Бронированная машина наркома внутренних дел СССР, слегка покачиваясь на неровностях брусчатки, свернула на улицу Куйбышева. Отсюда до Кремля было рукой поддать. Внезапно водитель резко затормозил, и Лаврентия Берию бросило вперед. Дорогу перегородили пожарные машины. Дежурные расчеты слаженно ликвидировали последствия недавней бомбежки. Одна из бомб пробила крышу пустующего дома и разорвалась на верхних этажах, но пожарным удалось сбить пламя, хотя клубы едкого дыма продолжали вырываться из разбитых окон черными косматыми языками.

«Хваленые сталинские соколы! Долетались, мать вашу так! Фашисты уже у Кремля бомбят! – с ожесточением подумал нарком. – Этого выскочку Рычагова, как и всех вчерашних капитанов с генеральскими лампасами на штанах, надо было ставить к стенке в тот же день, когда немецкий бомбардировщик средь бела дня сел на Ходынке».

Его передернуло от одного воспоминания об этом. 15 мая 1941 года он запросто мог попасть под горячую руку взбесившегося Хозяина. В тот день они обедали у Хозяина на Ближней даче – Ворошилов, Молотов, Буденный, ну и он, Берия. После жаркого спора о том, кто сильнее: команда «Динамо» или команда ЦДКА, вся компания прямо из-за стола отправились на футбольный матч.

Стадион в Петровском парке гудел как улей в предвкушении поединка непримиримых соперников. Динамовцы, его любимцы, сразу захватили инициативу, на армейцев обрушился шквал атак. Острые моменты у ворот возникали один за другим, хотя ни один гол пока еще забит не был. Маршалы кипели от негодования.

Хозяин хитровато улыбнулся в усы и с иронией произнес:

– Что-то не узнаю я кавалеристов… Чекисты Лаврентия и в хвост и гриву их лупят.

Ворошилов побагровел от досады. Пробормотав что-то невнятное, он досадливо махнул рукой. В глубине ложи возникло легкое замешательство. Моложавый полковник отделился от свиты, опустив глаза, прошел мимо ехидно улыбающейся охраны – еще бы, на глазах самого товарища Сталина чекисты раскатывают армейцев по всем статьям! – и услужливо наклонился к плечу маршала. Тот, раздраженно тыча в сторону футбольного поля, что-то сказал, – что именно, Берия не слышал. Полковник, поеживаясь под насмешливыми взглядами, выскочил из ложи и резвым аллюром помчался к тренерской скамейке. Там явно занервничали – еще бы, маршальская блажь ничего, кроме паники, внушить не могла. Игроки-армейцы совсем растерялись, теперь они просто отбивали мячи. Первый тайм приближался к концу. Динамовцы плотно прижали соперников к воротам. Трибуны замерли в ожидании гола, и поэтому мало кто обратил внимание на бегущего взъерошенного комбрига. Тому с трудом удалось пробиться сквозь толпу к правительственной ложе, но дальше на его пути встала охрана.

– У меня срочное донесение для товарища Ворошилова! – как заведенный твердил комбриг.

Начальник охраны Николай Власик, видя это, недовольно встал и спустился вниз. Комбриг наклонился к его уху и что-то зашептал. Власик побледнел и жестом приказал комбригу идти за собой. Тот на негнущихся ногах приблизился к Климу и, запинаясь, принялся что-то докладывать. Лицо маршала пошло бурыми пятнами, на белоснежной гимнастерке проступили серые потные круги.

Власик Николай Сидорович

Из личного дела Н. Власика

Власик, Николай Сидорович (1896, д. Бобыничи Слонимского уезда Гродненской губернии – 1967, Москва). Родился в семье крестьянина-бедняка, по национальности белорус. В 1910 г. окончил церковно-приходскую школу в Бобыничах. В 1912–1913 гг. работал поденщиком у помещика, затем землекопом на Самаро-Златоустовской железной дороге в Уфимской губернии; в 1914–1915 гг. чернорабочий на бумажных фабриках Кофмана и Фурмана в Екатеринославе, на острове Нижний и в Днепропетровске. В годы Первой мировой войны младший унтер-офицер 167-го пехотного Острожского полка (с марта 1915 г. по март 1917 г.); командир взвода 251-го запасного пехотного полка (с марта по ноябрь1917 г.). В ноябре 1917 – феврале 1918 г. милиционер Петровского комиссариата милиции, г. Москва.

Служба в РККА: с февраля 1918 г. по сентябрь 1919 г. помощник командира роты 33-го рабочего Рогожско-Симоновского пехотного полка. С ноября 1918 г. член РКП (б) . Сидорович

Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД – МГБ: сотрудник органов с сентября 1919 г.; с 1 ноября 1926 г. по 1 мая1929 г. сотрудник Особого отдела, уполномоченный и старший уполномоченный активного отделения Оперативно отдела ОГПУ СССР; с 1 мая 1929 г. по 1 января1930 г. старший уполномоченный 2-го отделения Оперативного отдела ОГПУ СССР;с 1 января 1930 г. по 1 июля 1931 г. помощник начальника 5-го отделения Оперативного отдела ОГПУ СССР; с 1 июля 1931 г. по (февраль?) 1933 г. помощник начальника4-го отделения Оперативного отдела ОГПУ СССР; (февраль?) – 1 ноября 1933 г. помощник начальника 1-го отделения Оперативного отдела ОГПУ СССР; с 1 ноября1933 г. по 10 июля 1934 г. помощник начальника 4-го отделения Оперативного отдела ОГПУ СССР; с 10 июля 1934 г. по 19 ноября 1938 г. помощник начальника 4-го отделения Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР, начальник отделения 1-го отдела ГУГБ НКВД СССР; с 19 ноября 1938 г. по 26 февраля 1941 г. начальник 1-го отдела ГУГБ НКВД; с 26 февраля по 31 июля 1941 г. начальник 1-го отдела (охраны) НКГБ СССР; с 31 июля 1941 г. по 19 ноября 1942 г. начальник 1-го отдела НКВД СССР; с 19 ноября1942 г. по 12 мая 1943 г. 1-й заместитель начальника 1-го отдела НКВД; с 12 мая по9 августа 1943 г. начальник VI Управления НКГБ СССР; с 9 августа 1943 г. по 15 апреля1946 г. 1-й заместитель начальника VI Управления НКГБ – МГБ СССР; с 15 апреля по25 декабря 1946 г. начальник Управления охраны № 2 МГБ СССР; с 25 декабря1946 г. по 29 апреля 1952 г. начальник Главного управления охраны МГБ СССР; с 20 мая по 15 декабря 1952 г. заместитель начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря МВД.

