1

[отметка: — 136.57.07]

Кто умер первым?

В большинстве хроник будет упомянута смерть Гонория Луциеля (капитан, Двести девятая рота) и семнадцати прочих от руки Сорота Чура на ротной палубе крейсера «Самофракия» на отметке — 00.19.45, однако на самом деле это были не первые боевые потери.

Примерно за сто тридцать шесть часов (звездных) до начала отсчета в качестве подготовительного этапа к атаке на Калт взята на абордаж и уведена с Апогея Тармуса мобильная база «Кампанила».

Казнены три тысячи семьсот девять членов экипажа, включая капитана, навигатора, начальника эшелонного порта, двух фабрикаторов с сортировочной станции и охранявший палубу наряд Десятого полка Неридских Регуляторов.

Предоставленное примарху Жиллиману около отметки 01.30.00 подтверждение потери «Кампанилы» указывает на проведенное противником планирование и обнаруживает то, что примарх Жиллиман называет подготовительной фазой, опровергая заявления о лежащей в основе конфликта ошибке или несчастном случае.

Это доказывает «предварительный злой умысел» со стороны неприятеля и придает сил примарху Жиллиману, поскольку избавляет от сожалений при сопротивлении или нанесении ответного удара всей военной мощью. Больше нет смысла пытаться вразумить брата, поскольку этот брат на самом деле пытается его убить вовсе не по ошибке.

Лоргар изначально планировал войну.

Обстоятельства потери «Кампанилы» в подробностях неизвестны /и одинокий в этом мраке, перегруженный и скрипящий кораблик, который замедляет ход и минует по дуге внешние луны, неся более трех с половиной тысяч душ/ поскольку с ее обломков не получена запись бортового журнала или кассета самописца /на него в ночи проникло нечто, сделанное в ночи, сделанное из ночи, тьма с глазами и зубами, холодная, словно пустота, брызжущая через все шлюзы, уплотнения люков и вентиляционные трубы, будто сжатое масло/ хотя предполагается, что ее догнал и захватил со всей командой боевой корабль Семнадцатого легиона /все они кричали, ослепнув и задыхаясь, некуда бежать, нет спасения, ни одна дверь не открывается, кроме тех, что ведут в лишенный воздуха открытый космос, а созданное из ночи нечто заполняет «Кампанилу», каждую каюту и палубу, каждую камеру и коридор, словно черная бурная вода, захлестывающая подземное жилище, ослепляет, душит и затапливает все, заполняет комнаты, заполняет рты, заполняет уши, заполняет желудки, сваривает мозги, гасит стрельбу, тупит клинки, поглощает крики смерти и сопротивления, уносит вопли прочь и смеется в ответ издевательскими голосами, которые уверяют, что эти крики — всего лишь камерная музыка для темных монархов, о которых человечество лишь начало грезить/ так что оказалось возможным использовать швартовочные коды для проникновения к сортировочной платформе.

На отметках — 136.14.12, а затем — 135.01.20 и — 122.11.35 Управление системы Калта фиксирует отклонения курса «Кампанилы».

На отметке — 99.21.59 зафиксирована потеря вокс-контакта.

Спустя два часа Управление системы Калта присваивает «Кампаниле» статус «повод для беспокойства», а магистр порта принимает решение выслать поддержку на перехват, если до конца смены не будет новой информации. В этот день в Веридийской системе в связи с соединением флотилий находится сто девяносто две тысячи единиц корабельного сообщения.

Поддержки на перехват не высылается, поскольку на отметке — 88.10.21 «Кампанила» возобновляет передачу кода.

Экипаж «Кампанилы» числится в списках погибших в бою, хотя с тех пор их никто не видел /но их видели, однако не в том обличье, в котором их, лишенных голоса, можно было бы узнать.

[отметка: — 124.24.03]

Первые корабли приближающегося флота подтянули свои покрытые вмятинами корпуса к тормозным стапелям и остановились у верхней швартовочной станции над городом Нумин. Эти боевые корабли проделали долгий путь, уничтожив великое множество различных существ, и гордо несут цвета и символику Семнадцатого легиона.

Люциель открывает люк воздушного шлюза. Его рота назначена обеспечивать непосредственную безопасность Нуминского верхнего опорного пункта. Он сам просил об этом задании.

Высокий, как будто его несет на плечах еще один крупный человек, широкий, как три атлета-тяжеловеса, облаченный в керамитовую броню блестящего доспеха «Претор», которая еще увеличивает габариты тела, Люциель открывает люк воздушного шлюза.

В исходящем изнутри свете он оказывается сине-золотым. На голове — облегающий шлем. По ту сторону щелей визора глаза Люциеля реагируют так же быстро, как и встроенная в оправу щелей оптическая аугметика. Бессознательные боевые инстинкты работают независимо от него: открыто новое пространство, и он должен осмотреться и просчитать возможные угрозы. Шлюзовой отсек, шестьдесят кубометров, настил с гравиподдержкой, самогерметизирующаяся бронированная обшивка, нейтральные нормализованные атмосферные условия (хотя Люциель чувствует спад давления в конце рабочих циклов воздушных насосов). На противоположном конце шлюзового отсека находится встречный люк.

Перед дверью стоит фигура. Другой космодесантник в полном боевом облачении.

Люциель принадлежит к Тринадцатому легиону, он Ультрамарин. Синий с золотым, цвета чистые и отчетливые. Броня отполирована до шелковистого блеска. Тип «Претор» — новый вариант, который локально изготовляется в Веридийской Кузнице, однако еще не является официально принятой моделью в Легионес Астартес.

Второй — из Семнадцатого легиона, Несущий Слово. Тип его доспеха — четвертый, «Максимус», созданный для утверждения имперского господства. Улучшенная нагрудная броня и угловатые очертания шлема легко узнаваемы.

Но не их цвета. Темно-багряный с серо-стальным. Выполненные темным лаком ротные обозначения и метка отделения практически не поддаются расшифровке, как будто их стерли или нечетко нанесли. Куда делся вытравленный плазмой серый цвет прежней раскраски?

Несущего Слово почти невозможно узнать. На какую-то наносекунду он кажется Люциелю незнакомцем, угрозой.

Трансчеловеческие реакции включаются непроизвольно. Уровень адреналина взлетает, чтобы сократить и без того потрясающее время реакции. Мышцы вспоминают. В набедренной кобуре Люциеля его болтер, хорошо смазанный черный питбуль в мире оружия. Капитан может выхватить его, прицелиться и выстрелить менее чем за секунду. Дистанция шесть метров, цель ничем не заслонена. Вероятность промаха нулевая. Усиленная спереди броня «Максимуса» может остановить масс-реактивный снаряд, поэтому Люциель будет стрелять дважды, целясь по щелям визора. Рукав-оболочка воздушного шлюза восстанавливается самостоятельно и перенесет лазерный огонь, однако заряд болтера разорвет ее, так что Люциель готовится к взрывной декомпрессии в случае рикошета или неточного попадания. Повинуясь простейшему подсознательному нейроимпульсу, электромагниты на подошвах накапливают заряд, чтобы прикрепиться к пластинам пола.

Люциель размышляет теоретически, но, разумеется, тут нет никакой теории. Не существует тактического прецедента боя одного космического десантника с другим. Сама идея нелепа. Он мыслит практически, и именно это указывает ему на щели визора. Менее чем за полторы секунды он может произвести аккуратный выстрел в голову, выпустив два заряда для надежности, и, вероятно, сохранить целостность атмосферы шлюза.

Все это прокручивается в мозгу детально, инстинктивно и непроизвольно меньше чем за наносекунду.

Несущий Слово поднимает правую руку. Куда он тянется? К основному оружию, плазменной пушке, которую нужно потянуть, чтобы высвободить из кобуры?

Рука раскрывается ладонью вперед, словно цветок, на крохотных кольчужных звеньях мерцает свет.

— Люциель, — произносит Несущий Слово. — Брат.

— Чур, — отвечает Люциель, его голос выходит из динамика шлема рычанием. — Брат, — добавляет он.

— Рад встрече, — говорит воин Семнадцатого легиона, делая шаг вперед.

— Давно не виделись, — произносит Люциель, двигаясь навстречу.

Они обнимаются, защита на предплечьях лязгает о спинную броню.

— Скажи, брат, — спрашивает Люциель, — что нового ты научился убивать с момента нашей прошлой встречи?

 

2

[отметка: — 116.50.32]

Эонид Тиель, Ультрамарин, подверженный дисциплинарному взысканию, садится в сине-золотой «Громовой ястреб» в двух тысячах километров к югу от Нумина. Солнце — звезда под названием Веридия — лишь перламутровая точка в бледном небе. Прекрасная звезда, как слышал Тиель. Прекрасная звезда и превосходный мир.

Перед ним солнечный свет озаряет матовый металл Низины Дера Карен, района заводов и сборочных цехов. Простые, опрятные и утилитарные постройки выпускают в чистое небо пряди белого пара через круглые трубы и вращающиеся на крышах вентиляторы. Между доводочных залов сохранены островки леса, где рабочие могут отдыхать в перерывах между сменами.

На западе, словно луна, только что взошла одна из орбитальных верфей, всего лишь туманный призрак, низко висящий в небе. Тиелю известно о существовании еще восьми. Вскоре, возможно через два или три десятилетия, Калт сравнится по объему выпускаемой продукции с Макрагге. Уже ходят разговоры о проекте сверхорбитальной платформы. Как на Терре. У Терры есть сверхорбитальные платформы. Они есть у ведущих миров Империума. Калт станет одним из ведущих миров сектора Ультрамар, примкнув к Макрагге, Сараманту, Конору, Окклюде и Аяксу, и вместе с ними будет управлять обширным пространством сегмента Ультима, став одной из опорных точек грядущей цивилизации.

Калт — воплощение награды за столетия войн.

И по этой причине Калт не должен пасть. Из-за своего статуса части доминиона Ультрамар. Из-за способности производить корабли и наличия мира-кузницы.

От Хоруса получены данные разведки. Теоретическое опознано. Тиель полагает, что это, должно быть, куда больше, чем теоретическое, раз предприняты такие сборы и приготовления, если только новоявленный не рвется продемонстрировать свое главенство. Чтобы мобилизовать Тринадцатый, крупнейший из всех легионов, ради одиночного военного действия, нужно иметь яйца. Чтобы говорить Робауту Жиллиману, примарху, которому меньше всего нужно кому-то что-то демонстрировать, как он должен исполнять свой долг, требуются яйца из адамантия. А чтобы предположить, что Жиллиману может потребоваться помощь…

Хорус — великий человек. Тиелю не стыдно это признать. Тиель видел его, служил с ним и восхищался им. Его назначение на пост магистра войны вполне разумно. Как бы там себя ни обманывали прочие примархи, это мог быть лишь кто-то из трех, может быть, четырех. Стать воплощением Императора, его полномочным представителем? Только Хорус, Жиллиман, Сангвиний и, быть может, Дорн. Любые другие притязания на это место — просто бред. Но даже если сузить круг до четверых, Дорн был слишком суровым, а Сангвиний чересчур неземным созданием. Либо Хорус, либо Жиллиман. Хорус всегда обладал пылкостью и харизмой. Жиллиман был более беспристрастен и вдумчив. Возможно, это-то все и решило. Как и то обстоятельство, что на Жиллимане уже лежала ответственность. Наполовину созданная империя. Ультрамар. Управление. Население. Культура. Жиллиман уже превзошел статус полководца, Хорус же все еще оставался истребителем миров и покорителем врагов.

Возможно, Воитель Хорус сознает это несоответствие — что даже после триумфального избрания его опережает брат, который уже не стремится к почестям магистра войны. Может быть, именно поэтому Хорусу нужно использовать свою власть и отдавать приказы Тринадцатому. Вероятно, из-за этого он объединяет их с Семнадцатым, с легионом, с которым им никогда не было уютно.

Или, возможно, новый проявил творческий подход и увидел шанс для отребья Лоргара поднабраться блеска славы Жиллимана — объединятся, и перед ними будет наглядный пример.

Эонид Тиель, Ультрамарин, произнес эти мысли вслух.

Дисциплинарное взыскание он получил не за них.

[отметка: — 111.02.36]

Они грузят ящики с боеприпасами в доках на южном побережье реки Борос. С той стороны широкой серой полосы воды на них глядит город Нумин.

Работа тяжелая, однако люди, Имперская Армия, смеются, все до единого. После погрузки обеденный перерыв, выпить напоследок, а потом вылет на орбиту.

Обшарпанные металлические ящики, похожие на маленькие гробы, наполнены лазерными винтовками местной модели. «Иллюминатор-VI» — улучшенный вариант, штампованный на Веридийской Кузнице. Люди надеются, что воспользуются оружием в ближайшие две недели.

Вдоль устья дует ветер, несущий запахи моря и береговых землечерпалок. Все люди принадлежат к Нуминскому Шестьдесят первому, к регулярной пехоте. Некоторые из них — ветераны Великого крестового похода, прочие же — призванные из-за критических обстоятельств новобранцы.

Сержант Хеллок поддерживает боевой дух.

— Это будут зеленокожие? Зеленокожие? — все допытываются новички.

Они слыхали о зеленокожих. Он заверяет, что это не так.

— Это упражнение по совместной работе, — говорит Хеллок. — Боевая демонстрация силы. Ультрамар играет мускулами.

Хеллок лжет. Он поджигает палочку лхо и закуривает в тени хвостовой балки. Ворот темно-синего полевого мундира расстегнут, чтобы высыхал пот на ключицах. Сержант в хороших отношениях с капитаном, и тот ему доверяет. У Хеллокова капитана есть друг в Девятой роте Ультрамаринов, такое братание поощряется. Трансчеловеческий друг капитана говорит, что угроза носит совсем не теоретический характер. Он называет ее «вероятной вылазкой со стороны ксеновладений Гаслакха», дерьмовее описания не придумаешь. Зеленые ублюдки. Ублюдочные орки. Ублюдочные ублюдки собираются на краю сектора и набираются смелости прийти и разграбить Калт. Ни хрена не теоретически.

Поэтому вы берете весь долбаный Тринадцатый вместе с долбаным Семнадцатым, а еще все подразделения Армии, какие можете раздобыть, и бросаете их на ксено-мать-их-владения ублюдка Гаслакха, спасибо за это большое. Проводите по их драгоценным ксеновладениям убивающие целые системы силы приведения к Согласию, валите их, пока они не завалили вас, и в то же время гробите их варварскую империю. Просто убиваете. Мертвы, пропали, пока-пока, отряхнуть руки, больше никакой угрозы, теоретической или хрен знает какой другой.

Берете силы приведения к Согласию таких размеров, каких не видели с момента Улланора или ранних дней Великого крестового похода, два полных легиона лучших бойцов Императора, направляете их на гнойное зеленое сердце, тухлый зеленый мозг и хренов зеленый хребет ксеновладений Гаслакха, и с ними покончено.

Так все это видится сержанту Хеллоку.

Имя сержанта Хеллока — Боу. Никто из подчиняющихся ему людей этого не знает, и только один-два выживших впоследствии узнают его, прочитав в списках погибших.

Боу Хеллок умрет через два дня.

Его убьет не орк.

[отметка: — 111.05.12]

Сержант Хеллок отошел покурить. Люди замедляют шаг. У них болят руки.

Бейл Рейн — самый молодой из них. Он совсем зеленый, прошел недельную ускоренную подготовку. За шесть недель до сегодняшнего отлета ему туманно обещали дать час на прощание с невестой. Мысль, что он ее не увидит, невыносима. Он уже подозревает, что то было пустое обещание.

Нив на том берегу реки, ожидает его на общей пристани, ждет, когда он помашет рукой из-за ограждения парома. Он едва может сдерживаться при мысли, что ее ждет разочарование. Она прождет всю ночь в надежде, что он просто опаздывает. Стемнеет. В черной реке появятся желтые отражения заводских дымовых труб. Она замерзнет.

От этой мысли у него болит сердце.

— Подними воротник, — говорит ему Кранк, дернув за ухо. Кранк старше, он ветеран.

— От работы на солнце, — ворчит он, — ты обгоришь, парень. Фуражку ниже, воротник выше, даже если потеешь. Ты не хочешь обгореть. Уж поверь мне. Это хуже, чем разбитое сердце.

[отметка: не указано]

«Отметка Калта» обозначает две вещи. Во-первых, в боевом протоколе Тринадцатого легиона она относится к прошедшему времени сражения (в терранских (звездных) часах). Все операции и акции Ультрамарина за этот период доступны для изучения в архивах, и отметки прошедшего времени используются для поиска и навигации. Инструктор может отослать новициата к «отметке Оракса: 12.16.10», имея в виду десятую секунду шестнадцатой минуты двенадцатого часа записи приведения Оракса к Согласию. Обычно отсчет начинается либо со времени отдачи приказов по операции, либо с ее фактического начала, однако на Калте он ведется с момента, когда Жиллиман отдал приказ об ответном огне. По его словам, все, что произошло ранее, было не битвой, а всего лишь предательством.

Во-вторых, «отметкой Калта» называют вызванные солнечной радиацией ожоги, которые получили многие участники сражения, в первую очередь люди (особенно не трансчеловеческие войска).

Спустя много лет последние выжившие из ветеранов все еще отказываются от трансплантационного восстановления и с гордостью носят свои отметины.

 

3

[отметка: — 109.08.22]

Рем Вентан, капитан Четвертой, руководит сборами в провинции Эруд. Предполагается, что это честь, но у него нет такого ощущения.

Работа кажется канцелярской. Работа кажется трудом бюрократа или администратора. Кажется, что примарх преподает ему очередной ценный урок о связанной с трансчеловечностью ответственности. Учись гордиться работой по управлению так же, как и войной. Чтобы быть правителем не хуже, чем командиром.

Рем Вентан это понимает. Когда война закончится, ведь в конце концов она должна закончиться, когда не останется врагов, с которыми нужно покончить, и миров, которые нужно покорить, что тогда делать создавшим Империум транслюдям?

Уйти на пенсию?

Зачахнуть и умереть?

Стать обузой? Кровавым напоминанием о былых, более грубых временах, когда человечеству требовалось, чтобы для него выковали империю сверхлюди? Война приемлема, когда является необходимым средством для выживания. Когда потребность в ней отпадает, становится неприятным сам факт, что когда-то такой инструмент был нужен.

