Поговорим о Маленьком Хорусе Аксиманде. Его символом был полумесяц, и характер в соответствии с темпераментом склонялся к меланхолии. По мнению многих, этим объяснялись превалирующее в нем настроение печали и внутренней тревоги, хотя сам он это отрицал.

— Меланхолический характер часто воспринимают неправильно, — говорил он. — Вы мыслите слишком буквально. На самом деле это сродни осени, дух пассивного изменения, ускоритель смерти, начало всех концов и начал. Осень очищает мир, чтобы на его месте мог возникнуть новый. Это и моя цель. Я не грущу.

Разумеется, после того как Хорусу восстановили лицо, оно всегда казалось рассерженным.

* * *

На пути у них лежал Двелл, требовавший просвещения. Его обитатели уже были знакомы со Старыми Путями. Тени Долгой Ночи были изгнаны с их земель, и к моменту исправления, случившемуся тридцать два года назад, они стали вполне покладистыми. Двелльцы снарядили в армии Крестового похода восемьдесят отличных и верных полков.

Тем не менее еще были свежи воспоминания об Исстваане, и слухи о позоре стремительно разлетались повсюду. По секторам Момед, Инстар и Окуэт прокатилась волна яростных сражений. Их зачинщиком был командир Железных Рук, лишенный плоти военачальник клана Сорргол по имени Шадрак Медузон. Именно он повел верноподданных Императора против приближающегося флота Шестьдесят третьей экспедиции Воителя. Медузон со своими войсками не успел на помощь своему железнорукому повелителю на Исстваан-V. В его сердце из сложного сплава клокотали ярость и расчетливая месть. Он собрал пятьдесят восемь полных батальонов Имперской Армии — воинства с пустотных ульев Момеда, — а также флотилию осадных громадин скитальцев с Нахан Инстар, остатки Саламандр, некоторые кланы Механикум и рейдерские соединения Белых Шрамов, примкнувших к нему вместо того, чтобы возвращаться на фронт Чондакса.

Двелл с его укрепленными городами, орбитальными батареями, флотскими училищами и восьмью миллионами отлично сражающихся мужчин должен был стать краеугольным камнем линии Медузона. Всякий понимал, что Старейшины Двелла никогда не выступят против Трона.

Первоочередной задачей было просветить их, пока они не встали под знамена непримиримого сына Медузы.

Своим именем Аксиманд обязан внешности, хотя в Шестнадцатом легионе он был не единственным воином, схожим лицом с примархом. Избирательная генетика обеспечила такое сходство многим, в том числе Первому капитану. Они были истинными сынами среди всех сынов.

Но Аксиманд походил на него больше остальных. И не только лицом; в манерах тоже было что-то общее. Он звался Хорусом — обычное имя для Хтонии, ставшее популярным благодаря примарху. В конце концов все они были Сынами Хоруса.

Маленький Хорус Аксиманд — так его называли, одновременно ласково и насмешливо. Но он вовсе не был маленьким. Капитан Пятой, один из четырех членов Морниваля.

— Здешний капитан в другой компании был бы почти примархом, — сказал Абаддон, имея в виду Аксиманда.

После реплантации остался шрам, который изменил расположение мышц. Из-за него выражение лица стало совсем иным. Но каким-то образом этот изъян усиливал, а не уменьшал сходство с Хорусом.

Сталь, откованная на Медузе, была острой…

Ему снился сон, о котором он никогда никому не рассказывал. Первый капитан Абаддон объявил, что сны являются слабостью, от которой Адептус Астартес следует избавляться. Не знающие сновидений Лунные Волки, несомненно, были самыми совершенными из всех.

Но времена изменились. И Лунные Волки стали Сынами Хоруса, родство обернулось злом. Всеотец человечества стал врагом. А Маленький Хорус Аксиманд после Исстваана начал видеть сны.

Сон повторялся и во всех деталях копировал случившееся с ним наяву, но в нем всегда присутствовал кто-то еще. Этот кто-то приходил незванный, всегда оставаясь вне поля зрения, среди далеких теней, в другой комнате. Капитан не видел его лица, но знал, что он тут.

Аксиманд чувствовал на себе его взгляд и слышал дыхание.

Сначала Маленький Хорус боялся снов: боялся засыпать и того, что скажет Абаддон, если узнает; боялся безликого чужака, наблюдавшего за ним во сне. Но он не страшился перемен. Изменчивость была частью его характера.

— Меланхолический нрав переменчив, — говорил он. — Он подобен осени, а это время года стремится к изменениям, ускоряет приход смерти и начало всех концов и начал. Осень очищает мир, готовый к обновлению. Это и моя цель. Я не боюсь!

Опять-таки, после того как лицо восстановили, он перестал быть похожим на самого себя.

Еще одним новшеством, на которое пришлось пойти после Исстваана, стало упразднение Морниваля. Изменение названия Шестнадцатого, смена цвета доспехов — все это было принято охотно, как позитивное подкрепление решимости. Они никогда не изменяли своей клятве, служили Хорусу и Империуму.

Однако Морниваль был болезненной потерей. Горстка сынов, ровесников и братьев, избранных для того, чтобы держать совет с Воителем, всегда являлась чем-то жизненно важным и органичным.

Маленький Хорус все еще носил знак полумесяца на шлеме, над правой линзой.

Когда флот переместился в систему Двелл, он заговорил на эту тему с Абаддоном.

— Эта концепция устарела, — сказал Первый капитан. — Видишь, какую дурную службу Морниваль сослужил нам на Исстваане?

— Это люди сослужили нам дурную службу, — ответил Аксиманд, — а не Морниваль. От Морниваля всегда ожидали взвешенных советов. Предполагалось, что там будут спорить и не соглашаться друг с другом, чтобы мы могли должным образом обсудить каждый вопрос и быть уверенными в том, что пришли к разумным заключениям.

Абаддон с сомнением смотрел на него.

Аксиманд улыбнулся в ответ.

— По правде говоря, — добавил он, — те решения, что мы должны были принять на Давине и Исстваане, были настолько необычными, а разногласия настолько…

— Настолько что? — спросил Абаддон.

