Глава 1

Они продолжали играть в шахматы. И как обычно, Эдгар Вейдеманис его побеждал. Дронго сопротивлялся изо всех сил, но давление белых было слишком явным, и стало понятно, что черные не смогут долго держаться.

– Потрясающая способность играть до конца, – сказал Вейдеманис, – ты никогда не сдаешься, даже когда результат очевиден.

– Пытаюсь держаться, – согласился Дронго, – ты все-таки не гроссмейстер и можешь ошибиться.

– Уже нет, – возразил Эдгар, – здесь все понятно. Я постараюсь тебя дожать. Мне нравится, когда я тебя обыгрываю. С твоим аналитическим мышлением. Я сам удивляюсь своим победам.

– Мое мышление годится для распутывания сложных криминальных задач, и оно отличается от аналитических способностей шахматиста, – задумчиво произнес Дронго. – Иначе самыми великими сыщиками были бы Фишер или Каспаров.

– Возможно, – согласился Вейдеманис, – тебе шах, и ты можешь сделать единственный ход, чтобы спасти своего короля. А через три хода получишь гарантированный мат.

Дронго минуту анализировал позицию. Затем в знак согласия кивнул.

– Дожал, – сказал он, – победил. Признаю свое поражение.

– Уже неплохо, – пробормотал Эдгар, – обычно ты играешь до последнего хода.

Они поднялись и прошли на кухню. Вейдеманис приготовил себе кофе, Дронго налил себе чай. Они сидели на небольшой кухне у Эдгара, где обычно устраивали своеобразные посиделки с обменами мнений по конкретным вопросам. Оба были высокого роста. Лысоватый брюнет Дронго и шатен Вейдеманис с роскошной копной волос были совсем не похожи друг на друга. Но у обоих было нечто схожее – внимательные, умные глаза всепонимающих и мыслящих людей. Выражение глаз, которое невозможно изменить или подделать. Только у Дронго были глаза волка, а у Вейдеманиса – рыси.

– Нам уже два раза звонил Леонид Кружков, – напомнил Эдгар.

Их небольшой офис находился на проспекте Мира, где обычно работали Леонид Кружков и его супруга, которые принимали посетителей, отправляли нужные факсы и документы, читали приходившие письма. Иногда там появлялся Эдгар Вейдеманис, еще реже и сам Дронго.

– Опять звонила эта дама, – догадался Дронго.

– Да, – кивнул Эдгар, – Раиса Тихоновна Долгоносова. Просит о встрече. Настаивает, говорит, что у нее очень важное дело.

– Она звонила две недели назад, когда я улетал в Хельсинки, – вспомнил Дронго.

– И тогда просила о срочной встрече. И сейчас два дня подряд звонит и просит встречи с тобой.

– Видимо, дело не очень срочное, если она звонила две недели назад и за это время не нашла никого, с кем можно было переговорить.

– А может, она не хочет обращаться к другим людям, – заметил Вейдеманис, – и ей нужен именно ты.

– Ты становишься подхалимом. Мог бы иногда и поддаваться в шахматы, чтобы быть более органичным, – пошутил Дронго.

– И тем не менее она хочет встретиться именно с тобой, – напомнил Эдгар. – Или ты не хочешь с ней встречаться?

– Раз она так настойчиво звонит, значит, у нее действительно важное дело, – вздохнул Дронго. – Ладно, давай ей позвоним и назначим встречу. Только пусть она приедет к тебе домой. А то моя квартира уже постепенно превращается в проходной двор.

– У тебя две одинаковые квартиры в Москве и в Баку, – рассмеялся Вейдеманис, – и каждый раз, когда я попадаю в какую-нибудь из них, я чувствую, что схожу с ума, настолько они похожи. Но я отлично понимаю, что ты сделал это намеренно. Но ты прав. Необязательно принимать всех гостей у себя дома. Я перезвоню Кружкову, пусть Долгоносова мне позвонит. Постараюсь понять, какое у нее важное дело.

Он достал телефон и стал звонить Кружкову, чтобы он дал номер его мобильного Раисе Тихоновне и она перезвонила на его телефон. Подключил к мобильнику провод с наушниками, чтобы Дронго мог услышать их разговор.

Ждать пришлось недолго. Она перезвонила ровно через минуту.

– Я вас слушаю, – сказал Вейдеманис, отвечая на ее звонок.

– Вас беспокоит Раиса Тихоновна Долгоносова, – услышал он взволнованный голос женщины, – мне срочно нужен господин Дронго. Если вы разрешите так вас называть.

– Я не Дронго, – ответил Эдгар, – я всего лишь его помощник. Я могу узнать, какое у вас к нему дело?

– Очень важное и срочное, – пояснила женщина, – мне нужен именно такой человек.

– Вы можете объяснить – почему?

– Полагаю, что смогу. Дело в том, что я сестра недавно умершего академика Николая Тихоновича Долгоносова. И мне нужно срочно встретиться с господином экспертом.

– По какому вопросу?

– По вопросу смерти моего брата, – объявила Раиса Тихоновна.

– Что с ним случилось?

– Он умер. Все так считают. Но я абсолютно уверена, что его убили. И именно по этому поводу хотела встретиться с господином Дронго.

– Вы говорили об этом в прокуратуре?

– Да. Но там не хотят меня слушать. Я всего лишь его сестра, а не супруга, которая категорически настаивает на его естественной смерти.

Вейдеманис взглянул на Дронго. Тот кивнул.

– Хорошо, – сказал Эдгар, – когда вы можете приехать?

– Когда угодно. Хоть сейчас.

– Тогда запишите мой адрес. Я живу на Чистопрудном бульваре, – объяснил Вейдеманис и продиктовал адрес. – Господин эксперт может принять вас у меня в квартире.

– Это удобно?

– Думаю, что да.

– Могу приехать через полчаса. Вас устроит?

Вейдеманис снова посмотрел на Дронго. И тот опять кивнул.

– Устроит, – подтвердил Эдгар. – Когда подъедете, позвоните, и я продиктую вам номер шифра для замка в подъезде.

Он отключил связь. Взглянул на Дронго, ожидая его объяснений.

– Судя по голосу, ей лет шестьдесят, – сказал Дронго, – говорит четко, чувствуются интеллект, высшее образование, умение концентрироваться и мыслить. Видимо, дело очень неприятное и крайне важное для нее, если она столько времени пытается выйти именно на меня. И судя по тому, что она доберется до нас за тридцать минут, она живет где-то рядом. Иначе с учетом московских пробок она добиралась бы к нам несколько часов. Давай посмотрим в Интернете, что у нас есть по этому академику Долгоносову.

Вейдеманис принес свой ноутбук и начал поиски сведений об умершем ученом. И уже через несколько минут они знали, что Николай Тихонович Долгоносов работал директором московского института, занимающегося проблемами технических разработок для гидростанций. Он умер четыре месяца назад в возрасте пятидесяти шести лет. В биографии отмечалось, что умер скоропостижно, от обширного инфаркта. Отмечалось, что он был спортсменом, в молодости занимался легкой атлетикой, альпинизмом. Дважды совершал восхождение на Эльбрус. Сестра назвала его академиком, но он был членом-корреспондентом Российской академии наук и после отставки академика Старжинского последние шесть лет возглавлял институт. Сам Старжинский, выйдя на пенсию, в возрасте восьмидесяти трех лет остался работать в учреждении консультантом Долгоносова. Он был два раза женат и имел дочь, которой исполнилось двадцать восемь лет. Она жила в Лондоне еще со студенческой поры. Осталась там и вышла замуж за гражданина Великобритании.

– Ничего особенного, – разочарованно произнес Вейдеманис, дочитав вместе с Дронго информацию об умершем директоре. – Может, институт был какой-то засекреченный?

– Не похоже, – сказал Дронго, – обычное оборудование для гидростанций. Обрати внимание, что ушедший на пенсию Старжинский, несмотря на свой преклонный возраст, остался работать в институте консультантом. Значит, у Долгоносова не конфликтный, коммуникабельный характер.

– Похоже, – согласился Эдгар, – и возможно, его сестре не понравилась внезапная смерть брата от обширного инфаркта. У спортсменов такое иногда случается. Особенно после пятидесяти. Они продолжают считать себя молодыми живчиками и надрываются. Может, он по-прежнему пытался заниматься спортом, своим альпинизмом или еще чем-нибудь и поэтому умер.

– Два раза женат, – напомнил Дронго, – интересно, когда он женился во второй раз?

– Думаешь, его довела молодая супруга? – рассмеялся Эдгар.

– Пока ничего не думаю. Но интересно узнать, когда он женился во второй раз. И вообще, зачем нас так настойчиво ищет его сестра?

Минут через двадцать позвонила Раиса Тихоновна, и еще через две минуты она уже звонила в дверь квартиры Вейдеманиса. Вошедшей женщине было действительно около шестидесяти. Тщательно уложенные волосы, неплохой макияж, было очевидно, что она следила за своей внешностью. Хороший маникюр, элегантное серое платье, несколько кокетливый шарф, правильные черты лица, большие карие глаза. Дронго вежливо поздоровался. Он не любил протягивать руку женщинам, убежденный в том, что руки знакомым дамам нужно целовать при встрече, а не пожимать в дружеских рукопожатиях.

– Меня обычно называют Дронго, – сказал он женщине.

– Я знаю, – кивнула она, – мне вас описывали.

Раиса Тихоновна прошла в небольшую гостиную и устроилась за столом. Напротив сели Дронго и Вейдеманис.

– Это мой друг и напарник Эдгар Вейдеманис, – представил хозяина квартиры Дронго, – у меня не бывает от него секретов. И в его присутствии вы можете все говорить.

– Примерно как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, – улыбнулась женщина, – не удивляйтесь. Я филолог по образованию, работаю в педагогическом вузе, заведующая кафедрой. Специалист по английской литературе.

– Очень приятно, – отозвался Дронго. – Очевидно, вас привело сюда какое-то конкретное событие?

– Конечно. И я рассчитываю на вашу помощь.

– Что именно произошло?

– У меня убили брата, – пояснила Раиса Тихоновна, – и я убеждена, что его именно убили. Хотя в прокуратуре считают, что он умер от обычного инфаркта. Но я прекрасно знаю, что мой брат никогда не болел, был очень крепким человеком и не жаловался на сердце. В молодости занимался легкой атлетикой, был почти профессиональным альпинистом.

– Иногда умирают и крепкие люди, – сказал Дронго, – к сожалению, такой конец неизбежен для каждого из живущих. Я понимаю, что этими словами не смогу утешить вас, но почему вы считаете, что его убили? Только потому, что он был спортсменом и не мог неожиданно умереть?

– Не только поэтому, – призналась она.

– Тогда почему? Только сначала ответьте мне на самый главный вопрос. Вскрытие тела проводилось?

– Нет. Конечно, нет. И поэтому я так возмущаюсь.

– Тогда давайте по порядку. Что с ним случилось? И почему вы считаете, что его убили?

– Он был физически очень крепким человеком, – повторила она.

– Простите. Это вы уже говорили…

– Да, разумеется. Дело в том… – Она замялась, словно не решаясь дальше говорить. Помедлила. И с некоторым усилием произнесла: – Дело в том, что мой брат был женат во второй раз. На молодой особе, которая моложе его больше чем на двадцать лет. У них разница с его дочерью всего лишь пять или шесть лет. Он развелся со своей супругой еще десять лет назад и два года назад женился на этой особе.

– Которая вам сразу не понравилась, – предположил Дронго.

– Которая мне не понравилась тогда и которая мне не нравится теперь еще больше, – призналась Раиса Тихоновна.

– Мужчины в его возрасте часто предпочитают молодых женщин. Это нормально.

– Она самая настоящая авантюристка, – с возмущением произнесла гостья, – можете себе представить, что на момент их знакомства она была замужем. Муж ее работал в этом институте. Обычный кандидат наук. Они жили в трехкомнатной хрущевке вместе с маленьким сыном. И можете себе представить, что уже через год после знакомства этой особы с моим братом она переезжает жить к нему, в его пятикомнатную квартиру, и забирает туда своего сына. Пока она еще была замужем за другим человеком и формально оставалась его супругой. И только через некоторое время, после того, как она официально развелась, мой брат узаконил их отношения и даже усыновил ее мальчика. Вот такая неприятная история.

– Я не обижу вас, если скажу, что пока не вижу ничего неприятного? Таких случаев сколько угодно. И ответственные мужчины обычно не бросают детей своих жен от предыдущих браков, – возразил Дронго.

– Вы, видимо, меня не поняли. Она не просто ушла от мужа-неудачника, – сказала Раиса Тихоновна, – она ушла из трехкомнатной хрущевки к другому мужчине. Директору института, у которого большая квартира и финансовые возможности. Из рейсовых автобусов и метро она пересела в его персональную машину с водителем, который и сейчас обслуживает их семью. Она перевела сына из обычной школы, находившейся в пригороде, где они жили, в элитную московскую школу, за которую тоже платил мой брат. Нужно было видеть, как она изменилась. Об этом говорили все в их институте. Дорвалась до денег. Она работала обычным методистом с зарплатой уборщицы; когда получила статус супруги без пяти минут академика – вообще бросила работу. Я понимаю, что кажусь несколько странной, возможно, даже не совсем корректной, но это правда, и мне особенно обидно за мою племянницу, его единственную дочь Алену.

– Почему? – спросил Вейдеманис.

– Когда умер мой брат, выяснилось, что по нашим российским законам все имущество, квартира, дача, две машины, деньги в банках принадлежат его супруге, – быстро пояснила Раиса Тихоновна, – причем все его наследство делится абсолютно недопустимым образом. Половина имущества сразу отходит супруге. А оставшаяся половина делится между ней и ее несовершеннолетним сыном, которого усыновил мой несчастный брат. Моя племянница могла бы претендовать в лучшем случае на одну треть половины наследства своего отца, если бы была несовершеннолетней. Юристы, к которым она обратилась, считают, что она может вообще ничего не получить. Вот такие издевательские законы.

– Такие законы во многих странах мира, – возразил Дронго. – А вы считаете это несправедливым?

– Конечно. Абсолютно несправедливым. Она прожила с Колей только два года. И за это время стала не только его основной наследницей, но и вынудила его усыновить своего сына при живом отце.

– Я понимаю ваше возмущение, но это был выбор вашего брата.

– Да, разумеется. И я бы не стала так возмущаться. Но слишком вызывающе вела себя его новая супруга. Через несколько дней после его смерти она демонстративно улетела отдыхать куда-то в Европу. Согласитесь, что нужно было хотя бы немного подождать для приличия. Нас это всех очень покоробило.

– Все, что вы сказали, возможно, недопустимо с моральной точки зрения, – признался Дронго, – но я не увидел здесь ничего криминального.

– Сейчас поймете, – убежденно произнесла Раиса Тихоновна. – Дело в том, что у меня есть конкретные доказательства. Это была не обычная смерть. Она убила моего брата, чтобы получить наследство и его имущество. А сейчас снова готова сойтись со своим бывшим мужем. Это была настоящая западня для моего несчастного брата, в которую его сознательно заманили только для того, чтобы завладеть его имуществом. Вы можете себе представить, что я обратилась в прокуратуру и мне объяснили, что я не являюсь его самым близким родственником? Оказывается, сначала идут мужья и жены, потом дети, потом родители, затем внуки и внучки, дедушки и бабушки. И только потом братья и сестры. Наследники четвертой очереди. Такая вопиющая несправедливость.

– Почему не производилось вскрытие тела, если он так неожиданно умер?

– Об этом я и говорю. Ее сестра работает заместителем главного врача поликлиники, откуда приехали врачи. И выдали справку, что это была смерть от обширного инфаркта. Я уверена, что это поддельная справка. Мне стоило очень больших трудов узнать, что старшая сестра супруги, или, вернее, вдовы моего брата, работает в той же поликлинике, где выдали эту справку.

Дронго и Вейдеманис переглянулись. Оба подумали об одном и том же. Интеллигентная женщина, профессор, заведующая кафедрой, не могла и не хотела примириться даже не с неожиданной смертью брата, а с тем, что его наследство достается его второй молодой супруге, которая, по мнению сестры, была явно недостойна подобного подарка судьбы.

– Со справкой понятно, – сказал Дронго, – но почему вы так уверены, что его именно убили?

– У меня есть доказательства, – призналась Раиса Тихоновна, – и именно поэтому я искала вас, чтобы обо всем рассказать.

 

Глава 2

Нужно было услышать эти слова, почувствовать внутреннее ожесточение женщины, чтобы понять, как именно ей дался визит к эксперту.

– Я вас внимательно слушаю, – отозвался Дронго.

– Именно поэтому я к вам пришла, – взволнованно произнесла гостья, – иначе я бы не стала настаивать, если бы мои подозрения постепенно не переросли в уверенность. Дело даже не в том, что молодая супруга моего брата получила его наследство. В конце концов, это действительно был его самостоятельный выбор. Возможно, она ему действительно нравилась. И усыновить ее сына он тоже решил сам, хотя понятно, что не без воздействия со стороны своей жены. Но сейчас дело не в этом. Кажется, древнеримские юристы говорили, что в каждом деле нужно искать, кому было выгодно это преступление. И именно поэтому я с полным основанием могу утверждать, что выгоду от смерти моего брата получила именно его супруга.

– Это я уже понял. Но вы говорили, что у вас есть доказательства, – терпеливо напомнил Дронго.

– Есть, – уверенно кивнула Раиса Тихоновна. – Дело в том, что мой брат неожиданно почувствовал себя плохо в кабинете, примерно в пять часов вечера. И уже через несколько минут, когда приехала «Скорая помощь», он был без сознания. Все случилось внезапно. При этом утром, именно в тот день, мы с ним разговаривали. Не скрою, он был в плохом настроении, сказал, что у него появились проблемы на работе. Но твердо обещал вечером заехать ко мне домой. А в половине шестого его уже не стало.

– Но вы говорили об убийстве, – снова напомнил Дронго.

– Да. Именно убийство. Дело в том, что я разговаривала с его секретарем. Офелия Никагосян. Молодая женщина, которая работала с моим братом последние полтора года. И она с абсолютной уверенностью вспомнила, что последним, кто заходил в кабинет моего брата, была его молодая супруга. Теперь вы понимаете? Она ушла, и буквально через несколько минут он почувствовал себя плохо и потерял сознание.

– Возможно, они поссорились и ему стало плохо, – предположил Вейдеманис.

– Нет, – убежденно ответила Раиса Тихоновна, – он даже вышел из своего кабинета и проводил супругу до лифта. А потом вернулся к себе в кабинет. А через несколько минут позвонил Офелии, сообщил, что чувствует себя плохо, и попросил принести ему валидол. Когда она через минуту внесла лекарство, он уже лежал на полу.

– И только на этом основании вы считаете, что произошло убийство? – спросил Дронго.

– Я в этом убеждена. – Раиса Тихоновна поправила прическу, достала носовой платок. Но подумав, положила его обратно в сумочку. Дронго обратил внимание на ее сумочку. Она была от известной французской фирмы.

– Вы замужем? – неожиданно спросил он.

Женщина удивленно взглянула на него.

– Какое это имеет отношение к убийству моего брата? – изумленно спросила Раиса Тихоновна. – Или вы считаете, что у меня есть какие-то комплексы по отношению к семейным ценностям?

– Нет, я обратил внимание на вашу сумочку, – пояснил Дронго. – Такие сумки стоят около двух тысяч долларов. На руках у вас изящные часики с мелкими бриллиантами, которые стоят не меньше десяти. А когда вы доставали носовой платок из сумочки, там мелькнула синяя крышка известного крема, который в самой Англии стоит не меньше пятидесяти фунтов. Такие покупки позволяют себе не самые бедные женщины.

– А разве я пришла к вам поплакаться о своем финансовом положении? Или вы считаете, что я не хотела отдавать наследство моего брата его второй супруге именно потому, что нуждалась в его деньгах? – Было заметно, как она нервничает. У нее даже покраснели щеки.

– Успокойтесь, – посоветовал Дронго, – именно поэтому я и уточнил. Вы состоятельная женщина, которая не смогла бы обеспечить себе подобную жизнь зарплатой даже профессора и доктора филологических наук. У вас на пальце обручальное кольцо. Оно выглядит скромно. А вот другое кольцо очень дорогое. Это «Де Бирс», если я не ошибаюсь…

– Не ошибаетесь. – Она улыбнулась, впервые за время разговора.

– И судя по всему, это подарок вашего супруга, – предположил Дронго.

– Да. На нашу серебряную свадьбу. Он тогда подарил мне это кольцо, – сообщила Раиса Тихоновна.

– Прекрасно. Это то, что мне нужно было услышать. Обычно в подобных случаях недовольные родственники подают в суд и не признают прав наследников именно в силу своих личных претензий на имущество своего родственника. Но у вас нет личных мотивов, и я понимаю, как вы переживаете из-за смерти своего брата.

– Конечно, нет. Я не претендую ни на одну копейку его денег. Хотя в его прежней квартире были картины, купленные еще нашим отцом. Но бог с ними. Самое неприятное, если они достанутся человеку, возможно, причастному к смерти моего брата. Мне даже страшно подумать об этом. Что касается моего имущественного положения, то вы, разумеется, правы. На мою зарплату доктора наук можно покупать только пустую пудреницу от этих фирм и никак не такую сумочку. Дело в том, что мой супруг работает вице-президентом крупной компании и владеет пакетом акций некоторых других компаний. Конечно, мы не нуждаемся в деньгах моего брата. Но мною движет чувство справедливости. И еще самое главное: я любила своего брата.

– Почему не настояли на вскрытии?

– В тот момент было просто неудобно. Я же вам объяснила, что все произошло быстро. И похороны состоялись через два дня. А сестра его супруги работает в поликлинике, где выдавали справку о смерти. Разве вы не знаете, что многие родственники умерших не хотят, чтобы потрошили тела их близких? Я тогда и подумать не могла о чем-то криминальном. Но когда я встретилась с Офелией и узнала, что последним визитером у моего брата была его жена, я начала подозревать эту особу в злом умысле. И не забывайте, как неприлично она поступила, почти сразу уехав гулять куда-то в Европу. Такая безутешная и веселая вдова, – с раздражением добавила Раиса Тихоновна.

– Когда есть подозрения, нужно обращаться в прокуратуру и требовать эксгумации тела, – пояснил Дронго, – экспертиза может все точно выяснить.

– Не может, – печально произнесла гостья, – в том то все и дело, что не может. Супруга моего брата кремировала его тело. Якобы он сам просил ее об этом, хотя я никогда не слышала подобных глупостей. И сейчас нет никаких доказательств его убийства. Кстати, это тоже навело меня на очень нехорошие мысли… – Она помолчала и неожиданно сказала: – Я прекрасно понимаю, что выгляжу несколько нелепо. Такая экзальтированная дамочка, которая упрекает молодую родственницу в убийстве своего брата. Не скрою, мне она не нравилась с самого начала. Интересно, что он усыновил ее сына от первого брака, а она даже не подумала удочерить его родную дочь. Хотя понятно, что она и не могла претендовать на подобное материнство. У них всего несколько лет разницы. Мой брат любил молодых и красивых женщин, тем более таких ярких блондинок европейского типа. Она ведь литовка по отцу и караимка по матери.

– Как ее зовут?

– Далвида Моркунас. Сейчас соответственно Далвида Долгоносова. Можете себе представить, что ее супруг до сих пор работает в том самом институте. Калестинас Моркунас. Я все время думаю о том, как они встречались с моим братом и о чем могли разговаривать. Мне тяжело об этом вспоминать.

– А Моркунас не был в тот день на приеме у вашего брата? – спросил Эдгар.

– Да. Он заходил к нему вместе со своим научным руководителем. Я об этом тоже подумала и навела справки. У них в институте пропускная система, и никто не может войти и выйти просто так. Калестинас был весь день в институте, но находился в лаборатории со всеми сотрудниками.

– Иногда убийцы сознательно готовят себе алиби, чтобы избежать подозрений, – пояснил Дронго, – но это можно проверить. Кто сейчас работает директором института?

– Ростом Нугзарович Окрошидзе, – ответила гостья, – очень перспективный и знающий профессор, доктор наук. Он был заместителем директора и сейчас исполняет его обязанности. Относительно молодой, ему только недавно исполнилось сорок лет. Не женат, развелся несколько лет назад, прекрасно воспитанный, умница, эрудит. Работал несколько лет в Германии. Хорошо знает немецкий и английский.

– Он сидит в кабинете вашего брата?

– Не знаю. Наверно. Он был заместителем по науке. Может быть, я не уточняла. Там есть еще другой заместитель, по хозяйственным вопросам. Вилен Захарович Балакин. Он еще более молод. Лет тридцать пять, не больше. Мой брат считал его своим воспитанником. Балакин не ученый, он раньше работал помощником директора института. А потом мой брат специально для него ввел должность заместителя директора по хозяйственным вопросам. Балакин изумительный человек. Добрый, отзывчивый, всегда готовый прийти на помощь. Там вообще прекрасный коллектив. Они все были на похоронах моего брата. Нужно было видеть, как переживали сотрудницы института, как они плакали. Николая Тихоновича любили все. Его нельзя было не любить.

– Окрошидзе был на похоронах?

– И даже выступал. Там был такой запоминающийся митинг. Можете не поверить, но на похороны пришел и Калестинас, первый супруг Далвиды.

– Он подходил к своей бывшей жене?

– Не помню. Не знаю. Кажется, нет. Я была в таком состоянии. Все время плакала. Мне казалось, что мой младший брат будет жить вечно. Наш отец жил до восьмидесяти лет. Мама тоже умерла, когда ей было восемьдесят два. Я никогда не могла даже представить себе, что буду на его похоронах. – Женщина тяжело вздохнула. – Я только помню, что меня поддерживали его дочь и секретарь. Такая отзывчивая молодая женщина.

– Как долго она работала с Николаем Тихоновичем?

– Офелия работала с ним уже полтора года.

– Сколько ей лет?

– Тридцать или тридцать пять. Где-то в этом районе.

– И где она работала раньше?

– Не знаю. Не интересовалась. Но последние полтора года трудилась с моим братом, это я знаю точно.

– Красивая женщина?

– Довольно эффектная, – кивнула Раиса Тихоновна, – признаюсь, что ваши вопросы меня несколько смущают. Какое это имеет отношение к смерти моего брата?

– Самое прямое. Он любил окружать себя молодыми и красивыми женщинами?

– Как и всякий мужчина. Он был относительно молод, хорошо одевался, был по-спортивному подтянут. Никогда не курил, не злоупотреблял спиртным. Производил впечатление на женщин. Мне всегда казалось, что Ростом Нугзарович подсознательно старается подражать стилю моего брата. Тоже носит галстуки и платочек в нагрудном кармане. Тоже любит дорогие парфюмы и галстуки ручной работы. Даже купил квартиру в новом доме, недалеко от дома Николая Тихоновича. Конечно, у него не такой дорогой дом и нет охранника. И жил он на одиннадцатом этаже. Но все равно было понятно, что он изо всех сил пытается походить на моего брата. В общем, «с кем поведешься». Они с Балакиным смотрели в рот Николаю.

– И Офелию взял на работу Николай Тихонович?

– Конечно. Я не совсем понимаю смысла ваших вопросов.

– Секретарь могла приревновать его к молодой супруге?

– Нет. Не думаю. Мой брат при всем своем демократизме очень умело держал дистанцию между собой и остальными людьми. Он никогда в жизни не стал бы встречаться со своим секретарем. Это просто невозможно. До такой низости он бы никогда не опустился. Он слишком уважал себя. Не забывайте, что Николай был директором института и членом-корреспондентом Академии наук. Между прочим, на предстоящих выборах в Академию он являлся самым реальным кандидатом в академики и почти наверняка прошел бы, если бы не случилось это несчастье.

– Там были и другие претенденты? Я имею в виду, в самом институте?

– Думаете, его убили из-за выборов в академики? – саркастически спросила Раиса Тихоновна.

– Нет, не думаю. Просто хочу знать, имелись ли конкуренты в самом институте?

– Вряд ли. Он был единственный членом-корреспондентом в их институте. Вы беретесь мне помочь?

Дронго взглянул на Вейдеманиса, словно спрашивая его совета. Тот молчал, предоставив право выбора своему другу и напарнику.

– Вы можете не беспокоиться, – прервала затянувшееся молчание Раиса Тихоновна, – если дело касается оплаты гонорара за вашу работу…

– Меня этот вопрос беспокоит меньше всего, – ответил Дронго, – дело в том, что вы должны себе ясно представлять наши будущие отношения. Я не гарантирую никаких результатов своих поисков. Возможно, ваш брат действительно умер от обширного инфаркта. Возможно, его молодая супруга не имеет никакого отношения к смерти Николая Тихоновича. И наконец, возможно, что вы правы, и его смерть была не естественной. Но и в этом случае вполне вероятно, что я могу потерпеть фиаско и не доказать вину конкретного лица, решившего совершить преступление. Вы меня понимаете? Я бы хотел, чтобы в этом вопросе у вас не было никаких иллюзий.

– Понимаю. Вы не даете гарантий. Я с этим согласна. Но я должна хотя бы знать причины смерти моего брата.

Дронго снова взглянул на Вейдеманиса. И тот снова промолчал, чувствуя на себе этот взгляд.

– Хорошо, – согласился Дронго, – я постараюсь хотя бы попытаться узнать, от чего именно умер ваш брат. Если это вас устраивает. А уже потом мы начнем поиски возможных преступников, если они, конечно, появятся.

– Спасибо. Это все, что мне нужно. Что касается гонорара…

– Это вы обсудите завтра с господином Кружковым, – перебил женщину Дронго. – Это не самое важное в наших отношениях.

– Да, конечно, конечно. Я все понимаю. Извините.

Она поднялась. Мужчины поднялись одновременно.

– Вот моя визитная карточка, – протянула свою карточку Раиса Тихоновна, – можете звонить в любое время. Там указан и мой мобильный телефон.

– Спасибо, – Дронго проводил ее до двери. Пожал руку на прощание. Когда она ушла, вернулся в гостиную.

– Идем на кухню, – предложил Вейдеманис, – я заварю свежий чай.

На кухне было тепло и уютно.

– Что ты думаешь об этом? – спросил Эдгар.

– Пока не знаю. Но согласись, что все странно. При такой хорошей наследственности – ведь его родители умерли, когда им было за восемьдесят, – он внезапно умирает. А еще он спортсмен и альпинист. Ты ведь прекрасно знаешь, что я люблю читать исторические энциклопедии. И я обратил внимание на невероятную закономерность. Члены одной семьи – дед, отец и сын или родные братья, как правило, умирают примерно в одном и том же возрасте. Фантастическая предопределенность и закономерность. Например, отец Ленина – Илья Николаевич Ульянов – умер в пятьдесят пять лет, а его сын – в пятьдесят четыре. Хотя его мать жила больше восьмидесяти, а некоторые дети дожили до семидесяти. Обмануть судьбу практически невозможно, если ее, конечно, не сломать или насильственно изменить. Иногда начинаешь верить в некий рок, предопределенность, записанную еще до твоего рождения. Поэтому я подумал, что нужно хотя бы проверить – почему он умер. Это во-первых. Во-вторых, мне интересны отношения в этом институте, когда первый и второй муж работали вместе, причем первый в подчинении у второго, и это их не особенно смущало. Ты знаешь много таких случаев?

– Только поэтому?

– Ну и, наконец, интуиция. Не знаю почему, но мне кажется, что я должен проверить это дело, чтобы убедиться в естественной смерти Николая Тихоновича Долгоносова.

– Ты думаешь, что эксперты смогут что-то установить по кучке оставшегося от него пепла? Это практически невозможно.

– Не думаю. Но я постараюсь убедить нового директора пустить меня в кабинет умершего. Нужно попросить, чтобы Раиса Тихоновна позвонила Офелии и предупредила о нашем визите. Конечно, нужно осмотреть кабинет погибшего. Не говоря уже о том, что нужно попытаться исследовать одежду умершего. Если ее еще не выбросили или не отдали в чистку.

– Пойдешь к вдове?

– Обязательно. Я думаю, что ей тоже будет спокойнее. Иначе слухи о его неестественной смерти будут все время ее нервировать. Если она, конечно, не виновна.

– А если виновна? Ты не подумал, что наша гостья может оказаться права и вдова действительно отравила своего мужа, чтобы завладеть его состоянием? В нашей практике такие случаи иногда встречались.

– Если вдова не полная дура, то она должна понимать, что первой подозреваемой будет именно она. Судя по тому, как она успешно поменяла первого мужа на второго и вынудила второго мужа довольно быстро усыновить ее сына, она совсем не глупа. Возможно, Раиса Тихоновна права, утверждая, что у Далвиды был расчет, когда она выходила замуж за ее брата. Но расчет совершить убийство с целью завладения наследством слишком невероятен для обычного человека. Решиться на подобное может не каждый. Это как некий рубеж Рубикона, перейдя который ты понимаешь, что обратной дороги не будет и ничего изменить уже невозможно. А самое главное – зачем? Зачем убивать своего мужа, благодаря которому ты ездишь в хорошей машине, отдыхаешь на дорогих курортах, твой сын ходит в престижную школу и ты становишься уважаемой и состоятельной женой без пяти минут академика. Она, наоборот, должна заботиться, чтобы он жил долго.

– Тогда она не могла быть убийцей, и не следовало вообще браться за это расследование, – сказал Вейдеманис, наливая чай своему напарнику и себе кофе с молоком.

– Я уже дал согласие, – напомнил Дронго, – теперь нужно переговорить сначала с его секретарем, а затем с исполняющим обязанности директора института. Посмотрим, что у нас получится. Возможно, само расследование завершится быстро, в течение одного-двух дней, и мы с полным основанием будем утверждать, что это была естественная смерть от инфаркта.

Вейдеманис, соглашаясь, кивнул. Оба даже не подозревали, что начинают расследование, где загадочная череда убийств и смертей станет поводом к разгадке тайны, за которой будет скрываться истинный убийца.

 

Глава 3

Институт находился на Волгоградском проспекте, и уже к десяти часам утра Дронго и Вейдеманис подъехали к зданию, чтобы заказать пропуск. Оказалось, что без предварительной заявки пропуск им не выпишут. Пришлось звонить Офелии, чей телефон любезно предоставила Раиса Тихоновна.

– Я вас слушаю, – ответила секретарь. Голос был приятный, грудной, без акцента.

– С вами говорит эксперт Дронго, – представился он, – вчера вечером Раиса Тихоновна должна была предупредить вас о нашем возможном визите.

– Да, она мне звонила, – подтвердила Офелия, – но я думала, что мы встретимся где-нибудь в другом месте. Не в нашем институте.

– А мне казалось, что будет лучше, если мы поговорим с вами именно на вашем рабочем месте, – подчеркнул Дронго.

– Это невозможно, – неожиданно ответила Офелия, – наш новый директор не разрешает никому выдавать пропуска без его личного согласия. Или согласия заместителя директора. У нас сейчас новые правила. Никто не может выписать пропуск, не согласовав его с руководством.

– Разве вы оборонный институт или особо секретный? – спросил Дронго.

– Нет, конечно. Но сейчас новые порядки.

– Их ввел Ростом Нугзарович?

– Да. На следующий день после похорон.

– Почему? Он чего-то боится?

– Не знаю. Раньше так не было. Любой сотрудник института мог выписать пропуск. А сейчас нельзя. Может, я выйду к вам в перерыве? – предложила Офелия.

– Мы хотели войти в ваше здание, – напомнил Дронго, – и переговорить не только с вами.

– Не знаю. Если разрешит Ростом Нугзарович. Я могу соединить вас с ним, если вы перезвоните по городскому.

– Хорошо, – согласился Дронго. – Дайте мне номер вашего городского телефона.

Секретарь продиктовала номер, и он перезвонил.

– Сейчас соединяю, – ответила Офелия. Он услышал, как она говорит по селектору исполняющему обязанности директора:

– Вам звонит эксперт господин Дронго. Он хочет с вами переговорить.

– Какой эксперт? – недовольно спросил Ростом Нугзарович. – Я не знаю никакого эксперта Дранго.

– Дронго, – поправила его секретарь.

– Не знаю никакого Дронго, – повторил Окрошидзе.

– Он просит соединить его с вами, – терпеливо объяснила Офелия.

– Хорошо. Я возьму трубку. Соедините.

Дронго услышал голос директора. Он говорил с характерным грузинским акцентом.

– Слушаю вас.

– Говорит эксперт Дронго. Извините, что беспокою вас, Ростом Нугзарович, но нам нужно срочно увидеться.

– По какому вопросу?

– К нам обратилась сестра вашего бывшего директора Николая Тихоновича, которая утверждает, что смерть ее брата вызвала у нее определенные вопросы.

– Она сошла с ума! – недовольно произнес Ростом Нугзарович. – Я знаю, о чем вы говорите. Раиса Тихоновна считает, что ее брата убили. Я понимаю, что она потрясена смертью близкого человека, но так тоже нельзя себя вести. Она экзальтированная дама, которая начиталась детективов. У нас не колония и не бандитская малина, а серьезный институт, где работает больше двухсот человек. У нас четырнадцать кандидатов наук и три доктора. И среди них нет убийц или отравителей, как ей кажется. Уверяю вас, что любой человек в нашем институте как минимум рассмеется, услышав такое предположение. Или решит, что сказавший подобную чепуху не совсем нормальный человек. Она пыталась говорить со мной на эту тему, но я сразу ей объяснил, что это малопродуктивное и бесполезное занятие. Но она не успокоилась и решила найти эксперта. Вы, наверно, частный детектив?

– Да, – сдержанно ответил Дронго.

– Тем более. Хочу вам сразу сказать, что я не разрешу будоражить коллектив и проводить здесь частные расследования. Для этого есть прокуратура, полиция, следователи. Извините, но я считаю, что Раиса Тихоновна просто не знает, о чем говорит. Тем более что супруга покойного тоже против подобных расследований.

– Но мы хотели переговорить…

– Я все сказал, – прервал его Ростом Нугзарович, – пока я здесь директор, вы сюда не войдете и никаких расследований проводить не будете. Извините, мне нужно ехать на совещание. До свидания.

Он положил трубку. Дронго невесело взглянул на Эдгара.

– Вот так начинается наше расследование, – сказал он, – Окрошидзе не хочет нас пускать в институт и считает, что Раиса Тихоновна напрасно попросила нас о дополнительном расследовании.

– Я думаю, что его можно понять, – вздохнул Вейдеманис, – он прав. Здесь научный институт, а не поселение для уголовной шпаны.

– Он сказал мне примерно то же самое, – ответил Дронго, – и судя по всему, нас в институт просто не пустят.

– И ты отступишь?

– Я часто отступал в своей жизни?

Эдгар улыбнулся.

– Не отступал, – согласился он, – но директор не хочет тебя пускать. Что ты будешь делать?

– Подожду минут двадцать, – пояснил Дронго, – он сказал, что сейчас уедет. А его секретарь еще до этого сообщила мне, что разрешение на вход в здание института могут выписывать исполняющий обязанности директора сам Окрошидзе и его заместитель. Вчера Раиса Тихоновна похвалила второго заместителя, который был помощником ее брата. Кажется, Вилен Захарович Балакин. Вот ему я и позвоню через двадцать минут.

– А если он тоже откажет? Не захочет ссориться с новым директором? Что будем делать?

– Пойдем на штурм, – улыбнулся Дронго. – Что-нибудь придумаем и в этом случае. Мне нужно войти в институт и увидеть кабинет, где так скоропостижно скончался Николай Тихонович. Будем надеяться, что Балакин окажется более терпеливым к странностям сестры его бывшего покровителя.

Через двадцать минут он снова перезвонил Офелии.

– Ваш шеф уехал? – уточнил Дронго.

– Уехал, – шепотом сообщила Офелия, – ему очень не понравилось, что вы позвонили. Просил больше с вами не соединять.

– Понятно. А с Виленом Захаровичем можете соединить?

– Конечно, могу. Он сейчас на месте. Только не говорите, что вы разговаривали с Окрошидзе, иначе он ему перезвонит и не даст вам разрешения, – также шепотом произнесла Офелия.

И почти сразу Дронго услышал голос Балакина.

– Извините, что я вас беспокою, Вилен Захарович, – начал Дронго. – Дело в том, что я частный эксперт и провожу расследование по просьбе сестры вашего бывшего директора Раисы Тихоновны Долгоносовой, которую вы наверняка знаете.

– Знаю и очень уважаю, – ответил Балакин.

– Именно поэтому я хотел бы войти к вам в институт и переговорить с некоторыми сотрудниками. Если вы, конечно, разрешите мне вместе с напарником войти в ваш институт.

– Я все понимаю, – сказал Балакин, – Раиса Тихоновна считает, что ее мужа отравили или убили.

– А вы так не считаете?

– Я не знаю. Но он действительно умер неожиданно. И эта внезапная и непонятная смерть вызывает много вопросов. В том числе и у сотрудников нашего института. Будет правильно, если вы проведете свое расследование. Возможно, именно так нам удастся успокоить людей.

– Спасибо. Постараюсь. Когда я могу к вам войти?

– Где вы находитесь?

– Напротив вашего института.

– Тогда прямо сейчас. Я выпишу вам пропуск.

– Спасибо. Нас двое. Сейчас я продиктую вам наши фамилии и паспортные данные.

Дронго продиктовал обе фамилии, закончил разговор и негромко сообщил Эдгару:

– Балакин выпишет нам пропуска. Теперь мы можем войти в институт. Легче было попасть на какое-то оборонное предприятие, – проворчал он.

Они подошли к входу. Здесь стоял охранник, и чуть в стороне сидела пожилая женщина за деревянной стойкой. Дронго приблизился к мужчине.

