Де Квинси никогда в жизни не видел столько людей в одном месте. У него еще больше закружилась голова, как будто ей недостаточно досталось за день. Он всегда считал себя натурой цельной, твердо держащейся на ногах. Для него стало настоящим шоком открытие того, что древоточец треволнений прогрызает в нем дырки так же легко, как и в любом другом человеке.
— Де Квинси, не отставай! — рявкнул Галл, щелчком вернув внимание доктора к настоящему.
Он нарастил темп, нагоняя капитана и матушку Гранди, которые поднимались по ричмондской Королевской лестнице — узкому проходу, связывавшему дворец с собственной пристанью Глорианы на Темзе. На уровне реки обзор им закрывали каменные стены и мол, а в воздухе не чувствовалось ничего, кроме тяжелого аромата реки. Теперь же, с площадки, им открылся вид северных пределов дворцовых территорий, забитых волнующимися толпами.
Какое множество людей…
Прошлый День Коронации де Квинси провел с матерью в относительной тишине Уонстеда. Они выпили в честь праздника пару бокалов темно-желтого портвейна, а остаток дня провели, копаясь в цветочных клумбах за коттеджем. Пригородное спокойствие нравилось доктору. Ему, конечно, рассказывали о людских толпах, суматохе и беспорядках, неизменно возникающих в таких обстоятельствах, но они всегда казались ему вещами отдаленными, проходящими где-то вдалеке.
В этом году он тоже надеялся отсидеться в Уонстеде среди роз, но оказался в гуще гораздо более опасных шипов.
— Столько народу! — пробормотал он, пока все трое поднимались по ступеням и пересекали набережную.
Никто из его компаньонов обсуждать эту проблему не стал.
Стражник, охраняющий дверь в служебные помещения, узнал Галла, когда тот подошел, и вытянулся по струнке, кончик копья аж задрожал в воздухе. Капитан пронесся мимо Галла, словно не заметив, его плащ развевался по ветру, а матушка Гранди последовала за капитаном, словно подхваченная потоком.
Де Квинси решил сказать что-нибудь ободряющее встревоженному солдату.
— Очень много народу, — выдавил он из себя, сочувственно нахмурившись и кивнув в сторону забитых народом полей.
— Сэр, — ответил стражник, рот его напоминал узкую линию и был очень серьезен под забралом шлема.
К плащу, накинутому поверх лат, был приколот уже увядший пучок крапивы на счастье.
— Де Квинси!
Доктор сорвался в нервический суматошный бег и вошел во дворец.
Северный Коридор для Процессий с четверть мили длиной был отделан деревянными панелями. На стенах висели портреты тридцати Глориан в рамах с позолоченным лиственным орнаментом, и королевы зорко смотрели на всех проходящих внизу. Художники изобразили каждую правительницу сообразно с художественной манерой своего времени. Елизавета III положила одну кружевную перчатку на карту, а вторая безжизненно свисала с глобуса; Елизавета IX напоминала маньеристскую Мадонну с удлиненным мечтательным лицом, поднятым к небесам; Елизавета XIV в лучших традициях барбизонской школы казалась точкой на фоне холмистого пейзажа. Здесь можно было увидеть благонравную Елизавету XX с розовыми щечками и комическими придворными, прерафаэлитскую Елизавету XXV в образе привлекательной Орлеанской девы с изысканной, но смертоносной шпагой и чахоточной хрупкостью, футуристскую Елизавету XXVI, казавшуюся размытым пятном развевающегося на большой скорости платья и обтекаемой тиары. И наконец, здесь уже висел портрет Елизаветы XXX в стиле неопластицизма.
Де Квинси чувствовал царственные взоры на своей спине и в то же самое время испытывал острое родство с придворными и слугами, которые некогда реально ощущали опаляющий взгляд этих глаз. Сколько интриг, заговоров и потенциальных бунтов предотвратили они во имя своих монархинь? Сколько раз Корона балансировала на краю пропасти, спасаемая только прилежной верностью женщин и мужчин вроде него?