— Значительными. Проигравшие спор не могли оставаться в живых. Таков порядок вещей. Когда вопрос настолько важен, несогласные становятся врагами. Они должны были сказать нет, потому что их нет освятило наше да.

Они. Абаддон и Аксиманд больше не называли имен. Разве что прежних членов Морниваля: Берабаддон, Сиракул, Янипур и дорогой Сеян. О них говорили как о любимых предках. Но двое других появились и исчезли, и их имена никогда не произносились. Это воспоминание было слишком болезненным даже для трансчеловека.

— Этот механизм всегда срабатывал, — настаивал Аксиманд, понизив и без того тихий голос до едва различимого шепота, вынуждая Абаддона склониться к нему, чтобы расслышать. Под ними на огромном мостике кипела жизнь.

— Механизм срабатывает всегда, даже когда нам приходится убивать несогласных. Этот метод был надежным и полезным. Морниваль обеспечивал баланс и служил гарантией правильных решений.

— Ты восстановил бы его? — спросил Абаддон.

— А разве сейчас баланс нам не нужен больше, чем когда либо?

— Ты восстановил бы его? — Абаддон повторил свой вопрос.

— Он никогда и не исчезал, — сказал Аксиманд. — Просто в нем появились свободные места.

— И кого бы ты выбрал? — спросил Абаддон.

— А ты?

Абаддон фыркнул:

— Таргоста.

Аксиманд пожал плечами:

— Разумное предложение. Сергар Таргост наш до глубины души, но он еще и магистр ложи. А для ложи нужен ясный рассудок, не забитый проблемами Морниваля.

Абаддон кивнул, соглашаясь с разумностью сказанного.

— Фальк Кибре, — предложил он.

— Хм. — Аксиманд снова улыбнулся. Отъявленный головорез Кибре был истинным сыном, но и капитаном Юстаэринцев, а следовательно, заместителем Абаддона. Слишком много власти в одних руках. — Кибре — отличный парень… — начал он.

— Кэл Экаддон, — сказал Абаддон, не дав Аксиманду закончить фразу.

Экаддон… Капитан отделения Катуланских Налетчиков. Еще один из роты Абаддона. Аксиманд засомневался, верно ли Первый капитан понимает концепцию баланса.

— Теперь ты предлагай, — сказал капитан.

— Тибальт Марр.

— Тот, который «и то, и се»? Хороший человек, но у него нет вкуса к такой работе. Он до сих пор не вышел из тени Мойя. Кибре отлично…

— Иеррод, — продолжал Аксиманд.

— У него забот по горло, он принимает Тринадцатую после смерти Седирэ, — ответил Абаддон.

— Он бы подошел.

— Верно, но у него есть новые обязанности.

— Граель Ноктюа, — предложил Аксиманд.

Первый капитан помедлил.

— Из Двадцать пятой, «Повязанных с Войной»?

— Да.

— Он всего лишь командир отделения.

Аксиманд пожал плечами. Он взял с приставного столика серебряный кубок и отхлебнул из него.

— Нет такого правила, что члены Морниваля обязательно должны быть ветеранами или капитанами. В самом деле, если бы он состоял только из старших, какой в этом смысл? Морниваль — баланс и перспектива. Разве проницательность хорошего командира отделения не сможет дополнить мнение Первого капитана?

— Ноктюа — хороший солдат, — задумчиво сказал Абаддон.

— Будущий капитан.

— Он молод.

— Когда-то мы все были молодыми, Эзекиль.

Абаддон взял свой кубок, но не для того чтобы пить, а чтобы было чем занять руки, пока он размышлял.

— И прецедент уже есть, — сказал Аксиманд. — Хочу напомнить тебе, что Сиракул был командиром отделения, когда Лит предложил его кандидатуру. Он подавал большие надежды. Молод, но Лит разглядел его лучшие качества. Ты сам говорил: Сиракул стал бы Первым капитаном, останься он в живых.

— То же можно сказать о многих, — ответил Абаддон. — Нужно посоветоваться с Луперкалем и…

— Зачем? — спросил Аксиманд. — Морниваль всегда был независимым органом. Таким он и нравится Луперкалю.

Абаддон нахмурился.

— Пожалуй. Итак, Кибре и Ноктюа?

— Да.

— Ты наладишь контакты с Ноктюа, если я попробую подкатиться к Фальку?

— Договорились!

— Поставь его рядом с собой на Двелле, — сказал Абаддон. — Испытай еще раз, для полной уверенности. Знаешь старую поговорку? Два раза отмерь, один раз отрежь.

Мавзолейный Двор считался одним из трех важнейших объектов, наряду с главным портом и Городом Старейшин. Зона была расположена на высоком плато, возвышавшемся над Тийюном и морем Энны. В ее громадных каменных сооружениях покоились мертвецы Двелла, причем каждое предшествующее поколение подвергалось ритуальной кибернетизации, чтобы их коллективные мысли, воспоминания и накопленные знания стали общедоступны, как книги в библиотеке.

За Мавзолейный Двор отвечал Аксиманд. Первая рота должна была возглавить атаку на Город Старейшин. Литонану, действующему лорду-командующему Армией, предстояло заняться портом, а возглавить удар должны были Иеррод и Тринадцатая.

— Я буду разочарован, если мы лишимся такой ценности, как Мавзолейный Двор, — сказал Воитель Маленькому Хорусу. — Но если мы проиграем это сражение, я буду разочарован еще сильнее. Сожгите ее, но только если не будет другого выхода.

— Да, милорд, — сказал Аксиманд.

— Аксиманд?

— Да, милорд?

— Мне кажется, ты меня не слушаешь.

— Прошу прощения, Луперкаль. Просто на миг…

— Что?

— Мне послышалось дыхание, милорд.

Воитель воззрился на него с некоторым изумлением.

— Мы все дышим, — сказал он.

— Нет, я имел в виду… Разве вы не слышите?

— Я слышу слабость, — сказал Воитель. — Откуда эта неуверенность, Аксиманд? Ты нервничаешь.

— Милорд, кроме нас здесь есть еще кто-нибудь?

— Нет, никого. Я точно знаю.

Аксиманд поднялся на ноги.

