«Центр – Пилигриму

С вашими предложениями по организации последующей работы с Саном в качестве основного канала доведения информации до Друга согласны. Дальнейшие контакты с Грином прекратите, на этот счет ему будут даны соответствующие указания.

Вам следует провести экстренную встречу с Саном и довести до него следующую информацию о японских военных планах.

По достоверным данным, в том числе подтвержденным через нашего надежного источника в посольстве Японии в Москве, кабинет Тодзио планирует в ближайшие дни нанесение трех ударов на суше и на море по вооруженным силам США и Великобритании в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане.

Основная роль в операции отводится военно-морской группировке вице-адмирала Нагумо, которая получила дополнительное подкрепление и сейчас в своем составе насчитывает: восемь крейсеров, двадцать эсминцев, тридцать транспортных судов и двадцать семь подводных лодок. На борту шести авианосцев сосредоточено триста пятьдесят самолетов, в том числе сорок штурмовиков-торпедоносцев, сто три штурмовика-бомбардировщика, сто двадцать девять бомбардировщиков и семьдесят восемь истребителей.

Вместе с тем, по имеющимся, но неподтвержденным данным, Номура и Курусу ведут интенсивные секретные переговоры в Госдепе на предмет возможного заключения сепаратной сделки между Японией и США. По информации Грина, 20–23 ноября в ходе конфиденциальных встреч Курусу с неустановленным лицом из Госдепа обсуждался вопрос о нормализации отношений между этими двумя странами. В качестве первого шага рассматривался вопрос о снятии эмбарго на поставки нефти и размораживание финансовых активов Японии взамен на ряд уступок с ее стороны в Китае и Юго-Восточной Азии.

В связи с особой важностью этой информации для ее перепроверки следует немедленно задействовать Сана и Друга. Мы не можем исключить, что в последний момент милитаристские круги Японии пойдут на заключение сепаратной сделки. Поэтому прошу вас сделать все возможное и невозможное, чтобы сорвать ее. Крайне важно обеспечить выполнение этого задания в течение ближайшей недели. Необходимо убедить Друга, а через него и его высокопоставленные связи в необходимости принятия против Японии более жестких и решительных мер».

Тон радиограммы вызвал у Плакса раздражение. Похоже, в Москве переоценили первые успехи в работе Сана с Гарри Гопкинсом. Безусловно, острая реакция Рузвельта и Хэлла на информацию Гопкинса о планах японской военщины была обнадеживающей, но она не давала достаточных оснований, чтобы рассчитывать на быстрое развитие операции в нужном направлении. В душе Плакс полагал, что было бы крайне важно выдержать паузу, чтобы дать американцам возможность сделать ответный ход. Излишняя поспешность могла только повредить делу. По его мнению, Фитин явно форсировал события. Там, в далекой Москве, вероятно, не в полной мере представляли всю деликатность отношений Сана с Другом, как назвали в радиограмме Гарри Гопкинса. При всем уважении к Сану Гопкинс, будучи опытным и осторожным политиком, вряд ли полностью будет опираться на поступающие от него данные. В силу своей близости к Рузвельту и Хэллу он обладает разноплановой информацией, которая стекается из многочисленных источников: разведки, дипломатических миссий, союзников и прочих. То, что ему сообщил Сан, вряд ли существенно поменяло общую картину. В данном случае здесь важны оттенки и нюансы, которые позволят распознать за завесой дипломатической лжи и дезинформации, которую подбрасывали агенты Германии и Японии, истинные намерения и конечные цели Гитлера и Хирохито.

Именно нюансы и оттенки, размышлял Плакс, готовясь к встрече с Саном. Но какие именно и как их обыграть, чтобы они стали неопровержимым доказательством? Приведенные в радиограмме цифры, отражающие мощь японской военно-морской эскадры, нацелившейся на США, могут так и остаться цифрами. А что, если Гопкинс расценит настойчивость Сана как попытку оказать на него давление? В лучшем случае – это конец дружбе, а в худшем – подозрение в том, что Сан работает в чьих-то, явно не американских, интересах и стремится взорвать хрупкий мир, с таким трудом сохраняющийся пока с Японией.

Так что же делать? Должен же быть какой-то выход? Плакс ломал голову над этой пока неразрешимой проблемой, но каждый раз его мысли разбивались о категорический приказ Центра: «Обеспечить выполнение в течение ближайшей недели».

