#img_56.jpeg
ДОСКИ
Мухин вместе с женой Таней и маленькой дочкой Наташкой жил в новой двухкомнатной квартире.
Все бы хорошо, но постепенно пол в квартире стал рассыхаться, в щели между досками начали закатываться карандаши, ручки и другие нужные предметы. Подобно испорченному телефону-автомату, пол жадно заглатывал медные монеты. На кухне под половицы проваливались вилки, ножи и чайные ложки. А когда Наташка застряла ногой в щели, Таня предъявила Мухину ультиматум.
— Или отремонтируй пол, — сказала она, — или…
Мухин любил жену и, не дожидаясь окончания фразы, побежал в ЖЭК просить доски. Его принял главный инженер, выслушал очень внимательно и записал мухинский адрес в особое досье.
— Пока досок нет, — сказал он. — Но при первой возможности мы вас обеспечим. Это непорядок, если дети проваливаются под пол.
Мухин, вспомнив об ультиматуме, устремился в хозяйственный магазин. Там с ним обошлись примерно так же вежливо, как и в ЖЭКе, только записывать адрес не стали.
Тогда Мухин отправился на местную лесопилку. Здесь на просителя посмотрели так, как будто не только досок, но и самого Мухина нет.
Полы по-прежнему ждали ремонта, и Мухин обратил свой взгляд на соседнюю новостройку, куда как раз подвозили длинные плети шпунтованных досок и ящики со стеклами. Он нашел пожилого, добродушного на вид бригадира и попросил у него четыре доски.
Бригадир замахал руками.
— Нашел частную лавочку! Вали давай отсюда! Мало того что по ночам доски таскают — пользуются, что сторожа нет, — так уж и днем приходить стали без зазрения совести!
Учтя полученную информацию, Мухин пришел на стройку ночью. Его бил легкий озноб от страха и стыда, тем не менее он вытащил из штабеля четыре подходящие доски и уволок их домой. Бригадир был прав: стройка не охранялась.
Утром жена Таня звонко расцеловала Мухина. Окрыленный, он за два дня перестелил полы.
На третий день в дверь к Мухиным позвонила небритая личность в телогрейке и сипло сказала:
— Принимай, хозяин, доски от ЖЭКа, пять штук. Да пошустрее давай, потом свой суп дохлебаешь. Не задерживай машину, мне еще по трем адресам ехать.
— Спасибо, — сказал радостно Мухин. — Только мне уже не надо досок.
— Шутим? — спросила личность. — То надо, а то уже не надо? Ну, шути, шути. Только дошутишься. Доложу начальству. Мне что. А вот ты в другой раз с заявочной лучше не приходи.
Мухин быстро сбежал вниз и притащил положенные доски.
— Это что же, они так теперь и будут в коридоре лежать? — прохладно спросила Таня.
Тогда Мухин понес доски на новостройку. Он снова отыскал добродушного бригадира и сказал ему:
— Я тут у вас брал доски, вроде бы взаймы. Вот пришел рассчитаться. Даже с процентами: брал четыре, а отдаю пять.
— Ох! — сказал бригадир с ненавистью. — Тебе тут что — ломбард или касса взаимопомощи? Неси, леший, назад, чтоб духу твоего тут не было! Не хватало мне еще на заметку к прожектористам попасть, что за мухлеж происходит у бригадира с посторонними гражданами? Ну, кому сказано?
Мухин унес доски. Но он не расстраивался. Ночью-то сторожа нет, так что никуда ты, бригадир, не денешься.
ПЯТЫЙ ПАЙ
Мы с теткой Марфой ловим бреднем рыбу. Ее сынок, Серафимушка, сопровождает нас вдоль берега. За спиной у него большой берестяной кузов — под будущую рыбу.
Марфа идет в глубине, я — по колено в воде, ближе к берегу. Я честно предлагал ей:
— Тетка Марфа, давай я пойду с той стороны! Там же труднее, а я все-таки мужчина. Да и ростом я повыше, мне способней.
Отказалась наотрез. Вот теперь и раздвигает носом водоросли. А иногда всплывает. Как уточка. И все время меня учит:
— Не забегай вперед!
— Ниже, по дну веди.
— Не шуми, рыбу распугаешь!
Надоела до ужаса. И чего я напросился к ней в пару? Сидел бы под кустом, в тенечке, да дергал удочкой плотву.
У тетки Марфы договор с колхозом: они ей — бредень, она им — рыбы свежей в столовую.
— Заходи к тому мыску! — командует Марфа. — Там вытаскивать будем.
И снова:
— Не шлепай ножищами-то, дьявол!
— Куда ты все торопишься?