— Тогда кто же это? — спросил он. — Милорд, кто же тогда стоит вон там, по ту сторону огня?

— О, Маленький Хорус, — сказал Воитель, — в тебе начинает звучать голос безумия.

И едва Аксиманд понял, что это так, он проснулся.

Он собрал своих командиров отделений и еще раз просмотрел тактические данные. Вероятно, Аксиманд был самым добросовестным из всех капитанов Шестнадцатого легиона. Не то что, например, Таргост, которого всегда интересовали лишь самые общие сведения о задании, а подробности раздражали. Аксиманд любил знать все, вплоть до мелочей. Он изучил сводки погоды. Выучил названия и фазы всех одиннадцати лун Двелла. Просмотрел составленные разведкой планы Мавзолейного Двора и заставил стратегических архитекторов флота создать ее сенсорную модель, чтобы он смог побродить по ней.

Он знал наизусть названия частей противника. Тийунатские Срочники — высококлассное подразделение церемониального городского войска, задачей которого по традиции была охрана Двора. Цепная Вуаль — элитные части, названные так благодаря ритуальной завесе вокруг тронов Старейшин Двелла; по слухам, ими усилили оборону Мавзолейного Двора.

Пока не было никаких подтверждений того, что Медузой или кто-нибудь из его представителей прибыл на Двелл. Если он и опередит Шестьдесят третью, то считалось маловероятным, что станет лично оборонять Двор. Скорее, эту задачу поручат одному из его доверенных командиров, быть может, Биону Хенрикосу или кому-нибудь из капитанов Белых Шрамов вроде Хибу-хана или Кублона Беска.

— Будем надеяться на Пятый, — сказал Лев Гошен, капитан Двадцать пятой роты, который должен был возглавить вторую волну наступления, вслед за отрядом Аксиманда. — Они терпеть не могут находиться в глухой обороне и сойдут с ума от ожидания еще до начала нашей атаки, просто от сидения на одном месте.

— Не стоит недооценивать Шрамов, — сказал Граель Ноктюа, сержант тактического отделения «Повязанных с Войной».

Гошен посмотрел на дисплей стратегиума, взглянул на Ноктюа и встретился глазами с Аксимандом.

— Значит, он получил право голоса, — заметил он.

Когда объявили, что во время штурма Мавзолейного Двора Ноктюа будет помощником Аксиманда, в высших эшелонах легиона начался ропот.

— Мне посоветовали распорядиться им как можно лучше, капитан, — сказал Ноктюа. В Ноктюа была некая сдержанность и замкнутость, кого-то ему напоминавшая.

Внешне Граель был истинным сыном, а вот характер имел необычный: меньше от высокомерного харизматика и больше от расчетливого интеллектуала. Характеризуя его, Аксиманд говорил, что он скорее холодное оружие, нежели огнестрельное.

Гошен ухмыльнулся.

— Давай послушаем твои мудрые мысли, Ноктюа, — сказал он.

— Я имел честь служить рядом с подразделением Пятого легиона семь лет тому назад, во время приведения к Согласию системы Тирады. Их боевое мастерство произвело на меня впечатление. Они напомнили мне Волков.

— Лунных Волков? — уточнил Гошен.

— Волков Фенриса, сэр, — ответил Ноктюа.

— Ты уже упомянул двух врагов, — сказал Гошен. — Ты хоть понимаешь, что они наши враги?

— Я понимаю, что оба смертельно опасны, — ответил Ноктюа. — Разве мы не должны в первую очередь принимать во внимание сильные стороны противника?

Гошен колебался.

— Здесь терраса, а тут — площадка, — сказал он, возвращаясь к дисплею с изображением карты. — Чтобы добраться до них, нам понадобится прикрытие с воздуха.

Совещание продолжалось. Аксиманду почудилось на миг, что кто-то еще хотел высказаться, некто пришедший слишком поздно и теперь стоявший за спинами офицеров.

Но там никого не было.

— Я слышал, что вы рассматриваете кандидатуры Кибре и Ноктюа, — сказал Воитель.

— Вы всегда все знаете, — ответил Аксиманд.

— Значит, не Таргоста?

— У него есть другие обязанности, — сказал Аксиманд, — и мы не хотим, чтобы он распылял свои силы.

Воитель кивнул. Он передвинул очередную вырезанную из кости фигуру на стоящей между ними доске. Из всех его сынов Аксиманд более других наслаждался хитроумностью и дисциплиной стратегических игр. В приемной было выставлено немало прекрасных наборов, в большинстве своем — подарки военачальников или братьев-примархов. Здесь были регицид, чатранж, чатуранга, го, хнефтафл, ксадрез, махнкала, затрикион… Трудно назвать родной мир примарха, не породивший новую военную игру, оттачивающую разум.

— Эзекиль был за Таргоста, не так ли? — спросил Воитель, пока Аксиманд изучал доску и обдумывал следующий ход.

— Верно, сэр.

— А когда ты отговаривал его от этого выбора, сказал ему истинную причину или придумал что-нибудь более приемлемое для него?

Аксиманд колебался. Он припомнил разговор с Абаддоном, когда решил не говорить, что Таргост, капитан Седьмой роты, не истинный сын. Он был из хтонийцев. Аксиманд предпочел не упоминать об этом.

— Я не… — начал было Аксиманд.

— Не сказал ему? — договорил за него примарх.

— Я не… понимал, что стало истинной причиной, — нехотя ответил Аксиманд.

— Интересно, когда вы ее поймете. Тебе так не кажется? — спросил Воитель, откидываясь на спинку кресла. — Ты, Эзекиль, Головорез и Ноктюа — вы все… Как вы это называете? Истинные сыны?

— Истинные сыны, — эхом откликнулся Аксиманд.

— Значит, ты полагаешь, — рассмеялся Воитель, — это потому, что ты предпочитаешь успокаивать себя видом знакомого лица? Или существует другое лицо, которое ты не хочешь видеть?

