– Я хочу есть!

Голос у Жермен Дэтти неприятный – такой же, как она сама, – бестактный, грубый и решительный.

– Передай ей пакет печенья, – тихо просит Алисия Тео, который недавно проснулся.

– Никакого печенья! – возмущается пожилая дама. – Я хочу настоящую еду!

– Ешьте что дают!

Тео вопросительно смотрит на мать, и та кивком подтверждает, что старой гарпии придется довольствоваться печеньем. Порывшись в пакете для мусора, подросток извлекает на свет пачку «Petit Beurre» и протягивает ее Жермен Дэтти.

Та преспокойно берет пачку, опускает стекло на своей дверце и выбрасывает ее наружу.

– Эй! – У Тео глаза округляются от возмущения. – Она выбросила печенье!

– Я сказала, что хочу нормальную еду! – не уступает старуха. – Еду для нормальных людей, а не для умственно отсталых подростков!

– Вам придется меня простить! – отвечает Алисия сухо. – У меня нет ни времени, ни намерений в ближайшее время останавливаться. Если проголодались, берите то, что дают.

– Вы не имеете права так со мной обращаться!

– Мне надо попи́сать! – вставляет свое слово Франсис и при этом карикатурно подмигивает Жермен.

Пожилая дама смотрит на соседа по сиденью с презрительным раздражением, однако он отвечает ей лукавой полуулыбкой – как смотрит мужчина на даму, которую хочет очаровать.

– Папа, прошу, не вмешивайся! – вспыхивает Алисия, которой все большего труда стоит сдерживаться. – Я не могу сейчас остановиться!

– Значит, никто не обидится, если я схожу прямо тут, – грозит старик и продолжает улыбаться, заговорщически глядя на Жермен.

Одной мысли, что кто-то начнет рядом с ней пýдить на сиденье, хватает, чтобы старая гарпия тут же выразила свое недовольство: она поднимает глаза к небу и морщится от отвращения.

Франсис продолжает улыбаться.

– Хочу есть! – повторяет старуха уже громче.

– Мне нужно в туалет! – добавляет старик тем же тоном.

– Заткнитесь вы оба! – взрывается Тео.

Крик заставляет стариков вздрогнуть, и на какие-то секунды они замолкают. По телу Алисии тоже невольно пробегает дрожь.

– Мир сошел с ума, – бормочет она, вздыхая.

Перепады в настроении сына ей не в новинку, равно как и его вспышки ярости, и характерное для его возраста неумение справляться с жизненными неурядицами даже в спокойной обстановке. Что уж говорить о теперешней ситуации, когда все взвинчены до предела?

Проходит несколько минут, никто даже не шевелится.

Раз Тео уже не спит, Алисия решает включить CD-проигрыватель. Звуковые колонки возле заднего сиденья не дадут старикам услышать их разговор.

– Тео, нам нужно поговорить.

Подросток моментально мрачнеет. Но кивает, по-прежнему глядя в одну точку.

– Нужно обсудить то, что произошло, – уточняет Алисия тоном, который не предвещает ничего хорошего. – И что нам нужно сделать.

– Я понимаю.

– С чего предлагаешь начать?

– С того, что нужно сделать.

Алисия поджимает губы. Она бы предпочла другой вариант.

– Хорошо. Но и от разговора о том, что произошло в магазине, ты тоже не увильнешь.

– Мам, это был несчастный случай!

– Никто не стреляет «случайно» в спину человеку, когда он не представляет никакой угрозы!

– Это из-за той дуры, которая все время кричала! – пытается оправдаться мальчик. – А потом все стали кричать на меня, и никто не видел, что…

Он умолкает. В горле пересохло, сердце сжимают тиски вины. Тео прекрасно осознает, что никакими словами нельзя оправдать то, что он сделал. Он молчит еще и потому, что умирает от страха. С момента, когда прогремел фатальный выстрел, его рассудок отчаянно старается смягчить факты, пригасить бальзамом неосознанности рану, которую элементарная порядочность растравляет, как инфекция. Напрасный труд… Чувство вины мучит его сильнее, чем любое наказание, которое могут придумать люди. Когда он отнял жизнь у того парня, его собственную непоправимо засосало в бездонную трясину вечного страдания.

