Верка Божкова

Верка Божкова сидела в кабинете господина директора колледжа и читала трактат о страстотерпцах Мануила Комнина.

– Опоздали вы с моей инициацией, пан Вацлав!

Верка задумалась, вспоминая день, когда две подвыпившие малолетки поджидали её у выхода из дискобара.

– Я, что, тебе невнятно объяснила, коза? – размалеванная оторва убрала руку провожавшего Веру молодого человека с Вериного плеча и схватила её за волосы.

– Девчонки, вы чего? – только и промямлил опешивший Ян.

– Не лезь, это сугубо наше, женское! – отрезала вторая, напирая на парня грудью. – Пусть они сами разберутся.

Божкова с детства привыкла к побоям. Мать воспитывала её одна, и, добиваясь от дочери стопроцентной успеваемости, за неимением свободного времени, лупцевала её при каждом промахе.

– Меня не интересует, почему ты не смогла что-то сделать. Моя дочь не может быть неудачницей, как я сама. Ты – лучшая из класса! Я знаю, что ты можешь это! А значит, тебе просто лень!

Такой вердикт всегда предвещал изрядную взбучку. Будучи маленькой, Верка выла как белуга, но с годами, научилась переносить любую боль, молча, утирая украдкой слёзы.

Верка, хоть и была отличницей, но тихоней не являлась. Она дралась часто и остервенело, защищая своё достоинство. По одному к ней подходить с наездами не решались даже ребята.

И в этот вечер Божкова не собиралась мямлить как Янек. Прямым ударом кулака в нос она отправила, схватившую её за волосы девку в нокдаун. Вторая схлопотала «маваши гири» – боковой удар ногой в голову, и успокоилась в кустах.

– Вер, куда ты? Я провожу тебя, – попытался взять её за руку подошедший Янек.

– Спасибо, уже проводил! – отрезала Верка. И только она собралась развернуться и уйти, как сзади по голове её кто-то, словно кувалдой, ударил.

Она смотрела со стороны на своё лежащее в реанимации тело. Холод. Леденящий холод устремлялся по всему телу к груди. А перед её взором лентой перепросмотра разворачивалась её короткая жизнь. И всё, чего она добилась в этой короткой жизни, было достигнуто ею благодаря фанатичной вере в свои безграничные возможности и жестокости со стороны матери и сверстников, чьи насмешки и кулаки научили её никогда не отступать от своей цели и всегда смеяться последней.

Выйдя из комы после травмы, нанесённой ей бутылкой из-под шампанского, Верка ощутила себя другим человеком. Её острый язык обрёл убийственное качество.

Стоило ей посмотреть в сторону обидчика, и несчастный случай в течение дня тому был обеспечен. Ребята и девчонки стали избегать её общества. Спасаясь от этого вакуума общения, она и написала письмо в приёмную комиссию электротехнического колледжа. В школе её не хотели отпускать, так как девочка явно шла на медаль, но Верка была непреклонна и круто изменила свою жизнь.

Освобождаясь от нахлынувших воспоминаний, Божкова растёрла ладонями лицо. Её взор остановился на висевшей на стене фотографии Нобелевского лауреата.

«Как же это он спасся, мой возлюбленный гений?»

– Верка нахмурила брови. В прочитанном ею отрывке трактата, Мануил Комнин писал о том, что Гнев Божий неотвратим, и избежать его невозможно. Отождествляя с этим званием себя, Верка осознала, что отразивший смерть пана Вацлава человек должен был умереть вместо него. Но, ни Поспишил, ни Анна не погибли.

«Получается, что один из этих двоих тоже является магом. Третьего не дано!» – констатировала Божкова. «Ну, пан Поспишил, вряд ли. Удар сразу бы, бумерангом, пришёлся бы по мне. Значит, Анна!»

Вера закрыла лицо руками и сморщила лоб.

«Что я наделала? Вот дурра, так дурра! Сама направила Вацлава в объятия мага Света. Воистину от этого бесконтрольного выброса тёмной энергии одни беды. Я же теперь и страдаю!»

Она погоревала с час и вновь углубилась в чтение. Дойдя до главы о людях креста растущей и убывающей Луны, Верка самодовольно рассмеялась: «Бред, это чистый бред, Мануил! Ты на основании одного частного случая, поддавшись эмоциям, делаешь ложный вывод о всеобщности, а этот недоумок, Снопов, просто тупо повторяет за тобой. Почему бред? Да потому, Ваше Величество, что я-то родилась на растущей Луне. Но я, – не Милость Божья, а Гнев Господень, исходя из вашей терминологии. Вот так-то!»