Сухой воздух, холодный и едва пахнущий солью. Внизу море Энны в рифтовой долине, словно осколок стекла в водоводе. На его берегу густонаселенный город Тийюн, как обломок кораблекрушения или россыпь разноцветной гальки. На дальнем краю огромной долины, над поверхностью сонного моря, противоположная стена долины, отвесная и бархатисто-черная в рассветных лучах. Фиолетовое небо, усеянное звездами и случайными лунами. На севере — первые отсветы восходящего солнца. На востоке — фальшивая заря над портом, с полуночи охваченным огнем. Это дело рук Иеррода и Тринадцатой роты.

При свете утренней зари, пришедшей на Мавзолейное плато, строения Двора были похожи на каменные ангары для огромных воздушных кораблей. Строгие прямоугольники отделаны желтым камнем, в первых лучах солнца казавшимся золотым. Местами их соединяли высокие колоннады и портики, их колонны из золотого камня были величиной с древние секвойи. Тротуары из стали, отполированной, будто зеркало. Сухой воздух наэлектризован, словно поблизости работали огромные электромагнитные установки.

Хваленая Цепная Вуаль пока в Мавзолейном Дворе не показывалась. Ее солдаты смогли ненадолго задержать продвижение Абаддона к Городу Старейшин. Первый капитан кратко и недовольно сообщил об их стойком сопротивлении. Гошен во время наступления захватил бастион к западу от Города; его защитники тоже похвалялись, что они из Цепной Вуали, но Гошен был уверен, что это самые обычные солдаты, выдающие себя за элиту, чтобы казаться более страшными.

Как бы там ни было, он перебил их всех.

Тийунатские Срочники в ослепительных серебристо-малиновых доспехах составляли костяк обороны. Воины были вооружены длинными силовыми мечами, энергетическими боевыми топорами и пиками, скорострельными орудиями, акустическими минометами, плазменным оружием и лазерными винтовками. Во время боя они использовали индивидуальные сегментированные силовые щиты и светопоглощающую завесу, скрывавшую великолепие их ритуальных униформ. Было ощущение, что каждый из них окутан клочком грозовой тучи.

Щиты оказались досадно эффективными и на определенном расстоянии отражали почти все выстрелы. Когда болтерные заряды Легионес Астартес пробивали их — в результате прямого попадания либо в местах сочленения сегментов — Срочник взрывался изнутри, и его разорванные останки оставались внутри щита, подобно тому, как если бы хлопушка взорвалась внутри сочного фрукта, помещенного в бутылку. Звуки таких разрывов были негромкими, приглушенными, словно кто-то хлопал по басовому барабану, обернутому тканью.

Это выводило из себя. Окопавшись вокруг вырисовывающихся вдали сооружений Двора, Срочники действительно сдерживали продвижение Легионес Астартес. Шестнадцатому не удалось продвинуться ни на шаг.

И все же они были людьми. Всего лишь людьми. Аксиманд чувствовал в этом определенную несправедливость. Силовых щитов, безусловно, не самых лучших, какие он видел в жизни, но эффективных благодаря индивидуальной подгонке и портативности, оказалось достаточно, чтобы Срочники смогли причинить неудобство Сынам Хоруса. Это уже отклонение от нормы, вызванное обстоятельствами. Воины-люди, насколько бы хороши они ни были, не могли противостоять трансчеловеческим бойцам. Аксиманду хотелось сокрушить их, стереть в порошок за безрассудную смелость, обрушить орбитальную бомбардировку, артобстрел, или даже вызвать один из дивизионов сверхтяжелых бронемашин, словно гигантские крокодилы греющихся на солнышке неподалеку в ожидании его приказа начать истребление.

Однако любое из подобных действий уничтожит и Двор. Срочников хранили сами здания, которые они обороняли. Аксиманду была дана свобода действий, но он искренне хотел доказать, что не нуждается в ней.

Менее чем через двадцать минут с момента высадки атака на Мавзолейный Двор начала захлебываться. Сыны Хоруса и их армейские союзники потеряли темп, наступление замедлилось, все их преимущества были сведены противником на нет благодаря грамотному размещению профессиональных солдат, в полной мере использующих свои боевые навыки.

Йейд Дурсо, Второй капитан роты Аксиманда, проклинал по воксу всех духов мщения и судьбы разом, но Аксиманд понимал, что на самом деле Дурсо проклинает его. Ксачари Сципион из Металлунских Налетчиков докладывал, что принял командование отделением. Его сержант, старина Гаспир Юнквист, был мертв. В голосе Сципиона звучал гнев. Он вызывал апотекариев. Зеб Зеноний из тактического отделения «Горе» сообщал о двух погибших.

Рядом слышалось чье-то дыхание.

Загнанный в укрытие после нескольких попаданий, Аксиманд разглядывал небо над плато. Оно все еще было окрашено в чернильно-синие ночные тона, но один краешек уже светлел. В небе виднелись четыре луны Двелла: одна большая, а три другие чуть крупнее звезд. Из-за относительного расположения все они находились в разных фазах — полная, убывающая, полумесяц, растущая.

Эта картина на мгновение смирила гнев Аксиманда. Что это было? Знак? Знамение?

Вокс завибрировал. На дисплее визора появился значок канала Граеля Ноктюа.

— Забудьте про болтеры, — сказал Ноктюа. — Клинки.

— Вот как?

— Подойдите вплотную, и у этих глупцов не останется шансов, — ответил сержант.

Аксиманд улыбнулся.

— В клинки! — выкрикнул он, закрепил болтер на поясе и выхватил из ножен меч, обоюдоострый, силовой, из хтонийской вороненой стали, с гравировкой вдоль желобка. Он называл его Скорбящий. На его левой руке уже висел боевой щит.

Аксиманд не стал дожидаться исполнения своего приказа. Он выскочил из укрытия, и в его щиток шлема и поножи сразу ударили лазерные разряды. Пригнувшись и выставив перед собой меч, он в два огромных прыжка очутился на колоннаде. Впереди заметил первых Срочников, спрятавшихся за свои щиты, притаившихся среди огромных колонн и ведущих по нему огонь. Он видел их лица — бледные и изумленные.

Трансчеловеческий ужас. Аксиманд слышал о нем от итераторов. Офицеры регулярной Армии тоже рассказывали о нем. Достаточно было одного вида Адептус Астартес: в доспехах выше и больше любого человека, подобных полубогам. Их единственное предназначение было очевидным. Адептус Астартес были созданы, чтобы сражаться и убивать все то, что не погибло сразу. Если видишь его, знай: быть беде. Одним своим появлением они вселяют страх.

