Катя сидела в кресле в гостиной, даже не сняв пальто. Ее лицо изменилось, на нем читались радость и оживление — то, чего я не видела в ней уже давно, может быть, никогда…

Она рассказала мне о своем отпуске. Сестра ходила одна по берегу моря, думала о своей жизни. Она смотрела на песок и солнце, говорила себе, что это прекрасно, что она тоже часть этого мира. В один из дней на вершине холма Катя повстречала человека, который был так же одинок. Они разговорились. У этого человека были проблемы на работе, и он тоже приехал сюда поразмышлять о том, что для него важнее в жизни.

И мало-помалу сестра начала чувствовать, что становится счастливой, понимать, чего хочет, к чему действительно стремится — именно она, а не остальные. Ее идеалом было стать матерью, заботящейся о детях, не отходящей от них ни на шаг днем и ночью, утешающей, любящей. Ей казалось недостойным оставить семейный очаг и пойти работать. Она думала, что всегда должна оставаться с детьми, — казалось, невозможно перерезать эту нить.

Но вот теперь дочь Кати была уже взрослой, сын ходил в школу, и моя сестра оставалась одна дома целыми днями. Она надеялась, что ее дети тоже когда-нибудь обзаведутся семьями и все будет продолжаться, как прежде. Вот уже двенадцать лет она себе не принадлежала. Теперь Кате хотелось пойти работать. Она также собиралась возобновить свои занятия на скрипке. Иногда жизненные пути настолько неисповедимы… Одним словом, сестра решила уйти от мужа.

— Но ты мне так и не рассказала всю историю. У тебя был роман?

— Да, с тем человеком. Мне было так хорошо… что тут еще сказать? Это заставило меня осознать, что наш брак с Даниэлем, по сути, уже в прошлом…

— Ах вот как?.. Но как же, после десяти лет… Ты задавала себе этот вопрос?

— Еще не слишком поздно. Никогда не поздно. Самое важное — пробудиться, открыть глаза… Ты мне не веришь?

— Не знаю…

— С тобой все в порядке? Такое ощущение, что ты неважно себя чувствуешь.

— Нет, все хорошо. Иногда кружится голова, но все оттого, что я мало бываю на воздухе.

Итак, жизнь устроена следующим образом. Пары соединяются и снова разъединяются — процесс напоминает эпизиотомию, — потом появляется ребенок, который разрывает тело, душу и супружеские отношения. Проходит время, и вот уже можно посмеяться надо всем этим.

Я вошла в спальню и рухнула на кровать. Здесь же лежал плюшевый бегемот Леа. Я прижала его к лицу и принялась с наслаждением впитывать ее запах — сладкий молочный запах моего ребенка.

И вдруг я ощутила тоску, такую невероятную, что захотелось кататься по полу от отчаяния. Что-то поднималось из самых глубин моего существа, завладевало мною и не отпускало. Ощущение самого существования, выход за пределы себя? Да, в самом деле, я существовала, всецело захваченная жизнью и испытывающая к ней неодолимое отвращение. Колотящееся сердце, отяжелевшее тело, влажные руки и покрытый испариной лоб… невозможность думать — ах, если бы только я могла думать! Но у меня это не получалось. Мое существование поддерживал лишь плюшевый зверь, который окутал меня запахами. Вся эта история с самого начала разворачивалась под знаком запахов. Клубы сигарного дыма на ночных улицах Гаваны и в утренних кафе, запахи родильного отделения, аромат геля для душа, быстро исчезающий, сигареты и спиртное… Восхитительные запахи, вдруг становящиеся невыносимыми. Тмин и корица, базилик, летние духи, вода, поездки на отдых и возвращение в город, стиральный порошок и смягчающий ополаскиватель для белья, выстиранные детские ползунки… И еще — благоухание любви, чуть сладковатый запах тела Николя.

Неизвестность того, из чего складывается будущее, невозможность любить друг друга или отказаться от любви — вот наш удел. Задавать вопросы и никогда не получать ответы, не знать, что действительно возможно, и стремиться к невозможному, пытаться изменить судьбу, отказываться от счастья и продолжать искать его, погружаться на самую глубину несчастья и, оттолкнувшись от дна, снова всплывать, опять испытывать те же чувства, что и в первый раз… Чтобы передать эстафету, заводить ребенка и приносить ему в жертву свое счастье, себя, не желая при этом отказываться от собственной жизни, но все же отказываясь, потому что так устроена жизнь. Решать все уравнения или нет, производить, размножаться, повторять ошибки прошлого, жить под опекой родителей и освобождаться от нее, чтобы навсегда связать себя с собственными детьми, быть счастливой, но только на мгновение… Это жизнь — и все, чего мы от нее ждали…

Плюшевого бегемотика она прижимала к себе. Мне хотелось знать, что она делает сейчас, — казалось, что с момента нашего расставания прошел год. Как она засыпает без меня? Плачет ли, улыбается ли во сне? Чувствует ли она себя счастливой, когда просыпается по утрам? Пачкает ли свои памперсы, как раньше, по четыре раза в день? Хорошо ли ей? Счастлива она или несчастна? Скучает ли по мне? А я? Существую ли я на самом деле без нее? Да, конечно, существую, потому что настолько взволнована и захвачена запахами и воспоминаниями, что не нахожу себе места. Я смотрю на жизнь как на нескончаемый поток и чувствую себя его частью, поскольку сплетена со всеми происходящими событиями, я и сама — событие. Но какое?

И тут пришло озарение.