Ответить сразу о причине проявления тёмной или светлой стороны инициированного мага Божкова не смогла. «Закономерность проявления отсутствует», – резюмировал её ясный аналитический ум.

«Ничего, будем следовать моею проторенной дорожкой! Не знаю как там, у куриц, а у меня всё пойдёт по накатанной прямой», – решила Божкова.

Верка не собиралась повторять ошибки пана директора. Она прекрасно понимала, что первое средство для устранения себя из фокуса создаваемого негатива – коллективная ответственность.

Как ни быстро поправлялся пан Вацлав, но Божкова успела до его возвращения в строй принять ряд важных неотложных решений. Сама она отразила эту свою инициативу в трёх словах: коллективизм, избранность, субординация.

Первое. Положение о коллективной ответственности. Отныне, выяснять отношения с отстающей ученицей, должны будут исключительно участницы того квадранта, в который входит отстающая. Решение о наказании виновной выносится только ими, и ими же приводится в исполнение. Никаких палачей со стороны!

Таким образом, Верка исключала себя из кругозора жертвы, способной стать тёмным магом.

Второе. Об избранности. Божкова понимала на своём примере, что безграничное чувство собственной исключительности, которое она сама называла избранностью, уже должно было присутствовать в потенциальном чёрном маге. Поэтому, она сфокусировала свой интерес именно на тех девочках, которые обладали вышеперечисленным качеством, и принимала решения, преследуя цель выделения их избранности и вознесения её на пьедестал. Отныне она будет их холить и лелеять, как пан Вацлав лелеял и оберегал её. А остальные учащиеся сами сделают всю грязную работу. Ну, что отстающие, которых мордуют дома за плохую успеваемость, делают с задаваками отличницами? Они будут их бить. А она, Верка, просто закроет на это глаза: «Ничего не знаю, вы коллектив, – сами разбирайтесь!» И, рано или поздно, но зверь проснётся, войдя в тело униженного избранного.

И третье. О субординации. У господина директора будет только одна тёмная богиня – Верка Божкова. А остальные тёмные буду служить ей и только ей! Пан Поспишил никогда не станет их хозяином. Нет! Путь наверх, к пану Вацлаву, для всех остальных тёмных будет закрыт.

 

Инь и Ян Вацлава Поспишила. Бамбарбия, – киргуду!

Вацлав Поспишил вышел из больницы через две недели. Никто из хирургов не мог понять причину столь быстрого выздоровления больного. Его переломы срослись, рваные раны затянулись. Внешне, ничто не выказывало, что Вацлав Поспишил полмесяца назад пережил автокатастрофу, и чуть не лишился жизни.

Первой, к кому он направился, была его спасительница – вожатая из лагеря «Союз», в котором, в летнее время отдыхали дети из России, Украины, Венгрии и Чехии.

Анино лицо светилось счастьем, когда, постучав по двери, пан Вацлав вошёл к ней в комнату.

– Анечка, давайте обнимемся, что ли? Теперь у меня целых две руки! – он положил ей руки на плечи, и замер, всматриваясь в её красивые зелёные глаза.

– А я только что тебя вспоминала, – Аня пригладила ладошкой одинокий вихор, взметнувшийся протуберансом над лысеющей головой пана Поспишила. – Странно, правда?

– Странно, что я до сих пор тебя не встретил. И если бы не эта дурацкая авария, то мы бы навсегда разминулись.

– Наверное, это судьба, правда, Вацлав? Знаешь, я, когда сюда на работу устраивалась, то в голове была навязчивая мысль: «надо обязательно ехать». Я не знала зачем. Просто, какая-то внутренняя уверенность в необходимости моего присутствия здесь.

– Я счастлив, что ты всё сделала так, как велел тебе твой внутренний голос. Мне очень жаль, что тебе из-за меня пришлось рисковать жизнью. Но я безумно рад нашей встрече. Если бы у меня, как у собаки, был хвост, то он бы сейчас крутился как пропеллер! – Поспишил заскулил, изображая пса, завидевшего свою хозяйку. – Я понимаю, что тороплю события, но я очень боюсь, что ты уедешь, Аня. И хочу сказать тебе: «Останься здесь со мной навсегда! Я сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Слышишь? Всё, что только пожелаешь. Я люблю тебя, Анечка».