Алисия ждет, когда он опять начнет оправдываться. Ей хочется узнать, что у сына на сердце, чтобы он освободился хотя бы от малой частицы бремени, для него слишком тяжелого. Она понятия не имеет, что будет с ними дальше, не знает, что думает сын о хитросплетении событий, грозящих ему бедой, и как он представляет свое будущее. Пока он согласен говорить, поддерживать с ней контакт, она цепляется за надежду, что, по крайней мере психологически, он когда-нибудь сможет со всем этим справиться. Она знает, что звук выстрела навсегда останется у него в памяти, равно как не забудется и падение, и безжизненное лицо совсем еще юного паренька, вчерашнего подростка. Знает, что это лицо будет сниться сыну по ночам, и воспоминания об этом дне испортят все остальные воспоминания, которые у него еще появятся. Знает, что отныне безвестность станет для него убежищем, тишина – союзником, а одиночество – возможностью расслабиться.

Она знает, что с сегодняшнего дня его будни превратятся в ад.

– Куда мы едем? – спрашивает наконец Тео, кивая на расстилающееся впереди шоссе.

– Еще не решила. Но из Франции мы должны уехать как можно скорее.

– Из Франции? – Мальчик смотрит на нее с нескрываемым ужасом. – Насовсем?

Реакция сына Алисию почти не удивляет. Она подозревала, что он еще не до конца осознает серьезность положения, в котором они оказались.

– А ты что думал? – с ноткой раздражения интересуется она. – Что все будет, как раньше? Что мы вернемся домой и ты снова сядешь за свою приставку? Тео, ты только что убил человека!

– Я знаю! – восклицает он, с трудом справляясь с паникой. – Но я же не нарочно! Я хочу сказать: я НЕ ХОТЕЛ его убивать!

– Факты свидетельствуют об обратном! – возражает мать твердо. – Грабитель тебе не угрожал. Ты застрелил его в спину.

– Это был несчастный случай! – юноша срывается на крик. – Все на меня кричали, а я ПРАВДА не хотел его убивать!

– Но ты это сделал. И в глазах закона ты совершил преступление, которое карается тюрьмой. В лучшем случае ты попадешь в исправительное учреждение для подростков.

Этот приговор вызывает у подростка уже настоящую панику. Он обхватывает голову руками и издает душераздирающий стон.

– Малыш решил разыграть перед нами сценку? – насмешничает Жермен Дэтти с заднего сиденья.

У Алисии начинают сдавать нервы. Однако она старается сохранить безмятежность и не отвечает на реплику старухи.

– А если я сдамся? – предлагает подросток дрожащим голосом. – Если я все расскажу фликам, скажу, что это несчастный случай, объясню, как все случилось? Может, они поймут, ты ведь всегда говоришь, что повинную голову меч не сечет… И ты не должна страдать из-за моего идиотизма, и дедушка тоже. И даже если я попаду в тюрьму, то ненадолго. По крайней мере на меньший срок, чем если нас поймают, и тогда…

Тео умолкает, задавленный отчаянием. Теребит пальцы, громко шмыгает носом, с трудом сдерживает дрожь в руках и ногах.

Алисия на мгновение закрывает глаза. Предложение Тео ее взволновало уже потому, что исходит оно от подростка, чья энергия до настоящего момента была всецело направлена на собственную персону, сосредоточена на своей жизни, своем благополучии, своих удовольствиях, и всегда – в ущерб другим, потому что слишком большую власть над ним имеют желания, которые он, по своей молодости и беззаботности, считает чем-то само собой разумеющимся и спешит удовлетворить…

И вдруг услышать, что он хочет пожертвовать собой, чтобы спасти остальных, – этого она никак не ожидала.

Но если бы все было так просто! Кроме ужасных событий дня сегодняшнего, есть и ее собственная история – щупальца ее судьбы явились, чтобы сжать тиски опасности, затаившейся во тьме ее прошлого, чтобы сегодня внезапно возникнуть во всей своей разрушительной силе. Сдаться полиции подразумевает, что ей придется ответить за прошлые поступки, заплатить по счету, к которому добавятся неподъемные проценты. В ее жизнь вернется муж и, представляясь жертвой, потребует право опеки над сыном, чего она просто не может позволить. И страшно представить, как на это отреагирует сам Тео! Алисия содрогается при мысли, как отреагирует мальчик, когда узнает, что его биологический отец и поныне здравствует, а заодно и правду о том, что произошло тринадцать лет назад.

Как бы Алисия ни волновалась, она вынуждена признать: она пустилась в бега не только потому, что хочет спасти сына от пугающего призрака Правосудия.