— В этом заключена великая ирония, — сказал Жиллиман своим капитанам и магистрам всего неделю назад. — Легионес Астартес созданы убивать, чтобы добиться победы и мира, в котором им не найдется места.

— Ошибка в концепции? — спросил Гейдж.

— Необходимое бремя, — предположил Сиданс. — Я строю ваш храм, зная, что не буду молиться в нем.

И на то и на другое Жиллиман покачал головой.

— Мой отец не совершает настолько больших ошибок, — сказал он. — Космические десантники преуспевают на войне, поскольку их создавали, чтобы они преуспевали во всем. Каждый из вас станет лидером, правителем и господином своего мира и применит свои трансчеловеческие таланты в управлении и культуре, поскольку сражений больше не будет.

Рем Вентан знает, что примарх искренне в это верит. Но он сомневается, что примарх вроде Ангрона или Русса с таким же оптимизмом смотрит на перспективу мирного будущего.

— Чему вы улыбаетесь? — спрашивает стоящий рядом Селатон.

Рем бросает взгляд на сержанта.

— Я улыбался?

— Вы смотрели на инфопланшет и улыбались, сэр. Я гадал, что такого забавного в декларативном списке восьмидесяти сверхтяжелых единиц бронетехники.

— Мало чего, — соглашается Рем.

По ту сторону наблюдательной амбразуры массопогрузочные машины затаскивают четырехсоттонные танки в чрева громоздких подъемных кораблей.

[отметка: — 108.56.13]

Брат Браэллен молод и еще ни разу не сражался с зелеными. В отличие от капитана. В залитом солнечным светом лагере на Уросенских холмах проходит импровизированная тренировка в ожидании сигнала собираться и грузиться на борт.

— Орк, в теории, — говорит капитан Дамокл.

— В голову или позвоночник, масс-реактивными, — отвечает Браэллен. — Или в сердце.

— Идиот, — ворчит сержант Домициан. — Выстрел в сердце его не остановит. Нет гарантии. Грязные твари поглощают повреждения, даже от болтеров.

— Значит, череп или позвоночник, — исправляется Браэллен.

Дамокл кивает.

— Орк, на практике? — спрашивает он.

— Что у меня есть? — уточняет Браэллен.

— Твой болтер. Боевой меч.

— В череп или позвоночник, — говорит Браэллен, — или в оба места, куда угодно, лишь бы сработало. Как можно больше повреждений. Если дойдет до ближнего боя, обезглавить.

Дамокл кивает.

— Мой тебе совет, не позволяй им подобраться настолько близко, — произносит Домициан. — У них хватает силы. Они тебе конечности поотрывают. Иногда проклятые твари продолжают двигаться, даже лишившись головы или с раскроенным черепом. Нервные корешки или что-то в этом роде. Если можешь, держи их на расстоянии — дальнобойным оружием, огнем болтера. Как можно больше повреждений.

— Хорошая рекомендация, — говорит капитан Дамокл своему седеющему сержанту. Он смотрит на стоящих кругом братьев. — Ее дает человек, который сражался с зеленокожими на шесть раз больше, чем я. Шесть ведь, Дом?

— Полагаю, что семь, благодарю вас, сэр, — откликается Домициан. — Но если вас это не огорчает, то и меня тоже.

Дамокл улыбается.

— Впрочем, ты упустил одно предостережение в практической оценке, — говорит он.

— Разве, сэр? — спрашивает искренне удивленный Домициан.

— Кто знает? — интересуется капитан.

Браэллен поднимает руку.

— Считать патроны, — произносит он.

Домициан смеется и досадует на самого себя. Как он мог забыть этот основной момент?

— Просветишь остальных, брат Браэллен? — подсказывает капитан Дамокл.

— Подсчет боекомплекта, — говорит Браэллен. — Максимум повреждений, максимум вреда, но следите за счетчиком зарядов и старайтесь соотносить наносимый урон с нормой боеприпасов.

— Почему? — спрашивает Дамокл.

— Потому что, когда речь идет об орках, — произносит Домициан, — их всегда чертова куча.

Брату Андрому также еще не приходилось сражаться с зеленокожими. Когда капитан распускает группу и отправляет всех по делам, он беседует с Браэлленом.

Их обоих недавно перевели из резервных рот, и они готовы окончить период ученичества, послужив на линии боевых действий. Оба благодарны и горды, что им дали места в Шестой роте, возможность служить под началом Саура Дамокла и нанести на синее поле своих наплечников, пусть даже и временно, ротную эмблему — белую змеящуюся шестерку.

[отметка: — 99.12.02]

У Олла есть земля в дельте возле Нериды.

Это примерно двадцать гектаров хорошего наносного чернозема. Эти гектары — наделы за службу. Олл служил, и у него есть подтверждающий это пожелтевший формуляр на дне сундука в кладовке. Славные годы службы, маршировки под штандартом Императора.

Олл из Армии.

Его служба окончилась на Хризофаре восемнадцать стандартных лет назад. Тогда его звали «рядовой Перссон». У него есть бумаги, лента за выслугу, штамп в формуляре и надел, размеры которого пропорциональны годам службы. Армия всегда округляет в меньшую сторону.

Олл провел два года на корабле-скотовозе, шедшем от Хризофара к Калту. Во всех листовках и плакатах Ультрамар называли Новой Империей. Лозунг казался несколько нелояльным, но указывал путь. Богатое новое скопление миров, которое великий Жиллиман привел к Согласию и превратил в сильную пограничную республику, выглядело как новая империя. Плакаты пытались привлечь поселенцев и колонистов, которые стремились к Краю под защитой экспедиционных флотов. Приезжайте в Ультрамар и разделите с нами будущее. Постройте новую жизнь на Калте. Поселитесь на Октавии. Новые миры. Новые судьбы!

Если вы выбирали себе надел за службу на развивающемся мире вроде Калта, администрация оплачивала вам переезд. Олл прибыл вместе с тысячей людей, которым предстояло стать его соседями. Когда он добрался до Калта, то уже был известен как Олл, и только те, кто замечал выцветшую татуировку на левом предплечье, знали, что в прошлом он был профессиональным убийцей.

Термоядерные электростанции Нериды дают энергию, питающую лампы, которые освещают Нумин и крепость Калкас. Станции нагнетают воду из реки, чтобы смывать угольную грязь с турбин, и согревают дельту насыщенной черной жижей, из-за чего речная долина является одним из наиболее плодородных мест на планете. Хорошая земля. Во влажном воздухе всегда воняет свеклой и капустой.

У Олла нет жены, он занят только тяжелым трудом. Он выращивает яркие цветы, которые украшают дома и петлицы знати Нумина, а затем, после смены сезона, снимает второй урожай темнотравья для полотняной промышленности. Для обоих урожаев нужны сезонные рабочие руки. Олл нанимает молодых мужчин и женщин из окрестных семей: девушки срезают и упаковывают цветы, а юноши собирают и скатывают темнотравье. Он контролирует их при помощи бывшего армейского погрузочного сервитора по имени Графт. Графта нельзя запрограммировать так, чтобы он не называл его «рядовой Перссон».

На шее Олла на тонкой цепочке висит старый катерический символ, подарок жены, которую он только-только начат узнавать, когда она умерла и ей на смену пришла жизнь в Армии. Символ и вера — две причины, по которым он приехал в Ультрамар. Он чувствует, что здесь, в сегменте Ультима, легче верить.

Так предполагается, во всяком случае.

Некоторые из его соседей, которые прожили рядом восемнадцать лет и детей которых он нанимает на работу, смеются над его верой. Называют «богобоязненным».

Прочие же вместе с ним посещают маленькую часовню на кромке полей.

Сейчас сезон темнотравья, и мужчины с мальчиками находятся в полях. Впереди две недели тяжелого труда.

Сегодня в небесной вышине много кораблей. Войсковые транспорты. Перевозчики боеприпасов. Они пролетают мимо, и Олл жмурится на солнце. Он узнает их. Фермер, колонист, верующий — кем бы он ни был, внутри он все еще «из Армии».

Он узнает их.

И испытывает старое ощущение, которое напоминает ему о висящей над камином лазерной винтовке.

[отметка: — 68.56.14]

В Баррторе, к востоку от реки Борос, Сто одиннадцатая и Сто двенадцатая роты Ультрамарина размещены в городах-префабрикатах на краю леса. По команде магистра Одиннадцатого ордена Вареда они сядут в «Лэндрейдеры», «Рино» и длиннобазные наступательные «Рино» и отправятся в порт Нумин на погрузку.

Командование Сто одиннадцатой недавно перешло к Экриту от Бриенда, который пал на Эмексе. Это была тяжкая потеря для роты. Экрит — хороший начинающий командир. Он жаждет настоящего боя, который вернет Сто одиннадцатую в форму и продемонстрирует им, что он достойная замена любимому Бриенду.

— Никогда не видел человека, который бы так рвался преодолевать трудности, — произносит Фрасторекс, капитан Сто двенадцатой. — А вы, сержант Анхиз?

— Нет, сэр, — отвечает Анхиз.

Они присоединились к Экриту на насыпи под деревьями. Она образует естественную наблюдательную площадку. Им видна пойма реки, лагеря рот Несущих Слово, которые совершили высадку прошлой ночью, палаточные городки Армии и площадки титанов. Боевые машины отключены, они дремлют, стоя рядами, словно гигантские металлические деревья. По магистрали внизу с грохотом движется колонна бронетехники и буксируемых артиллерийских орудий. Мелькают низко летящие перехватчики. Синяя дымка.

Экрит ухмыляется. Фрасторекс — ветеран, старик. Экрит понимает, что Варед возложил на Фрасторекса роль наставника на время перелета. Рота — это немало, командование ею нельзя принять с легкостью.

— Знаю, не следует торопить войну, — говорит Экрит. — Знаю, знаю. Я читал Махулия, Антакса, фон Клаусвица…

— И Жиллимана, надеюсь, — замечает Фрасторекс.

— Слыхал о нем, разумеется, — отвечает Экрит.

Они смеются. Даже стоящий навытяжку Анхиз вынужден скрыть улыбку.

— Мне нужно сосредоточить своих людей на цели. Практической угрозе, не теории. Пока им не потребуется мой личный пример, я могу только произносить множество воодушевляющих речей.

Фрасторекс вздыхает.

— Сочувствую. Помню, как принял командирский жезл после смерти Некта. Мне нужен был лишь первый соперник, чтобы пролить кровь. Проклятье, я в нем нуждался. Мне было необходимо, чтобы они сплотились вокруг меня против врага, а не объединились против меня, как чужака.

Экрит кивает.

— Это правильно, сержант?

Анхиз задумывается.

— Совершенно верно, сэр. Теория — только звук. Концентрация на битве заставляет людей забывать о прочих делах. Это отличный способ привязать их к новому командиру. Дайте им знакомое ощущение. Разумеется, в случае капитана Фрасторекса ему так и не удалось сплотиться с нами или доказать свою достойность.

Все трое громко хохочут.

— Хотелось бы, чтобы с организацией дела обстояли получше, — говорит Экрит. — Масштабы этой мобилизации смехотворны. Только логистика все тормозит.

— Говорят, что мы улетаем сегодня, — произносит Фрасторекс. — Самое позднее — завтра. Что потом? Две недели на корабле, и будешь по самые уши в крови орков.

— Жду не дождусь, — говорит Экрит. — Потому что здесь никогда ничего не произойдет.

[отметка: — 61.20.31]

Если начинаете многими, а заканчиваете одной победой, то промежуточные затраты приемлемы.

Жиллиман перечитывает написанное. Эта мысль изначально принадлежит не ему: ее произнес член племени воинов Т'Ванти. Он всего лишь… отшлифовал ее.

Он даже не уверен, думает ли он так же, однако все военные концепции и афоризмы стоит записывать, хотя бы для того, чтобы понять, как мыслит враг.

Племена воинов верили в это. Они были благородными союзниками, одаренными бойцами. Разумеется, низкотехнологичными, и близко ничего похожего на его легион. Т'Ванти согласились служить в качестве ауксилий. Со стороны Жиллимана это был дипломатический ход. Если он позволяет аборигенам разделить с ним победу, они смогут принять на себя ответственность за поддержание Согласия на своей планете. Однако в тот день перемещения орков были необъяснимы, по толпе проходили непредсказуемые всплески своеволия. Вопреки всякому здравому смыслу они повернули на запад. Силы Жиллимана задержались на целый день. Племена воинов двинулись вперед самостоятельно и заняли холм в Кундуки, в буквальном смысле слова обезглавив командование зеленокожих.

Казалось, что Т'Ванти наслаждаются своими достижениями и абсолютно не замечают потери восьмидесяти девяти тысяч человек.

Жиллиман задумчиво вертит в пальцах стилус. Чтобы гибнуть в таких количествах, нужна дисциплина. Это одна из причин, по которым в его покоях на стене висит кордулус, клинок Т'Ванти. Он полагает, что у него наиболее дисциплинированная военная сила в Империуме, что вполне справедливо, учитывая качества прочих легионов. Но он не уверен, что даже его Ультрамарин сможет проявить столь высокий уровень дисциплины, уровень Т'Ванти.

— Им никогда не придется этого делать, — размышляет он вслух.

Жиллиман откидывается назад. Кресло изгибается, поддерживая бронированную громаду его тела. Он имеет облик человека, но является гораздо большим, куда большим, чем даже гиганты-транслюди из его легиона. Он — примарх. Во вселенной осталось лишь семнадцать подобных ему существ.

Он — тринадцатый сын Императора человечества. Владыка Ультрамарина, Тринадцатого легиона. Среди себе подобных он один из наиболее человечных. Некоторые больше похожи на ангелов. Некоторые… наоборот.

Издалека его можно спутать со смертным. Только приблизившись, осознаешь, что он куда больше походит на бога.

Говоря кратко, он красив. Красив, как регент на старинной монете, как хороший меч. Но в нем нет привлекательности ритуального оружия, как в Фулгриме. Он не ангел, как Сангвиний. В нем нет пронзающей сердце ангелоподобности. Его красота иная.

У него твердо очерченный подбородок, как у преданного долгу брата Дорна. Они оба наделены аристократизмом. Присутствует огромная сила Ферруса и живучесть Мортариона. В глазах порой мелькает шальной блеск Хана, а иногда — степенность Льва. Как говорят многие, в форме его носа и лба есть энергия и победительность Хоруса Луперкаля.

Нет той горечи, что омрачает Коракса, нет затравленного отчаяния, которое терзает несчастного Конрада. В нем никогда не бывает нарочитой таинственности, окутывающей Магнуса или Альфария, и он более открыт, чем погруженный в себя Вулкан. Он одарен, чрезвычайно одарен даже по меркам примархов. Ему известно, что широта его познаний тревожит более прямодушных, несгибаемых братьев, вроде Лоргара и Пертурабо. Он никогда не проявляет вспышек ярости Ангрона, его глаза не горят сумасшедшим блеском Русса.

Он многого достиг и знает это. Порой ему кажется, что это недостаток, в котором он должен оправдываться перед братьями, но потом он чувствует вину за то, что извинялся. Мало кто из них на самом деле доверяет ему, поскольку, как он чувствует, они всегда гадают, что он собирается извлечь для себя из соглашения или сотрудничества. И еще меньше тех, кто его любит, — своими друзьями он считает только Дорна, Ферруса, Сангвиния и Хоруса.

Некоторые из его братьев довольствуются ролью инструментов Крестового похода, которыми они стали. Иные даже не задумываются и не знают, что являются таковыми. Ангрон, Русс, Феррус, Пертурабо… Они — всего лишь оружие, и не желают ничего сверх этого. Им известно их место, и они согласны оставаться на нем, как Русс. Или же они понятия не имеют, что может быть другая желаемая роль, как Ангрон.

Жиллиман полагает, что ни один из них не был создан для того, чтобы стать только оружием. Ни одна война не может длиться вечно. Император, его отец, растил не одноразовых сыновей. Зачем ему было наделять их такими талантами, если им было предначертано стать ненужными после окончания войны?

Он вертит стилус в руке и перечитывает то, что написал. Он много пишет. Кодифицирует все. Информация — это власть. Техническая теория — это победа. Он намеревается собрать и систематизировать их все. Когда война кончится, быть может, у него найдется время преобразовать свои архивы в некую формальную кодификацию.

Он осознанно пользуется стилусом, записывая вручную. Стилус делает пометки прямо на люмопластековой поверхности инфопланшета, но даже это считается архаичным. Клавиши кажутся безликими, а вокс-рекордеры или секретарские рубрикаторы никогда его не устраивали. Какое-то время он пробовал мысленную передачу и одно из более современных мнемоперьев, но и то и другое оказалось неудовлетворительным. Стилус останется.

Жиллиман вертит его в руке.

В его покоях тихо. Через расположенные за его спиной огромные двери из тонированного армогласа ему видно магистров орденов, которые собираются на аудиенцию. Они ожидают его вызова. Предстоит много работы. Они думают, что он пребывает в праздности, пишет заметки и не следит за потоком информации.

Забавно, что они все еще его недооценивают.

Он писал заметки по военным обычаям Т`Ванти семнадцать минут, но в то же время просмотрел и отметил пятнадцать сотен информационных бюллетеней и сводок, выведенных на второстепенные экраны слева от него.

Он видит и увязывает воедино все.

Информация — это победа.

[отметка: — 61.25.22]

Магистры орденов ожидают своего примарха. Они видят его из вестибюля сквозь тонированный армоглас дверей. Он сидит, словно памятник посреди пустой часовни. Время от времени его рука двигается, когда он делает пометку на парящем планшете при помощи старинного пера. Помещение, покои Жиллимана, обставлено строго и скудно. Стальные перекрытия и ребристые адамантиевые стены. На дальнем конце — стена из кристалфлекса, через которую видно орбитальное пространство. Мерцают звезды. С сияющего внизу мира сквозь черноту доходит свет.

Марий Гейдж — первый магистр. Еще не все собрались. Уже прибыло двенадцать, и это уже немало. К концу дня их станет двадцать.