Эта мысль еще больше разворошила его и так встревоженный разум. История, с которой он был далеко не на короткой ноге, полнилась храбрыми легендами и рассказами о подвигах: лорд Бартлби и Реддитчский бунт, Гилеад Уорнер и Баронское восстание в семьдесят третьем, Джейкоб Смоллвуд и Прусская измена. Благородные люди, благородные деяния…
А что же он, Невилл де Квинси? Он пока играл свою роль с неопытностью молодого актера, плохо выучившего слова, которому перед выходом на сцену сунули в руки текст главного героя. Доктор был уверен, что связь между его тревожными наблюдениями и кошмарами матушки Гранди имела жизненно важное значение, но сейчас события явно сбавили оборот. Возбуждение от стремительной погони по Темзе уступило место встрече с лордом Галлом, переполненному дворцу и другим признакам иной, парадной реальности, которые потоком изливались на дознавателя. Сейчас он прекрасно понимал, насколько мелким и незначительным был и насколько смехотворными казались все его предположения.
Скольких неудачников забыла переменчивая История? Сколько драм произошло под непроницаемым покровом королевских дворцов, чьи главные действующие лица давно умерли и никому не известны? Де Квинси хотел стать Бартлби, Уорнером, Смоллвудом, бессмертным в вечности, скульптурах и песнях, но мог представить себе только маленький участок на приходском кладбище Уонстеда, где помнить о нем будет лишь букетик свежесрезанных роз.
А потом, добравшись до конца коридора, он понял, что слава его совсем не интересует. Де Квинси хотел жить, и даже более того, он хотел быть правым. Быть правым в правильное время, и это вполне могло случиться прямо здесь и сейчас, если удача повернется к нему лицом. А коли в результате о нем сложат легенду, тем лучше.
Галл и матушка Гранди остановились в холле, где капитан быстро переговорил с ожидающим слугой, после чего отослал его в глубины дворца.
— Чего мы ждем? — спросил де Квинси, скорее всего озвучивая мысли старой леди.
— Слуга отправился оповестить кардинала Вулли, — ответил им Галл. — Мы ждем его прибытия.
— И когда он придет?
— Скоро, — отрезал капитан, сурово посмотрев на доктора.
— Хм… Коли по боковым улицам ходить будешь, то домой никогда не попадешь, — нараспев произнесла матушка Гранди.
— Точно, — согласился доктор, проходя мимо Галла к двери.
— И куда это ты направился? — с явной угрозой в голосе спросил капитан. — Только не говори, что ты теперь срываешься, стоит этой старой леди произнести очередную безумную поговорку.
— Да, именно так, — прямо ответил де Квинси. Он поймал на себе неприязненный взгляд Галла, отчего его решимость несколько увяла, но все же не до конца. — Прошу прощения, сэр, но дворец забит под завязку. Пройдут часы, прежде чем весть о нашем прибытии достигнет ушей кардинала, и дни, прежде чем он почтит нас визитом. В конце концов, вы можете его подождать. Но всем нам тут стоять необязательно. Никому не повредит, если я немного осмотрю окрестности и доложу вам о проделанной работе через четверть часа.
— А я пойду с ним, — добавила матушка Гранди.
Галл перекинул плащ через спинку стула.
— Нет. Нет, нет и нет, — сказал он. — Нам грозят самые крупные беспорядки за последние сто лет, не говоря о самом большом празднике года, а вы двое хотите заставить меня поверить в то, что за этим заговором стоит слуга Церкви, чья карьера безупречна. Если Вулли и проникнется вашей историей, то вы нужны мне здесь, чтобы она прозвучала достоверно.
— Вот поэтому мы и вернемся до прихода кардинала, — сказала матушка Гранди. Она порылась в заплечном мешке и достала оттуда маленькую свистульку, вырезанную из берцовой кости цыпленка. — Если ж нет, то просто дуньте в нее дважды. Мы услышим. Мы придем.
Галл взял свисток и каким-то образом сумел сдержать гнев. Что-то такое было в тоне матушки Гранди, отчего это получилось легко.
— Давайте побыстрее, — бросил капитан им вслед.
Де Квинси повел старуху по коридору на восток.
Тростниковые циновки смягчали звук их поспешных шагов.
— Твой хозяин — грубый болван, — сказала матушка Гранди.
— Потому он и очутился на своем месте, мэм, — ответил доктор.
Он остановился у открытого окна, выходящего на поля перед дворцом. Еле заметная легкая тьма начала собираться над огромной толпой. Зажглись тысячи свечей и ламп, на сборище людей и на палатки словно опустился ковер из светлячков. Сквозь шум голосов доносилась мелодия из шатра для актеров.
— «Воскрешение Тарлтона», — узнал де Квинси, — моя любимая. Я играю на виуэле, чтобы развеяться. Не слишком хорошо, но вот с этой мелодией время проходит не…
— Прекрати молоть вздор, де Квинси, — сказала старуха. — Вздор хорош для прогулок на природе, но отвратителен в беседе.