– Нам должны были выписать пропуск, – сказал он.

– Вы в институт или в компанию? – спросил охранник.

– Простите, я не совсем понимаю, – удивился Дронго, – в какую компанию?

– А куда вы пришли? – в свою очередь, не понял охранник. – Если вы хотите пройти в институт, то пропуска вам выпишут там, – он показал на пожилую женщину, – а если хотите пройти в компанию, то мне должны позвонить и предупредить о вашем визите.

– У вас арендуют помещения? – догадался Дронго.

– Да, – кивнул охранник, – в левом основном здании находится сам институт. А правое здание и подсобные помещения сданы в аренду компании «Феникс». У них есть свой вход через двор или можно пройти отсюда по коридору. Если вам в институт, то подойдите и выпишите пропуска.

Дронго приблизился к пожилой вахтерше и назвал фамилии. Она, ничего не спрашивая, выписала пропуска и протянула их гостям. Охранник внимательно прочитал оба пропуска, сверил с паспортами, удовлетворенно кивнул и пропустил их внутрь.

– Как подняться к господину Балакину? – спросил Дронго.

– Четвертый этаж, – ответил охранник.

Кабина лифта была старая и явно нуждалась в обновлении. Они поднялись на четвертый этаж и направились по коридору. У таблички с фамилией Балакина остановились. Вошли в приемную. Там сидела женщина лет пятидесяти, работавшая на компьютере. Увидев вошедших, она подняла голову.

– Что вам нужно?

– Здравствуйте. Мы к Вилену Захаровичу, – сообщил Дронго.

– Проходите, – разрешила женщина, продолжая работать.

Они вошли в небольшой скромный кабинет заместителя директора. Навстречу поднялся молодой мужчина лет тридцати пяти. Лысоватый, в очках, узкое лицо, выступающие скулы, светлые глаза. Он протянул руку вошедшим.

– Балакин, – назвал он свою фамилию.

– Меня обычно называют Дронго, – представился эксперт, – а это мой напарник господин Эдгар Вейдеманис.

– Очень приятно. Садитесь, господа, – предложил Балакин.

Они уселись за стол.

– Вы уже знаете, зачем мы сюда пришли, – начал Дронго, – Раиса Тихоновна пришла к нам и попросила помощи. Она считает, смерть ее брата была не случайной и он не мог умереть от обычного инфаркта. Вы давно его знали?

– Много лет. Я пришел сюда сразу после института, – ответил Балакин.

– Вы были его помощником?

– Да. И смею считать, что знал его довольно хорошо.

– Он когда-нибудь жаловался на сердце?

– Что вы, – улыбнулся Балакин, – у него было превосходное здоровье. Спортсмен, альпинист. В молодости занимался легкой атлетикой. Даже пятиборьем. И не выглядел на свои годы. У нас была разница почти в двадцать лет, но я казался чуть ли не старше его. Очевидно, я слишком быстро начал терять свои волосы.

– Ничего, – успокоил собеседника Дронго, – у лысой головы есть хорошее свойство. В молодости выглядите старше своих лет, зато в старости гораздо моложе. Не видна седина.

Все трое рассмеялись.

– Наверно, вы правы, – согласился Балакин.

– И вы тоже считаете смерть Николая Тихоновича подозрительной?

– Я бы не сказал, что она подозрительная. Скорее странная.

– Раиса Тихоновна вспомнила, что он говорил ей о каких-то неприятностях на работе в день своей смерти. Вы ничего не знаете?

– Какие неприятности? – развел руками Балакин. – Его все любили и уважали. Нет, она, наверно, не так его поняла. У нас не могло быть никаких неприятностей в институте. Возможно, имелись неприятности личного плана и он не желал огорчать свою сестру.

– В каком смысле?

– Я бы не хотел об этом говорить. Вы ведь наверняка встречались с Раисой Тихоновной и она высказала вам некоторые претензии в адрес Далвиды Марковны.

– Боюсь, что она была не совсем объективна. Ее явно раздражала молодая супруга брата.

– Возможно, она была субъективна, – согласился Балакин, – но мы все считали, что он совершил непродуманный поступок, когда позволил себе так увлечься молодой женщиной.

– Почему?

– Есть несколько причин. Первая – это разница в возрасте. Скорее даже не в возрасте, а в мировоззрении. Все-таки двадцать лет. По национальности она литовка, и у нее иной менталитет. Как она сама считала, более продвинутый и западный.

– А другие причины?

– Ее супруг, – пояснил Балакин, – вы понимаете, насколько это было не совсем удобно и непривычно. Ведь он по-прежнему работает в нашем институте, и все знали о том, что супруга Калестинаса Моркунаса ушла от него к директору института. Согласитесь, что это вызывало определенные кривотолки и пересуды. Не всегда приятного свойства. Калестинас должен был защищать докторскую еще два года назад. Но пока отложил свою защиту, и, возможно, именно в силу этих причин. Ведь его научным руководителем был сам Николай Тихонович, и именно поэтому они так часто встречались с семьей Моркунаса.

Дронго взглянул на Эдгара. Тот с мрачным видом кивнул. Конечно, ситуация была более чем странная. Молодая женщина уходила от мужа к его научному руководителю. И понятно, что муж уже не мог или не хотел защищать диссертацию. Дронго понял все, что не сказал ему его напарник. Снова обращаясь к Балакину, он спросил:

– Как вы считаете, подозрения Раисы Тихоновны обоснованны? Я имею в виду против Далвиды Марковны?

– Вы ставите меня в неловкое положение, – признался Балакин, – меньше всего мне хочется подозревать вдову Николая Тихоновича. Мне не хотелось бы об этом говорить. Но у них в последнее время были разногласия. Я ведь часто приезжал к ним на дачу, где они обычно оставались. В последние месяцы молодая женщина часто уезжала за границу, оставалась в городском доме с сыном, тогда как сам Николай Тихонович жил один за городом. Мне это казалось неправильным, ведь у него была молодая, красивая супруга. Но я предпочитал бы не комментировать их отношения.

– Значит, они не жили вместе?

– Я так не сказал. Просто я обратил внимание, что он часто оставался на даче один. Конечно, не совсем один. Там были пожилые кухарка и сторож. Они семейная пара, которая уже давно там живет и присматривает за дачей в отсутствие хозяев. Но эта ситуация мне тоже казалось странной.

– Вы хотите сказать, что Далвида Марковна не всегда приезжала к мужу на дачу, предпочитая оставаться в городе? – уточнил удивленный таким обстоятельством Вейдеманис.

– Да. Именно так. Не всегда.

На этот раз Эдгар выразительно взглянул на Дронго.

– Скажите, Вилен Захарович, у вашего бывшего директора могли быть личные враги в институте? – спросил Дронго. – Если, конечно, не считать его сложных отношений с бывшим мужем его второй супруги.

– Не знаю. Не думаю, – ответил Балакин.

– А какие у него были отношения с его секретарем? С госпожой Никагосян?

– Нормальные. Отношения шефа с секретарем. Офелия – женщина эффектная, легко возбудимая, иногда излишне эмоциональная, но компетентный и исполнительный сотрудник.

– Она работала с Николаем Тихоновичем только полтора года?

– Вы и это знаете. Да, именно столько. Перешла к нам из смежного института, где числилась лаборанткой. Она неплохо знает английский язык, и Николай Тихонович решил, что Офелия будет ему полезна в качестве личного секретаря. Он и пригласил ее на работу. Хотя быстро выяснилось, что английским она владеет очень слабо.

– А прежний секретарь? Кто работал до госпожи Никагосян?

– Людмила Дичарова. Она уволилась полтора года назад. Вот она в совершенстве знала английский язык. И была очень компетентным сотрудником. Но подала заявление по собственному желанию.

– Как раз перед приходом нового секретаря?

– Да, – не очень решительно подтвердил Балакин, – но об этом тоже лучше не говорить. Во всяком случае, в стенах нашего института.

– Почему?

– Муж Дичаровой не разрешил ей оставаться работать в институте. Знаете, у нас ненормированный рабочий день. Иногда Николай Тихонович задерживался, и естественно, задерживалась и его секретарь. Несколько раз нам приходилось довольно поздно отвозить ее домой. Ее супругу это не нравилось. Он устраивал ей сцены ревности, о которых знал весь институт. Дело закончилось тем, что она была вынуждена уволиться. И тогда Долгоносов нашел нового секретаря.

– То есть Дичарова уволилась не из-за прихода новой сотрудницы?

– Конечно, нет. Она вполне устраивала своего шефа. Но ее мужу не нравилась эта работа, и она подала заявление. Тогда Николай Тихонович сам нашел себе нового секретаря.

– Мы могли бы поговорить с госпожой Никагосян?

– Конечно. Она сидит в приемной директора. Сейчас там исполняющий обязанности директора Ростом Нугзарович. Но его нет в институте, он уехал на совещание. Как раз удобный момент, чтобы вы могли переговорить с Офелией.

– Какие у нее были отношения с Далвидой Марковной?

– Какие могут быть отношения между двумя молодыми женщинами, каждая из которых много времени проводит рядом с мужчиной? – улыбнулся Балакин. – Конечно, натянутые. Они примерно одного возраста. Далвида Марковна не замечала Офелию, считая ее… обычной работницей своего мужа. А Офелия, в свою очередь, нервничала, замечая подобное отношение. Но внешне это никак не проявлялось.

– Я могу задать вам несколько личных вопросов, касающихся вашего бывшего шефа? – неожиданно спросил Дронго.

– Смотря какие, – насторожился Балакин. – Не забывайте, что он умер, а о покойных говорят либо хорошо, либо никак.

– Это зависит от точки зрения, – пояснил Дронго. – Как вы считаете, он был увлекающимся человеком?

– Вы имеете в виду отношение к женскому полу?

– В первую очередь.

– Думаю, что да. Он развелся более десяти лет назад. Жил один. Мог позволить себе встречаться с кем угодно. Почти академик, директор института, состоятельный человек, доктор наук. Умел красиво говорить, хорошо одевался. Женщинам он очень нравился. И ему нравились женщины. Он был сибаритом.

– И с Далвидой Марковной он встречался еще до того, как они узаконили свои отношения?

– Конечно. Или вы думаете, что они сначала поженились, а потом начали встречаться? – снова улыбнулся Балакин. – Только не спрашивайте меня, как относился к этому ее супруг. Наверняка ему не нравилась вся эта история.

– А с Офелией у Долгоносова ничего не было? Никаких личных отношений?

– Я не буду отвечать на этот вопрос. О покойниках либо…

– Вы уже это сказали. Значит, отношения были, если о них нельзя говорить.

– Никаких комментариев, – с непроницаемым лицом проговорил Балакин и неожиданно добавил: – Это тоже не самое страшное в жизни нормального мужчины.

– Согласен. Судя по всему, ваш бывший директор института был человеком любвеобильным.

– И никогда не скрывал этого, – согласился Балакин. – Я помню одну известную актрису, с которой он встречался несколько месяцев. Я же говорил, что он пользовался большой популярностью у женщин. И отвечал им взаимностью.

– Значит, у мужа Дичаровой были все основания требовать ухода своей супруги с этой работы? – вмешался Вейдеманис.

– Опять без комментариев, – развел руками Балакин, – давайте закончим эту щекотливую тему. Вы должны меня понимать.

– У вас есть координаты Дичаровой? – уточнил Дронго.

– У меня их, конечно, нет. Но в отделе кадров можно поискать, там наверняка остались номер телефона и ее домашний адрес.

– Вы можете попросить дать нам нужную информацию?

– Да, конечно, – Балакин поднял трубку и набрал номер. – Павел Степанович, найдите срочно все данные на Дичарову, – попросил он.

Очевидно, начальник отдела кадров что-то возразил.

– Мне известно, что она давно уволилась, – поморщился Балакин, – но у вас должны были остаться номера ее телефонов и домашний адрес. Я ведь знаю, как работают бывшие сотрудники милиции. Хотя сейчас ваше ведомство называется полицией. Да, я вас прошу.

Он положил трубку и покачал головой:

– Это Кошкин, наш начальник отдела кадров, бывший майор милиции. Работал руководителем спецкомендатуры, уволен из органов восемь лет назад, когда двое его подопечных были найдены убитыми за пятьдесят километров от места их обитания. Такой черствый сухарь, трудно даже представить. – Балакин улыбнулся, а потом спросил: – Вы пройдете в приемную? Я зайду в отдел кадров и принесу вам бумагу. Отсюда по коридору до конца. Там наша приемная.

– Спасибо, – поднялся Дронго, – вы нам очень помогли.

– Не за что, – поднялся следом Балакин, – я обязан этому человеку своей карьерой и всегда буду вспоминать о нем с теплотой. И еще одна просьба. Не нужно говорить Офелии, что именно я разрешил вам сюда войти. Если спросит, вы можете сказать, что прошли через другой вход. Там работает компания «Феникс», и ее гости иногда случайно заходят к нам, минуя нашу охрану. Я бы не хотел начинать конфликтовать с Ростомом Нугзаровичем сразу после того, как его назначили исполняющим обязанности директора института.

– Договорились, – согласился Дронго, – можете не беспокоиться.

 

Глава 4

В приемной директора сидела молодая женщина с ярко накрашенными губами, подведенными глазами, большой грудью, запоминающимися формами и роскошными черными волосами. При появлении двух высоких незнакомцев она удивленно подняла брови и, мягко улыбнувшись, уточнила:

– Это вы господа эксперты? Значит, вам все-таки удалось сюда пройти?

– Воспользовались специальными парашютами, – пошутил Дронго. – Здравствуйте, Офелия.

Она поднялась со стула. Волна парфюма ударила в нос. Женщина протянула руку, и они по очереди пожали ее. Собственно, уже после этого можно было уходить. Эта красивая женщина меньше всего была похожа на исполнительного секретаря, которую берут для тяжелой работы. Скорее в качестве красивого антуража или для ублажения собственной плоти, подумали одновременно оба напарника.

– Садитесь, господа, – пригласила Офелия, показывая на диваны, стоящие в приемной, – я только не знаю имени вашего напарника.

Есть женщины, которые умеют говорить с таким придыханием, что любой мужчина-собеседник в их присутствии чувствует себя почти победителем, мужское эго которого возрастает с каждым ее словом. Она словно подчеркивает превосходство мужчины и готовность подчиниться его прихотям.

– Эдгар Вейдеманис, – представил напарника Дронго.

– Очень приятно.

– Прежде всего простите, что мы беспокоим вас на работе, – начал Дронго, – мы хотели уточнить некоторые детали, связанные с неожиданной смертью вашего бывшего директора.

– Понимаю, – сделала грустные глаза Офелия. – Меня уже спрашивала об этом Раиса Тихоновна. Она очень переживает из-за смерти брата. Мы все очень переживаем, – вздохнула она.

– У вас были хорошие отношения?

– Замечательные. Он был настоящим мужчиной, – снова вздохнула она, – во всех смыслах этого слова.

– Вы перешли сюда из другого института?

– Да. Николай Тихонович сам меня пригласил.

– Вы были знакомы с вашей предшественницей? С госпожой Дичаровой.

– Нет. Она ушла до того, как я сюда пришла. Пришлось учиться на ходу. Сначала было сложно. Потом приспособилась.

– Вы были здесь в тот день, когда скоропостижно скончался Николай Тихонович, – напомнил Дронго, – вы можете вспомнить, кто именно к нему заходил?

– Последней к нему заходила его жена, – сразу поменяла тон Офелия. – Я говорила об этом Раисе Тихоновне.

– И ему сразу стало плохо?

– Нет, не сразу. Через несколько минут. Он позвонил и попросил принести валидол. Я так удивилась. Перезвонила в отдел кадров, там у нас начальник отдела с больным сердцем, попросила принести валидол. Когда я вошла в кабинет, Николай Тихонович уже лежал на полу. Я так перепугалась, бросилась к нему, попыталась ему помочь. Но он был уже без сознания. Я сразу вызвала «Скорую помощь», позвала Ростома Нугзаровича. Он сидел у Николая Тихоновича почти больше часа. Он и прибежал, чтобы помочь. Даже пытался сделать искусственное дыхание. Но уже ничего не помогало.

Она поправила прическу.

– Вы можете показать его кабинет? – неожиданно попросил Дронго.

– Конечно. Только вы ничего не трогайте. Это сейчас кабинет Ростома Нугзаровича. Он будет очень недоволен, если узнает, что я разговаривала с вами без его разрешения. И тем более, если узнает, что я пустила вас сюда, пока его не было.

– Он не узнает, – успокоил Офелию Дронго, – если вы сами не скажете, то мы обещаем ничего не говорить.

– Идемте. – Она поднялась и прошла в кабинет директора.

Оба напарника двинулись следом за ней. Кабинет был большой, метров на семьдесят. Просторный, залитый светом из трех больших окон. Тяжелый массивный стол, кожаное кресло. Длинный стол для заседаний, рассчитанный на восемнадцать человек. В углу мягкие кресла и столик. Одну стену занимали шкафы с книгами. За спиной директора тоже находились шкафы с книгами.

– У него была комната отдыха? – спросил Дронго.

– Нет, – ответила Офелия, – никогда не было. И у работавшего здесь много лет Льва Абрамовича Старжинского тоже не имелась.

– Он лежал на полу? – спросил Дронго, осматриваясь в кабинете.

– Да. Рядом со столом, – показала Офелия, – и еще у него был ослаблен узел галстука. Видимо, он почувствовал себя плохо. Но уже не сумел позвать меня на помощь.

– Он лежал за столом или перед столом?

– Справа от стола, – вспомнила Офелия, – в той стороне.

– Из какого стакана он обычно пил?

– У него были свои чашки с блюдцем. Подарок немцев. Из саксонского фарфора.

– Это были его личные чашки?

– Их было две. Из них никто, кроме него, не пил, – уверенно произнесла Офелия.

– И где она стояла?

– Не помню. Наверно, на столе. Но ее потом проверяли следователи. Она была чистой, так нам сказали. А вторая разбилась непонятным образом. Долгоносов лежал на полу. Я бросилась к нему, но он был без сознания. И воротник рубашки был какой-то мокрый. Наверно, сползла слюна. Мне стало страшно и противно. Я сразу закричала, выбежала из кабинета, начала всех звать.

– Вы тоже считаете, что его отравили?

– Не знаю. Но он был сильным и здоровым мужчиной. И никогда не жаловался на сердце. Поэтому я тоже подумала, что его могли отравить.

– Каким образом? Кто носил ему кофе?

– Я сама готовила ему кофе.

– Значит, вы можете быть среди главных подозреваемых, – улыбнулся Дронго.

– Зачем мне было его убивать? – спросила Офелия. – Что я от этого получила? Ростом Нугзарович уже сказал, что переведет меня куда-нибудь в лабораторию, а сюда возьмет своего личного секретаря. Его не устраивает моя персона. Получается, что я полная дура. Нарочно отравила своего шефа, чтобы меня отсюда прогнали.

– Я так не сказал.

– Но, наверно, подумали. Я плакала, когда он умер. У меня было такое ощущение, что все закончилось. Я тогда это сразу почувствовала.

– Он куда-нибудь выходил в тот день из своего кабинета?

– Выходил. Днем ездил куда-то обедать.

– На служебной машине?

– Да. Со своим водителем. Трофимом. Но быстро вернулся. Я видела, как он нервничал, видимо, что-то случилось. Но он мне ничего не говорил. Потом целый час совещался с Ростомом Нугзаровичем. А когда тот ушел, Николай Тихонович попросил меня вызвать нашего юриста, который работает у нас по договору. Я позвонила в их юридическую консультацию, но оказалось, что он выступает на процессе, и его помощник обещал нам перезвонить после шести вечера. Но когда он перезвонил, было уже поздно.

– Вы не знаете, по какому вопросу Николай Тихонович искал юриста?

– Нет, не знаю. Он мне ничего не говорил.

– Кто-нибудь еще заходил к Николаю Тихоновичу, кроме его заместителя?

– Днем заходили несколько человек. Начальник отдела кадров Кошкин, Вилен Захарович, профессор Соколовский и Моркунас…

– Бывший муж супруги Николая Тихоновича? – быстро уточнил Дронго.

– Да. Но они заходили вместе с профессором Соколовским.

– Следователи у вас были?

– Нет. Никого не было. Я знаю, что Раиса Тихоновна пыталась жаловаться, но в прокуратуре ей отказали. Есть справки из «Скорой помощи». И еще они говорят, что сейчас ничего нельзя проверить. Далвида Марковна кремировала тело своего мужа. Я никогда не слышала от него, что ему так хотелось. Но она уверяла всех, что это была его личная просьба.

– Понятно. – Дронго еще раз оглядел кабинет. – Здесь уже проводили уборку?

– Конечно. И некоторые вещи переставили. Вот эти кресла Ростом Нугзарович принес из своего кабинета. И этот торшер. А здесь поменял книги. Но не все. Вон те книги остались еще со времен Льва Абрамовича. И со стола многие вещи собрали. Отправили к Далвиде Марковне, – произнесла она, не скрывая своего презрения.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – мы можем покинуть кабинет. Скажите, вы ее не очень любите?

– А почему я должна ее любить? – даже удивилась Офелия. – Молодая стерва, которая умудрилась променять своего неудачника мужа на богатого директора. Нагло и у всех на глазах изменяла своему мужу с его руководителем, а потом просто переехала жить к Николаю Тихоновичу. Конечно, он был холостой мужчина, и достаточно было ему два раза улыбнуться, чтобы он растаял. Что она и сделала.

– Она бывала здесь после смерти своего мужа?

– Нет. Я ее здесь потом не видела. А раньше часто приезжала. И без пропусков. Нарочно появлялась неожиданно, следила за нами. Наверно, ревновала своего мужа ко мне, – не без гордости заявила Офелия. – Ей казалось, что все остальные женщины претендуют на ее второго мужа.

– А вы считаете, что никто не претендовал?

– Конечно, претендовали, – пожала плечами Офелия. – Почему Далвиде можно, а остальным нельзя? Она ушла от своего мужа и захватила другого. И каждая разумная женщина считала, что имеет право отбить у этой стервы такого обеспеченного мужчину, как Николай Тихонович.

– Тогда ей можно было посочувствовать, – пошутил Дронго, – она должна была все время бдительно охранять свое «сокровище».

– Что она и делала, – сразу сказала Офелия, – и не нужно ей сочувствовать. Она и так стала очень богатой женщиной, заграбастала все, что было у Долгоносова, – его квартиру, дачу, машины, деньги. В общем, не нужно ее жалеть.

– А зачем Моркунас и профессор Соколовский приходили к Долгоносову? – спросил Вейдеманис.

– Не знаю. Мне не докладывали. Об этом лучше спросить у них самих.

– Если я задам вам личный вопрос, вы не обидитесь? – поинтересовался Дронго.

– Я знаю, какой вопрос вы хотите задать, – усмехнулась Офелия, усаживаясь на свое место. – Я ведь не дура, понимаю, что вы хотите узнать: были ли у нас близкие отношения и почему Далвида Марковна так неистово нас все время проверяла?

– И вы можете ответить на этот вопрос?

– Могу, – с явным вызовом сказала молодая женщина.

– Тогда я вас слушаю.

– Да, – ответила она, глядя прямо в глаза Дронго. – Не вижу смысла скрывать. Ему от этого хуже не будет. А Далвида уже все равно получила все, что можно было получить. Выжала из него все до последней копейки. Поэтому и я не хочу скрывать. Да, у нас были очень близкие и тесные отношения.

– Вы бывали у него дома?

– Нет. Этого никогда не было. И на дачу я тоже не ездила. Николай Тихонович был настоящим джентльменом. Он не позволял себе подобных встреч. Если он хотел со мной встретиться, то заказывал номер в хорошем отеле, куда я заранее приезжала, или мы встречались в квартире, которую он купил в доме напротив нашего института. Там у него была однокомнатная секция.

– И давно у вас были такие отношения?

– Давно. Я разведенная женщина, у меня нет никаких обязательств перед другими мужчинами. А он чувствовал себя свободным и независимым человеком. Хорошо понимал, что Далвида прицепилась к нему только из-за его денег. Мы не обязаны были ни перед кем отчитываться. Или вы со мной не согласны?

– Это зависит от конкретной точки зрения, – уклонился от ответа Дронго. – Значит, последней в кабинете вашего директора была его супруга?

– Да, именно она. Все могут это подтвердить, – кивнула Офелия. – Ее привез водитель, она миновала пост охраны, не оформляя пропуска, пришла к нам в приемную и без разрешения, даже не посмотрев в мою сторону, прошла к директору…

– Который был ее мужем, – напомнил Дронго.

– Ну и что? Она пришла в институт и должна была хотя бы поздороваться со мной и спросить разрешения пройти в кабинет директора. Может, он в это время принимал иностранную делегацию.

– А может, она догадывалась о ваших отношениях с ее мужем? – возразил Дронго.

– Она неглупая и понимала, что он не может измениться в один день, – зло произнесла Офелия, – и прекрасно знала, что он встречается с разными женщинами, в том числе и замужними. Она сама была замужем за другим человеком, когда встречалась с Николаем Тихоновичем. У нее не было никакого права обижаться на своего мужа.

– Но зачем ей убивать своего мужа, который сделал ее очень обеспеченной и влиятельной женщиной?

– Именно для того, чтобы сохранить богатство и влияние, – резко ответила Офелия. – Может, она понимала, что он не будет жить с ней вечно. Может, почувствовала, что супруг собирается ее бросить, променять на другую. Ведь он уже однажды развелся со своей первой женой, которая предъявляла ему слишком большие требования. А она была матерью его дочери. Он вполне мог оставить Далвиду и ее сына, чтобы уйти к другой женщине.

– Очень интересно, – вежливо сказал Дронго.

В этот момент в приемную вошел Вилен Захарович. Он держал в руках листок бумаги. Протянул его Дронго.

– Здесь адрес и номер телефона, которые вам нужны, – пояснил он и, взглянув на раскрасневшуюся Офелию, мрачно спросил: – Вы не знаете, когда вернется Ростом Нугзарович?

– Он сказал, что к часу дня, – ответила Офелия.

– В таком случае вам нужно уходить, – решил Балакин, обращаясь к гостям, – у нас строгий пропускной режим, и вам разрешили войти сюда, чтобы побеседовать с госпожой Никагосян. Вы знаете, что новый директор института не разрешает посторонним входить в наше здание, – довольно громко произнес он.

– Мы уходим, – согласился Дронго и, обернувшись к Офелии, несколько церемонно произнес: – Большое спасибо за вашу откровенность.

Она пожала плечами, ничего не ответив.

– До свидания, – сказал Вейдеманис.

И они вышли следом за Балакиным в коридор.

– У вас есть еще вопросы? – уточнил Вилен Захарович, обращаясь к Дронго.

– Мы хотели бы переговорить с профессором Соколовским и бывшим мужем Далвиды Марковны, – сказал Дронго, – если это, конечно, возможно.

– Они работают на втором этаже, – ответил Балакин. – Можете спуститься к ним. Только учтите, что вам нужно покинуть наше здание до часа дня. Мне не нужны конфликты, даже если я готов рисковать ради памяти моего учителя. Спуститесь по лестнице и пройдите дальше по коридору. Там они работают. Только пообещайте, что сразу покинете здание института, как только закончите ваши разговоры.

– Обязательно, – согласился Дронго.

– Пойдемте, – предложил Балакин, – я сам провожу вас. И вообще я хотел вам сказать, что вы можете звонить ко мне в любое время суток. Если это поможет вам в расследовании обстоятельств смерти Николая Тихоновича. Я готов всегда вам помочь.

Они подошли к лестнице и стали спускаться вниз. На втором этаже Вилен Захарович первым вышел в коридор и, не оборачиваясь, двинулся дальше. Они последовали за ним.

– Что ты об этом думаешь? – негромко спросил Эдгар.

– Не очень приятно все это слушать, – также негромко признался Дронго. – Судя по всему, умерший был еще тем ловеласом.

– И поэтому его могли убить? – еще тише уточнил Вейдеманис.

– За подобные похождения редко убивают, – мрачно ответил Дронго. – И мы еще точно не знаем, от чего он умер.

Оба даже не подозревали, что уже сегодня вечером появится еще один убитый. И на этот раз убийство будет явным.

 

Глава 5

Балакин приблизился к лаборатории, открыл дверь и первым ступил в нее. Следом за ним прошли Дронго и Вейдеманис. Несколько девушек в белых халатах удивленно взглянули на них.

– Где Григорий Антонович? – строго спросил Балакин.

– У себя, – показала одна из сотрудниц, указывая куда-то в глубь лаборатории.

– А Моркунас?

– Вместе с ним. Они в кабинете Григория Антоновича, – ответила другая сотрудница.

Вилен Захарович уверенно двинулся дальше. Оба напарника шли за ним. У стеклянной двери, ведущей в небольшой кабинет, Балакин оглянулся и осторожно постучал.

– Войдите, – раздался голос профессора.

Все трое вошли в кабинет. Профессор Соколовский сидел за столом. Круглолицый, толстощекий, в больших роговых очках, со смешным хохолком седых волос, он строго смотрел на вошедших. Рядом сидел долговязый мужчина с коротко остриженной бородой и усами рыжего цвета. У него был длинноватый нос, живые подвижные карие глаза, непропорционально длинные руки и ноги. Это был Калестинас Моркунас. Оба ученых в белых халатах казались недовольными вторжением посторонних. Было заметно, что они обсуждали какую-то проблему, склонившись над чертежами.

– В чем дело? – спросил Соколовский. – Я не совсем понимаю, что это за делегация?

– Извините, Григорий Антонович, – вежливо произнес Балакин, он с пиететом относился к профессору, – эти господа являются специалистами по расследованию. Они хотели переговорить с вами.

– По какому расследованию? – не понял Соколовский.

– Они расследуют смерть Николая Тихоновича, – пояснил Балакин.

Соколовский посмотрел на Моркунаса. Тот нахмурился. Следом за ним нахмурился и Соколовский.

– Так, – сказал профессор, – только этого нам не хватало. Вы с ума сошли, Балакин. Какое расследование? При чем тут наша лаборатория? Почему вы решили, что можно врываться к нам с этими господами? И какое мы имеем отношение к трагической кончине Николая Тихоновича?

– Они вам все объяснят, – мрачно сказал Балакин, показывая на Дронго.

– Простите, что мы вас беспокоим, – сказал Дронго, выступая вперед, – на самом деле пока ничего не известно. Мы только хотели уточнить некоторые детали случившегося.

– У нас уточнить? – недовольно спросил Соколовский. – Вы считаете, что мы с Калестинасом можем иметь отношение к этой трагедии?

– Не считаем. Но мы обязаны уточнить некоторые моменты, – пояснил Дронго.

– Может, вы сначала представитесь? – предложил Григорий Антонович.

– Конечно. Меня обычно называют Дронго. А это мой друг и напарник Эдгар Вейдеманис.

– Хорошо. Наши имена и фамилии вы, очевидно, уже знаете. Итак, что вам угодно? Что именно вас интересует? – спросил профессор.

– Вы разрешите нам сесть? – улыбнулся Дронго.

– Да, конечно, извините. – Соколовский заметил, что в его кабинете есть еще только два свободных стула, и обратился к Моркунасу: – Калестинас, будьте любезны принести еще один стул.

Тот поднялся, вышел из кабинета, но почти сразу вернулся уже с другим стулом и уселся у входа.

– Вы хорошо знали Николая Тихоновича? – начал Дронго, обращаясь к профессору.

– Конечно, знал, – кивнул профессор, – мы работали вместе уже много лет. Еще когда он был доцентом в нашей лаборатории. Потом он был долгое время заместителем по науке, а после ухода Льва Абрамовича стал директором и членом-корреспондентом. Да, я могу сказать, что неплохо знал покойного.

– Его сестра утверждает, что ее брата могли убить, – сообщил Дронго.

– Глупости, – отмахнулся Соколовский. – У нас научный институт, и сюда не пускают никого с улицы. А Раису Тихоновну можно понять. Когда неожиданно, в расцвете сил умирает человек, это всегда подозрительно. Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Я всегда советовал ему беречь себя. Он слишком много разбрасывался. Любил экстремальные виды спорта, ходил в горы, не берег себя. Он вполне мог надорваться, сердце просто не выдержало. Хотя он был моложе меня на десять лет. Но такое иногда случается в жизни, к большому сожалению.

Моркунас с мрачным видом молчал и покачивал ногой, закинутой на другую ногу.

– Нам сообщили, что вы входили к нему в день его смерти, – продолжал Дронго, – и вы были вдвоем. Вы и господин Моркунас. Причем сестра вашего покойного директора уверяет, что в тот день он говорил ей о неприятностях на работе.

– Эти неприятности абсолютно точно не связаны с нашим визитом, – пояснил Соколовский, – у нас была причина зайти к Николаю Тихоновичу именно вдвоем, чтобы обсудить некоторые вопросы. Хотя не скрою, он мне тоже показался несколько странным. Словно его беспокоила какая-то мысль.

– И вы не уточнили, почему он в таком состоянии?

– Нет, – ответил профессор, – нам было не до этого. Кроме того, я был не один и считал не совсем этичным задавать подобные вопросы. Надеюсь, что вы меня понимаете.

Моркунас перестал качать ногой, но внешне никак не проявлял своего отношения к разговору.

– В таком случае вы можете сказать, по какому вопросу вы заходили к директору института?

– Разумеется, могу. – Соколовский поправил очки. – Дело в том, что наш уважаемый Калестинас Робертович уже несколько лет готовится защитить докторскую диссертацию по своей теме, которая крайне важна для работы нашего института. Но в силу различных причин, в том числе и не имеющих отношения к науке, он «заморозил» эту работу, решив отложить защиту до лучших времен, хотя его разработками уже несколько лет пользуются по всей стране. И в нашей лаборатории единодушно решили, что подобное положение дел не совсем справедливо. Именно поэтому мы отправились к Николаю Тихоновичу с просьбой разрешить господину Моркунасу защитить диссертацию под моим научным руководством.

Моркунас снова начал качать ногой. Балакин неодобрительно посмотрел на него, но ничего не сказал.

– И Николай Тихонович дал согласие? – уточнил Дронго.

– Да, конечно. Он был ученый и понимал значение работ нашего коллеги. Мы договорились, что именно я стану научным руководителем господина Моркунаса, и мы сможем выйти на защиту его докторской примерно через три или четыре месяца.

– А другие вопросы?

– Они носили чисто научный характер. О применении разработок Калестинаса Моркунаса на практике во время строительства новых гидростанций в горных условиях. Разрешите мне опустить детали. Я думаю, они вам будут неинтересны. Конечно, если вы не специалист по гидростанциям.

– Нет, – согласился Дронго, – в этих вопросах я разбираюсь слабо.

– Ну, вот видите, – удовлетворенно произнес профессор, – сыщики необязательно должны все знать. Это только в кино они разбираются во всех вопросах человеческого бытия – научных, этических, социальных, моральных. А в жизни все иначе.

– Полагаю, что вы правы, – снова согласился Дронго, – я могу попросить вас о личной аудиенции?

– В каком смысле? – не понял профессор.

– Поговорить с вами наедине, – пояснил Дронго.

– У меня нет секретов от Калестинаса, – показал на своего молодого коллегу Соколовский, – но если вы настаиваете и этот разговор не оскорбит наших коллег, то я готов побеседовать с вами тет-а-тет.

– Благодарю вас. – Дронго обернулся к Балакину и Вейдеманису: – Простите, господа, вы можете оставить нас одних?

– Если только не долго, – произнес Вилен Захарович, поднимаясь со стула. Вейдеманис вышел следом. Моркунас качал ногой еще секунд двадцать. Затем молча поднялся и вышел, плотно закрыв дверь.

– Вы его оскорбляете, сами того не желая, – негромко произнес Григорий Антонович, – я думал, вы знаете о его сложных отношениях с покойным.

– Именно поэтому я и попросил всех выйти, – пояснил Дронго, – чтобы не продолжать этот разговор в его присутствии.

– Он прекрасный человек и большой ученый, – энергично произнес Соколовский, – возможно, ему следовало выбрать в жизни другую спутницу, с которой он смог бы создать нормальную семью. Иногда в жизни такое случается. Ему просто не повезло.

– Долгоносов был его научным руководителем, и именно поэтому Моркунас так долго не защищался?

– Если вы все знаете, то почему спрашиваете? Конечно, это очень некрасивая история. Сразу после того, как Далвида ушла от мужа к Николаю Тихоновичу, Калестинас пришел ко мне с заявлением об уходе. И я должен был подписать его заявление. Но я понимал всю ответственность такого шага. Мне с огромным трудом удалось убедить его не увольняться. Его разработки очень важны для нашей промышленности, и несмотря на наших смежников, мы единственный институт такого профиля. В его родной Литве таких институтов не может быть по определению. Слишком маленькая страна. На сегодняшний день такие профильные институты есть только в Соединенных Штатах и Канаде. Понимаете, для разработки целого комплекса гидростанций нужны не только разнообразные природные условия, но и большая территория, на которой можно размещать подобные сооружения. Для одного комплекса создавать такой институт, как наш, просто глупо. А он собирался уйти в другой институт, занятый другими проблемами.

– И вы, значит, уговорили его остаться?

– Да, уговорили. Все вместе. И нужно отдать должное Моркунасу. Он поступил как настоящий ученый, сумев перешагнуть через личные обиды. Хотя я понимаю, что это было очень непросто. Ну и Николай Тихонович был достаточно разумным человеком, чтобы понимать значение работ Моркунаса. Он всегда умел хорошо вычислять, что именно нужно для развития нашего института. Может, поэтому он и сделал такую карьеру. И оба сумели наладить отношения таким образом, чтобы их личная драма не накладывала отпечаток на их служебные отношения.

– Калестинас работает с вами давно?

– Почти восемь лет. И поэтому вся драма разворачивалась у меня на глазах.

– И его супруга решила сделать свой выбор в пользу Николая Тихоновича?

– Да, к сожалению, да. Я с самого начала видел подобную опасность. Дело в том, что Долгоносов был на самом деле хорошим ученым, но слабым администратором и ветреным человеком. После развода с первой женой, которая просто не выдержала его многочисленных похождений, он пустился во все тяжкие. О его многочисленных романах знал весь институт. Одна из его секретарей даже вынуждена была уволиться после того, как муж устроил ей скандал. Он просто не захотел терпеть подобного позора. Хотя был обычным рабочим человеком.

– Людмила Дичарова?

– Я не хотел бы называть имена. Поймите, что я не сплетничаю. Но мне никогда не нравились эти амурные похождения Долгоносова. В конце концов, он был довольно известным человеком, членом-корреспондентом Академии наук, директором института. Николай Тихонович мог себе позволить такой образ жизни, считая себя холостым человеком после развода с первой женой, но когда у них начался роман с Далвидой Моркунас, я был категорически против, о чем дважды говорил самому Долгоносову. Наши многолетние отношения позволяли мне такую степень близости. Но он не хотел даже меня слушать. Конечно, Далвида очень эффектная женщина, и было понятно, что Николай увлекся ею серьезно. А Калестинас, занятый своими разработками, не уделял должного внимания своей супруге. И произошло то, что происходит в подобных случаях. От мужа, слишком занятого своими проблемами и наукой, она ушла к мужчине, для которого была самой желанной и единственной и который мог удовлетворить все ее потребности, что, очевидно, тоже немаловажно.

– Не уверен, – возразил Дронго, – они поженились примерно два года назад, когда он еще встречался с Дичаровой. А потом появилась нынешняя секретарь. Значит, для Долгоносова она тоже не была «единственной».

– Да. И в этом был весь Николай. Он действительно полюбил Далвиду, в чем я не сомневаюсь. Я помню, как он несколько лет назад, после неудачного романа с одной известной актрисой, клялся всем, что никогда в жизни не женится. Но на Далвиде он женился и даже усыновил ее сына. Однако одной женщины, даже самой совершенной, даже такой любимой, как Далвида, для него было мало. Это какой-то биологический сбой, когда мужчина просто не может совладать с собой. Ему постоянно нужны новые ощущения, новые встречи.

– Может, это не совсем сбой, а некая норма, – возразил Дронго, – ведь задача самцов оплодотворить как можно больше самок, тогда как самка должна выбрать самого лучшего. Может, наша разница между полами лежит в самой биологической структуре мужчины и женщины.

– Понятно, – усмехнулся Соколовский, – так же примерно рассуждал и Николай. Вы оправдываете мужчин, считая, что их распутство связано с их биологической потребностью продолжения рода. А я, например, так не считаю. Я женился более сорока лет назад и с тех пор сохраняю верность своей супруге. И уверен, что она тоже никогда не смотрела на сторону. Разве это плохо? По-моему, подобный устойчивый союз и есть нормальные отношения мужчины и женщины.

– Боюсь, что не все мужчины так моногамны, как вы, – возразил Дронго.

– Вы женаты? – спросил профессор.

– Мне кажется, вы знаете ответ на этот вопрос.

– И даже догадываюсь, что вы не моногамны, – заметил Соколовский, – неужели действительно невозможно удержаться?

– Хотите откровенно? – спросил Дронго. – Нельзя переделать самого себя. Каждая встреча с незнакомой женщиной – это постижение чего-то неизведанного, невозможного, невероятного. Подобное испытывали мореплаватели, которые в Средние века уходили на утлых суденышках в неведомый океан. Они не знали, что ждет их впереди, но они бросали вызов собственной судьбе. Какая-то внутренняя сила толкала их в эти путешествия, полные опасностей. Это не значит, что они не любили своих жен или детей. Но они уходили с полным осознанием того, что на возвращение гораздо меньше шансов, чем на возможность навсегда сгинуть в водах неизвестных морей. Это невозможно объяснить. Без этого мужского начала не было бы авантюристов и романтиков.