Присвоение воинских званий: 11 декабря 1935 г. – майор ГБ; 26 апреля1938 г. – старший майор ГБ; 28 декабря 1938 г. – комиссар ГБ 3-го ранга; 12 июля1945 г. – генерал-лейтенант.

Награды: знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (20 декабря 1932 г.); знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» (16 декабря 1935 г.); орден Красной Звезды(14 мая 1936 г.); орден Красного Знамени (28 августа 1937 г.); медаль «20 лет РККА» (22 февраля 1938 г.); орден Ленина (26 апреля 1940 г.); орден Красного Знамени (20 сентября1943 г.); орден Красного Знамени (3 ноября 1944 г.); орден Ленина (21 февраля 1945 г.); орден Кутузова 1-й степени (24 февраля 1945 г.); орден Ленина (16 сентября 1945 г.).

Арестован 15 декабря 1952 г.; до января 1955 г. находился под следствием; 17 января 1955 г. осужден ВКВС СССР по ст. 193—17 «б» УК РСФСР на 10 лет ссылки, лишен наград генеральского и звания; ссылку отбывал в Красноярске, по амнистии срок ссылки был сокращен наполовину. В 1956 г. помилован постановлением Президиума ВС СССР, освобожден от отбытия наказания со снятием судимости; воинское звание не восстановлено.

– Товарищ комбриг, расскажите всем нам, что это у вас за секреты с товарищем Ворошиловым? – недовольно проворчал Сталин.

Собравшись с духом, тот доложил:

– Т-товарищ Сталин, час назад на Ходынском поле приземлился двухмоторный германский самолет. В составе экипажа два человека, капитан люфтваффе…

– Что-о? – Недобрый прищур Хозяина заставил съежиться всю его свиту, затем присутствующие повскакивали с мест.

Комбриг лепетал что-то о плохих погодных условиях, о сбоях в системе ПВО, но его никто не слушал. То, что случилось, было чудовищно, это понимали все. Противовоздушная оборона страны не просто дала сбой, она не действовала! 22 июня 1941 года эта горькая истина подтвердилась. В первые три дня войны почти вся военная авиация СССР сгорела на земле. Большинство «сталинских соколов» так и не поднялось в воздух, а осенью асы Германа Геринга уже бомбили Москву.

… Берия угрюмо насупился и распорядился ехать в объезд по набережной. По пути он в который уже раз обдумал предстоящий доклад Хозяину. Его цепкий, изощренный ум искал в нем слабые места. И чем ближе было к Кремлю, тем больше возникало сомнений. Теперь уже донесение Зорге не казалось столь убедительными, а показания разоблаченного японского резидента – пустой дезинформацией, «липой».

Опять этот Зорге! В душе наркома поднялась волна раздражения.

Положа руку на сердце, и Зорге, и остальные коминтерновцы, мнившие себя истинными марксистами, давно уже вызывали у него глухую неприязнь. В последнее время от них одни неприятности. Взять хотя бы то памятное заседание Политбюро, на котором его наркомат был обвинен в политической близорукости, а Коминтерн объявлен рассадником ревизионизма и оппортунизма… А за неделю до войны Сталин швырнул ему в лицо спецсообщение Зорге, в котором тот предупреждал о скором нападении фашистской Германии на СССР. Хозяин был в ярости, он ничего не хотел слышать. Информацию старого коминтерновского разведчика он назвал провокацией, фальшивкой. Правда, в тот день досталось не только ему, Берии, но и попавшему под горячую руку начальнику разведуправления Филиппу Голикову…

Неблагодарные твари! НКВД не жалело денег, теряло лучших своих сотрудников, чтобы спасти от фашистских агентов всех этих непримиримых борцов с империализмом. Здесь, в Москве, в самом центре, они получали лучшие квартиры, в то время как начальники боевых отделов ютились в бараках и коммуналках. Коминтерновцам выделяли спецпайки и назначали денежное довольствие, о котором не могли и мечтать даже сотрудники центрального аппарата, а им все было мало! Погрязли в склоках за «хлебные места», такие, чтобы непременно рядом с вождями, засыпали жалобами ЦК и в довершение всего, набравшись наглости, стали поучать, как надо строить социализм.

Отыскались на нашу голову советчики! У себя революции просрали, а туда же! Иуды! При одной мысли о перебежчиках: Кестлере, Райссе, Кривицком и Люшкове Берия задохнулся от негодования. Суки! Смылись за границу и поливают грязью страну, клевещут на органы. Спецгруппы НКВД с ног сбились, выполняя приказ Хозяина раз и навсегда раздавить ядовитых гадов.

Не лучше и те, что остались. В президиумах славят Хозяина, а на кухнях перемалывают ему кости. Идиоты! Забыли, что ли, что нас и стены имеют уши. Договорились, голубчики! Самые языкатые уже сидят на нарах. Пусть теперь каются, что планировали покушение на самого товарища Сталина!

Самые хитрые устроились под крышей Коминтерна, служат и вашим и нашим, но органы не проведешь, всех вас на чистую воду выведем!