Тринадцатый легион, крупнейший из Легионес Астартес, разделен на ордена — пережиток древней полковой организации громовых воинов. Каждый орден состоит из десяти рот. Рота является основной единицей — тысяча легионеров плюс вспомогательные силы, которых возглавляет старший капитан. Как Гейдж часто слышал от примарха, одной роты более чем достаточно для большинства задач. Есть старинное изречение, популярное в Тринадцатом. Возможно, оно хвастливо, высокомерно и неприменимо к некоторым противникам вроде орков или эльдар, однако в его основе лежит истина.

Чтобы захватить село, пошлите легионера; чтобы захватить город, пошлите отделение; чтобы захватить мир, пошлите роту; чтобы покорить цивилизацию, пошлите орден.

Сегодня на Калте соединятся для отправки двадцать из двадцати пяти орденов Тринадцатого. Двести рот. Двести тысяч легионеров. Оставшиеся будут поддерживать гарнизоны по всем Пятистам Мирам Ультрамара.

Подобный сбор является не беспрецедентным, однако редким. Тринадцатый не давал общий обед на столько персон с первых дней Великого крестового похода.

А к их массе еще добавился эквивалентный пяти орденам Семнадцатый, легион Несущих Слово.

Мощь, избыточная почти до смешного. Что же такого, по мнению магистра войны, есть в запасе у ксеновладений Гаслакха?

— Надеюсь, — произносит Кен Атрей, магистр Шестого ордена, — надеюсь, — громко повторяет он, — что мы обнаружим крупнейшее гнездо зеленокожих в известной части космоса.

— Надеешься на проблемы? — удивленно спрашивает Гейдж.

— Примечание 56.XXI, — говорит Варед из Одиннадцатого. — Никогда не желайте опасности. Опасность не нуждается в вашей помощи. Не существует судьбы, которую опасно искушать, однако активное стремление к войне никогда не укрепляет боевой дух.

Атрей хмурится.

— Я бы лучше немного поискушал судьбу, — говорит он, — чем тратил время ради чужой славы.

— Кого именно ты имеешь в виду? — интересуется Гейдж.

Атрей смотрит на него. Шрам пересекает левый глаз и загибает вниз уголок рта. Когда он улыбается, это почти незаметно.

— Это приведение к Согласию служит достижению двух целей, ни одна из которых не является военной, — произносит он. — Мы должны добавить немного блеска к тяжеловесной репутации Несущих Слово, поработав совместно с ними. И мы должны продемонстрировать авторитет Хоруса, перебрасывая по его прихоти двадцать полных орденов.

— Атрей, это теоретическая или практическая оценка? — спрашивает Банзор, и все магистры смеются.

— Вы же видели тактические сводки. Зеленокожие Гаслакха — это смешно. Сомнительно даже, что они вообще двинулись к Голсории. Исходящая от них угроза переоценена. Я мог бы взять одну роту из резерва и смять их за неделю. Дело в самоутверждении и демонстрации авторитета. Дело в том, что Хорус хвалится своим положением.

Раздается приглушенный шум голосов, многие соглашаются.

— Хорус Луперкаль, — произносит Марий Гейдж.

— Что? — переспрашивает Атрей.

— Хорус Луперкаль, — говорит Гейдж. — Или Воитель Хорус, или магистр войны. Возможно, ты не считаешь его более достойным, чем наш примарх, однако Император считает и пожаловал ему звание. Даже в неформальной обстановке, среди нас, как сейчас, ты будешь говорить о нем уважительно. Он Воитель, Атрей, наш главнокомандующий, и если он говорит, чтобы мы отправлялись на войну, мы отправляемся.

Атрей замирает, а затем кивает.

— Мои извинения.

Гейдж кивает в ответ. Он оглядывается вокруг. Собралось четырнадцать магистров орденов. Он поворачивается к дверям.

Те открываются. Их раздвигают скрытые под полом гидравлические поршни.

— Заходите, — зовет Жиллиман. — Я вижу, что вы там беспокоитесь.

Они входят, Гейдж идет впереди. Сопровождающие и ветераны остаются снаружи.

Жиллиман не поднимает глаз. Он делает стилусом очередную пометку. На невидимых гололитических панелях слева от него бегут строчки данных.

Внутри покоев открывающийся через кристалфлексовую стену вид стал более эффектным. Внизу блестит на солнце далеко растянувшийся громадный корпус флагмана «Честь Макрагге». Двадцать шесть километров полированной брони из керамита и стали. Сбоку, словно серебристо-синие клинки, поблескивают стоящие на второстепенных швартовочных точках восемнадцать барж, каждая размером с город. На верхних уровнях, удерживаемые гравитацией, словно луны, сияют десантные корабли, транспорты, балкеры Механикум, крейсеры, гранд-крейсеры и линкоры. Пространство между ними насыщено мелкими кораблями и грузоперевозчиками, которые снуют между трюмами и причалами.

Внизу грузовые люггеры поднимают с орбитальных платформ военную технику. Они похожи на муравьев-листорезов и скорпионов, которые тащат клешнями превосходящую их размерами добычу.

Ниже фрегат проверяет свои двигатели в ближайшем орбитальном кармане.

Еще ниже Калт, бело-синий в отраженном солнечном смете. В его сиянии вспыхивают зеркальные булавочные острия — это вплывают в солнечный луч поднимающиеся с поверхности челноки.

Гейдж прокашливается.

— Мы не хотели вас беспокоить, примарх, однако…

— …многое нужно сделать, — заканчивает Жиллиман. Он бросает на первого магистра взгляд. — Я следил за потоком данных, Марий. Ты думал, что нет?

Гейдж улыбается.

— Ни секунды, сэр.

Сотня дел одновременно. Способность примарха заниматься сразу множеством задач почти пугает.

— Мы хотели удостовериться, что от вас не укрылась ни одна мелочь, — говорит Эмпион из Девятого. Самый молодой. Получивший назначение самым последним.

Гейдж прячет улыбку. Несчастный глупец все еще не отучился недооценивать.

— Думаю, что нет, Эмпион, — произносит Жиллиман.

— «Самофракия»…

— Нуждается в дальнейшем освидетельствовании двигателей, — отвечает Жиллиман. — Я велел капитану Кулаку выделить сервиторов с орбитального кармана 1123. Да, Эмпион, я это видел. Я видел, что «Млатус» перегружен на восемьдесят две сотни тонн, и рекомендую начальникам станции перенаправить Сорок первый Эспандорский на «Высокое восхождение». Сборы провинции Эруд отстают от графика на шесть минут, поэтому Вентану нужно, чтобы сенешаль Арбут повысила скорость обработки грузов в порту Нумина. Шесть минут растянутся на следующие два дня. Колофраксису требуется поставить корабль в строй. Провинция Карен опережает график, поэтому я доволен капитаном Таэроном из Сто тридцать пятой, хотя и сомневаюсь, что он подготовился к ливню, который обещан позднее сегодня, так что он должен быть в курсе, что состояние поверхности ухудшится. К слову о Сто тридцать пятой: прилетит сержант Тиель. Он подвергнут дисциплинарному взысканию. Когда он прибудет, отправьте его ко мне.

— Этот дисциплинарный вопрос может быть решен на уровне магистра, сэр, — говорит Антоли. Тринадцатый его, и эта роль выпадает ему.

— Когда прибудет, отправьте его ко мне, — повторяет Жиллиман.

Антоли бросает взгляд на Гейджа.

— Разумеется, мой примарх.

Жиллиман поднимается на ноги и смотрит на Антоли.

— Антоли, я просто хочу с ним поговорить. И — да, Марий, я снова влезаю в мелочи. Простите меня. Погрузка армии — скрупулезное, но утомительное занятие, мне хотелось бы немного отвлечься.

Магистры улыбаются.

— Когда представление главных гостей? — спрашивает Жиллиман.

— Флот примарха Лоргара совершал переход в систему с полуночи по времени Калта, — говорит Гейдж. — Первые корабли сопровождения собираются. Как мы понимаем, примарх пересекает границу света и тени в системе, приближаясь в реальном пространстве на большой скорости.

— Итак… осталось шестнадцать часов?

— Шестнадцать с половиной, — отвечает Гейдж.

— Я округлял в меньшую сторону, как Армия, — говорит Жиллиман. Все смеются. Примарх смотрит через кристалфлексовую стену. Среди рядов блестящих, словно полированные клинки мечей, звездолетов уже присутствует россыпь более темных кораблей, похожих на окровавленное оружие, которое ожидает чистки.

Первые боевые корабли Лоргара, которые швартуются и маневрируют, занимая места в строю.

— Получены приветствия от прибывающих капитанов и командующих, — сообщает Гейдж. — Эреб просит об аудиенции в удобное для вас время.

— Он может немного подождать, — произносит Жиллиман. — Это довольно унылый человек. Я бы предпочел вытерпеть их всех, но за один раз.

Магистры снова смеются.

— Подобная бестактность уместна только в нашем кругу, — напоминает Жиллиман. — Эта операция спланирована так, чтобы продемонстрировать эффективность новой эпохи. Она целиком спланирована для того, чтобы прославить моего брата Хоруса и укрепить его авторитет.

Жиллиман смотрит на Атрея, который улыбается, и на Гейджа, который глядит в сторону.

— Да, Марий, я слышал. И вот что. Атрей был прав. Это представление, помпа и, в сущности, трата времени. Но — и это главное — Хорус является магистром войны. Он заслуживает прославления, а его авторитет нуждается в укреплении. Но в то же время, Атрей, Марий также был прав. Ты всегда будешь говорить о магистре войны с почтением.

— Да, мой примарх.

— И последний вопрос, — говорит Жиллиман. — Шесть с половиной минут назад произошел сбой сигнала вокса. Детали записаны. Возможно, искажение из-за солнечной вспышки, но я прошу кого-нибудь проверить. Для всего мира это прозвучало как пение.

[отметка: — 61.39.12]

Помехи проверены и списаны на солнечные искажения. Вокс-артефакт. Пустота постоянно потрескивает и нашептывает в слышимом и электромагнитном диапазонах.

Спустя полчаса специалист на борту «Касторекса» докладывает о том, что слышит в воксе поющие голоса. Через двадцать минут песнопения на одиннадцать секунд блокируют основную орбитальную информационную передачу. Источник песнопений не установлен.

Часом позже происходят еще два всплеска, не имеющие источника.

Через час после этого Управление связи сообщает о «серии поломок» и предупреждает, что «в течение дня возможны дальнейшие искажения связи, пока проблема не будет выявлена».

Еще через час на ночной стороне Калта начинается первый из дурных снов.

[отметка: — 50.11.11]

Существует множество признаков. Существует множество предзнаменований. Принимая во внимание выдающуюся тщательность, с которой Тринадцатый легион проводит свои приготовления, можно было бы счесть трагедией или некомпетентностью тот факт, что так мало из всего этого было замечено.

В данном случае простая истина заключается в том, что Ультрамарин не знает, что нужно искать.

На поверхности Калта в утренних лучах Тилос Рубио вместе со своим отделением ожидает погрузки на транспорты. Они все принадлежат к Двадцать первой роте, подчиняясь капитану Гаю.

У Рубио болит голова. Боль за глазами. Он не обращает на нее внимания. На короткое мгновение он призадумался, не сообщить ли о ней апотекарию, но не делает этого. В ходе подготовительной фазы они двигались несколько дней без перерывов на отдых. Не было возможности отключить высшие психические функции и поспать или хотя бы провести восстановительную медитацию.

Он списывает боль на естественную усталость. Очередное проявление слабости человеческой плоти, которое в течение часа выявит и нейтрализует его трансчеловеческая биология.

Это не усталость. Впоследствии Рубио пожалеет, что не обратил внимания на свое недомогание. Пожалеет об этом куда сильнее, чем обо всем остальном, что произойдет на Калте. Сожаления будут терзать его до самой смерти, еще много лет.

После смерти и резни, после стрельбы и убийства, когда судьба совершит необычный ход и выведет его с поля боя, когда наконец появится возможность подумать, Тилос Рубио поймет, что в своей решимости следовать эдиктам Императора он оставил без внимания жизненно важное предупреждение.

Он не одинок. Среди примерно двухсот тысяч Ультрамаринов, которые находятся в этот день на Калте и вокруг планеты, присутствуют сотни одаренных личностей вроде него, покорно и самоотверженно принявших понижение до ординарных званий. Все они игнорируют головную боль.

В отличие от Рубио, мало кто проживет достаточно долго, чтобы об этом пожалеть.

 

4

[отметка: — 28.27.50]

— Я просил о праве присоединиться к наступлению, — говорит Сорот Чур.

Впервые с начала встречи Люциель чувствует в поведении друга неловкость.

И впервые он задумывается о том, что они вовсе не друзья. Как бы лучше сказать? Товарищи, быть может?

Они встречались однажды, восемь лет назад. Их роты случайно сблизились при обороне Гантовании Себрос, последнего из городов-башен Каскиана. Четыре терранских месяца они плечом к плечу отбивались от насекомоподобных созданий, чьего названия и языка они так и не узнали. Товарищи в силу обстоятельств.

Обстоятельства принимают решения за всех нас.

Простая, без прикрас, истина состоит в том, что Тринадцатый легион Астартес Ультрамарин и Семнадцатый легион Астартес Несущие Слово не близки друг другу. Невзирая на внешнее сходство, они совершенно разные по организации и боевой идеологии. Они настолько же различаются между собой, как и возглавляющие их примархи.

Всякому глупцу видно, что изначальной целью Императора при сотворении его сыновей и легионов было создать многообразие боевых сил, которые станут дополнять и украшать друг друга. Предполагалось, что различные сильные стороны и характеры будут сиять в контрасте. В единообразии слабость.

А поскольку братья разные, они конфликтуют. Существуют соперничество и споры, ссоры и перебранки, зависть и состязание. Это также задумано как часть здорового естественного процесса Легионес Астартес. Таков замысел Императора. Пусть сыновья соревнуются. Пусть Легионы бросают друг другу вызов. Так они будут подстегивать друг друга. Так они будут работать лучше. Император и его старейшие, мудрейшие сыновья всегда рядом, чтобы остановить зашедшие слишком далеко события.

Гонорий Люциель и Сорот Чур стоят на наблюдательной палубе над главным трюмом крейсера «Самофракия». Они поприветствовали друг друга с уважением и симпатией и провели день, наблюдая за распределением потока персонала Армии и боеприпасов с боевого транспорта Чура на десантные корабли, за которыми надзирает Люциель. Они похожи — сходного телосложения, одного звания. Один красный, другой синий, как будто они отпечатаны одинаковыми заводскими прессами, а затем обработаны разными красками.

— Думаю, мы близки, — говорит Чур. — Надеюсь, что не ошибаюсь.

— Так и есть, — соглашается Люциель. — Было честью служить вместе с тобой на Каскиане.

— А стало быть, мы… необычные, — делает смелое замечание Чур.

Люциель смеется.

— Ты просил о праве примкнуть к наступлению, — произносит он. — Полагаю, твой примарх проявил благосклонность?

— Да.

— Так же как и мой, — отзывается Люциель, — когда я просил об обязанности обеспечивать непосредственную защиту Нуминской верхней станции. Нам отвели роль послов, брат.

— Мне тоже так кажется, — кивает Чур, испытывая облегчение, что спустя несколько проведенных в обществе друг друга часов об этом наконец зашла речь.

— Думаю, мы с тобой — единственная настоящая точка соприкосновения между нашими легионами, — говорит Люциель. — Неудивительно, что мы должны мостить путь к общему взаимодействию.

Они идут по палубе под громадными арками ребер-сводов трюма.

— Гордость моего легиона получила удар, — произносит Чур.

— Разумеется, — отвечает Люциель. — Уязвлена, я бы сказал. И это — лекарство. Наши легионы будут нести службу плечом к плечу, прилагая совместные усилия, и тем самым сплачиваться. Примером этого в миниатюре служит наш опыт.

— Говорили, что это маневры, — откликается Чур. — Что Хорус играет властью, отдавая приказы двум своим братьям, в особенности тому, кто и так достаточно могуч. Но это все дым. Думаю, что Хорус демонстрирует замечательную проницательность. Он знает, что при нынешнем положении дел единство любого строя, образованного Несущими Слово и Ультрамарином, будет неполным.

— Очевидно, что в своей бесконечной мудрости Хорус изучил рапорт о Каскианской кампании.

— Думаю, что да.

Может потребоваться много времени, чтобы дурная кровь растворилась. Порой ее необходимо выпустить. Суть разногласий, удара по гордости, проста. Неудовлетворенный продвижением и работой Семнадцатого в ходе Великого крестового похода, Император отправил Ультрамаринов покарать их. Это была абсолютная и унизительная выволочка, проистекавшая из отвращения Императора к фанатизму Несущих Слово, в особенности когда дело дошло до почитания его собственной персоны как божества. Истина Императора была светской истиной. Он терпел набожное отношение в кругу своих сыновей, но не более того.

Возможно, Ультрамаринам не повезло, что их использовали таким образом. Не просто какой-то легион, а крупнейший, наиболее светский, наиболее эффективный, наиболее дисциплинированный. Наиболее успешный, хотя с этим можно было поспорить.

Люциель склонен к сочувствию. Он несколько раз беседовал по этому поводу наедине с примархом, поскольку Жиллимана это тоже явно беспокоило. Неуютно выступать в роли инструмента унижения и примера для подражания. Жиллимана тревожит, что его отношения с Несущими Слово никогда не исправятся. Это стало понятно, поскольку он раз за разом расспрашивал Люциеля, единственного офицера Тринадцатого, который когда-либо добивался относительного доверия офицера Семнадцатого.

Ибо Несущие Слово всегда были лишь верны и преданны. Люциель это знает. У него нет сомнений в абсолютной верности Чура. Их преданность была поставлена под сомнение и очернена самим ее объектом.

Хорус Луперкаль демонстрирует свою мудрость и проницательность с самого начала управления. Он излечивает раны. Активно работает над тем, чтобы примирить два крупнейших легиона и забыть горький раскол.

— На Каскиане, — говорит Люциель, — я многому у тебя научился, Сорот. Научился поражаться звездам и ценить внушающие смирение масштабы нашей галактики.

— А я учился у тебя, — отзывается Чур. — Учился плотному анализу и оценке врагов, и это изменило мои воинские способности.