– Так не пойдет, Тео, – шепчет она едва слышно. – Ты не представляешь, что будет, если мы сдадимся полиции. Тебя будут судить за умышленное убийство. Даже если ты не хотел его убивать, будет так, как я говорю. Ты выстрелил человеку в спину. Здесь оправданий быть не может. Знаешь, сколько лет дают за умышленное убийство? И если ты думаешь, что возраст позволит тебе выкрутиться, ты заблуждаешься. Даже при наличии смягчающих обстоятельств тебя могут упечь на пятнадцать лет. Только представь: когда ты выйдешь из тюрьмы, тебе будет уже тридцать! В тридцать лет остаться без работы, без жилья… И это не говоря уже о клейме судимости, которое придется носить всю жизнь и которое будет мешать тебе найти заработок. Тео, на кону вся твоя жизнь!

Подросток слушает мать, и страх его растет. С тех пор, как все это случилось, он если и пытался представить, как может измениться его жизнь, то только смутно. Последствия, как ударная волна, грозят смести все на своем пути. В изложении матери будущее представляется преисподней, внушает ужас. На этот раз он уже не на краю пропасти. Он в состоянии свободного падения. Он летит в бездну, которая, в буквальном смысле слова, готова его поглотить. Он совсем пал духом. Как будто какая-то черная пропасть высосала всю надежду, и нет шансов, что она когда-нибудь вернется…

Алисия в это время тоже сражается со своими демонами. Перечислив, пусть и в общих чертах, возможные последствия ареста, она толкнула Тео в самое сердце урагана отчаяния. Злое решение, и теперь ее мучит раскаяние. К гнетущей тревоге прибавляется чувство вины. Оно впивается в сердце, и без того истерзанное: обстоятельные описания несчастий понадобились для того, чтобы сын понял наконец всю серьезность содеянного, или же она просто пытается убедить себя, что действует из альтруистических побуждений? Другими словами, не пустилась ли она в бегство, чтобы защитить себя от цепких когтей полиции, а вовсе не ради будущего для Тео?

– Поэтому нужно как можно скорее уехать из страны, – тихо говорит она сыну. – Тео! Нам нужно сохранять хладнокровие. Мы не выберемся, если не будем действовать слаженно, как команда.

Подросток молчит. Он еще какое-то время сидит, обхватив голову руками, и сотрясается от немых рыданий. Плечи у него дрожат, совесть противится наплыву сожалений, душа пытается сохранить шаткое равновесие на тончайшей струне разума. Мать дает ему время выплеснуть страх, ждет, пока он успокоится. Глядя вперед, на линию горизонта, она стискивает зубы и сосредотачивается на дороге.

Ехать им еще долго.

Поглядывая время от времени на сына, Алисия колеблется. Может, взять и все ему рассказать? Предотвратить катастрофу, пока это возможно? Время не ждет, их могут арестовать в любой момент. Конечно, не при таких обстоятельствах она предпочла бы сообщить сыну правду о его прошлом, о настоящем имени, о его отце. Но жизнь распорядилась по-своему, и Алисия предчувствует, что шанс поговорить может улетучиться в любой момент.

Счетчик показывает на сорок километров больше, когда мальчик наконец поднимает голову. Глаза у него красные, лицо осунулось, зубы сжаты. И все же он отчаянно старается успокоиться. Одного взгляда на это расстроенное лицо хватает, чтобы Алисия передумала что-либо рассказывать. Ни к чему усугублять, он и так с трудом удерживается на поверхности. Детство – теплая шубка, с которой так жалко расставаться, когда в мире взрослых свирепствует метель…

– Зачем было увозить дедушку? – внезапно спрашивает Тео, как если бы сейчас это было важно.

Алисия вздыхает. Она задает себе тот же вопрос, хотя точно знает, что заставило ее втянуть в этот ад и отца.

– Много лет назад мы дали друг другу слово, – отвечает она шепотом. – И это был единственный способ его сдержать.

– И что это было за обещание?

Алисия сглатывает комок в горле.

– Мы обещали друг другу, что придет день – и мы больше никогда не расстанемся.

Произнося эти слова, Алисии приходится сделать над собой титаническое усилие, чтобы не расклеиться окончательно. И вдруг она с горечью думает о том, что сегодня, быть может, и есть тот самый день, из тех, которые тянутся бесконечно – долгие, вялые, скучные. А потом она вдруг появляется в столовой и без всяких объяснений, даже не спросив позволения, обнимает отца и уводит его к машине. И, оставив по ту сторону дверцы обыденность, которая вышла из-под контроля, увозит его далеко-далеко, где они будут жить вместе до конца времен.