Вернувшись домой, Дронго принял горячий душ, прошел в свой кабинет и устроился за столом. Взял чистый лист бумаги и написал на нем четыре фамилии – Окрошидзе, Соколовский, Моркунас, Кошкин. Потом немного подумал и добавил еще две фамилии – Долгоносова и Балакин. Но их написал в стороне. Затем принялся анализировать фамилию каждого. У фамилии Кошкина он поставил вопросительный знак. И такой же знак появился через некоторое время рядом с фамилией Окрошидзе. Именно с этими двумя они не беседовали, вспомнил Дронго. Возможно, Ростом Нугзарович был прав, когда не пускал посторонних людей в свой институт, так как понимал, что это вызовет кривотолки и сплетни. Возможно, он хотел уберечь коллектив от ненужного расследования, ибо был убежден в том, что его предшественник умер своей смертью. А если все иначе? Если, наоборот, он был уверен в том, что Николая Тихоновича убили, и не хотел пускать сюда никого для расследования этого убийства? Ведь одним из тех, кто выиграл от этой смерти, был именно Ростом Нугзарович. Возможно, второй после жены покойного. Если составить рейтинг тех, кому выгодна смерть Долгоносова, то первой в списке будет стоять его супруга, ставшая наследницей большого состояния и всего имущества умершего. Затем исполняющий обязанности директора института Окрошидзе. Третий – профессор Соколовский, который становился научным руководителем Моркунаса и получал большие научные и практические дивиденды от внедрения изобретений своего сотрудника. Наконец, четвертый – сам Моркунас, с которым могли спокойно встречаться его бывшая супруга и его сын. «Чувство ревности – тоже сильное чувство, – подумал Дронго. – Оно может заставить человека пойти на убийство. Тем более если мы не знаем, что именно происходило с сыном Далвиды».

С этими четырьмя понятно. Среди проигравших был Вилен Захарович Балакин, которого наверняка вынудят уйти со своей должности. Что он выигрывал в результате смерти своего наставника? Только терял. Что выиграл Кошкин? Офелия стала бы свободна, но ее тоже собирались уволить.

Дронго вспомнил, что у него есть номер мобильного телефона Офелии, и, достав мобильник, быстро набрал его. Услышал голос молодой женщины.

– Простите, что беспокою вас в вечернее время, – пробормотал он, – но я хотел уточнить у вас один момент. Куда хочет перевести вас Окрошидзе? Не в лабораторию ли Соколовского?

– Нет, в другую. Он раньше так говорил, – обиженно пояснила Офелия, – даже сказал такую смешную вещь, что в руководстве института не должны сидеть двое кавказцев. Как будто я руководитель института, наравне с ним. А сегодня, после приезда, поменял свое мнение. Он хочет отправить меня в отдел к Кошкину, этому милицейскому садисту, тюремщику. А я не хочу туда идти. И сказала об этом Ростому Нугзаровичу.

– Он хочет отправить вас в отдел кадров?

– Да. Говорит, что у Кошкина есть вакансия и он просил прислать меня именно к нему. Я знаю, почему он просит. Но я никогда туда не пойду. Лучше уволюсь. Однако Ростом Нугзарович не захотел меня даже слушать. Он еще и накричал на меня из-за вашего прихода.

– Окрошидзе узнал о нашем приходе?

– Конечно. Ему сразу доложили. Он вызвал к себе Вилена Захаровича и отчитал его за своеволие. И вообще пообещал сократить должность заместителя директора по хозяйству. А на то место, которое занимал раньше сам, он собирается перевести профессора Соколовского. Об этом уже все говорят. Бедный Вилен Захарович! Он вышел из кабинета Окрошидзе белого цвета. Вот такие у нас новости.

– Я вам сочувствую, – сказал Дронго, – надеюсь, все обойдется и Ростом Нугзарович в полной мере оценит ваше усердие и трудолюбие.

– Ничего он не оценит, – уверенно проговорила Офелия, – я все равно уволюсь. У меня нет другого выхода.

Дронго попрощался и положил трубку. Посмотрел на фамилию Кошкина. Значит, и у него был свой интерес, хотя и не такой большой, как у всех остальных. Раздался телефонный звонок, и он достал телефон.

– Добрый вечер, господин эксперт, – услышал он знакомый голос Раисы Тихоновны. – Вы успели встретиться с моей бывшей родственницей?