Ближайшей недели? Внутри него нарастал протест. Они что, там с ума посходили? О какой неделе может идти речь? Почему так срочно?

Но ответ был известен только в Москве. И знали его, кроме самого Сталина, еще несколько человек. 7 декабря 1941 года своенравная госпожа История в очередной раз соизволит круто изменить ход мировых событий, который уже не под силу будет повернуть вспять даже самому посланнику Высших сил на земле императору Хирохито, чья военно-морская эскадра подкрадывалась к своему блестящему, но недолгому триумфу у военно-морской базы США в бухте на южном берегу острова Оаху, в десяти километрах к западу от Гонолулу, – Пёрл-Харбор.

Бессильными окажутся и американский президент Рузвельт и британский премьер Черчилль, возлагавшие надежды на новейшие разработки своих спецслужб – «Магию» и «Энигму», программы дешифровки. Незадолго до войны разведками этих стран были подобраны коды к дипломатической переписке Германии и Японии, но и они не сумели приоткрыть завесу особой секретности над операцией японского Геншаба по нанесению воздушного удара по ВМС США на Тихом океане.

В семь пятьдесят по местному времени в Пёрл-Харборе начнется ад. Поднятые с японских авианосцев самолеты в течение двух часов будут бомбить корабли и береговые укрепления американских ВМС. Погибнут свыше трех тысяч молодых, здоровых, полных надежд и планов парней…

Но Истории, главному полководцу на полях сражений, будет угодно сделать ставку не на американского, а на русского солдата. В глубочайшей тайне под руководством Верховного главнокомандующего молодой амбициозный генерал Жуков готовил к наступлению войска Красной армии под Москвой. Свежие сибирские и дальневосточные дивизии, только что покинувшие заводские корпуса бомбардировщики, штурмовики и истребители, получившие пополнение артиллерийские дивизионы и танковые корпуса в обстановке строжайшей секретности занимали полевые позиции, чтобы ранним морозным утром 5 декабря 1941 года нанести удар по измотанным в кровопролитных боях частям вермахта и перейти в контрнаступление.

Всего двое суток – каких-то сорок восемь часов – будут разделять два этих события: трагедию, разыгравшуюся в Пёрл-Харборе, и победоносный натиск русских, заставивший немецкое командование подписать приказ о переходе к обороне на всем советско-германском фронте. Прояви император Хирохито дальновидность, и события могли бы развиваться совсем по-другому. Но ни он, ни премьер Тодзио не сумели остановить уже занесенный для удара меч. 8 декабря 1941 года США и Великобритания объявят войну Японии, и в итоге она проиграет войну…

А пока военно-морская эскадра вице-адмирала Нагумо только собиралась выйти к Гавайским островам. До рокового часа оставалось мало времени, и каждая из сторон торопилась сделать свои ходы. Шифровка из Центра не была блажью Павла Фитина, она была продиктована высшими государственными интересами. Плакс не мог, да и не должен был этого знать, но профессиональный опыт подсказывал ему, что эта неделя Москве необходима как воздух, что там рассчитывают на него.

Немного поостыв, он сосредоточился на предстоящей встрече с Саном, пытаясь выстроить логическую цепочку доказательств, которая смогла бы убедить не столько его, сколько Гопкинса (а значит, и президента Рузвельта) не поддаться на отвлекающие маневры Номуры и Курусу и в последний момент не вернуться за стол переговоров.

Когда ему показалось, что нужные аргументы наконец найдены, он немедленно позвонил Сану. Тот, отложив в сторону все дела, согласился срочно приехать. Сошлись на том, что более подходящего места, чем дом старого Лейбы, им не найти.

Повесив трубку, Плакс стал собираться на встречу. Погода выдалась ненастная, после вчерашнего дождя ударил мороз, и дороги покрылись коркой льда. Путь в Джорджтаун был неблизкий – предстояло ехать через весь город, и он заранее вызвал такси, но, несмотря на это, приехал с опозданием. Однако ненастье задержало и Сана. В гостиной Плакса встретил сам Лейба.