Но увидеть воина-Астартес в движении — вот это да! Ни одно человеческое существо не способно быть настолько стремительным, гибким, мощным, в особенности будучи под два метра ростом и неся на себе столько брони, что не поднять и четырем обычным мужчинам. Видеть Астартес — одно, а наблюдать его в движении — совсем другое. Психологи назвали это трансчеловеческим ужасом. Он заставлял человека застыть, пригвождал его к земле, выключал разум и вынуждал терять контроль над своими естественными отправлениями. Нечто громадное и воинственное, как атакующая змея, остановилось на миг, и тогда ты понимаешь, что боги действительно живут среди людей и что существуют сила и скорость, неподвластные смертным. Что ты вот-вот умрешь, а если повезет, успеешь еще и обмочить штаны.

Аксиманд видел ошеломленные лица двелльцев, которых собирался потрошить и рубить на части. Он слышал, что за ним мчатся воины Пятой роты, и испытывал счастье оттого, что он — Сын Хоруса.

Ноктюа был прав. С пушками и болтерами они зря теряли время и силы. Щиты вполне могли сократить до минимума потери от огнестрельного оружия, выдержать удар клинка, штыка, древкового оружия, сабли, даже силового меча. Но против силового меча в руке трансчеловека они были бессильны.

Щиты раскололись, затрещали и развалились, зазвенев, словно бьющееся стекло. После каждого удара в воздух на микросекунды взлетали острые осколки сегментов щитов, прежде чем испариться, а вслед за ними и куски плоти: сначала энергетический панцирь, а потом его содержимое. Кровь из зияющих ран под давлением била струями, заливая Аксиманда и огромные колонны вокруг. После каждого удара меча в небо устремлялся кровавый фонтан, словно лопался мешок с кровью, расплескивая вокруг свое содержимое.

Какими бы опытными солдатами ни были Тийунатские Срочники, они позабыли весь свой опыт в тот миг, когда лучшие воины Империума вспомнили, что вполне могут сражаться по старинке: клинок к клинку, твердость руки и фехтовальное мастерство ближнего боя.

Меньше чем через пять минут после вдохновляющего броска Аксиманда Пятая ворвалась во Двор.

Аксиманд находился в самой гуще боя вместе с еще тремя сынами — Зенонием из «Горя», Гером Гераддоном и Миром Аминдазой из штурмового отделения Титона. Они вбежали на величественную колоннаду через ворота, именуемые Аркой Ответов. Двелльские Срочники затаились в тени огромной Арки, готовые защищать обращенный к солнцу вход в восточный Мавзолейный Зал.

Воздух был исчерчен следами лазерных выстрелов, словно горизонтальными струями неонового дождя. В тени громадной Арки энергетические разряды и трассирующие снаряды сияли особенно ярко. Пригнувшись и вскинув щиты, Сыны вломились в линию обороны противника, прорвавшись сквозь кинжальный огонь, и смели Срочников одним ударом, словно нестройную толпу бунтовщиков. Двелльцы побежали, их щиты продолжали светиться, и они перекатывались и подпрыгивали внутри своих жестких световых панцирей. Давка, ощущение бегущей толпы, тысяч людей, спрессованных в единую массу. Тела под ногами. Хватающие руки. Оружие, стреляющее в упор.

Сыны вклинились еще глубже. Щиты были их плугами и таранами, мечи — косами и пиками. Срочники падали, выплескиваясь из-под своих распадающихся, шипящих щитов потоками крови и клочьями мяса. Клинки пронзали все новых людей и подбрасывали их в воздух; тела кувыркались в воздухе и падали на головы их собратьям. Мертвецы продолжали стоять — им не позволяла упасть спрессованная толпа. По зеркальным тротуарам текли реки крови. Огромная кровавая лужа, вытекавшая из-под ног дерущихся, расползалась по полированной стали, ширилась, становилась все глубже; темно-красная на солнце, алая в тени, она растекалась у подножия колонн, и их цоколи становились островами в кровавом море.

Вопли Срочников либо заглушали их щиты-коконы, либо системы связи легионеров трансформировали их в металлические невнятные звуки. В основном Аксиманд слышал лишь звуки ударов, которыми он кромсал, пронзал и рубил врагов. Скорбящий сделался красным по самую рукоять. Кровь дымилась, запекаясь на его активированном силовом клинке. Кровь обагрила правую руку капитана по локоть и струйками стекала с края наруча. Измятая верхняя кромка его щита была забрызгана кровью и мозгом.

И он снова слышал дыхание.

Мимо него промчался Зеноний, вскинув щит, разрубая торсы размашистыми горизонтальными ударами; рассекая тела надвое и разбивая щиты. Это был механический труд по уничтожению, более похожий на жатву, чем на бой. Он расчищал себе дорогу к Мавзолейным Залам. Словно работник в поле, обкашивал свой ряд справа налево, рубя сплеча.

Для Аминдазы, сражавшегося слева от Аксиманда, все скорее походило на спорт. Его клинок был короче, и он забавлялся с подворачивавшимися под руку Срочниками, пытаясь втянуть их в поединок и проверить, на что они способны. Он искал, с кем бы скрестить клинки. Никто не соглашался принять его вызов. Все были слишком заняты, пытаясь убраться с его дороги и уйти от его безжалостных ударов. Аминдаза предпочитал рубящие удары сверху вниз — мощные и сокрушительные удары сплеча, от которых разрубленные надвое враги валились ему под ноги. Аксиманд слышал, как он кричит врагам, призывая их сразиться. Он презирал и оскорблял их за попытки бежать и убивал людей без разбора, смотрели они ему в лицо или показывали спину.

Что до Аксиманда, то он, как и Гераддон, предпочитал классический способ массового убийства: щит на уровне глаз и используется как таран; меч острием вперед на уровне груди, пронзает и колет, словно поршень вылетая из-под кромки щита. Этот способ был безжалостен. Все равно что увесистым ядром запустить в ряды оловянных солдатиков и смотреть, как оно их сбивает и расшвыривает.