– Здравствуйте. Почему с бывшей? – не понял Дронго.

– Я думала, что наши родственные узы распались сразу после смерти моего брата, – недовольно ответила Раиса Тихоновна. – Или вы так не считаете?

– Нет, не считаю. Она вдова вашего брата. И у них был сын, которому он дал свою фамилию.

– Под влиянием этой женщины он мог сделать все, что угодно. Но я не могу его признавать своим племянником, а ее вдовой моего брата. Для меня вдова скорее его первая супруга, мать его дочери.

– Мне кажется, что вы не правы.

– А мне кажется, что вы попали под влияние этой особы и сейчас пытаетесь ее защитить.

– Я работаю, и мне очень сложно вести расследование в условиях, когда у нас нет тела покойного, чтобы все проверить и убедиться в нашей правоте или неправоте.

– За это нужно поблагодарить вдову моего брата, – отчеканила Раиса Тихоновна. – Или вы уже думаете иначе?

– Мы договорились с ней, что она завтра предоставит нам одежду, в которой был в момент смерти ваш брат. Возможно, на ней остались какие-нибудь следы, которые смогут найти эксперты.

– Неужели она сама согласилась выдать вам одежду Николая? В это сложно поверить.

– Вы считаете, что я говорю неправду?

– Нет. Я считаю, что вы достигли просто невероятного успеха, если смогли убедить Далвиду отправить одежду на экспертизу. Поздравляю вас, господин Дронго.

– Пока не с чем. Нужно проверить одежду и наконец узнать, каким образом умер ваш брат.

– Надеюсь, что вы узнаете. Держите меня в курсе, – попросила женщина и, попрощавшись, положила трубку.

И почти сразу раздался звонок. Дронго взглянул на дисплей. Высветился номер телефона Далвиды. Он сразу ответил:

– Я вас слушаю.

– После вашего ухода я вспомнила, что мы собрали его одежду и сложили в сумку, которая осталась в нашей городской квартире. Там даже есть его обувь. Мне тогда Вилен Захарович советовал не выбрасывать одежду. И никто ее до сих пор не трогал, – сообщила Далвида. – Вещи действительно вам нужны?

– Очень, – ответил Дронго, – и чем раньше, тем лучше. Нужно закончить с этим вопросом раз и навсегда. Ведь иначе другие наследники запросто могут оспорить решение кипрского банка, и в результате получение денег заморозят…

– А деньги нам все время нужны, – в тон собеседнику произнесла Далвида. – Конечно, вы правы. С этим делом нужно заканчивать. Я собираюсь в город. Может, вы приедете к нашему городскому дому, и я передам вам эту сумку? Сможете приехать через час?

– Смогу, – пообещал Дронго.

Он перезвонил Эдгару и сообщил ему о неожиданном решении супруги покойного.

– А если она тебя просто обманывает? – предположил Вейдеманис. – Она могла созвониться с Окрошидзе, Балакиным или кем-то другим и узнать, как мы выглядим. Тебя трудно с кем-то перепутать. С твоим-то ростом и запоминающейся внешностью. Может, она поменяла одежду и теперь выдаст тебе его старое белье, на котором мы не найдем никаких следов, даже если проведем молекулярный анализ.

– Я рискну, – упрямо произнес Дронго, – все-таки поеду и заберу эту сумку. Если на ней остались хоть какие-то следы, то мы сможем наконец понять, почему умер Николай Долгоносов.

– Веришь в силу своего обаяния? – шутливо спросил Эдгар.

– Нет. В силу разума и логики. Далвида далеко не дура и понимает, как важно на будущее раз и навсегда покончить со всеми слухами. Поэтому и отдает мне эту сумку с бельем покойного мужа.

– Думаешь найти там кровавые пятна?

– Не думаю. Но Офелия вспоминала, что у погибшего сползла слюна на воротник. А так бывает при отравлениях.

– Иногда и при инфарктах подобное случается, – возразил Вейдеманис.

– Ты хочешь, чтобы я отказался от встречи с ней?

– Нет. Я хочу поехать с тобой, – заявил Эдгар, – в конце концов, она уже знает, что у тебя есть машина с таким водителем, как я.

– Договорились, – весело согласился Дронго.

Через час они подъехали к дому Долгоносовых. Дронго позвонил Далвиде.

– Я уже приехал. Могу к вам подняться?