Старик держался бодро и пребывал в хорошем настроении. О его недавнем приступе радикулита напоминала лишь дубленая овчинная безрукавка. Они поднялись в библиотеку. Здесь, как всегда, было уютно. Мягкий рассеянный свет, тихое потрескивание поленьев в камине и едва уловимый запах сосны настраивали на благодушный лад. Вошедший вслед за ними слуга поставил на столик поднос с ароматно дымящимся кофейником. Лейба неторопливо разлил кофе по чашкам, себе он добавил немного сливок.

Плакс сосредоточенно помешивал кофе мельхиоровой ложечкой, не зная, с чего начать разговор.

– Что, мой мальчик, не все ладится? – нарушил затянувшееся молчание старик.

Израиль неопределенно пожал плечами.

– Если хочешь, можешь не говорить. О, я понимаю, мне, старику, ни к чему совать свой нос в чужие тайны. Да и какой с того прок, не сегодня, так завтра помру.

– Ну что вы, дядя! У вас еще много впереди!

– Много? Нет, мой мальчик, я ведь не Кощей, чтобы мучить и себя, и других. Дай бог одну жизнь прожить по-человечески.

– Вашей жизни можно только позавидовать, – вполне искренне воскликнул Плакс.

– Да будет тебе! Так еще при жизни забронзовею, – отшутился Лейба и, согнав с лица улыбку, спросил: – И все-таки, Изя, почему ты такой кислый?

Тот, помявшись, ответил:

– Есть, дядюшка, проблемы.

– Наверное, с Саном?

Плакс промолчал, уткнувшись в чашку. Проницательный старик не стал развивать эту тему. Он мелкими глотками пил свой кофе, постреливая хитрющими глазами. Безгранично доверяя Лейбе и тем более зная о его щедрой помощи партии, Плакс решился на откровенность.

Не в силах сдержать горечь, он в сердцах сказал:

– Проблема, дядя, не в нем, а в руководстве!

– А… Понимаю… Как всегда, требуют немедленного результата.

– Не то слово! За горло берут… И если бы только меня! – Плакс дал волю своим чувствам. – Они, наверное, думают, что я волшебник! Им вынь да положь на стол готовый результат! Нашли Вольфа Мессинга! Сделаю пассы – и Белом доме будут думать, как хотят в Кремле!

– Да… Это уже не шутки! – От былого благодушия старика не осталось и следа. Он поставил чашку на стол и забарабанил пальцами по подлокотникам кресла.

Плакс взглянул на часы. Очевидно, Сан уже был на подъезде.

– Послушай, мой мальчик, – вдруг сказал Лейба. – Как-то перед войной, еще перед той войной, империалистической, я поехал в Харьков открывать меняльную контору – не век же иголкой махать. Со мной еще был твой отец… Может быть, он рассказывал тебе об этом?

– О чем?

– О мастерской Марка Шуна.

– Честно говоря, не помню, а про Марка Шуна так вообще в первый раз слышу, – признался Плакс, не понимая, к чему клонит старик.

– Приехали мы в Харьков и остановились в самом центре, на Сумской. Тебе в Харькове приходилось бывать?

– Только проездом.

– Ну, тогда ты не представляешь, что такое Сумская! Ах, какая улица, какая улица! Лучше, чем Фима Бибирман, о ней еще никто не сказал!

– Простите, дядя, но мне сейчас не до Фимы Бибирмана, тем более, я не знаю, кто это такой, – прервал старика Плакс.

– О, Изя, тогда ты многое потерял! Фима за словом в карман не лез. Вот его перл: «Один станок – это просто станок, два станка – мастерская. Одна б… – это просто б… А много б… – это уже Сумская»! И надо было такую шикарную улицу называть именем Карла Либкнехта!

Плакс рассмеялся. Лейба весело, по-мальчишески подмигнул ему и спросил:

– Так на чем я закончил, мой мальчик?

– На Карле Либкнехте, дядя, ближайшем друге Розы Люксембург.

– А, ну да, я о Сумской… Так вот, на углу Сумской и Провиантской Марк Соломонович Шун занимал целый дом. Сам знаешь, среди нашего брата дураков не бывает, но Марк был гений, сто очков вперед мог дать любому. Мудрейший человек, даже Ёся Либерман, которого вся одесская полиция не могла взять за цугундер, приезжал к нему за советом.

– Зато ЧК в первый же год посадила на нары, и никакие советы не помогли, – не удержался и съязвил Плакс.

Старик нахмурился и предупредил:

– Ты, Изя, так не шути, может плохо кончиться.