Зорге… Мысли Берии снова возвратились к разведчику. Мерзавец, засел в Японии и нос не кажет, ходит в дружках с фашистским послом Оттом, спит с его бабой, а нам пудрит мозги, что использует их как «крышу». Ладно, хрен с ней, с бабой. Под юбкой, кроме триппера, ничего не поймаешь, другое дело – пописывать статейки в эту паршивую газетенку «Франкфуртер цайтунг» и слать донесения Шелленбергу. Тронь его, так скажет, что это Артузов разрешил ему подставиться на вербовку. Правильно его в тридцать седьмом прижучили. Нет, брат, шутишь, этим врагом народа, как бабой, не прикроешься. От пули тебя спасает пока только то, что сведения из Японии нам позарез нужны. А тут уж мы их рассортируем, разложим по полочкам.

На подъезде к Кремлю снова завыли сирены воздушной тревоги. Фашисты возобновили налет. Машина проскользнула в темный проем Боровицких ворот, проехала еще немного и остановилась у подъезда. Берия прижал к груди папку и почти бегом поднялся по ступенькам. В коридорах было безлюдно, только охрана стояла на своих постах. На повороте он столкнулся с Власиком, который предложил спуститься в убежище.

Дверцы лифта за их спинами тихо захлопнулись. Кабина бесшумно скользнула вниз и через двадцать семь метров остановилась. Они вышли, и в нос шибануло свежим запахом краски – строительство кабинета-бункера закончилось несколько дней назад. Этот бункер предназначался для Хозяина. Здесь все до мелочей напоминало интерьер его любимой Ближней дачи в Кунцеве.

В приемной их встретил Поскребышев, человек совершенно незаменимый для Сталина. Особым сектором ЦК (Секретариатом) он заведовал с 1928 г. Работу этого сектора не могло контролировать даже всесильное НКВД. Правда, самого Поскребышева пощипали. В 1939 году за связи с троцкистами посадили его вторую жену Металликову Брониславу Соломоновну. Александр Николаевич хлопотал за нее, но добиться освобождения не удалось. Сталин как бритвой отрезал:

– Я в дела НКВД не вмешиваюсь. Органы без вины никого не сажают.

И все же, несмотря на чудовищный удар (на руках у него остались две дочери-малолетки; одна из них, Наташа, родилась за год до ареста матери), Поскребышев надежно оберегал тайны Вождя. Как никто другой, он умел угадывать тайные мысли и желания Сталина, а доведенная до совершенства работа аппарата ни разу не дала сбоев. Вне контроля не оставался никто – ни народный комиссар, ни начальник задрипанного участка в глухой сибирской тайге, все указания Вождя выполнялись беспрекословно и точно в срок.

В редкие минуты благодушия Хозяин называл своего секретаря «наш самый главный». В этой шутке была доля истины, и поэтому Берия, поздоровавшись, попытался разговорить секретаря, чтобы узнать о настроении Вождя. Но тот скупо кивнул в ответ круглой, как бильярдный шар, головой и коротко сказал:

– Подождите. У него сейчас Жуков. – После ареста жены Поскребышев старался избегать разговоров с наркомом.

В дверях приемной появился запыхавшийся офицер и сообщил, что бомба угодила в здание Арсенала на территории Кремля, расположенное между Никольской и Троицкой башнями. Власик чертыхнулся и вместе с офицером кинулся к лифту.

Дух у наркома окончательно упал. Он суетливо кружил по приемной, бросая время от времени взгляды на закрытую дверь кабинета. Жуков… Опять этот Жуков… Берия с трудом подавлял нарастающую волну раздражения. Впервые они схлестнулись, когда органы разоблачили изменников среди командования Белорусского военного округа. Жуков, тогда заместитель командующего, осмелился встать на защиту предателей из 3-го и 6-го кавалерийских корпусов. Вот мерзавец! Прикрывая своих подельников, пытался обвинить органы в подрыве боеготовности войск, в шельмовании командных кадров… Берия не мог ему этого простить. В тридцать восьмом уже был выписан ордер на арест «младшего унтера», но Хозяин, узнав об этом, отправил Жукова в Монголию.

А в Монголии случился Халхин-Гол, где комкор Жуков сумел проявить свои выдающиеся способности. После этого карьера молодого генерала стремительно пошла вверх. В июне 1940 г. Сталин назначил его командующим войсками Киевского особого военного округа. Затем сделал начальником Генштаба и заместителем наркома обороны СССР. С первых же дней войны Жуков был нужен ему как воздух. Только он один знал, как остановить фашистов, не на Клима же с Семеном надеяться…

Наконец доклад Жукова подошел к концу. Дверь кабинета распахнулась, и генерал твердым шагом вышел в приемную. На его жестком, волевом лице читались следы усталости. Сухо пожав руку Берии, он попрощался с Поскребышевым, надел фуражку и направился к лифту.

Берия вопросительно взглянул на секретаря, но тот что-то писал, не поднимая головы. Образовавшаяся пауза еще больше взвинтила наркома. Он зашагал по приемной еще быстрее. В это время ожил телефон, и Берия услышал с характерным акцентом голос:

– Пусть заходит!

В кабинете горела зеленая настольная лампа. Сталин нервно попыхивал трубкой, склонившись над картой обороны столицы, исчерканной красными и синими линиями. Берия поежился. Он не видел Хозяина три или четыре дня, но за это короткое время в его облике произошли разительные перемены. Сталин постарел, осунулся и, кажется, даже стал меньше ростом. Рысьи глаза потухли. На нескладной фигуре болтался просторный китель, левая рука двигалась с трудом. Таким он видел Кобу в первые дни войны, когда фашисты играючи смяли оборону Красной армии и вышли к Минску.

– Здравствуй, Лаврентий. Ну, что там у тебя? – вяло спросил Сталин.

Берия растерялся. Он почувствовал, что его доклад не так уж хорош. Как воспримет его Хозяин? Если усомнится в выводах, попасть горячую руку – мало не покажется. Поэтому он решил не спешить и ограничился дежурной фразой:

– Поступила серьезная разведывательная информация, товарищ Сталин… – Выдержав паузу, он сделал акцент на следующей фразе: – Речь идет о дальневосточном направлении.

Сталин никак не прореагировал. Мыслями он все еще находился там, на подступах к Москве, где шли ожесточенные бои с фашистами.