Атака была настолько яростной, что от сражавшихся к солнцу поднималась коричневатая дымка кровавых испарений.

Зеноний добрался до входа в Восточный Зал и уложил с дюжину Срочников вокруг декоративного фонтана с бассейном в широком вестибюле, залитом солнечным светом. Остальные когорты роты Аксиманда шли за ними по пятам и были уже на колоннаде. Кровавое озеро разлилось так широко и стало таким глубоким, что тела на гладком отполированном полу плавали по нему из конца в конец, увлекаемые течением, будто ветки по разлившейся реке.

Аксиманд вслед за Зенонием ворвался в вестибюль. Высота отвесных стен поражала, хотя само помещение было небольшим и квадратным, с фонтаном в центре. Причем без крыши, чтобы солнечный свет мог падать внутрь и освещать мирное пространство, полированный пол, прозрачную воду и чашу фонтана с высеченными на ней тюльпанами.

Сейчас пол был забрызган кровью, лужицами скапливавшейся вокруг мертвых тел и изломанного оружия. Края бассейна все в кровавых отпечатках рук: умирающие люди хватались за них, пытаясь подняться. На стенах, покрытых искусной резьбой, струи крови оставили следы в виде высоких арок и опахал в форме конских хвостов или листьев папоротника. Некоторые из них достигали высоты пяти-шести метров.

Аксиманд крадучись двинулся вперед. Место казалось совсем безмятежным. Шум боя, идущего снаружи, приглушенный стенами, напоминал рокот далекой бури. Зеноний шел впереди, останавливаясь, чтобы добить раненых Срочников. На дальней стороне вестибюля появился Аминдаза, на клинке которого шипела запекающаяся кровь. Он вошел через другую дверь. Два Срочника и лектор Двора бросились к нему, а он развернулся поприветствовать их своим мечом.

Аксиманд снова услышал дыхание. Теперь оно было совсем близко — ближе, чем когда-либо, даже ближе, чем стук крови в висках. Это дыхание, ощущение чужого присутствия последовало за ним из снов в дневную жизнь. Оно приближалось, пока не зазвучало прямо за его плечом. Теперь уже казалось, что звук доносится из его шлема, словно в нем было две головы. Аксиманд на миг перестал дышать, чтобы проверить, не является ли это акустическим фокусом, эхом его собственного дыхания.

Тишина…

Он хотел уже начать дышать снова, когда дыхание возобновилось — тихое, близкое, медленное и спокойное, словно ласковый шорох морских волн.

— Кто ты? — спросил он.

— Повторите! — прохрипел из вокса голос Аминдазы.

— Уточните, сэр? — отозвался Гераддон.

— Ничего-ничего! — ответил Аксиманд. — Продолжайте.

Глупо, до чего же глупо было позволить этому взять верх.

Заставить его говорить об этом вслух. Он просто разговаривал сам с собой, с порождением собственного разума. Со своим страхом.

А у Астартес не должно быть ни страха, ни снов.

Он знал, что такое страх, и знал, что страх этот будет с ним, пока он ясно не увидит лицо чужака. Маленький Хорус Аксиманд не боялся ничего, кроме неведомого.

Из коричневых теней на него кинулся Срочник с копьем в руках. Фотонный наконечник оружия мерцал голубоватым огнем.

Аксиманд увернулся, взмахнул щитом и сбил человека с ног. Удар расколол щит Срочника и сломал тому руку. Человек завопил. Аксиманд уже хотел было раздавить его ногой и покончить с этим, когда на него набросились еще двое. На этот раз он действовал проворнее. Развернувшись, полоснул Скорбящим в обратном направлении и срубил головки с древков копий, нацеленных на него. Пустые древки хрустнули и согнулись, упершись в его керамитовый доспех. Одного человека его меч разрубил надвое, вспоров щит и выпустив кишки из находившегося внутри тела. Другого Аксиманд ударил ногой, впечатав вместе с энергетическим коконом в стену вестибюля. От удара камень треснул, и в воздух полетели осколки. Шагнув вперед, Аксиманд вогнал клинок человеку в грудь. Скорбящий пронзил силовой щит, тело воина и стену за ним. На мгновение Срочник оказался пришпилен к стене, будто насекомое к войлочной подкладке, его щит замигал и погас.

Аксиманд выдернул клинок, и мужчина сполз к его ногам.

Дыхание было совсем рядом.

Аксиманд двинулся дальше, через высокую арку, в один из главных Мавзолейных Залов. Огромное помещение было залито желтым светом. Он словно очутился на небесах. Со всех сторон его окружали мертвецы Двелла — тонкие, неподвижные, окутанные пеленами, заключенные в стеклянные капсулы, горизонтально расположенные внутри световых колонн. Множество тел, оправленных в свет, и стекло, и гравиметрическую энергию, объединенных кибернетизацией.

На полу лежал мертвый Зеб Зеноний из тактического отделения «Горе». Его панцирь был вскрыт, словно раковина моллюска.

Это зрелище должно было встревожить Аксиманда и заставить его насторожиться. Но дыхание звучало все громче. Несмотря на свои трансчеловеческие инстинкты, он попытался посмотреть, откуда оно доносится.

Первый удар застал его врасплох — противник напал сбоку. Лишь по счастливой случайности основную силу удара принял на себя щит. Вражеский меч разрубил его и задел руку Аксиманда. Капитан отпрянул, разгневанный и изумленный.

Разгневанный на себя за то, что отвлекся. Изумленный невероятной силой напавшего.

Аксиманд мгновенно среагировал и закрылся мечом. Он стоял лицом к лицу с Легионес Астартес, лишенным плоти существом, чьи глянцево-черные доспехи были подсоединены к аугментическим системам и украшены ярко-белым знаком: старший капитан Десятого легиона, Железных Рук с Медузы. На мгновение Аксиманд решил, что это сам Шадрак Медузон. Воин статью был похож на полководца и носил знаки клана Сорргол. Но пометка на визоре дисплея обозначила противника как Биона Хенрикоса, любимого лейтенанта Медузона. Длинный клинок его меча был из усиленной медузианской стали.