– Гимн безнравственности, – покачал головой Григорий Антонович, – и вы еще хотите расследовать смерть Долгоносова? Хотя, может, именно такому человеку, как вы, будет легче понять его вечное стремление к идеалу. Хотя согласитесь, что, имея такую жену, как Далвида, брать еще и такого секретаря, как Офелия, было неправильно.

– Кажется, мы говорим на разных языках. Хотя я понимаю и уважаю ваши взгляды, – сказал Дронго, – но давайте вернемся к нашему случаю. Значит, Долгоносов был донжуаном.

– Можно назвать его и так.

– Но при этом он успевал заниматься наукой.

– Да. Он был нашим доморощенным вундеркиндом, – не без сарказма сказал Соколовский, – успевал буквально все. Любить женщин, делать карьеру, руководить институтом.

– Вы сказали, что он любил свою вторую супругу.

– Безусловно. Иначе он бы никогда не женился. В этом я абсолютно убежден.

– Я хотел бы узнать у вас про Далвиду. Она, будучи замужней женщиной, позволила себе увлечься другим мужчиной.

– И это вас смущает? – не без внутреннего удовлетворения поинтересовался профессор. – Конечно, авантюристам и романтикам можно менять женщин, не задумываясь о своих отношениях. А когда женщины ведут себя подобным образом, вы считаете их заведомо непорядочными.

– Так устроен наш мир, – мрачно заметил Дронго, – хотя лично я всегда выступал за абсолютную свободу любого человека. Мужчины и женщины.

– В таком случае рад вам сообщить, что Далвида абсолютно свободная женщина, – сказал Соколовский. – Она не станет скрывать свои чувства или притворяться. Как только она решила, что нужно жить с Долгоносовым, так в тот же день собрала свои вещи и переехала к нему. И Калестинас прекрасно знал, что уговаривать ее остаться бесполезно.

– Мне рассказали, что Долгоносов даже усыновил сына Калестинаса и Далвиды.

– Да, это правда. Далвида решила, что так будет правильно.

– И как к этому отнесся Моркунас?

– Не скажу, что очень радовался. Но он литовец. А они несколько отличаются от нас. Стал еще более замкнутым, неразговорчивым. Уходил от обсуждения подобных проблем, хотя в институте все знали их историю. Ему было, конечно, тяжело. Но он не стал возражать, когда Далвида решила, что их сын должен носить фамилию Николая Долгоносова. В конце концов, трудно жить в Москве мальчику с фамилией Моркунас. Гораздо лучше Долгоносов. И вообще она поменяла ему имя, отчество и фамилию. Он был Миколас Калестинасович Моркунас. А стал Михаилом Николаевичем Долгоносовым. Хотя и разговаривал с характерным литовским акцентом. Но в последние годы стал говорить немного лучше. Они поменяли ему школу, и это сразу сказалось на его речи и образовании.

– Значит, смена школ пошла ему на пользу. Из ваших слов я понял, что вы были довольно близки и к новой семье Долгоносова, и к своему диссертанту.

– Именно так. И поэтому мне очень неприятны любые намеки на возможную насильственную смерть Николая Тихоновича. И тем более если вы начнете расспрашивать именно Моркунаса о причинах смерти Долгоносова. Он к ней не имеет абсолютно никакого отношения. Мы вместе вошли и вместе вышли. А потом он все время был рядом со мной.

– И тем не менее я хотел бы переговорить с самим Моркунасом, – сказал Дронго.

– Не вижу в этом никакого смысла. Он и так подавлен случившимся. А вы еще хотите разбередить его рану. Мне кажется, это нетактично.

– Сестра умершего убеждена, что его убили. Она все равно пойдет в своем расследовании до конца. И пригласит сюда сотрудников прокуратуры или следственного управления. Тогда вас будут по одному вызывать на официальные допросы, что еще больше может травмировать и вашего диссертанта, и всех остальных.

Соколовский нахмурился.

– Не понимаю вашей настойчивости, – раздраженно произнес профессор, – но если вы считаете, что так будет правильно, можете переговорить с Моркунасом. Но постарайтесь не педалировать его отношения с Долгоносовым. Это больной вопрос для Калестинаса.

– Обещаю быть тактичным и не задавать ему слишком неприятных вопросов, – проговорил Дронго.

– Слишком, – усмехнулся профессор, – интересно, что в вашем понимании «слишком». Ладно, поговорите с ним, только как можно короче. И поймите, что смерть Долгоносова для него тоже очень неприятное событие.

Он поднялся и медленным шагом вышел из кабинета. Дронго услышал, как он подзывает своего сотрудника.

– Калестинас, пройдите в кабинет. Там этот господин хочет задать вам несколько вопросов.

Дронго услышал, как Моркунас подходит к двери и открывает ее. Он вошел в кабинет, и лицо у него было такое же непроницаемое, как и в то время, когда он сидел на стуле у дверей. Он, ничего не говоря, опустился на стул и выжидательно уставился на Дронго.

 

Глава 6

– Добрый день, – поздоровался эксперт, – понимаю, что вы чувствуете себя не особенно комфортно и наверняка догадываетесь, почему я решил поговорить с вами наедине. Заранее хочу извиниться, если некоторые мои вопросы будут вам неприятны.

– Я все понимаю, – коротко сказал Калестинас, – можете спрашивать.

– Вы пошли к Долгоносову, чтобы сменить своего научного руководителя, в тот день, когда он скоропостижно умер, – уточнил Дронго.

– Вас это удивляет? – спросил Моркунас.

– Мне нужно только ваше подтверждение.

– Да. Профессор Соколовский предложил мне стать его научным руководителем, и я согласился. Мне казалось не совсем этичным защищаться под руководством мужа моей жены. Поэтому я так долго медлил с защитой докторской диссертации. Что еще вас интересует?

– Григорий Антонович говорил, что у вас уникальные разработки и уже давно готова докторская диссертация. Вы подали патент на подобные изобретения?

– Да. Совместный. На мое имя и профессора Соколовского.

– Почему совместный?

– Так обычно поступают – вписывают руководителя.

– Соколовский согласился?

– А почему он не должен был соглашаться?

– Но раньше вашим научным руководителем был сам Николай Тихонович. В этом не было некоего противоречия нравственного плана?

Моркунас усмехнулся, пожал плечами.

– Вы не ответили, – терпеливо напомнил Дронго.

– Я думаю, Долгоносов не тот человек, который обращает внимание на такие противоречия, – пояснил его собеседник.

– Я могу узнать, какие у вас сейчас отношения с вашей бывшей супругой?

– Это наши личные отношения, которые никого не касаются, – отрезал Калестинас. – И я считаю, что вы не имеете права меня об этом расспрашивать.

– Сестра Долгоносова уверена, что его убили, – пояснил Дронго, – и обвиняет в этом вашу супругу. Неужели вы не понимаете, что я пришел сюда, чтобы не обвинить ее, а попытаться разобраться, что действительно произошло в тот день?

Моркунас молчал.

– Подумайте о своем сыне, – неожиданно предложил Дронго, и Калестинас вздрогнул.

– При чем тут Миколас? – спросил он.

– Долгоносов его усыновил, – напомнил Дронго, – и он уже не Миколас Моркунас, а Михаил Долгоносов. И если у его матери будут неприятности, то он может остаться один. Вам его могут не вернуть.

По лицу Моркунаса пробежала тень сомнения. Было заметно, что он волнуется.

– Что вы хотите? – спросил он.

– Только несколько вопросов. Пусть даже и не самых приятных, – попросил Дронго. – Я обещаю вам уйти и никому не рассказывать, о чем мы с вами разговаривали.

– Вы думаете, что я его убил?

– Нет, не думаю. Вы зашли в кабинет вместе с Григорием Антоновичем и вместе вышли. И еще после вас туда входило много людей. Но последней вошла ваша бывшая жена. И на этом основании сестра Долгоносова утверждает, что она его отравила. А потом решила спрятать концы и кремировала тело Николая Тихоновича, чтобы невозможно было провести эксгумацию.

– Это ложь.

– Согласен. Тогда помогите мне. Почему вы согласились, чтобы она при живом отце разрешила Долгоносову усыновить вашего сына?

– Так решила Далвида.

– И вы не возражали.

– Нет. Мать имеет право поступать так, как считает нужным, – уклонился от конкретного ответа Моркунас. Дронго отметил, что тот отвел глаза. Он явно чего-то недоговаривал.

– Я могу узнать почему? – настойчиво спросил Дронго.

– Она сама так захотела.

– Когда вы узнали о том, что ваша супруга и ваш научный руководитель любят друг друга?

– Не помню.

– Кто вам сообщил, тоже не помните?

– Нет, не помню, – упрямо ответил Моркунас.

– Но она взяла сына и переехала к Долгоносову. Она вам ничего не объяснила?

– Сказала, что любит его и собирается переезжать.

– И вы промолчали?

– А что нужно было делать? – ответил вопросом на вопрос Калестинас. – Заставить ее силой остаться? Это было невозможно. Или попытаться ее уговорить? Это было бесполезно.

– Мне сказали, что вы встречались с бывшей супругой после смерти ее мужа.

– Встречались, – кивнул Моркунас, – я хотел навестить сына. Они уезжали в Германию, и я пришел с ними повидаться.

– Через неделю после смерти Долгоносова. Не слишком рано?

– Это было ее решение.

– Вы нарочно так отвечаете, чтобы показать, какой вы бесчувственный, равнодушный человек?

– Вы задаете вопросы, а я вам отвечаю. – Моркунас разговаривал ровным голосом, словно речь шла о чем-то отвлеченном.

– Давайте поменяем тему, – предложил Дронго. – Как вы считаете, Николая Тихоновича могли убить?

Моркунас нахмурился. Помолчал.

– Кто? – спросил он. – Кто должен был хотеть его убить?

– Этого я не знаю. Я вообще не уверен, что его убили. Но все вспоминают, что он был очень здоровым человеком, никогда не болел, занимался спортом, альпинизмом. Имел хорошую наследственность и никогда не жаловался на сердце.

– Может быть.

– И поэтому я хочу понять, что там произошло.

– Не знаю. Меня там не было.

– Черт вас возьми! Вы можете отвечать не так односложно? – выругался Дронго.

– Я отвечаю на ваши вопросы.

– В институте у Долгоносова не было врагов?

– Я не знаю. Но по-моему, не было.

– Последний вопрос, – устало произнес Дронго, – вы по-прежнему любите свою бывшую жену?

Моркунас не ответил. Он молчал несколько секунд. Затем встал и пошел к выходу. Открыл дверь кабинета и вышел.

«Плохой коммуникабельностью я обладаю, если не могу разговорить этого типа», – раздраженно подумал Дронго.

В кабинет вошли Соколовский, Балакин и Эдгар Вейдеманис.

– Ну что? – спросил Балакин. – Поговорили с ним?

– Нет. Разговаривал только я один. Он скорее мычал, – зло ответил Дронго.

– Я предупреждал вас, что он может не захотеть с вами беседовать, – покачал головой Соколовский, – это слишком болезненная для него тема.

– Похоже, что он до сих пор переживает уход своей жены к своему научному руководителю, – сказал Дронго.

– А вы считаете, что он должен был прыгать от радости и весело рассказывать всем об этом эпизоде своей жизни? – осведомился не без язвительности профессор.

– Я о другом. Он встречался с ними перед их отъездом в Германию сразу после смерти Долгоносова. Что вызывает некоторые вопросы. И не только у сестры Николая Тихоновича.

– Может, она специально увезла мальчика, чтобы защитить его от возможного стресса? – предположил Соколовский. – Или подобная мысль не приходит вам в голову?

– По-моему, наоборот. Находясь там, мальчик будет интересоваться, что именно произошло с его отчимом. По-моему, это не лучший способ отвлекать внимание ребенка от смерти близкого человека. Тем более забирать его во время учебы в школе, так внезапно срывая с места.

– Нужно было уточнить все вопросы с ним! – повысил голос Соколовский. – Может, уже хватит ваших допросов? Или вы собираетесь применять еще и пытки?

– Не собираюсь, – отрезал Дронго, – и больше не смею вас беспокоить. До свидания. – Он повернулся и, не подавая руки профессору, вышел из кабинета. Вейдеманис последовал за ним. Балакин поспешил следом.

– Могли быть и полюбезнее, – укорил он профессора перед выходом.

Уже в коридоре он догнал Дронго и Вейдеманиса.

– Вы извините их, – пробормотал Вилен Захарович, – все, как обычно. Моркунас всегда был больше похож на обработанный камень. А Соколовский просто психует, не хочет принимать очевидные факты. Все понимают, что смерть Николая Тихоновича была странной и необъяснимой. И от этого все нервничают еще больше.

– Думаю, что вы правы, – кивнул Дронго, – а телефон Далвиды Марковны вы можете мне дать?

– Конечно. Запишите номера телефонов – городского и мобильного. У вас есть где записать?

– Не нужно записывать. Продиктуйте, и я их запомню.

Балакин продиктовал оба номера. Дронго кивнул и подошел к кабине лифта. Вместе с Вейдеманисом они вышли из здания института. Увидели, как с другой стороны подъезжают два автомобиля, наполненные коробками.

– Может, там какое-то закрытое предприятие? – предположил Вейдеманис.

– Не думаю, – ответил Дронго, – иначе там и здесь была бы совсем другая охрана.

Они подошли к машинам, ожидавшим, когда откроют ворота, чтобы въехать во двор с другой стороны института. За рулем первой сидел водитель-таджик.

– Ассалам алейкум, – вежливо поздоровался Дронго и перешел на фарси: – Ты таджик или узбек?

– Таджик, – обрадовался водитель. – А ты тоже из нашей республики?

– Нет. Я из Узбекистана, – ответил Дронго, чтобы объяснить свой акцент. – Ты не знаешь, брат, чем здесь торгуют?

– Знаю, конечно. Привозим сухое молоко и еще какое-то питание для маленьких детей. Целая оптовая компания, – рассмеялся водитель.

– И давно они здесь работают?

– Уже несколько лет, – пояснил водитель, – а ты хочешь устроиться сюда на работу? Но у нас нет свободных мест.

– Очень жаль, – сказал Дронго, – я с детства мечтал развозить именно сухое молоко для детей. Как обидно.

И оставив недоумевающего водителя, они вместе с Вейдеманисом отошли от машин.

– Детское питание, – сдерживая смех, сказал Вейдеманис, – версия об убийстве директора института возможными арендаторами явно не выдерживает критики.

– И сухое молоко, – кивнул Дронго, – прекрасное соседство.

– Что сказал тебе Моркунас?

– Ничего особенного. Говорил односложно, что Далвида все знает. Все решает, все понимает. Такое ощущение, что его просто зациклило. И он ее до сих пор любит. И сына своего тоже любит. Это чувствуется.

– Тогда почему он спокойно разрешил ей уйти вместе с ребенком? И почему не возражал, когда Долгоносов решил усыновить его собственного сына?

– Я сам ничего не понимаю. Честно говоря, я с трудом сдерживался, чтобы не сорваться. И я не понимал, почему он так странно себя ведет.

– Что будем делать?

– Срочно поедем к Людмиле Дичаровой и постараемся узнать о ее истинных отношениях с покойным. А потом все равно придется наносить последний визит супруге покойного. Если, конечно, она нас не выгонит. Я бы на ее месте не стал бы с нами разговаривать.

– Представляю, как она к нам отнесется, если узнает, что сестра ее мужа подозревает ее в убийстве.

– Пока у нас нет никаких фактов, – возразил Дронго, – и давай не будем ничего решать заранее. Даже если Долгоносов умер естественной смертью. Все равно здесь слишком много загадок, которые нужно разгадать. Поехали к Дичаровым. Представляю, что с нами сделает ее муж, если узнает, зачем мы приехали.

– Сначала нужно позвонить, – напомнил Вейдеманис.

– Это как раз самое сложное, – пробормотал Дронго, – сейчас попробую.

Он набрал номер мобильного телефона, указанного в отделе кадров. Телефон был отключен. Пришлось набирать номер ее городского телефона. И почти сразу услышал женский голос:

– Алло? Кто это говорит?

– Здравствуйте, – Дронго взглянул на Эдгара, который улыбался, – с вами говорит эксперт Дронго. Простите за беспокойство, но нам нужна госпожа Дичарова.

– Да, я вас слушаю.

– Извините еще раз за то, что я вас беспокою. Мы с моим напарником хотели бы встретиться с вами и переговорить.

– По какому вопросу? – удивилась женщина.

– По служебному, – не стал уточнять Дронго. – Когда мы могли бы подъехать?

– Мы живем далеко, – предупредила Дичарова. – На Рязанском проспекте.

– Ничего, у нас машина.

– А вы эксперт по какому вопросу? – не удержалась женщина.

– По вопросам расследований тяжких преступлений, – ответил Дронго.

– Каких преступлений? – изумилась Дичарова. – Что-то случилось с Эдиком? Он разбился? Скажите мне правду.

– Извините. Но я даже не знаю, кто такой Эдик. Догадываюсь, что это ваш супруг. Но мы не имеем к нему никакого отношения.

– Слава богу, – вырвалось у нее, – тогда приезжайте, конечно. Если вы знаете наш адрес. Я вас буду ждать.

Дронго снова позвонил, на сей раз Балакину:

– Простите, Вилен Захарович, вы не знаете, кем работает супруг Дичаровой?

– Знаю, конечно. Он водитель-дальнобойщик. А почему вы спрашиваете?

– Так просто. Извините за беспокойство. – Дронго убрал телефон в карман.

Уже сидя в машине, Дронго рассказал Эдгару, кем работает супруг Дичаровой.

– Поэтому она так испугалась, – понял Вейдеманис.

У дома они долго искали нужный подъезд, так как здесь была непонятная система подъездов, при которой за первым шел четвертый, поставленный перпендикулярно первому, а уже потом второй и третий. Наконец, поднявшись на нужный этаж, они позвонили. Дверь открыла миловидная женщина лет сорока, одетая в темные брюки и жакет песочного цвета. На ней был передник с нарисованной кастрюлей. Волосы собраны на затылке. Ровные, правильные черты лица. Серые глаза. Это была Людмила Дичарова.

– Извините, – сказала она, – у меня уборка. Я не думала, что вы придете так быстро. Входите.

– Сначала нужно было проверить наши документы, – строго проговорил Дронго, – может, мы совсем не те, за кого себя выдаем.

– Ничего страшного, – улыбнулась женщина, – во-первых, у нас тонкие стены и соседи на балконе. Если начнете меня убивать, они сразу услышат мои крики. Сын сейчас в школе. Во-вторых, ко мне вот-вот придет моя сестра с мужем и сыном. Оба боксеры. Я не думаю, что вы сможете нас так легко ограбить в их присутствии. И наконец в-третьих, во дворе на скамейке сидят моя свекровь и еще две зловредные тетки ее возраста. Они не дадут вам отсюда вынести даже иголки. И ваши портреты уже через пять минут будут во всех райотделах полиции.

– Здорово, – кивнул Дронго, – вы просто молодец, обезопасили себя.

Ему понравилась эта жизнерадостная молодая женщина.

– Вы тоже, – ответила Дичарова, – я думала, что такие эксперты бывают только в кино. Высокие и красивые. От вас даже пахнет вкусным парфюмом. Потом вы мне скажете, как называется этот аромат. Снимайте обувь и идите на кухню.

Дронго и Вейдеманис охотно подчинились, оставили обувь у дверей. Они уселись на небольшой диван на кухне, когда появилась Людмила.

– Морса хотите? – спросила она.

– Давайте, – согласился Дронго. Есть такие женщины, с которыми бывает легко и приятно.

Она налила морса в два стакана и поставила перед гостями. Уселась напротив.

– Задавайте ваши вопросы, только быстро, – попросила Людмила, – пока не приехала моя сестра со своими мужчинами. Вы, наверно, прибыли из-за налоговой проверки на нашем складе?

– Нет, – ответил Дронго, – о каком складе вы говорите?

– Где я работаю, – в свою очередь, удивилась Людмила, – на складе нашего торгового центра. Разве вы приехали не из-за этого? У меня сегодня выходной, но завтра я уже выйду на работу.

– Вы работаете на складе торгового комплекса? – спросил Дронго.

– Да. Уже полтора года. А почему тогда вы пришли? Я думала, из-за этой проверки. Мы должны получить акт через три дня, и мне сказали, что у нас все в порядке. Поэтому я так удивилась, когда вы сказали, что приедете ко мне. И испугалась за мужа.

– Мы приехали не поэтому, – признался Дронго, – мы проводим расследование в институте, где вы раньше работали.

– У нас не было ничего ценного, – улыбнулась Людмила, – если не считать другой половины здания, где располагается фирма «Феникс», которая поставляет детское питание всему городу. Подождите, – улыбка начала сползать с ее лица, – вы сказали, что вы эксперты по расследованию тяжких преступлений. Что случилось в нашем институте?

– Пока мы не уверены. Но мы проверяем смерть одного человека.

– Кого? – выдохнула Людмила.

– Николая Тихоновича Долгоносова. – Дронго произнес его имя, глядя Дичаровой в глаза.

У нее дрогнуло лицо. Она открыла рот, поднесла руку ко рту. Испуганно посмотрела на обоих мужчин.

– Его убили? – спросила она.

– Пока мы не знаем, – ответил Дронго, – но он умер. Неожиданно и скоропостижно. В своем кабинете. От обширного инфаркта.

– От чего? – не поверила она.

– Официально – от обширного инфаркта, – пояснил Дронго.

– Нет. Нет. Этого не может быть. – В глазах Дичаровой появились слезы.

Дронго понял, что она может разрыдаться. Он быстро налил в стакан воды и протянул его женщине.

– Выпейте. Выпейте и успокойтесь.

– Этого не может быть. – Ее зубы ударялись об стакан. В любую секунду она могла впасть в истерику.

– Успокойтесь, – попросил Дронго. – Он умер у себя в кабинете. Почувствовал себя плохо ближе к вечеру и попросил принести ему валидол. Когда секретарь принесла лекарство, он был уже без сознания.

Женщина залпом выпила воду. Немного успокоилась. Было заметно, что это сообщение на нее сильно подействовало.

– Я понимаю, как вам тяжело, – произнес Дронго, – но мы приехали к вам за помощью.

– Чем я могу вам помочь? – жалобно спросила она. – Я не думала… не могла даже представить…

– Вы работали с ним, до того как там появилась новый секретарь? – спросил Дронго, чтобы отвлечь ее своими вопросами.

– Да, я работала с ним, – кивнула Людмила.

– И именно тогда он женился, – напомнил Дронго.

– При чем тут его супруга? – не поняла Дичарова. – Или вы считаете, что это она довела его до такого состояния?

– Мы пока ничего не считаем, – сказал Дронго, – давайте по порядку. Именно при вас он встречался с Далвидой Марковной, и именно во время вашей службы состоялась их свадьба. Все правильно?

– Да.

– И вы знали, что они встречаются?

– Весь институт знал об этом.

– И ее муж тоже?

– Думаю, догадывался. Во всяком случае, руководитель их лаборатории профессор Соколовский должен был ему об этом сказать.

– Почему вы так думаете?

– Он все время завидовал Долгоносову. Тот ведь начинал в его лаборатории. И выдвинулся, став сначала заведующим другой лабораторией, потом заместителем директора и директором. Можете себе представить, как это нервировало Григория Антоновича! Он у нас такой известный моралист, и ему не нравились романы Долгоносова. Так что, скорее всего, он сообщил мужу Далвиды о ее связях с директором института.

– И как реагировал сам Моркунас?

– Не знаю. Внешне он был спокоен, но я понимала, что он переживает.

– Где они познакомились?

– Во время приема канадцев. Калестинас пришел со своей супругой, и кто-то из гостей стал делать ей комплименты. А она, оказывается, хорошо владела французским. Начала откровенно флиртовать с этим канадцем. И это очень не понравилось Николаю Тихоновичу. Он тогда обратил на нее внимание. Я думаю, что она нарочно флиртовала с канадцем, чтобы привлечь внимание самого Долгоносова.

– Удалось?

– Конечно. Она смогла заинтересовать его. Было заметно, как он на нее смотрит. Потом он пригласил их на другой прием, куда Калестинаса обычно не приглашали. А позже позвал обоих на свою загородную дачу. Обычно он так никогда не делал.

– Обычно он встречался с женщинами в номерах в гостиницах, – кивнул Дронго, – хотя напротив института у него была своя однокомнатная квартира, специально купленная для подобных встреч.

– Откуда вы знаете? – вспыхнула женщина. – Кто вам рассказал? Скажите правду. Неужели он приводил туда эту корову Офелию?

– Если я знаю об этом, значит, мне кто-то сказал. Как вы понимаете, меня он туда не приглашал, – пошутил Дронго.

Но в таком состоянии Дичарова не могла оценить его юмор.

– Как он мог, – процедила она сквозь зубы, – приглашать туда эту корову? Как он мог так опуститься?

– Вы тоже там были, – понял Дронго.

– Если знаю, значит, была, – сквозь зубы процедила женщина.

– Вы с ним встречались даже после его женитьбы?

– В первые три месяца нет. Потом опять начались отношения, – вздохнула Людмила, – он был интересным человеком. И очень деликатно относился к женщинам. Умел нравиться.

– И вы знали, что он встречается с Далвидой Марковной, но все равно продолжали с ним видеться? Я имею в виду до его женитьбы?

– Не нужно называть ее по имени-отчеству, – нахмурилась Людмила. – Она была младше меня на четыре года. Конечно, я знала, что она с ним встречается, и понимала, что у них все серьезно. Понимаете, он никогда и никого не приглашал в свою большую городскую квартиру или на дачу. И тем более не разрешал никому там оставаться. А ей разрешал. Я еще тогда поняла, что у них совсем другие отношения. С нами ему было просто хорошо, а она ему нравилась. Может, это была любовь. Все-таки между ними было более двадцати лет разницы.

– Он что-то говорил о ней?

– Никогда. Он вообще не любил обсуждать женщин. В этом плане он был настоящим мужчиной.

– И вы все-таки ушли от него, – напомнил Дронго.

– Не совсем, – ответила она, и в этот момент в дверь позвонили. Извинившись, Людмила встала и пошла открывать дверь. Раздались приветственные голоса, поцелуи, смех. Это пришла ее старшая сестра со своим мужем и взрослым сыном. Людмила отправила их в гостиную, а сама вернулась на кухню.

– О чем мы говорили? – спросила она.

– Вы сказали, что ушли не совсем, – напомнил Дронго, – можно узнать, что это означает?

– Мой муж начал догадываться о наших отношениях, – очень тихо сказала Людмила, – и потребовал, чтобы я оттуда уволилась. Он работает дальнобойщиком и часто не бывает дома. Иногда неделями. И ему не нравилась моя дружба с шефом. Я думаю, здесь тоже не обошлось без добрых людей. Возможно, не без участия нашего начальника отдела кадров. Этого бывшего милиционера, тюремщика Кошкина, который меня просто ненавидел. Он ведь пытался подкатить ко мне, но я его сразу отшила. Вот он и затаил на меня злость. И наверняка именно он и намекнул моему мужу на наши отношения. В общем, мне пришлось уволиться, хотя Николай Тихонович не хотел меня отпускать. Понимаете, он не был обычным бабником, который охотится за каждой юбкой. У нас в институте были красивые женщины, которые мечтали, чтобы он обратил на них внимание. Но он никогда себе этого не позволял. А своих секретарей он считал близкими людьми. Он мне дважды говорил, что не верит в дружбу между мужчиной и женщиной. Считал, что это просто биологически невозможно. Он говорил, что должен доверять своим секретарям, а без интимных встреч это просто невозможно. Наверно, наивно, но я ему верила. И мне было интересно. – Она прислушалась к голосам в гостиной и продолжала: – Конечно, я ревновала к этой Далвиде, но понимала, что у меня нет шансов быть с ним. У меня сын, и меня вполне устраивал мой муж, и я в отличие от нее не собиралась разводиться. Когда Эдик настоял, чтобы я уволилась, я четыре месяца сидела без работы. А потом позвонила Николаю Тихоновичу. И он сразу устроил меня на работу в этот торговый комплекс. Вот такой был человек. Не обиделся из-за того, что я ушла. Помог мне в очередной раз. Поэтому я и сказала, что ушла от него «не совсем». Но больше мы с ним никогда не встречались. Я долго надеялась, что позвонит. Но напрасно. Я его понимаю. У него была молодая жена, новый секретарь. Ему, естественно, не хотелось проблем с моим мужем. А я иногда вспоминаю наши встречи и думаю, что это самые светлые и чистые воспоминания в моей жизни. И я буду помнить о них до самого последнего дня.

Глаза у нее снова наполнились слезами.

– Как вы считаете, его могли отравить? – уточнил Дронго.

– Не знаю, – пожала плечами Людмила, – но в нашем институте было несколько человек, которые его недолюбливали. Это профессор Соколовский, считавший себя незаслуженно обойденным, это наш начальник отдела кадров Кошкин, ревновавший меня к нему. Ну и, наверно, сам Калестинас Моркунас его не очень любил. Хотя я бы в этот список поставила еще одного человека, всегда старавшегося подражать Николаю Тихоновичу – даже одевался, как он, но дико ревновал его ко всем красивым женщинам. Я даже знаю, что одно время он тоже ухаживал за Далвидой, пытаясь завоевать ее внимание. Это наш кавказский «мачо». Ростом Нугзарович. Я уверена, что он сейчас исполняет обязанности директора. Окрошидзе все время мечтал, чтобы Долгоносов перешел на работу куда-нибудь в Академию, а директором института стал бы он.

– Людмила, мы тебя ждем! – раздались крики из гостиной.

– Сейчас приду. Одну минуту! – крикнула Людмила.

– Еще два вопроса, – почти шепотом попросил Дронго. – Вы знали, что сына Далвиды усыновил Николай Тихонович?

– Конечно, знала. Мы готовили документы. Он еще шутил, что у него никогда не было сына и теперь вдруг появился. Кажется, ему даже нравилось такое необычное положение отца маленького мальчика.

– Последний вопрос, – также шепотом продолжал Дронго, – Вилен Захарович говорил, что вы иногда задерживались на работе. И они подвозили вас к дому. Вы оставались по работе или потому, что вас просил об этом Николай Тихонович?

– Только по работе, – ответила Людмила, – он никогда не позволял себе меня так подставлять. Только когда у нас было много срочной работы или важные гости, которым нужно было подать кофе, я оставалась на работе. Если нужно было встречаться, он приглашал в эту квартиру, напротив нашего института, или снимал номер в отеле. Понимаете, он не был пошляком. Он не позволял себе даже плохо посмотреть, когда я входила к нему в кабинет. На работе не было никаких вольностей. Никогда. Он мне однажды сказал, что нельзя устраивать бардак в собственном кабинете. И поэтому я задерживалась только по работе, и меня обычно отвозил домой либо Трофим, либо сам Вилен Захарович. И когда мой муж оказывался дома, а меня не было, он, естественно, начинал ревновать.

– Людмила, – снова раздался голос из гостиной, – мы идем за тобой.

– Большое спасибо, – поднялся со своего места Дронго. Молчавший Вейдеманис поднялся следом.

– Вы нам очень помогли, – произнес Дронго, пожимая ей руку, – мы сейчас уходим.

– Подождите, – попросила хозяйка квартиры, – у меня к вам тоже один вопрос.

Они остановились и посмотрели на нее.

– Вы не знаете, где похоронили Николая Тихоновича? – Голос у нее дрогнул. – Я бы хотела его навестить.

– Не знаю, – честно ответил Дронго, – но обещаю, что узнаю прямо сегодня и перезвоню вам.

– Спасибо, – кивнула она на прощание.

Мужчины надели обувь и тихо вышли из квартиры. Она закрыла за ними дверь, и сразу раздались крики ее сестры:

– Где ты? Мы ждем тебя уже целый час.

Дронго спускался вниз. Вейдеманис шел за ним.

– Список подозреваемых очертила Людмила, – сказал он мрачно. – Кошкин, Соколовский, Моркунас и сам Окрошидзе. Плюс супруга умершего. И все они были в его кабинете в день смерти.

– Я помню, – ответил Дронго, – но мы пока не уверены, что это было убийство. Я думаю, будет правильно, если мы сумеем встретиться с вдовой покойного. Только получив его одежду и отправив ее на экспертизу, мы сможем узнать что-то новое или подтвердить наши подозрения. Но для этой встречи нам придется придумать повод. Иначе она просто откажет нам.

До убийства оставалось совсем немного времени. И один человек из списка подозреваемых должен был умереть уже сегодня вечером.

 

Глава 7

После обеда Дронго решил позвонить Раисе Тихоновне. Она сразу ответила, увидев на своем мобильном его номер.

– Что у вас нового? – поинтересовалась женщина.

– Сегодня нам удалось попасть в институт, – сообщил Дронго, – вы были правы. Балакин нам очень помог. А вот Ростом Нугзарович даже не захотел с нами разговаривать и категорически отказался пускать нас в институт.

– Какой мерзавец, – с чувством произнесла Раиса Тихоновна. – Вы сказали ему, что это я просила вас провести расследование?

– Сказали, но, по-моему, напрасно сказали. Во всяком случае, он убежден, что вы не правы, предполагая, что вашего брата убили в их институте. Я думаю, его можно понять. Он сейчас исполняет обязанности директора и не хочет, чтобы там случился скандал по этому поводу.

– Вы даже не представляете, сколько Николай для него сделал, – разозлилась Раиса Тихоновна, – больше никогда не буду с ним разговаривать. Как меняются люди. Достаточно было ему стать исполняющим обязанности директора, как он забыл обо всем. Просто он, видимо, сейчас переживает, что не сумел воспользоваться ситуацией и обольстить Далвиду раньше моего брата. Весь институт знает, что он сходил с ума из-за нее, – гневно произнесла женщина.

– Насколько я помню, раньше он вам нравился, – мрачно напомнил Дронго, – вы говорили, что он хорошо воспитанный и образованный человек.

– Насчет образования верно. А насчет воспитания, наверно, я ошибалась. Я могу простить мужчину, который увлекается дамой, не склонной ему отказывать. Но не могу простить предательства. Если он пытался ухаживать за Далвидой Моркунас – это был его личный выбор. И очевидно, она его подталкивала к этому своим не всегда пристойным поведением. А вот отказ в оказании вам помощи в расследовании смерти Николая Тихоновича – это уже предательство, которое не может быть оправдано никакими обстоятельствами. Он может быть выдающимся ученым, но слабым и недостойным человеком. Хотя мне очень хотелось думать о нем иначе. А с остальными вы переговорили? Или они тоже не захотели с вами сотрудничать?

– Мы успели побеседовать и с Балакиным, и с профессором Соколовским. – Дронго не стал распространяться, о чем именно.

– С этим интриганом? – переспросила Раиса Тихоновна. – Он всегда завидовал моему брату. Просто умирал от зависти. И только с ними?

– Нет. Еще и с секретарями вашего брата. С Людмилой Дичаровой, которая работала раньше и уволилась примерно полтора года назад. И с нынешней Офелией.

– Про Дичарову я слышала, – сразу вспомнила Раиса Тихоновна, – она вела себя очень некрасиво, и муж настоял на том, чтобы она уволилась.

– Это вам рассказала Офелия? – догадался Дронго.

– Какая разница? Офелия – чудесная девушка. Чистая и честная. Она хотя бы не пытается их выгораживать.

Дронго вспомнил секретаря ее брата и подумал, что Раиса Тихоновна не очень хорошо разбирается в людях. Но не стал комментировать ее слова.

– Тогда понятно, – пробормотал он, – и еще мы успели побеседовать с самим Моркунасом.

– Вы с ума сошли? – воскликнула Раиса Тихоновна. – Зачем вам это понадобилось? Или вы считали, что он расскажет вам, как они планировали обмануть моего брата и заставили его усыновить их сына при живом отце?

– Чтобы понять всю картину случившегося. В тот день последней у него действительно была его супруга. Но в течение дня к нему заходили оба его заместителя, начальник отдела кадров Кошкин и профессор Соколовский с Моркунасом.

– Про Моркунаса я вам говорила, – нетерпеливо напомнила Раиса Тихоновна, – не понимаю, зачем вы с ним разговаривали, – снова повторила она, – или вы считали, что таким странным образом сможете выбить из него какое-то признание?

– Я уже пояснил, что мы должны были побеседовать именно с ним, чтобы понять общую атмосферу, царившую в институте при вашем брате.

– Поняли? – не без иронии спросила Долгоносова.

– Во всяком случае, стало ясно, что ваш брат был любвеобилен.

– Неужели это такой недостаток, из-за которого его следовало бы убить? – гневно спросила она. – Я уже сказала, что понимаю мужские слабости и не считаю их смертным грехом. Хотя лично мне все это не нравится. Но когда рядом появляется такая сексапильная блондинка, как Далвида Моркунас, не склонная вам отказывать и готовая на все ради достижения своих целей, мужчинам сложно удержаться. Наверно, именно поэтому Ростом Нугзарович пытался ухаживать за ней. И именно поэтому потерял голову мой несчастный брат. Для мужчин это в порядке вещей. Или вы со мной не согласны?

– Более чем, – улыбнулся Дронго. – Вы правы.

– Но мне нужно, чтобы вы рассуждали не о том, кто из мужчин проявил слабость в отношениях с Далвидой, а нашли доказательства убийства моего брата, – напомнила Раиса Тихоновна.

– У нас пока нет доказательств его насильственной смерти. И мы хотели бы поговорить еще и с его вдовой.

– С первой или второй? – ядовито уточнила Раиса Тихоновна. – Вам не кажется, что это уже слишком наивно? Разговаривать с человеком, который является главной наследницей его состояния и основным подозреваемым в этом деле. Я начинаю жалеть, что попросила вас взяться за расследование убийства.

Дронго заставил себя не отвечать женщине, которая потеряла своего брата и теперь жаждала мести любой ценой. Он промолчал, давая возможность ей высказаться, и затем произнес:

– В любой момент мы можем расторгнуть наши отношения. Как только вы захотите. А пока я буду вести расследование так, как считаю нужным. Если вас не устраивает моя работа, вы всегда можете мне об этом сказать. В любую минуту.

– Не обижайтесь, – примирительно попросила Раиса Тихоновна, сознавая, что перегнула палку в своих претензиях, – если вам угодно, я могу извиниться перед вами.

– Не нужно, – сказал Дронго, – мы все равно попытаемся довести это расследование до логического конца. Где был похоронен ваш брат?

– На Ваганьковском кладбище. Не забывайте, что он был известным человеком.

– Не сомневаюсь. И еще одна просьба. Можете дать телефоны вдовы вашего брата? Конечно, я говорю о Далвиде Марковне.

– Все-таки хотите к ней пойти, – поняла Раиса Тихоновна. – Ладно, не стану больше ничего говорить, чтобы мы окончательно не поссорились. Записывайте номера ее телефонов.

– Говорите. Я запомню, – попросил Дронго.

Она продиктовала два телефона.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – я думаю, что уже завтра мы вам перезвоним.

Он убрал телефон в карман и взглянул на Вейдеманиса.

– Сложно с ней разговаривать, – сказал Дронго, вздохнув.

– Ты ожидал чего-то другого? – поинтересовался Эдгар. – Не забывай, что у нее неожиданно и при весьма загадочных обстоятельствах умер младший брат, который был почти академиком. Представляю, как все родные переживали по этому поводу. И поэтому она может садиться нам на голову?

– Нет. И я ясно дал ей это понять. – Дронго достал телефон и стал набирать номер Дичаровой. Услышал голос Людмилы.

– Я обещал узнать и перезвонить, – заявил Дронго. – Николая Тихоновича похоронили на Ваганьковском кладбище.

– Спасибо. Большое спасибо, – тихо сказала она и положила трубку.

– Кажется, Людмила понравилась тебе больше остальных, – улыбнулся Эдгар.

– Верно. Она мне очень понравилась. Без лишних ужимок и выкрутасов. Она понимала, что поступает неправильно, изменяя своему мужу, и пыталась быть по-своему честной по отношению к самой себе. Ну а покойный ей явно нравился. Ты видел, как она несколько раз чуть не расплакалась и мне с трудом удавалось ее отвлечь.

– И теперь у нас целая куча подозреваемых, – подвел неутешительный итог Вейдеманис, – и мы даже не знаем, отчего так неожиданно умер Долгоносов.

– Давай по очереди, – предложил Дронго, – первым номером должен идти Ростом Нугзарович Окрошидзе. Он все время пытался подражать своему шефу, сразу занял его кабинет, ввел новые драконовские методы, не захотел помочь расследованию и принять нас. Его стремление стать директором института могло перевесить разумную осторожность, и он мог захотеть избавиться от своего шефа. Такой мотив подойдет?

– Более чем. Ты ведь знаешь, сколько таких случаев встречается в жизни, когда убивают из-за меньшей должности.

– Второй подозреваемый – профессор Соколовский. Интересно, что в научных разработках и в зарегистрированных патентах будет стоять фамилия не Долгоносова, а Соколовского. Такой мотив может оказаться очень действенным. Тем более что Соколовский не одобрял амурные похождения своего шефа. Такой новый Сованарола.

– Кто третий? – поинтересовался Вейдеманис.

– Конечно, Моркунас. Я спросил его в конце нашей беседы – по-прежнему ли он любит свою жену. Он мне не ответил. Видимо, ждал, чтобы я скорректировал свой вопрос. Когда не дождался, просто вышел из кабинета, ничего мне не сказав. Такое поведение и молчание красноречивее любых слов. И еще один интересный факт. Через несколько дней после смерти Долгоносова его вдову и усыновленного сына навещает сам Калестинас Моркунас. Такая вот интересная антипатия.