– Но все же, мне кажется, некоторые нюансы нуждаются в дополнительной проверке… – продолжил доклад Берия.

Сталин и на этот раз промолчал. Трубка погасла, но он не заметил этого.

Хищные стрелы вермахта нацелились на Истру, а от Истры до столицы было рукой подать, всего каких-то пятьдесят восемь километров. Сплошной линии обороны на этом направлении уже не существовало, 32-я и 316-я стрелковые дивизии рассредоточились у шоссе и ценой огромных потерь пытались остановить наступление моторизованных частей противника.

И. В. Сталин. 1940-е гг.

Сталин взял карандаш, провел в районе Истры жирную красную черту, поднял трубку телефона и распорядился:

– Александр Николаевич, срочно свяжитесь с Жуковым и Тимошенко! Дивизии Панфилова и Полосухина надо укрепить резервами, и в первую очередь – противотанковыми средствами. Пусть доложат свои предложения. Срок выполнения – не более двух часов.

Затем он кивнул Берии:

– Показывай, Лаврентий.

Нарком положил раскрытую папку на стол и застыл в напряженном ожидании. Сталин неторопливо выбил о край пепельницы трубку, достал из пачки папиросу, переломил ее и высыпал табак в трубку. Тягостную тишину нарушил сухой треск спички, загоревшийся огонек осветил россыпь глубоких оспин на щеках и старческие складки на шее.

Читал он внимательно. Многолетний опыт работы в подполье, изнурительная борьба сначала с царской охранкой, а потом и с бывшими соратниками, которые поднаторели в политических интригах, – все это приучило его сверхосторожно относиться к самой, казалось бы, достоверной информации. Он понимал, что враг – любой враг – приложит все усилия, чтобы ввести противника в заблуждение, а значит, привести к сокрушительному поражению. В тайной войне выигрывает тот, кто играет по своим правилам, кто навязывает противнику свою волю, и в этом он не раз убеждался.

Дочитав разведсводку до конца, Сталин не спешил с оценками. Положив трубку на пепельницу, он встал и, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. Берия хорошо знал эту его привычку и пытался по выражению лица определить, чего ему следует ожидать. Но лицо Сталина оставалось беспристрастным.

«Данные Лаврентия выходят за рамки сообщений, поступивших из военной разведки Голикова и НКВД, – думал Вождь. – Но что же является истинным?» В памяти всплыло сообщение Зорге от 19 мая: «Девять армий, которые включают 150 дивизий, будут сконцентрированы для операции против СССР», а спустя три с половиной недели была названа и точная дата – 22 июня… А ведь ему, Сталину, удалось сделать невозможное – заключить с Германией пакт о ненападении. Хорошо, пусть на время, но тогда ему казалось, что он переиграл Гитлера, получил передышку, необходимую для подготовки к неизбежной схватке. А вышло так, что Гитлер обвел его вокруг пальца. В первые недели войны «несокрушимая и легендарная» была отброшена на восток на сотни километров, а он, Сталин, оказался в круглых дураках.

Новое сообщение Зорге болезненно напомнило Вождю о самых унизительных часах в его жизни. 22 июня 1941 года он был раздавлен. И свидетелями его слабости стали они – Лаврентий, Вячеслав, Клим, Семен Тимошенко…

В те короткие дни накануне войны все складывалось против. Гитлер постоянно угрожал, Рузвельт хранил молчание, Черчилль строил интриги, подливая масла в огонь. Чего стоили его предупреждения о том, что он располагает надежными данными о подготовке агрессии Германии против Советского Союза! Сталин никогда не любил этого бульдога, которого раскусил, кстати, еще Ильич, назвав «величайшим ненавистником Советской России». Предупреждал об опасности! А сам спал и видел, как бы столкнуть лбами двух медведей – русского и немецкого.

В запутанном клубке сведений свежая шифровка Зорге скорее походит на тонкую, хорошо продуманную дезинформацию немецкой разведки, специально запущенную через японцев. А если нет? Сталин искоса взглянул на Берию и вспомнил, как тот однажды в запале обозвал Зорге «просто засранцем, который шляется по борделям». Но последние события жестоко доказали, что «засранец» оказался во всем прав!

– Выходит, он еще жив? – прервал молчание Вождь.

Берия сразу догадался, о ком идет речь, и с трудом выдавил:

– Товарищ Сталин, с началом войны вывод нашей агентуры из Японии оказался крайне затрудненным. Я знаю, что он арестован японской полицией.

Хозяин никак не отреагировал. Берия напрягся, ощутив состояние дежавю. Полгода назад его вместе с Голиковым вызвали в Кремль для доклада о положении на западной границе. Тогда они ознакомили Сталина с донесениями разных агентов о подготовке нападения на СССР. Сталин обозвал их паникерами, а агентов – международными провокаторами. К счастью, дальше угроз дело не пошло, но все же пришлось подстраховаться. Он, Берия, дал команду отозвать из-за границы тех, кто прислал эти сообщения, в том числе и Зорге, и на всякий случай отправить их в лагерь – пусть посидят, пока Хозяин примет окончательное решение. Выполнить этот приказ помешала война. Его резолюция на разведсводке от 21 июня: «Секретных сотрудников за систематическую дезинформацию стереть в лагерную пыль, как пособников международных провокаторов, желающих поссорить нас с Германией» – так и осталась грозным росчерком пера.

«Что имел в виду Коба, спросив о Зорге? Чем это может грозить лично мне, когда немцы стоят в десятке километров от Москвы? Зачем я вообще высунулся с этим докладом?» – клял себя в душе Берия.

