейчас приеду. Конечно, я сейчас приеду.