Пражское отделение «Электросилы» располагалось в корпусах предприятия гиганта «ЧКД Прага», некогда гремевшего на весь социалистический лагерь. Пан Вацлав перенёс сюда из Словакии свой центральный офис. У него на это были две весьма веские причины. Во-первых, его красавица жена, которая писала свою диссертацию на кафедре прикладной физики Пражского Университета, и с которой он не желал расставаться даже на один день. Когда Вацлав Поспишил узнал, что Анна была выпускницей Харьковского Политехнического Института по специальности «Электрические силовые установки и асинхронные двигатели», он ещё раз подумал, что подобное точно притягивается к подобному. То, что Анна, на момент их знакомства, оказалась вожатой в детском летнем лагере в Словакии, для Поспишила, до сих пор оставалось чудом. Он нашёл куда более достойное применение прекрасным аналитическим и прикладным способностям жены. Аня стала вести научную программу пана Вацлава по экспериментам в области электричества при Пражском Университете. Прага встретила возвращение гиганта мысли с распростёртыми объятиями. И семья Поспишил зажила своей дружной неординарной жизнью.

Вторым немаловажным обстоятельством удаления пана Вацлава из Словакии, являлось его вполне обоснованное желание, держать жену – как можно дальше от колледжа и Верки Божковой.

Верка развернулась на славу. Поразительно было видеть, что, не только, ученицы, но даже сорокалетние педагоги вытягивались в струнку, в момент утреннего построения, когда двадцатитрёхлетняя Верка Божкова шествовала мимо них для поднятия флага пана Поспишила. За семь лет, прошедших с воцарения Божковой на месте заместителя директора колледжа, власть юной богини стала абсолютной и непререкаемой. У пана Вацлава на это были свои причины. Божкова быстро доказала, что не бросает слов на ветер. Уже спустя год после предоставления ей особых полномочий, она продемонстрировала пану директору первую, инициированную ею, восьмёрку тёмных магов. Демонстрацией её силы стало устранение того самого американского журналиста, который требовал у Вацлава Поспишила передачу прав на патент по ртутным циклоническим генераторам.

Верка Божкова была наделена какой-то природной женской мудростью и прекрасным мыслительным аппаратом. Оба эти компонента делали её непотопляемой в бурном море повседневности. Так, сгруппировав первую октаву нечисти, как она сама именовала своё творение из детей гордыни, Божкова не стала проводить дальнейшие изыскания, объяснив пану директору, что такие процессы лучше держать под контролем, а не ставить на конвейер. Октава, состоявшая из четверки безгранично преданных своей госпоже девушек и четырех молодых людей, живущих обычной жизнью простых смертных в сотнях километров от Зволена, творила свои тёмные делишки по ночам, когда сон овладевал всеми её участниками, кроме Божковой. В такие минуты Сила коллективного генератора Тьмы была огромна. Удалённость объекта поражения и его изолированность от внешнего мира не имели значения.

«Я и только я!» – самодовольно смеялась ведьма. – Нет, пан директор! Ваш единственный сдвоенный Нагваль Божьего Гнева – это я и робкая мямля по имени Янек. Остальные члены моей октавы – инициированные мною дети, набранные из группы простых людей. У них нет квадратуры, и они мне – не ровня! Потому, любого, кто попытается поднять у меня на корабле бунт, я быстро в крови искупаю. А курицы… В области Света теперь вы Голова, пан Вацлав! Вам и карты в руки. К тому же, я с ними никогда не ссорюсь, как это не странно. Впрочем, чего же тут странного? Они не притязательны и исполнительны. Где Свет, а где власть?!

Сеять вокруг себя семена раздора между новыми участницами и теми, кто уже подтвердил свою боеспособность, было попросту глупо и недальновидно. «Можно легко потерять то, что уже имеешь, а потому, всё! Набор в ряды Тьмы окончен!» – категорично решила Божкова, и занялась сугубо учебной деятельностью, в чём тоже добилась выдающихся результатов. Колледж пана Поспишила гремел на всю Словакию. На его выпускниц ведущие технические вузы страны смотрели как на самых желанных абитуриенток. Финансированием стипендиатов, обучающихся у Нобелевского лауреата, занималось теперь государство. Замминистра по образованию Словакии приезжал лично вручать аттестаты воспитанницам пана Вацлава.