— Вы эти изречения на ходу придумываете?
Ее взгляд сказал все. В нем читались мили текста: двадцать шесть или больше богато иллюстрированных томов ручной работы в кожаных переплетах и обложках из мраморной бумаги.
— Извините, — смутился доктор. — Я немного нервничаю.
Трое солдат передавали друг другу трубку, отдыхая между дежурствами в конце коридора. Де Квинси махнул перед ними своим медальоном-удостоверением и спросил:
— Мы ищем преподобного Джасперса из Церковной Гильдии. Парни, вы его не видели?
Они покачали головой.
— Если увидите, то немедленно доложите об этом лорду Галлу. Он находится в вестибюле для процессий.
Солдаты покивали.
Де Квинси забрал трубку у одного из них:
— Извините, а вот это мне придется конфисковать. Пожарная безопасность.
Закрыв двери за собой, доктор остановился и глубоко затянулся.
— О да, как же мне было это нужно. Оставил кисет на работе, — прервался он, заметив сердитый взгляд матушки Гранди. — Я сейчас услышу еще одну суровую поговорку о вреде табака и соблазнах плоти? «Коли надобна трава, то отказывает голова» или что-то в этом духе? — спросил де Квинси раздраженно.
— Только если ты со мной не поделишься, — ответила матушка Гранди. Она улыбнулась в первый раз за все время их знакомства. — Я тоже немного нервничаю, Невилл.
Луи Седарн отложил лютню. «Воскрешение Тарлтона» была одной из его любимых песен, но сейчас сердце к ней не лежало. Шатер музыкантов — прибежище накрахмаленных кружев и звукоизолирующих плашек розового дерева — казался янтарным благодаря тонким свечам, расставленным повсюду. Ноты трепетали на вечернем ветру, и три дюжины пюпитров отбрасывали паутинные тени на брезентовые стены.
С места Триумфа открывался хороший вид на сцену и на прекрасно освещенный открытый павильон, где с большим шумом и помпой собирались лучшие люди Союза. Самая роскошная часть зала была все еще пуста. Королевская свита должна была прибыть с минуты на минуту. Угольки взлетали, мерцая, в ночной воздух. С юго-запада доносился богатый аромат готовящейся еды. Огнеглотатели и акробаты бесами скакали на открытой лужайке перед сценой, зарабатывая равнодушные аплодисменты и один или два искренних смешка.
Жан Батист Куперин, дирижер, взял записку у гонца, послушно ее прочитал и повернулся к замершим в нетерпении музыкантам. Седарн взял в руки лютню, его сердце шумно билось о ребра.
— Мадам и месье, — объявил дирижер, — у нас есть времья для одной добавошной гальярда, а сатем мы начнем Королевский Салют. Время блиситься. Attendez! — Он постучал по краю пюпитра палочкой. Свечи, прикрепленные по углам подставки, замерцали. — Гальярда короля Датского… будьте так добры, — сказал он.
Дирижерская палочка взлетела с эффектом почти гипнотическим. Музыка взорвалась в ночи, подобно фейерверку.
Долл сделала глоток из бокала горячей воды с медом, чтобы успокоить горло. Палатка гримерки напоминала сплетенный узел нервов и творческих разногласий. Актриса взглянула на свое шикарное отражение в высоком зеркале и принялась считать вдохи. Текст плыл в голове стаей мелких рыбешек, срываясь с места, как только она пыталась до него дотянуться.
Долл гордилась тем, что ей дали самые потрясающие строчки в «Богине дня», и теперь молилась, чтобы те не вылетели из головы, когда придет ответственный момент перед доброй тысячей аристократов и самой королевой.
В стороне от гвалта гримерки Долл заметила Мэри Мерсер и Элис Мантон, своих партнерш по сцене и самых знаменитых актрис Лондона, которые обнимали друг друга, успокаивали и всячески ворковали. «А мне и минутки не уделите, да? — с горечью подумала Долл. — Мне, не звезде, безвестной актриске. Чтоб вам повылазило!»
Неожиданно рядом с ней возник де Тонгфор и мрачно спросил:
— Готова? Три минуты, не больше, а потом прибудет королева. Ты же не посрамишь родной театр, а?
Долл почувствовал, что ее нервы натянулись, как струны лютни.