Они закружились по кибернетическому залу, обмениваясь ударами, словно танцоры. Хенрикос оказался опаснее всех Срочников, убитых в этот день Аксимандом, вместе взятых. Медузианец был грозным бойцом. Своей аугментической силой он намного превосходил Аксиманда, от скорости его движений захватывало дух.

На кратчайший и жуткий миг Аксиманду подумалось, уж не познал ли и он трансчеловеческий ужас.

Сражаясь, они очутились в центре зала, где наподобие храмового алтаря возвышался громадный биостазисный генератор, позолоченный и расписанный изображениями ангелов. От него во все стороны расходились ряды заключенных в стекло тел, висящих одно над другим. Огромные статуи, полубоги в длинных одеяниях, ослепительно-белых, как снег, почтительно преклонили колени перед центральным блоком.

В странном освещении Двора черные с серебром доспехи воина Железных Рук блестели, словно смазанные маслом. Его клинок был подобен полоске света. Аксиманд сумел обойти искусную защиту и рукоятью своего меча нанес скользящий удар по нагруднику Хенрикоса. Противник мгновенно выправился и, когда их мечи скрестились над головами, толкнул Аксиманда плечом.

Маленький Хорус отлетел назад и врезался в ближайший ряд кибернаторов. Стеклянные оболочки разбились, осколки наполнили воздух и засверкали, как лепестки весенних цветов. Кибернационные капсулы натыкались друг на друга, трескались и разрушались. Некоторые выскальзывали из гравиметрических поддерживающих полей и падали, разбиваясь о полированный металл пола. Реле мощности закоротило. Иссохшие тела разлетелись по воздуху, словно вязанка хвороста.

Бион Хенрикос ринулся к Аксиманду, хрустя осколками стекла и хрупкими сухими костями. По пути он расшвыривал в стороны стеклянные капсулы, мешавшие ему идти. В воздухе разлился горьковатый запах смолы и ароматических консервантов. Аксиманд попытался подняться. По разгромленной части Мавзолейного Зала, словно потревоженные синапсы, пробегали вспышки энергии, темной и недоброй. Разноцветные пятна вспыхивали и, кружась, устремлялись к безмятежным золотистым слоям капсул в неповрежденной части помещения. Зал заполнился странными гармоничными звуками, похожими на стенания тысячи голосов, переданными по вокс-связи плохого качества.

Хенрикос был уже возле Аксиманда. Скорбящий чиркнул по глазам противника, разбив одну глазную линзу, и прочертил глубокую борозду по его животу и бедру. Хенрикос ответил ударом, который, находись Аксиманд чуть ближе, снес бы ему голову с плеч. Капитан оттеснил медузианского военачальника обратно на ковер из битого древнего стекла и мумифицированных останков. Следующим ударом он ранил Хенрикоса в бедро. Из раны начало сочиться нечто серебристое, похожее на жидкую ртуть.

Хенрикос сбил его с ног. Аксиманд даже не понял, как это произошло, но от удара мозг подпрыгнул у него в черепе, а рот и нос заполнились кровью. Он упал ничком, оглушенный и беспомощный, и пытался нащупать выпавший из руки меч.

Он поднял взгляд, удивляясь, отчего Хенрикос его не прикончил. Оказалось, что с противником сцепился Аминдаза из отделения Титона. Тот прорвался в Зал, а за ним по пятам следовал Гераддон. Оглушительная пальба у стен вестибюля говорила о том, что наступающие ворвались в главную часть Зоны, а Срочники отступают.

По пути сюда Аминдаза был ранен и двигался медленнее обычного. Его появление и вмешательство спасли Аксиманда, но погубили самого Аминдазу. Хенрикос был куда более искусным фехтовальщиком. Не успел Аксиманд, оглушенный и сплевывающий кровь, подняться на ноги, как Хенрикос нанес удар, рассекший Аминдазу от левого плеча до правого бедра. Половины его тела с грохотом упали на пол, залив все вокруг кровью.

Теперь на Хенрикоса налетел Гераддон, но воин Железных Рук отшвырнул его прочь. Гераддон врезался в очередной ряд стеклянных контейнеров.

Аксиманд вонзил Скорбящий в спину Хенрикосу с такой силой, что острие раскололо аквилу на нагруднике медузиаица.

Хенрикос упал на колено, затем повалился ничком. Аксиманд коленями прижал его к полу и срезал с него шлем. Бледное лицо Хенрикоса было повернуто набок, щекой к полу, белая кожа забрызгана темно-алой кровью.

— Благодари небо за такую смерть, изменник, — сказал Аксиманд. — Смерти других будут не столь милосердными.

Хенрикос пробулькал что-то.

— Что? — переспросил Аксиманд, прижав лезвие меча к шее полководца Железных Рук.

— Ты не та добыча, на которую мы надеялись, — прошептал Хенрикос.

— Добыча?

— Зная, что нам вас не победить, мы хотели причинить вам как можно больший вред. Мы понимали… что Мавзолейный Двор будет для него важнее всего, и надеялись, что он лично возглавит эту атаку.

— Так это была ловушка для Луперкаля?

— Гори он вечным огнем!

Аксиманд рассмеялся.

— Но твой господин — трус и предатель, — пробормотал Хенрикос, — и посылает всего лишь тебя.

— Похоже, и меня здесь вполне хватило, — ответил Аксиманд. — На что вы рассчитывали?

В горле у Хенрикоса забулькало.

— Я спрашиваю, какую опасность может представлять один лишенный плоти воин?

Хенрикос не ответил. Жизнь покинула его.

Аксиманд поднялся и пнул труп ногой.

Гераддон был уже на ногах.

— Что он сказал? — спросил воин.

— Вздор, — ответил Аксиманд. — Просто вздор. Он был в отчаянии.

— Предполагалось, что это ловушка, — продолжал Гераддон, — так почему он был один?

Дыхание послышалось снова. Аксиманд медленно обернулся и понял, что это фоновый шум Мавзолейного Зала, медленный и размеренный шелест кибернетической системы. Пульс покоящихся мертвецов.