– Извините, дядя, язык мой – враг мой.

– Если бы только он…

– Так что там произошло в мастерской Шуна? – поспешил сгладить бестактность Плакс.

– До девятьсот пятого года Марк преподавал в университете, но со студентами ему не повезло. Половина подалась в бомбисты, другая – в аферисты. Потом, в девятьсот шестом, когда волна восстаний схлынула, жандармы очухались и чуть не посадили беднягу. Но Марк не был бы Марком, если бы не сумел выкрутиться. Правда, из университета ему пришлось уйти. Так знаешь, что он придумал? Открыл свою мастерскую-иллюзион! Съездил в Париж, купил дорогущий по тем временам киносъемочный аппарат и начал работать. Народ к нему валом повалил – хотелось на себя посмотреть со стороны, но в каждом Марк улавливал что-то свое, особенное…

– Я, кажется, понял, дядя, – прервал Лейбу Плакс. – Вы хотите сказать, что… Что надо ключик подобрать, нащупать личные мотивы?

– Правильно, Изя! Политики тоже люди, у них есть свои слабости и… свои амбиции. Простые, но точные ходы дадут наилучшие результаты. Ваша задача – уловить особенное.

– Я подумаю над этим, дядя, – кивнул Плакс.

В библиотеку вошел мрачный Алик.

– Вы слышали последние сводки? – спросил он. – Немцы говорят о критическом положении Красной армии. Геббельс грозился уже в ближайшие дни провести парад на Красной площади. Это какой-то кошмар!

Лейба встал, покрутил настройки мощного «телефункена» и поймал Москву. Новости действительно были неутешительные. Голос Левитана сухо перечислял названия населенных пунктов, оставленных отступающими частями Красной армии. Противник наносил удары в направлениях Клин – Рогачёво и Тула – Кашира. В конце ноября пали Клин, Солнечногорск и Истра. И все же в двадцати семи километрах от Москвы, в районе Красной Поляны, наступление было остановлено. Плакс ловил каждое слово, а Алик тем временем расстелил на столе карту Советского Союза, испещренную красными и синими линиями фронтов, и стал делать пометки.

– Боже мой, в Ясной Поляне хозяйничали фашисты… – грустно сказал старик.

И. В. Сталин у Мавзолея

Внезапно Плакс вспомнил, как его везли с аэродрома на Лубянку, как машина попала под бомбежку, как стонал раненый майор, по сути, спасший его жизнь… Это и есть то самое – личное, все-таки прав старик… И он сделает все, что требует от него Фитин, какими бы нереальными ни казались сроки.

Алик прочертил еще одну линию на карте, и под нажимом его руки грифель сломался.

– Брось ты это занятие, сын, – остановил его Лейба. – Они так сжали пружину, что скоро она должна ударить по ним самим!

– Папа! Какая пружина?! – с болью в голосе воскликнул Алик. – Геббельс утверждает, что его генералы видят в бинокли Кремль!

– Да, бинокли у немцев хорошие.

– Скажи, Израиль, сколько отсюда до Москвы? – Палец Алика ткнул в острие синей стрелы, нацелившейся на столицу.

– Километров двадцать, двадцать пять, – обронил тот.

– Но ведь их еще надо пройти, – заметил Лейба и напомнил: – Друзья мои, бывало и хуже! Поляки в Кремле сидели, а кончили чем? У Наполеона тоже были большие планы…

– Папа, но тогда было совсем другое время, и война была совершенно другой! – Ты плохо знаешь историю, сынок. И тогда была зима – и сейчас зима! Но это не главное. Люди у нас остались те же!

Конец тяжелому для всех разговору положило появление Сана. Он энергично поздоровался и задержал тревожный взгляд на Плаксе. Тот заставил себя улыбнуться. Ему не хотелось выдавать горькие чувства, наполнявшие душу.

– Гололедица просто ужасная, – сказал Сан. – Прошу прощения за опоздание.

– Да, погода дрянь, но вы, наверное, проголодались с дороги? – радушно улыбаясь, спросил хозяин дома.

– Признаюсь честно – проголодался. Тем более знаю – от вас просто так не уйдешь, – засмеялся Сан.

В столовой их уже ожидал накрытый стол. За обедом о войне не говорили, вели обыкновенную, ни к чему не обязывающую светскую беседу. В какой-то момент Лейба незаметно подал сыну знак, и они, сославшись на неотложные дела, вышли.