Сталин продолжал мерить шагами кабинет. Скрип его сапог казался Берии невыносимо громким. Но вот скрип стал стихать, судя по всему, решение было принято. Сталин подошел к столу, взял в руки сводку, еще раз перечитал ее, затем поднял голову и сказал:

– Положение под Москвой очень тяжелое, Лаврентий. Немцы прорвали фронт на Можайском и Волоколамском направлениях, не исключено, что они займут Истру. Мы бросили против них последние резервы. Сейчас туда выехал Жуков. Войска находятся на пределе, но Москву мы не отдадим! – Сталин говорил уверенно, и, как всегда в минуты высшего напряжения душевных сил, в его голосе явственно звучал кавказский акцент. – Похоже, немцы выдыхаются. Надо продержаться еще неделю-другую, чтобы подтянуть две свежие армии… – Последовала непродолжительная пауза. – Например, мы можем снять с восточных границ сибирские дивизии, как ты думаешь Лаврентий?

Берия перевел дыхание и сделал для себя вывод: «Похоже, информация Зорге сработала… Но Коба в очередной раз прощупывает меня. Проклятый горец! Сколько можно выворачиваться наизнанку, чтобы угодить тебе?!» Минутное облегчение снова сменилось раздражением.

– Чего молчишь, Лаврентий? Ударят японцы нам в спину или нет? – спросил Сталин.

Подавив в себе злость, Берия поправил пенсне и, стараясь придать голосу твердость, сказал:

– Донесению Рамзая можно доверять! То же самое следует и из других источников. По данным харбинской резидентуры, в частности, командование Квантунской армии отправило в Японию из Маньчжурии три группы летчиков. Это было бы неразумным шагом, готовься нападение…

Сталин уже с интересом слушал доклад. Нарком напряг память, чтобы восстановить содержание свежих спецдонесений и подкрепить свою позицию новыми фактами.

– По данным нашего управления, японская военная миссия в Харбине, 3-е отделение Управления политической службы жандармерии, 2-й отдел штаба Квантунской армии, а также белоэмигрантская организация «Российский фашистский союз» со второй половины октября значительно снизили разведывательную активность в приграничной полосе. Приостановлена заброска агентов-маршрутников в глубокий тыл частей 1-й и 2-й Отдельных краснознаменных армий. За прошлую неделю ими не совершено ни одного диверсионного или террористического акта. Это подтверждает, что японцы меняют направление основного удара. Вполне возможно, их целью являются западные и южные районы Китая, – сделал он окончательный вывод.

В усах Сталина промелькнула тень улыбки, однако следующий вопрос был задан не без сарказма:

– Так кому все-таки верить, Лаврентий, тебе или Абакумову? Он докладывает, что японцы вот-вот ударят нам в спину!

Берия болезненно поморщился:

– Если вы имеете в виду показания разоблаченного резидента Каймадо, то…

– Абакумов ссылается и на другие источники.

– Я эти источники знаю, товарищ Сталин, они дальше своего носа не видят!

– Наверное, завидуешь, Лаврентий? – усмехнулся Сталин.

Ну вот, опять… В душе Берия уже сто раз пожалел, что в свое время не дал хода жалобе Гречухина, обвинявшего ретивого инспектора Абакумова «в шельмовании преданных партии работников». Непонятно зачем, он пустил Абакумова в рост и даже взял его себе в заместители – как сейчас оказалось, пригрел змею на груди.

Не скрывая своей неприязни к подчиненному, Берия прямо заявил:

– Чему завидовать? Гляжу, широко шагает, как бы штаны не порвал!

Сталин оставил его выпад без внимания и вернулся к прежней теме:

– А может, хитрят японцы?

– Скорее ждут, что получится у Гитлера под Москвой.

– Долго ждать придется. Блицкриг провалился, и не за горами тот день, когда мы погоним их в шею. Так как тебе мысль про свежие сибирские дивизии?

– Смелое и важное решение, товарищ Сталин, – воспрял нарком: все-таки его доклад принят. – НКВД сделает все, чтобы обеспечить тайную переброску войск под Москву.

– Это хорошо, но недостаточно, – кивнул Сталин. – Рано или поздно японцы узнают, что их провели, и тогда Квантунская армия ударит нам в спину. Нет, Лаврентий, ждать до весны, как утверждает твой Зорге, японцы не станут.

– Но к тому времени сибирские дивизии уже решат судьбу битвы за Москву!

– К сожалению, над временем мы не властны, – философски произнес Вождь и после очередной паузы продолжил: – А вот над людьми – да! Поэтому незачем ждать весны. Раз хотят японцы воевать, то пусть воюют. Им надо только помочь.

– Помочь?! – Берия едва успел подхватить пенсне, свалившееся с его вспотевшего носа.

Сталин рассмеялся:

– Да, Лаврентий, шуток ты никогда не понимал…

– Но я… Я и в самом деле не понял.

От благодушия Хозяина не осталось и следа. На стол обрушился тяжелый кулак.

– Империалистические торгаши! Ростовщики! Мы тут перемалываем фашистские дивизии, а они откупаются дерьмовыми самолетами и еще дерут проценты! Сволочи! Грядущую победу хотят купить кровью русских!

Берия перевел дух. До него дошло, что речь идет о союзниках.

– Черчилль начнет воевать, когда наши танки выйдут к Ла-Маншу, – кивнув, сказал он.

– Нет, Лаврентий! Мы их заставим сражаться уже сегодня! Американцы с японцами балансируют на грани открытой войны, остается только подтолкнуть.

– Японцев! – с ходу ухватил мысль нарком.

– Правильно, Лаврентий! Но решать эту задачу требуется архиосторожно. Надеюсь, тебе не надо объяснять деликатность положения?

– Я все понимаю, Иосиф Виссарионович.

– Сегодня американцы хоть и хреновые, но союзники.

– Союзники до тех пор, пока Гитлер не подох! – криво усмехнулся Берия.

– Ничего, придется потерпеть до его похорон. Вот что, Лаврентий, за операцию будешь отвечать головой. Подбери самых надежных! О конечной цели никто не должен знать! Работу начнешь одновременно через американцев и японцев! К декабрю все должно быть завершено. Ты меня понял, Лаврентий?

Берия замялся:

– К декабрю? В Японии выполнить эту задачу до конца года проблематично. Там нет агентов такого уровня, чтобы повлиять на принятие политических и военных решений. В Америке возможности… – Посмотрев на Хозяина, он осекся.