– В реальной жизни может быть все, что угодно, – хмуро заметил Вейдеманис.

Дронго подумал, что проявил нетактичность. Ведь супруга самого Эдгара тоже в свое время отказалась от него.

– И наконец, начальник отдела кадров Кошкин, – вспомнил Дронго. – Мотива мы пока не знаем, хотя Людмила утверждает, что он ненавидел Долгоносова на почве ревности к ней самой. Из-за ревности могут убить, но не после того, как она уже полтора года не работала в их институте. А других видимых мотивов у него не должно было быть.

– И еще сама Далвида Марковна, – напомнил Вейдеманис, – уже пятеро. Хотя ее мотивы меньше всего понятны.

– Был еще один человек, который заходил в тот день к Долгоносову, – сказал Дронго, – это Балакин.

– А какие мотивы? Он являлся помощником погибшего, не скрывает, что тот его опекал и все для него делал. Даже ввел должность второго заместителя директора. Балакин многим обязан своему бывшему шефу. Судя по тому, что Окрошидзе не пустил нас в институт, а Балакин решил помочь с пропусками, они не очень любят друг друга и ладят. Но у Балакина тоже нет абсолютно никаких видимых мотивов для совершения преступления. К женщинам он явно равнодушен. Это было сразу заметно. Научной карьеры бывший помощник и завхоз делать не собирается. Подсиживать своего шефа тоже глупо, – Эдгар покачал головой, – он явно не вписывается в первую четверку. И сейчас ты наверняка скажешь, что убийцей всегда бывает менее всего подозреваемый человек. Но в данном случае начисто отсутствуют мотивы.

– Да, – согласился Дронго, – похоже, что ты прав. Но в любом случае нужно проверить и убедиться, что Николая Тихоновича Долгоносова действительно отравили. Не понимаю, почему его молодая жена поторопилась предать тело кремации. Нужно отправляться к вдове покойного, хотя я понимаю, что это будет нелегко. Она не пустит нас даже на порог своего дома.

– Может, соврать? – предположил Вейдеманис. – Сказать, что мы из прокуратуры и начали свое официальное расследование.

– Она попросит показать наши документы, – возразил Дронго. – И как только выяснится, что мы блефуем, с нами просто перестанут разговаривать. Не говоря уже о том, что попасть во второй раз в институт будет практически невозможно.

– Тогда предлагай варианты, – пожал плечами Эдгар, – каким образом нам выйти на вдову покойного.

– Позвоним и выскажем свое соболезнование, – сказал Дронго, – а потом попросимся на прием.

– Интересно, чем ты объяснишь свой интерес? – спросил Вейдеманис.

– Начавшимся расследованием. – Дронго взял телефон и стал набирать номер мобильного Далвиды Марковны. Ему повезло. Она сразу ответила:

– Слушаю вас. – По-русски она говорила безо всякого акцента.

– Добрый день, – начал разговор Дронго, – извините, что беспокою вас. Это госпожа Далвида Долгоносова?

– Да. Кто со мной говорит?

– Я нотариус, – сообщил эксперт, – и беседую с вами по поручению нашего ведомства. Дело в том, что сейчас уточняются размеры наследства вашего покойного мужа и у нас есть основания считать, что среди двух замороженных счетов на Кипре, возможно, есть и счета вашего умершего супруга.

– Очень даже возможно, – сразу согласилась молодая вдова, – что я должна делать? Куда мне приехать?

– Никуда не нужно приезжать, – сказал Дронго, – мы приедем сами к вам и переговорим. Конечно, если вы хотите узнать, какие суммы денег лежат на счетах и как их можно перевести на ваше имя.

– Обязательно, – согласилась Далвида, – когда вы можете ко мне приехать?

– Прямо сейчас.

– Приезжайте. Только я живу на даче. На Николиной Горе… Запишите адрес. – Женщине понравилось их предложение.

Дронго вежливо попрощался и убрал телефон.

– Прекрасно, – одобрительно проговорил Вейдеманис, – это был самый лучший ход. У человека, который готов сообщить ей о деньгах умершего мужа, она не попросит документов, чтобы его ненароком не обидеть. И сразу готова принять, чтобы обсудить все детали перевода счетов. А учитывая, что они были женаты только два года и он явно скрывал от нее свои связи с другими женщинами, Далвида должна понимать, что у него были свои секреты от нее. И конечно, она готова поверить, что супруг действительно имел счета в разных офшорных зонах, на которых держал часть своих денег. Что, собственно, делают и многие богатые люди почти из всех стран СНГ и Прибалтики. Ты просто молодец.

– Не перехвали, – пробормотал Дронго. – Сейчас по дороге заедем в любой банк и откроем счет на имя Долгоносова Николая Тихоновича, предъявив наши паспорта. А потом получим разные документы, которые можно предъявить вдове. И вместо ста долларов там может оказаться сто тысяч, которые она сможет почти сразу получить.

– Поехали, – согласился Вейдеманис, – но учти, что если тебя разоблачат, то мы уже никогда больше не сможем даже близко подойти к дому Далвиды. Не говоря уже о том, чтобы с ней побеседовать.

– По большому счету, мы едем ее защищать, – возразил Дронго. – Если его действительно убили, то первое и основное подозрение падает на супругу покойного, на его вдову, которая забрала сына и уже через семь дней уехала в Германию. Это выглядит некрасиво. И не только в глазах его сестры или дочери. Но и всех остальных. А когда люди узнают, что она еще умудрилась встретиться перед отъездом со своим первым мужем, отцом своего ребенка, то подозрения по поводу убийства своего второго мужа могут перерасти в уверенность. На ее месте я бы порадовался приезду экспертов, которые попытаются разобраться в истинных причинах случившегося.

Вейдеманис, соглашаясь, кивнул и отправился к машине. В этот день он выполнял функции водителя. Когда они сели в автомобиль, Дронго задумчиво посмотрел на Эдгара и в очередной раз достал телефон. Набрал знакомый номер Балакина.

– Вилен Захарович, извините, что снова вас беспокою. У нас к вам очень большая просьба. Где сейчас находится Трофим, бывший водитель Николая Тихоновича? Он работает с Далвидой Марковной?

– Нет. У них есть свой водитель. Семейный. А Трофим был оформлен как водитель служебной машины у нас в институте. И сейчас он работает с Ростомом Нугзаровичем. Но в данный момент Окрошидзе на работе, и Трофим, наверно, находится внизу, рядом с охранником.

– Вы можете ему позвонить и уточнить, в какой ресторан ездил в день своей смерти Николай Тихонович и с кем там встречался? – попросил Дронго.

– Конечно, могу. Сейчас я вам перезвоню. – Балакин отключил телефон.

Вейдеманис мягко тронулся с места.

– Думаешь, его могли отравить в ресторане? – спросил он.

– Это самое реальное, что может произойти с любым человеком, – ответил Дронго, – хотя я убежден, что он обедал в дорогом ресторане. Значит, там могли быть либо камеры, либо глазастые метрдотели, которые запоминают таких клиентов в лицо.

Раздался телефонный звонок, и Дронго сразу ответил.

– Трофим вспомнил, что они ездили в тот день обедать в «Марио», – сообщил Балакин, – но с кем именно встречался Николай Тихонович, он точно не знает. И сам Долгоносов там пробыл недолго. Я думаю, вы можете туда подъехать и проверить на месте. По телефону они не дадут такой информации. А на месте вы можете уточнить – кто именно был за столом с Николаем Тихоновичем в тот трагический день. Хотя не уверен, что они могут вспомнить через столько дней о давнем событии.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – мы так и поступим. Поворачивай к ресторану «Марио». Это здесь недалеко, в центре, – сказал он Эдгару.

– Я помню, – кивнул тот, – мы с тобой там обедали две недели назад. Может, даже сидели за столиком, где до нас обедали Долгоносов и его партнеры.

Через полчаса они были на месте. Оставалось проверить запись заказанных столиков в день смерти Долгоносова. Купюра в сто долларов помогла, и довольно быстро удалось установить, что в тот день Николай Тихонович заказывал столик на двоих на свое имя. Это могла быть и женщина, и мужчина. Нашли официанта, работавшего в тот день, но он не мог ничего вспомнить. И хотя сам Долгоносов был частым клиентом в этом ресторане, никто не мог конкретно сказать, с кем именно он обедал в тот самый роковой день. Хотя один из официантов припомнил, что это был мужчина с седой шевелюрой и пышными усами. Но он не был уверен, что эта встреча случилась именно в тот день.

Еще через полчаса, разочарованные и уставшие, они ехали по направлению к даче Долгоносова, на которой теперь проживали его вдова с сыном. Когда они подъехали к нужному дому и сигналом дали знать о своем приезде, ворота начали медленно открываться.

– Теперь сыграешь роль нотариуса, – сказал Вейдеманис, въезжая во двор, – а я буду твоим водителем.

– У тебя слишком интеллектуальный вид для водителя. Очень умные глаза, – пошутил Дронго.

– А у тебя слишком честные глаза для нотариуса, – также в тон ему ответил Эдгар.

Оба улыбнулись друг другу.

 

Глава 8

У дома его встретил мужчина лет пятидесяти пяти, очевидно, сторож, который проводил Дронго в дом. В просторной гостиной на первом этаже было несколько больших диванов, выставленных полукругом у висевшего на стене телевизора. На комодах, стоявших за диванами, виднелись статуэтки из натуральной кости и мрамора, привезенные, очевидно, из юго-восточных стран. На стенах висели картины авангардистов.

– Добрый вечер, – услышал Дронго за своей спиной голос и, обернувшись, увидел входившую женщину. Она была высокого роста, копна светлых волос, несколько прямой нос, острые углы лица, холодные беспристрастные голубые глаза, тонкие губы. Такая женщина могла понравиться любому мужчине, отметил Дронго. Она была в темно-фиолетовом платье до пола. Войдя в комнату, протянула гостю руку. Рукопожатие было довольно сильным.

– Садитесь, – предложила она, указывая на диван, и сама села первой. Дронго расположился рядом.

– Вы тот самый нотариус, который звонил мне час назад? – уточнила Далвида. По-русски она говорила без акцента в отличие от своего мужа, у которого чувствовался явный литовский акцент. Было заметно, как внимательно она оглядела его с ног до головы. И несколько удивилась. Очевидно, нотариусы в ее понимании были как стряпчие девятнадцатого века, в покрытых перхотью и пылью костюмах.

– Да. Я привез документы, и мне нужно было с вами переговорить, – решил блефовать до конца Дронго.

– Очень хорошо. Как вас зовут?

Он заколебался. Называться своим обычным прозвищем он не захотел. Она могла раньше где-то услышать, как его неофициально называют. Или удивиться, почему нотариуса зовут таким странным именем. Поэтому он представился своим настоящим именем и фамилией.

– Вы работаете нотариусом? – недоверчиво спросила она. Было заметно, что ее удивляет его итальянский костюм, галстук от «Бриони», его обувь и ремни известной швейцарской фирмы, которой он не изменял уже много лет. Далвида была два года замужем за обеспеченным человеком и отлично понимала, какая одежда на этом нотариусе. Поэтому она смотрела на него с некоторым недоверием.

– Я могу показать вам свой паспорт и документы, – полез в карман Дронго, намереваясь достать только паспорт.

– Вы сказали, что приехали по делу, – так же недоверчиво произнесла хозяйка дома.

Дронго достал паспорт и показал в нем страницу со своей фотографией.

– У вас есть и удостоверение? – неожиданно спросила Далвида.

– Конечно, – не колеблясь ни секунды, ответил Дронго, снова подняв руку, словно намереваясь достать удостоверение. – У вас по соседству живет мой родственник, – вспомнил он в нужный момент, – как раз здесь, на Николиной Горе, находится его дача. И он раньше возглавлял союз российских нотариусов.

– Я знаю всех соседей, – сказала молодая женщина, глядя ему в глаза. – Как его зовут?

– Натиг Агамиров. – Дронго действительно знал такого человека, с которым учился на юридическом факультете. Нужно было блефовать до конца, иначе их разговор мог сорваться.

Далвида улыбнулась.

– Да, я их, конечно, хорошо знаю, – кивнула она, – и его, и его супругу. Не беспокойтесь. Мне не нужны ваши документы. В конце концов, вы приехали предложить мне деньги, а не забирать их.

– Разумеется, – Дронго опустил руку, – именно за этим я и приехал. Для того, чтобы с вами переговорить.

– Вы должны меня правильно понять, – продолжала Далвида, – и не обижаться на меня за мою подозрительность. После смерти мужа мне сложно жить одной. Все эти наследственные дела, его счета, перевод собственности на свое имя. Сестра все время предупреждает меня, что вокруг слишком много мошенников и аферистов, которые могут меня обмануть. Приходится быть начеку.

– Я вас прекрасно понимаю. Сейчас действительно непростые времена. Тем более, если вы оформляете наследство.

– А вы явились ко мне в таком антураже, – усмехнулась хозяйка дома, – что вас вполне можно принять за дипломата или бизнесмена, но никак не за обычного нотариуса.

– Вам будет спокойнее, если я скажу, что обычно работаю с иностранцами и фиксирую сделки в Европе, – продолжал вдохновенно лгать Дронго.

– Это сразу чувствуется, – кивнула Далвида. – Будете что-нибудь пить? Кофе, коньяк, чай?

– Ничего. Спасибо большое. Я приехал переговорить с вами.

– Тогда я вас слушаю.

– Как я вам сказал по телефону, у нас есть два счета вашего супруга, зарегистрированных на Кипре. Вы наверняка слышали о проблемах с вкладами в банках этой страны. Однако мы намерены потребовать вклады, относящиеся к наследству Долгоносова, в полном объеме.

– О какой сумме идет речь? – деловито спросила Далвида, поправляя волосы.

– На первом счету около ста, на втором около пятидесяти тысяч евро, – солгал Дронго, решив, что именно такие суммы должны привлечь ее внимание.

– Что я должна делать?

– Пока ничего. Делать будем мы – оформлять ваше наследство.

– Очевидно, за определенный процент от этой суммы? – уточнила Далвида. Эта женщина обладала хваткой настоящей бизнес-леди.

– Только пять процентов, – успокоил ее Дронго, – но сначала мы должны будем выяснить все обстоятельства дела.

– Что именно вас интересует?

– Его неожиданная смерть. Вы должны понимать, что когда умирает еще не старый человек, обладающий отменным здоровьем, это всегда вызывает определенные вопросы.

– Я вас понимаю, – нахмурилась Далвида, – это действительно произошло так стремительно, что в произошедшее сложно поверить. И он действительно обладал прекрасным здоровьем. И вот такая неожиданная смерть.

– Как это произошло?

– Я поехала к нему на работу и увиделась с ним в его кабинете, – вспомнила Далвида. Рассказывала она довольно спокойно, словно говорила не о смерти мужа, а о своем визите в институт. – Мы с ним немного поговорили, и он вышел из кабинета проводить меня до лифта. Он всегда так делал, – добавила женщина.

– Что было потом?

– Потом он вернулся к себе в кабинет и почувствовал себя плохо. Остальное я знаю со слов его секретаря. Он позвонил ей и попросил принести валидол. Она тут же кому-то перезвонила. Пока ей принесли валидол, прошло несколько минут. Она взяла лекарство, вошла в кабинет и обнаружила его лежащим на полу. Бросилась звать на помощь, вызвала врачей, коллег. Но все было безрезультатно. Он уже потерял сознание и умер еще до приезда врачей. Как они сказали – от обширного инфаркта. Я потом получила официальную справку. Вот такая грустная история, – глядя гостю в глаза, закончила свой рассказ Далвида.

– И вы не заподозрили, что такая смерть может быть неестественной?

– Нет. Там были профессиональные врачи. Они сразу определили обширный инфаркт и сказали, что ничего нельзя было сделать. Похороны я назначила на третий день. Я вспомнила, что его всегда передергивало от мысли, что он закончит свое существование, разлагаясь в деревянном гробу, в грязной земле, и станет добычей червей и земляных жуков. И я приняла решение предать тело кремации, чтобы выполнить его последнюю волю.

– Он ее как-то оформил?

– Нет. Мы однажды говорили на эту тему, и я запомнила его слова. Хотя его дочь от первого брака и сестра были категорически против. Они не поверили мне, что это была воля самого Николая Тихоновича. На этой почве у нас были определенные разногласия. И особенно решительно возражал Вилен Захарович. Такой чудесный человек. Он чуть не плакал, умоляя меня этого не делать.

– Может, следовало немного подождать?

– Чего подождать? – спросила Далвида. – Пока они дадут свое согласие? Я консультировалась с адвокатами. И мне сказали, что в любом случае решение принимает супруга покойного, как его самый близкий человек и законный наследник. А я решила, что будет правильно выполнить волю мужа – кремировать его.

– Понятно, – кивнул Дронго, – но если теперь возникнут вопросы относительно его неожиданной смерти, мы не сможем ничего проверить и доказать.

– А я и не собираюсь никому и ничего доказывать, – холодно сказала хозяйка дома, – в конце концов, это было мое решение и его желание. И если это не понравилось его сестре или взрослой дочери, то это их право не принимать подобного решения.

– Довольно жестко, – заметил Дронго.

– Они меня просто достали, – призналась Далвида. – Сразу начались разговоры и пересуды. Грязные сплетни. Дошли до того, что сестра моего умершего мужа отправилась на работу и начала опрашивать всех, с кем мог увидеться Николай Тихонович. Мир не без добрых людей, и мне все рассказали. Она не постеснялась допросить даже секретаря Долгоносова, желая узнать, как долго я была в его кабинете. Еще мне сказали, что она решила нанять частных сыщиков, чтобы проверить, каким образом так неожиданно мог умереть ее брат. Представляете, какая грязь?

Она тряхнула головой. Поднялась с дивана, прошла к комоду и достала пачку сигарет и зажигалку. Щелкнула зажигалкой, закурила, снова уселась на прежнее место, поставив рядом с собой пепельницу.

– Вы курите? – спросила она.

– Не выкурил за всю жизнь ни одной сигареты, – признался Дронго.

– А я курю, – вздохнула Далвида, – и уже много лет. Вы, наверно, слышали, что Николай Тихонович был моим вторым мужем. И научным руководителем моего первого мужа. Он до сих пор работает в том самом институте, директором которого являлся Долгоносов. Это иногда вызывало расспросы. За нашей спиной рассказывали даже анекдоты. Я все это знала. Никто не хотел понять, что мой первый муж был прекрасным человеком, отцом моего сына. Но он слабый человек, не готовый к испытаниям, к определенным трудностям, которые начали появляться в нашей жизни. И особенно в жизни нашего сына. В какой-то момент я отчетливо поняла, что мой первый муж просто не в состоянии взять на себя ответственность за ребенка, у которого появились большие проблемы. И именно тогда я встретила Николая Тихоновича. Он был импозантным, влиятельным, сильным, уверенным в себе мужчиной. Таким победителем. Иной раз мужчине достаточно войти в комнату, чтобы женщина сразу его оценила. И сразу заметно, кто этот человек – лев или заяц, волк или улитка. А может, даже осел. Все сразу заметно, это написано на его лице, чувствуется в его энергетике, в его жестах, разговорах, глазах, походке, манере общения. И я позволила себе увлечься, даже не подумав о последствиях. А потом мы начали встречаться. Чуть позже, поняв, что дальше так не может продолжаться, я взяла сына и ушла от первого мужа к Долгоносову. А через некоторое время мы зафиксировали наши отношения официально, и он согласился даже усыновить моего сына.

– Ваш первый муж не возражал?

– Нет. Хотя я думаю, что ему не понравилось мое предложение. Но он помалкивал, понимая, что так будет лучше для мальчика, которому я поменяла литовскую фамилию на русскую. Согласитесь, что, живя в Москве, лучше быть Мишей Долгоносовым, чем Миколасом Моркунасом.

– Я боюсь, не каждый согласится с вами, – заметил Дронго, – я имею в виду смену имени и фамилии при живом отце.

– Это был опять мой выбор, и он не возражал, – сказала Далвида с некоторым вызовом.

– А насчет мужчин я согласен, – улыбнулся Дронго, – у вас интересная классификация. По ней Долгоносов был львом. А каким животным вы считаете своего первого супруга?

– Муравьем, – сразу ответила Далвида, – трудолюбивым, скромным, незаметным муравьем. Который все время идет по выбранному пути, не сворачивая, и тащит на себе тяжелую соломинку, которая может переломить ему хребет. Или верблюдом, который готов прошагать по пустыне много километров без воды и еды. Такое терпеливое, добросовестное вьючное животное.

– Сильное сравнение, – заметил Дронго, – в таком случае, можно поинтересоваться, к какому виду животных отношусь я? Ужасно интересно, кто я по вашей классификации.

– Вы не лев, – ответила Далвида, – они обычно бывают более тщеславными и больше думают о себе и о том эффекте, которое производят на женщин. Показной лоск им важнее всего на свете. Если бы вы не были нотариусом, представителем такой мирной и заурядной профессии, я бы предложила вам пойти в актеры или в журналисты. У вас очень интересная, запоминающаяся внешность, приятные манеры, красивый голос. И вместе с тем невозможно не обратить внимания на ваши широкие плечи, рост, взгляд. Я бы не рекомендовала никому связываться с таким человеком, как вы. Нет, вы не лев. Вы скорее тигр. Тяжелый, уверенный в себе тигр, который знает цену жизни и смерти. Я думаю, что по гороскопу вы мощный Телец или стремительный Стрелец. Я не ошиблась?

– Я Овен, – признался Дронго.

– Тогда вы меня удивили еще больше. Они обычно бывают неистовыми и напористыми. Значит, вы сейчас себя сдерживаете. И тогда вы не тигр, а страшная горилла, эдакий Кинг-Конг, который может в гневе раздавить любого непонравившегося соперника.

Оба рассмеялись.

– Надеюсь, вы не обиделись на это сравнение, – сказала Далвида.

– Нет. Тем более что вы почти наверняка Скорпион.

– Верно. Как вы догадались?

– Это тоже заметно. Сила, сексуальность, нарушение общепринятых норм. Характер типичного Скорпиона.

– Я родилась девятого ноября, – улыбнулась Далвида. – Может, что-нибудь выпьете? У нас есть хороший коньяк.

– Давайте, – согласился Дронго.

Она поднялась и вышла в другую комнату. Через минуту вернулась, вкатив столик с напитками. Достала бутылку без этикеток, которая была в своеобразной красной книге. Дронго знал эту марку коньяка. Далвида разлила его в пузатые бокалы и протянула один гостю.

– Первый раз в жизни вижу такого нотариуса, – призналась она, – в моем представлении вы унылые, скучные крючкотворы, которые погрязли в своих бумагах и записях.

– У вас неверные представления о работе современных юристов. Ваше здоровье. – Бокалы неслышно ударились друг о друга.

– Значит, теперь невозможно узнать, как именно умер ваш супруг, – сказал Дронго, поставив бокал на столик.

– Он умер от инфаркта, – повторила Далвида, – я же говорю, что у меня есть официальное заключение врачебной комиссии и справка из поликлиники.

– А его одежда, в которой он был в день смерти, все еще дома?

– Конечно. Она осталась в нашей городской квартире. Мы его переодели в черный костюм. И одежда осталась. Мне сказали, что ее нужно выбросить, но мне было не до этого – я почти сразу после похорон улетела в Германию вместе с сыном.

– Улетели? – сделал вид, что удивился, Дронго. – Вам не кажется, что именно этот неоднозначный поступок мог вызвать неприятие его родными и именно поэтому начались разговоры вокруг смерти Долгоносова? Вы должны согласиться, что вдова умершего мужа не должна сразу после похорон уезжать в вояж за границу.

– Конечно, я понимаю, – кивнула Далвида, – и если бы я уехала в Германию погулять или куда-то на курорт, это было бы чудовищным поступком, неуважением к памяти покойного. Но все прекрасно знают, что у моего сына появились очень серьезные проблемы, которые лечатся в клинике Ганновера. И поэтому я была вынуждена улететь с ним на консультацию.

– Что с вашим сыном?

– Я бы не хотела об этом говорить, – мрачно ответила Далвида. Она взяла бокал и допила остатки коньяка. – У него есть проблемы, – добавила она, – серьезные проблемы, которые необходимо решать.

– И поэтому вы должны были так срочно уехать?

– Да, именно поэтому. И Раиса Тихоновна прекрасно знала, почему мне так важно было срочно уехать в Германию. Но всем трудно объяснить истинные причины моего отъезда. Поэтому я считала себя вправе обижаться именно на тех, кто знал, как важно мне было уехать в Германию.

– И ваш сын сейчас тоже законный наследник имущества Николая Тихоновича, – уточнил Дронго, решив, что нужно сыграть роль нотариуса до конца.

– Он Михаил Николаевич Долгоносов, – подтвердила Далвида, – и действительно является наследником своего отца.

– После смерти вашего второго супруга вы не встречались с первым? Это я спрашиваю, чтобы исключить возможность разных апелляций и встречных исков.

– Встречалась, конечно. Я ведь сказала, что у нашего сына начались большие проблемы. И сразу после смерти Николая Тихоновича я должна была улететь в Германию вместе с ним. Калестинас пришел повидаться со своим сыном. Я ведь не могла ему в этом отказать. Он, как я говорила, неплохой человек, но безразличный. Такой ученый сухарь, которого больше волнуют проблемы гидроэлектростанций где-нибудь в Сибири, чем душевное состояние собственной жены, – добавила она с некоторым раздражением.

– Я должен задать вам следующий вопрос. Хотя прошу меня извинить, – предупредил Дронго. – Как вы считаете, у вашего покойного мужа могли быть враги в самом институте?

– Вы уже разговариваете как следователь, а не как нотариус, – грустно улыбнулась Далвида. – Хотите еще коньяку?

– Давайте, – разрешил Дронго.

Она разлила коньяк в бокалы, плеснув больше прежнего.

– Думаю, были, – призналась Далвида. – В творческих и научных коллективах всегда своя особая аура, своя атмосфера. Они завидуют друг другу, подсиживают, пытаются обойти, ревнуют к славе другого. Все, как обычно. У них работает профессор Соколовский, который был доктором наук, еще когда Долгоносов только начинал там свою научную деятельность. Представляете, как этот профессор относился к Николаю Тихоновичу, понимая, что тот обошел его на крутом вираже?

– Сейчас обязанности директора исполняет другой профессор, – напомнил Дронго, – с грузинской фамилией.

– Ростом Нугзарович, – загадочно улыбнулась Далвилда, – этот тоже чувствовал себя обойденным. Он намного моложе Долгоносова и всегда мечтал занять его кабинет. Просто умирал от зависти и не скрывал своего отношения к Николаю Тихоновичу. Он хотел получить все, что было у Долгоносова. Его звания, авторитет, должность, кабинет и даже его жену.

Дронго, взявший бокал, поставил его обратно на столик и изобразил удивление:

– Он к вам приставал?

– Еще как. – Молодая женщина подняла бокал. – Очевидно, считал себя неотразимым мужчиной. И был изумлен, когда получил отказ.

– За вашего сына, – поднял бокал Дронго. Он уже понимал, что у ее мальчика есть какие-то проблемы со здоровьем.

– Спасибо, – голос у нее дрогнул, – большое спасибо.

На этот раз бокалы ударились сильнее.

– Кипрские страховые компании могут потребовать проведения повторной экспертизы, – сказал Дронго, – они не выдадут денег по справке поликлиники. Им сложно будет понять, почему не было проведено вскрытие тела, как и полагается в таких случаях.

– А вы расскажите им, что не всякая женщина разрешит, чтобы ее мужа кромсали на части, – резко ответила Далвида, – что никто из нормальных людей обычно не разрешает проводить подобные медицинские резекции на своих близких.

– У них свои законы, – возразил Дронго. – Нам понадобятся вещи покойного, в которых он был в день своей смерти.

– Я думаю, что это можно устроить, – кивнула Далвида. – Можно я выпью за вас? Честно говоря, после смерти мужа я впервые позволяю себе так расслабиться. И хочу поблагодарить вас за предоставленную в этом возможность. За ваше здоровье.

Бокалы ударились друг о друга.

– Завтра я соберу вещи и передам их вам, – решила Далвида. – Можете отправить их на экспертизу. Возможно, действительно давно следовало так поступить, чтобы расставить все точки над i. И прекратить эти ненужные сплетни.

– Договорились. – Дронго поставил свой бокал на столик и поднялся. – А теперь разрешите мне удалиться. Я думаю, что мы быстро оформим все документы.

– Не сомневаюсь, – сказала Далвида, протягивая гостю руку.

Он наклонился и поцеловал ей руку.

– Нотариус с манерами джентльмена. Вы поражаете меня все больше и больше, – сказала она на прощание. – Может, вы оставите свой телефон, чтобы я могла с вами связаться?

– Разумеется, – согласился Дронго. – Я не взял визитной карточки, но я звонил на ваш телефон со своего мобильника.

Дронго вышел из дома, сел в машину. Когда они выехали за ворота, Вейдеманис обернулся к другу.

– Ну, как впечатления?

– Очень сложные, – признался Дронго, – и узнал много нового. Хотя именно она, возможно, действительно не имела никакого отношения к загадочной смерти своего мужа. У нее тяжело болен сын, и я хотел бы узнать, чем именно он болен.

– Поехали в город, – предложил Вейдеманис, – уже почти темно.

Они еще не знали, что ровно через полтора часа произойдет убийство одного из тех, с кем они сегодня разговаривали.

 

Глава 9

Вернувшись домой, Дронго принял горячий душ, прошел в свой кабинет и устроился за столом. Взял чистый лист бумаги и написал на нем четыре фамилии – Окрошидзе, Соколовский, Моркунас, Кошкин. Потом немного подумал и добавил еще две фамилии – Долгоносова и Балакин. Но их написал в стороне. Затем принялся анализировать фамилию каждого. У фамилии Кошкина он поставил вопросительный знак. И такой же знак появился через некоторое время рядом с фамилией Окрошидзе. Именно с этими двумя они не беседовали, вспомнил Дронго. Возможно, Ростом Нугзарович был прав, когда не пускал посторонних людей в свой институт, так как понимал, что это вызовет кривотолки и сплетни. Возможно, он хотел уберечь коллектив от ненужного расследования, ибо был убежден в том, что его предшественник умер своей смертью. А если все иначе? Если, наоборот, он был уверен в том, что Николая Тихоновича убили, и не хотел пускать сюда никого для расследования этого убийства? Ведь одним из тех, кто выиграл от этой смерти, был именно Ростом Нугзарович. Возможно, второй после жены покойного. Если составить рейтинг тех, кому выгодна смерть Долгоносова, то первой в списке будет стоять его супруга, ставшая наследницей большого состояния и всего имущества умершего. Затем исполняющий обязанности директора института Окрошидзе. Третий – профессор Соколовский, который становился научным руководителем Моркунаса и получал большие научные и практические дивиденды от внедрения изобретений своего сотрудника. Наконец, четвертый – сам Моркунас, с которым могли спокойно встречаться его бывшая супруга и его сын. «Чувство ревности – тоже сильное чувство, – подумал Дронго. – Оно может заставить человека пойти на убийство. Тем более если мы не знаем, что именно происходило с сыном Далвиды».

С этими четырьмя понятно. Среди проигравших был Вилен Захарович Балакин, которого наверняка вынудят уйти со своей должности. Что он выигрывал в результате смерти своего наставника? Только терял. Что выиграл Кошкин? Офелия стала бы свободна, но ее тоже собирались уволить.

Дронго вспомнил, что у него есть номер мобильного телефона Офелии, и, достав мобильник, быстро набрал его. Услышал голос молодой женщины.

– Простите, что беспокою вас в вечернее время, – пробормотал он, – но я хотел уточнить у вас один момент. Куда хочет перевести вас Окрошидзе? Не в лабораторию ли Соколовского?

– Нет, в другую. Он раньше так говорил, – обиженно пояснила Офелия, – даже сказал такую смешную вещь, что в руководстве института не должны сидеть двое кавказцев. Как будто я руководитель института, наравне с ним. А сегодня, после приезда, поменял свое мнение. Он хочет отправить меня в отдел к Кошкину, этому милицейскому садисту, тюремщику. А я не хочу туда идти. И сказала об этом Ростому Нугзаровичу.

– Он хочет отправить вас в отдел кадров?

– Да. Говорит, что у Кошкина есть вакансия и он просил прислать меня именно к нему. Я знаю, почему он просит. Но я никогда туда не пойду. Лучше уволюсь. Однако Ростом Нугзарович не захотел меня даже слушать. Он еще и накричал на меня из-за вашего прихода.

– Окрошидзе узнал о нашем приходе?

– Конечно. Ему сразу доложили. Он вызвал к себе Вилена Захаровича и отчитал его за своеволие. И вообще пообещал сократить должность заместителя директора по хозяйству. А на то место, которое занимал раньше сам, он собирается перевести профессора Соколовского. Об этом уже все говорят. Бедный Вилен Захарович! Он вышел из кабинета Окрошидзе белого цвета. Вот такие у нас новости.

– Я вам сочувствую, – сказал Дронго, – надеюсь, все обойдется и Ростом Нугзарович в полной мере оценит ваше усердие и трудолюбие.

– Ничего он не оценит, – уверенно проговорила Офелия, – я все равно уволюсь. У меня нет другого выхода.

Дронго попрощался и положил трубку. Посмотрел на фамилию Кошкина. Значит, и у него был свой интерес, хотя и не такой большой, как у всех остальных. Раздался телефонный звонок, и он достал телефон.

– Добрый вечер, господин эксперт, – услышал он знакомый голос Раисы Тихоновны. – Вы успели встретиться с моей бывшей родственницей?

– Здравствуйте. Почему с бывшей? – не понял Дронго.

– Я думала, что наши родственные узы распались сразу после смерти моего брата, – недовольно ответила Раиса Тихоновна. – Или вы так не считаете?

– Нет, не считаю. Она вдова вашего брата. И у них был сын, которому он дал свою фамилию.

– Под влиянием этой женщины он мог сделать все, что угодно. Но я не могу его признавать своим племянником, а ее вдовой моего брата. Для меня вдова скорее его первая супруга, мать его дочери.

– Мне кажется, что вы не правы.

– А мне кажется, что вы попали под влияние этой особы и сейчас пытаетесь ее защитить.

– Я работаю, и мне очень сложно вести расследование в условиях, когда у нас нет тела покойного, чтобы все проверить и убедиться в нашей правоте или неправоте.

– За это нужно поблагодарить вдову моего брата, – отчеканила Раиса Тихоновна. – Или вы уже думаете иначе?

– Мы договорились с ней, что она завтра предоставит нам одежду, в которой был в момент смерти ваш брат. Возможно, на ней остались какие-нибудь следы, которые смогут найти эксперты.

– Неужели она сама согласилась выдать вам одежду Николая? В это сложно поверить.

– Вы считаете, что я говорю неправду?

– Нет. Я считаю, что вы достигли просто невероятного успеха, если смогли убедить Далвиду отправить одежду на экспертизу. Поздравляю вас, господин Дронго.

– Пока не с чем. Нужно проверить одежду и наконец узнать, каким образом умер ваш брат.

– Надеюсь, что вы узнаете. Держите меня в курсе, – попросила женщина и, попрощавшись, положила трубку.

И почти сразу раздался звонок. Дронго взглянул на дисплей. Высветился номер телефона Далвиды. Он сразу ответил:

– Я вас слушаю.

– После вашего ухода я вспомнила, что мы собрали его одежду и сложили в сумку, которая осталась в нашей городской квартире. Там даже есть его обувь. Мне тогда Вилен Захарович советовал не выбрасывать одежду. И никто ее до сих пор не трогал, – сообщила Далвида. – Вещи действительно вам нужны?

– Очень, – ответил Дронго, – и чем раньше, тем лучше. Нужно закончить с этим вопросом раз и навсегда. Ведь иначе другие наследники запросто могут оспорить решение кипрского банка, и в результате получение денег заморозят…

– А деньги нам все время нужны, – в тон собеседнику произнесла Далвида. – Конечно, вы правы. С этим делом нужно заканчивать. Я собираюсь в город. Может, вы приедете к нашему городскому дому, и я передам вам эту сумку? Сможете приехать через час?

– Смогу, – пообещал Дронго.

Он перезвонил Эдгару и сообщил ему о неожиданном решении супруги покойного.

– А если она тебя просто обманывает? – предположил Вейдеманис. – Она могла созвониться с Окрошидзе, Балакиным или кем-то другим и узнать, как мы выглядим. Тебя трудно с кем-то перепутать. С твоим-то ростом и запоминающейся внешностью. Может, она поменяла одежду и теперь выдаст тебе его старое белье, на котором мы не найдем никаких следов, даже если проведем молекулярный анализ.

– Я рискну, – упрямо произнес Дронго, – все-таки поеду и заберу эту сумку. Если на ней остались хоть какие-то следы, то мы сможем наконец понять, почему умер Николай Долгоносов.

– Веришь в силу своего обаяния? – шутливо спросил Эдгар.

– Нет. В силу разума и логики. Далвида далеко не дура и понимает, как важно на будущее раз и навсегда покончить со всеми слухами. Поэтому и отдает мне эту сумку с бельем покойного мужа.

– Думаешь найти там кровавые пятна?

– Не думаю. Но Офелия вспоминала, что у погибшего сползла слюна на воротник. А так бывает при отравлениях.

– Иногда и при инфарктах подобное случается, – возразил Вейдеманис.

– Ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с ней?

– Нет. Я хочу поехать с тобой, – заявил Эдгар, – в конце концов, она уже знает, что у тебя есть машина с таким водителем, как я.

– Договорились, – весело согласился Дронго.

Через час они подъехали к дому Долгоносовых. Дронго позвонил Далвиде.

– Я уже приехал. Могу к вам подняться?

– Поднимайтесь, – разрешила она, – мы с сыном недавно приехали. Я позвоню нашему охраннику внизу, чтобы он вас пропустил.

Дронго вошел в подъезд и поднялся на четырнадцатый этаж, где была квартира Долгоносовых. Позвонил. Хозяйка сразу открыла дверь. Далвида была в серых брюках и темно-синей блузке с короткими рукавами. В таком виде была заметна ее подтянутая, спортивная фигура. Светлые волосы были рассыпаны по плечам. Женщина протянула гостю руку, и он снова, второй раз за день, поцеловал ее.

– Входите, – сказала она, – я приготовила вам сумку.

Эксперт вошел в квартиру. В городской гостиной все было оформлено в стиле хай-тек. И вся техника была от известной датской фирмы, которая специализировалась на эксклюзивной бытовой технике. Дронго сел в кресло и вдруг за спиной услышал шум. Он обернулся и увидел, как из соседней комнаты вышел мальчик, удивительно похожий на Калестинаса Моркунаса. Мальчик внимательно и строго посмотрел на Дронго.

– Добрый вечер, – поздоровался гость.

– Здравствуйте, – почему-то шепотом сказал Михаил. Ему было не больше семи-восьми лет. Возможно, он был чуть старше. По-русски говорил без акцента.

– Как дела? – осведомился Дронго.

– Вы доктор? – спросил мальчик.

– Нет, не доктор. А ты боишься докторов?

– Вы не будете делать мне больно? – спросил Михаил. – Не будете делать мне уколы?

– Не буду, – развел руками Дронго, – у меня нет даже шприцев. Я действительно не доктор.

Мальчик кивнул и, услышав шаги матери, быстро побежал в другую комнату, где его ждала няня. В гостиную вошла Далвида и протянула Дронго большую сумку с вещами покойного мужа.

– Здесь все, что на нем было. Включая носки, белье и обувь, – пояснила она. – Вы думаете, что это поможет получить деньги?

– Во всяком случае, не помешает. – Дронго было стыдно лгать женщине, которой нужны были деньги на лечение ребенка.

– Надеюсь, – пробормотала она. – Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, – ответил гость, – спасибо. Я сейчас видел вашего сына.

– Он сюда вошел, – поняла Далвида, нахмурившись, – я тысячу раз говорила няне не пускать его к чужим. Что он у вас спросил?

– Хотел узнать, кто я такой. Спросил, не буду ли я делать ему уколы, – ответил Дронго.

Реакция женщины оказалась просто необъяснимой. У нее неожиданно задрожали губы, поникли плечи. Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Было заметно, как она беззвучно плачет. Дронго нахмурился. Возможно, он действительно допустил ошибку. Бросив сумку на пол, он шагнул к женщине.

– Простите, – растерянно произнес он, – я сказал что-то не так? Я вас обидел?

– Нет, – вытирая слезы, проговорила Далвида и повернулась к нему, – нет. Извините. Я не должна была так глупо себя вести.

– Что случилось?

– Миша, – она тяжело вздохнула, – он так боится врачей и этих проклятых уколов. Я даже не знаю, что нам делать. Через неделю мы опять уезжаем в Германию.

– У него какая-то болезнь? – понял Дронго.

– Да, – выдохнула Далвида, – у него обнаружили эпилепсию. Внезапные приступы, когда он кусает язык и лежит весь в крови. Это так страшно, когда он неожиданно цепенеет, затем застывает, потом падает на пол и бьется в судорогах. Это просто ужасно. И никакие врачи не могут его окончательно вылечить. Мы принимаем целую кучу таблеток, зовем лучших врачей, но пока все безрезультатно. Возможно, придется прибегать к очень сложной операции на мозге. Если, конечно, немецкие врачи согласятся.

– Поэтому вы улетели через неделю после смерти Долгоносова? – спросил Дронго. – Вам нужно было показать врачам своего сына?

– У нас была запись, и мы не могли перенести ее на другой день. Это ведь было связано с его анализами. И поэтому мы уехали вместе с Мишей в Германию. Но я не хотела, чтобы все узнали о болезни моего сына. Ведь сегодня эту болезнь уже можно вылечить. А он пока боится докторов и уколов.