Сан вопросительно взглянул на Плакса.

– Извини, что сорвал в такую погоду, – сказал тот.

– Значит, были веские причины, как я понимаю?

– Более чем веские! Я только что получил исключительно важную информацию.

– Она касается затянувшегося конфликта между Японией и США?

– Совершенно верно! Но, боюсь, слово «конфликт» вскоре придется заменить словом «война», – прямо сказал Плакс.

– Вот как… – нахмурился Сан.

– Да! Переговоры – это всего лишь ширма, за которой кроются приготовления к прямому нападению.

Сан помолчал.

– Что ж, возможно, – через некоторое время сказал он. – И Гопкинс, и Хэлл тоже не питают иллюзий насчет мирного соглашения с Японией. Но все же они полагают, что она не готова к большой войне. Хирохито и Тодзио ждут, чем все закончится под Москвой!

– Вот в этом-то и состоит ваше главное заблуждение! – горячо воскликнул Плакс и привел данные, поступившие от Фитина.

Но Сан выслушал его спокойно, даже слишком спокойно, как показалось Плаксу. Не произвело на него впечатление и сообщение о переброске летчиков-камикадзе о переброске на остров Итуруп, поэтому Плакс не смог удержаться от упрека:

– По-моему, ты или недооцениваешь последнюю информацию, или сомневаешься в ней…

– Израиль, – Сан тяжело вздохнул, подбирая слова, – пойми, у меня нет и тени сомнения в объективности предоставленных данных, как и в искренности твоих друзей, желающих предотвратить надвигающуюся войну. Я ответственно заявляю: точно так же думает и Гарри, он еще раз подтвердил это во вчерашнем нашем разговоре. И Гарри, и президент понимают неизбежность войны, но…

– Но одного понимания ситуации сегодня недостаточно! – раздраженно заметил Плакс. – Война может разразиться в любой момент! Надо немедленно действовать, иначе будет поздно! Время деклараций прошло, пора переходить к конкретным и жестким действиям.

– А вот здесь ты ошибаешься. Для жестких действий время еще не наступило.

– Может быть… Но потом станете локти себе кусать!

– Ты излишне драматизируешь положение, Израиль. Наш президент держит ситуацию под контролем. Положение дел в Европе и здесь, в Америке, не так однозначно, как представляется твоим друзьям в Токио. Поверь, у президента имеются весьма надежные каналы информации. Сейчас, как никогда, нужна осторожность. Любое непродуманное действие с нашей стороны может спровоцировать войну с Японией. Пока путь переговоров представляется наиболее приемлемым.

– Но переговоры, которые ведут с вами Номура и Курусу, – это фикция, ширма. Неужели не понятно?

– Ширма? Не думаю. Пять дней назад Хэллу были переданы новые предложения, в них есть основа для компромисса. Япония готова вывести свои войска из Индокитая, прекратить военную экспансию в южной части Тихого океана, а взамен просит разморозить японские активы в США и возобновить поставки нефти.

– Я еще раз повторяю: надежда на успех переговоров – это ваша глубочайшая ошибка! Вы выдаете желаемое за действительное! С японцами невозможно договориться, – продолжал убеждать Плакс. – Попробуйте взглянуть на себя глазами Гитлера и Хирохито, и сразу все станет понятно. Неужели вам мало уроков Европы? Сколько же можно находиться в плену иллюзий?

– И опять ты не прав, Израиль. Мы знаем, с кем имеем дело, и трезво оцениваем ситуацию. Хирохито и Тодзио – очень хитрые люди, но, полагаю, не безумцы, чтобы вести войну на два фронта: и против нас, и против России. Надеюсь, у них хватит ума, чтобы сделать выводы из ошибок Гитлера. Да, угрозы имеются, но наш президент расценивает их как грубый шантаж, рассчитанный на то, чтобы выторговать для себя побольше из того, что уже захвачено за последний год.

Стойкое убеждение Сана в том, что Япония не пойдет на развязывание войны против США, сводило на нет все аргументы Плакса. Он лихорадочно подыскивал новые, чтобы поколебать уверенность своего собеседника в мирном исходе переговоров.