Сами же девочки только спали и видели, что станут дипломированными специалистами и пойдут работать на предприятия или в НИИ, но, непременно, – под руководством словацкого гения. Они прекрасно понимали, что стоят у истоков нарождающегося нового направления в борьбе человечества за экологически чистые источники энергии и старались держаться в поле зрения его лидера.

Вацлав Поспишил только разводил от удивления руками: «И кто после этого посмеет сказать, что электричество, это не женское дело? Да у меня во всём Пражском Университете найдется только три-четыре студента, настолько же увлечённых и любящих электротехнику! А какое неординарное мышление! Я не удивлюсь, если моим выпускницам удастся воплотить в жизнь великую мечту человечества о беспроводной передаче энергии на расстоянии».

Что же до личной жизни пана Вацлава, то с года совершеннолетия Божковой он зажил сладостной двойной жизнью, купаясь как сыр в масле – в страстной любви юной фурии и в чистой нежной любви Анны. Судьба сделала ему, наконец-то, поистине королевский подарок, одарив любовью сразу двух женских сердец. И какой любовью! Как долго он ждал этого момента! «Стой, счастье! Стой! Дай насладиться тобой!» – говорил каждое утро сам себе Нобелевский лауреат, поднимаясь из кровати красотки Ян, дабы мирно уснуть вечером в кровати королевы Инь.

И эти качели могли бы раскачиваться если не бесконечно, то очень долго, но… В одну чудесную лунную ночь в безмятежный сон словацкого гения заявился огненный серафим. Дмитрий Солунский приставил свой пылающий меч к причинному месту профессора электротехники и произнёс:

– Ты определись, Вацек – или Свет, или Тьма. Пришло время выбирать. Но, если всё-таки Тьма тебе покажется более пылкой и желанной, то прежде, чем ты снова упадёшь в её объятия, я, в туже секунду, отрежу твой вожделеющий орган и засуну его тебе в то самое место, в котором ты можешь оказаться лет этак на 800, пока оно тебе не осточертеет, если ты, похотливый кобель, сейчас не остановишься. Понятно?!

– Не надо, не надо ничего резать! – взмолился сдавленным хрипом Поспишил. Он не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться из-за паралича, сковавшего всё тело.

– Я окончательно и бесповоротно выбираю Свет! – прокричал пан Вацлав и проснулся.

Взмокший от пота Поспишил открыл глаза. Светила полная Луна, заливая комнату своим бледным предательским светом.

Всё ещё судорожно втягивая ртом воздух, профессор положил обе руки на своё хозяйство и, приняв позу упокоившегося с миром иудея, вновь смежил веки.

В тот же миг что-то встало между лунным светом и ликом профессора, заслонив собою светило.

Пан Вацлав снова открыл глаза. Прямо над ним склонился двухметроворостый фантом непроглядной Тьмы.

– О, Господи! – воскликнул от ужаса Поспишил.

– Что Вацек, ручки сложил и думаешь ими свою шпикачку от гриля уберечь, когда заснёшь и угодишь в объятия юной ведьмы во втором внимании?!

От иронизирующей тени исходил, леденящий душу и тело, физический холод.

– Вы кто? – затравленным измученным голосом пробормотал, стуча зубами, Поспишил.

– Посланец падшего ангела. Ты же знаешь, раз приходил Свет, значит следом придёт и его Тень. Равновесие мира не должно быть нарушено… Хозяин просил узнать, не надо ли вам чего, дорогой наш гений?

– Передайте своему хозяину, чтобы убирался к чертовой матери! – неожиданно грозно прорычал пан Вацлав.

– Что ж. Так и передам, мол, послал вас этажом ниже… Текст ответа не желаете подкорректировать? Как-никак – в своём роде высшая инстанция!

– Сейчас и тебя, гад подколодный, пошлю туда же, если не испаришься отсель!

–Ухожу-ухожу, ваша гениальность! Я бы сам ответил так же, если бы над моим хозяйством безбашенный черкес с огненной шашкой дежурил. Так и передам, мол «извинить прошу за резкое слово, под диктовку пишу Иванова».

Тень испарилась.

«Ответ верный, – удовлетворённо кивнул, убирая меч в ножны, проявившийся из бесформенного мира серафим. – Но смотри, держи слово, а не то – «Бамбарбия, – киргуду! – «Если не согласитесь, – отрежу!»