Гениальная идея, посетившая моего друга, была следующей: он попросил свою мать приходить к нам, чтобы облегчить мне заботы. Моя собственная, надо сказать, не слишком к этому рвалась. Ее не было, когда я рожала, поскольку она уже выполнила свой долг деторождения и не хотела еще раз проходить через эту голгофу, пребывая в клинике с дочерьми (во время родов сестры она тоже отсутствовала). Маме не хотелось больше наблюдать те муки, которые она уже дважды перенесла. В конце концов, здесь я ее понимала — она имела полное право отказаться. Что до моей свекрови, она терпеливо ждала своего часа, втайне потирая руки.

— Как там поживает малышка Марта? — весело спросила она, открыв дверь своим ключом, который передал ей Николя.

Я в это время сидела с ребенком в гостиной, собираясь кормить. Леа в ожидании закрыла глаза и впала в оцепенение. Подойдя, свекровь выхватила ее у меня из рук, чтобы с жаром прижать к своей груди. Малышка изумленно распахнула глаза, снова их закрыла и втянула ноздрями чужой запах, потом взглянула на незнакомку с возмущенным видом. Брови ее приподнялись, уголки рта опустились — она явно готовилась зареветь, видя, что источник питания недосягаем.

— Дайте ее мне, Эдит, — сказала я, — кажется, она снова проголодалась. И потом, я вам уже говорила, что ее зовут не Марта.

— Ничего подобного, ее нельзя слишком часто кормить, иначе заболит животик. Подайте-ка мне слюнявчик — у нее отрыжка.

Я поднялась и протянула слюнявчик, охваченная странным чувством, будто я старшая сестра Леа или, еще хуже, суррогатная мать, которая выполнила свою миссию и теперь передает эстафету. Поскольку малышка продолжала вопить, я протянула руки, чтобы забрать ее, но свекровь не отдала ее мне, стремясь укрепить свои позиции. Мы стояли лицом к лицу, продолжая тянуть ребенка в разные стороны, как в притче о царе Соломоне, до тех пор, пока настоящая мать не уступила.

Я устремила на свекровь взгляд разъяренный львицы, у которой отняли детеныша.

— Она хочет есть, я же вам говорю!

— Да, конечно. Наверно, у вас недостаточно молока. Лучше бы кормить ее из бутылочки. Сейчас я приготовлю. Держи головку, эй, — обратилась она уже к внучке, протягивая ее мне.

В том, что у меня было недостаточно молока, она была, вероятно, права. Вдобавок я была измучена и тоже хотела есть. Кормление грудью — настолько неслыханное явление в нашем технологичном обществе, что заслуживает отдельного изучения. По сути, заново учишься быть животным. Это достаточно сложно для современной деловой женщины, которая работает за компьютером, говорит по мобильному телефону и рассылает факсы. Об этом не пишут книги из соображений приличия, и знание передается по крохам от одной кормящей матери к другой.

К тому же я так спешила снова стать стройной, что теперь могла бы попасть на обложку очередного номера Elle, посвященного похудению: округлые ягодицы, подтянутый живот, небольшие груди. Я почти ничего не ела — просто не успевала. Ребенок плакал, и его надо было кормить, но я не могла ходить за покупками, потому что по-прежнему все болело.

В конце концов я забрала малышку из рук свекрови, которая удобно расположилась в гостиной с чашкой кофе и грудой журналов.

— Почитайте-ка вот эту статью! — воскликнула она с видом крайнего изумления. — В Италии одна женщина родила в шестьдесят лет! Вы не находите, что это экст-ра-ор-ди-нар-но!

Неся на руках задремавшую Леа, я ушла в спальню, чтобы немного полежать вместе с ней, вытянуться на кровати, насладиться совершенно особенным удовольствием — заснуть от усталости. Но два часа спустя я проснулась из-за того, что пришла Эдит, чтобы покормить Леа из бутылочки.

— Эдит! Я же вас просила не давать ей бутылочку, потому что я кормлю ее грудью!

— Но малышка Марта умирает от голода!

— Это я умираю от голода. И потом, я вас умоляю, не называйте ее Марта! Ее зовут Леа.

Свекровь ушла с возмущенным видом, но чуть позже вернулась с яблочным штруделем (от которого поправляются), капустой (которую кормящие женщины не едят, потому что она придает молоку неприятный привкус) и живым карпом, которого она задумала фаршировать, а пока собралась пустить в ванну, чтобы отбить рыбный запах.