– Я вас понимаю, – мрачно сказал Дронго, – это, наверно, самое сильное испытание для любой матери – видеть своего ребенка в таком состоянии. Надеюсь, что лечение ему поможет.

– Он нормальный мальчик, развитый, спокойный, хорошо учится. Учителя говорят, что он очень способный. Но я все время боюсь, что его схватит приступ в школе, и тогда все узнают о его болезни. Начнут его дразнить, обижать. А он у меня такой ранимый.

– Вам нужно перевести его на домашнее обучение, – посоветовал Дронго, – и согласиться на операцию. Если, конечно, она способна ему реально помочь.

– Говорят, что сейчас уже делают такие операции, – сообщила Далвида, – посмотрим, что на этот раз скажут немецкие врачи.

– Это у него врожденное или приобретенное?

– Думаю, приобретенное, – ответила молодая женщина, – он в детстве серьезно болел, и многие считали, что даже не выживет. Но все обошлось. Тогда обошлось. А несколько лет назад стали проявляться эти симптомы. И мы сразу поехали к врачам. Вот тогда нам и поставили этот неутешительный диагноз. Я так боюсь, что это скажется на его развитии. Но пока врачи говорят, что он развивается нормально.

– Хочу вам сообщить несколько фактов, – неожиданно произнес Дронго, – чтобы вы поняли свойство этой болезни. Конечно, в ней нет ничего хорошего. Но она не так страшна, как вам кажется. И самое главное – практически не влияет на интеллект. Иногда влияет, но в лучшую сторону. Эпилептиками были Гай Юлий Цезарь и Александр Македонский. Согласитесь, что это не самая плохая компания в истории.

Она улыбнулась.

– Если и Цезарь с Македонским, – прошептала она сквозь слезы, – вы меня убедили. Спасибо вам еще раз.

Дронго взял ее руку и в третий раз за день поцеловал ее. Кажется, молодая женщина нравилась ему все больше и больше.

– Завтра я отправлю эту сумку на экспертизу, – пообещал Дронго.

– И позвоните мне, когда узнаете результаты. Любые, – попросила хозяйка квартиры.

– Об этом вы могли бы и не просить, – улыбнулся Дронго, направляясь к выходу. Настроение было паршивым. Он чувствовал себя не просто обманщиком, а почти вором, который втерся в доверие несчастной женщины, получившей такую проблему со своим сыном и ставшей вдовой такого известного мужчины.

Выйдя из дома, он подошел к машине, бросил сумку на заднее сиденье и, усевшись рядом с Эдгаром, попросил отвезти его домой. Вейдеманис, хорошо знавший друга, молчал минуты две, чтобы дать Дронго возможность успокоиться. И только затем спросил:

– Как прошла встреча?

– У нее мальчик болен эпилепсией, – пояснил Дронго, – поэтому она так часто ездит в Германию. Пытается его спасти, но не может решиться на очень сложную операцию.

– Понятно, – помрачнел Вейдеманис. Он никогда не забывал, что сам был в сложном положении, когда врачи пытались спасти его от тяжелой формы онкологического заболевания. И как его спас Дронго.

Они уже подъезжали к дому, когда раздался телефонный звонок. Дронго, увидев номер телефона Далвиды, улыбнулся. Ему было приятно, что она снова решила позвонить ему. Но когда он ответил, не узнал ее голоса. Это было какое-то мычание, стон.

– Алло, – крикнул Дронго, – что случилось? Алло, вы меня слышите?

– Господин нотариус, – было понятно, что каждое слово ей дается с большим трудом, – никуда не отдавайте сумку. Она нам понадобится…

– Что произошло? – закричал Дронго, понимая, что случилось нечто ужасное.

– Мне только что позвонили, – выдавила Далвида.

– Что? Что случилось?

– Калестинас… Мне сейчас позвонили…

– Что? Что с ним случилось?

– Он повесился, – выдохнула она, – вы меня слышите? Калестинас повесился. Я сейчас еду к нему домой. Никому не отдавайте эту сумку. Алло, вы меня слышите?

– Слышу, – громко ответил Дронго, – скажите мне адрес его дома, и я тоже туда приеду.

Она продиктовала адрес и бросила трубку. На этот раз Эдгар ничего не спросил, когда Дронго приказал:

– Поворачивай машину в другую сторону.

Вейдеманис вопросительно посмотрел на друга, уже понимая, что произошло нечто чрезвычайное.

– Калестинас повесился, – сообщил Дронго. – Давай быстрее.

 

Глава 10

Дом, в котором жил Калестинас, был недалеко от станции метро «Теплый Стан». И туда они добирались довольно долго, учитывая вечерние пробки, начавшиеся сразу после шести вечера. На часах было около девяти, когда они наконец подъехали к стандартному пятиэтажному дому, на последнем этаже которого в трехкомнатной квартире жил Калестинас Моркунас. Дронго и Вейдеманис попытались пройти наверх, но стоявший внизу сотрудник полиции не пустил их в дом. Пришлось терпеливо ждать, когда сюда приедет бывшая супруга Моркунаса. Рядом с домом толпились соседи и просто зеваки, комментировавшие происходящие события. Словоохотливые все знающие старушки охотно рассказывали, что несколько лет назад «страдальца» бросила жена с сыном, она ушла к другому человеку, его шефу. При этом подробности варьировались. В некоторых сплетнях шеф был руководителем кавказской мафии, в других – крупным бизнесменом, в третьих – вообще неизвестно кем. Но про ученого и директора института никто не говорил. Зато охотно рассказывали, что труп Моркунаса нашла его новая подруга, которая пришла домой сразу следом за ним и обнаружила Калестинаса в петле.

Примерно через полчаса тело мужчины вынесли из дома. Рядом припарковались автомобили полиции и следственного управления. Было понятно, что начато расследование смерти Калестинаса Моркунаса. На часах было около десяти, но его бывшая супруга все еще не появлялась у дома.

– Мы можем уйти, – предложил Вейдеманис, когда из дома вышли несколько человек, среди которых Дронго увидел знакомого следователя. За долгие годы проведенных расследований он успел узнать многих руководителей правоохранительных органов не только в Москве, но и в Париже, Берлине, Мадриде, Лондоне.

Следователь Бурнатов работал в органах прокуратуры больше двадцати лет. И только потом, после создания отдельного Следственного комитета, перешел на работу в этот комитет, став там следователем по особо важным делам Московского управления. Ему было уже сорок восемь лет. Это был немолодой человек в очках, всегда в помятом костюме и в темной рубашке. Галстуки он носить не любил, надевал только вместе с формой. Он был вдовцом, супруга умерла четыре года назад после тяжелой болезни. Старшая дочь жила в Киеве, куда переехала еще шесть лет назад к мужу, а младшая дочь еще во время болезни жены жила с бабушкой и теперь продолжала оставаться там, так как квартира бабушки находилась рядом с ее институтом. Может, поэтому Олег Иванович Бурнатов был немного меланхоликом, немного мизантропом и довольно спокойным, выдержанным, почти лишенным эмоций человеком.

Выйдя из дома, он направился к своей машине и встретился взглядом с высоким мужчиной, стоявшим в толпе зевак. Бурнатов замедлил шаг. Взглянул на мужчину, который кивнул ему, и пошел быстрее. Потом снова остановился, так как вспомнил лицо этого человека.

– Вас что-то беспокоит? – спросил оказавшийся рядом с ним подполковник Никифоров. Он был высокого роста, худой язвенник с землистого цвета лицом и плохими зубами, которые у него всегда болели. Чтобы скрыть плохой запах изо рта, он часто употреблял различные освежители, которые носил в кармане. Никифоров видел, как следователь сначала запнулся, затем остановился, оглядываясь назад.

– Нашли кого-то из знакомых? – спросил подполковник.

– Там в толпе стоит один человек, – хмуро пояснил Бурнатов, – я его знаю. Помните, лет пятнадцать назад в Москве захватили автобус с детьми? Тогда он принимал участие в переговорах и освобождении детей. Я тогда работал следователем межрайонной прокуратуры. Это Дронго, специалист по расследованиям.

– Вы верите в эти небылицы? – поморщился Никифоров. – Это выдумка наших следователей. Никакого Дронго не существует. Это все равно что поверить в Шерлока Холмса или комиссара Мегрэ. Их выдумали, чтобы люди читали и развлекались. Мы с вами прекрасно знаем, как много нужно собрать вещественных доказательств, как важно их правильно зафиксировать, оформить, провести экспертизы, а потом через нашу агентуру попытаться выйти на истинного виновника случившегося. Гениальные сыщики бывают только в книжках.

– Он стоит у дома, – пробормотал Бурнатов, – я в этом уверен. Его сложно с кем-то перепутать. Давайте вернемся.

– Идемте, если вы так уверены, – согласился подполковник.

Они повернули обратно. Следователь снова увидел Дронго, который отличался высоким ростом. Рядом стоял другой высокий мужчина. Бурнатов помахал рукой эксперту, приглашая его подойти. Дронго начал протискиваться через толпу. Никифоров показал стоявшему рядом сотруднику полиции, чтобы он пропустил этого высокого мужчину, и с любопытством уставился на него. Дронго подошел к Бурнатову.

– Добрый вечер, – поздоровался он. Он помнил этого следователя в лицо, но никак не мог вспомнить его имени и фамилии. С тех пор прошло около пятнадцати лет.

– Господин эксперт, – протянул ему руку следователь, – я вас помню. Вы почти не изменились. Мне говорили, что вы давно переехали куда-то на Запад. Женились и остались там навсегда.

– Я действительно женился и уехал. Но иногда возвращаюсь, – улыбнулся Дронго. – И кажется, мы в самом деле знакомы.

– Мы познакомились во время освобождения детей, взятых в заложники, – напомнил следователь. – Олег Иванович Бурнатов – старший следователь по особо важным делам. А это подполковник Никифоров, местная гроза криминального мира, – представил он своего спутника. Дронго пожал руку и офицеру, который с интересом следил за их разговором.

– Что вы здесь делаете? – поинтересовался Бурнатов. – Или вы тоже пришли сюда для расследования этого убийства?

– Почему убийства? – спросил Дронго. – В толпе говорили, что это самоубийство.

– Не нужно слушать праздных зевак, – посоветовал Бурнатов. – Давайте отойдем к машинам, и я вам все расскажу.

Они отошли к стоявшим неподалеку автомобилям.

– Дело в том, что несчастного Моркунаса нашла его знакомая, которая часто приходила к нему в гости, – пояснил следователь, – она его близкая подруга. Несколько лет назад от него ушла жена с ребенком. И в этом году он завел себе подружку. Любовь Клепина, она работает в библиотеке, находящейся в паре кварталов отсюда. И у нее был свой ключ от квартиры. Придя домой, она открыла дверь и обнаружила Моркунаса в петле. Ей стало плохо, но она сумела позвонить в полицию и вызвать врачей. Вот, собственно, и вся история. А вы как здесь оказались? Если скажете, что случайно, я не поверю. Или вам что-то известно?

– Я был знаком с погибшим и с его женой, – пояснил Дронго, – сейчас мы с моим напарником, который остался стоять у дома, занимаемся проблемами института, где работал Моркунас. Мне позвонила его бывшая супруга, которая сообщила о случившемся. И вот уже второй час она едет сюда. Очевидно, застряла в пробках.

– Она может не торопиться, – мрачно сказал Бурнатов, – тело уже увезли. Все и так слишком очевидно.

– Вы сказали, что это было убийство? – напомнил Дронго.

– Я в этом убежден, – заявил следователь. – Все настолько очевидно, что можно даже не проводить патологоанатомическую экспертизу. Его сначала оглушили, а потом повесили. Все характерные признаки налицо. Только не понимаю, кому он мог мешать? Его подруга рассказала, что он работал в институте, занимающемся проблемами узлов для гидроэлектростанций. Ничего особенного и тайного. Ради того, чтобы узнать секрет изготовления мотора, еще не убивали. Жена от него ушла давно. И, как сейчас выяснилось, ее второй муж недавно умер от инфаркта. Поэтому соперничество исключается. Значит, должна быть другая версия. Именно поэтому я остановился, когда увидел вас в толпе. Такой известный сыщик, как вы, не мог случайно оказаться рядом с домом, где произошло убийство.

– Не случайно, – ответил Дронго, – я же сказал, что мы с напарником занимались проблемами в самом институте. Сегодня мне довелось беседовать с Моркунасом, с его научным руководителем, с его бывшей женой, с другими сослуживцами.

– Значит, вы оказались здесь не случайно, – повторил Бурнатов. – А может, вы уже знаете, кто его повесил?

– Уверены, что его повесили?

– Абсолютно. На голове гематома от удара. Его оглушили и потом повесили. Причем работал явно дилетант. Он тащил тело на кухню, и было заметно, что в двух местах ботинки пострадавшего даже испачкали стену. А позже, повесив несчастного, убийца забыл даже оставить рядом перевернутый стул, на котором должен был стоять перед смертью повесившийся. Очень грубая инсценировка. Он словно нарочно повел себя таким образом, чтобы мы сразу поняли, что совершено убийство. А то цирк получается. Мы что, должны предположить, будто погибший специально прыгал на месте, чтобы попасть в петлю? Глупость какая.

Дронго усмехнулся:

– Действительно глупо.

– Однако вы не ответили на мой вопрос, – произнес следователь. – Чем именно вы занимались в институте? Какими проблемами? Или вы заранее знали, что его должны убить?

– Не знали. Неужели вы думаете, что, зная об этом, я бы не предупредил несчастного?

– Но его убили, а вы сегодня с ним разговаривали. Такой известный сыщик – и ничего не почувствовали?

– Ничего, – подтвердил Дронго.

– Давайте уедем, – хмуро предложил Никифоров. Он не понимал, почему следователь разговаривает с этим человеком, которого упорно считает специалистом по расследованиям. Ему стало скучно и неинтересно стоять у машины. Было уже поздно, а он еще не успел даже пообедать.

– И вы ничем не можете нам помочь? – уточнил Бурнатов.

– Я даже не был внутри, – сказал Дронго. – И я никак не ожидал такого развития событий.

– В любом случае мы пригласим вас для беседы к нам, – пообещал следователь. – Можете оставить свои координаты?

– Конечно. – Дронго достал листок бумаги и написал свои телефоны. – Мобильный и городской.

– Очень хорошо, – забрал листок Бурнатов. – Подумайте, господин эксперт, если вы уже знаете его окружение и его бывшую супругу. Возможно, среди них есть кто-то, ненавидевший его. Хотя все характеризуют его как человека спокойного и незлопамятного. Его подруга даже рассказала нам, что жена Моркунаса ушла к его научному руководителю. А он продолжает работать в институте, где хозяином является любовник его жены. Такие современные взгляды, – поморщился следователь.

– Уже не является, – ответил Дронго, – он недавно умер в своем кабинете от обширного инфаркта. Действительно был директором института и членом-корреспондентом Российской академии наук.

– Значит, жена Моркунаса приносит несчастье, – вставил Никифоров, – сначала умер ее нынешний муж от инфаркта, а потом кто-то повесил ее прежнего мужа. Такая роковая женщина.

– У них были сложные отношения, – возразил Дронго.

– Ушла к богатому начальству, – зло возразил подполковник, – все и так понятно. Для баб главное достоинство мужчины – его деньги и положение. А на остальное им наплевать.

– Не всегда, – возразил Бурнатов, очевидно, вспомнив свою умершую супругу, – некоторые живут всю жизнь с одним мужчиной. И тихо, спокойно, с достоинством уходят из мира. Встречаются и такие.

– Очень редко, – возразил Никифоров, – это уже святые женщины. А большинство думает о шмотках, камнях, тряпках. Убежден, что его жена ушла отсюда не из-за большой любви. Просто надоело жить в такой убогости. Вы же видели его квартиру. Типичная квартира нищего ученого наших дней.

– У него была знакомая, которая с ним жила, – напомнил следователь, – и в квартире было довольно чисто и уютно.

– Видимо, эту женщину устраивал уровень его достатка, – предположил Никифоров.

– Не все люди выдерживают трудности жизни с одинаковым достоинством, – меланхолично заметил следователь. – Ладно. Давайте заканчивать. Мы и так потеряли здесь много времени. Я надеюсь, господин эксперт, что вы поможете нам в расследовании. Если узнаете о новых подробностях – сообщите нам.

– Непременно, – поспешно сказал Дронго, заметив приехавшую Далвиду, которая с помощью своего водителя пыталась пройти в дом. Но стоявший у дверей сотрудник полиции не пускал ее внутрь.

– Это его бывшая жена, – пояснил Дронго.

– Завтра с ней поговорим, – недовольно проговорил Никифоров и взглянул на часы, – уже поздно.

– Нужно поговорить прямо сейчас, – возразил следователь, – может, ей что-то известно. Я понимаю, как вы устали, но давайте вернемся.

Они повернули к дому. Дронго пошел следом, понимая, как глупо и странно будет выглядеть, когда она узнает, кто он такой. Они подошли ближе, когда Далвида наконец обратила на них внимание. Она была в черном брючном костюме. На плечи накинут черный платок.

– Вы тоже приехали, – обратилась она к Дронго, – большое спасибо. Мы с таким трудом сюда продрались.

– Это следователь, который ведет дело, – показал Дронго на Бурнатова, – он хочет с вами переговорить.

– Меня пустят внутрь? – резко спросила Далвида.

– Идемте, – разрешил следователь.

Они вчетвером поднялись на пятый этаж. Дверь была открыта. На диване сидела убитая горем молодая женщина с растрепанными волосами и заплаканными глазами. Сидевшая рядом соседка пыталась ее утешить. На стуле находились таблетки с валидолом, пузырек валерьянки и стакан с водой. Увидев вошедшую Далвиду, женщина зарыдала в голос. Очевидно, это была подруга Калестинаса. Далвида даже растерялась от такого горя и тоже начала всхлипывать.

– Где он? – спросила она. – Где он лежит?

– Его увезли, – пояснил следователь, – давайте пройдем в другую комнату, немного успокоимся и побеседуем. Если хотите, господин эксперт тоже будет с нами.

Он показал на Дронго. Но Далвида была в таком состоянии, что не обратила внимания на слово «эксперт». Или решила, что нотариус вполне мог оказаться экспертом. Она только кивнула в знак согласия. И, подойдя, обняла Любу, которая заплакала еще сильнее. Никифоров шумно вздохнул и отвернулся. Потом, достав сигареты, вышел в коридор.

– Сначала она его бросает, а потом плачет, – недовольно произнес подполковник.

Бурнатов и Дронго прошли в другую комнату, очевидно, детскую. Оглядевшись с недовольным видом, следователь предложил продолжить разговор на кухне. Дронго посмотрел на детскую кроватку, на оставшиеся игрушки. Несчастный Моркунас ничего не изменил в комнате, словно надеялся, что его сын когда-нибудь вернется сюда. Они прошли на кухню. Дронго взглянул на потолок. Здесь уже ничего не было, петлю успели снять, но газовая труба, проходившая по потолку, на которой повесили хозяина квартиры, была немного изогнута. И здесь царил беспорядок. Бурнатов уселся за стол и достал диктофон. Дронго остался стоять у холодильника. Кухня была небольшой, типовой. Метров десять или двенадцать. Осторожно вошла Далвида. Следователь указал ей на пустой стул. Женщина вытерла слезы носовым платком и уселась на стул.

– Когда вы в последний раз здесь были?

– Не помню, – призналась она, – очень давно. В прошлой жизни. Даже странно, что я когда-то здесь жила.

– Вы поддерживали с ним контакты?

– Конечно, мы встречались. У нас общий сын, и он иногда приезжал ко мне в новую квартиру.

– Я могу узнать, почему вы ушли от погибшего?

– Это были причины личного характера, – вздохнула Далвида, – просто я поняла, что мне нужно резко менять декорации окружающей меня жизни. И для себя, и для нашего сына. У него не было шансов отсюда уйти в ближайшие годы.

– И вы ушли, чтобы предоставить такие шансы своему сыну? – недовольно уточнил Бурнатов.

– Я ушла потому, что полюбила другого человека, – ответила она, – и потому, что так решила для себя. Это не имеет никакого отношения к самоубийству моего первого мужа.

– Вы еще не знаете, – сказал следователь, – но это было не самоубийство. Это было убийство, госпожа Моркунас.

Женщина растерялась. Перевела взгляд на Дронго. Попыталась что-то сказать, но поперхнулась. Дронго быстро налил ей воды и протянул стакан. Она судорожно выпила, закашляла. Отдала эксперту стакан, поблагодарив кивком.

– Как это – убийство? – выдавила она. – Мне сказали, что он повесился. И я думала, что это из-за меня, из-за нас с сыном.

– Нет, – возразил следователь, – его убили. В этом нет никаких сомнений. Сейчас мы проводим расследование по факту убийства вашего первого мужа. У него были враги?

– Убийство… – повторила она, – убийство. Но этого не может быть. Он был мирным, спокойным человеком. Никогда и ни с кем не конфликтовал. Кому понадобилось его убивать? Не понимаю. Вы уверены, что его убили?

– Я работаю следователем уже много лет, – чуть повысил голос Бурнатов, – и знаю, о чем говорю. Уверен, что патологоанатомическая экспертиза все подтвердит.

– Его будут резать, – вздрогнула Далвида, – все-таки мы не избежали этого. – Она взглянула на Дронго. – Видите, как бывает, и я тут бессильна.

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил следователь.

– Я не знаю. Я ничего не понимаю. Меня не было здесь уже несколько лет. У каждого из нас была своя жизнь. И я ничего не знала.

– У него могли быть долги или какие-то другие обязательства?

– Никогда. Никаких долгов. Он был очень расчетливый и пунктуальный человек.

Дронго хотел задать вопрос – собирался ли бывший муж и отец Миколаса помогать своему сыну, которому нужна была дорогостоящая операция. Но решил не мешать следователю. Все вопросы можно было задать позже, когда Бурнатов уедет.

– Может, он жаловался на какие-то проблемы? Он вам не звонил, ничего не говорил? – продолжал расспрашивать следователь.

– Ничего, – покачала она головой, – сейчас понимаю, что нельзя было оставлять его одного. Он был очень слабым человеком.

– Кто мог желать его убийства? – спросил Бурнатов.

– Никто. Зачем убивать бабочку, которая никому не мешает? Зачем убивать абсолютно безвредного человека? – спросила Далвида. – У него не было врагов и не могло быть. Возможно, вы ошибаетесь. Он мог повеситься, решив таким образом покончить со своей жизнью. Но таких страшных врагов, которые хотели бы его повесить, у него никогда не было.

– Нам нужно будет еще раз встретиться и поговорить более обстоятельно, – сказал следователь. – Когда вы немного придете в себя. Скажем, послезавтра, если не возражаете. Я вам позвоню.

– Хорошо, – кивнула она.

– И вы, господин эксперт, – обратился к Дронго Бурнатов, – если захотите нам помочь, милости прошу. Я не откажусь от помощи такого компетентного человека, как вы. До свидания. – Он поднялся и вышел из кухни. Далвида осталась сидеть на стуле. Она постепенно приходила в себя. И только теперь обратила внимание на слова следователя.

– Разве есть профессия нотариуса-эксперта? – уточнила она.

– Есть, – сказал Дронго, – сейчас появилось много новых профессий. Вам нужно успокоиться. Может, я принесу вам лекарство?

– Нет, – покачала она головой, – лучше дайте еще воды. Он сказал, что Калестинаса убили. Неужели такое возможно? И кому надо было его убивать? Он был таким безвредным человеком.

– Видимо, нашелся мерзавец, – сказал Дронго, протянув Далвиде стакан с водой, – и поэтому нужно срочно проверить одежду вашего мужа. Возможно, и там мы найдем нечто странное.

– Тогда получится, что это я странная женщина. Первого мужа убили, второй умер от инфаркта, – печально произнесла она, – не понимаю, что происходит. И теперь я должна буду рассказывать сыну, что его первый отец тоже погиб. Несчастный мальчик. Потерял сразу обоих отцов. Я только приучила его называть Долгоносова папой. А Николай так гордился, что на шестом десятке у него появился сын. Какое-то безумие. Не понимаю, что происходит.

– Сейчас никто ничего не понимает, – сказал Дронго, – но в любом случае за этим убийством стоит конкретный расчет. И мне хочется знать, кто преступник.

 

Глава 11

Далвида еще немного посидела на стуле. Затем вышла и словно сомнамбула прошла к выходу. Даже забыв попрощаться с Любой, которая продолжала громко плакать. Затем, вспомнив об этом, Далвида вернулась, попрощалась с молодой женщиной и ее соседкой, вызвав новую волну эмоций. Обе женщины заплакали почти в голос, и к ним присоединилась соседка. Так они втроем проплакали еще несколько минут. Затем Далвида, расцеловавшись с обеими, наконец вспомнила о Дронго, терпеливо ожидавшем ее в коридоре. И пошла вниз по лестнице, опираясь на руку эксперта. Он успел позвонить Вейдеманису и предупредить его, чтобы тот следовал за ними. Вместе с женщиной они уселись в машину Далвиды, и водитель повез их обратно домой. Всю дорогу она что-то бессвязно бормотала. Когда подъехали к дому, Далвида, не выпуская его руки, неожиданно попросила:

– Пожалуйста, не уходите. Пойдемте со мной. Там сейчас няня с мальчиком, я должна ее отпустить, когда она уложит его спать. И я не хочу сегодня оставаться одна. Вы можете подняться ко мне?

Он молча кивнул. Когда они проходили мимо охранника, он мрачно взглянул на Дронго, но ничего не спросил. Когда они вошли в кабину лифта, эксперт оглянулся. Охранник, не скрывая своего презрения, отвернулся. Он, наверно, решил, что Далвида слишком быстро нашла себе утешение, с огорчением подумал Дронго. Они поднялись в квартиру на четырнадцатый этаж. Мальчик уже спал. Няня очень неодобрительно посмотрела на Дронго, очевидно, решив, что это новый ухажер хозяйки, явившийся так поздно с молодой женщиной к ней домой. Сегодня она явно переработала, оставшись с мальчиком сверхурочно. Через несколько минут няня ушла. Далвида принесла плед, словно ей было очень холодно, и уселась на диване в гостиной. Дронго сел напротив.

– Вы видели, как она возмущенно на нас смотрела? – горько усмехнулась Далвида. – Я теперь не имею права даже на личную жизнь. Веселая вдова была у Легара, а в жизни вдовы бывают только мрачные и опустошенные.

– Не нужно об этом, – попросил Дронго, – я уйду, как только вы немного успокоитесь.

Она пожала плечами.

– Может быть, это я виновата в том, что произошло, – задумчиво произнесла Далвида, – как вы считаете? Если бы я его не бросила, он бы не погиб. И Николай Тихонович мог бы еще немного пожить. Может, это я приношу всем несчастье? И с Миколасом у нас не все ладно… Или это наказание за мои грехи?

Он понимал, что ей необходимо высказаться. Она тяжело поднялась с дивана, принесла бутылку французского коньяка и два больших бокала. Это была уже другая бутылка, не похожая на ту, которую она доставала на даче. Коньяк был еще большей выдержки и более дорогой. Далвида снова уселась на диван, поджав под себя ноги.

– Не беспокойтесь, – сказала она, – я не буду вас спаивать. Если не хотите, можете не пить. Вы и в прошлый раз только делали вид, что пили. Когда это было? Вчера или два дня назад?

– Сегодня днем, – напомнил Дронго.

– Как странно, – шепотом произнесла Далвида, – как будто прошла целая вечность. Куда вы дели сумку, которую я вам отдала?

– Уже отправил на экспертизу, – ответил эксперт, – я думаю, мы правильно поступили. Смерть вашего первого мужа может вызвать ненужные ассоциации и со смертью второго супруга.

– Ассоциации, – горько повторила она, вслушиваясь в это слово, – какое дурацкое выражение. Какие ассоциации, если я за короткое время потеряла двух самых близких людей. Жуткая несправедливость. И мой мальчик потерял их обоих.

Она налила себе коньяк, почти половину бокала.

– Такая дикая и глупая потребность напиться, – пробормотала она, – напиться и забыть обо всем на свете. – Она почти залпом выпила коньяк. Поморщилась. – Нужно было принести шоколад, – вспомнила Далвида.

– Я принесу, – поднялся Дронго. – Где он лежит?

– На кухне. Прямо на столе, – показала она в сторону кухни.

Он принес коробку шоколада. Положил перед ней. А она снова щедро налила себе коньяк.

– Вам будет плохо, – предупредил эксперт. – Не нужно так много пить.

– А мне уже плохо, – пробормотала Далвида, – очень плохо. Я никому не нужна. Первого мужа убили, второй умер сам, а мальчику поставили диагноз – эпилепсия. Так, наверно, случается только с очень грешными людьми. Наказание за грехи, которое нужно нести всю оставшуюся жизнь.

Она снова выпила коньяк, съела шоколадку, снова налила напиток в бокал. Дронго поднялся и забрал бутылку.

– Больше не разрешу, – сказал он.

– Вы не мой отец, – возразила женщина, – вы какой-то непонятный мужчина. Одетый словно бизнесмен. С манерами дипломата или разведчика. И работаете рядовым нотариусом. Пусть даже экспертом по нотариальным делам. Неужели это так интересно? Не нашли для себя другой ниши? Я, наверно, говорю глупости. Не обижайтесь на меня. Я сама не понимаю, что говорю. – Далвида взяла бокал. – Почему все не так? – горько спросила она. – Иногда в жизни все бывает идеально, словно кто-то там, наверху, решает сделать тебе подарок. А потом со страшной силой бьет тебя по голове, отнимая все, что тебе дал.

Дронго налил себе немного коньяка. Попробовал. Коньяк был хорошим.

– Скажите, почему его убили? – спросила Далвида. – Кому он мог мешать?

– Не знаю. Сам ничего не понимаю, – признался Дронго.

Она снова пригубила коньяк. Взяла еще одну конфету.

– Давайте выпьем просто за жизнь, – предложила она, – вот так человек живет и даже не думает, что может в одну секунду умереть или попасть под машину. Или выпасть с балкона. Все это так глупо. – Она выпила и поморщилась.

– Не нужно столько пить, – сказал Дронго. – Вам будет плохо.

– Может, я хочу все забыть, – ответила Далвида, – и вообще хочу сегодня ночью отключиться. Интересно, как я буду выглядеть? Я напилась только один раз в жизни. Когда мне исполнилось семнадцать лет. И все закончилось очень плохо. Честное слово. Вы даже не поверите, – она невесело улыбнулась, – это было на даче у одного профессора. Как раз в девяносто шестом. Все говорили только о предстоящих президентских выборах. Там был еще такой прыщавый мальчик, племянник хозяина дома. Он все время подливал мне спиртное, очевидно, сознательно решив меня споить. А я чувствовала себя уже взрослой. И дурой. Все мои подруги уже успели переспать с мальчиками, а я оканчивала школу и оставалась девственницей. Хотя меня считали очень красивой. Было обидно. Словно бережешь себя для какого-то принца. Уже потом понимаешь, что принцев не бывает. И все мужчины похожи друг на друга. Для них самое важное в жизни – залезть к тебе под юбку. – Далвида поставила бокал на стол. – И я напилась до беспамятства, – призналась она, – ничего не помнила. И сейчас ничего не помню. Только оказалось, что этот прыщавый мерзавец меня нарочно спаивал. А потом повел в спальню на втором этаже, и я там потеряла девственность. Представляете, какой мерзавец? И самое обидное, что я ничего не почувствовала. Даже ничего не поняла. Никто мне не верит, что так бывает. Вот мне сейчас интересно, если я снова напьюсь до такого состояния, что ничего не буду соображать, вы меня изнасилуете? Воспользуетесь моментом?

– А вы хотите, чтобы вас изнасиловали?

– Да! – почти с вызовом крикнула молодая женщина. – Хочу, чтобы меня избили и изнасиловали. А я бы ничего не помнила. Меня и так уже сильно побила жизнь. Вы знаете, почему я вышла совсем молодой за Калестинаса? Хотелось свободы. Мои родители живут в Санкт-Петербурге. Это замечательный город, с такими теплыми людьми. Хотя и северный. Но я хотела самостоятельности, свободы. А Калестинас был еще и литовцем, как мой отец, и даже наши дедушки были друзьями, вместе воевали. Он был такой странный, такой загадочный. С бородой и усами, напоминавший всех этих заумных ученых-физиков. И у него была трехкомнатная квартира его тети, которая умерла и завещала ему это состояние. Трехкомнатная квартира в Москве в конце девяностых. Я сразу согласилась выйти за него замуж. И переехать в столицу. Тогда его квартира казалась мне недостижимой мечтой. Ведь мы жили в коммунальной квартире в Санкт-Петербурге.

Москва мне сразу не понравилась. Такой жесткий город, где все пихают друг друга локтями. И где нужно не жить, а выживать. Конечно, если у вас нет нескольких миллионов долларов. Но у нас их не было. Это я сейчас понимаю, что такая квартира для людей очень маленького достатка. На последнем этаже с кухней, где нельзя повернуться. И с дешевой мебелью, оставшейся с советских времен. А потом появились соблазны. Я пошла на курсы французского языка, и ко мне сразу подкатил какой-то иностранец. – Она замолчала на целую минуту, словно размышляя про себя. Затем неожиданно произнесла: – Сама не понимаю, почему я вам все рассказываю. Хотя кому мне еще рассказывать, рядом все равно никого нет. Честное слово, я отказывала ему все три месяца, пока там училась. Но он был такой обаятельный, такой настойчивый. От него всегда так вкусно пахло. А Калестинас был вечно занят своими моторами. И вообще не обращал на меня особого внимания. Мы спали с ним примерно один раз в две или три недели. И мне было стыдно попросить его заниматься сексом чаще. А иностранец продолжал меня преследовать. И в какой-то момент я решила, что веду себя просто глупо. Почему я ему все время отказываю? Строю из себя недотрогу. Кому это нужно? Кто это оценит? Калестинасу плевать на мои чувства. Видимо, у него снижен порог эмоциональной чувствительности, как у представителей всех северных народов. А я ведь наполовину караимка, значит, у меня есть и южная кровь, хотя кто знает, что там намешано. В общем, я о многом передумала. И решила, что имею право на такой эксперимент. Это было восхитительно и красиво. Все, чему я научилась, и все, что могла узнать, я узнала тогда. Оказалось, что с мужем мы были просто монахами. Калестинас не был особенно изобретателен в сексе, да ему, похоже, это было и не нужно. А тогда я закончила свои главные университеты. Только не думайте, что я пошлая и гулящая женщина. Мне показалось несправедливым, неправильным оставаться жить в этой халупе, готовить супы и жить без надежды на что-то лучшее.

Она была пьяна. Помолчала немного, соображая, и продолжила:

– Оказалось, что «закончить университеты» и получить такое образование легче всего. А потом очень хочется применять его на практике. И у меня появились близкие друзья, с которыми мне было легче и комфортнее, чем с вечно молчащим Калестинасом. Наверно, так нельзя говорить. Я большая грешница. Его душа еще где-то с нами.

С Далвиды сполз плед. Она потянулась за ним и свалилась с дивана. Лежа на полу, тихо рассмеялась.

Дронго подошел, чтобы помочь ей.

– Не трогайте меня, – жалобно произнесла женщина, – разве вы не видите, в каком я состоянии? – Она неожиданно заплакала: – Разве вы не понимаете, что мне очень плохо?

Он стоял над ней, не зная, что делать. Затем осторожно поднял ее и бережно положил на диван. Она накрылась пледом.

– Мне плохо, – плакала Далвида. – Почему его убили? Что он мог сделать плохого? Бедный Калестинас! Он был таким хорошим человеком. А я его все время обманывала. И ушла к Долгоносову. Сразу оценила размах и мощь Николая Тихоновича. Я ужасная дрянь. Как вы считаете?

– Не считаю. – Дронго сел рядом. – Вам нужно идти спать.

– Только этого не хватает, – она резко поднялась и села на диван, чуть качнувшись, – хотите отправить меня в кровать. Я вас знаю. Вы все мужчины одинаковые. У вас ничего не получится. Вот и Ростом Нугзарович преследовал меня до конца, пытаясь добиться моего согласия. А я его презирала. И сказала ему об этом.

Она снова качнулась, и эксперт поддержал ее.

– Вы не знаете, почему я так много выпила? – поморщилась женщина. – И где находятся мои сигареты? Наверно, в сумке. Где я оставила свою сумку?

– Вам лучше не курить, – посоветовал Дронго.

– Вы еще сыграйте роль моего папы, – поморщилась Далвида. – Ничего не пить, не курить, с мальчиками не встречаться, романов не заводить, ни с кем не целоваться. Такая размеренная и устроенная жизнь. Почему родители считают, что можно все решать за детей? Это такая глупость.

Она опять качнулась.

– У меня кружится голова, – сказала Далвида, – и кажется, меня тошнит. Помогите мне дойти до ванной. Я сама не понимаю, зачем вы меня так споили. С какой целью? Не нужно было мне столько пить.

С трудом поднявшись и опираясь на руку Дронго, она пошла в сторону туалета. Уже в коридоре она едва не поскользнулась. Он открыл дверь ванной комнаты и впустил ее внутрь.

– Будьте осторожны, – посоветовал Дронго, – и не закрывайте дверь. Я обещаю, что не войду без разрешения.

Она в знак согласия кивнула. Дронго отошел от дверей, достал телефон и набрал номер Эдгара.

– Извини, что заставил тебя ждать, – сказал Дронго, – но она в таком жутком состоянии, что ее нельзя оставлять одну. Ты отправляйся домой и не жди меня. Постарайся сегодня найти Кружкова, чтобы утром встретиться с ним и отправить на экспертизу одежду умершего. Мне это дело не нравится все больше и больше. Следователь уверен, что произошло убийство.

– Тогда и неожиданная смерть Долгоносова выглядит странной, – заметил Вейдеманис.

– Сделай все, чтобы утром одежда оказалась на экспертизе, – еще раз попросил Дронго, – а сейчас поезжай домой. Если понадобишься, я тебе позвоню.

– Будь осторожен, и не открывайте никому дверь, – посоветовал Эдгар. – Обрати внимание, что за короткий срок она потеряла обоих мужей.

– Если выяснится, что смерть второго мужа была тоже неестественной, то у нас появятся большие проблемы. Тогда непонятно, кто и зачем их убивает, – сказал Дронго.

Он услышал какие-то звуки из ванной комнаты.

– До свидания, – торопливо произнес он, убирая телефон, и постучался в дверь. Далвида не ответила. Опять донеслись какие-то стоны. Он снова постучал и решительно открыл дверь.

Она сидела на полу, обхватив унитаз руками. Ее рвало. Было заметно, как она побледнела. Подняв голову, Далвида прошептала:

– Уходите. Уходите, пожалуйста. Не нужно на меня смотреть.

Дронго покачал головой.

– Вы испачкали одежду, – заметил он, – вам нужно срочно принять душ.

– Уходите. Мне очень плохо, – снова простонала Далвида.

– Вставайте. Не нужно здесь сидеть, – проговорил Дронго, пытаясь поднять молодую женщину. Ее ноги заскользили по полу. Он с трудом ее удержал. Черный джемпер, в котором была Далвида, был заляпан. И на волосах тоже остатки еды.

– Раздевайтесь, – решительно приказал он.

– Вы с ума сошли, – она оттолкнула его руку.

– Вы вся испачкались, – пояснил он, – вам нужно под душ. Но в таком состоянии вы сразу свалитесь. Позвольте, я вам помогу.

– Уходите отсюда. Я сама разденусь и приму душ. – Она снова качнулась и едва не упала.

– И разобьете себе голову. – Дронго поискал глазами место, куда ее можно было посадить. Закрыл крышку унитаза, осторожно усадил на нее. Начал снимать джемпер.

– Вы меня раздеваете, – пробормотала Далвида. – Нехорошо пользоваться беспомощностью женщины.

Он снял джемпер, наклонился к ней, чтобы расстегнуть ей брюки.

Она погрозила ему пальцем:

– У вас большой опыт раздевания женщин.

Дронго приподнял ее правой рукой, обхватил за талию, а левой расстегнул пуговицу и «молнию» на брюках.

– Как вам не стыдно, – весело произнесла она.

Снять брюки таким образом было практически невозможно. Он поднял женщину, положил ее в ванную и начал стягивать брюки, под которыми оказались колготки. Пока он их снимал, они порвались в двух местах.

– Вы меня насилуете, – пробормотала Далвида, – уже рвете на мне одежду. Только не убивайте меня. Я не такой плохой человек, как вам кажется. – Она снова заплакала.

Дронго включил холодный душ и направил на нее. Она вскрикнула, поежилась. Нижнее белье сразу намокло.

– Выключите воду, – попросила она. – Мне холодно.

Дронго отключил воду.

– Снимайте ваше белье, – приказал он, – оно намокло.

– Вы извращенец, – воскликнула Далвида, – и вам совсем не стыдно. Хотя мне тоже не стыдно. Я была в немецких саунах. Там купаются все вместе голыми. И им совсем не стыдно.

Она расстегнула бюстгальтер. Потом закрыла глаза, вновь открыла и протянула ему бюстгальтер.

– Я так устала, – неожиданно пожаловалась Далвида.

– Лежите и не вставайте, – потребовал Дронго. – А я сделаю вам теплую ванную. Только не засните. Иначе мне придется сидеть рядом с вами.

Он заставил себя не смотреть на ее груди – красивые и упругие. Отвернулся, включил воду. И она почти сразу закрыла глаза.