Но уверенность Сана зиждилась не на пустом месте. Он не сбрасывал со счетов угрозу, исходившую от Японии, но острый ум аналитика все же подвергал сомнению вероятность полномасштабной войны. С теми ограниченными ресурсами, какими располагала императорская армия, без доступа к нефти в Бирме, Таиланде и на Борнео воевать против Америки было равносильно самоубийству. Без топлива военная машина Японии была обречена. Подобной точки зрения придерживались как Гарри Гопкинс, так и сам Рузвельт.

Нефть – это единственное, что сейчас нужно Японии. Подтверждал это и премьер Великобритании Уинстон Черчилль. В своем конфиденциальном послании к руководству США он расценивал концентрацию японских войск на южном направлении как подготовку к захвату южных нефтепромыслов.

Была и еще одна деталь. С помощью «Энигмы» британская разведка внимательно следила за ходом переговоров в Берлине. Потеряв всякое терпение, Иоахим Риббентроп буквально выкручивал руки японскому послу Хироси Осиме, пытаясь добиться согласия на то, чтобы премьер Тодзио наконец-то исполнил свое обещание и ударил русским в тыл. Тот, уже зная о сверхсекретном решении Тайного совета, отложившего до весны сорок второго наступление Квантунской армии на северо-запад и определившего своей ближайшей стратегической целью завоевание господства на Тихом океане, вынужден был вертеться ужом, чтобы потянуть время. Но Берлину надоело слушать его «завтраки», и в очередной шифрованной радиограмме, направленной в Токио, разъяренный Риббентроп потребовал от своего посла Отта добиться от Тодзио указания точного срока выступления против СССР.

Расшифровка этих материалов легла на стол Черчиллю, и он незамедлительно поделился новостями с Рузвельтом. В Вашингтоне все больше склонялись к тому, что Япония не устоит под давлением Германии и все-таки решится развязать войну против СССР. Более того, там надеялись на это. В Белом доме полагали, что боевые действия в лесах Сибири затянутся надолго, а следовательно, угроза большой войны на Тихом океане в зоне интересов США отодвинется на неопределенный срок.

Но об этой закулисной игре ничего не было известно руководителю советской разведки Павлу Фитину и уж тем более Плаксу. Поэтому Плакс снова и снова пытаться убедить Сана. Вспомнив недавний разговор с Лейбой, он решил зайти с другой стороны, подобрать особый ключик.

Разлив по бокалам минеральную воду, он сказал:

– Выпьем, чтобы охладить градус!

– Да, что-то мы разгорячились, – согласился Сан.

Сделав несколько глотков, он деликатно заметил:

– Израиль, не обижайся, мне понятна заинтересованность твоих друзей, но… Но если и дальше так активно нагружать Гарри, то он начнет подумывать, что я выступаю адвокатом Сталина.

– При чем тут Сталин, когда война грозит Америке?

– Но она на руку Москве.

– Москве? – вспыхнул Плакс. – Остановить агрессора – наше общее дело.

– Ты предлагаешь, чтобы агрессором стала Америка?

– Но сегодня Германия и Япония понимают только один язык – язык силы! Вы повторяете одну и ту же роковую ошибку, совершенную в свое время Чемберленом и теперь Сталиным. Вы руководствуетесь здравым смыслом в отношениях с людьми, одержимыми безумными идеями! Для Гитлера и Хирохито не существует никаких принципов. Они не знают, что такое моральные нормы. Они одержимы властью. Властью над всем миром! И в достижении этой цели не остановятся ни перед чем. Даже собственный народ служит им лишь средством.

На замкнутом лице Сана трудно было что-либо прочесть, но Плакс не терял надежды достучаться до его сердца.

– Вспомни историю! – горячо продолжил он. – Какие только преступления не совершались ради власти, но самое страшное – людьми, добившимися власти. Нерон предал огню Рим ради того, чтобы вдохновиться на жалкий стишок. Чингисхан залил морем крови Среднюю Азию из-за того, что стены просвещенной Бухары закрывали ему горизонт. Сегодня половину Европы покрывают концентрационные лагеря, и если Гитлер растопчет Россию, то завтра придет черед Америки. Неужели этого мало?

– Я не спорю, Израиль, – сказал Сан. – Война с Японией, наверное, неизбежна. Но Япония не начнет ее сегодня, потому что без нефти она обречена. Пустые баки самолетов не наполнишь истеричными бреднями. Здесь нужны Бирма и Борнео с их нефтепромыслами.