– Поднимайтесь, – разрешила она, – мы с сыном недавно приехали. Я позвоню нашему охраннику внизу, чтобы он вас пропустил.

Дронго вошел в подъезд и поднялся на четырнадцатый этаж, где была квартира Долгоносовых. Позвонил. Хозяйка сразу открыла дверь. Далвида была в серых брюках и темно-синей блузке с короткими рукавами. В таком виде была заметна ее подтянутая, спортивная фигура. Светлые волосы были рассыпаны по плечам. Женщина протянула гостю руку, и он снова, второй раз за день, поцеловал ее.

– Входите, – сказала она, – я приготовила вам сумку.

Эксперт вошел в квартиру. В городской гостиной все было оформлено в стиле хай-тек. И вся техника была от известной датской фирмы, которая специализировалась на эксклюзивной бытовой технике. Дронго сел в кресло и вдруг за спиной услышал шум. Он обернулся и увидел, как из соседней комнаты вышел мальчик, удивительно похожий на Калестинаса Моркунаса. Мальчик внимательно и строго посмотрел на Дронго.

– Добрый вечер, – поздоровался гость.

– Здравствуйте, – почему-то шепотом сказал Михаил. Ему было не больше семи-восьми лет. Возможно, он был чуть старше. По-русски говорил без акцента.

– Как дела? – осведомился Дронго.

– Вы доктор? – спросил мальчик.

– Нет, не доктор. А ты боишься докторов?

– Вы не будете делать мне больно? – спросил Михаил. – Не будете делать мне уколы?

– Не буду, – развел руками Дронго, – у меня нет даже шприцев. Я действительно не доктор.

Мальчик кивнул и, услышав шаги матери, быстро побежал в другую комнату, где его ждала няня. В гостиную вошла Далвида и протянула Дронго большую сумку с вещами покойного мужа.

– Здесь все, что на нем было. Включая носки, белье и обувь, – пояснила она. – Вы думаете, что это поможет получить деньги?

– Во всяком случае, не помешает. – Дронго было стыдно лгать женщине, которой нужны были деньги на лечение ребенка.

– Надеюсь, – пробормотала она. – Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, – ответил гость, – спасибо. Я сейчас видел вашего сына.

– Он сюда вошел, – поняла Далвида, нахмурившись, – я тысячу раз говорила няне не пускать его к чужим. Что он у вас спросил?

– Хотел узнать, кто я такой. Спросил, не буду ли я делать ему уколы, – ответил Дронго.

Реакция женщины оказалась просто необъяснимой. У нее неожиданно задрожали губы, поникли плечи. Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы. Было заметно, как она беззвучно плачет. Дронго нахмурился. Возможно, он действительно допустил ошибку. Бросив сумку на пол, он шагнул к женщине.

– Простите, – растерянно произнес он, – я сказал что-то не так? Я вас обидел?

– Нет, – вытирая слезы, проговорила Далвида и повернулась к нему, – нет. Извините. Я не должна была так глупо себя вести.

– Что случилось?

– Миша, – она тяжело вздохнула, – он так боится врачей и этих проклятых уколов. Я даже не знаю, что нам делать. Через неделю мы опять уезжаем в Германию.

– У него какая-то болезнь? – понял Дронго.

– Да, – выдохнула Далвида, – у него обнаружили эпилепсию. Внезапные приступы, когда он кусает язык и лежит весь в крови. Это так страшно, когда он неожиданно цепенеет, затем застывает, потом падает на пол и бьется в судорогах. Это просто ужасно. И никакие врачи не могут его окончательно вылечить. Мы принимаем целую кучу таблеток, зовем лучших врачей, но пока все безрезультатно. Возможно, придется прибегать к очень сложной операции на мозге. Если, конечно, немецкие врачи согласятся.

– Поэтому вы улетели через неделю после смерти Долгоносова? – спросил Дронго. – Вам нужно было показать врачам своего сына?

– У нас была запись, и мы не могли перенести ее на другой день. Это ведь было связано с его анализами. И поэтому мы уехали вместе с Мишей в Германию. Но я не хотела, чтобы все узнали о болезни моего сына. Ведь сегодня эту болезнь уже можно вылечить. А он пока боится докторов и уколов.

– Я вас понимаю, – мрачно сказал Дронго, – это, наверно, самое сильное испытание для любой матери – видеть своего ребенка в таком состоянии. Надеюсь, что лечение ему поможет.