Их слова искренни. На Каскиане Чур напомнил Люциелю о месте того в огромной вселенной. Хотя он и не пытался обратить капитана Ультрамаринов в какую-либо духовную истину, но смог помочь тому мельком увидеть неописуемое космическое таинство, которое напоминает смертному, пусть даже могучему трансчеловеку, о его крохотном месте в великом творении и создает пульс, живое сердце любой веры. В результате Чур дал Люциелю видение мира, которое благотворно умалило представление капитана о себе перед лицом вселенной. Это указало Люциелю на его место и напомнило о цели.

Взамен Люциель продемонстрировал Чуру строгость теории и практики, крепкой выучки, которая пронзала покров духовности желанным прагматизмом. Люциель напомнил Чуру, что тот сверхчеловек. Чур напомнил Люциелю, что тот всего лишь сверхчеловек. От обмена точками зрения они оба неизмеримо выиграли.

— Мне доставит огромную радость, — говорит Люциель, — если наши братья с обеих сторон в итоге оценят по достоинству обоюдные различия, как это сделали мы.

— Я не сомневаюсь, — отвечает Чур, — что этот сбор положит конец враждебности между нашими легионами.

[отметка: — 26.43.57]

Эонид Тиель, подвергнутый дисциплинарному взысканию, ожидает собеседования. Он уже несколько часов на борту «Чести Макрагге».

Ему велели ждать. Он ждет, что его вызовут к Шараду Антоли, магистру XIII ордена. Он готов к этому. Будет безжалостный выговор, за которым последуют дисциплинарные обязанности.

Однажды его уже подвергал этому Таэрон, капитан его роты. В ходе собеседования Тиель допустил промах, попытавшись оправдаться в своих поступках. Когда его вызовут к магистру ордена Антоли, он не повторит этой ошибки.

Тиеля обязали ждать в огромной приемной на сороковой палубе. Это стендовый арсенал, увешанный оружием. В центре помещения на возвышениях располагаются отполированные тренировочные клетки.

Спустя три часа ожидания в идеальной неподвижности он сдается, снимает шлем и начинает прохаживаться по пустому залу, восхищаясь оружием на стендах. В основном это клинки, многие из которых сработаны мастерами. Они представляют собой вершину оружейного искусства тысячи культур. Это образцовое собрание, сюда приходят наиболее высокопоставленные офицеры Тринадцатого. Чтобы изучить виды оружия, потренироваться и попрактиковаться с ними, тем самым улучшив теоретические и практические навыки.

Тиель знает, что ему вряд ли удастся когда-либо еще так приблизиться к подобным совершенным образцам. Он борется с соблазном взять какое-нибудь оружие и изучить его. Ему хочется почувствовать сравнительный вес, индивидуальные особенности баланса.

Когда ожидание затягивается и никто не приходит, Тиель протягивает руку к подвешенному у стены на гравитационном крюке дуэльному мечу.

— Сержант Тиель?

Тиель замирает и быстро отдергивает руку. В зал вошел палубный офицер в церемониальном костюме.

— Да?

— Меня просили сообщить вам, что ждать осталось недолго.

— Я буду ждать столько, сколько потребуется, — отвечает Тиель.

— Что ж, — пожимает плечами офицер, — осталось недолго. На первое место вышли вопросы логистики. Примарх вскоре вызовет вас.

Он поворачивается, чтобы уйти.

— Подождите: примарх?

— Да, сержант.

— Я ждал, что меня вызовут к магистру ордена Антоли, — говорит Тиель.

— Нет, к примарху.

— А-а, — произносит Тиель.

Палубный офицер ждет еще мгновение, приходит к выводу, что беседа окончена, и уходит.

Примарх.

Тиель медленно выдыхает. Можно считать, что его проблемы практически самые серьезные, какие вообще могут быть.

Что означает…

Он снимает дуэльный меч. У клинка необычный баланс. Тиель дважды взмахивает им, а затем поворачивается к ближайшей тренировочной клетке.

Останавливается. Разворачивается обратно.

Проклятие можно с одинаковым успехом заработать как за часть, так и за все вместе.

Он берет рафианскую саблю, вдвое короче меча, но почти такую же тяжелую. Держа в каждой руке по клинку, он идет к клетке.

— Тренировка, режим одиночного спарринга. Двойное оружие, восьмой уровень сложности. Выполнять.

Клетка с гудением оживает, вокруг него поднимается система арматуры, с лязгом начинающая вращаться.

Тиель приседает на корточки. Он поднимает два бесценных клинка.

[отметка: — 25.15.19]

Их вылет отложен. Какой-то там шторм над провинцией Карен. Небо на востоке становится красно-лиловым, словно налитый кровью синяк.

Сержант Хеллок велит им устраиваться на ночлег и ждать вызова. Вылет отложен, но не настолько, чтобы позволить рядовому Бейлу Рейну покинуть позицию и пойти повидаться со своей девушкой.

— Согласно уставу, никаких исключений, — говорит сержант. Затем он слегка смягчается. — Извини, Рейн. Знаю, что ты надеялся.

Бейл Рейн садится и прислоняется спиной к погрузочному поддону. Он начинает думать, что проведет остаток жизни, глядя на лицо сержанта Хеллока, и больше не увидит Нив.

Вряд ли он мог оказаться дальше от истины.

— Это что — пение? — спрашивает Кранк. Он поднимается.

— Это пение, — произносит он.

Рейн тоже его слышит. В двухстах метрах, по ту сторону какого-то ограждения периметра, находится полевой лагерь, занятый подразделениями Армии, которые прибыли с Семнадцатым. Толпа оборванцев, так они выглядят. Просто какие-то проходимцы с окраинных миров, от таких только и ждешь, что они будут семенить по пятам за фанатичными Несущими Слово. Когда они выгружались, то заработали немало критических комментариев сержанта Хеллока, которые касались формы одежды, построения, обслуживания оборудования и парадной дисциплины.

— О, ну это просто неприлично, — говорит Хеллок, поджигая палочку лхо и наблюдая, как те высаживаются из десантных модулей. — Они похожи на долбаных бродяг. На тупых, как дерьмо, охотников с мира, расположенного в заднице Галактики.

Солдаты с другой планеты и впрямь не выглядят многообещающе. Они оборваны. В них есть какая-то дикость, как будто они слишком долго были лишены чего-то жизненно необходимого. Их кожа бледная, а телосложение худощавое. Они похожи на растения, которые чахли без света в пещере. Похожи на дикарей.

— Как раз то, что нам надо, — произносит Хеллок. — Дикие вспомогательные подразделения.

Они поют, скандируют. Это не приятные или привлекательные звуки. В сущности, их довольно неприятно слышать.

— Похоже, это придется прекратить, — говорит сержант. Он давит каблуком окурок палочки лхо.

Он движется через площадку, чтобы потолковать с командиром другого подразделения. Пение раздражает его.

 

5

[отметка: — 20.44.50]

Капли дождя вырываются из сухого воздуха, словно болтерные заряды. Они разбиваются, как будто черное стекло, об обтекатель спидера, который Селатон гонит по магистрали Эруд.

Повсюду пыль: высохшая до рассыпчатости земля, затвердевшая корка пыли на металле, пыль в воздухе, поднятая челноками, машинами и военным транспортом. Плоский ландшафт бледен и едва освещен. Небо странно потемнело, помутнело. С пассажирского места бронированного спидера Вентану видно далекую линию холмов, покрытых зеленью.

С юга надвигается ливень. По воксу говорят, что в Карен уже болото.

Пройдет не так уж много времени, и здесь тоже будет болото, думает Вентан. Свет такой странный. Небо такое темное, а земля такая светлая. Капли дождя похожи на стеклянные бусинки, на слезы. Они разлетаются об него, о броню, о спидер, оставляя полосы влажной черноты на налете белой пыли, которым за день покрылись все поверхности.

Капли дождя бьют по пыльной земле, по магистрали, по шероховатой обочине, оставляя миллионы крохотных входных отверстий, похожих на черные воронки, и маленькие белые облачка. Вдалеке, в нижних слоях тучи, словно прослойки блестящей руды в угле, сверкают мелкие серебристые нити молний.

Селатон управляет по-идиотски. Спидер — тяжелая двухместная машина с передними турелями, ее кобальтово-синяя броня покрыта хлопьями пыли, а также вмятинами и царапинами от долгой службы. Кабина открыта. Гравитационные платформы отталкиваются от земли, а силовая тяговая установка обладает сверхмощностью, чтобы переносить окружающую ее броню.

Это легкий разведывательный аппарат, пригодный, чтобы выбраться из неприятностей. Вентан затребовал его на день в качестве транспорта для личного состава.

И вот теперь Селатон управляет им по-идиотски.

Он выжимает практически максимальную горизонтальную скорость, оставляя позади них на плоской и прямой дороге белый пыльный след. Дождь пытается прибить пыль, но та слишком плотная. На расположенном слева от водителя навигационном дисплее моргает карта маршрута. Дисплей укреплен и защищен решеткой от износа. Спидер — рабочая машина, вдоль всех сварных швов тянется голый металл.

Предполагается, что дергающийся курсор на подсвеченном дисплее — это они. Вытравленная линия — магистраль. Внизу экрана клякса — это станция Эруд. Наверху треугольный значок.

Перед курсором на линии появляется красный предупредительный пунктир.

— Медленнее, — произносит Вентан по каналу шлема.

— Слишком быстро? — откликается Селатон, в его голосе нетерпеливое веселье.

Вентан даже не смотрит вниз. Он стучит по экрану навигатора.

Селатон бросает туда взгляд, замечает и немедленно сбавляет газ. Они приближаются к хвосту сборной автоколонны. Хотя они снижают скорость, но все равно попадают в пыльное облако за движущейся колонной.

Селатон поворачивает, пересекает центр магистрали и начинает обгон. Тяжело двигающиеся пехотные транспорты, двадцатиколесники, буксируемая артиллерия, нагруженные танковые транспортеры. Все громоздкие машины мелькают мимо и остаются позади, оказываясь в поле зрения на секунду, пока они движутся в странном освещении, в воздухе, который одновременно сух от пыли и влажен от дождя. Военный грузовик, пропал. Военный грузовик, пропал. Военный грузовик, пропал. В награду им вслед звучат радостные вопли и гиканье солдат Армии, машущих из транспортов.

Теперь мимо проносятся самоходные орудия, задравшие стволы вверх, словно обнюхивая небо. Десять, двадцать, тридцать единиц. Проклятая колонна длиной в сорок километров. «Теневые мечи», «Минотавры», новая бронетехника типа «Инфернус» и полковые транспортеры.

Вентан наблюдает, как на обтекателе спидера ползут и дрожат черные от сажи бусинки дождя.

Ему пришлось оставить Сиданса за старшего в Эруде, под прикрытием надежных сержантов вроде Архо, Анкриона и Барки. Нужно кое-что уладить с сенешалями Нумина. Местная политика. Вентан ненавидит местную политику, но это распоряжение пришло напрямую из аппарата примарха. Портовые дела. Скорость обработки грузов. Дипломатия.

Вентан знает, как обращаться с болтером.

Это очередное бесхитростное упражнение в рамках обучения их иным искусствам, которые однажды потребуются им в жизни. Учтивость. Эффективное управление. Власть. По сути, все, что не включает в себя болтер. Тут повсюду видны следы руки Жиллимана.

Это тот тип дел, который Вентан предпочел бы решить быстро отданным по воксу распоряжением, однако ему велели разобраться лично. И вот бесполезное сорокаминутное путешествие в порт, где нет сенешалей, с которыми ему нужно увидеться, а теперь час по магистрали Эруд к… где это?

Голофузикон. Голофузикон.

Вентан не глупец. Ему известно, что значит это слово. Он просто не знает, что оно собой представляет.

Треугольный значок на навигационном дисплее.

Селатон издает какой-то звук. Что-то бормочет. Удивление. Его что-то впечатлило.

Он еще сбавляет скорость.

Они догоняют титанов. Титаны одной шеренгой маршируют по магистрали в направлении порта.

Они тяжело шагают. Они огромны. Вокруг их ног вооруженные машины сопровождения и моргающие огнями спидеры скитариев, которые огибают Вентана по широкой дуге.

Они проезжают через движущиеся тени. Тень, солнце, тень. Солнце. В каждой из теней темно, словно под землей. Титаны покрыты спекшейся коркой пыли. Они выглядят изношенными, напоминая ветхих металлических узников, гигантских каторжников, которые, шаркая, бредут в тюрьму.

Или к виселице.

Странный резкий солнечный свет падает на верхние поверхности и окна кабин. Блеск в глазах. Убийственный взгляд. Древние колоссы, пережившие все войны, покорно маршируют на следующую.

Вентан обнаруживает, что смотрит вверх, смотрит назад, глядя на остающиеся позади машины. Даже он впечатлен. Сорок семь титанов. Он слышит тектонический грохот их шагов поверх воя двигателей спидера.

Самые крупные из них занимают всю магистраль. Движущаяся навстречу колонна транспорта снабжения вынуждена съехать на обочину и ждать, пока те пройдут. Регулировщики машут жезлами и фонарями.

Селатон в спешке сильно потянул рукоятку. Обочина занята неподвижными транспортами, так что он тянет ее еще дальше, пересекая границу магистрали, обочину, дренаж и кювет, съезжая с дороги в кустарник, вновь набирая скорость и вздымая хвост серой пыли. Он увеличивает мощность гравитационных элементов, поднимается еще на пятьдесят сантиметров, отделяясь от рельефа местности, и снова дает газу. Они закладывают вираж, снова набирая ускорение. Привод спидера воет. Они движутся параллельно магистрали.

Вентан оглядывается.

Ему кажется, что один или два титана поворачивают массивные головы, чтобы посмотреть с угрюмым пренебрежением. Кто там несется мимо в крохотном спидере? Почему они столь нетерпеливы?

Куда они движутся в такой чертовой спешке?

[отметка: — 19.12.36]

Голофузикон. Оказывается, что он треугольный, как значок.

Пирамида. На самом деле это пирамида, установленная на три пирамиды меньшего размера, каждая из которых подпирает один из углов большой. Она сложена из гладкотесаного кремового камня. Вентан отмечает, что здание впечатляет как размерами, так и планировкой.

Возможно, оно даже красиво. Он не уверен. У него нет опыта подобных определений.

Здание видно за десять километров. Магистраль Эруд проходит мимо него, соединяясь с подъездными дорогами самого Голофузикона и городка служебных и гарнизонных сооружений. На горизонте встает сияющий силуэт Нумина.

Голофузикон, величественный и громадный, возвышается посреди равнины. Несмотря на окружающую его обширную застройку, он все равно выглядит новым, словно его только что построили и теперь он ожидает, когда же вокруг раскинется город.

Или как будто его сослали в пустыню в наказание.

Дождь ненадолго прекратился. Дует ветер. Свет ярко блестит на обращенных к солнцу поверхностях монолита. Другие стороны — в густой коричневатой тени, подчеркивая идеальную геометрию.

Подъездные пути — это проспекты, увешанные трепещущими и хлопающими на ветру знаменами. Золотистые мачты, позолоченные опоры балдахинов, подставки для ламп. На знаменах гербы Пятисот Миров Ультрамара, Терры, Империума и Тринадцатого. Вентан не видел столько знамен в одном месте с тех пор, как просматривал пикты с Улланорского Триумфа.

А еще вокруг разбиты сады. Они очень зеленые. Вода из реки Борос была при помощи ирригации проведена на сухие равнины, чтобы создать оазис. Переливаются бассейны. Системы орошения наполняют воздух брызгами. Образуются миниатюрные радуги. Покачиваются пальмы.

— Сбавь ход, — говорит Вентан.

Они проезжают под хлопающими знаменами, сквозь прохладную темноту под громадной аркой и вплывают во внутренний двор. Здесь находится огромный лестничный марш, словно проход для храмовых процессий. На стенах внутреннего двора висят новые знамена. Видны другие машины, а также точки — люди, которые кажутся карликами в громадном замкнутом пространстве. По обе стороны от основного марша медленно и плавно движутся моторизованные лестницы с керамитовыми ступеньками.

Они спешиваются. Освобожденный от их веса спидер покачивается, словно маленькая лодка. Чтобы позаботиться о машине, приближаются одетые в ливреи слуги.

Вентан начинает подниматься по ступеням, сержант следует за ним. Он отстегивает и снимает шлем, вдыхает нефильтрованный воздух, ощущая на лице тепло и свет.

— Голофузикон, — произносит Селатон.

— Универсальный музей, — говорит Вентан.

— Это я понял.

Вентану для таких мест не хватает терпения — или интереса. Он готов признать это изъяном своего характера.

Они доходят до верха огромного марша. К концу такого подъема на солнцепеке обычный человек, будь он даже в превосходной форме, уже бы запыхался. Их же шаг, напротив, стал быстрее к концу подъема.

Мраморная платформа и широкий вход. По ту сторону — громадное просторное каменное пространство, освещенное естественным светом через прорези в крыше. Прохлада. Повсюду эхо приглушенных голосов.

Вентан заходит через широкий вход. Он прямоугольный, вытянутый по горизонтали. Кромка проема над головой имеет тридцать метров в ширину.

Есть и другие посетители, крошечные фигурки посреди огромного пространства. По сторонам громадного зала идут альковы, подиумы, постаменты, стенды. Экспонаты, вероятно. Возле них и собираются посетители. Для чего сооружать такое колоссальное здание, а потом расставлять горстку экспонатов по краям?

— Чем это должно быть? — интересуется Селатон.

— Я не претендую на понимание больших замыслов, — отвечает Вентан.

К ним приближаются новые слуги в ливреях.

— Чем мы можем быть полезны, сэр? — спрашивает один из них.

— Вентан, капитан, Четвертая рота, Первый орден, Тринадцатый, — произносит Вентан. — Я ищу…

Он запомнил имена.

— …сенешалей Арбут, Дариала и Этервина. Или, в сущности, любого старшего муниципального служащего, в круге ведения которого находится порт.

— Они все в здании, — откликается слуга.

К сетчатке его глаз явно напрямую подключена какая-то инфосистема. Вентан видит это по легкой остекленелости, с которой глаза человека расфокусируются, чтобы проверить имена.

— Вы можете их привести? — интересуется Вентан.

— Они весь день на заседании, — отвечает слуга. — Это срочно?

Вентан тщательно подбирает следующее слово. Он ставит на первый план не столько это слово, сколько паузу, которая означает: «Я одет в боевой доспех, вооружен и изо всех сил стараюсь быть вежливым».