– Ну почему вы не хотите видеть очевидного? – продолжал горячиться Плакс. – Они действуют как обычные бандиты! Нападают из-за угла и хапают все разом, плевать они хотели на ваши логические рассуждения!

– У нас нейтралитет. Мы не можем уподобиться им.

– Да, но вы носитесь с этим нейтралитетом, как старая девственница со своей честью! Вот увидишь, если Гитлер и Хирохито подомнут под себя Россию, то потом изнасилуют Америку, и кому тогда нужен будет ваш нейтралитет?

– Но не нам начинать войну…

– Для начала было бы неплохо просто поставить на место Номуру и Курусу. Для них это будет как холодный душ.

– Легко сказать, но есть же какая-то порядочность.

– Порядочность? – И здесь Израиль решил прибегнуть к последнему, может быть, не совсем честному средству, подсказанному Лейбой. Вот он, тот самый ключ! – Не хотел говорить, но в окружении Тодзио прямо заявляют, что с «этим больным расправятся за неделю, а в его инвалидной коляске весь остальной хлам вывезут на свалку».

– Что-о?! Ты имеешь в виду Рузвельта?! – задохнулся от возмущения Сан.

– Не я, а они.

– Мерзавцы! Негодяи! Да как они смеют?! – Сан вскочил и заметался вокруг стола.

Плакс не ожидал такой бурной реакции, но она подсказала ему, что он нажал на нужную педаль.

Вскоре после этого они с Саном разъехались по домам.

Разговор оказался трудным, и теперь оставалось только ждать.

Прошли сутки, Сан не давал о себе знать, в голову лезли разные мысли, но интуиция подсказывала: развязка не за горами.

Предчувствие войны витало в воздухе. Оно давило на Вашингтон свинцовым прессом. В Белом доме с каждым часом усиливалась тревога. Ее подогревала поступавшая по разным каналам информация о том, что в Берлине и Токио приступили к розыгрышу очередного акта военной драмы, в которой США отводилась далеко не последняя роль.

Рузвельт всего лишь оттягивал вступление в войну, чтобы как следует подготовить армию и флот. Но в Токио расценивали его позицию как проявление слабости и все больше наглели в своих притязаниях. Поэтому неожиданный отказ Хэлла принять чрезвычайного посла в США и его помощника прозвучал как гром среди ясного неба. Номура и Курусу занервничали, усиленно пытаясь через свои связи в Государственном департаменте и военном ведомстве узнать, что это могло означать. Но до них дошли лишь противоречивые слухи, в том числе и о том, что Гопкинс и Хэлл якобы готовят ноту протеста. 23 ноября Курусу направил паническую телеграмму министру иностранных Сигенори Того. Напряжение между двумя столицами нарастало с каждым часом. В Токио лихорадочно спешили, опасаясь, что их планы будут раскрыты.

Вечером 24 ноября Плакс собирался пораньше лечь спать. Неожиданно раздался требовательный звонок в дверь. Он машинально взглянул на часы, стрелки приближались к десяти. К его удивлению, на лестничной площадке стоял Сан. Обычно спокойный, тот явно находился не в своей тарелке. Аккуратная бородка растрепалась, галстук сбился в сторону, легкий, не по сезону плащ был распахнут. Плакс принял у него шляпу, помог раздеться и собрался на кухню, чтобы приготовить кофе.

– В следующий раз, время не ждет! – остановил его Сан.

– Что случилось? – встревожился Плакс. – У тебя все нормально?

– У меня да! Но речь не обо мне, по пустякам я бы не стал тебя тревожить. Это произошло!

– Война?! – воскликнул разведчик.

– Пока еще нет

– А что?

– Президент принял решение! Японии будет заявлена официальная нота. Я полностью отвечаю за свои слова. Два часа назад мне сказал об этом Гарри.

– Так чего же мы стоим, проходи! – спохватился Плакс и едва не силой повел Сана в комнату.

Тот подошел к столу, налил из графина воды и жадными глотками осушил стакан. Потом он непослушными пальцами развязал галстук.

– Вот же мерзавцы!

– Ты можешь говорить яснее? – терялся в догадках Плакс.