– Стареешь, Лаврентий! Теряешь былую хватку…

Это было сказано таким тоном, что у Берии душа ушла в пятки, и он поспешил заверить:

– Товарищ Сталин, брошу все силы, но задачу выполню в срок!

– Не суетись, сам знаешь, поспешность нужна только при ловле блох. А здесь, Лаврентий, требуется другой подход. На Рузвельта надо найти выход через людей, которым он доверяет, и главное, чтобы он крючок без сомнений заглотил.

– Найдем, товарищ Сталин! Но о сроках… Думаю, к весне задачу выполним.

– К весне будет поздно. Гитлера можно понять. Ему сейчас как воздух нужна крупная победа, чтобы поднять дух своей армии. И… подтолкнуть союзников к активным действиям. Поэтому надо торопиться. Ты же чекист, а чекист не может плохо работать, у него только два пути – на выдвижение или в тюрьму.

Берия вздрогнул, а Вождь с сарказмом продолжил:

– Говорят, у тебя в лагерях с местами плоховато стало, но одно, наверное, найдется?

– Товарищ Сталин, для чекиста не существует невыполнимых задач! – боднув головой воздух, выпалил нарком. При этом его голос едва не сбился на фальцет. – Если потребуется, я готов отдать за вас жизнь!

– Вот как? – засмеялся Сталин. – Вчера здесь то же самое говорил Устинов, нарком вооружения. Он отдаст, ты отдашь – так что же мне, одному работать? Умереть ты, Лаврентий, всегда успеешь. Подумай лучше, как выполнить задачу. Коминтерн задействуй. Там полно евреев, хватает их и в окружении Рузвельта. Задача твоих агентов – добыть информацию у японцев, обработать ее и запустить по надежному каналу.

– Слушаюсь, товарищ Сталин! – с чувством сказал нарком и, помявшись, спросил: – А решение Политбюро по данному вопросу будет?

От удивления брови у Хозяина поползли вверх.

– А зачем? – с усмешкой спросил он. – Партия тебе и так доверяет. Желаю успеха!

Берия суетливо сложил документы в папку и направился к выходу. Вслед ему полетела фраза:

– Доверяет, Лаврентий, но и спросит по всей строгости!

Всю дорогу до наркомата он думал о последних словах Сталина.

«Партия тебе доверяет! Какая, к е… матери, партия! Сказка для дураков! Вон Ягода и Ежов уже поплатились за это доверие шкурами! Что, теперь моя очередь? Дьявол сухорукий! Опять всех перехитрил! – Перспектива разделить участь предшественников его не вдохновляла. – Упаси бог попасть в лапы Абакумова! – поежился он, вспомнив военного контрразведчика. – Покаешься даже в том, чего и близко не было! Не оправдаю доверия – эта трусливая свора из Политбюро повесит на меня всех собак. Сволочи! Это еще разобраться, у кого руки по локоть в крови. Под расстрельными списками стоит не только моя подпись. Холуи сраные! На дворе сорок первый год. Гитлер в двух шагах от Кремля, на Востоке самураи к прыжку изготовились, и кто вам тогда жопу прикроет? Рокоссовский? Мерецков? Да эти молокососы у меня в кабинете соплями гремели, моля о пощаде! В мае похерили оперативный план этого выскочки Жукова, а к октябрю просрали пол-России… Да пошли вы все!»

Когда злость немного улеглась, Берия стал размышлять о том, как выполнить поставленную Сталиным сверхзадачу и при этом не поплатиться головой. Из того, что приходило на ум, наиболее приемлемым показался вариант «свой-чужой». Он не раз обкатывалась им еще во времена работы в Закавказской ЧК и зарекомендовал себя отменно.

Да, это безопаснее всего, укреплялся он в своих рассуждениях. Если добьемся успеха, буду почивать на лаврах, если нет – провал можно будет свалить на другого, и все закончится очередным разоблачением: в органы пробрался крупный японский агент. Но на кого можно сделать ставку? Рядовому оперу или даже начальнику среднего звена такое дело не поручишь, не тот уровень. Тут нужен минимум кто-то из замов. Кобулов? А может, Гоглидзе? Возглавляет целое управление и под боком у японцев. Оба преданы мне, как псы. Нет… Не годятся, слишком много знают!

А если Фитин? – внезапно всплыла фамилия. Почему бы и нет? Молод, в интригах не искушен, управлением руководит всего полгода. С высшим образованием – не то что костоломы Кольки Ежова: пять классов да коридор, годятся только, чтобы пятки дубьем чесать. А Фитин и головастый, и язык за зубами держать умеет, за все время ни разу не попал под прослушку. Пожалуй, слишком умен и может раньше времени догадаться, ну, тогда сам себе подпишет приговор… Берия сделал свой выбор.

К себе он возвратился в твердой уверенности поручить это архиважное и архитонкое дело именно Фитину. Несмотря на поздний час, работа в наркомате кипела вовсю. Войдя в приемную, Берия распорядился:

– Дело Фитина на стол, а самого на связь! – И на ходу бросил начальнику личной охраны полковнику Саркисову: – Ужин в комнату отдыха. Шашлык из молодого барашка, мое вино, фрукты. Побольше гранатов и винограда!

Швырнув китель на стул, он долго плескался в туалетной комнате, смывая вместе с потом остатки страха. В это время в кабинете зазвонил телефон. В дверях появилась физиономия Саркисова.

– Ужин готов, Лаврентий Павлович! Звонит Фитин, вас соединить? – спросил он.

Нарком кивнул, бросил полотенце на спинку стула, подошел к телефону и дружески поздоровался:

– Здравствуй, Павел Михайлович!

Из трубки донеслось учащенное дыхание. Молодой начальник управления смутился, подобное обращение было ему непривычно, и он ответил строго по уставу:

– Здравия желаю, товарищ народный комиссар внутренних дел!

– Павел Михайлович, подготовь доклад по нашим оперативным возможностям в США, имеющим выход на самый верх. Я имею в виду ближайшее окружение президента Рузвельта.