— Да, — произносит он.

Слуги торопливо удаляются.

Ультрамарины ждут.

— Сэр, это ведь… — начинает Селатон.

— Да, — отвечает Вентан.

Вентан идет к далекой фигуре, которую они узнали. Она стоит на коленях перед одним из постаментов с экспонатами. На почтительном расстоянии ожидают слуги.

Коленопреклоненная фигура видит Вентана и поднимается на ноги. Шестерни и моторы ее доспеха издают гул. Воин выше и шире Вентана, громада его доспеха мастерски сработана и роскошно отделана золотыми крыльями, львами и орлами. Он опирается на палаш длиной с обычного человека.

— Лорд чемпион, — произносит Вентан, салютуя.

— Капитан Вентан, — отзывается гигант. Он воздерживается от салюта, вручает грозный меч оруженосцу и сжимает руками закованную в сталь кисть Вентана.

Вентану льстит, что его узнала столь благородная личность.

— Почему ты здесь? — спрашивает колосс. — Я полагал, что ты руководишь сборами Эруда.

— Вы хорошо информированы, тетрарх, — отвечает Вентан.

— Информация — это победа, брат мой, — произносит тетрарх и смеется.

Вентан объясняет свое задание, дипломатическую миссию.

Тетрарх слушает. Его зовут Эйкос Лампад. Он находится в чине тетрарха, а также чемпиона примарха. Четыре тетрарха представляют четыре господствующих мира, которые руководят княжествами Ультрамара под властью Макрагге: Сарамант, Конор, Окклюду и Аякс. Княжество Ламиада — Конор, мир-кузница. Тетрархи — четверо князей Ультрамара, они правят Пятьюстами Мирами, находясь в иерархии ниже Жиллимана и выше магистров орденов с планетарными лордами.

— Я знаю сенешалей, — говорит Ламиад. — Я могу представить тебя.

— Я был бы признателен, мой повелитель, — отзывается Вентан. — Это было бы целесообразно.

Половина лица Эйкоса Ламиада, правая его половина, героически красива. Другая — бесшовно вставленный в плоть бледный безликий фарфор, элегантное подобие отсутствующего лица. Левый глаз — механизм с золотым зрачком, который вращается и двигается в орбите, словно старинный оптический прибор.

Ламиад получил ужасную рану при обороне Батора. Визжащие сюрикены разнесли его череп и расчленили тело, однако почтительные адепты Механикум кузницы Конор воссоздали тетрарха из уважения к его службе и хорошему управлению их миром.

Говорят, что без их помощи он бы сейчас обитал в корпусе дредноута.

— Тебе нравится Голофузикон, Вентан? — интересуется могучий чемпион. Его свита сервиторов, оруженосцев, советников и боевых братьев безмолвна и неподвижна. Все они в богатом церемониальном облачении.

— «Нравится», повелитель?

— Ну, ты его оценил?

— Я не задумывался об этом, повелитель.

Ламиад улыбается способной на это половиной лица.

— Я чувствую сдержанность, Рем, — произносит он.

— Вы позволите говорить откровенно? — спрашивает Вентан.

— Говори.

— Повелитель, я бывал на многих мирах, имперских и неимперских. Думаю, что уже потерял счет всем тем вместилищам мудрости, что мне показывали. На каждом мире, у каждой цивилизации есть своя великая библиотека, свое хранилище чудес, свой архив информации, своя коллекция знаний, свой ларец всех тайн. Сколько может быть абсолютных архивов универсального знания?

— Звучит так, как будто ты впал в уныние, Рем.

— Прошу прощения.

— Сохранение культуры важно, Рем.

— Информация — это победа, повелитель.

— Именно так, — говорит Ламиад. — Нам необходимо хранить то, чему мы научились. Также мы очень многое узнали во время Великого крестового похода, получив архивы согласных цивилизаций.

— Я понимаю, что…

Лампад спокойным жестом поднимает руку.

— Я не делаю тебе выговор, Рем. Я понимаю важность тщательного сбора информации, но в то же время устал от чрезмерного почтения, которое проявляют к местам вроде этого. О, так вы говорите, что это очередное хранилище самых потаенных секретов? Прошу вас, скажите мне, какие у вас там могут быть секреты, которых я не узнал в тысяче крипт наподобие этой?

Они смеются.

— Знаешь, что мне здесь нравится, Рем?

— Нет, повелитель. Что?

— Здесь пусто, — говорит Ламиад.

Голофузикон был заказан тридцать лет назад, в ходе развития Нумина. Он моложе, чем они оба, моложе срока их службы. Строительные работы завершились совсем недавно. Кураторы только начали завозить экспонаты и данные для демонстрации и хранения.

— Обычно они такие древние, не правда ли? — замечает Ламиад. — Пыльные гробницы информации, закрытые и охраняемые бесчисленные века; чтобы попасть в них, нужны специальные ключи и ритуалы, да еще вся эта утомительная таинственность. В этом же месте мне нравится его пустота. Его предназначение. Это проект, Рем. Великое начинание, которое смотрит вперед, а не назад. Оно открыто и готово наполниться будущим человечества. Однажды оно станет универсальным музеем и, быть может, встанет в один ряд с библиотеками Терры как одно из величайших хранилищ информации в Империуме. Сейчас же это созданное из камня стремление. Обдуманное заявление о нашем намерении создать крепкую и утонченную культуру, поддерживать ее, вести ее летопись, изучать ее.

— Это музей будущего, — произносит Вентан.

— Неплохо сказано. Так и есть. Музей будущего. На данный момент это именно он.

— Вы поэтому сюда пришли? — спрашивает Вентан.

Ламиад указывает на экспонат, который он осматривал, когда пришел Вентан. В стерильном суспензорном поле находится стабилизированный лоскут поврежденного огнем знамени. Тепло тела активирует гололитическое табло, показывающее изначальные детали.

Это часть штандарта, который Ламиад нес на Баторе. Этот экспонат, один из тщательно отобранных нескольких первых сотен, чествует его и его достижение, увековечивая ту великую битву.

— У меня запланированы служебные поездки, которые уведут меня от Ультрамара самое меньшее на десять лет, — произносит Ламиад. — Я почувствовал, что должен прийти и взглянуть на это перед отправлением. Увидеть собственными глазами.

Он смотрит на Вентана.

— Ну, живым глазом и тем, что для меня сделали Механикум.

Какое-то время они беседуют о сборах и о грядущей кампании. Никто не упоминает о Семнадцатом.

— Говорят, что скоро Калт назовут старшим миром, — произносит затем Ламиад. — Он быстро развивается, а его сильные стороны очевидны. Верфи. Производство. Его статус повысят, и он будет управлять собственным владением.

— Меня это не удивит, — отвечает Вентан.

— Также у него будет собственный тетрарх, — продолжает Ламиад. — Будучи старшим миром, он будет обязан назначить военного губернатора, а также предоставить примарху чемпиона и его почетную гвардию.

— Разумеется.

— Ходят разговоры об Эфоне. Эфоне из Девятнадцатой. Как о возможном кандидате на этот пост.

— Эфон — хороший кандидат, — соглашается Вентан.

— Рассматриваются и другие кандидатуры. Как мне сказал наш возлюбленный примарх, выбор тетрарха — это своего рода искусство.

— И он уже не будет называться тетрархом, не так ли? — говорит Вентан. — Возможно, когда вас будет пятеро, вы все станете квинтархами?

Ламиад снова смеется.

— Может быть, они придумают другой титул, Рем, — произносит он. — Не привязанный к числам. Калт будет не последним, а всего лишь следующим. Ультрамар растет. По мере встречи с будущим и заполнения этого Голофузикона у нас станет больше Пятиста Миров и больше пяти княжеств. Как и эти пустые залы, мы должны быть готовы приспособиться к грядущим переменам и расширению.

Он оборачивается. К ним приближаются фигуры в длинных бледно-зеленых облачениях в сопровождении слуг.

— А вот и сенешали, — говорит чемпион примарха. — Позволь мне тебя представить, чтобы ты мог выполнить свою работу.

 

6

[отметка: — 16.44.12]

В орбитальной Сторожевой Башне сервер управления Ул Кехал Хесст общается с ноосферой.

Код говорит. Он бормочет.

Складки достигающего пола облачения Механикум настолько жесткие, что кажется, будто он высечен из камня. Он стоит на вершине Сторожевой Башни, которая столь же пряма и изящна. Башня отбрасывает тень на крепость Калкас, бронированную цитадель, которая стоит напротив Нумина по другую сторону сверкающего простора Бороса. Это кольцо стен и зубчатых башен, полноправный город, но в то же время и оборонительный сателлит, телохранитель, который приставлен пребывать за плечом Нумина и оберегать его от вреда.

В Сторожевой Башне трудится десять тысяч человек, а еще пятьдесят тысяч — в окружающих ее орудийных башенках и административных зданиях. Это сигнализатор, его ноосферная архитектура разработана на мире-кузнице Хесста, Коноре, и поддерживается при помощи технологий, которые напрямую поставляются фабрикаториями Марса.

Командная палуба Сторожевой Башни обширна и кишит персоналом. Окна с поднятыми противовзрывными ставнями смотрят на реку и город с одной стороны и на равнину с другой. Хесст может взглянуть на поток движения в космопорте, на пыль, которую подняли перегруппировкой на равнине, на светлую землю и потемневшее грозовое небо, однако виды его не интересуют.

Башня поддерживает собственную сеть манифольда и загружает информацию для Хесста и прочих адептов со скоростью, эквивалентной ноосферной трансляции восьмисот боевых титанов. Шестьдесят модерати высшей квалификации, которые работают во встроенных в палубу амниотических саркофагах из бронестекла, помогают амортизировать поток и расчленять его для восприятия.

С этой палубы, с этой вершины Хесст может — при помощи простой кодовой команды по постоянно находящемуся при нем ММУ — отдать приказ ввести в бой планетарную оружейную сеть. Двести пятьдесят тысяч орудийных постов наземного базирования, включая шахтные пусковые установки и автоматизированную плазменную артиллерию, а также башенные и турельные орудия, полевые станции, полярные огневые точки. Он может активировать системы громадных пустотных щитов, которые зонтиком накрывают первостепенные жилые центры Калта. Может ввести в строй девятьсот шестьдесят две орбитальные платформы, в число которых входят системы внешней защиты и нацеленные на поверхность изолирующие сети. Более того, он способен взять под контроль и координировать все доступные наземные силы, а также все флотские соединения, собирающиеся на высокой орбите или на верфях.

Все это означает, что сегодня, вследствие объединения, сервер Хесст обладает непосредственным личным контролем над бо льшим объемом огневой мощи, чем Воитель Хорус. Или, возможно, чем сам Император.

Эта мысль не впечатляет сервера Хесста и не вызывает в нем волнения. Тем не менее Хесст знает, что магос Меер Эдв Таурен считывает повышение его уровня адреналина.

Таурен молода и расторопна, она высокого роста и полностью модифицирована. Она преуспела в продвижении по эволюционным ступеням Механикум и действительно хорошо выполняет свою работу. Она надзирает за аналитиками. Хессту она нравится. Он редко допускает эмоции, однако в те моменты, когда решает им поддаться, всегда отмечает теплоту, с которой он ее воспринимает. Ее модификации технически привлекательны, а базовая органика обладает несомненной эстетичностью.

<Вы нагреваетесь>, — говорит она ему двоичным кодом, микросекундной передачей в личном прямом режиме. Передача невербальна, однако во всплеске содержатся кодовые знаки для Хесста и перегружающей свои приводы боевой единицы-титана.

<Ни в коей мере. Размышление: просто сегодняшний день требует больших затрат сил>.

Таурен кивает. Она призраком дублирует его наблюдения. Он знает, что она присутствует у него за плечом в манифольде, так же как стоит рядом на палубе в плотском мире. Ее пальцы трепещут, касаясь невидимых клавиш и координируя данные при помощи тончайшей гаптики. Сегодняшние трудности в том, чтобы не стрелять.

При объединении двух флотов плотность движения над Калтом особенно высока. По сути, все это движется, следуя нестандартным или корректированным маршрутам сообщения, экстраординарным ситуационным изменениям скорости, курса и дистанции, которые не закодированы в регулярном наблюдательном регистре. Это одноразовые вещи, годные на один день и отвечающие за безопасную и уверенную организацию огромной армады.

Оружейная сеть Калта обладает многочисленными резервами и многоуровневыми формами перекрестных проверок и авторизации. Ее невозможно использовать неправильно или по ошибке силами одного индивида — ни Хесста, ни сорока прочих серверов Сторожевой Башни, ни шести тысяч двухсот семидесяти восьми магосов и адептов, размещенных на станциях по всей планете, ни гарнизонных командиров Армии или местных дивизионов. Ничто не может произойти без его персонального разрешения.

Всякий раз, когда корабль прибывает, двигается, проходит мимо другого, присоединяется к формации, заходит на сортировочную станцию, начинает дозаправку или же вращение на месте для проверки двигателей, раздается сигнал тревоги. Любое нестандартное движение или система маневров активирует сеть, и Хесст должен отклонить запрос на открытие огня.

На самом деле это великолепный тест и демонстрация сети Калта, однако это становится утомительным. С вершины Сторожевой Башни сервер Хесст контролирует эффективную огневую мощь крупной флотилии, распределенную по поверхности и орбите. Система сверхчувствительна, и ничто не сможет застать ее врасплох и тем самым получить преимущество. Любая нестандартная ситуация запускает автоматический расчет огня сети, и Хесст должен лично отменять его в дискреционном режиме. Сейчас он делает это от восемнадцати до двадцати пяти раз в секунду.

Таурен знает, что стандартной оперативной практикой Механикум для подобных условий, которую рекомендуют как магистры кузниц Конора, так и верховные адепты Марса, является временный обход многоузловой автоматики сигнальных процессоров сети и — на время маневрирования флота — перенаправление управления санкционированием на автоматические станции. Предоставить разумным машинам платформ нести это бремя на своих плечах. Дать им проводить перекрестные проверки непрерывно загружаемых данных. Дать проверять швартовочные коды и регистрационные отметки движения.

Также ей известно, что Хесст — целеустремленная личность и очень гордится собственной работой и обязанностями сервера. Планетарная сеть Калта оптимизирована таким образом, чтобы работать на многоузловой автоматике с предоставлением окончательной санкции на все операции со стороны сервера или серверов. Переключиться на одну лишь автоматику значит признать слабость живого мозга. Обратиться к одной лишь машине, а не биоинженерному синтезу. Признать границы человека и подчиниться беспристрастной эффективности холодного кода.

Они это обсуждали. Обсуждали даже при помощи плотских голосов и голосовых связок, не подключаясь. Хесст обладает чистейшим видением мечты Механикум, и она преклоняется перед ним за это. Это не преклонение перед машиной, как думают столь многие немодифицированные в обществе. Это использование машины для расширения человечности. Апофеоз через синтез. Отступить и позволить делать всю работу машинам отвратительно для Хесста. Возможно, эта идея кажется ему более ужасной, чем показалось бы немодифицированному человеку.

<Вы же знаете, это не признание неудач> — передает она, продолжая позавчерашнюю беседу, словно с тех пор не прошло ни секунды.

Он соглашается с ней, опознавая добавленный к ее коду разговорный маркер, который вновь открывает файл с тем диалогом.

<На самом деле это рекомендованная Марсом практика>.

Хесст кивает.

<Если мы создаем системы, которыми не можем управлять, какой смысл их строить? Скажите, к чему это ведет, магос Таурен?>

<К самоуничтожению. Отречению от сознания>.

— Именно, — произносит Хесст.

Ее удивляет использование им человеческого голоса, однако она мгновенно понимает, что он переключился с двоичного кода ради символичности. Это ее забавляет, и она демонстрирует свое веселье при помощи выражения лица.

— Вы думаете, что дело в моей гордости, Меер? — спрашивает он.

Она пожимает плечами. Как и он, она все так же делает незаметные гаптические движения и очищает поток данных ноосферы.

— Я полагаю, что никто, даже адепт уровня сервера или выше, никогда не проводил подобную операцию в одном лишь дискреционном режиме. Я полагаю, что вы пытаетесь поставить своего рода рекорд. Или пытаетесь завоевать медаль. Или пытаетесь надорвать главный орган.

Ее голос чист, так же как и код. Порой ему хочется, чтобы она побольше говорила.

— Это простой вопрос безопасности и эффективности, — говорит он. — Сеть создана многоузловой. В этом ее сила. У нее нет единого сердца и единого мозга. Она глобальна. Захватите любую точку, даже эту Сторожевую Башню, даже меня — и любой сервер или магос того же уровня сможет перехватить управление. Сеть подстроится и распознает полномочия следующего в цепочке. Эта башня может рухнуть, но сервер на дальнем краю планеты мгновенно придет на смену. Многоузловое резервирование — идеальная система. Нельзя убить то, у чего нет центра. Так что я предпочел бы никоим образом не ослаблять целостность системы планетарной обороны, пренебрегая осторожностью и передавая надзор за посадками орбитальным машинам.

— Ожидается, что это объединение продлится еще день или два, — замечает она. — Когда вы хотите, чтобы я сменила вас? До или после того, как вас парализует и вы упадете на пол?

Таурен понимает, что он не слушает. Его внимание поглощено загружаемыми данными.

— В чем дело? — интересуется она.

— Мусорный код.

Любая сложная информационная система будет производить мусорный код как следствие внутренней деградации. Ей это известно. Она удивляется, что он имеет в виду, и всматривается в манифольд.

Она видит мусорный код, тускло-янтарные прожилки зараженных данных в массиве здоровой информации. На два процента больше, чем в любой проекции, рассчитанной аналитиками для ноосферы Калта, даже учитывая необычные обстоятельства нынешнего дня. Это неприемлемая разница.

<Система фильтрации не вычищает его. Я не знаю, откуда он исходит>.

Он вернулся к треску двоичного кода. На слова нет времени.

[отметка: — 15.02.48]

Криолу Фоусту дали клинок, однако тот оказался неудобным в использовании. Вместо этого он пользуется пистолетом. Жертвователей нужно убивать быстро и аккуратно. Нет времени дурачиться с ножом.