— Разумеется, не посрамлю, — сказала она, охрипнув от волнения.
Де Тонгфор подошел к Горацию Катону из «Лебедя», который исполнял партию Ориона, охотника. Клоунские номера Катона были известны по всему городу, но он хитростью заработал себе серьезную роль в представлении по случаю Коронации. Выкрашенный золотом лавровый венок и симпатичная тога еле вмещали его массивные объемы. Долл увидела, как де Тонгфор что-то прошептал ему и передал длинную ясеневую стрелу для охотничьего колчана. Наконечник, попав в свет лампы, сверкнул сталью.
Пульс женщины участился.
Она встала, ища благовидный предлог, чтобы выйти, когда на ее плечо легла рука. Повернувшись, Долл увидела чуть не плачущих Элис Мантон и Мэри Мерсер. Элис была стройной, загримированной Дианой, а Мэри — Артемидой вида почти что неприличного, которая тем не менее вполне органично смотрелась бы где-нибудь на холмистой натуре. Они прижимали луки и стрелы к грудям.
— Милая сестра, — начала Элис, — удачи! — Она обняла ошарашенную Долл и крепко расцеловала в обе щеки.
— И от меня, прекрасная дочь сцены! — воскликнула Мэри, прижимая ее к своей пышной груди. — Знаю, в прошлом мы частенько конфликтовали, но сейчас пришло время все друг другу простить. Благословляю тебя, дорогая моя! Пусть муза всем нам ниспошлет вдохновение!
— Спасибо тебе. И тебе, — ответила Долл, призвав весь свой актерский талант для изображения самых искренних чувств.
«Вот чертовы актрисы, — подумала она, — иногда они так перебарщивают! Уже завтра они будут меня ненавидеть, но сейчас я — одна из них, ровня им».
От этого Долл почувствовала себя лучше и ощутила, как к глазам подступают слезы. Она взяла свои лук и стрелы и последовала за партнершами к сцене, а когда обернулась, то ни Катона, ни де Тонгфора видно не было.
По словам Дрю Блюэтта, дворцовые ворота были закрыты плотнее трусиков весталки. Аптил нашел себе дело, размышляя о столь красочном описании, когда усталое трио добралось до переднего края толпы у будки привратника. Под лампами, облепленными мотыльками, отряд солдат угрожающе рычал: «Пошли прочь!» — собравшейся куче народу. Сквозь тяжелые створки просачивались звуки смеха, музыки и сотен голосов.
Исход в Ричмонд и Шин принес с собой ватаги попрошаек. Они шаркали в толпе, с надеждой позвякивая своими деревянными кружками с хлопающей крышкой. Правда, к огромному аборигену никто подходить не осмеливался.
Дрю и Агнью, активно работая локтями, прошли мимо мула, тащившего целую семью на просевшей повозке.
— Но у меня приглашение! — жаловался потрепанный бедняга, ведущий животное под уздцы.
Стражники попросили предъявить документ.
— Его потеряли на почте… — начал мужчина с надеждой.
Дрю подошел к капитану стражи, который фигурой походил на грушу, а лицом, видневшимся из-под плохо сидящего шлема-шишака, — на загнанного в угол горностая.
— А у тебя какая история? — спросил он, положив руку на рукоятку меча.
Массивный солдат рядом с ним, судя по виду, легко мог бы выжать вес фунтов двести, ибо иначе стрельнуть из своего лука ему бы не удалось — из лука высотой больше Агнью.
— Нет истории. Просто впустите нас. Это настолько важно, что вам знать необязательно.
— Слышали и такое, — ответил солдат. — Отвалите.
— Действительно, — сказал Дрю, — я не могу повлиять на ваше решение…
— Конечно не можешь. Ронард?
Лучник вытащил стрелу длиной с хороший меч.
— Но мне нужно поговорить с кардиналом Вулли, — настаивал Блюэтт. — По распоряжению Секретной Службы.
Он показал свое кольцо капитану.
— Из коробки с печеньем вынул, да? — засмеялся тот.
Тетива рядом с ним натянулась.
Дрю повернулся к Агнью и Аптилу, сказав:
— Извините. Я совсем растерял влияние при дворе. Если мы станем убеждать этого кретина, то проторчим здесь до самого утра.
— И что теперь? — спросил слуга.
— Можно их вырубить, — предложил австралиец.
Англичане быстро утащили его за угол дворцовой стены.