– Он нормальный мальчик, развитый, спокойный, хорошо учится. Учителя говорят, что он очень способный. Но я все время боюсь, что его схватит приступ в школе, и тогда все узнают о его болезни. Начнут его дразнить, обижать. А он у меня такой ранимый.

– Вам нужно перевести его на домашнее обучение, – посоветовал Дронго, – и согласиться на операцию. Если, конечно, она способна ему реально помочь.

– Говорят, что сейчас уже делают такие операции, – сообщила Далвида, – посмотрим, что на этот раз скажут немецкие врачи.

– Это у него врожденное или приобретенное?

– Думаю, приобретенное, – ответила молодая женщина, – он в детстве серьезно болел, и многие считали, что даже не выживет. Но все обошлось. Тогда обошлось. А несколько лет назад стали проявляться эти симптомы. И мы сразу поехали к врачам. Вот тогда нам и поставили этот неутешительный диагноз. Я так боюсь, что это скажется на его развитии. Но пока врачи говорят, что он развивается нормально.

– Хочу вам сообщить несколько фактов, – неожиданно произнес Дронго, – чтобы вы поняли свойство этой болезни. Конечно, в ней нет ничего хорошего. Но она не так страшна, как вам кажется. И самое главное – практически не влияет на интеллект. Иногда влияет, но в лучшую сторону. Эпилептиками были Гай Юлий Цезарь и Александр Македонский. Согласитесь, что это не самая плохая компания в истории.

Она улыбнулась.

– Если и Цезарь с Македонским, – прошептала она сквозь слезы, – вы меня убедили. Спасибо вам еще раз.

Дронго взял ее руку и в третий раз за день поцеловал ее. Кажется, молодая женщина нравилась ему все больше и больше.

– Завтра я отправлю эту сумку на экспертизу, – пообещал Дронго.

– И позвоните мне, когда узнаете результаты. Любые, – попросила хозяйка квартиры.

– Об этом вы могли бы и не просить, – улыбнулся Дронго, направляясь к выходу. Настроение было паршивым. Он чувствовал себя не просто обманщиком, а почти вором, который втерся в доверие несчастной женщины, получившей такую проблему со своим сыном и ставшей вдовой такого известного мужчины.

Выйдя из дома, он подошел к машине, бросил сумку на заднее сиденье и, усевшись рядом с Эдгаром, попросил отвезти его домой. Вейдеманис, хорошо знавший друга, молчал минуты две, чтобы дать Дронго возможность успокоиться. И только затем спросил:

– Как прошла встреча?

– У нее мальчик болен эпилепсией, – пояснил Дронго, – поэтому она так часто ездит в Германию. Пытается его спасти, но не может решиться на очень сложную операцию.

– Понятно, – помрачнел Вейдеманис. Он никогда не забывал, что сам был в сложном положении, когда врачи пытались спасти его от тяжелой формы онкологического заболевания. И как его спас Дронго.

Они уже подъезжали к дому, когда раздался телефонный звонок. Дронго, увидев номер телефона Далвиды, улыбнулся. Ему было приятно, что она снова решила позвонить ему. Но когда он ответил, не узнал ее голоса. Это было какое-то мычание, стон.

– Алло, – крикнул Дронго, – что случилось? Алло, вы меня слышите?

– Господин нотариус, – было понятно, что каждое слово ей дается с большим трудом, – никуда не отдавайте сумку. Она нам понадобится…

– Что произошло? – закричал Дронго, понимая, что случилось нечто ужасное.

– Мне только что позвонили, – выдавила Далвида.

– Что? Что случилось?

– Калестинас… Мне сейчас позвонили…

– Что? Что с ним случилось?

– Он повесился, – выдохнула она, – вы меня слышите? Калестинас повесился. Я сейчас еду к нему домой. Никому не отдавайте эту сумку. Алло, вы меня слышите?

– Слышу, – громко ответил Дронго, – скажите мне адрес его дома, и я тоже туда приеду.

Она продиктовала адрес и бросила трубку. На этот раз Эдгар ничего не спросил, когда Дронго приказал:

– Поворачивай машину в другую сторону.

Вейдеманис вопросительно посмотрел на друга, уже понимая, что произошло нечто чрезвычайное.

– Калестинас повесился, – сообщил Дронго. – Давай быстрее.