– В… письменной или устной форме? – перехватило дыхание у Фитина.

– В устной. Полутора часов, надеюсь, тебе хватит?

– Так точно!

– Хорошо, заходи без звонка.

Берия положил трубку и подошел к накрытому столу. В хрустальной вазе лежали разрезанные гранаты и виноград. В пузатом графине искрилось красное вино. Рядом на фарфоровом блюде лоснились аппетитные куски мяса. Сочная зелень: кинза и петрушка напоминали о лете и теплом море. Саркисов до краев наполнил бокал. Смакуя каждый глоток, Берия выпил до дна. Нервные спазмы ослабли, колкая сухость в горле исчезла, по телу стала разливаться приятная истома. Саркисов, стараясь не скрипеть сапогами, вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Какое-то время в кабинете царила тишина. По лицу Берии блуждала блаженная улыбка. О чувстве голода напомнило громкое урчание в животе. Берия открыл глаза, пробежался по блюдам и нацелился на мясо. Крепкие, острые зубы впивались в истекающую соком мякоть, по подбородку потек жир. Пучки зелени приятно щекотали губы.

Насытившись, нарком, обтерев пальцы крахмальной салфеткой, надавил на кнопку звонка. Не успела стихнуть трель, как в дверях возник дежурный и проворно принялся за уборку.

Берия поднялся и, разминая затекшие ноги, прошелся по кабинету. Ему надо было подготовиться к предстоящему разговору с Фитиным. Непривычно тонкое личное дело сотрудника лежало на столе.

«Быстро же ты вырос!» – подивился нарком и принялся листать страницы.

С фотографии на него смотрело слегка скуластое открытое лицо. Нос картошкой, русые волосы.

Типичный русак. Всего тридцать четыре, совсем еще зеленый. Но это и к лучшему! Значит, не искушен в интригах, заключил Берия.

Послужной список Фитина занимал всего несколько строчек. В августе тридцать восьмого окончил Центральную школу НКВД. Проработав в Главном управлении Государственной безопасности всего три месяца, был назначен заместителем начальника 5-го отдела, а спустя полгода стал начальником. Перед самой войной возглавил одно из основных управлений наркомата – первое.

«А все Ежов, сволочь, – продолжал размышлять Берия. – Наплодил в наркомате врагов, еле к войне успели разгрести эту кучу говна. Понятно, что кадровики засуетились – народу-то нет никого. Ну и ладно, опыта у парня маловато, зато голова светлая. С его приходом управление заработало результативно. Характера и гибкости тоже не занимать».

Из приемной раздался звонок:

– Товарищ нарком, по вашему распоряжению товарищ Фитин.

– Пусть заходит! – коротко сказал Берия.

В тамбуре хлопнула дверь, и на пороге возник Фитин. При слабом электрическом освещении он выглядел моложе своих лет. Задорный светлый хохол и рано прорезавшиеся складки у губ говорили о твердом, задиристом характере. Не новая, но тщательно отутюженная форма ладно сидела на спортивной молодцеватой фигуре.

«Служака и педант», – отметил про себя нарком и пригласил к столу. Фитин подождал, пока Берия займет кресло, и только потом присел на крайний стул.

– Перебирайся ближе, – махнул рукой нарком, – и давай сразу по существу дела!

Фитин Павел Михайлович

Из личного дела П. Фитина

Фитин, Павел Михайлович (1907, с. Ожогино Ялуторовского уезда Тобольской губернии – 1971, Москва). Родился в семье крестьянина, русский. Прослушав курсы подготовки в вуз при Тюменском окружном отделе народного образования, в августе 1928 г. поступил в московский Институт механизации и электрификации сельского хозяйства (окончил в июле 1932 г.). В марте1927 г. вступил в ВКП (б). С 20 марта по 5 мая 1927 г. член сельскохозяйственной артели «Звезда», с. Ожогино; с мая 1927 г. по июнь 1928 г. председатель Бюро юных пионеров, исполняющий должность ответственного секретаря Шатровского райкома ВЛКСМ; с июля по октябрь 1932 г. инженер лаборатории сельскохозяйственных машин Института механизации и электрификации сельского хозяйства; с октября 1932 г. по октябрь 1934 г. руководитель редакции индустриальной литературы в «Сельхозгизе»; с ноября 1935 г. по ноябрь 1936 г. редактор в редакции механизации сельского хозяйства в «Сельхозгизе»; с ноября 1936 г. по март 1938 г. заместитель главного редактора «Сельхозгиза».

Служба в РККА: с октября 1934 по ноябрь 1935 г. рядовой в/ч № 1266 Московского военного округа.

Работа в органах НКВД – НКГБ – МГБ – МВД: с марта по август 1938 г. курсант Центральной школы НКВД СССР; с августа по ноябрь 1938 г. сотрудник ГУГБ НКВД СССР; с 1 ноября 1938 г. по 13 мая 1939 г. заместитель начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР; с 13 мая 1939 г. по 26 февраля 1941 г. начальник 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР; с

26 февраля по 31 июля 1941 г. начальник I Управления НКГБ СССР; с 31 июля 1941 г. по 12 мая 1943 г. начальник I Управления НКВД СССР; с 12 мая 1943 г. по 15 июня 1946 г. начальник I Управления НКГБ – МГБ СССР; с 15 июня по сентябрь 1946 г. в распоряжении Управления кадров МГБ СССР; с сентября 1946 г. по апрель 1947 г. уполномоченный МГБ в восточном секторе Германии; с 1 апреля 1947 г. по 27 сентября 1951 г. заместитель начальника УМГБ Свердловской области; с 27 сентября 1951 г. по 16 марта 1953 г. министр ГБ Казахской ССР; с 16 марта по 16 июля 1953 г. начальник УМВД Свердловской области.

Примечание. 29 ноября 1953 г. уволен из МВД по служебному несоответствию.