— Это же была лишь идея, — с несчастным видом объяснил Аптил, стоя в тени каменной опоры.
— Сюда, — решил Дрю. — Когда все варианты провалились, то всегда найдется еще один.
В ботинках Джузеппе Джузеппо сейчас было больше мозолей, чем ног. Он сидел на камне с надписью: «Лондон — 14 миль» — и тер свои покрытые волдырями пятки. На холмы снизошла пастельного цвета ночь с красивыми звездами. Становилось холодно, и прозрачность воздуха нарушалась с каждым туманным выдохом ученого.
Именно в этот момент на дороге показался мальчик, ведущий кобылу. Бледный ребенок, не больше девяти лет от роду, с мокрым носом, тянул за поводья огромную лошадь с бородатыми копытами.
— Дитя, — мягко произнес Джузеппе, вставая на больные ноги и прекрасно понимая, насколько неказисто выглядит.
— Хиф! — резко втянул воздух перепуганный мальчик.
Лошадь же, явно понимая в жизни больше, лениво пошла вперед и принялась ласково обнюхивать истрепанные рюши на воротнике итальянца.
— Сколько ты хочешь за лошадь? — спросил Джузеппе.
— А она не продается.
— Откуда ты ее ведешь?
— С ры… Вот черт! — ответил парень.
Ученый улыбнулся.
— Значит, она все-таки продается? — спросил он, стягивая кольцо с пальца. То было обручальное кольцо из чистого золота, и Джузеппе тяжело вздохнул, вспомнив свою дорогую Элоизу, умершую три года назад. — Хватит? — спросил он, отдавая кольцо.
Мальчик взял его, укусил, потер, понюхал и облизнул.
— Это же не настоящее золото, — сделал он вывод.
— Почему это? Я его трансмутировал своими собственными руками! — возмутился Джузеппе. — Так лошадь-то отдашь?
Паренек медленно передал поводья. Кобыла приняла невероятно довольный вид, словно знала, насколько возросла ее ценность.
Джузеппе взял поводья и аккуратно влез ей на спину.
— Моя мама предупреждала о тебе.
— Неужели?
— Ты — дьявол, который появляется на дороге, как зайдет солнце, и предлагает смертным сделку в обмен на душу.
Итальянец покачал головой, смеясь:
— Но я же заплатил тебе. И никаких душ в уговоре не было. Кольцо за лошадь. Ты и твоя мама можете спать спокойно.
— Мм… — промямлил мальчик.
— Спасибо, — сказал Джузеппе, натягивая поводья.
— Так ты не дьявол? — спросил ребенок.
— Нет, я — Джузеппе, — ответил итальянец, исчезая во тьме.
Мальчик подбросил кольцо в воздух, улыбнулся и поспешил домой.
Как только он исчез из виду, Джузеппе остановился и вынул Самую Важную Книгу В Мире.
— Я должен оказаться в Лондоне быстрее, чем ты сможешь меня довезти, — сказал он покупке, перелистывая страницы.
А потом начал читать заклинание.
Стражники, стоящие на Вулвичском перекрестке, едва успели схватить пики, когда мимо них пронесся демон, чьи пятки лизало пламя.
— Похоже, это была огромная лошадь, — сказал один.
— Похоже, это был сам дьявол, — сказал другой.
— Неплохо, не правда ли? — улыбнулся ваш покорный слуга, Уилм Бивер, пока акробаты кувыркались при свете огня.
— О, замечательно, — ответил лорд Кларенс, забрасывая в рот конфету. — Я надеюсь, этот зануда Вулли приготовил что-нибудь поинтереснее для сегодняшнего шоу, а то старушка Три Икса уже завтра использует его голову в качестве новой дверной подпорки.
Леденец клацал о его зубы, словно он перекатывал во рту камень.
— Ну она же не станет казнить кардинала, так ведь? — спросил я, затаив дыхание и открыв бумажный пакет с засахаренными жареными орехами макадамия, который купил у проходящего торговца.
Кларенс хитро на меня посмотрел:
— Слушай, парень. Ты говоришь, что работаешь журналистом, и настолько не в курсе того, что сейчас происходит при дворе?
По правде говоря, я, Уилм Бивер, уже был в курсе. Я выведал гору информации — и сумел сделать это, изображая из себя полного тупицу в присутствии высокомерных придворных. Потому сейчас я вгрызся в орехи, широко раскрыл глаза, замерев от предвкушения, и сказал:
— Нет.