– К сожалению, оправдались худшие твои прогнозы! Эти негодяи все время водили нас за нос. Последние данные нашей разведки подтвердили информацию твоих источников в Токио. Теперь уже нет ни малейших сомнений в том, что эскадра вице-адмирала сосредоточена у Курильских островов и готова в любую минуту двинуться на юг. У границ с Бирмой происходит концентрация пехоты, подтягивается тяжелая военная техника…

– А что по этому поводу говорят Номура и Курусу?

– Подлецы! Их заверения ничего не стоят! Вчера, когда Хэлл припер к стенке этих лжецов, они так и не смогли дать вразумительного ответа. В конце концов у Хэлла лопнуло терпение, и он прервал переговоры.

– Но это уже было не раз, – напомнил Плакс.

– Сейчас все гораздо серьезнее.

– Почему?

– В Белом доме пришли к выводу, что в такой ситуации переговоры теряют всякий смысл. Как говорят в России, кот Васька слушает да ест!

– И что намерен делать Хэлл?

– Поставить зарвавшихся японцев на место. Как я сказал, в ближайшие дни, а возможно и часы, правительству Японии будет заявлена официальная нота протеста.

– А не окажется ли она очередной пустой декларацией, от которой японцы попросту отмахнутся, как от назойливой мухи?

– Я так не думаю. Нота будет выдержана в самых резких тонах. Я хорошо знаю Хэлла, на этот раз он не будет миндальничать.

– Хотелось бы в это верить.

– Скоро сам увидишь.

– Надеюсь. А что, собственно, в ней будет? – допытывался Плакс.

– Деталей я не знаю, но в общих чертах содержание сводится к тому, что Япония должна безоговорочно остановить продвижение своих военно-морских сил на юг, прекратить военные действия в Китае и в ближайшие месяцы вывести из него не только армию, но даже силы полиции.

– Это же ультиматум!

– По сути – да.

– Но японцы его ни за что не примут, значит, тогда война?

На лицо Сана набежала тень.

– Видимо, да! Рузвельт понимает ее неизбежность, как и то, что Америка не готова к ней. Но дальше так продолжаться не может. Эта нота – последний шанс для Хирохито и Тодзио. Израиль, – голос Сана дрогнул, – войны еще можно избежать, и Гарри очень надеется на твои связи в Токио. В запасе остается всего два дня, если твоим друзьям не удастся склонить разумных людей из окружения императора к миру, то за ошибки военных придется расплачиваться сотнями тысяч безвинных жизней.

– Не знаю, – нахмурился Плакс. – Слишком мало осталось времени, чтобы найти убедительные аргументы.

– Я все понимаю, Израиль, но это последний шанс, и его надо использовать, иначе война неизбежна. Лично я не хочу ее…

– Я попытаюсь.

– Желаю тебе удачи, а мне пора, – закончил разговор Сан.

– Может, останешься? – предпринял попытку задержать его Плакс.

– Нет-нет, только не сегодня, – помотал головой тот и, торопливо попрощавшись, покинул квартиру.

Проводив Сана, Плакс не мешкая прошел на кухню. В одном из настенных шкафов был оборудован тайник, где хранились средства тайнописи. Очистив стол от посуды, он принялся за составление срочной шифрограммы. Спустя полчаса все было готово. Плакс подержал листок над газовой горелкой, дождался, пока исчезнут следы специальных чернил, и написал сверху что-то незначительное. Конспиративная квартира, где жила молодая супружеская пара радистов, находилась в часе езды, и надо было соблюдать осторожность. Положив листок в карман рубашки, он отправился в город.

Спустя несколько часов донесение уже читал Фитин.

«Пилигрим – Центру

Согласно данным Сана, в ближайшие часы правительство США собирается заявить Японии ноту ультимативного характера. Со слов Друга, Рузвельт настроен решительно и намерен потребовать от кабинета Тодзио незамедлительного прекращения военной экспансии на юге.

Предложения по урегулированию кризисной ситуации в Юго-Восточной Азии и Китае, переданные ранее, в нынешней ситуации рассматриваются как абсолютно неприемлемые. Президент намерен в категоричной форме поставить вопрос о полном выводе военных и полицейских сил Японии с оккупированных территорий Китая, и только на таких условиях он согласен возобновить прерванные мирные переговоры.

В Госдепе США надеются, что этот решительный протест и совместные дипломатические усилия с Великобританией позволят остановить агрессора и удержать его от развязывания широкомасштабной войны».