— Ну что ж, теперь я на время вас покину, — сказала она. — Я обещала сходить с подругой в ресторан. Вы знаете какой-нибудь приличный ресторан в этом квартале? — добавила она своим пронзительным голосом, который разбудил Леа. — О! Малышка снова плачет! Может быть, у нее болит животик? Если так, я бы очень не советовала кормить ее грудью. Возможно, всему виной ваше молоко.

— Вы думаете?

— Но я же вам говорила, что у вас недостаточно молока — это очевидно!

— Я знаю, Эдит. Мне нужно всего лишь стимулировать лактацию с помощью молокоотсоса.

— Хорошая идея. Завтра, если хотите, я схожу и куплю этот ваш молокосос.

Вечером, когда собиралась искупать Леа, я обнаружила в ванне карпа. Я по-прежнему сидела на краешке ванной, когда вернулся с работы Николя.

— Господи, что ты тут делаешь? — спросил он.

— Смотрю на карпа твоей матери.

— О, она собирается приготовить фаршированного карпа!

— Да. А мне что теперь делать — купать Леа в ванне вместе с ним?

— Но это всего лишь на пару дней! Фаршированный карп моей матери — лучшее блюдо на свете!

— Послушай, — сказала я, — я не хочу, чтобы этот карп здесь оставался! Я не могу на него смотреть! Бедняжка. Забери его отсюда и выпусти в Сену.

— Что? Ни в коем случае! Ты хоть знаешь, как трудно раздобыть в Париже живого карпа?

— Твоя мать, мало того что не купила мне из еды ничего, кроме капусты, и запустила карпа в ванну, еще и тайком кормит Леа из бутылочки. Я думаю, она пытается вынудить меня отказаться от кормления грудью.

— Да у тебя просто паранойя! Твоя мать права — тебе нужно лечиться. И потом, какая неблагодарность! Она пришла тебе помочь, а ты не находишь ничего лучше, чем ее критиковать!

— Она хочет отнять у меня ребенка. Когда я спала, она вытащила его у меня из рук — как в «Ребенке Розмари».

Николя посмотрел на меня с расстроенным видом.

— Ты прекрасно знаешь, что она — мой самый любимый человек после тебя и Леа. Я не выношу, когда ты ее критикуешь, в то время как она пытается что-то сделать, чтобы нам помочь.

— Помочь тебе — может быть. Но только не мне! И ты хорошо знаешь, что в глубине души она меня не выносит. Твоя мать никогда меня не любила.

— Ну так попробуй обратиться к своей. Посмотрим, сколько времени ты ее выдержишь!

— Это все, что ты можешь мне предложить?

Теперь взгляд Николя был мрачным.

— У тебя депрессия, Барбара. Ты все видишь в черном цвете. Это ужасно — жить с тобой под одной крышей… — Вот так. Он произнес слова, которые опрокинули нас в изнанку любви — в небытие. — Послушай, — сказал Николя, — я думаю, моя мать права… Ты знаешь, она хорошо разбирается в детях. У нее своих четверо. И не сказать, чтобы неудачных, а? Почему ты обязательно хочешь кормить Леа грудью? Оставь это. Сейчас уже никто так не делает.

— Неправда. Есть статистика на этот счет.

— Ты так стремишься попасть в число каких-то пяти процентов?

— Это мой выбор, — сказала я. — И я от него не откажусь.

Отказаться — означало признать правоту его матери. Но я хотела отвоевать обратно свое достоинство и показать Николя, что я не ошибаюсь. Когда речь шла о матери, он становился абсолютно слепым, как будто терял весь свой здоровый скепсис.

Мать. Я бы никогда раньше не подумала, что эта тема может быть такой болезненной для Николя. Между ним и его матерью существовала глубокая, прочная, хотя и невидимая, связь, и даже если я ее не понимала, оставалось только смириться. Однако я страдала, осознавая, что это разделяет нас. Я злилась на Николя и, что еще хуже, презирала его за то, что он настолько предан своей матери и слеп. Ведь мне нужен был мужчина, супруг и отец. Хотелось, чтобы он был самостоятельнее, ответственнее. Прежде мне нравилась в нем независимость, а теперь передо мной оказался маленький мальчик, который хочет доставить маме удовольствие, человечек с эдиповым комплексом, с гордостью демонстрирующий дочь своей матери. Полюбив его как мужчину, я думала, что буду восхищаться им и как отцом, но, к своему величайшему удивлению, обнаружила в нем сына. Из-за этого я испытывала к нему новое, беспокоящее меня чувство — презрение.