– Перестаньте меня мучить, – вздохнула Далвида, – мне и так плохо. Кажется, у меня кружится голова. Почему вы меня купаете? Что это такое?

– Сейчас я отнесу вас в спальню, – пообещал Дронго. – Кажется, мы смыли остатки еды с ваших волос.

– Куда отнесете? В мокром белье, – она показала на свои стринги. Далвида одевалась, будто была юной.

– Вы сами сможете их снять, – недовольно сказал Дронго, поднимая женщину. Он достал большое белое полотенце, вытер ей спину, потом завернул молодую женщину в него и отвернулся.

Она начала стягивать трусики, качнулась, и полотенце соскользнуло. Чтобы не упасть, Далвида схватила его за руку. Дронго пришлось обернуться. Тело молодой женщины было совершенным. Им можно было любоваться. Она переступила на месте, поскользнулась. Трусики запутались у нее под ногами. Дронго обмотал полотенце вокруг нее и поднял на руки. Она стряхнула белье, открыла глаза и снова их закрыла.

– Несете меня в спальню, – усмехнулась она, – все-таки хотите изнасиловать.

Дронго отнес ее в спальню, бережно положил на кровать, накрыл одеялом и вытащил из-под него полотенце.

– У меня мокрая голова, – пожаловалась Далвида.

– Сейчас принесу фен. Только я вам его не дам, – предупредил Дронго.

Когда он принес из спальни фен, она уже спала. Он положил фен рядом, бережно поправил одеяло. И уселся в кресло напротив кровати. Так они и провели эту ночь. Она спала в своей кровати, а он сидел напротив, не сомкнув за всю ночь глаз. Дронго вспомнил, что много лет назад в Баку у него уже была подобная история, когда он привез молодую женщину домой, уложил на диван, а сам уселся в кресло. Его спутнице было двадцать два, ему было двадцать четыре. Тогда было гораздо труднее удержаться. Но в соседней комнате ночевала ее бабушка, и он считал себя не вправе пользоваться обстоятельствами. Так и просидел в кресле до самого утра. Проснувшаяся утром молодая особа очень удивилась его целомудренному поведению. А для него это воспоминание стало одним из самых волнующих в жизни. Вспоминая об этом случае, Дронго улыбнулся. Вот и теперь. В своей кровати спала Далвида, пережившая сегодня своеобразный шок и трагедию. А он сидел напротив, бережно охраняя ее сон. И Дронго был уверен, что поступает правильно, не оставив сегодня ночью ее наедине со своим горем. И тем более поступает правильно, не пользуясь моментом, в отличие от того прыщавого юноши, которого она так ненавидела.

 

Глава 12

Утром Далвида проснулась довольно рано. На часах было около восьми. Она высунула голову из-под одеяла. Осмотрелась. Увидела сидевшего в кресле Дронго. Нахмурилась.

– Что вы здесь делаете? – спросила она. – В моей спальне?

– Жду, когда вы проснетесь, – ответил он.

– И вы всю ночь просидели в этом кресле? – ужаснулась молодая женщина.

– У вас удобное кресло, – улыбнулся Дронго.

Далвида хотела подняться, но обнаружила, что лежит под одеялом голой. Она даже взвизгнула от неожиданности.

– Кто меня раздел? – спросила она. – Какой кошмар. Это сделали вы?

– Нет. Вы сами разделись, – пояснил Дронго, – под полотенцем. Можете не беспокоиться, ничего страшного не произошло.

– Я вчера выпила слишком много, – уныло сказала она, – и голова сильно болит. Это просто кошмар. Как я могла себе такое позволить?! Но после смерти Калестинаса… Она на меня очень сильно подействовала.

– И поэтому вы пытались в одиночку выпить бутылку коньяка, – напомнил Дронго, – а потом вам стало плохо и вас начало рвать.

– Какая гадость, – поморщилась Далвида, – но я помню, что успела добежать до ванной.

– Скорее до унитаза. И там вам стало совсем плохо, – пояснил Дронго, – и вы немного испачкались. Свой джемпер и ваши роскошные волосы. Пришлось отправлять вас в ванную и мыть вам волосы. Кстати, я принес вам фен, но вы заснули.

– Мне даже противно об этом думать, – простонала женщина. – Как я могла так себя повести? Представляю, что вы обо мне сейчас думаете!

– Думаю о том, что вы сорвались, узнав о смерти своего первого мужа, – объяснил Дронго, – и еще неизвестно, что хуже. У другой могла случиться истерика. Пришлось бы вызывать врачей. Пережить такой шок смогли бы немногие. Поэтому я бы на вашем месте так не переживал.

Далвида приподняла одеяло, взглянула на себя.

– Значит, вы меня раздели, – с ужасом произнесла Далвида, – и поставили под душ, как ребенка.

– Ничего подобного. Под душем вы были в нижнем белье. А потом вы раздевались под полотенцем. Вы так много выпили, что даже не могли устоять на ногах. Все время падали. Поэтому я принес вас сюда и уложил в кровать.

– Спасибо, – сказала она, – а теперь выходите из моей спальни. Я переоденусь, и мы будем завтракать. Миколас еще не вставал?

– По-моему, нет. Я не слышал.

Дронго поднялся и вышел из спальни. Подождал ее в гостиной. Она вышла через несколько минут, одетая в белые бриджи и светлую блузку.

– Пойдемте завтракать, – предложила Далвида, – скоро придет няня. Только учтите, что вам нужно будет рано уехать, чтобы она вас не увидела. Можете себе представить, что она подумает, если увидит вас еще и утром? Она поймет, что вы ночью отсюда никуда не уходили. Представляю, как она будет на меня смотреть. Это просто невероятно, что я вчера позволила себе так сорваться.

– Не беспокойтесь, – сказал Дронго, – я сейчас уйду. Учитывая, что я не спал всю ночь, мне хочется принять душ и немного отдохнуть. До свидания.

Он пошел к выходу. Молодая женщина двинулась следом.

– Не понимаю, кто вы такой, – призналась Далвида, – с одной стороны, вы говорили, что являетесь нотариусом. Вчера следователь называл вас экспертом. Сегодня ночью вы просидели около постели голой женщины и даже не попытались ничего сделать. Или вас нарочно прислали ко мне ангелом-хранителем? Нет. Это было бы слишком просто. У меня нет таких состоятельных близких, чтобы нанимать человека с таким дорогим галстуком. Скажите откровенно – откуда берутся такие мужчины?

– У вас извращенное понятие о мужчинах, – заметил Дронго, – вам кажется, что они все обязательно должны вести себя как скоты. Некоторые рождаются людьми. Некоторые ими постепенно становятся. Жаль, если вы этого не замечаете.

– Теперь заметила, – улыбнулась она, – мне так стыдно за вчерашнее. Но вы должны меня понять. Все-таки я столько лет жила рядом с ним. Он отец Миколаса. Не представляю, что я скажу ребенку. И самое страшное, что Калестинас сделал это не сам, а кто-то убил его. Это ужасно.

– Там опытный следователь, – напомнил Дронго, – думаю, что он сможет разобраться. До свидания. – Он взял руку женщины и снова поцеловал.

– Подождите, – сказала она и, убрав руку, осторожно приподнялась, чтобы поцеловать его в щеку, – спасибо за вчерашний вечер. За сегодняшнюю ночь. Не представляю, что бы я делала без вас. Наверно, упала бы и ударилась головой. Или еще хуже, свалилась где-нибудь в квартире на глазах у сына.

– Вы крепкая женщина, – возразил Дронго, – думаю, что смогли бы устоять на ногах и без моей помощи. Но больше не злоупотребляйте коньяком. Потому что в следующий раз меня не будет рядом с вами. До свидания.

– До свидания. И не думайте обо мне плохо, – попросила Далвида на прощание.

– А вы обо мне, – неожиданно попросил он. И сделав над собой усилие, заставил себя выйти из квартиры. Ему хотелось рассказать ей о своем обмане, но говорить об этом сегодня утром Дронго не решился. К тому же он понимал, что нельзя задерживаться. Няня могла появиться в любую минуту.

Спустившись в кабине лифта, он вышел из дома на улицу. Отойдя метров на двести, остановил проходившее такси и поехал домой. Он ехал еще в машине, когда позвонила Раиса Тихоновна.

– Вы слышали о вчерашнем происшествии? – спросила она, даже не поздоровавшись.

– Я там был. Следователь, который ведет расследование, узнал меня и пригласил войти в дом. Туда же приехала и вдова вашего брата.

– Кто бы сомневался, – пробормотала Раиса Тихоновна, – возможно, ею двигали угрызения совести. Ведь он повесился. И очень вероятно, что из-за нее. Не каждый мужчина может пережить такой стресс, когда от него уходит жена и еще забирает с собой сына. Вот поэтому он и решил свести счеты с жизнью.

– Он не повесился, – возразил Дронго, – следователь убежден, что это было убийство.

– Как убийство? – ахнула Раиса Тихоновна. – Кому понадобилось убивать этого тихого человека? Он даже развод переживал очень стойко. И никогда никому не мстил.

– Протокол вскрытия будет готов уже сегодня вечером, но следователь не сомневается, что это было убийство, – пояснил Дронго.

– Пусть он проверит, как убили моего брата, – предложила Раиса Тихоновна, – и тогда все станет ясно.

– Вы так не любите вдову своего брата, – заметил Дронго.

– А почему я должна ее любить? Она вертихвостка, захватчица, удобно устроившаяся за счет имущества моего брата, – резко сказала Раиса Тихоновна. – В своем Санкт-Петербурге она жила в коммуналке, здесь у метро «Теплый Стан» у черта на куличках, в маленькой хрущевке. А потом получила огромную квартиру моего брата, дачу, машины. И я должна ее любить? Мне рассказали, что у нее были романы и до Николая. А ведь она была замужней женщиной. Я буду настаивать на проверке возможной причастности этой женщины к убийству ее первого мужа. Я сейчас могу предположить все, что угодно. Если ее первого мужа действительно убили. Я ведь чувствовала, что там происходят какие-то странные события. В день своей смерти Николай был очень встревожен. Он так и сказал, что у него неприятности на работе. И возможно, его новая жена и ее бывший тихоня-супруг продумали и осуществили план по устранению моего брата. А когда у них все получилось, она решила, что нужно избавиться и от своего подельника. Человек, который переходит нравственный рубеж, становится чудовищем.

– Извините меня, Раиса Тихоновна, но мне кажется, вы начитались английских детективных романов.

– А убийство ее первого мужа я тоже выдумала? Неужели вы и теперь ничего не понимаете?

– Я видел вчера, в каком состоянии она была, – возразил Дронго, – она очень переживала.

– Я тоже переживала, когда внезапно умер мой брат, – напомнила Раиса Тихоновна. – Кстати, вы успели получить от нее одежду Николая, в которой он был в момент смерти?

– Успели. И сейчас отправляем на экспертизу.

– Правильно делаете. Хорошо, что она не успела выбросить вещи моего брата.

– Как я понял, она любила Николая Тихоновича и очень хорошо относилась к своему первому мужу, отмечая его непрактичность, но добрый характер и ровное отношение к людям.

– Я поняла. Вокруг нее все были ангелы. Возможно, что все действительно были не самыми плохими людьми на свете, а она очень удачно этим пользовалась. Как только узнаете результаты экспертизы, сразу позвоните мне.

– Обязательно, – заверил Дронго.

Он убрал телефон. Машина подъехала к его дому. Расплатившись, эксперт покинул автомобиль и поднялся наверх. Голова начала гудеть, сказывалась бессонная ночь. Разбрасывая одежду по комнате, он разделся, прошел в ванную, включил горячий душ и встал под струи воды. Простояв несколько минут, вылез из ванной и энергично растерся полотенцем. Затем позвонил Вейдеманису.

– Я вернулся домой живой и невредимый, – доложил он.

– Остался у нее на ночь, – хмыкнул Вейдеманис.

– Не в том смысле, в каком ты думаешь. Далвида напилась, начала нести чушь. Очевидно, она действительно любила его на заре их отношений. И до последнего дня относилась хорошо. А тут еще следователь сообщил, что ее первого мужа убили. И конечно, вчера она сорвалась.

– А ты оказался ангелом-хранителем, – рассмеялся Вейдеманис, – тогда понятно. И ты считаешь, что она не имеет никакого отношения к убийству своего первого мужа…

– И отца своего ребенка, – закончил за приятеля Дронго, – нет, не имеет. Так сыграть невозможно. Она действительно сильно переживала, и я это видел собственными глазами. Как у тебя дела?

– Передал сумку Кружкову. Экспертизу проведут уже сегодня. Если, конечно, смогут что-то найти. Все-таки прошло так много времени. Странно, что она не сдала одежду в чистку или не выбросила ее.

– Почему странно?

– Как будто нарочно сохранила для экспертизы, – пояснил Эдгар, – я впервые с таким сталкиваюсь. Столько дней хранить у себя одежду покойного мужа.

– Ей было не до этого. У нее сын болеет, и она сразу после смерти мужа отвезла сына в Германию. Ему нужна сложная операция. Далвида могла просто забыть об этой сумке. Хотя вчера следователь сказал мне поразительную вещь. Он уверен, что Моркунаса сначала оглушили, а потом повесили. Но при этом все сделали нарочито грубо, чтобы следователи сразу догадались о совершенном убийстве. Даже стула под повешенным не поставили. Как будто тоже нарочно.

– Но это была в любом случае не сама Далвида Марковна, – заметил Вейдеманис, – у нее бы явно не хватило сил подвесить своего первого мужа под потолок.

– А я не говорю про нее. Просто вспомнил слова следователя. Убийца сделал все, чтобы мы сразу догадались об инсценировке самоубийства.

– Зачем? Зачем тогда вообще инсценировать самоубийство? Не легче было его просто задушить?

– Вот именно это меня и беспокоит. Почему убийца поступил таким странным образом? Почему он хочет уверить нас всех, что Моркунаса убили и попытались скрыть следы убийства?

– Рядовое дело о смерти директора института от инфаркта превращается в сложный ребус с разными неизвестными, – прокомментировал Эдгар. – Мне тоже интересно. Почему он так сделал?

– И кому мог помешать Моркунас? – продолжал рассуждать вслух Дронго. – Значит, у убийцы есть определенная цель. И пока мы ее не разгадаем, мы не сможем раскрыть это преступление.

– Ты хочешь искать убийцу и в этом случае?

– Безусловно. Обе смерти тесно связаны, в этом я убежден, даже если Николай Тихонович умер от обычного инфаркта. И еще. Мне жалко Далвиду. Я хотел бы ее защитить. Она несчастный человек, ставший жертвой обстоятельств.

– Ясно. Что нам теперь делать?

– Поедем в институт. Только не сразу. Сейчас там работают следователь и сотрудники полиции. Нам лучше не суетиться. Поедем во второй половине дня. Может, на этот раз Ростом Нугзарович сменит гнев на милость. У меня уже начали появляться некоторые подозрения относительно других лиц этой темной истории. Нужно кое-что проверить. И еще один факт. Раиса Тихоновна упрямо повторяет, что ее брат упомянул в разговоре с ней о неприятностях у него на работе. Какие проблемы у него могли быть? Ведь никто из тех, с кем мы беседовали в институте, об этих неприятностях нам не говорил. Тогда почему он сказал об этом своей сестре?

– Она упрямо считает, что ее брата убили, – напомнил Вейдеманис, – и сейчас, после очевидного убийства первого мужа Далвиды, у нее появилась уверенность, что в этом деле существует криминальное начало.

– Похоже, – согласился Дронго, – давай еще раз съездим в «Марио». И снова поговорим с сотрудниками ресторана, пока он еще не работает. Как раз они соберутся на работе. Если Долгоносов был там постоянным клиентом, то его должны были запомнить. Может, кто-то и вспомнит его собеседника.

– Поехали, – согласился Эдгар, – я за тобой заскочу. Но похоже, что это дохлый номер. Они бы и так нам рассказали, если бы помнили. С тех пор прошло столько времени. Нам уже повезло, что один из официантов сумел вспомнить возможного собеседника Долгоносова. Вряд ли кто-нибудь вспомнит еще какие-нибудь подробности.

– И все-таки попытаемся, – предложил Дронго, – может быть, эта встреча как-то связана с его проблемами на работе. А потом поедем в институт.

Они так и сделали. К ресторану подъехали в полдень. И еще около часа пытались узнать, кто мог быть собеседником Долгоносова. Но этого незнакомца никто больше не мог вспомнить. Да и сам официант, обслуживавший столик Николая Тихоновича, не был до конца уверен, что именно этот человек обедал с Долгоносовым в тот роковой день. Возможно, встреча состоялась в другой день и он вполне мог перепутать.

К двум часам дня они подъехали к зданию института. В это время во внутренний двор снова въезжали фургоны с товаром.

– Судя по интенсивному движению, дела у компании «Феникс» идут неплохо, – заметил Эдгар. – Может, Долгоносов был одним из акционеров компании?

– Не думаю. Иначе об этом нам сказали бы в институте. Но никто об этом не упоминал. Хотя можно уточнить. – Дронго достал телефон и набрал номер Балакина.

– Добрый день, Вилен Захарович, – поздоровался Дронго.

– Кто это говорит? – спросил Балакин каким-то странным высоким голосом.

– Это эксперт, который вчера к вам приходил, – напомнил Дронго.

– Ах да, конечно. Вам известно о трагическом происшествии в нашем институте? У нас большое горе. Вчера повесился наш сотрудник, с которым вы как раз накануне беседовали. С самого утра у меня уже были большие неприятности. Ростом Нугзарович напомнил мне о вашем посещении института. Он уже сообщил следователям, что вчера неизвестные люди расспрашивали умершего и, возможно, спровоцировали его на подобный акт самоубийства. Извините, но я ничего не мог сделать. И мне пришлось передать следователю ваш номер телефона, с которого вы мне звонили. Боюсь, что теперь они будут искать и вас. Вы должны меня понять, я не мог поступить иначе. Они бы заподозрили меня в неискренности и попытке скрыть какие-то обстоятельства.

– Ничего, – успокоил Дронго собеседника, – следователь знает меня, и вы правильно поступили, что дали ему мой номер телефона. Вчера я встречался со следователем.

– Откуда вы узнали про самоубийство Моркунаса? – удивился Балакин. – Как вы могли успеть встретиться со следователем, ведь все случилось вчера поздним вечером, как рассказал нам сам следователь. Кажется, господин Бурнатов.

– Так получилось, что я оказался недалеко от дома Моркунаса, – не стал ничего объяснять Дронго. – А полиция еще работает у вас в институте?

– Полицейские уехали полчаса назад, – сообщил Балакин, – и вызвали на официальные допросы почти всех сотрудников нашего института, включая меня и Ростома Нугзаровича. Он сегодня с утра в таком ужасном настроении.

– Мы хотели бы с ним поговорить, – попросил Дронго.

– Ни в коем случае, – возразил Балакин, – вы даже не представляете, как он нервничает. Это самоубийство выбило всех из привычной колеи. Сначала непонятная смерть Николая Тихоновича, теперь самоубийство Калестинаса Моркунаса. Весь институт только об этом и говорит. Вам лучше здесь не появляться. Он не разрешит пускать вас сюда во второй раз, а мне уже сделано строгое предупреждение, чтобы я не выписывал пропуска никому из посторонних. Сейчас формально право подписи имеют два человека. Это сам Ростом Нугзарович и ваш покорный слуга. Но Окрошидзе, придя к руководству институтом, сразу послал запрос в банк с просьбой лишить меня права подписи финансовых документов. А теперь он пообещал наложить запрет на право подписи мною заявок для пропусков, если я подпишу кому-нибудь из посторонних пропуск на вход в наше здание. Поэтому вам лучше выходить на контакты с ним самостоятельно.

– Он напрасно так беспокоится о посетителях, – заметил Дронго, – у вас со двора беспрерывно подъезжают машины арендующей у вас целое здание компании «Феникс».

– Они не имеют к нам никакого отношения, – объяснил Балакин. – У них свой вход, хотя они могут проходить и мимо нашей охраны.

– Кто-то из сотрудников имеет отношение к их бизнесу? – уточнил Дронго.

– Нет-нет, – тотчас ответил Балакин, – никто не имеет. У них свой бизнес, и они платят нам за аренду наших помещений. Без их денег мы бы просто не выжили. У наших сотрудников небольшие зарплаты. И мы с разрешения покойного Николая Тихоновича даже доплачивали всем сотрудникам в размере двадцати пяти процентов от основных окладов.

– Почему в прошедшем времени?

– Что? – не понял Вилен Захарович. – О чем вы спрашиваете?

– Почему вы сказали, что вы доплачивали сотрудникам? Разве сейчас вы не получаете арендную плату?

– Получаем. Но Ростом Нугзарович собирается пересмотреть наши соглашения с компанией «Феникс». И многие сотрудники волнуются. Для них такая надбавка просто жизненно необходима. И все привыкли ее получать наряду с обычной зарплатой. Но ни один из наших сотрудников не имеет к «Фениксу» никакого отношения. Это абсолютно точно, я ручаюсь.

– И все-таки нам нужно рискнуть и попытаться побеседовать с вашим нынешним директором, – сказал Дронго, – будем звонить в приемную. Попробуем снова действовать через Офелию.

– Он может не взять трубку, когда ему доложат о том, что звоните вы, – еще раз напомнил Балакин.

– Может, сейчас он изменил свое мнение, – предположил Дронго, – не каждый день в вашем институте погибают сотрудники. Кстати, это было не самоубийство, а убийство. О чем вчера мне сказал сам следователь, еще до патологоанатомического исследования тела погибшего.

– Он сказал вам, что его убили? – спросил Балакин.

– Именно так и сказал. Он почти уверен, что было совершено убийство, замаскированное под самоубийство.

– Час от часу не легче! В таком случае вам вообще нельзя здесь появляться. Окрошидзе сразу вызовет полицию.

– Ничего. Мы как-нибудь выкрутимся. Спасибо за вашу помощь, Вилен Захарович, и, конечно, мы с вами сегодня не беседовали. Только один вопрос. Среди знакомых Николая Тихоновича не было мужчины с крупной седой головой и усами?

– Не припомню, – ответил Балакин, – а почему вы спрашиваете?

– Похоже, что это был один из тех, с кем встречался покойной директор в день своей неожиданной смерти.

– Нет, – сказал Балакин, – человека с такими внешними данными среди друзей и знакомых Долгоносова не было. В этом я убежден.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, заканчивая беседу. Затем обернулся к Вейдеманису: – Балакин сообщил о приезде следователя и сотрудников полиции. Говорит, что Ростом Нугзарович просто в ярости. Не советует туда соваться.

– Другого выхода нет, – заметил Эдгар.

– Нет, – согласился Дронго, – и поэтому нам придется действовать. Попытаемся выйти на самого Окрошидзе и наконец переговорить с ним. У меня такое ощущение, что мы пойдем туда в качестве тореадоров, одетых во все красное.

 

Глава 13

Дронго набрал номер приемной директора. И сразу услышал голос секретаря.

– Здравствуйте, Офелия, – поздоровался Дронго.

– У нас тут такие ужасы, – тотчас призналась она, – говорят, что Моркунас то ли повесился, то ли его убили. У всех ужасное настроение. И вас везде ищут. Вы лучше мне не звоните, пожалуйста.

– Мы хотели бы побеседовать с Ростомом Нугзаровичем, – упрямо произнес Дронго.

– Только не сегодня, – попросила Офелия, – он в таком состоянии и не будет с вами разговаривать. И меня обещал выгнать уже в понедельник. Переведет к этому Кошкину. Я, наверное, уволюсь.

– Тем более, – сказал Дронго, – вам уже все равно нечего терять.

– А если он передумает? – спросила Офелия. – Может, он не захочет переводить сюда своего секретаря? Она должна скоро уйти в декретный отпуск, я это точно знаю.

– В таком случае вам нужно быть осторожнее, – согласился эксперт, – поэтому ни в коем случае не соединяйте меня с Окрошидзе. Сделаем иначе. Тихо продиктуйте мне номер его мобильного телефона. Его я мог узнать сам. От Раисы Тихоновны или от Далвиды Марковны. И к вам не будет никаких претензий.

– Но Ростом Нугзарович рассказал про вас следователю, – напомнила Офелия, – у вас будут неприятности.

– Ничего. Как-нибудь переживу. Дайте мне номер его мобильного телефона. Я обещаю, что он никогда не узнает, откуда я его взял.

Секретарь колебалась, не зная, как ей поступить.

– Это нужно для помощи самому Ростому Нугзаровичу, – пояснил Дронго.

Офелия наконец решилась и продиктовала номер. Он поблагодарил и закончил разговор. Затем набрал номер Окрошидзе. Услышал недовольный голос исполняющего обязанности директора:

– Слушаю вас.

– Извините, что беспокою вас по мобильному телефону, – начал Дронго, – только сразу не отключайте связь. У меня очень важный разговор.

– Кто это?

– Эксперт, которого вчера вы не пустили в институт.

– И которой все-таки проник в него без моего разрешения, – вспомнил Ростом Нугзарович. – Должен вас огорчить. Я сообщил о вашем появлении в нашем институте, после чего погиб наш сотрудник. И теперь следователь и полиция будут вас искать. Это был мой долг. Напрасно вчера вы так настойчиво стремились сюда попасть. Теперь у вас будут большие неприятности.

– Я их переживу. Но мне все равно нужно срочно увидеться с вами и переговорить. Поймите, речь идет о безопасности оставшихся в вашем институте людей. Вы, наверно, знаете, что Моркунас не повесился. Его убили. И ваше нежелание разговаривать может привести к следующему преступлению.

Окрошидзе молчал. Он явно размышлял.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Я прошу разрешения войти в институт и встретиться с вами. И у меня будут еще несколько вопросов вашим сотрудникам.

– Нет, – категоричным тоном заявил Ростом Нугзарович, – вчера вы уже здесь поработали. Вы не следователь и не прокурор. Поэтому наших сотрудников вы не будете беспокоить. А со мной можете побеседовать. Когда вы сможете к нам приехать?

– Через полчаса.

– Хорошо. Я выпишу пропуск на ваше имя. Как и вчера. Но только на вас одного. Вы войдете без вашего напарника. И учтите, вас встретит внизу наш сотрудник, который проводит до моей приемной. А затем так же выведет вас обратно. И вы не будете разговаривать ни с кем, даже с Офелией, которая находится в моей приемной.

– Жесткие условия, – пробормотал Дронго.

– Жесткие, – согласился Окрошидзе, – вчера, после вашего неожиданного появления в институте, повесился или был повешен один из наших ведущих сотрудников, с которым вы успели побеседовать. Я не хочу обвинять вас в этом, что это преступление вы каким-то образом спровоцировали. Но связь более чем очевидна. Поэтому никаких других разговоров.

– Согласен, – пообещал Дронго.

– И еще, – безжалостно продолжал Ростом Нугзарович, – как только вы приедете в наш институт, я сразу позвоню в полицию и сообщу о вашем вторичном появлении. Именно об этом мы условились с подполковником Никифоровым. Любое появление в нашем институте посторонних будет фиксироваться. И об этом сразу будет сообщаться в полицию. Если вы согласны и на эти условия, тогда милости просим.

– Согласен и на это, – решил Дронго.

– Приезжайте, – проговорил Окрошидзе и отключил связь.

– Ну и характер, – пробормотал Дронго, обращаясь к Эдгару. – Поехали быстрее. Он будет ждать.

– Неужели разрешил? – изумился Вейдеманис.

– При условии, что он сразу сообщит в полицию о моем появлении в институте, и не разрешил мне ни с кем, кроме него, разговаривать. Вот такие условия.

– И ты согласился?

– Что мне оставалось делать? Конечно, согласился. Поэтому поедем побыстрее. Иначе он может нарушить наши договоренности и сообщить в полицию заранее о моем приезде. В таком случае меня задержат сразу на проходной.

– Тебе просто нравится попадать в подобные экстремальные ситуации, – сказал Вейдеманис. – Насколько я помню, нынешний заместитель министра внутренних дел твой хороший знакомый. Может, нам тоже сыграть на опережение, заранее позвонить ему и сообщить о твоем возможном аресте?

– Во-первых, меня еще не арестовали, а во-вторых, не нужно так дергаться. Может, все обойдется. Хотя подполковнику Никифорову я понравился намного меньше, чем уже знакомому следователю.

До института они добрались за сорок минут. На проходной Дронго получил пропуск. Окрошидзе не обманул. Пропуск он выписал, но и молодой человек встретил гостя у проходной. Он проводил его сначала в коридор, затем в кабину лифта, потом в приемную. Увидев гостя, Офелия ахнула от неожиданности. Но быстро взяла себя в руки и доложила Ростому Нугзаровичу о появлении гостя. Окрошидзе разрешил пропустить Дронго в кабинет, предупредив, чтобы она никого больше не пускала.

Эксперт вошел в кабинет. Окрошидзе встретил его не очень любезно, только хмуро кивнул в знак приветствия. Он прошел за длинный стол для заседаний и уселся. Дронго сел напротив него, понимая, что беседа будет нелегкой. Окрошидзе был мужчиной высокого роста, с запоминающимся лицом, крупным горбатым носом, большими черными глазами, пышной шевелюрой. Он был одет в модный костюм, галстук завязан двойным американским узлом.

– Итак, я слушаю, – сказал Окрошидзе, – почему вы так настойчиво пытались меня увидеть. Кстати, я заранее хочу вас предупредить, что времени у вас мало. Как только вы появились в нашем институте, я сразу позвонил подполковнику Никифорову и сообщил о вашем визите. Возможно, минут через пятнадцать-двадцать полицейские приедут за вами. Думаю, они горят желанием с вами познакомиться.

– В таком случае познакомимся, – решил Дронго, – а теперь давайте поговорим серьезно. Как вы считаете, почему так неожиданно умер Николай Тихонович?

– Не совсем неожиданно, – возразил Окрошидзе, – у него появились определенные проблемы, которые нужно было решать. Я уверен, что он очень сильно переживал эту ситуацию и именно поэтому умер от сердечного приступа.

– Какую ситуацию? Вы можете объяснить более подробно?

– По работе. У нас возникли большие проблемы, и они его волновали. В том числе и из-за того, что его подвели люди, которым он привык доверять. Поэтому он сильно переживал. И возможно, поэтому смерть наступила так стремительно и на первый взгляд неожиданно.

– Я могу узнать, о чем идет речь?

– Нет. Это наши внутренние дела, которые никого не касаются. Я даже написал Николаю Тихоновичу письмо, когда узнал обо всем, что здесь происходит. Потом послание пропало, не понимаю, куда оно могло затеряться. Но он очень переживал, это я видел.

– Учитывая внезапную смерть Моркунаса, вы могли бы дать мне хотя бы некоторые пояснения, – заметил Дронго.

– Не могу. Все оказалось не просто. Мне тоже казалось, что можно разрядить ситуацию одним увольнением. Но я неправильно представлял себе обстоятельства дела. Все зашло слишком далеко. И сейчас мы постепенно расчищаем эти «авгиевы конюшни». Я думаю, что уже к следующему месяцу мы все закончим.

– Значит, вы считаете смерть Долгоносова естественной?

– Конечно. Приезжала целая бригада врачей. И медики дали свое заключение. Я не врач и не могу об этом судить. Но я привык доверять профессионалам.

– Вам уже сообщили о том, что произошло вчера с вашим сотрудником? Моркунаса убили.

– Да, мне сказали об этом. Хотя следователь просил никому не сообщать об убийстве. Для всех это пока обычное самоубийство. Полицейские проводят расследование.

– Я вчера был в доме покойного.

– Вы напрасно сказали мне об этом, так как я вынужден буду рассказать обо всем следователю.

– Он меня там видел. И подполковник Никифоров тоже. Они сами пригласили меня в квартиру погибшего.

– Значит, вам нечего опасаться полиции, – криво улыбнулся Окрошидзе, – и вы можете спокойно сидеть здесь столько, сколько вам нужно.

– Вы знали, что в день своей смерти Долгоносов принял Соколовского и Моркунаса, которые просили поменять Калестинасу научного руководителя. И им вместо Николая Тихоновича стал профессор Соколовский.

– Конечно, знал. Об этой ненормальной ситуации известно всему институту. С одной стороны, Моркунас уже давно мог защитить докторскую диссертацию. А с другой – иметь научным руководителем супруга своей жены… Это было неправильно и неэтично. Они верно решили, что такую ситуацию нужно разрулить.

– И профессор Соколовский стал соавтором научных изобретений Моркунаса, – уточнил Дронго.

– Они вместе работают много лет, – сухо заметил Ростом Нугзарович, – и я не вижу ничего плохого в том, что он стал его официальным руководителем и соавтором. Или вы думаете, что это профессор Соколовский убил своего диссертанта, чтобы завладеть его открытиями?

– Пока не думаю. Именно поэтому приехал к вам, чтобы установить, кто мог быть заинтересован в смерти Моркунаса.

– Не знаю и не хочу гадать. Для этого существуют компетентные органы, которые проводят расследование.

– Вы хорошо знали супругу Моркунаса?

– Вы хотите сказать – вдову Долгоносова, – уточнил Окрошидзе, – насколько я понимаю, это ее нынешний статус.

– Пусть будет так. Вы ее хорошо знаете?

– Разумеется. Мы часто встречались с Далвидой Марковной еще тогда, когда она была замужем за своим первым мужем. И потом иногда встречались, когда она вышла замуж за Николая Тихоновича.

– Вы считаете, что это была внезапно вспыхнувшая любовь?

– Я ничего не считаю. И никогда не вмешиваюсь в отношения, которые меня не касаются. Николай Тихонович решил, что будет правильно, если он официально оформит свои отношения с женщиной, являвшейся супругой его сотрудника. Он терпеливо ждал, когда она официально разведется, и после этого оформил свои отношения. И даже усыновил ее мальчика. Я считаю, что он поступил порядочно и благородно. Что касается ее чувств к нему, то мне сложно о них судить. Безусловно, Далвида Марковна понимала, что, выходя замуж за Долгоносова, она очень сильно меняет свое имущественное, финансовое положение и свой социальный статус. Что и произошло. А смерть Долгоносова в таком цветущем возрасте вызвала целый ряд вопросов в силу своей неожиданности и не всегда адекватного поведения самой Далвиды Марковны.

– Что вы хотите сказать?

– То, что хотел, я сказал. И ничего больше.

– Вы считали ее недостойной такого супруга?

– Несколько иначе. Я считал, что он не имеет права делать подобный выбор. Но я никогда не лез со своими советами или рекомендациями. Это просто не мой стиль. Хотя иногда случаются и исключения. Но это касается только нашей работы, когда я могу позволить себе вмешаться. Если считаю необходимым. Но в личной жизни предпочитаю не давать людям советы.

– У погибшего могли быть личные враги в вашем институте?

– Не думаю. Он был спокойным человеком. Никогда ни с кем не ссорился, не конфликтовал. Занимался своим делом. Нет, не думаю.

– В тот день, когда умер от разрыва сердца Долгоносов, к нему заходили вы, профессор Соколовский с Моркунасом, ваш начальник отдела кадров Кошкин и Балакин. Никого из посторонних здесь больше не было.

– Ну и что, что заходили? Все пятеро, кого вы назвали, уже не первый год трудятся в нашем институте и не первый год работали с Николаем Тихоновичем. И все могли войти к нему по конкретному делу. Меня он вызывал сам.

– В этот день он обедал с каким-то человеком в ресторане «Марио». Мужчина с такой запоминающейся внешностью – крупной седой головой и усами. Вы не знаете такого среди знакомых бывшего директора?

– Нет, не знаю. Может, кто-то из его родственников? Лучше спросите у его сестры или дочери. Не думаю, что Далвида Марковна могла знать всех знакомых Долгоносова. Для этого она была его женой слишком непродолжительное время.

– Вы знаете, что я прихожу сюда по просьбе Раисы Тихоновны, сестры умершего директора института. И она убеждена, что ее брата убили. Сейчас как раз проводится экспертиза его одежды.

– Напрасно она все это затеяла, – с досадой произнес Окрошидзе. – Разумеется, никто не убивал Николая Тихоновича и не мог этого сделать.

– Но Моркунаса кто-то убил. Следователь убежден, что это было убийство. И сегодня наверняка получил нужные подтверждения от экспертов.

– Может быть. Может, это обычные грабители, которым несчастный Моркунас случайно подвернулся под руку. Я не знаю, что думать…

– Грабители обычно не инсценируют повешение, – терпеливо пояснил Дронго, – у них нет на это времени и желания.

– Не знаю. Я всегда был далек от этой грязи, – поморщился Ростом Нугзарович, – и я плохо разбираюсь в этих криминальных делах. Даже детективы никогда не любил читать. У вас все? Мы закончили? – Он демонстративно посмотрел на часы.

– Вас еще не утвердили директором? – уточнил Дронго. – С двери сняли табличку с фамилией Долгоносова, но с вашей не повесили.

– У нас бюджетный институт, – пояснил Окрошидзе, – и вопрос назначения директора обычно затягивается на несколько месяцев. Не понимаю, почему это вас так волнует. Но процесс уже запущен, и меня утвердят буквально на днях. Надеюсь, вы не будете теперь меня расспрашивать о моих творческих планах, иначе я подумаю, что вы тоже разбираетесь в профильной специфике нашего института.

– Не очень разбираюсь, – признался Дронго, – но у меня есть еще несколько вопросов, которые я намеренно решил задать в конце беседы, чтобы не прерывать наш разговор.

– И вы так уверены, что она сразу прервется, – усмехнулся Ростом Нугзарович. – Интересно, что еще вас интересует?

– Я заранее извиняюсь, если мой вопрос вызовет у вас неприятные ассоциации. Он глубоко личный. И может вызвать у вас сильную негативную реакцию.

– Когда вы еще вчера позвонили, я догадался, что вы человек, задающий исключительно неприятные вопросы личного плана, – сказал Окрошидзе. – Что вы еще хотите узнать? Если про Долгоносова, в чьем кабинете мы сейчас сидим, то я его не убивал. Это абсолютно точно. И никогда под него не подкапывался, если вы думаете об этом. У нас были нормальные деловые отношения.

– Вы бывали у него дома?

– Иногда. Раньше чаще, в последние два года реже.

– Почему реже?

– Раньше он жил один, был холостяком, после развода. А потом он женился во второй раз, и я стал реже появляться в его доме и на даче.

– Из-за его новой супруги?

– При чем тут его супруга? – нахмурился Окрошидзе. – Я не появлялся там, потому что не хотел навязываться.

– У вас были нормальные отношения с его второй супругой?

– Я уже ответил вам на этот вопрос. И с первой тоже. Какой глубоко личный вопрос вы хотели мне задать? И почему он должен был вызвать у меня негативную реакцию?

– Какие у вас были отношения с Далвидой Марковной? Я имею в виду ваши личные отношения с этой женщиной. Как с женщиной, а не с супругой вашего шефа. Вы пытались за ней ухаживать?

– Уходите, – сразу поднялся со своего места Окрошидзе. – Наша беседа закончена. Больше никаких вопросов и комментариев. Я и так позволил вам отнять у меня почти тридцать минут времени. Прощайте.

Он повернулся и пошел к своему столу.

– Вы же ученый, – упрекнул собеседника Дронго, – разве можно так вести дискуссию?

– Это не научная дискуссия, – повернулся к нему Ростом Нугзарович, – это ваши домыслы и сплетни, которые вы собрали вчера, пока бесконтрольно гуляли по территории нашего института. Я не могу и не хочу отвечать на подобные вопросы и вести разговоры на подобные темы. Прощайте, – упрямо повторил Окрошидзе, усаживаясь в свое кресло.

Дронго молча повернулся и, не проронив больше ни слова, вышел из кабинета директора. В приемной его уже ждали два офицера полиции.

– Вы должны проехать с нами, – предложил один из них, – подполковник Никифоров хотел бы с вами побеседовать.

– Это официальное задержание? – поинтересовался Дронго.

– Нет. Разумеется, нет. Только приглашение на беседу.

Офелия с ужасом смотрела на них, словно на ее глазах арестовывали убийцу Моркунаса.

– Поедем, – согласился Дронго.

Они выходили из приемной, когда дверь кабинета открылась и из нее показался Ростом Нугзарович. Он не стал комментировать уход Дронго с двумя полицейскими. Только дождался, когда они выйдут из приемной, и закрыл дверь, не проронив ни слова.

 

Глава 14

На улице их заметил Вейдеманис. Он собирался подойти к ним, но Дронго покачал головой, показывая таким образом, чтобы Эдгар не подходил. Ему было интересно, почему его задержали и что именно ему хочет сказать Никифоров. До управления полиции они ехали минут тридцать. Сказывались пробки. В кабинете Никифорова было пыльно и не убрано. Подполковник был сегодня в штатском. Когда в кабинет вошел Дронго и сопровождающие его офицеры, подполковник разрешил удалиться обоим сотрудникам.

– Садитесь, – предложил он гостю, показывая на стул, стоящий перед его столом.

– И по какой причине меня задержали? – спросил Дронго.

– Вас пригласили сюда приехать, – пояснил Никифоров, – никто вас не задерживал. Мы не думали, что вы во второй раз пойдете в этот институт. Тем более после того, как там узнали о случившемся. Вы не подумали, что своим вторым появлением будете еще больше нервировать людей?

– У меня есть поручения от сестры бывшего директора разобраться, в чем причина его неожиданной смерти. Поэтому я обязан попытаться выяснить, что именно там произошло.

– Уже в который раз вы случайно оказываетесь там, где происходят неприятные события, – напомнил подполковник. – Сначала вы появляетесь в институте без согласия директора. Потом бегаете с расспросами по всем этажам. Все заканчивается тем, что одного из сотрудников вешают, и вы снова случайно оказываетесь у дома погибшего. А сегодня утром, сразу после нашего посещения института, вы опять случайно приезжаете туда. Не слишком много «случайностей»?