Кларенс наклонился поближе ко мне с лукавой усмешкой, его щеки всасывали конфету со звуком, подобающим лягушке-быку, страдающей астмой.
— Все эти дела, — прошипел он, осмотрелся вокруг и радостно помахал рукой свите графини Хардвик на случай, если у тех появились фантазии о подслушивании, — эта ужасная неделя убийств и сатанинских происшествий… Это всего лишь верхушка-верхушка… Как называются эти холодные штуки, которые плавают по океанам, высовывая голову над водой?
— Мертвые моряки?
— Нет, айсберги. Ну вот, это их верхушка. Дело тянется месяцами… практически год с тех самых пор, как этот негодяй Триумф вернулся из путешествия.
Я чуть не выдал взглядом то, сколь много мне известно.
— Триумф увяз в этом по уши, попомни мои слова, — продолжил Кларенс, — вместе с Вулли. По ним обоим ножи плачут.
А потом его голос стал еще тише, и мне, Уилму Биверу, пришлось извлекать смысл по движениям аристократических губ.
— Говорят, Церковь выдохлась, — шептал Кларенс. — Говорят, кардиналы организовали заговор за спиной Вулли, чтобы взять власть до того, как королева вообще отменит Церковь и передаст бразды правления Светской Гильдии. Говорят, Триумф — ключ ко всему.
— Это как? — спросил я, выковыривая кусочки орехов из зубов.
— Он же привез с собой Магию, так? Магию из Нового Мира. Магию, изобретенную этими очаровательными черными парнями, одного из которых он приволок с собой. И она нужна всем… новая Магия.
— Ну, у Церкви-то, наверное, полно Магии? — спросил я.
Кларенс покатал конфету на языке, говоря:
— Священники почти все растратили. О каком скандале сейчас больше всего говорят при дворе?
— О лорде Фотерингее и его таксах? — предположил я.
— Кроме лорда Фотерингея и такс. Уилтшир! Уилтшир!
— О! — сказал я, пытаясь совладать с волнением, так как понял, что напал на по-настоящему сенсационную новость.
— Об этой дурацкой куче камней на земле, принадлежащей старому извращенцу Джону Хокрэйку, герцогу Солсбери. Друидическая Магия. Древнее Искусство. Языческая дрянь, и чтобы использовать ее, надо иметь крепкий желудок и сорок поколений деревенщины за спиной. Хокрэйк попытался ее запустить как новый источник магической силы. Произошла катастрофа. Какой-то несчастный случай… Наружу пробилось много ничем не сдерживаемой Магии. Разрушительной Магии. Говорят, разлив Чар дошел аж до Бристоля.
— Ходили такие слухи, но официально все отрицалось. Кардинал при мне отрицал.
— Ну а с чего бы ему поступать иначе? Такого рода неудача крайне унизительна для человека в его положении, — сказал Кларенс, задумчиво прокатив конфету по нёбу. — Церкви нужен новый источник, понимаешь? И это Триумф. Иначе почему он так долго не передавал Путевые Грамоты королеве? Вулли попросил его придержать их, пока магические несчастья, организованные ими, не потрясут город так сильно, что население взмолится и заставит Церковь действовать. И в результате они вроде как спасут страну новым Искусством и никто никогда не узнает, что весь заговор с самого начала был делом их рук.
— Увлекательная теория, — поразился я.
— Не теория. Факт, — сказал Кларенс. — И королева все знает, понимаешь? Старушка Три Икса в курсе. Она знает об Игре Вулли и ждет, пока тот не размотает достаточно веревки, чтобы на ней повеситься.
Я кивнул, откидываясь на спинку стула. Я не хотел освобождать аристократа из плена иллюзий, но не мог не думать о том, не претерпет ли его теория существенных изменений, когда эта ночь подойдет к концу.
Я уже хотел задать Кларенсу очередной вопрос, когда на лужайку выбежали новые акробаты. Один из них был чрезвычайно мускулистым мужчиной и явно вылил на себя целую бутылку масла, забыв после этого надеть все, кроме гульфика. Пришлось сильно похлопать сэра по спине, дабы избавить его от поспешно проглоченной конфеты.
По ту сторону лужайки музыканты грянули Королевский Салют, и атмосфера в толпе наэлектризовалась.
Вот только в воздухе, помимо ароматов еды, духов и пота, повис странный, приводящий в замешательство запах, от которого мне почему-то стало сильно не по себе.
Как будто где-то горела патока.