Он чувствовал себя дураком. Когда операция закончится, он займется медитацией, освободит свой разум от накопившихся страхов и снов, очистит мысли и изгонит слабость. Он должен быть хладнокровным оружием, чтобы служить Воителю.

Он позволил себе расслабиться. Однако пришла пора укрепить дух и больше соответствовать образу Луперкаля.

Аксиманд включил вокс и проверил обстановку. Большая часть Двора находилась в руках Шестнадцатого легиона. Граель Ноктюа доложил, что западный зал и его окрестности очищены от противника. Аксиманд приказал отделениям двигаться к нему, в восточный зал, и перекрыть все подступы.

Он оглядел кибернетическую систему вокруг. Конечно, она пострадала, но не слишком сильно. Само устройство осталось почти не поврежденным, и если немного надавить на техноадептов Двелла, они быстро здесь все отремонтируют.

Громадные статуи закутанных в длинные одеяния полубогов, яркие как снег, почтительно преклонявшие колени вокруг гигантского центрального биостазисного генератора, исчезли.

— Постой… — начал было Аксиманд.

Ликвидационная группа Белых Шрамов обрушилась на них — пятеро убийц из Пятого легиона сбросили белые одежды, надетые для маскировки. При помощи толченого мела или погребального пепла они скрыли багровый цвет окантовки своих доспехов. Их шлемы походили на вороньи черепа модели «Корвус». Похоже, Лев Гошен сильно заблуждался: Белые Шрамы умели-таки ждать. Те, кто на открытых пространствах наносил стремительные удары, в городских боях предпочитали скрытность и засаду.

Слова Граеля Ноктюа оказались пророческими.

Первый уже налетел на него — Хибу-хан. Аксиманд определил это по значкам, свидетельствовавшим о его ранге и ротной принадлежности. Он использовал тактику буркутчи, или «обезглавливания». Слово пошло из чогорисанского искусства охоты с орлами, большими аквиллухами, когда птицы выискивали и отделяли от стада быка-вожака. После его гибели стаду приходил конец.

Точно так же они намеревались обезглавить Шестнадцатый, но, потерпев неудачу, решили заняться иной добычей — другими «быками», помладше, ротными капитанами.

Аксиманд отбросил Хибу прочь. Клинок Белого Шрама, столкнувшись с лезвием Скорбящего, переломился. К капитану стремительно метнулся еще один Шрам. Аксиманд отбил удар и услышал крик Гераддона, пронзенного сразу двумя мечами. Аксиманд обрушил меч на очередной снежно белый шлем в виде вороньего черепа, оказавшийся перед ним, — теперь доспех Белого Шрама был красным не только от лака. Аксиманд потянулся за болтером.

В Мавзолейном Дворе шла перестрелка. Отовсюду из укрытий выскакивали Белые Шрамы и мятежники из Железных Рук. Подразделения роты Аксиманда сошлись с ними лицом к лицу. Сам Аксиманд продолжал сражаться с несколькими противниками и сумел уничтожить еще одного Белого Шрама, в упор выстрелив из болтера прямо в линзы шлема.

По системе связи он прокричал Ноктюа и другим своим заместителям, чтобы те заканчивали бой. Чтобы они знали, что противник охотится за капитанами. Чтобы понимали, что теперь они сражаются не с Тийунатскими Срочниками или Цепной Вуалью.

Теперь им противостоят Легионес Астартес.

Хибу-хан уже стоял на ногах. Вместо собственного сломанного меча он подхватил длинный меч Хенрикоса из медузианской стали. Первый его удар оставил отметину на Скорбящем. Второй пробил защиту Аксиманда. Третий пришелся Маленькому Хорусу вертикально в щеку, как раз над правой линзой, где находился знак Морниваля. Шлем из усиленного керамита, похоже, не был преградой для медузианского оружия.

Аксиманд упал… Вдруг откуда-то появилось очень много крови; что-то валялось перед ним на полу из полированной стали. Это были визор и дыхательный аппарат его собственного шлема, вся его передняя часть. Она была отрублена, срезана начисто, будто промышленным резаком. И она была не пустой.

После реплантации остался шрам, нарушивший расположение мышц и совершенно изменивший лицо. Каким-то образом благодаря этому дефекту сходство Аксиманда с Хорусом еще больше усилилось.

Ноктюа поднял свои подразделения в стремительную контратаку и привел их в восточный зал, остановив буркутчи. Хибу-хану не дали возможности завершить дело. Большую часть верных Императору космодесантников оттеснили под удар Льва Гошена и его терминаторов.

Хибу-хан бежал, собственноручно уложив двенадцать человек из роты Аксиманда и тем самым заслужив место в его черном списке.

Маленькому Хорусу отковали новый шлем со знаком полумесяца над правым глазом. Оружейники уже трудились вовсю, гравируя знаки Морниваля на шлемах Граеля Ноктюа и Фалька Кибре. Когда Аксиманду показали остатки его прежнего шлема, оказалось, что клинок разрубил его полумесяц надвое. Будь он человеком, склонным к суевериям и верящим в предзнаменования, увидел бы в этом дурной знак. Но он не боялся перемен. На самом деле он даже не был человеком.

Под ножом хирурга, в стазисном сне, он в последний раз увидел сон. Загадка безликого незнакомца полностью прояснилась. Аксиманд немного боялся, что лицо чужака окажется его собственным или похожим на него, и тогда ему может потребоваться длительная психологическая помощь.

Но все оказалось не так. Пока восстанавливали его собственное лицо, ему приснилось лицо другого — Гарвиеля Локена.

Проснувшись, Аксиманд испытал счастье и облегчение. Ведь нельзя бояться мертвых, а Локен был мертв, и это невозможно изменить.

Не то чтобы он боялся перемен. Наоборот, всегда утверждал, что тяга к изменениям являлась чертой его характера.

— Меланхолический настрой многогранен, — говорил он. — Он подобен осени и стремится к изменениям. Он делает меня ускорителем смерти, началом всех начал. Я создан, чтобы расчистить этот мир, готовый к обновлению. Чтобы изменить порядок вещей, отринуть ложь и возвести на престол правду. Такова моя цель. Я не боюсь!

После того как ему пришили лицо, он всегда выглядел непобедимым.