– Очевидно, это слово я должен заменить другим? – спросил Дронго. – Например, «намеренно» или «с умыслом». Или нечто подобное. Но я оказывался везде не случайно. Я уже объяснил, что приехал в институт по просьбе сестры умершего директора. А у дома Моркунаса я оказался потому, что мне сообщила об этом его первая супруга, которая и приехала туда чуть позже. И вы вчера ее там видели.

– И как давно вы с ней знакомы? – поморщился Никифоров.

– Со вчерашнего дня.

– И она уже звонит вам, как самому близкому другу, и извещает о смерти своего первого мужа? А потом вы увозите ее в машине? Не удивляйтесь, вас видел участковый, когда вы усаживали ее в автомобиль.

– Это был ее автомобиль, а я сел туда, чтобы ее успокоить.

– В первый день знакомства, – напомнил подполковник. – Не слишком быстрое начало дружеских отношений? Или она сразу решила вам так доверять?

– Возможно, об этом лучше спросить у нее.

– Мы спросим, – пообещал Никифоров, – обязательно спросим. А сейчас я хочу вам официально сообщить, что наши вчерашние предположения подтвердились. Экспертиза установила, что Моркунаса оглушили, а потом повесили. Причем тащили по полу через всю квартиру. Странгуляционная борозда была горизонтальной и замкнутой, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Это говорит о повешении, – кивнул Дронго, – его именно оглушили. Если бы удавили, а потом повесили, то сломали бы хрящи гортани или подъязычные кости. Кроме того, легко можно определить, как именно он умер. Откуда выходил воздух. Если через плевру, то там могли быть воздушные пузыри в легких. Ведь плевра покрывает в качестве своеобразной оболочки сами легкие, и по ним можно установить причину его гибели. А борозда на шее только подтверждает намеренное убийство, если она замкнутая, как вы говорите.

Подполковник изумленно взглянул на него.

– Вы врач по образованию? – уточнил он.

– Нет. Юрист и психолог, – ответил Дронго, – но в своей практике слишком часто сталкивался с подобными случаями. Я ведь занимаюсь этим делом уже много лет.

Никифоров угрюмо кивнул. Затем неожиданно сказал:

– Я много о вас слышал. Хотя всегда считал, что это такие обычные сказки для взрослых. Люди вообще любят верить в разные чудеса. Они думают, что может появиться великий сыщик, который найдет любого убийцу по каким-то оставленным следам и используя свою интуицию. На самом деле ничего подобного не бывает. Вы наверняка знаете, что все это тяжелая и рутинная работа. Ни один суд не примет в качестве доказательств интуицию следователя или его умозаключения. Нужны документально оформленные доказательства, подшитые к делу бумажки, свидетельства, показания, опросы, допросы. И все это нужно оформить таким образом, чтобы обвинительное заключение сначала утвердил прокурор, а потом признал суд. В наше время великие сыщики просто не смогли бы работать. Их бы уволили из следственного управления уже на втором деле, когда суд вернул бы подобные дела на доследование.

– Возможно, вы правы, – согласился Дронго, – но я никогда не считал себя великим сыщиком. Скорее человеком, который старается профессионально выполнять свои функции.

– И кого мы должны подозревать? – поинтересовался подполковник. – Все в один голос вспоминают, каким добрым и неконфликтным человеком был погибший. Дома у него нет никаких особых ценностей, из-за которых могли бы убить. Работал он в обычном институте, занимающемся проблемами гидроэлектростанций. Тоже не особо прибыльная статья для мошенников или воров. Тогда почему его убили? Если это каким-то образом связано с его супругой, то и здесь непонятно. С его бывшей супругой, – поправился Никифоров, – она уже давно вышла замуж за другого человека, и тот умер от сердечного приступа. И поэтому здесь тоже ниточка обрывается. Тогда кто и почему убил Моркунаса? Вы можете вразумительно сказать, кого нам нужно хотя бы подозревать?

– Пока не могу, – ответил Дронго, на что подполковник только пожал плечами. Однако гость сразу добавил: – Но возможно, сегодня вечером у меня будут основания для каких-либо других утверждений. Нужно немного подождать.

– Чего подождать? – встрепенулся Никифоров.

– Результатов другой экспертизы, – пояснил Дронго, – я отправил сегодня утром одежду второго супруга Далвиды Марковны на экспертизу. Возможно, на одежде остались следы воздействия каких-то веществ на организм покойного. Сейчас сложно что-либо проверить, так как по воле Долгоносова после его смерти тело было кремировано вдовой. Но одежда осталась, и мы отправили ее на экспертизу.

– Где вы взяли одежду умершего? – поинтересовался подполковник. – Вы сказали, что знакомы с его бывшей женой только со вчерашнего дня.

– И вчера она дала мне сумку с его одеждой, – пояснил Дронго.

– Тогда вы просто фокусник. Иллюзионист, – раздраженно произнес Никифоров. – Каким образом вам удалось ее так быстро уговорить? Или у вас есть некие специфические приемы для женщины? Может, вы ее загипнотизировали? Я сейчас готов поверить в любую чушь. Но почему она сохранила эту одежду? Целесообразней было ее выбросить или отправить в химчистку.

– Она почти сразу уехала после похорон мужа, – ответил Дронго, – ей нужно было срочно улетать в Германию, чтобы показать врачам своего сына, который нуждается в неотложной операции.

– А муж не давал денег, – кивнул Никифоров. – И на этой почве у них мог быть серьезный конфликт. Ведь мальчик был сыном жены от первого брака.

– Они жили вместе, и Долгоносов даже усыновил мальчика, – возразил Дронго. – Нет, на финансовой почве они бы не поругались. Долгоносов был достаточно обеспеченным человеком, чтобы не думать о подобных затратах. А его супруга не стала бы мстить своему мужу за невозможность или нежелание найти деньги для мальчика. Она бы просто ушла.

Подполковник хотел возразить, когда дверь открылась и в кабинет быстро вошел следователь Бурнатов. Мужчины поднялись. Он поздоровался за руку с каждым из них и, взяв стул, уселся рядом с хозяином кабинета.

– Вам уже рассказали? – спросил он у Дронго. – Я был прав, его действительно сначала ударили по голове, а потом в бессознательном состоянии повесили.

– Господин эксперт еще раз поехал в институт, откуда мы его забрали, – вставил подполковник.

– А зачем вы туда снова поехали? – удивился Бурнатов. – Хотели что-то уточнить на месте?

– Хотел переговорить с исполняющим обязанности директора, – пояснил Дронго, – мне нужно было срочно с ним встретиться.

– Переговорили?

– Успел. Хотя ничего принципиально нового для себя не узнал. Но этот разговор обязательно должен был состояться. Я могу задать вам один вопрос по расследованию убийства Моркунаса?

– Какой?

– Вы нашли отпечатки пальцев чужого человека в квартире?

– Нет. И это тоже неприятный факт. Но сейчас мы пытаемся найти вероятного убийцу. А вы что думаете делать?

– Размышлять. Пытаться понять, кому и зачем понадобилось убивать такого безвредного человека, как Моркунас.

– Видимо, кому-то понадобилось, – предположил следователь, – но мы не можем пока определить более конкретные мотивы преступления. А как у вас с ее вторым мужем? Смогли что-то найти?

– Пока проверяем. Экспертиза должна уточнить, от чего именно умер Долгоносов.

– Просто роковая женщина, – вздохнул Бурнатов, – только не совсем понятно, какое это имеет отношение к их институту. Если два ее мужа работали в этом заведении.

– Вы сами ответили на этот вопрос, – заметил Дронго, – очевидно, сам институт каким-то неведомым для нас образом связан со смертью Моркунаса и возможным инфарктом Долгоносова.

– Смерть бывшего директора института уже никого не интересует, – напомнил Бурнатов, – там был обычный инфаркт, подтвержденный справкой из поликлиники. Я думаю, вы могли бы не заниматься столь очевидной истиной.

– Истиной она станет сегодня вечером, когда мы получим конкретные результаты экспертизы одежды покойного.

– А если инфаркт? – поинтересовался Бурнатов. – И вся эта история не стоила бы и выеденного яйца, если бы вчера не повесили Моркунаса. Мы сейчас проверяем его знакомую, которая обнаружила погибшего. Любовь Клепина. У нее был друг, с которым она порвала более трех лет назад. Но этот друг служил в воздушно-десантных войсках. Именно такой опытный человек мог приревновать свою бывшую подругу, пробраться в квартиру Моркунаса, оглушить его и повесить. Правда, Клепина утверждает, что ее знакомый уже давно подписал контракт и уехал на службу куда-то на Северный Кавказ. Но мы пока не можем его найти. Хотя понятно, что он самый главный наш подозреваемый. Возможно, из ревности он и провел подобную акцию.

– Нет, – сказал Дронго, – это не он.

Бурнатов и Никифоров переглянулись. У обоих были удивленные лица.

– С чего вдруг такая безапелляционность? – поинтересовался следователь. – Может, вы действительно хороший эксперт, но так с ходу отрицать нашу версию просто глупо. И по-моему, не очень профессионально. Бывший десантник, человек, влюбленный в Клепину, вполне мог убить соперника. Вы, не зная никаких подробностей, даже не узнав его имени, сразу отвергаете нашу версию. По-моему, вы слишком самонадеянны, господин эксперт.

– Не думаю, – возразил Дронго. – Вспомните, о чем мы вчера говорили. Убийца не просто оглушил погибшего. Не просто его убил. Он его оглушил, а затем протащил через всю квартиру, чтобы повесить на кухне. Причем сделал это с таким расчетом, чтобы вы сразу поняли, что это грубая инсценировка. Так? Тогда объясните мне, зачем это делать бывшему десантнику? Предположим, он действительно до сих пор влюблен в Клепину. И вполне мог решиться избавиться от соперника. Но зачем тогда устраивать такое тяжелое зрелище, ежеминутно рискуя быть обнаруженным Клепиной? По-моему, это нелогично.

Бурнатов и Никифоров снова переглянулись.

– Я бы мог согласиться, – задумчиво произнес следователь, – но Шумилин, тот самый знакомый Клепиной, прошел вторую чеченскую войну, был ранен. Такие люди часто действуют не совсем адекватно. Может, он убил и повесил Моркунаса, даже не очень заботясь о своей безопасности и своем алиби. Ему нужно было любым способом расправиться с человеком, который увел у него любимую женщину. Именно с учетом его психофизических качеств мы и наметили эту версию как основную. Другие версии у нас просто отпали.

Он не успел договорить – раздался звонок городского телефона. Никифоров поднял трубку. Раздраженно подтвердил, что говорит подполковник Никифоров, и выслушал сообщение. По его изменившемуся лицу стало понятно, что это сообщение его неприятно поразило. Он бросил быстрый взгляд на Дронго, взглянул на сидевшего рядом следователя.

– Это точно? – спросил он у звонившего. – Да, я понимаю. Спасибо за информацию.

Он положил трубку и несколько секунд молчал, задумчиво глядя перед собой.

– Что еще там? – спросил следователь. – Кто звонил?

– Звонили из нашего информационного центра, – пояснил Никифоров, – они связалась с управлением кадров Министерства обороны. Геннадий Шумилов погиб в ноябре прошлого года во время операции по уничтожению бандформирований в Дагестане.

Бурнатов нахмурился.

– Это точная информация? – тоже спросил он.

– Абсолютная, – ответил подполковник, – Шумилин похоронен на кладбище в Пятигорске, откуда он был родом. Он погиб еще в прошлом году. Его посмертно наградили орденом Мужества. Награду отдали его матери.

– Вот так иногда тоже бывает, – криво усмехнулся следователь. – Значит, наш эксперт снова оказался прав. И вся наша версия ни к черту не годится. И теперь нам нужно сидеть и разрабатывать новые версии. Господин эксперт, поздравляю. Вы оказались на высоте. Или это случайное совпадение?

Дронго не стал ничего отвечать.

– Понимаю, – сказал следователь, – таких случайностей просто не бывает. Вы все продумали и вычислили. Значит, Шумилин не мог убить Моркунаса хотя бы потому, что сам погиб в прошлом году. Как хорошо, что они так быстро все проверили. Иначе у нас была бы уже готовая сформировавшаяся версия. И мы бы продолжали тратить силы и средства на ее раскручивание. Спасибо, господин Дронго, – все-таки сумел выдавить из себя Бурнатов.

– Это было всего лишь мое предположение, – великодушно признал Дронго, – хорошо, что оно оказалось верным.

– Придется продолжать всех опрашивать, – напомнил следователь. – Когда у нас должны состояться допросы свидетелей?

– Завтра, – ответил Никифоров, – вы сами утром прекратили допросы, когда мы получили подтверждение по десантнику Шумилину. Мы тогда решили, что можно остановить допросы до тех пор, пока не найдем его.

– Нашли уже, – раздраженно махнул рукой Бурнатов, – теперь нужно подготовить графики всех допросов. Всех до одного, кто был знаком с погибшим или знал его семью. И еще раз проверим всех знакомых Клепиной. Может, у нее среди близких знакомых был не только один десантник.

– Мне можно идти? – спросил Дронго.

– Да, конечно, – кивнул Бурнатов, посмотрев на хозяина кабинета. Тот с недовольным видом тоже кивнул.

– Но если у вас будет новая версия, мы готовы ее выслушать, – быстро добавил следователь. – Можете звонить в любое время. Вот мои номера телефонов, – он протянул свою визитную карточку гостю.

– Я так и сделаю. – Дронго забрал визитку. Снова поднялся со своего места, направляясь к выходу. У дверей он обернулся: – Мне кажется, что мы должны прежде всего понять нелогичность логики убийцы, – убежденно произнес он, – понять, почему он так поступил. И тогда нам будет легче найти преступника. Хотя бы вычислить его. У него должны быть очень веские мотивы поступить именно таким странным способом. Или он идиот, который ничего не знает и не понимает. Но он не идиот. Иначе он бы оставил там отпечатки пальцев. А их нигде нет. Значит, человек опытный. Я даже могу сказать, что это был мужчина выше среднего роста, но не особенно высокий, иначе не стал бы тащить тело на кухню, а мог бы повесить его в ванной, где более удобная труба, но она находилась гораздо выше. Убийца должен быть среди близких знакомых Моркунаса. Ведь он сумел войти в квартиру, когда ему открыли дверь. Вчера там была соседка, и я уточнил, что она ничего не слышала. Уходя, я успел осмотреть дверь. Никто замок не взламывал, все было на месте. Значит, Моркунас сам открыл дверь своему знакомому, и тот сначала нанес ему тяжелый удар, а затем потащил на кухню, чтобы подвесить тело. И возможно, подождал, пока Моркунас умрет. Он человек выдержанный и сильный. Во всяком случае, знает, во имя чего и для чего рискует. До свидания.

Дронго вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Никифоров посмотрел на сидевшего рядом Бурнатова.

– Может, он действительно самый лучший? – спросил подполковник. – Вот пусть тогда нам и помогает в поисках этого убийцы. И не треплет языком, когда нужно и не нужно.

– Пока не треплет, – нахмурился следователь, – он знает, что говорит. И умеет правильно анализировать факты. Нужно все время согласовывать с ним наши действия. Может, мы действительно тогда выйдем на убийцу.

 

Глава 15

Покинув здание, Дронго глянул по сторонам. Он был уверен, что Эдгар поедет за ним. Рядом с управлением полиции, буквально в нескольких десятках метров от него, стояла машина Вейдеманиса. Дронго улыбнулся и, подойдя, сел в автомобиль.

– Я уже думал, тебя нужно будет выручать, – пошутил Эдгар.

– Не нужно. Наши доморощенные Пинкертоны почти сразу нашли виновного. Бывшего друга Клепиной, той самой женщины, которая в последнее время встречалась с Моркунасом. А этот бывший друг был раньше десантником. Можешь себе представить, с какой радостью они ухватились за эту версию?

– И ты их разубедил, – понял Вейдеманис.

– Не совсем. Я правда был убежден, что Клепина и ее бывшие связи никакого отношения к убийству Моркунаса не имеют. О чем и сказал следователю и подполковнику.

– А они, разумеется, не поверили, – догадался Эдгар, отъезжая от здания полиции.

– Конечно, не поверили. Легче идти по проторенной дорожке, отрабатывая удобную версию. Но здесь им не повезло. Оказывается, этот парень уже несколько месяцев назад погиб и никак не мог быть убийцей Моркунаса.

– Представляю их лица, – усмехнулся Вейдеманис. – Что теперь?

– Теперь все то же самое. Экспертиза подтвердила, что его сначала оглушили, а потом подвесили.

– Ты все-таки думаешь, его могла убить женщина?

– Нет. Не думаю. Орудовал мужчина. Это было заметно. Женщина не стала бы заниматься такой недобросовестной имитацией. Она сделала бы гораздо тоньше и не потащила бы его на кухню. Из чисто эстетических побуждений. Но давай подождем результатов экспертизы одежды Николая Тихоновича.

– И обе смерти так или иначе связаны с Далвидой Марковной, – напомнил Эдгар.

– Я об этом все время думаю. И если выяснится, что ее второго мужа тоже убили, то тогда и ее жизнь окажется под угрозой. Все понимают, что эти события так или иначе развиваются вокруг Далвиды. Но самое печальное, что и она понимает эту ситуацию. И поэтому вчера она сорвалась. Ее можно понять. Больной сын на руках и два погибших человека, которых мальчик имел право называть своими отцами.

Вейдеманис, соглашаясь, кивнул.

– И еще один факт, который меня насторожил, – продолжал Дронго. – Сегодня я получил подтверждение слов Раисы Тихоновны. Она язвительная женщина и, признаюсь, часто меня раздражает. Но оказалось, она говорила правду, когда вспоминала о неприятностях в институте, о которых сказал ей в день смерти Долгоносов. И сегодня Окрошидзе подтвердил этот факт. Более того, он сказал, что это были такие неприятности, из-за которых Николай Тихонович вполне мог умереть от сердечного приступа.

– Может, что-то связанное с изобретением Моркунаса? – предположил Вейдеманис. – Ведь в тот день Соколовский вошел вместе с Моркунасом к директору и убедил того отказаться от научного руководства. А там была какая-то важная проблема, и, возможно, сам покойный не хотел выносить ее на всеобщее обсуждение. Как не хочет сейчас делать то же самое сам Ростом Нугзарович.

Эдгар в знак согласия кивнул и увеличил скорость. И именно в этот момент позвонил телефон. Дронго достал мобильник. Звонил Кружков:

– Здравствуйте. Вы можете говорить?

– Добрый день. Конечно, могу. Получили результаты экспертизы?

– Да. На рубашке остались следы его слюны, – сообщил Кружков. Он вообще не любил суеты и ненужной спешки.

– Это я знаю. Что тебе сказали об анализе этой слюны? Сумели ее провести?

– Сумели. Но это предварительные результаты.

– Говори, – потребовал Дронго, – что они сказали?

– Они убеждены, что там присутствовал цианид. Но в слабых дозах. Чтобы Долгоносов не сразу умер. Однако такая концентрация могла вызвать сердечный приступ.

– Когда будут готовы более детальные анализы?

– Через два дня. Но оба эксперта считают, что можно почти с абсолютной уверенностью считать, что умерший был отравлен. Если бы тело так спешно не кремировали, на нем обязательно появились бы характерные пятна от отравления.

– Я тебя понял, – задумчиво произнес Дронго.

– И еще я хотел спросить, – неожиданно добавил Кружков, – мы должны заплатить экспертам. Они провели анализы у себя на работе и собираются сделать более подробный спектральный анализ его одежды.

– Передай, что мы все оплатим, – пообещал Дронго, убирая телефон в карман.

– Ну, что? – не выдержал Эдгар. – Что там показала экспертиза?

– Его отравили, – сообщил Дронго, – теперь в этом нет никаких сомнений.

– Интересно, – нахмурился Вейдеманис, – все к этому и шло. Значит, два убийства подряд.

– И оба связаны с Далвидой, – напомнил Дронго. – Боюсь, что нам нужно срочно связаться с ней и встретиться как можно скорее.

– Ты уже встречался с ней вчера три раза, – напомнил Эдгар, – по-моему, слишком часто. Ты так не считаешь?

– Ей может угрожать реальная опасность, – сказал Дронго. – Давай срочно поезжай к ее дому.

– Хорошо, – согласился Вейдеманис, – но по-моему, тебе нужно сначала позвонить Раисе Тихоновне и сообщить ей, что мы смогли раскрыть дело ее брата и доказать, что он был действительно отравлен. С точки зрения наших обязательств мы все сделали. А искать убийцу должны сотрудники прокуратуры и следствия.

– Каким образом, если тело было кремировано? – поинтересовался Дронго. – Далвида уверяла меня, что сделала это только в силу личного пожелания самого Николая Тихоновича.

– Которого никто другой не подтвердил, – резко вставил Эдгар. – По-моему, она поспешила, и теперь этот неприятный факт будет работать против нее. И очень сильно работать. Следователю тоже не понравится ее поспешное желание кремировать тело покойного мужа. Кстати, ты должен позвонить и следователю тоже. Чтобы потом он не обвинял тебя в сокрытии этого факта.

– Слишком много у меня обязательств, – пробормотал Дронго, – я успею всем позвонить. Но прежде давай заедем к Далвиде. Я очень серьезно беспокоюсь за ее жизнь.

Вейдеманис еще немного прибавил скорость. Дронго в очередной раз достал телефон. Набрал номер.

– Здравствуйте, Далвида, – быстро сказал он, услышав голос молодой женщины.

– Здравствуйте, – устало пробормотала она, – как хорошо, что вы объявились. Сегодня днем мне позвонили из Германии и сказали, что операция сына может состояться через две недели. Мы как раз решили вылететь туда через неделю.

– Как он себя чувствует?

– Нормально. Принимает лекарства, и пока у него нет таких судорожных припадков, как раньше. Хотя немецкие врачи считают, что бензонал, который ему здесь выписали, это уже даже не вчерашний, а позавчерашний день. Но мы пока ничего не меняем, так как это лекарство ему помогает.

– Вы сможете выехать раньше? – спросил Дронго.

– Нет. Раньше не нужно. Можно даже немного позже. Дней через десять. Чтобы прибыть в Германию за несколько дней до операции. Они еще должны будут сделать анализы перед операцией, в том числе и посмотреть на активность мозговой коры.

– Боюсь, вам придется уехать раньше, – сказал Дронго.

– Почему раньше? Что опять случилось? Это как-то связано с наследством? Если нужно куда-то поехать, я, конечно, готова срочно вылететь. Оставлю мальчика у сестры. Хотя ему там не нравится. Но деньги мне сейчас очень понадобятся. Операция стоит недешево.

Дронго помрачнел. Нужно было рассказать ей о своем обмане. И вообще объясниться.

– Мне нужно с вами увидеться, – попросил он.

– Давайте завтра, – усмехнулась Далвида, – по-моему, сегодня ночью мы несколько перебрали с интенсивностью наших встреч. А то няня моего сына точно решит, что у меня появился новый друг.

– Это очень серьезно, – перебил Дронго молодую женщину, – и мне действительно нужно срочно с вами увидеться.

– Неужели так срочно? Нельзя отложить на завтра? Я в таком виде после сегодняшней ночи. Записалась на завтра утром к своей визажистке и маникюрше. Мне не хотелось, чтобы вы вспоминали меня только лежащей голой в ванной и напившейся до бесчувствия.

– Повторяю, что наша встреча не терпит отлагательств, – сказал Дронго, – мы должны увидеться как можно быстрее. И ваш маникюр с макияжем меня волнуют гораздо меньше вашей судьбы. И судьбы вашего сына.

– Вы меня пугаете, – призналась Далвида, – но если это так важно, приезжайте. Неужели насчет наследства? Я не настолько меркантильна, как вы могли подумать.

– По другому поводу.

– Тогда я вообще не понимаю, какое у нотариуса может быть срочное дело ко мне.

– Я вам все расскажу, – пообещал Дронго, – буду у вас примерно через час.

Он решил набрать другой номер.

– Кому ты звонишь? – поинтересовался Вейдеманис.

– Людям, которые должны быть готовы к возможным неприятностям, – пояснил Дронго. – Если убили Долгоносова и Моркунаса, то, возможно, убийства связаны не с Далвидой, а с самим институтом, учитывая неприятности, о которых говорил Окрошидзе.

Дронго услышал голос исполняющего обязанности директора института.

– Простите, Ростом Нугзарович, что снова вас беспокою.

– Я не хочу с вами разговаривать, – сухо прервал директор и отключился.

– Идиот, – прокомментировал Дронго, – не хочет разговаривать.

Он набрал номер телефона Балакина.

– Вилен Захарович, здравствуйте, – быстро произнес он. – Где вы находитесь?

– В институте, – ответил удивленный вопросом эксперта Балакин.

– Срочно войдите в кабинет Окрошидзе и сообщите ему, что у меня появились доказательства убийства Долгоносова.

– О чем вы говорите? – спросил Балакин. – Какие доказательства?

– Его отравили. Идите к Ростому Нугзаровичу. Иначе может случиться несчастье.

– Сейчас пойду, – пообещал Балакин, – у меня как раз сидит Григорий Антонович, и мы вместе скорбим по поводу смерти Моркунаса. Он был очень хорошим ученым.

– Позвоните Окрошидзе, – вдруг потребовал Дронго, – попросите, пусть снимет трубку.

– Сейчас я ему позвоню. Подождите. – Было слышно, как Балакин поднял трубку прямого телефона и долго ждал соединения, но трубку не брали, и он перезвонил Офелии.

– Ростом Нугзарович в кабинете?

– Он сейчас занят, – сообщила секретарь.

– Кто у него? – поинтересовался Балакин.

– Кошкин, – ответила Офелия, – кажется, они говорят о реорганизации нашего института. Но я точно не уверена.

– Сейчас я к нему пойду, – решил Балакин и попросил Дронго перезвонить через пять минут.

– Он уже пошел к Окрошидзе, – вздохнул Дронго, – нужно все-таки понять, что именно там происходит. Если бы Ростом Нугзарович соизволил рассказать мне, какие именно неприятности у них были на работе, я, может быть, быстрее бы понял, какие опасности могут их подстерегать. Но он сразу прекратил беседу, как только я спросил его о возможных личных отношениях с Далвидой.

– Он тебя выставил? – догадался Вейдеманис.

– Еще как. Сразу начал нервничать. Наверное, не без причины. И сама Далвида мне намекала. И конечно, Раиса Тихоновна. Видимо, первым ухажером Далвиды был Ростом Нугзарович. Но он был слишком нерешительным. Для кавказского мужчины увиваться за женой своего сотрудника и знакомого сложно. Своеобразный кодекс чести. А вот Николаю Тихоновичу было гораздо легче. Тем более что к этому времени у самой Далвиды и ее мужа отношения окончательно расстроились.

– Ты сам говорил об известном российском певце, который трижды был женат на женах своих друзей, – напомнил Эдгар.

– С ужасом говорил, – признался Дронго, – видимо, во мне тоже сидит тот самый комплекс кавказского мужчины. Невозможно ухаживать за женой своего друга или даже за супругой своего сослуживца. Это табу, которое практически невозможно нарушить.

– Ты всегда говорил, что важна абсолютная свобода, – улыбнулся Вейдеманис, – и если люди любят друг друга, они имеют право на счастье. Даже если оба не свободны. Или тоже уже поменял свои взгляды?

– Не поменял, – отрезал Дронго, – и ты прекрасно знаешь мою точку зрения. Когда встречаются два человека, которые хотят встречаться и нравятся друг другу, они имеют на это право, даже если в их документах стоят печати о браках и оба не свободны. Это и есть свобода. Но когда мужчина встречается с женой своего друга, он совершает подлость по отношению к своему другу, а это нарушение неких глубинных норм мужской дружбы. Это свобода, которая бросает серьезный вызов мужскому кодексу чести. И я не уверен, что так поступать правильно.

Раздался телефонный звонок. И Дронго сразу ответил:

– Да, это я, Вилен Захарович. Спасибо, что позвонили. Передайте телефон самому Окрошидзе. Спасибо. Ростом Нугзарович, выслушайте меня внимательно. Мы получили одежду от вдовы покойного Долгоносова и передали ее на экспертизу. И выяснили, что на рубашке есть следы слюны покойного. Эксперты обнаружили там остатки яда. Вашего директора отравили. Алло, вы меня слышите?

– Я так и думал, – неожиданно произнес Окрошидзе, – это могло случиться.

– Мы должны с вами срочно увидеться, – настойчиво произнес Дронго, – и вы обязаны мне рассказать обо всех проблемах в вашем институте.

– Не сегодня, – возразил Ростом Нугзарович, – у меня есть еще не решенные вопросы в институте. Давайте завтра утром. Я обещаю, что приму вас и мы поговорим.

– Хорошо, – согласился Дронго, – тогда завтра утром я к вам приеду. Странно, что он так сказал, – мрачно произнес он, обращаясь к Эдгару, – он говорит, что так и думал. Более того, сказал, это могло случиться. А ведь еще вчера он был уверен, что никто не мог отравить Николая Тихоновича. Что у них происходит? Почему он так резко поменял свое мнение?

– Ты уверен, что тебе нужно подниматься к Далвиде Марковне? – спросил вместо ответа Эдгар. – Ведь тебе придется сказать ей правду. Она может выставить тебя из дома, даже не дослушав, как Окрошидзе. Ей может не понравиться твоя ложь. Даже несмотря на ночь, которую ты провел рядом с ней. Кажется, ты всегда говоришь, что у женщины все сердце, даже голова.

– Я должен ее предупредить, – упрямо сказал Дронго, – тем более что мы уже скоро будем у ее дома.

Эдгар пожал плечами, но больше не стал спорить. Когда они подъехали к дому, Дронго поднялся в уже знакомую квартиру на четырнадцатом этаже. Сегодня здесь дежурил новый охранник, который с любопытством посмотрел на незнакомца. И уточнил, куда он идет.

– На четырнадцатый этаж. К Долгоносовым, – сообщил Дронго, и охранник пропустил гостя. Уже на лестничной клетке эксперт поправил галстук и позвонил. Далвида открыла не сразу, очевидно, все-таки приводила себя в порядок – переодевалась и причесывалась.

– Входите, – приветливо сказала молодая женщина, – мне до сих пор стыдно за мое ночное поведение. Представляю, какого вы мнения обо мне.

– Мне тоже стыдно, – ответил Дронго. – Эти два дня я вас все время обманывал.

Она замерла на пороге гостиной. Повернула голову.

– В каком смысле? – спросила Далвида.

– Я не нотариус, – признался Дронго, – и я хотел вам об этом сказать.

– Тоже мне секрет, – пожала она плечами, проходя в гостиную, – это я уже давно поняла. Вы на себя в зеркало посмотрите. Какой вы нотариус? Тем более я узнала, что нотариусов-экспертов не бывает. Мне сказала сестра. У ее мужа брат работает в прокуратуре.

– Эксперты бывают и среди нотариусов, – возразил Дронго, входя следом, – но я эксперт по расследованию тяжких преступлений.

– Значит, вы сыщик. Странно, что на сыщика вы тоже не похожи. Вчера я видела этого следователя и подполковника. У них вид уставших гончих, которым надоела их собственная работа и все на свете преступники. Видно, как они устали от всех этих разбирательств. А вы совсем другой.

– Я частный эксперт, – объяснил он, – меня обычно называют Дронго.

– Какое забавное имя. – Далвида уселась на диван. – Садитесь и рассказывайте, зачем вы меня обманули?

– Чтобы получить одежду вашего погибшего мужа, – пояснил Дронго. Он так и не решил снова сесть на диван.

– Умершего, – поправила эксперта молодая женщина.

– Погибшего, – возразил он, – теперь уже точно установлено, что его отравили. Это было убийство.

Далвида открыла рот от ужаса. Расширила глаза. Сдержала крик, помня, что в соседней комнате находятся ее сын и няня. Затем закрыла рот. Отвернулась. И тихо, беззвучно заплакала.

– За что? – спросила она. – За что его тоже убили? Что они оба им сделали?

– Пока мы установили только сам факт убийства. Но думаю, что уже завтра будем знать гораздо больше. Поэтому я так срочно к вам приехал. Постарайтесь завтра не выходить никуда из дома. Посылайте за продуктами вашего водителя или няню. Мне нужен только один день, чтобы окончательно разобраться в ваших делах.

– В каких делах? – горько спросила молодая женщина, вытирая слезы. – Получается, что убили их обоих. Одного отравили, а другого повесили. Но зачем это кому-то понадобилось? Я ничего не понимаю.

– Мы проведем расследование и все узнаем, – твердо пообещал Дронго.

– Кому оно нужно? Мы их все равно не вернем, – отмахнулась Далвида. Затем вспомнила о наследстве: – Значит, вы меня все время обманывали и никаких денег не будет. Жаль. Я так рассчитывала на них. На операцию у меня есть деньги, но это все, что у меня имеется. Николай Тихонович хорошо зарабатывал, но он никогда не был скопидомом. Не та натура. – Вспомнив об умершем муже, она снова заплакала.

– Успокойтесь, – попросил Дронго. – Хочу вам сказать, что сумму, о которой я вам говорил, вы можете взять у меня. Я готов поддержать вас материально.

– У вас есть лишние сто пятьдесят тысяч евро? – удивленно взглянула на собеседника Далвида. – Может быть, вы опять мне врете? Кто вы такой? Таинственный граф Монте-Кристо? Когда вы говорите правду? Или вообще ее не говорите?

– Я сказал вам правду, – ответил Дронго, – и насчет денег можете не сомневаться. Я одолжу вам любую сумму, которая вам потребуется. А теперь извините, я должен уходить. Только учтите, вам нельзя покидать дом. Пригласите к себе вашу маникюрщицу и визажистку. Они ведь работают на дому. Сегодня тот самый случай, когда вы просто обязаны выполнять мои рекомендации. А потом вам нужно отсюда уехать. И как можно быстрее. Операцию желательно дожидаться в Германии.

– Я подумаю, – пообещала Далвида.

– Подумайте. – Дронго повернулся и пошел к выходу. Молодая женщина осталась сидеть на диване, даже не поднялась, чтобы его проводить. Очевидно, известие о намеренном убийстве ее второго мужа окончательно выбило ее из колеи.

Дронго спустился вниз, прошел мимо консьержа, затем влез в машину, устраиваясь рядом с Вейдеманисом.

– Исповедался? – спросил Эдгар.

Дронго кивнул.

– Тяжело? – уточнил Вейдеманис.

– Еще как. Хотя она и раньше подозревала, что я совсем не тот, за кого себя выдаю.

– Ты предупредил ее, чтобы никуда не выходила?

– Конечно. Но боюсь, она может меня не послушать.

– Теперь нужно позвонить Раисе Тихоновне и следователю, – напомнил Эдгар, – я тебе не завидую. Тебе предстоят еще два тяжелых разговора.

– Придется, – вздохнул Дронго, доставая телефон.

Они еще не знали, что сегодня вечером произойдет очередное убийство, которое потрясет их обоих.

 

Глава 16

Дронго набрал номер Раисы Тихоновны. Она недовольно произнесла:

– Не нужно меня беспокоить по пустякам, сообщая, что вам удалось выцарапать одежду моего брата или познакомиться с его вдовой. Вы напрасно считаете, что ваша показательная активность может заставить меня увеличить вам гонорар или отказаться его оплачивать в случае вашей неудачи, – гневно начала женщина.

– Извините, что я вас беспокою, – сказал Дронго, – но у меня есть очень важная информация.

– Какая? – раздраженно спросила Раиса Тихоновна.

– Благодаря одежде мы получили подтверждения экспертов, – сообщил Дронго, – ваш брат действительно был отравлен. Это было убийство.

На другом конце телефонной линии молчали.

– Алло, вы меня слышите? – забеспокоился Дронго. У пожилой женщины мог случиться шок. Хотя она была сильным человеком. В конце концов, именно она первой высказала мысль об убийстве ее брата.

– Это точно? – спросила она. Голос у нее предательски дрогнул.

– Да, – ответил Дронго, – эксперты подтвердили наличие яда в его слюне. Очевидно, кто-то отравил кофе в чашке, из которой он пил.

– Последней там была его супруга, – вспомнила Раиса Тихоновна. – Теперь понятно, что именно она его отравила.

– Не нужно так говорить, – мрачно посоветовал Дронго, – вы считаете, что она отравила своего второго мужа, а потом повесила первого?

– Не вмешивайте меня в эти бандитские разборки, – нервно произнесла Раиса Тихоновна, – и не считайте, что вы сделали свою работу. Вы сделали только часть своей работы. Нужно еще доказать, что его отравила именно Далвида.

– А если не она?

– Ваше дело искать убийцу, а не философствовать, – окончательно вышла из себя Раиса Тихоновна и отключила связь.

– У этой женщины железобетонный характер, – вздохнул Дронго. Он набрал номер телефона следователя Бурнатова и, услышав его голос, вежливо поздоровался.

– Зачем вы позвонили? – спросил следователь.

– У меня появились новые данные по смерти другого мужа Далвиды Марковны, – сообщил Дронго. – Дело в том, что сразу два опытных криминалиста считают, что Долгоносов был отравлен цианидами в не очень сильной концентрации, которые вызвали остановку сердца. А врачи, не разобравшись с истинными причинами, выдали справку об инфаркте. Хотя вскрытие тела не проводилось и патологоанатомической экспертизы не было.

– Как вы это узнали? – быстро спросил Бурнатов.

– Олег Иванович, у меня точные сведения, – ответил Дронго. – Это данные экспертов, обследовавших одежду покойного. Можете не сомневаться.

– Я не знаю, что мне делать, – признался следователь, – ведь, по логике, нам придется раскрывать и это убийство, приобщив материалы дела о смерти Долгоносова к нашему расследованию. Вы считаете, что я должен вас благодарить за подобное вмешательство?

– А вам не кажется, что убийца нанес второй удар именно потому, что первый остался безнаказанным? – спросил в ответ Дронго. – Если бы все проверили и уточнили еще в первом случае, не было бы второго убийства. Ведь его отравили, а в кабинет к нему никто из чужих не входил. И еще один поразительный факт, на который я бы обратил внимание. Обычно Долгоносов пил чай из двух чашек из саксонского фарфора, который ему подарили немцы.

– При чем тут его чашки? Их наверняка осмотрели следователи, когда так неожиданно умер Долгоносов. И они отказали в возбуждении уголовного дела.

– Теперь откроют, – сказал Дронго. – Дело в том, что одна чашка разбилась именно в день убийства, даже не в день, а в час убийства. И секретарь никак не может понять, каким образом она разбилась.

– Ну и что? Зачем вы мне это рассказали? У вас есть какая-то версия?

– Разумеется. Когда Долгоносову стало плохо и начали вызывать врачей, в его кабинет вбежали только самые близкие люди. Кто-то подменил чашку, – убежденно произнес Дронго, – так не бывает, чтобы в слюне покойного были остатки яда, а в его чашке с кофе их не оказалось. Кто-то успел, пользуясь моментом, поменять эти чашки.

– И кто это сделал? – иронично спросил Бурнатов.

– Пока не знаю.

– А я знаю. Если следовать вашей логике, то подменить чашки и, в свою очередь, отравить кофе директора мог только один человек, которому более всех остальных была выгодна смерть Долгоносова. Это нынешний исполняющий обязанности директора института Ростом Нугзарович Окрошидзе. Тогда он главный подозреваемый.

– Мы договорились с ним завтра увидеться, – сообщил Дронго.

– Только не говорите ему о чашках, – попросил следователь. – Мы вызовем его на официальный допрос и спросим об этом. Он не посмеет нам лгать.

– Против самого себя он не обязан давать показания, – возразил Дронго.

– Нам будет важна его реакция, – сказал Бурнатов, – и вообще лучше пока никому не сообщайте о выводах ваших экспертов. Нужно все еще официально оформить и приобщить к делу. До свидания.

Дронго попрощался и сунул телефон в карман. Затем взглянул на часы. Было уже довольно поздно. Рабочий день давно закончился.

– Поедем домой, – устало предложил эксперт, – все эти переезды отнимают больше времени, чем нужные встречи и разговоры.

Вейдеманис, соглашаясь, кивнул. Однако до дома они не добрались. Им оставалось проехать последние несколько сот метров, когда позвонил Бурнатов. По его голосу было понятно, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

– Алло. Господин эксперт, где вы находитесь? – нервно спросил он. Даже не спросил, а почти прокричал.

– Около своего дома, – ответил Дронго. – Чего вы так нервничаете? Или мое сообщение оказалось неверным?

– Вы сами не знаете, что произошло! – таким же лающим голосом выкрикнул Бурнатов. – Немедленно приезжайте по адресу, который я вам сейчас укажу. Прямо сейчас. Поймайте такси и срочно приезжайте.

– Может, вы скажете мне, что именно произошло?

– Не вижу смысла скрывать. Погиб Ростом Нугзарович Окрошидзе. И похоже, что на этот раз мы закроем расследование досрочно.

– Как это погиб? – выдохнул Дронго. – Где это произошло?

– В его доме. Выбросился с одиннадцатого этажа. И оставил нам записку, где винит себя во всем, что произошло. Я так и думал. Это он убил директора института, подсыпав яд в его чашку кофе, а потом повесил Моркунаса, очевидно, положив глаз на его супругу. И убивал с таким расчетом, чтобы устранить всех конкурентов. И на службе, и в личной жизни. Не считайте нас дилетантами, мы уже знали, что он в свое время тоже пытался вызвать интерес у Далвиды Моркунас, когда она еще была замужем за первым мужем.