Снаружи убежища назначенные офицеры воодушевляют людей песней. Пение заполняет воздух. Им рекомендовали использовать виолы и катары, тамбуры, трубы, рожки и бубенцы. Предполагается, что это должно звучать как празднество. Канун сражения, славные союзники, предвкушение славы, вся эта чушь. Предполагается, что это звучит радостно.

Так оно и есть, однако среди шумного пения Фоуст слышит ритуальную тему. Слышит, поскольку знает, что она там спрятана. Старые слова. Слова, которые были старыми еще до того, как люди научились разговаривать. Могущественные слова. Их можно положить на любой мотив, на хоровое пение боевого гимна Армии. Они точно так же сработают.

Пение громкое. Это немалая суматоха — шесть тысяч человек в одном только этом углу смотровой площадки. Достаточно шума, чтобы в нем утонули выстрелы.

Он нажимает на спусковой крючок.

Матово-серый автопистолет рявкает, дергается в руке и вгоняет один заряд в висок, к которому приставлен. Забрызгивая китель, разлетаются кровь и мозговое вещество. Коленопреклоненный человек заваливается набок, как будто его тянет вниз вес пробитой головы. В воздухе висит кровавая дымка и смешанный запах фицелина и обгорелой плоти.

Фоуст глядит на человека, которого только что застрелил, и шепчет благословение — таким одаряют путника, отправляющегося в долгое и трудное странствие. На этот раз милосердие чуть не опоздало. Глаза человека уже начали растекаться.

Фоуст кивает, и двое назначенных офицеров делают шаг вперед, чтобы оттащить труп. Теперь на участке земли с одной стороны лежат тела семи жертвователей.

Вперед с каменным лицом выходит следующий, невозмутимо приближаясь к неминуемой смерти. Фоуст обнимает его и целует в щеки и губы.

Затем отступает назад.

Как и семеро его предшественников, человек знает, что делать. Он подготовился. Он раздет до форменных брюк и нижней рубашки. Все остальное, даже ботинки, он отдал. Братство Ножа пользуется всем снаряжением, какое может собрать или добыть: панцирями, бронежилетами, баллистической тканью, иногда кольчугами. Для защиты от непогоды сверху обычно накинут плащ или китель, всегда темно-серого или черного цвета. Более не нуждаясь в полевой экипировке, человек отдал хорошую куртку, перчатки и броню тем, кто сможет воспользоваться ими позднее. Как и его оружием.

Он держит бутыль.

В его случае это питьевая бутыль из синего стекла с притертой пробкой. Внутри плавает приношение. Человек перед ним использовал флягу. До него — приспособление для восполнения потери жидкости из медицинского набора.

Он открывает ее и сливает воду сквозь пальцы, так что находившаяся внутри полоска бумаги падает ему на ладонь. В момент, когда она извлекается из суспензии гидролитической жидкости и вступает в контакт с воздухом, бумага начинает нагреваться. Края начинают тлеть.

Человек роняет бутылку, делает шаг вперед и преклоняет колени перед вокс-передатчиком. Клавиатура готова.

Он смотрит на полоску бумаги и трясется, читая написанные на ней символы. Над краем ленты начинает виться тонкий белый дымок.

Дрожащей рукой человек начинает по одной букве вводить на клавиатуре передатчика слово. Это имя. Как и те семь, что были до него, его можно записать человеческими буквами. Можно записать в любой языковой системе, точно так же, как и положить на любой мотив.

Криол Фоуст — по-настоящему образованный человек. Он один из очень немногих членов Братства, кто активно стремился к этому моменту. Он родился и вырос на Терре в богатом семействе торговцев и защищал его интересы среди звезд. Ему всегда чего-то не хватало — когда-то он полагал, что это богатство и успех. Затем решил, что это знание. И наконец осознал, что знание — лишь очередной механизм достижения власти.

Он жил на Марсе, когда его нашли и завербовали Знающие. По крайней мере, так думали они сами.

Фоусту было известно о Знающих. Он особо изучал оккультные ордены, тайные общества, закрытые ложи, хранящие знания от непосвященных. Большинство из них было старо, зародилось в Эру Раздора или даже раньше. Большинство было легендами, а оставшиеся — шарлатанством. Он прибыл на Марс в поисках Просвещенных, однако те оказались абсолютной выдумкой. Знающие, впрочем, существовали на самом деле. Он задавал слишком много вопросов и обращался к поставщикам информации в поисках слишком большого количества запретных трудов. Он заставил их заметить его.

Если Знающие когда-то и были настоящим орденом, то эти люди — нет. В лучшем случае — какими-то дальними незаконнорожденными правнуками. Однако они знали вещи, которых не знал он, и он был согласен учиться у них и терпеть театральные ритуалы и напыщенные тайные церемонии.

Спустя несколько месяцев, став обладателем нескольких бесценных томов греховных идей, которые до того принадлежали Знающим, Фоуст отправился к окраинам. Знающие не преследовали его с целью вернуть свою собственность, поскольку он позаботился о том, чтобы они были не в состоянии это сделать. Сброшенные в теплоотвод реактора улья на Кората Монс тела так и не нашли.

Фоуст двигался в запретные сектора, где все еще продолжался Великий крестовый поход, подальше от безопасности приведенных к Согласию систем. Он направлялся к Святым Мирам, где в покоренных системах активно набирал армии добровольцев величественный Семнадцатый легион, Несущие Слово.

Несущие Слово особенно заинтриговали Фоуста. Заинтриговали своим необычным восприятием. Они были одними из восемнадцати, одними из Легионес Астартес, а стало быть — центральным элементом инфраструктуры Империума, однако лишь они одни, казалось, проявляли религиозный фанатизм.

По мнению Фоуста, Имперская Истина была ложью. Дворец Терры упорно навязывал рациональный и прагматичный образ галактики, хотя любому глупцу было видно, что Император опирается на аспекты реальности, которые явно неестественны. Например, на духовный дар. На эмпиреи. Казалось, только Несущие Слово поняли, что подобные вещи — больше, чем просто полезные аномалии. Это доказательство великой и отрицаемой загадки. Свидетельство существования некоторой трансцендентной реальности-за-реальностью, возможно, какой-то божественности. Все Легионес Астартес основывались на нерушимой вере, однако лишь Несущие Слово верили в божественное. Они поклонялись Императору как аспекту некоей высшей силы.

Фоуст был согласен с ними во всем, кроме одного. Во вселенной были существа, достойные высшего преклонения и почитания. Император же, невзирая на все его способности, просто не был одним из них.

В Облаке Аквары, на Званане — Святом Мире, все еще пребывавшем в дымном мраке после приведения к Согласию Несущими Слово, Криол Фоуст примкнул к Братству Ножа и начал служить примарху Семнадцатого.

Он был способным. Его обучали на Терре. Он не был дикарем с захолустной планеты, подпитываемым лишь грубым фанатизмом. Он быстро поднялся из низов до назначенного офицера, затем до надзирателя, а оттуда к своему нынешнему положению доверенного лейтенанта. Это называется маджир. Его поручителем и начальником был легионер Несущих Слово по имени Арун Ксен, и с его помощью Фоуст удостоился нескольких частных аудиенций у Аргела Тала из Гал Ворбак. Он посещал службы и слушал, как говорит Аргел Тал.

Ксен дал Фоусту его ритуальный клинок. Это благословленный Темными Апостолами атам. Самая красивая вещь, какой он когда-либо владел. Когда он держит оружие в руке, из окружающей темноты шипят задетые ненароком божества.

Братство Ножа так называется не потому, что в бою предпочитает работать клинками. Название не дословное. На диалекте Святых Миров Братство называется Ушметар Каул: «острое лезвие, которым можно рассечь ложную реальность и оттянуть ее в сторону, чтобы открыть бога».

Фоуст отвлекся. Жертвователь закончил вводить восьмое имя. Бумажная полоска пылает у него в руке. Из пальцев выпадают дымящиеся кусочки. Он трясется, силясь не закричать. Глаза сварились в глазницах.

Фоуст приходит в себя. Он поднимает пистолет, чтобы принести милосердие, но магазин пуст. Он отбрасывает оружие и пускает в ход атам, который дал ему боевой брат Ксен.

Это милосердие более грязное.

Теперь восемь имен в системе. Восемь имен транслируются в информационный поток имперской коммуникационной сети. Ни один фильтр или ноосферный барьер их не задержит, поскольку они составлены из обычных символов. Это не ядовитый код. Не вирусные данные. Но когда они окажутся в системе и в особенности когда их прочтет и впитает ноосфера Механикум, то начнут разрастаться. Станут тем, что они есть. Перестанут быть сочетаниями букв и обретут значения.

Едкие. Заразные. Нестираемые.

Их восемь. Священное число. Октет.

И может быть и больше. Восемь раз по восемь восемью восемь…

Маджир Фоуст делает шаг назад, стирает с лица кровь и поцелуем приветствует у вокс-передатчика следующего человека.

[отметка: — 14.22.39]

Все еще находясь в двенадцати часах от орбитального пространства Калта, мобильная база «Кампанила» совершает серию корректировок курса и начинает финальную фазу Приближения к планете.

 

7

[отметка: — 13.00.01]

— Могу заверить вас, сэр, — говорит сенешаль Арбут, — рабочие гильдии полностью осведомлены о важности данного предприятия.

Женщина неожиданно молода, она невзрачна и деловита. Ее одеяние серого цвета.

Сержант Селатон пересматривает свою оценку. Что ему о ней известно? Она не столько невзрачна, сколько не украшена. Ни косметики, ни бижутерии. Волосы коротко подстрижены. По его опыту, высокопоставленные женщины куда сильнее тяготеют к декору.

Они сопровождали ее от Голофузикона до порта, следуя за официальным транспортом на своем спидере. Она — член торгового комитета легислатуры. Дариал и Этервин наделены большей властью, однако они оба настаивают, что у Арбут куда более эффективные взаимоотношения с низовым составом гильдии. Ее отец был грузчиком. Портовый район суматошный и шумный. Громадные полуавтоматические подъемники и краны, некоторые из которых напоминают четвероногих титанов, переносят грузовые штабели к гигантским полевым грузоподъемникам.

Кажется, капитан Вентан утомился от усилий. Он стоит сбоку, наблюдая, как мелкие летучие машины и курьерские суда снуют над портом, словно стрекозы над прудом. Он предоставляет вести разговор Селатону.

— При всем уважении, — говорит Селатон, — члены гильдии и портовики отстают от согласованного графика. В зонах сбора начинаются заторы.

— Это официальная жалоба? — спрашивает она.

— Нет, — отвечает он, — однако она передана от примарха. Если вы замолвите словечко, мой капитан будет признателен. На него давят.

Она быстро улыбается.

— На всех нас давят, сержант. Гильдии никогда не проводили погрузку военной техники такого масштаба. Расчетный график был настолько точным, насколько это возможно, но это всего лишь расчет. Портовый персонал и загрузчики неизбежно будут сталкиваться с непредвиденными задержками.

— И тем не менее, — произносит Селатон. — Обращение к их бригадирам. От члена городской легислатуры. Небольшая мотивация и признание их стараний.

— Просто чтобы быть в курсе — каково отставание? — интересуется Арбут.

— Когда мы прибыли в поисках вас, было шесть минут, — отвечает он.

— Это шутка?

— Нет.

— Шесть минут — это… Простите, сержант. Шесть минут — это ничто. Это даже не допустимая погрешность. Вы прибыли за мной и выдернули меня с церемоний Голофузикона из-за шестиминутной задержки?

— Сейчас это двадцать девять минут, — отзывается Селатон. — Не хочу показаться грубым, сенешаль, однако эту операцию возглавляет легион. Допустимые отклонения меньше, чем в торговой или обычной военной ситуации. Двадцать девять минут находятся на грани омерзительного опоздания.

— Я поговорю с бригадирами, — произносит она. — Посмотрю, есть ли какие-то резервы, которые они смогут привлечь. Погода была плохой.

— Я знаю.

— И еще какой-то инцидент со сбоем в системе. Мусорная информация. Испорченные данные.

— Это также случается. Я уверен, что вы сделаете все, что в ваших силах.

Она смотрит на него и кивает.

— Ждите здесь, — произносит она.

[отметка: — 11.16.21]

— По вашему взвешенному мнению? — интересуется Жиллиман.

Магос Пелот — старший представитель служащих Механикум на борту флагмана «Честь Макрагге», и ему только что потребовалось донести до примарха щекотливые новости. Прежде чем ответить, он на мгновение задумывается. Он не хочет опорочить свое ведомство некомпетентными суждениями, однако он служил примарху достаточно долго, чтобы понять, что из попыток подсластить пилюлю никогда не выходит ничего хорошего.

— Обнаруженная нами проблема с мусорным кодом является помехой, сэр, — произносит он. — Это прискорбно. Особенно в такой день, как сегодня. Подобные вещи случаются, не стану притворяться и утверждать обратное. Естественная деградация. Ошибки кода. Они могут произойти без предупреждения по множеству причин. Механикум чрезвычайно сожалеет, что мы поражены ими в ходе этого события.

— Причина?

— Возможно, сам по себе масштаб объединения? Именно потому, что сегодняшний день столь важен. Простой массив информации…

— Это пропорционально? — спрашивает Жиллиман. — Это пропорциональный прирост, которого вы могли бы ожидать?

Магос Пелот колеблется. Его имплантаты-механодендриты подрагивают.

— Немного выше. Совсем немного.

— Стало быть, с позиции опыта Механикум, это ненормальный уровень? Не естественная деградация?

— Технически — да, — признает Пелот. — Но не настолько, чтобы считать происходящее тревожным.

Жиллиман улыбается своим мыслям.

— Так что это просто… для моего сведения?

— Было бы непозволительно не проинформировать вас, повелитель.

— Каковы выводы, магос?

— Сервер управления настаивает, что в состоянии продолжать надзор за работой, однако Механикум полагает, что его внимание лучше употребить на обнаружение и уничтожение проблемы мусорного кода до того, как тот распространится дальше. На время этой деятельности сервер приостановит дискретно, и надзор будет автоматически контролироваться информационными машинами в коммуникационном узле орбитальной станции.

Жиллиман обдумывает это. Он смотрит на звезды через кристалфлекс.

— Группа адептов Механикум, ваших почтенных коллег, Пелот, всего месяц назад обедала со мной на Макрагге. Они превозносили достоинства когитаторов новейшего поколения, которые запущены в эксплуатацию на станциях Калта и в сети. Они неимоверно гордились своими машинами.

— Как им и следовало, повелитель.

— Они говорили о них, как будто те… как будто те обладали личностью, словно индивиды. Я счел это проявлением их близости к совершенству в разработке духа машины.

— Именно, повелитель.

— Мы можем создать мир с совершенством и продуктивностью, превосходящими те, которыми обладает человеческая форма, магос. Можем расширить естественные границы человечества.

— Повелитель…

— Я к тому, что, быть может, нам стоит доверить вашим чудесным машинам выполнение работы на время, пока сервер устраняет проблему?

Пелот кивает.

— Нам тоже так кажется, повелитель.

— Хорошо. Я уведомлю наших гостей о существовании проблемы с мусорным кодом и тактично выясню, не принесли ли они что-нибудь с собой по ошибке. Последнее время они бывали на окраинах. И вашему серверу понадобится их сотрудничество в ходе расследования.

— Очень хорошо, повелитель.

— Пелот?

— Повелитель?

— Что касается естественных границ человеческой природы, сущая мелочь, что в ходе обеда ваши коллеги не принимали никакой пищи.

— Да, повелитель. Справедливости ради, сомневаюсь, что и вы в ней нуждались.

Жиллиман улыбается.

— Очень хорошо, магос.

Он оборачивается к палубным офицерам.

— Наладьте и обеспечьте канал прямой связи, пожалуйста. Как можно скорее, — инструктирует он. — Я хочу поговорить с братом.

[отметка: — 9.32.40]

Телемехр пробуждается, однако сейчас не время воевать.

Его учили разным вещам, и в их числе — контролировать свою злость, пока та не понадобится. Сейчас она не нужна, и он контролирует ее.

Он анализирует. Сканирует. Определяет.

Его определение таково: он в своем саркофаге, и саркофаг транспортируют. Его что-то разбудило, возможно, неуклюжее или некомпетентное обращение с саркофагом.

Не время воевать. Это его разочаровывает.

Он контролирует разочарование, как его учили. Он контролирует свою злость. Он осознает, что дополнительно ему необходимо контролировать волнение. Волнение сродни страху, а страх — это мерзость, которая раньше была ему неведома, и он полон решимости не допускать ее. При этом волнение нарастает.

При жизни Телемехр был легионером Тринадцатого. Десять лет службы, с момента генетического конструирования до смерти в бою, и все это время он не ведал страха. Ничего в этом роде. С чем бы он ни встречался, даже со смертью, когда она наконец пришла, — он никогда не боялся.

Во время первой беседы с техножрецами, которая состоялась после его смерти, они сказали, что теперь многое изменится. Смертные останки, останки Габрила Телемаха из Девяносто второй роты Ультрамарина, более не были жизнеспособны. Испарилось слишком много органики, чтобы могла продолжаться жизнь, как он ее понимал. Однако из уважения к его смелости и службе, а также вследствие его совместимости ему собирались оказать честь. Смертным останкам предстояло образовать органическое ядро киберорганического существа.

Он должен был стать дредноутом.

Будучи человеком из плоти и крови, Габрил считал дредноутов древностью. Они были ветеранами, братьями, которых забрали с края смерти и поместили внутрь неукротимых боевых машин. Они были стары. Некоторым был уже век. Некоторые жили в механических коробках уже сто лет!

Габрил Телемах не был стар. Всего десять лет службы.

И теперь он оказался навеки заперт в ящике.

Техножрецы сказали, что нужно будет провести подстройку. Ментальную подстройку. Прежде всего, он принял, что любой дредноут, даже самый почтенный, рано или поздно становится новым. Дредноуты были жизненно важной составляющей боевой мощи легиона, и время от времени их теряли. Поэтому новых было необходимо собирать в те промежутки, когда в наличии были боевые корпуса и боевые потери предоставляли подходящих и совместимых доноров органики.

Техножрецы сказали, что ему будет не хватать многих вещей, которые его тело из плоти считало само собой разумеющимися. Для начала — сна. Он будет спать, лишь когда его поместят в стазисную гибернацию. Он будет переживать — или, скорее, не переживать — продолжительные периоды такого рода, поскольку они позаботятся, чтобы он спал большую часть времени. Его будут пробуждать, когда наступит время воевать и потребуется его участие.