Работа в государственных учреждениях: с апреля 1954 г. по апрель 1958 г. главный контролер Министерства госконтроля СССР; с апреля 1958 г. по август 1959 г. старший контролер Комиссии советского контроля СМ СССР; с августа 1959 г. директор фотокомбината Союза советских обществ дружбы и культурных связей с зарубежными странами.

Присвоение воинских званий: 1 февраля 1939 г. – майор ГБ; 14 марта 1940 г. – старший майор ГБ; 14 февраля 1943 г. – комиссар ГБ 3-го ранга; 9 июля 1945 г. генерал-лейтенант.

Награды: орден Красного Знамени (26 апреля 1940 г.); знак «Заслуженный работник НКВД» (4 февраля 1942 г.); Орден Республики (Тува) (18 августа 1943 г.); орден Красной Звезды (20 сентября 1943 г.); орден Красного Знамени; 6 медалей.

Фитин послушно пересел, раскрыл папку и, не заглядывая в документы, приступил к докладу.

– Первая категория – лица из ближайшего окружения Рузвельта. На основании имеющейся в управлении информации можно сделать предварительный вывод, что они не только пользуются доверием, но и в определенной степени влияют на принятие некоторых решений.

«Даже так? Ну, ты молодец! – похвалил про себя Берия молодого сотрудника. – Не ограничился узкой проработкой вопроса, а пошел дальше, мыслит на перспективу». Благосклонно кивая в такт четким фразам, он продолжал слушать.

Фитин приободрился, его голос приобрел уверенность.

– Внимания заслуживает Гарри Гопкинс. Близок к президенту, несомненно, пользуется его доверием. В июле текущего года в качестве специального представителя возглавлял делегацию США на переговорах с товарищем Сталиным. По нашим данным, беседы с товарищем Сталиным произвели на него сильное впечатление. С симпатией относится к СССР. В агентурном аппарате не состоит, но находится в дружеских отношениях с резидентом Ицхаком Ахмеровым. Тот втемную добывает через него важную информацию.

– Это я знаю! – остановил его Берия и поинтересовался: – А что известно о связях Гопкинса с американскими коммунистами и функционерами Коминтерна?

Фитин сверился со справкой:

– Данных о прямых контактах нет. Интереса к коммунистическим идеям не проявляет. Вместе с тем в круг его знакомых входит наш агент Ховард. До конца двадцатых годов Ховард был заметным функционером в компартии США, затем работал в Коминтерне, в этот период мы привлекли его к сотрудничеству. Прошел специальную подготовку на курсах в Москве, затем был направлен в Америку. В соответствии с заданием отошел от компартии, в настоящее время занимает пост начальника отдела в Министерстве экономики. С 1938 года находится в дружеских отношениях с другим нашим агентом, Гордоном.

«Пожалуй, тут просматривается цепочка», – отметил про себя Берия и прервал доклад:

– Достаточно! Кто следующий?

– Лочлин Карри, помощник президента по административным вопросам. Мы используем его для получения материалов по общеполитическим проблемам.

– Дальше, – махнул рукой нарком, и Фитин перешел к следующему кандидату: – На мой взгляд, перспективен адвокат фирмы «Уильям Д. Донаван» Дункан Ли. По достоверной информации в ближайшее время он займет важный правительственный пост. С учетом этого…

Фитин называл все новые и новые фамилии, но Берия уже думал о другом. В его голове зрели контуры будущей операции.

В центре ее должен стоять именно Гопкинс. Вне всякого сомнения, эту кандидатуру поддержит и Сталин. Подбор остальных исполнителей – вопрос чисто технический. Остается добыть убойную информацию, на которую должен клюнуть Рузвельт. В этом можно рассчитывать на Гоглидзе. Можно не сомневаться, он вывернет наизнанку весь Дальний Восток вместе с Японией в придачу, но добудет то, что надо. Хотя нет, его одного, пожалуй, маловато… Придется подключить харбинскую и шанхайскую резидентуры…

Он остановил Фитина:

– Достаточно, Павел Михайлович. Подготовь подробнейшую справку на Гопкинса, вплоть до того, как он в сортир ходит, как с бабами спит и каким воздухом дышит. Самое серьезное внимание удели его связям с агентами Гордоном, Ховардом и бывшими функционерами Коминтерна, которые отошли от дел. Обязательно учти еврейский фактор, через евреев можно добраться до самого Бога. Три дня тебе хватит?

– Вполне, товарищ народный комиссар! – подтвердил Фитин.

– Вопросы еще есть?

– Нет!

– Тогда за работу!

После ухода Фитина в кабинет зашел дежурный и доложил сводку о положении на фронтах. Наиболее тяжелая ситуация по-прежнему оставалась под Москвой. На подступах к Истре немцы были остановлены, но какой ценой! Дивизии Панфилова и Полосухина сократились до численности полков, потеряв восемьдесят процентов командиров. Остальные войска тоже находились на пределе. Резервы заканчивались, и Сталин все-таки решился перебросить на защиту столицы дальневосточные и сибирские войска. Первыми, скрытно от японской разведки, покинули места постоянной дислокации 82-я мотострелковая, 50-я, 78-я, 108-я и 144-я стрелковые дивизии.

А 28 октября в поселке Барбыш Куйбышевской области по прямому указанию Берии были расстреляны «изменники народа» – герои Гражданской войны, участники боев в Испании и на Халхин-Голе, лучшие командиры Красной армии: помощник начальника Генерального штаба, дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Яков Смушкевич, начальник управления ПВО, Герой Советского Союза генерал-полковник Григорий Штерн, заместитель наркома обороны, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Павел Рычагов, заместитель наркома обороны, командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генералполковник Александр Лактионов и еще семнадцать человек. Среди них были и женщины. Одна их них – известная военная летчица майор Мария Нестеренко, жена Павла Рычагова, вся вина которой состояла в том, что она «не могла не знать об изменнической деятельности своего мужа…». В роли палачей выступили майор госбезопасности Родос, старший майор госбезопасности Баштаков и старший лейтенант госбезопасности Семенихин. Свои расстреляли своих…