– Все слишком запуталось, – задумчиво произнес Дронго. – И в то же время становится гораздо проще.

– Не знаю, о чем вы говорите. Но приезжайте. Мы вас ждем. Сами взглянете на его записку. Теперь можно смело считать оба дела законченными. Он слишком увлекся. Перешел нравственный рубеж и, не выдержав психологической нагрузки, выбросился из окна. Иногда такое случается. Он был интеллигент, а не урка, поэтому не смог вынести угрызений совести. У этих ученых всегда такие заморочки. Сначала грешат, а потом раскаиваются, – глубокомысленно изрек следователь.

– Мы сейчас приедем, – пообещал Дронго. – Давай к дому Окрошидзе, – попросил он Эдгара и назвал адрес. – Можешь считать меня сумасшедшим, но он выбросился из окна.

Вейдеманис молчал.

– Чего молчишь? – спросил Дронго.

– Не верю, – ответил Эдгар, – не верю, что он мог сделать подобное.

– И тем не менее он погиб, – сказал Дронго. – Интересно то, что завтра утром мы должны были с ним увидеться.

– Кто-то нас опередил, – задумался Вейдеманис, – ты звонил Балакину. Значит, это он? У него кто-то был в кабинете?

– Профессор Соколовский, – вспомнил Дронго. – А в кабинете самого Ростома Нугзаровича находился Кошкин.

– Значит, кто-то из этой троицы. Но зачем, какой мотив? С другой стороны, там только один ученый. Профессор Соколовский. Балакин обычный завхоз, хотя и высокопоставленный. А Кошкин бывший милиционер, начальник отдела кадров, он в любом случае не мог претендовать на место директора. Тогда остается Соколовский, – сделал вывод Эдгар.

– Говорят, погибший оставил записку, – сообщил Дронго. – Если так, то, возможно, версия самоубийства может иметь место. Но почему он и почему так неожиданно? Сегодня утром Окрошидзе демонстративно сдал меня в полицию. Человек, который думает о вечном, так не поступает. И тем более так не поступает самоубийца, если договаривается встретиться со мной завтра утром. Он должен был рассказать мне, какие именно неприятности в их институте были у Долгоносова. И почему они автоматически перешли к самому Окрошидзе.

– Может, что-то связанное с работой самого института?

– Похоже. Но какие неприятности могут быть у бюджетного института? Возможно, их закрывают или переводят в другое место. Они ведь должны получать неплохую арендную плату за сдаваемое внаем здание, в котором располагается компания «Феникс».

– Самое интересное – прочитать его записку, – сказал Эдгар.

На этот раз они доехали больше чем за полтора часа. Везде были чудовищные пробки.

– Поразительно, – бормотал Эдгар, – в Лондоне или в Риме вообще нет таких широких улиц, как в Москве, а здесь автомобильные пробки гораздо хуже, чем в этих городах. Неужели так сложно организовать нормальное движение в большом городе с широкими дорогами?

У дома их уже ждали. На асфальте было красное пятно, оставшееся от разбившегося после удара тела Окрошидзе. Само тело уже увезли. Дронго и Вейдеманис поднялись на одиннадцатый этаж. Там уже находились Никифоров и Бурнатов.

– Полюбуйтесь, – нервно произнес Бурнатов, – вот в это окно он и выбросился. Вот такое безобразие. Теперь понятно, что убийство директора и смерть Моркунаса на его совести.

– Почему? – спросил Дронго.

– Вот записка, – показал на стол следователь, – только не трогайте ее руками.

Дронго подошел ближе. Увидел записку. В ней было написано: «Больше так продолжаться не может. Я считаю, что должен взять на себя всю вину за случившееся в нашем институте». Ни подписи, ни числа не было. Дронго нахмурился.

– Мы отправим письмо на экспертизу, – торжественно объявил следователь, – но я уверен, что оно подлинное. Мы нашли тетради с его записями. И его телефонную книжку. Почерк абсолютно идентичный. Но пусть проведут экспертизу эксперты-дактилоскописты, – заявил Бурнатов.

– Это письмо – подделка, – убежденно произнес Дронго.

– Я вам покажу его тетради, и вы все сами поймете, – возразил следователь, – почерк его. Можете не сомневаться.

– Сомневаюсь, – покачал головой Дронго, – посмотрите на бумагу. Она срезана и сверху и снизу. Наверху было написано какое-то обращение, но его срезали. Это письмо к конкретному человеку. И потом, я немного узнал за эти дни погибшего. Он был эстет и педант. И никогда в жизни не написал бы свою последнюю волю на листе бумаги, обрезанном с двух сторон. Кто-то пытается нас убедить, что он покончил с собой. И на этот раз делает все продуманно, не как в случае с Моркунасом.

– Что вы хотите сказать? – Слова Дронго явно не понравились Бурнатову.

– Если в случае с Моркунасом убийца сделал все, чтобы мы сразу поняли и поверили в подставу, думая, что там произошло убийство, то в этом случае преступник хочет отвести от себя подозрения. И помогая выпрыгнуть из окна господину Окрошидзе, он нарочно оставил эту записку, чтобы мы поверили в самоубийство Ростома Нугзаровича.

– Вы все и всегда портите, – с отвращением заявил следователь. – Здесь все ясно, но вас не устраивает ни эта записка, ни выбросившийся из окна ученый.

– Мы договорились с ним встретиться, – пояснил Дронго. – Он сам назначил мне время на завтра. Поэтому в его самоубийство я категорически не верю. И в эту записку тоже. Он не мог этого сделать. Ему явно помогли.

– Тогда в институте действует неизвестная нам банда гангстеров, – разозлился Бурнатов, – которые убивают ученых и инсценируют их самоубийства. Вы не видите разницы между Моркунасом и нынешней смертью. Там нас пытались обмануть, подняв его и подвесив на трубе. А здесь оставляют записку с объяснением случившегося. Нет, я отказываюсь вам верить. Думаю, здесь произошло самоубийство, и посмертная записка многое объясняет.

Дронго молчал. Он прошел по квартире. Обратил внимание на книги, лежащие на письменном столе. В некоторых еще были заложены закладки.

– Посмотри, – сказал Дронго своему напарнику, – Окрошидзе делал закладки перед своим самоубийством, явно собираясь прочесть книги. Нет, я не верю в его самоубийство.

На столе лежал еженедельник, где можно было фиксировать встречи и события. Дронго достал носовой платок и стал осторожно листать календарь. И обратил внимание на запись, сделанную за два дня до смерти Долгоносова. Там была запись следующего содержания: «Зайти к Старжинскому со своим письмом. Посоветоваться». И был указан номер телефона академика, который Дронго запомнил.

– Мне пора, – сказал он следователю и направился к двери.

– Завтра мы еще раз встречаемся, – крикнул ему на прощание Бурнатов, – я думаю, что мы закроем все эти дела.

Дронго в знак согласия кивнул. Выйдя из дома, он достал телефон и набрал номер академика Старжинского.

– Лев Абрамович? – уточнил он.

– Я вас слушаю.

– Простите, что беспокою вас так поздно. Я провожу расследование по факту смерти одного из сотрудников института, господина Моркунаса.

– Я слышал об этом. Большое несчастье. Но я уже давно не был в институте. Чем могу вам помочь?

– Скажите, пожалуйста, к вам не заходил господин Окрошидзе? Он хотел проконсультироваться с вами по поводу своего письма.

– Кто вам сказал? – спросил академик.

– Он сам, – решил блефовать до конца Дронго, понимая, что может быть разоблачен в любую минуту.

– Пусть он вам и расскажет, – предложил академик.

– Невозможно. Он сейчас срочно улетает за границу на симпозиум, – продолжал вдохновенно лгать Дронго, – а нам необходимо кое-что уточнить. Он приходил к вам с письмом?

– Да. Он написал письмо покойному Николаю Тихоновичу. Хотел взять всю вину на себя из-за этой компании «Феникс», которая арендовала у нас соседнее здание. При мне они вели себя очень тихо, но постепенно начали наглеть. Как обычно бывает. И несколько раз предлагали передать им на баланс соседнее здание. Конечно, и я, и Николай Тихонович им все время отказывали, пока не выяснилось, что они платят гораздо бо´льшую аренду, чем это было зафиксировано в документах. В общем, Ростом Нугзарович считал себя виноватым в происходящем, полагая, что упустил контроль. И приходил ко мне с таким письмом.

– Там не было слов о его вине и желании взять ответственность на себя? – уточнил Дронго.

– Да, что-то в этом роде. Но я не совсем понимаю, почему вы спрашиваете у меня. Позвоните самому Окрошидзе, он все расскажет более подробно о неприятностях, которые были в нашем институте. У него есть мобильный телефон. Хотите, я вам его продиктую.

– Не нужно. У нас есть его телефон. Спасибо большое за помощь.

Закончив разговор, Дронго посмотрел на Вейдеманиса.

– Теперь мы знаем, что это была не предсмертная записка Окрошидзе, а отрывок из письма, которое он написал Долгоносову.

– И тогда получается, что все запуталось еще больше, – мрачно сказал Вейдеманис.

– Нет, – возразил Дронго, – наконец появился просвет. Теперь мы, по крайней мере, будем знать, куда нам идти.

 

Глава 17

Утром Дронго еще спал, когда зазвонил телефон. Он недовольно взглянул на часы. Только половина десятого утра. И глянул на мобильник. Сон мгновенно пропал. Звонила Далвида.

– Я вас слушаю, – ответил эксперт.

В ответ он услышал какое-то мычание. Или стон.

– Алло, – крикнул Дронго, – что случилось?

– Его тоже убили? – сумела выдавить из себя женщина.

– Откуда вы узнали? – спросил Дронго.

– Мне позвонили из полиции, – выдохнула она, – сказали, что вызывают туда в связи с самоубийством Окрошидзе. Хотят со мной переговорить. Господи, когда все это закончится?

– Давайте сделаем так, – Дронго окончательно проснулся, сел в кровати, – вызовите врача и оформите бюллетень. И сегодня никуда не выходите. Даже если позвонит сам начальник полиции. Вы болеете, у вас большая температура, и вы можете появиться у них только завтра. Вы меня поняли?

– Вы мне не ответили. Его тоже убили?

– Говорят, что случайно выпал из окна. Может, просто поскользнулся, – попытался успокоить женщину Дронго.

– Вы сами верите в то, что говорите? – спросила она. – Значит, его тоже убили. Но почему? Кому это выгодно?

– Сделайте так, как я говорю. И ни в коем случае не выходите из дома, – попросил Дронго. Он услышал короткие гудки и сразу позвонил Вейдеманису: – Эдгар, быстро приезжай ко мне, у нас еще много дел. Можешь себе представить, что устроили офицеры Никифорова? Кто-то из них позвонил Далвиде и потребовал приехать в полицию для дачи показаний по факту самоубийства Окрошидзе. Можешь себе представить ее состояние?

– Я сейчас к тебе приеду, – пообещал Эдгар.

Оставалось принять душ, побриться, одеться и спуститься вниз к приезду Вейдеманиса.

– Срочно в институт, – попросил Дронго.

– Там сейчас будет столько народа, – возразил Эдгар, – нас даже не пустят в здание.

– Мы туда и не войдем, – сказал Дронго, – нам нужна компания «Феникс», пойдем со двора. Может, эти хранители детского питания пропустят нас к руководству своей фирмы. Скажем, что мы оптовые покупатели.

– В таком случае пустят, – согласился Вейдеманис, – еще даже кофе предложат и будут нас всячески ублажать. Проклятый капитализм. Как это Маркс гениально сказал: обеспечь капиталу пятьсот процентов прибыли, и нет такого преступления, перед которым бы он остановился. Что-то в этом роде.

– Ты постепенно вспоминаешь о своих левых взглядах, – пошутил Дронго.

– А я и не менял их, – очень серьезно парировал Эдгар, – и никогда не поменяю. Ничего лучшего человеческий ум не придумал. В любом случае социализм был гораздо более гуманным и справедливым строем, чем капитализм. И никто меня никогда не переубедит в обратном.

– Возможно, не столь эффективным, – задумчиво ответил Дронго, – но довольно справедливым. При прежнем обществе человек мог рассчитывать найти в райкоме или горкоме хотя бы одного или двух порядочных, совестливых людей, которые могли бы ему помочь. Сейчас найти таких просто невозможно. Совести не осталось, она рудимент проклятого прошлого. Быть совестливым значит пойти против собственной природы, лишить своих детей денег, обречь свою семью на прозябание, быть аутсайдером и неудачником. Совесть очень сильно мешает быть успешным спекулянтом, мошенником, проходимцем, аферистом. Всем тем, кого сегодня зовут гордым словом «бизнесмен». Я все время об этом думаю. Некоторым ребятам, которые торговали с лотков, готовили в кооперативах пирожки или обманывали покупателей на старых вещах, мы не подавали руки. Теперь они гордые и нищие, а их бессовестные и вороватые друзья стали преуспевающими людьми. И они не понимают, как мир мог так опрокинуться. И самое главное – как им воспитывать своих детей. Совестливыми? Значит, нищими аутсайдерами. Или бессовестными, которые с готовностью пройдут по трупам друзей, предадут любимых женщин, откажутся от любых принципов и своего собственного мнения ради достижения конкретных результатов.

Он немного помолчал и добавил:

– И судя по всем признакам, дело, которое мы сейчас пытаемся расследовать, не просто эпизод среди наших остальных дел. Здесь степень цинизма возведена в такой ранг бессовестности, что об этом даже страшно подумать. Хотя не будем забегать вперед.

Все получилось так, как они и планировали. Едва они появились у ворот запасного входа и объявили, что являются оптовыми покупателями, как сразу возникла миловидная девушка, которая отвела их в большой светлый кабинет вице-президента компании, с кем они могли пообщаться на предмет своей новой сделки. Вице-президент был молод. Ему было не больше тридцати. Судя по его заваленному бумагами столу и частым звонкам, он был деловым, трудолюбивым вице-президентом и именно поэтому получил назначение в столь молодом возрасте.

Дронго пытался говорить с ним о поставках детского питания, но уже через несколько минут стало понятно, что они с Эдгаром «плавают» в этих вопросах, и вице-президент сразу понял, что имеет дело с дилетантами.

– Если это ваша первая сделка и попытка заработать легкие деньги, то вы пришли не по адресу, – сказал он. У этого молодого человека был американский стиль работы. Напор, энергичность, откровенность на грани цинизма – эти качества прививались ему в Соединенных Штатах, где он учился больше четырех лет.

– Согласен, – кивнул Дронго, – мы только начинаем в этом бизнесе. Хотя нам говорили, что среди ваших руководителей есть человек, уже встречавшийся с покойным директором института. Мы связаны с ними договорными отношениями.

– Конечно, встречался, – подтвердил вице-президент, – господин Долгоносов сам попросил об этой встрече, на которой мы подтвердили нашу заинтересованность в покупке здания. Не в аренде, а именно в покупке. У нас этим вопросом занимается господин Шрейдер, и, насколько я знаю, пакет документов уже готов к подписанию и все будет решено именно сегодня.

Дронго, соглашаясь, кивнул и неожиданно спросил:

– Кажется, я его видел. Это такой мужчина с крупной седой головой и усами?

– Да. Это Ян Исаакович. Вы с ним уже встречались? Он мне ничего не говорил. Шрейдер один из основных наших акционеров и член совета директоров компании.

– Это был он, – ответил Дронго, – тогда все понятно. Я думаю, будет правильно, если наше руководство поговорит с господином Шрейдером. Кажется, у них есть общие интересы.

– Хорошо, – согласился вице-президент. – Будете пить чай или кофе?

– Нет, спасибо, мы пойдем, – ответил Дронго. – Кстати, а в какую сумму вы оценили стоимость второго здания?

– Коммерческая тайна, – улыбнулся вице-президент, – но сумма очень внушительная. Во всяком случае, этот институт может существовать на эти деньги еще лет десять без государственного финансирования.

– А разве его собираются отменить?

– Сейчас нельзя быть ни в чем уверенными, – улыбнулся на прощание вице-президент широкой голливудской улыбкой и протянул им руку. Этот парень понравился Дронго. Когда они вышли на улицу, он негромко сказал, обращаясь к Вейдеманису:

– А это уже новые современные менеджеры, которые не воруют бюджетные деньги, а зарабатывают их своим трудом, умением, талантом.

– Я не совсем понимаю, о каком Шрейдере вы говорили? – спросил Эдгар.

– О том госте, который обедал с Долгоносовым в день его смерти и которого вспомнил официант в «Марио».

– Как это ты его вспомнил, – удивился Вейдеманис, – честное слово, у тебя голова, как компьютер. При необходимости сразу выдает нужную информацию.

– Какой компьютер, если я сразу не разобрался, что именно здесь происходит, – посетовал Дронго, – а сейчас мы наконец позвоним господину Кошкину, тому самому бывшему полицейскому начальнику, который возглавляет здесь отдел кадров. Я еще вчера взял его телефон в приемной у Офелии.

Он набрал номер и услышал скрипучий голос Кошкина:

– Кто говорит? Отвечайте.

– Меня обычно называют Дронго, – представился эксперт. – Если вы работали в полиции, то должны были бы слышать это имя.

– Что вам нужно?

– Срочно увидеться с вами.

– Это невозможно. У нас в институте работает целая группа сотрудников следственного управления, прокуратуры и полиции. Сейчас это просто нереально. Вас сюда не пустят.

– А мы и не хотим заходить, – сказал Дронго, – мы просим вас выйти минут на десять-пятнадцать к проходной, чтобы мы могли познакомиться и побеседовать. Вы меня понимаете?

– Ладно, – согласился Кошкин, – я выйду к вам через пять минут. Но только на десять минут и не больше. Иначе меня будут искать. Ждите на проходной.

Ровно через пять минут, словно у него в руках был идеальный будильник, Кошкин вышел к проходной. Он был одет в старый, потертый темный костюм. Темная рубашка без галстука, на ногах тяжелые ботинки. Волосы были пострижены ежиком, во рту виднелись золотые зубы. У него было жесткое лицо, изрезанное глубокими морщинами.

– Что вам нужно? – спросил Кошкин, не протягивая незнакомцам руки.

– Кто сейчас исполняет обязанности директора? – уточнил Дронго.

– Вилен Захарович, – сообщил Кошкин, – вы же наверняка знаете, что у нас вчера случилось. Ростом Нугзарович выпал из окна.

– Вчера вы сидели у него в кабинете, когда пришел Балакин и перезвонил мне, – напомнил Дронго.

– Правильно. Я как раз был в кабинете директора.

– Я могу узнать, что именно вы обсуждали? – спросил Дронго.

– Можете. Штатное расписание. Окрошидзе хотел провести сокращение штатов.

– А вы возражали?

– Это не мое дело – возражать или соглашаться. Руководству виднее.

– В день смерти Долгоносова вы заходили и к нему тоже? Я могу уточнить, какие вопросы вы обсуждали с Николаем Тихоновичем?

– Те же самые, что и вчера. Он тоже хотел изменить штатное расписание. Говорил, что у нас раздутые штаты, хотя сам их ежегодно утверждал. Насколько я понял, он желал сократить число единиц управленческого аппарата и увеличить их число в лабораториях. Соколовский уже давно просил дать ему еще двух человек.

– Сейчас одна штатная единица уже освободилась за счет покойного Калестинаса Моркунаса, – напомнил Дронго.

– Да, – помрачнел Кошкин, – там получилась нехорошая история. Долгоносов отказался от своего научного руководства, и вместо него появился профессор Соколовский. А в книге, которую уже подготовили, стояла фамилия Долгоносова. И тогда поменяли фамилию Моркунаса на Соколовского. А Долгоносова оставили, потому что не посмели убрать фамилию директора института, члена-корреспондента.

– Может, поэтому Моркунас и повесился? – спросил Дронго.

Кошкин подозрительно взглянул на собеседника.

– Вы издеваетесь? – спросил он. – Все в институте знают, что это было убийство.

– И вы можете сказать, кому это было нужно?

– Не знаю, – пожал плечами Кошкин, – я уже давно не сотрудник полиции. Пусть думают сотрудники правоохранительных органов. Мое дело заниматься кадрами в институте.

– Вы знали, что компания «Феникс» собирается купить у вас второе здание?

– Разговоры ходили, – уклонился от ответа Кошкин, – но подробностей никто не знал.

– Судя по вашим словам, самую большую выгоду от неожиданной кончины Моркунаса получил профессор Соколовский, который стал фактически единственным наследником изобретения Моркунаса.

– Вы еще скажите, что это Григорий Антонович убил и задушил Моркунаса, – хмыкнул Кошкин. – Только он ничего подобного сделать не смог. Сразу бы стал задыхаться. У него проблемы с легкими.

– Я не говорил, что он убил, – возразил Дронго. – А Долгоносов знал, что соседнее здание хотят продать?

– Он знал в общих чертах, но не уточнял деталей, – пояснил Кошкин. – Он вообще никогда не влезал в подобные детали. Для этого был его заместитель Ростом Нугзарович или на худой конец Вилен Захарович. Но сам Долгоносов обычно не влезал в подобные дела. Его интересовала прежде всего научная карьера. Он ведь давно и всерьез готовился стать академиком. И такая нелепая смерть! Хотя сейчас ходят упорные слухи, что и в его случае не все чисто. Но я никогда не комментирую слухи.

– В тот день, когда неожиданно умер Долгоносов, вы были в его кабинете. Он нервничал?

– Да. И очень сильно. Он покраснел, возмущался, переживал.

– И не объяснял вам, почему он так нервничает?

– Нет. Я уже сказал, что это было не мое дело. Я уходил как раз тогда, когда в кабинет входили Соколовский с Моркунасом. Я еще удивился появлению Моркунаса. После того как Долгоносов женился на его супруге, он даже хотел уйти из института, но Соколовский уговорил его остаться. У него ведь была уникальная тема.

– Интересно, – добродушно произнес Дронго, – другие вопросы вас не интересуют, а вот о теме научных разработок Моркунаса вы знаете.

Кошкин сверкнул глазами.

– Я много чего знаю, – сказал он, – у меня работа такая. Все знать. И про Далвиду, с которой вы так тесно подружились, мне тоже известно. Я ей сочувствую, но ангелом не считаю. Если у вас больше нет вопросов, я пойду. Много работы, – добавил он и, повернувшись, пошел обратно, так и не протянув собеседникам руки.

Позвонил следователь.

– У нас появилось новое сообщение, – сказал он. – Машину одного из сотрудников института случайно засняли в двух кварталах от дома погибшего вчера Окрошидзе.

– Я даже могу вам сказать, чью именно машину, – проговорил Дронго и назвал имя владельца автомобиля. У следователя опять испортилось настроение.

– Давайте сделаем так, – предложил Дронго. – Завтра вы пригласите всех сюда в институт. А я расскажу вам, что именно здесь происходило и как все это было задумано. Договорились?

– Вы считаете, что записка Окрошидзе ничего не стоит? – нервно спросил Бурнатов.

– Наоборот. Именно она и помогла распутать этот клубок. Не забудьте пригласить всех на завтра, – попросил Дронго, – а мне еще нужно будет переговорить с господином Шрейдером.

– Такого сотрудника нет в институте, – ответил следователь.

– Зато именно от него зависит, как быстро мы завтра разоблачим настоящего убийцу, – загадочно произнес Дронго.

 

Глава 18

Следователь Бурнатов сдержал слово. Он собрал в небольшом зале для заседаний всех, кого попросил пригласить Дронго. Здесь были профессор Соколовский и начальник отдела кадров Кошкин, приехала Людмила Дичарова, на которую с любопытством и неприязнью смотрела Офелия, также усевшаяся неподалеку. Пришедшая с Вейдеманисом Далвида, испуганно оглядываясь по сторонам, уселась в углу. Эдгар сел рядом с ней. Вошел подполковник Никифоров, который почему-то устроился у дверей, словно кто-то мог выбежать из комнаты, хотя у дверей дежурили два офицера. И наконец, явился сам Балакин, мрачный и осунувшийся. Было понятно, что он переживает события, происходившие в институте. На него словно свалились все беды, происшедшие в их коллективе за последнее время. Последней вошла, громко стуча каблуками, Раиса Тихоновна Долгоносова, которая, оглядев собрание, направилась к профессору Соколовскому и села рядом с ним. Профессор вежливо поздоровался с женщиной, но на всякий случай немного отодвинулся.

– Может, теперь вы наконец расскажете нам, что именно происходит? – нетерпеливо спросил Бурнатов. – Не думайте, что мы сидели без дела и ничего не узнали. Вы провели ночь в квартире госпожи Долгоносовой. И потом тоже ее навещали.

При этих словах Раиса Тихоновна вспыхнула. Брезгливо и не скрывая своего презрения, взглянула на Дронго. Покачала головой.

– И вы тоже не устояли, – громко сказала она, – я была о вас лучшего мнения.

– Почему вы меня так ненавидите? – подняла голову Далвида.

– А почему я должна любить женщину, из-за которой убили моего брата? – поинтересовалась Раиса Тихоновна. – И вообще я не понимаю, зачем нас здесь собрали. Уже и так ясно, что этот подлый грузин всех обманул. Сначала отравил моего брата, а потом покончил и с мужем Далвиды, чтобы получить сразу все. И должность, и красивую женщину. Он оказался таким непорядочным человеком. И мы еще собрались, чтобы обсуждать его действия, в которых он сам признался. Я приехала сюда только потому, что мне позвонил следователь, иначе я бы ни за что здесь не появилась.

– Подождите, – попросил Бурнатов, – господин эксперт обещал нам обо всем подробно рассказать. Давайте лучше его послушаем.

– Последние несколько дней я только и делала, что слушала этого господина, – с нарастающим гневом произнесла Раиса Тихоновна. – Гонорар я ему, конечно, выплачу, но только половину, ведь убийцу моего брата он так и не сумел разоблачить.

– Помолчите, – неожиданно вмешался Вейдеманис, – иначе потом вам будет стыдно.

– Господин помощник эксперта, – нравоучительно произнесла Долгоносова, – запомните на всю оставшуюся жизнь, что мне никогда не бывает стыдно. И не может быть стыдно ни за мои дела, ни за мои слова. Я привыкла отвечать и за первое, и за второе.

– Давайте закончим этот бесполезный спор и наконец выслушаем эксперта, – снова предложил следователь.

– Спасибо. – Дронго поднялся и подошел к Раисе Тихоновне. – Итак, от сердечного приступа скончался директор института. Человек, который с детства занимался спортом, вел активный образ жизни, ходил в горы. Понятно, что его смерть вызвала недоверие близких и людей, хорошо знающих его. Поэтому Раиса Тихоновна обратилась ко мне с просьбой расследовать это дело.

– Которое вы успешно провалили, позволив убийце совершить еще одно преступление, – громко перебила эксперта Раиса Тихоновна.

– Я его не проваливал, – возразил Дронго. – Затем произошло второе убийство, и стало понятно, что события развиваются стремительно и непредсказуемо. И после второго, столь очевидного убийства стало понятно, что преступник действует по какой-то ему одному известной схеме. И тогда многие ошибочно решили, в том числе и я, что эти убийства связаны какой-то неведомой нитью с Далвидой Марковной, ведь были убиты ее и первый, и второй муж. Ну а затем был найден мертвым Ростом Нугзарович, который оставил эту странную записку.

– Ничего странного в ней нет, – вмешался уже Соколовский, – человека замучила совесть, и он написал эту записку. Он ведь был доктором наук, а не обычным бандитом. Хотя и сделал непростительные вещи – отравил Николая Тихоновича и убил Моркунаса.

– Нет, – возразил Дронго, – он этого не делал. Более того, никакого самоубийства не было. Это была очередная инсценировка самоубийства преступником, на которую все попались, после того как обнаружили странную записку погибшего. Дело можно было закрывать, и господин следователь вместе с подполковником Никифоровым, очевидно, так бы и поступили. Однако некоторые детали, о которых я узнал в процессе расследований, не позволили мне согласиться с этой версией. И тогда я начал проверять и пришел к выводу, что Ростом Нугзарович является такой же жертвой убийцы, как и остальные двое.

– Какого убийцы? – не выдержав, снова прервала эксперта Раиса Тихоновна. – Объяснитесь наконец.

– Это я и пытаюсь сделать, – сказал Дронго, – но вы все время меня перебиваете. Итак, с самого начала. Кому и зачем понадобилась эта нелепая череда смертей? Гибель двух мужей Далвиды Марковны как будто ясно указывает на ее возможную причастность к этим преступлениям.

Далвида хотела что-то возразить, но сидевший рядом Вейдеманис сжал ее руку, попросив таким образом, чтобы она молчала.

– В этих убийствах все было почти идеально продумано, – продолжал Дронго, – хотя некоторые небольшие ошибки были допущены, и сейчас я о них расскажу. А самое главное – что убийца оказался исключительно корыстным человеком, готовым пойти на все ради денег.

– Скажите наконец, кто все это сделал и для чего? – снова не выдержала Раиса Тихоновна.

– Уже в тот день, когда мы пытались пробиться в институт, мне не понравилось поведение Ростома Нугзаровича, который категорически отказался нас принимать, заявив, что не позволит беспокоить сотрудников института…

– Это был он, – снова вмешалась Раиса Тихоновна.

– Мне показалось странным подобное поведение, – продолжал Дронго, – однако еще более странным почудилось поведение другого заместителя директора, господина Балакина, который, даже зная, что меня не пустит Окрошидзе, тем не менее выписал нам пропуск в институт. А ведь он знал о запрете на появление в здании института посторонних.

– Я хотел вам помочь, – сказал Вилен Захарович.

– Но поразительно, что, приняв нас в своем кабинете, он все время говорил о неуемной похотливости своего бывшего благодетеля, намекая на неразборчивость его связей. И конечно, вспомнил, что у Долгоносова были интимные встречи с присутствующей здесь Людмилой Дичаровой и с другими женщинами. – Дронго не стал называть имени Офелии, которая работала последние полтора года, уже после женитьбы Долгоносова. Подобное сообщение могло больно ранить Далвиду, и без того пережившую целую гамму разных чувств.

– Но как умный человек, он понимал, что просто так подставлять нам Людмилу невозможно. И поэтому он, рассказав про Дичарову, сделал вид, что забыл ее номера телефонов и даже не мог вспомнить адреса. Так сказать, чтобы не выдавать себя своей заинтересованностью. Но именно этой предосторожностью он себя выдал, так как выяснилось, что, будучи помощником Долгоносова, он даже иногда отвозил Людмилу домой.

Дичарова в знак согласия кивнула.

– Ну и что? – спросил Балакин. – Я мог забыть, куда ее возил. Что в этом такого?

– Ничего, – согласился Дронго, – иногда такое случается. Но вы еще намекнули, что Николай Тихонович и Далвида Марковна очень плохо жили друг с другом в последнее время. Вы несколько раз вспомнили, что, приезжая на дачу, видели его одного. А Раиса Тихоновна обратила внимание на то, как вдова ее брата уехала через семь дней в Германию. И вы все время словно невзначай говорили нам о плохих отношениях Долгоносова с его молодой супругой. Хотя прекрасно знали, что это ложь. Она ночевала в городе из-за болезни своего сына, которого нужно было показывать врачам. А уехала в Германию на уже назначенные консультации для сына. Это и к вашему сведению, уважаемая Раиса Тихоновна.

– Я не понимаю, зачем вы нам все это рассказываете? – не выдержал следователь.

– Вот именно, – в сердцах произнесла Раиса Тихоновна, – он добровольно взял на себя обязанности адвоката жены моего брата.

– И не нужно давить на жалость, – вмешался подполковник Никифоров.

– У господина Балакина был более чем убедительный мотив, – игнорируя замечания, продолжал Дронго, – он все продумал идеально, но не учел некоторых деталей. Обратите внимание на письмо Ростома Нугзаровича. Это такой листок с оторванными сверху и снизу полосками. И такой жеваный листок использовал Окрошидзе для того, чтобы написать предсмертную записку. Этот педант, умница, щеголь, который носил платки в карманах пиджаков, никогда бы не взял такую бумажку для того, чтобы написать свои последние слова. А он в разговоре со мной говорил, что был вынужден вмешаться в какую-то ненормальную ситуацию. И еще об этом говорил Долгоносов в разговоре с сестрой перед самой смертью, когда упоминал о неприятностях в институте. Окрошидзе сказал нам, что более всего Долгоносова поразили предательство и неблагодарность. Теперь мы точно знаем, что эти качества проявил именно Вилен Захарович Балакин, – и Дронго указал на заместителя директора института.

Тот сидел молча, внешне никак не реагируя на эти обвинения. Но Раиса Тихоновна опять не выдержала:

– При чем тут Балакин? Нашли кого обвинять. Порядочного человека, который и мухи никогда не обидел.

– Все было детально разработано, – продолжал Дронго, не обращая внимания на ее слова. – Господин Балакин подписал документы о передаче соседнего здания на баланс компании «Феникс», фактически продавая им это здание. И конечно, сделал это не в силу альтруистических побуждений. Он собирался спокойно прикарманить всю сумму. Я специально это уточнил. Компания «Феникс» готова была уплатить за здание больше тридцати миллионов долларов. Из-за таких денег Балакин и решил придумать все эти преступления. Если бы он просто убил директора и заместителя директора, получив право подписи как оставшийся в живых второй заместитель, то все бы его сразу заподозрили. И поэтому он придумал сложный трюк.

Долгоносов, очевидно, узнал о готовящейся сделке. Он поехал в ресторан «Марио» и встретился там с одним из главных акционеров компании «Феникс». Его внешность вспомнил официант, обслуживавший в тот день столик Долгоносова. Оставалось найти этого человека и узнать кое-какие подробности. Это Ян Исаакович Шрейдер, который и подтвердил мне сам факт встречи с Долгоносовым в тот роковой день. Николай Тихонович был в ярости, ведь Балакин за его спиной договаривался о продаже соседнего здания. Вернувшись в институт, он вызвал Балакина и накричал на него. Затем позвал Кошкина и приказал подготовить изменение штатного расписания с приказом о ликвидации должности заместителя директора. Об этом он говорил и с самим Ростомом Нугзаровичем.

Дронго строго оглядел присутствующих и продолжил:

– Балакин понял, что может все потерять. И тогда он решился на крайнюю меру, перейдя свой Рубикон. Он принес в кабинет директора какое-то сильнодействующее лекарство и бросил его в чашку кофе своему начальнику. Ему отчасти повезло, так как Долгоносов, огорченный происходящими событиями, не стал сразу пить кофе, а успел принять нескольких человек, последней из которых была его супруга. Проводив ее до кабины лифта, он вернулся в кабинет и выпил кофе, после чего ему стало плохо и он упал на пол. Обратите внимание, что Балакин очень не хотел, чтобы тело директора подвергали кремации. И просил Далвиду Марковну оставить одежду покойного, чтобы хотя бы так доказать насильственную смерть директора. Ему было важно подтвердить, что директора именно отравили, так как он уже тогда планировал серию своих преступлений. А потом он приехал к несчастному Моркунасу. Тот впустил его в дом, ничего не подозревая. Балакин оглушил его, а затем перетащил на кухню и повесил. При этом нарочно сделал все, чтобы следователь сразу понял об инсценировке самоубийства. Даже убрал стул, на котором должен был стоять самоубийца.

Теперь все задуманное сделано. К этому времени Ростом Нугзарович уже успел лишить его права подписи и снова обсуждал с Кошкиным возможность упразднения штата заместителя директора по хозяйственным вопросам. Теперь остается подождать, когда экспертиза докажет, что Моркунаса действительно убили. Тогда можно подняться в квартиру Окрошидзе и под благовидным предлогом попытаться с ним встретиться. Затем вытолкнуть его из окна, а на столе оставить записку. И все будут считать, что несчастный Ростом Нугзарович и был тем самым страшным убийцей, который избавился сразу от двух соперников. А потом, не выдержав угрызений совести, покончил с собой, оставив записку.

Конечно, все это нарочито грубо. Но главная цель достигнута. Пока в институт будет назначен новый руководитель, пока найдут достойного директора, пройдет время – дни, возможно, недели. За этот период руководителем института с правом подписи будет именно Вилен Захарович. И он спокойно подпишет документ о передаче здания на баланс компании «Феникс», готовый получить свои деньги и даже уволиться после такой масштабной операции. Он понимал, что ни Долгоносов, ни Окрошидзе никогда не подпишут такого договора. Они были настоящими учеными, а он всего лишь завхоз. Вот он и продумал, как быстро и эффективно завладеть деньгами – для этого был нужен ум завхоза, а не ученого. Зато он очень ловко подменил чашки. Ту, в которой был яд, отравивший Долгоносова, он заменил на принесенную другую чистую чашку и разбил. И здесь тоже нужна была сноровка завхоза, а не ученого.

Наступила звенящая тишина. Все смотрели на Балакина. Тот покачал головой, скривил губы.

– Это все глупости. Ваши дикие домыслы.

– А теперь мои доказательства, если моих слов вам недостаточно, – продолжал Дронго. – Камеры, установленные на улице, сфотографировали вашу машину, которую вы припарковали в двух кварталах от дома Ростома Нугзаровича. Именно в тот момент, когда он погиб.

– Возможно, я был у своих знакомых, – резко возразил Балакин, – это еще ничего не доказывает.

– Затем записка, – вспомнил Дронго. – Дело в том, что еще до такой неожиданной смерти Долгоносова его заместитель Окрошидзе был у академика Старжинского, с которым советовался, как ему поступить. И рассказал о письме Долгоносову, которое он написал за два дня до смерти Николая Тихоновича, указав, что больше не может молчать. Очевидно, что записка, которую якобы оставил Ростом Нугзарович, на самом деле – часть письма, написанного действительно рукой Окрошидзе и посвященного махинациям, творящимся в институте. Оно было адресовано Долгоносову, и в нем Окрошидзе брал на себя всю вину за подготовленный с «Фениксом» договор, о котором он не знал. Следующее доказательство – показания Шрейдера, который рассказал Долгоносову о готовящейся сделке во время встречи в «Марио».

– Все эти домыслы не являются доказательствами! – закричал Балакин.

Дронго протянул руку и забрал у Вейдеманиса уже подписанный договор о передаче здания на баланс компании «Феникс».

– Вот договор, – показал Дронго, – его подписал вчера вечером господин Балакин, несмотря на душевную травму, полученную от смерти незабвенного Ростома Нугзаровича. Балакин последовательно убрал директора и заместителя директора, чтобы получить право подписи важных документов. И нарочно убил Моркунаса, чтобы мы никак не связывали эти убийства с подписанными документами. Он все сделал идеально, за исключением того факта, что его машина случайно попала в объективы видеокамеры. Академик Старжинский вспомнил о визите Окрошидзе, и господин Шрейдер любезно предоставил нам договор. Могу вас огорчить, Вилен Захарович, денег вы уже не получите. Теперь вас будут судить за ваши преступления.

– У них нет никаких доказательств, – еще раз тихо произнес покрасневший Балакин.

– Смогут, – сказал Дронго, – любой следователь легко докажет, что именно вы звонили вечером в день убийства повешенному Моркунасу, а потом именно вы со своего телефона и в день убийства звонили Ростому Нугзаровичу. Эти косвенные доказательства тоже лягут в обвинительное заключение. Я согласен, что вы все неплохо придумали, но вы не могли предусмотреть, что в тот день Долгоносов будет обедать со Шрейдером, который вспомнит об их встрече и беседе. И вы не могли предположить, что официант в «Марио» сумеет запомнить и описать собеседника Николая Тихоновича. Вы чудовище, Балакин. Раз перейдя этот кровавый Рубикон, вы уже не могли и не хотели остановиться, ибо выбрали свой жребий. Вы еще и ненавидели Далвиду за то, что она попыталась устроить свое счастье с Долгоносовым. Вам казалось, что только вы можете всех обмануть, провести, запутать. И именно вы должны получить эти тридцать миллионов долларов. Интересно, что Окрошидзе, едва став директором, отнял у вас право подписи финансовых документов. Но после его смерти вы остались единственным руководителем института, и это право автоматически вернулось к вам до назначения нового директора.

Балакин молчал, уже не решаясь возражать. Внезапно сидевшая рядом Людмила поднялась и со всей силы ударила его по лицу.

– Это вам за всех нас, – сказала она с чувством, – и за убитых тоже. Я всегда знала, что вы мерзавец, Балакин. И всегда подозревала, что рано или поздно вы обманете своего покровителя. А вы не только его обманывали, вы еще и убили его, чтобы присвоить деньги.

Вилен Захарович начал краснеть. Людмила в заключение своей речи еще и плюнула в его сторону. И тогда он неожиданно разрыдался.

– Ничего! У меня ничего и никогда не было! А у них было все. Звания, должности, квартиры, машины, деньги. А я был только завхозом, над которым все смеялись. Даже после того, как меня сделали заместителем директора, я должен был возить секретаршу домой или привозить ему свежие газеты на дачу по утрам. Никто из них не считал меня человеком, никто.

– Будьте вы прокляты, – с чувством произнесла Раиса Тихоновна, также поднимаясь со своего места. – Вы как были ничтожеством, так им и остались. И никакие деньги не смогли бы изменить ваш статус.

Она подняла голову и пошла к выходу, громко стуча каблуками. У дверей она остановилась и, обернувшись к Дронго, сказала:

– Господин эксперт, я приношу вам свои извинения за то, что не доверяла вам. Ваш гонорар будет полностью выплачен. Благодарю вас за хорошую работу.

И с этими словами она вышла из комнаты.

– Гражданин Балакин, – сказал следователь, подходя к Вилену Захаровичу, – вы задержаны до решения суда, который определит вам меру пресечения во время расследования. Идемте.

Балакин опустил трясущиеся руки и медленно начал подниматься со стула.