Техножрецы сказали, что дело в боли. Будет боль, и она будет постоянной. Несчастные смертные остатки обернут киберорганической сетью, вплетут в электроволоконные системы и запечатают в бронированном саркофаге. Не будет возможности справляться с болью так, как он это делал в бытность свою человеком, никакого механизма контроля.

По той же причине он обнаружит в себе предрасположенность к эмоциональным колебаниям, которых не знал при жизни. Возможно, к ярости и злости. Невзирая на опустошающую мощь, которой он наделен как дредноут, ему будет не хватать собственного смертного состояния. Он будет негодовать по поводу своей смерти, жалеть об ее обстоятельствах, зацикливаться на ней и начнет ненавидеть ту жизнь в холодной оболочке, которую ему дали взамен.

Чтобы избавить его от этой горечи, от боли и злости, ему помогут спать долгие промежутки времени.

Также, как они ему сказали, он, вероятно, будет подвержен приступам страха. Особенно на раннем этапе. Это, объяснили они, из-за сложного измененного состояния. Из-за продолжительной гибернации его сознание оторвалось от линейной смертной шкалы, от временных рамок, которые он мог осознать и понять, в сущности, от самого времени. Страх, проклятие для космодесантника, всего лишь часть подстройки разума под эту последнюю судьбу. Это естественно. Ему предстоит научиться контролировать и использовать его, так же как злость. В конечном итоге страх испарится и исчезнет. Он станет столь же бесстрашным, каким был легионером.

На это потребуется время. Будут постепенные и аккуратные подстройки гормонов и биохимической смеси. Он пройдет гипнотерапию и адаптивные заговоры. Его обучат подобные ему, почтенные, которые привыкли к своей странной участи.

Он сказал техножрецам: «Я был бесстрашным боевым братом, хотя и мог пасть. Теперь вы сделали меня непобедимым и говорите, что я добыча страха? Зачем тогда называть меня дредноутом? Я ничего не боялся раньше. Я ничего не боялся, когда был человеком!»

— Это и есть злость, о которой мы говорили, — ответили они. — Ты подстроишься. Сон поможет. Начать протоколы гибернации.

— Подождите! — закричал он. — Подождите!

Юстарий — его наставник. Юстарий — почтенный. Юстарий тоже угрюм и, несмотря на свой огромный срок жизни в качестве дредноута, кажется, не растерял горечи и злости. Юстарий предпочитает спать. Когда его будят, он брюзглив. Похоже, что он в лучшем случае неоднозначно относится к тревогам Телемехра.

— Это Телемах, — говорит Телемехр.

— Меня звали Юстин Федро, — ворчит Юстарий в ответ. — Они нас переименовывают, будто машины. Или просто забывают. Я забыл, и что из этого.

Телемехр — самый новый дредноут в рядах Тринадцатого. Он относится к типу «Контемптор». Ему еще только предстоит бой.

Однажды его будят в ходе рутинного возвращения к жизни в склепах Макрагге. Имплантированный счетчик времени сообщает, что он спал два года. Техножрецы информируют его, что объявлена операция. Его установят в корпус и отправят на Калт для несения боевой службы, а затем разбудят, когда придет время воевать. Предстоит война с орками. У Телемехра есть вопросы, однако его возвращают в гипно-терапевтические сны.

— Подождите! — произносит он.

Телемехр пробуждается, однако сейчас не время воевать.

Его учили разным вещам, и в их числе — контролировать свою злость, пока та не понадобится. Сейчас она не нужна, и он контролирует ее.

Он анализирует. Сканирует. Определяет.

Его определение таково: он в своем саркофаге, и саркофаг транспортируют. Его что-то разбудило, возможно, неуклюжее или некомпетентное обращение с саркофагом.

Имплантированный счетчик времени сообщает, что с момента того рутинного пробуждения на Макрагге прошло восемнадцать недель. Системы локации, считывающие метки ноосферы, сообщают, что саркофаг находится на орбитальной сортировочной станции Калта. Промежуточный пункт. Место объединения. Он проснулся слишком рано. Они еще не на фронте.

Он гадает, почему пробудился. Неловкое обращение? Погрузчик встряхнул саркофаг? Юстарий, Клотон и Фоторнис рядом, в своих саркофагах, они все еще в гиберстазисе.

Его потревожили физически? Или когитационные системы задела какая-то аномалия мусорного кода?

Телемехр не знает. Для него это внове. Поблизости нет техножрецов. Ему хочется, чтобы проснулся Юстарий, которому можно будет задать вопрос.

Нормально ли это? Что означают следы мусорного кода? Он чувствует себя попавшим в западню. Чувствует волнение. Следом придет страх.

Он знает, что системы гибернации пытаются увлечь его в бессознательное состояние, в котором он должен находиться. Пытаются избавить его от боли и злости. Нет нужды просыпаться. Ты пробудился слишком рано. Тебе не нужно просыпаться.

Техножрецы ошибаются.

Дредноут боится не боли.

Тишины. Забвения. Сна.

Неспособности спастись от самого себя.

[отметка: — 8.11.47]

Жиллиман смотрит на Гейджа и кивает.

Гейдж дает команду операторам литопроектора, и те активируют систему.

Гололитическая панель оживает, и Жиллиман ступает на нее. Многоярусные терминалы мостика флагмана возвышаются вокруг широкой плиты, словно сиденья амфитеатра.

Вокруг него расползается свет.

Очертания расплываются, будучи одновременно там и не там. Свет пойман, свернут и искажен, чтобы создать иллюзию реальности. Жиллиман знает, что где-то, на расстоянии миллионов километров, системы других палуб создают из света его изображение. Он появляется на литопроекторных панелях, чтобы помочь благородным командующим, призраки которых предстают перед ним.

Особенно один из них.

— Достопочтенный брат мой! — восклицает Лоргар. Он делает шаг вперед, приветствуя Жиллимана.

Его модель примечательна. Она светится, однако плоть и броня обладают подлинной плотностью и твердостью. Аудиосопровождение не запаздывает, движения рта и звук синхронны.

Примечательно.

— Не ожидал, что встречусь с тобой таким образом, — говорит Лоргар. Серые глаза сияют. — Живьем, чтобы я смог тебя обнять. Это кажется преждевременным. Мне сообщили о твоем запросе. У меня не было времени надеть церемониальное облачение…

— Брат, — произносит Жиллиман. — Ты видишь, что я также приветствую тебя в боевом доспехе. Когда ты прибудешь, будет время лично поприветствовать друг друга и полностью одеться согласно церемониалу. На данный момент тебе осталось всего несколько часов?

— Быстро сбавляем скорость, — отвечает Лоргар. Он смотрит на кого-то, кто не попал внутрь гололитического поля мостика. — Капитан корабля говорит о пяти часах.

— Тогда мы соберемся вместе: ты со своими командирами, а я со своими.

Жиллиман смотрит на полководцев, изображения которых возникли вокруг Лоргара. Они подключаются с разных кораблей. Он позабыл внушительную громаду Аргела Тала. Безгубую ухмылку Федрала Фелла. Хищное любопытство Хол Белофа. Сгорбленную мрачность Кор Фаэрона. Лишенную света улыбку Эреба.

— Некоторые из вас уже здесь, — отмечает Жиллиман.

— Я, сэр, — произносит Эреб.

— В таком случае мы скоро встретимся, — говорит Жиллиман.

Эреб склоняет голову, не столько соглашаясь, сколько допуская.

— Мой корабль выходит на орбиту, — произносит Кор Фаэрон.

— Добро пожаловать на Калт, — отвечает Жиллиман.

Призраки из света салютуют ему.

— Я запрашивал этот краткий сеанс связи, — говорит Жиллиман, — чтобы обсудить небольшой технический вопрос. Я не хочу, чтобы он повредил нашей торжественной встрече или создал затруднения вашему флоту при прибытии и рассредоточении.

— Проблема? — спрашивает Кор Фаэрон.

Они неожиданно застывают. Жиллиман ощущает это, хотя они присутствуют лишь как пригоршни света. Когда они появились изначально, осознает он, то были похожи на стаю крадущихся к огню псов, обнаживших зубы в улыбках, которые в то же время были оскалами. Радостные и любознательные. Теперь же они напоминают диких зверей, которых ему не следовало подпускать к своему очагу.

Несущие Слово вели дикие и жестокие войны во имя Согласия на границах Империума. Они свирепо и преданно сражались десятилетиями, с того самого судьбоносного дня в Монархии, который навеки изменил отношения между Тринадцатым и Семнадцатым. В них есть что-то грубо-варварское. Никакого преторианского благородства воинов Жиллимана. Они даже не выказывают пылкой набожности времен заблуждения. Они выглядят угрюмыми, утратившими вкус в жизни, словно видели все возможное и устали от него. Очерствелыми. Как будто из них полностью вытекли милосердие и сожаление. Похоже, что они могут убивать без повода.

— Проблема, повелитель? — повторяет Аргел Тал.

— Проблема с машинным кодом, — отвечает Жиллиман. — Меня уведомили Механикум. В инфосфере Калта появилась проблема с вредоносным мусорным кодом. Мы работаем над ее устранением. Мне хотелось, чтобы вы были в курсе и приняли соответствующие меры.

— Обобщая, это можно назвать информационной вспышкой, сэр, — замечает Федрал Фелл.

— Вопрос в том, — осторожно говорит Жиллиман, — что источник мусорного кода все еще не выявлен. Существует высокая вероятность, что в систему Калта непреднамеренно привезли извне информационный артефакт.

— Извне? — переспрашивает Лоргар.

— Откуда-то, — подтверждает Жиллиман.

В глазах Лоргара выражение, которое Жиллиман надеялся больше никогда не увидеть. Это боль и злость, но еще и уязвленная гордость.

Лоргар вскидывает руку и проводит ею поперек шеи, словно перерезая горло. Жиллиману требуется секунда, чтобы понять, что это не провокация и не грубое оскорбление.

Гололитические изображения его офицеров и командиров замирают. Остается подвижным только Лоргар. Он делает шаг к Жиллиману.

— Я приостановил их трансляцию, чтобы мы могли поговорить откровенно, — говорит он. — Откровенно и без обиняков. После всего, что произошло между нами и нашими легионами, всей отравы последних лет, всех стараний сделать эту кампанию примирением… первое, что ты делаешь, — обвиняешь нас в том, что мы заразили тебя мусорным кодом? Или… в чем? Что мы настолько беспечны в плане культуры обращения с информацией, что заразили вашу драгоценную инфосистему каким-то иномировым кодом-чумой?

— Брат… — начинает Жиллиман.

Лоргар указывает на застывших вокруг него световых призраков.

— Сколько унижения ты собираешься взвалить на этих людей? Все, чего они хотят, — угодить тебе. Заслужить уважение великого Робаута Жиллимана, которого им не хватало последние десятилетия. Это важно — что ты о них думаешь.

— Лоргар…

— Они прибыли проявить себя! Показать, что достойны сражаться бок о бок с величественными Ультрамаринами! Воинами-королями Ультрамара! Это объединение, эта кампания — миг наивысшей чести! Им это важно! Очень важно! Они ждали восстановления этой чести годами!

— Я не хотел никого оскорбить.

— В самом деле? — смеется Лоргар.

— Никоим образом. Брат мой, Лоргар Аврелиан, зачем бы мне иначе выходить на связь неформальным образом? Если бы я придержал этот вопрос, чтобы омрачить церемонию приветствия, тогда ты мог бы рассматривать его как оскорбление. Частная беседа наиболее доверенных командиров. Вот и все. Тебе известно, что мусорный код может распространяться куда угодно и прицепиться к наиболее тщательно обслуживаемым системам. Это можем быть мы, это можете быть вы, может быть ошибка в наших стеках данных или же какой-то ксенокод, который пристал, как репей, прицепился к вашим системам после отбытия от внешних миров. Я не ищу виноватых. Нам просто нужно распознать проблему и совместно работать над ее устранением.

Лоргар пристально смотрит на него. Жиллиман замечает, насколько густо кожа брата покрыта вытатуированными тушью словами.

— Я не собирался портить этим наше давно готовящееся воссоединение, — говорит Жиллиман. — Я пытался таким образом остановить порчу.

Лоргар кивает. Он поджимает губы, а затем расцветает в улыбке.

— Понимаю.

Он вновь кивает, улыбка то появляется, то исчезает. Подносит ладонь ко рту. Смеется…

— Понимаю. Если так, хорошо. Мне не следовало выражаться подобным образом.

— Я должен был быть более осмотрителен, — откликается Жиллиман. — Теперь я вижу, как это могло выглядеть.

— Мы проверим свои системы, — говорит Лоргар. Улыбка вернулась к нему. Он еще раз кивает, словно убеждая самого себя.

— Я должен был быть более осмотрителен, — настаивает Жиллиман.

— Нет, ты прав. Явно присутствует напряженность, которую необходимо преодолеть. Ожидание.

Лоргар глядит на него.

— Я разберусь с этим. Посмотрим, сможем ли мы отследить код. А потом мы встретимся, брат. Всего через несколько часов мы встретимся, и все будет приведено в порядок.

— Я жду этого с нетерпением, — говорит Жиллиман. — Мы встанем плечом к плечу, сокрушим оркскую угрозу, которую обнаружил наш брат, а затем наша история будет переписана.

— Надеюсь на это.

— Так и будет, брат. Если бы я не верил, что этот злосчастный разрыв между нашими легионами нельзя исцелить при помощи благого сообщества и совместных воинских усилий, то не согласился бы на все это. Мы станем наилучшими союзниками, Лоргар. Ты, я и наши могучие легионы. Хорус будет доволен, а Император — наш отец — улыбнется, и былые обиды забудутся.

Лоргар улыбается.

— Полностью забудутся. Останутся в прошлом, — говорит он.

— Без промедления, — произносит Жиллиман.

[отметка: — 7.55.09]

Криол Фоуст умерщвляет последнего из жертвователей. В посадочных лагерях Семнадцатого и его вспомогательных армейских подразделений, которые рассыпаны по поверхности Калта, сотни таких же маджиров, как Фоуст, проводят аналогичные обряды.

Братство поет. То же самое делают люди из Ценвар Каул, Джехаварната и Каул Мандори, трех других основных культовых эшелонов.

В орбитальной Сторожевой Башне сервер Ул Кехал Хесст вышел из дискреционного режима, чтобы отследить и уничтожить проблему мусорного кода. У него ничего не выйдет. В безуспешных попытках он проведет остаток своей жизни.

Проблему мусорного кода больше нельзя разрешить средствами Механикум.

Октет внедрен.

 

8

[отметка: — 4.44.10]

Эонид Тиель просыпается. Он ненадолго соскользнул в режим отдыха. Ему стало скучно. Он долго ждал. Никто не пришел.

Он просыпается, поскольку больше не один в вестибюле сороковой палубы.

Он кланяется.

— Ты Тиель? — спрашивает Жиллиман.

— Да, повелитель, — отзывается Тиель.

Примарх выглядит рассеянным. Возможно, он в состоянии сказать, каким оружием пользовались, а затем положили на место и какие тренировочные клетки работали.

— Ты ожидал здесь какое-то время.

— Да, повелитель.

— Сегодня много дел. Мое внимание было отвлечено.

Это не оправдание, а всего лишь простое объяснение. Тиелю хочется сказать, что он не понимает, зачем примарх всем этим занимается, однако он не настолько глуп.

— Ты развлекался? — интересуется Жиллиман, снимая со стенной стойки меч и изучая лезвие.

— Я… я решил провести время, практикуясь, — отвечает Тиель. — Здесь есть оружие, с которым я не знаком. Я подумал, что смогу извлечь пользу из…

Жиллиман кивает. Кивок означает «заткнись».

Тиель затыкается.

Жиллиман осматривает меч, который держит в руке. Он не глядит на Тиеля. Тот ждет, вытянувшись. Под мышкой зажат шлем, грубо окрашенный в красный цвет, обозначающий дисциплинарное взыскание.

— Я пришел сюда не за тобой, — произносит Жиллиман. — Я вышел поразмыслить. Я забыл, что ты здесь.

Тиель никак не реагирует.

— Эта мысль меня угнетает, — говорит Жиллиман, снова задвигая меч в стойку. — Я что-то забыл. Я был бы признателен, если бы ты не делился ни с кем этим неосторожным признанием.

— Разумеется, повелитель. Хотя едва ли вас можно осуждать за то, что вы забыли обо мне. Я крайне мелкая деталь.

Теперь примарх смотрит на него.

— Запомни две вещи, сержант. Первое — мелких деталей не существует. Информация — это победа. Невозможно и непозволительно отбрасывать данные как несущественные, пока не окажешься в состоянии оценить их значимость, а это всегда происходит задним числом. Так что все детали важны, пока не станут излишними в силу обстоятельств.

— Да, повелитель.

— А что второе, Тиель?

Перед тем как ответить, Эонид Тиель слегка колеблется.

— По какой угодно шкале приличий, — отвечает он, — мое нарушение достойно порицания. А стало быть, я в любом случае не мелкая деталь.

— Безусловно, — произносит Жиллиман.

Примарх поворачивается и смотрит на высокий потолок зала. Над тренировочными клетками, где Тиель проводил в чрезмерном напряжении последние часы, висит слабое марево.

— Думаю, я мог его обидеть, — говорит Жиллиман.

— Повелитель?

Жиллиман снова переводит глаза на Тиеля, устремляя на него задумчивый взгляд.

— Сегодня день большой деликатности, — произносит он. — Мы творим часть будущего Империума в той же мере, как приводим к Согласию звездную систему. Мы скрепляем родство. Исправляем слабость. Это политика. Разрыв между Тринадцатым и Семнадцатым — это разрыв в имперском строю. Хорус это знает. Потому-то он и зашивает его, и мы все можем проглотить собственное неудовольствие по этому поводу.

Жиллиман потирает скулу кончиками пальцев. Он меланхоличен.

— Будущее зависит от сплоченности легионов, — говорит он. — Там, где единство слабо, где его не хватает, его необходимо восстановить или усилить. Это принуждение. Мы ладим друг с другом ради высшего блага.

Тиель предпочитает продолжать молчать.