Наконец вытаскиваем. Улов неожиданно оказался совсем неплохой: три порядочные щучки, пара щурят, дюжина окуней. Подлещики.
Марфа рада:
— Ну, вот, бог не поскупился! И нам на ушицу хватит! Может, еще разок пройдем; а? Вон до тех камышиков.
— Нет уж, хватит.
— Хватит так хватит, — соглашается Марфа. — Ты пока растряси бредешок, разложи на травке, пусть сохнет, а мы с Серафимушкой рыбку поделим.
Расстилаю бредень на берегу, очищаю от травы и сучков. Мать с сыном колдуют над уловом. Что-то долго они. Серафимушка меряет щук четвертями, Марфа прикидывает вес на руке.
— Эта щучка длинна да толста, — раздумывает она. — А эта коротка да толста. Чисто полено. В ней побольше мяса-то…
Подхожу. Улов разложен на пять кучек. Удивляюсь:
— Впятером, что ли, бредень таскали?
— Чего ты? — говорит Марфа. — Считай сам. Один пай — в столовку, за бредень, так? Второй — мне. Третий — тебе, хоть и бестолковый ты. Четвертый — Серафимушке, он кузов носил. А пятый, выходит, опять мне — это за то, что в глубине шла. А ты как думал?
ТАК УЖ ПОЛУЧИЛОСЬ
Так уж получилось: Агния, жена Михаила, срочно выезжала к больной матери. В пятницу Михаил проводил Агнию на поезд, закинул чемодан на полку.
— Теще привет, — сказал он, выходя с женой на перрон. — Пусть поправляется, скажи. Сама там не заболей. Вон похолодание обещают.
— Да что я… Ты-то как без меня?
— А что я, маленький?
— Кабы маленький, я бы не беспокоилась. То-то и оно, что большой. Я тебя прошу, Миша, ты тут не очень хоть, а?
— Что — не очень? — возмущенно спросил Михаил.
— Да выпивай не очень… Не каждый хоть день, ладно, Мишенька? Знаю я вас, мужиков, без присмотра-то…
— Да чего ты! — сказал Михаил еще возмущеннее. — Ты вспомни, когда я в последний раз выпивал!
— Чего вспоминать: вчера.
— Ну, вчера! Вчера не в счет. Получка же. А до этого когда? Нет, ты вспомни, вспомни!
— Ладно уж тебе, святой. Я же одно только прошу: не части.
— Ну чего ты! — сказал Михаил сверхвозмущенно. — И не собираюсь даже. Дел, что ли, у меня не хватает? Вот — краски надо купить, кухню покрасить. А ты сразу — выпивать, выпивать…
— Хоть сейчас-то не ври! — попросила Агния. — Что я, первый год с тобой живу?
Поезд тихо тронулся. Агния вскочила в вагон, помахала…
«Ага! — подумал Михаил, поворачивая с вокзальной площади. — Вот и винный магазинчик. Сейчас отоваримся, домой приду, селедочки с зеленым луком приготовим. Хорошо! Теперь я сам себе хозяин».
«Нет, — подумал он, пройдя несколько шагов, — это я всегда успею. В первую очередь и правда краску надо купить. Вот и повод будет — обмыть покупку…»
Купив краски, он подумал:
«Лучше с утра, на свежую голову, покрашу кухню не торопясь, чтобы все чин чинарем было, а пока стены сохнут, и соорудим закусончик. Вот ремонт и обмоем, чтобы краска не лупилась…»
Сказано — сделано. С утра работалось легко и радостно. Никто не лез под руку, не ворчал: «Вот, развел тут на целый день грязи. Ни пройти, ни проехать…»
«Балконную дверь бы кстати починить, — вспомнил он. — Давно ведь Агния просила. И, крючья с боков ввинтить».
Незаметно подступил вечер. Так за бутылкой и не успел…
«Да ладно, завтра, — подумал он. — Я ведь сам себе хозяин. Честно говоря, оно и неинтересно так пить-то. Без борьбы. Когда никто тебя не останавливает…»
На следующий день он натягивал леску на балконные крючья — теперь Агнии будет где белье сушить, потом чистил палас, выбивал во дворе половики. И только одна подспудная мысль изредка беспокоила его:
«Трус ты, подкаблучник! Жена запретила, ты уж и испугался!»
«Чего это — испугался? — вяло возражал он самому себе. — Ничего и не испугался. Вот утюг еще починить, барахлить что-то стал, а там и отметим окончание всех дел. Я сам себе хозяин…»
На следующий день Агния приехала: полегчало матери.
Но она даже не стала спрашивать Михаила, пил ли.
Знала: все равно соврет.
Перевод с коми С. Спасского.