— Он так… переменчив, — говорит Жиллиман. — Так подвержен крайностям. Страстно желает угодить, легко обижается. Для него не существует середины. Он так стремится стать тебе лучшим другом, а затем, при малейшем намеке на оскорбление, злится на тебя. Разъяренный. Обиженный. Как ребенок. Если бы он не был мне братом, то был бы политической обузой и помехой эффективному управлению Империумом. Я знаю, что бы с ним сделал.

— Уверен, что смог бы показать, как именно, повелитель, — произносит Тиель и подмигивает.

— Это была шутка, сержант?

— Возможно, я только что предпринял очень неудачную попытку сострить, повелитель, — признает Тиель.

— В сущности, было довольно забавно, — говорит Жиллиман.

Он разворачивается, чтобы уйти.

— Оставайся тут. Я дойду до тебя по ходу дела.

— Да, повелитель.

[отметка: — 3.01.10]

— Рядовой Перссон, — окликает Графт, с жужжанием двигаясь по тропинке.

В устье реки поднимается ветер, от которого шелестит темнотравье. Доносится пустой металлический запах холодной воды и грязи. Скоро наступит ночь. В крепости и вокруг нее зажигаются огни, их отражения скачут по черной реке.

— Рядовой Перссон, — зовет сервитор.

Пора остановиться. Конец дневных трудов. Умыться, привести себя в порядок и поужинать. Олл устал, однако он примерно в восьми рядах от места, где рассчитывал находиться. Слишком большая часть дня потрачена на взгляды в небо, на бегущие огни кораблей. Слишком большая часть дня ушла на наблюдение за тяжелыми посадочными модулями, которые блестят, проходя над головой.

Графт катится к нему. Увеличенные для загрузки боеприпасов громадные верхние конечности сервитора заменены на типовые руки для перемещения грузов.

— Пора остановиться, рядовой Перссон, — говорит Графт.

Олл кивает. Они сделали при свете все, что было в их силах.

Но у него нет ощущения, что пора остановиться. Кажется, что вот-вот что-то начнется.

[отметка: — 1.43.32]

Вентан и Селатон наблюдают, как Арбут беседует с очередной группой представителей гильдии рабочих. Позади них медленно втягивается в грузовую шахту выпускной желоб, громадный и серый, словно горный склон. На рокритовом покрытии блестят масляные пятна.

— Не понимаю, что в этом трудного, — произносит Селатон. — Она велит им работать усерднее. Они работают усерднее. У нее есть власть.

— Все сложнее.

— В самом деле, капитан? Они этим занимались целый день. Насколько я могу судить, основная уловка состоит в продолжительности и частоте перерывов на отдых.

— Усталость — это проблема, — напоминает сержанту Вентан. — Человеческая проблема. Нам нужно сотрудничество. Нужно признавать их качества.

— Вы имеете в виду — слабости.

— Качества.

— Я до глубины души рад, что не избран быть человеком, — замечает Селатон.

Вентан смеется.

— Но все же за это нас вздернет примарх, если сборы отстанут от графика.

— Нет, достанется мне, — говорит Вентан. — И мы не опоздаем. Сенешаль достаточно убедительна.

— Правда, сэр?

— Думаю, гильдия еле волочила ноги потому, что полагала, будто им следует предложить дополнительную оплату.

— Сознательно работать медленно? — спрашивает Селатон, для которого внове такой принцип.

— Да, сержант. Они суетятся из-за переработки, выторговывают себе обильную надбавку, а затем дают небольшую слабину, которую смогут выправить и произвести впечатление, будто работают изо всех сил. Думаю, наш новый друг сенешаль Арбут заставила их держать ухо востро, представив такие новые понятия, как патриотизм и благоприятное расположение примарха.

Селатон кивает.

Небо над космопортом грозового серого цвета, ветер разгоняет неровные облака, подсвеченные садящимся солнцем. Особенно ярко сияют огни прибывающих транспортов.

— Мы остаемся без света, — замечает Селатон. — Раньше, чем прогнозировалось.

— Результат шторма, — говорит Вентан.

— Возможно, — отвечает Селатон.

[отметка: — 1.01.20]

Мобильная база «Кампанила» проходит внутреннюю точку Мандевилля Веридийской системы, внешнее маркировочное кольцо 16 и локальный пост. Она передает полные и точные швартовочные коды кораблям-наблюдателям на кольце 14 и звездному форту Веридий Максим. Звездный форт отменяет захват цели и дает базе сигнал проходить. Кажется, что корабль замедляет ход.

[отметка: — 0.55.37]

Вспышка телепортации.

По открытому склону расходятся вибрация и потрескивания энергетического разряда, холодный северный воздух пропитывается озоном.

Темный Апостол Эреб обретает плоть и возникает из росчерка света. Он одет не в церемониальный доспех. Его экипировка — сугубо функциональная боевая броня, она зачернена пеплом и по всей поверхности исписана мелким паукообразным почерком.

Его ожидает ударная группа. Во главе Эссембер Зот из Гал Ворбак, воитель, отличающийся воспламеняющей других яростью. Его меч уже обнажен. Доспех выкрашен в цвет крови.

Так их узнают враги. Алые, цвета пламени, преисподней, крови и Октета.

С Зотом рабочая бригада из Ценвар Каул — семьдесят человек, все бездетные. Они трудились с момента прибытия на рассвете на одном из первых кораблей.

Расположенное в двух тысячах километров от города Нумин плато Сатрик — уединенное место. Уже наступила суровая зима. Область Сатрик выбрана в качестве одной из шестидесяти восьми точек сбора из-за своего размера и ландшафта. По всей длине склона стоят посадочные модули, распахнувшие к серому небу грузовые люки.

Эреб осматривает работу.

Эта искрящаяся инеем область плато Сатрик особенно прекрасна. Чтобы установить ее совершенство по отношению к прочим возможным местам, потребовалось несколько дней сравнительного изучения с использованием орбитальных сканов. Она постоянно горизонтальна по отношению к уровню моря. Сориентирована соответственно магнитному полюсу и приливному процессу, и в день объединения над ней будет благоприятный восход луны. Также она обладает прочими качествами, которые не смогла бы выявить стандартная имперская физика. Векторы имматериума выверены. Сегодня покров эмпиреев в этом месте тонок.

Это поистине совпадение. Эреб размышляет, насколько же оно совершенно. Не просто пригодное к работе, подходящее или приемлемое. Идеальное. На ближайшие шестьдесят дней, начиная с сегодняшнего. Как будто некая сила создала совершенство точно в нужное время.

Люди Каул выложили круг. Отполированные черные камни, взятые с вулканических склонов Исстваана-V и отмеченные символами, образуют идеальную окружность диаметром в километр.

Эреб принимает от Зота последний камень. Это камни призыва. Он ощущает тошноту от скрытой силы, лишь только взяв один из них в руку.

Он помещает камень в разрыв в круге. Вставая на место, тот щелкает о камни по бокам.

— Начинайте, — говорит он Зоту.

Люди Ценвар Каул приближаются с прочими приношениями из системы Исстваана. Двигаясь процессией, они несут портативные стазис-колбы, словно кадила на катерическом богослужении. Жидкость в стазис-колбах замутнена кровью. Собранные прогеноидные железы. Геносемя. Сгинувшая жизнь преданных душ принесена теперь для окончательного кощунства. Здесь геносемя Саламандр, Железных Рук, Гвардии Ворона. Эребу ведомо, что Губительные Силы не делают различий, поэтому здесь также и другое геносемя: Детей Императора, Гвардии Смерти, Повелителей Ночи, Железных Воинов, Несущих Слово, Альфа-Легиона и даже Лунных Волков. Годятся все, кто пал в тайных мерзостях на Исстваане-III и — V.

Эреб останавливает первого человека в процессии и прикасается к стеклу стазис-колбы. Он знает, что внутри искромсанная ткань в непрозрачной суспензии.

— Тарик… — шепчет он.

Он кивает. Люди Каул начинают заносить колбы в круг. Когда носители проходят за камни, то начинают выть. Их рвет. Некоторые умирают или получают инсульт. Они падают, разбивая колбы.

Это не имеет значения.

Поднимается луна, бледный завиток в сиреневом небе, уже насыщенном светом.

Зот вручает Эребу инфопланшет, и Апостол сверяет время прибытия.

Он отслеживает информацию об использовании швартовочных кодов. Отдает планшет назад, а взамен берет устройство вокс-связи.

— Пора, — произносит он.

[отметка: — 0.40.20]

— Принято, — отвечает Сорот Чур.

Он возвращается к остальным. Его люди смешались с ротой Люциеля на ротных палубах «Самофракии». Они завершили ритуальный обед, организованный Луциелем. Никто из них не нуждается в пище, и уж точно не в тех превосходных продуктах, которые предоставил Луциель, однако это символический жест. Отобедать как союзники, как воины-короли. Сплотиться в преддверии грядущей войны.

— Проблемы? — спрашивает Люциель.

Чур качает головой.

— Небольшой вопрос по погрузочным платформам.

Чур смотрит на Луциеля.

— Почему вы изменили эмблемы и окраску доспехов? — спрашивает Люциель.

— Мы создаем себя заново, — отвечает Чур. — Новой системой мы отмечаем новое начало. Возможно, это из-за характера возлюбленного нами примарха, да благословит его космос. Гонорий, мы еще не вполне нашли себя. Не как вы. Мы стремились понять подходящую нам роль. Не думаю, что ты ценишь собственную удачливость. Чистоту вашего предназначения и положения Ультрамаринов. С самого начала вы обладали репутацией, которую не нужно было ставить под сомнение, и задачей, которую не требовалось прояснять.

Он делает паузу.

— Я годами презирал Лоргара, — тихо произносит он.

— Что?

— Ты слышал.

— Сорот, ты не должен…

— Взгляни на своего примарха, Гонорий. Такого выдающегося. Столь благородного. Я завидовал вам, завидовал Имперским Кулакам, Лунным Волкам, Железным Рукам. И я не одинок. Мы боремся с переменчивым разумом, Гонорий. Страдаем от бремени блестящего, но способного ошибаться командующего. Друг мой, мы более не несем Слово. Мы несем Лоргара.

— Некоторые быстро находят свою роль, — твердо говорит Люциель. — Я думал на эту тему. Другим требуется время, чтобы развиться и обнаружить свое предназначение. Твой примарх, великий Лоргар, — сын Императора. Для него найдется роль. Может статься, что она окажется куда значительнее, чем выпавшая Жиллиману или Дорну. Да, нам повезло, что у нас есть ясность. Я это знаю. Так же у Кулаков, Рук и Ангелов. О Терра, Сорот, таковы Пожиратели Миров и Волки Фенриса. Возможно, нехватка ясности, от которой вы страдали до сих пор, вызвана тем, что роль Лоргара все еще непредставима.

Чур улыбается.

— Поверить не могу, что ты его защищаешь.

— Почему?

Чур пожимает плечами.

— Думаю, мы наконец обретаем цель, Гонорий, — говорит он. — Отсюда наша новая решимость. Изменения геральдики и цвета доспехов. Я… Меня попросили присоединиться к наступлению.

Люциель недоумевающе хмурится.

— Ты говорил.

— Мне нужно кое-что доказать.

— Зачем? — спрашивает Люциель.

— Я должен подтвердить свое стремление к новой цели.

— И как ты это сделаешь? — интересуется Люциель.

Чур не отвечает. Люциель замечает, что пальцы Несущего Слово шевелятся, постукивая по столешнице. Что это за волнение? Нервозность?

— Я кое-что узнал, — внезапно произносит Чур, меняя тему. — Немного из военного искусства, которое ты, думаю, оценишь.

Люциель поднимает кубок и отхлебывает вина.

— Продолжай, — улыбается он.

Чур поигрывает своим кубком, золотым бокалом с прямыми стенками.

— Это произошло на Исстваане, когда там шел бой.

— Исстваан? В системе Исстваана было сражение?

Чур кивает.

— О нем не сообщали. Это было приведение к Согласию?

— Оно случилось недавно, — говорит Чур. — Полные рапорты о кампании все еще ратифицируются магистром войны. Затем они станут доступны.

Люциель вскидывает брови.

— Жиллиман не одобрит, что его хоть какое-то время держат не в курсе. Это так намереваются впредь вести Великий крестовый поход? Жиллиман настаивает на общности всей военной информации. И Исстваан пребывал в Согласии…

Чур поднимает руку.

— Это было недавно. Оно еще свежо. Теперь все кончено. Ваш примарх узнает обо всем, как должно. Суть в том, что сражение было ожесточенным. Империум столкнулся с врагом, который обнаружил смертельную силу предательства.

— Предательства? — переспрашивает Люциель.

— Как ты понимаешь, не в качестве стратегии. Не тактического предательства с целью застать врасплох и ослабить. Я имею в виду — как качества. Сила…

— Не уверен, что понимаю, о чем ты, — слегка успокаиваясь, улыбается Люциель. — Ты как будто говоришь о… магии.

— Почти что так и есть. Враг верил, что в предательстве заключена сила. Завоевать доверие противника, замаскировать свою враждебность, а затем обратить… Ну, они полагали, что это действительно наделяло их силой.

— Не понимаю, каким образом.

— В самом деле? — спрашивает Чур. — Могущество, как они думали, зависит от степени предательства. Если союзник внезапно обращается против союзника — это одна степень. Но если верный друг выступает против друга… Это чистейшая мощь, поскольку предательство намного глубже. Поскольку потребовалось переступить через такое количество моральных ограничений. Доверие. Дружбу. Верность. Надежду. Честность. Подобное деяние столь сильно, поскольку в него было невозможно поверить. С его помощью было достигнуто могущество сродни результату мощнейшего кровавого жертвоприношения.

Люциель откидывается на спинку.

— Безусловно, интересно, — говорит он. — Ну, что они так думали. С точки зрения культуры это во многом говорит о силе их кодексов чести. Если они верили, что подобное наделило их силой, то это похоже на суеверие. Разумеется, в категориях военного мастерства и техники в этом мало стратегической ценности. Кроме, как я предполагаю, психологической.

— Для них это, безусловно, работало.

— Разумеется, пока вы их не сокрушили.

Сорот Чур не отвечает.

— В чем дело? — спрашивает Люциель.

— Это как жертвоприношение, — произносит Чур. — Ты осознаешь и совершаешь величайшее возможное предательство, и оно словно жертвоприношение, необходимое для посвящения и начала грандиозного обряда победы и разрушения.

— Все еще не понимаю. В этом нет тактической методологии.

— Правда? Правда, Гонорий? А если есть? Что, если это совершенно иной способ ведения войны, выходящий за рамки практических техник, отрицающий и затмевающий все воинские законы, которые систематизированы Ультрамарином и признаны Империумом? Ритуальная война? Своего рода демоническая война?

— Ты так говоришь, как будто веришь в это, — смеется Люциель.

— Подумай над моими словами, — тихо говорит Чур. Он озирает зал, глядя, как его люди беседуют и пьют с людьми Люциеля. — Подумай… Если бы Несущие Слово выступили против Ультрадесанта, разве не было бы это величайшим предательством? Не Лоргар против Жиллимана, поскольку они в любом случае недолюбливают друг друга. Прямо здесь, в этом помещении — двое людей, которым и в самом деле удалось стать друзьями?

— Это был бы отвратительнейший обман, — соглашается Люциель. — Вынужден признать, что в нем была бы некоторая сила. Эффект шока в легионе. Мы невосприимчивы к страху, однако ужас и ошеломление могут на краткое время обезоружить в силу невообразимости сути поступка.

Чур кивает.

— И это стало бы центральным элементом, — говорит он. — Жертвенной искрой, от которой вспыхнет ритуальная война.

Люциель мрачно кивает.

— Думаю, ты прав. Было бы хорошо понять и иметь в виду врага, который столь убежден в силе бесчестья.

Чур улыбается.

— Жаль, что ты не понимаешь, — произносит он.

[отметка: — 0.20.20]

«Кампанила» пересекает внутреннее кольцо. Ее коды приняты сетью обороны. Перед ней на сортировочной станции располагается громада сгруппированного флота. Сияющая слава Калта.

Войдя внутрь орбиты луны Калта, она начинает резко ускоряться.

[отметка: — 0.19.45]

— Чего не понимаю? — спрашивает Люциель.

— Меня просили присоединиться к наступлению, — произносит Чур.

— И?

— Я должен подтвердить свое стремление к новой цели.

Люциель глядит на него.

Всего одну секунду. Одно мгновение. И в это мгновение он наконец понимает, что пытался сказать ему Сорот Чур.

Чтобы не разорвать одну невозможную связь, от Сорота Чура требуется изменить другой.

Кубок выпадает из пальцев Люциеля. Рука, ведомая одним лишь инстинктом, уже движется к пистолету.

Его замедляет лишь незамутненное, выводящее из строя ошеломление.

Плазменный пистолет Чура уже у того в руке.

Кубок еще не успел удариться о стол.

Чур стреляет. Выпущенный в упор заряд плазмы попадает в торс Гонория Люциеля. Он раскален, как звезда главной последовательности. Он испаряет броню, панцирь, укрепленные кости, спинной мозг. Уничтожает мясо, оба сердца и второстепенные органы. Обращает кровь в пыль. Выстрел, словно удар молота, сбивает Люциеля с ног, швыряя через стол. Разбитая столешница подскакивает навстречу падающему кубку, закручивая его в воздухе в полукруге вина.

Застигнутые врасплох люди Люциеля оборачиваются, не понимая, что происходит, — шум, движение, выстрел, жестокое нападение на их капитана. Люди Чура просто вытаскивают оружие. Стрельба их не отвлекла. Взгляды не отрывались от собеседников, которые сейчас в замешательстве отворачиваются.

Люциель катается по палубе, молотя руками и ногами, а вокруг падают обломки стола. Кубок отскакивает от плиты палубы рядом с его головой. Его глаза широко распахнуты. Плазменный заряд проделал в нем огромное сквозное отверстие. Тело пробито. Через содрогающийся торс видно палубу. Края зияющей раны опалены и обожжены сверхтемпературой. Доспех тоже пробит насквозь, кромки светятся. Тельца Ларрамана не в состоянии закрыть или затянуть столь катастрофическое повреждение. Чур вскакивает, опрокидывая стул. Он опускает плазменное оружие, наводит его в лицо Люциелю и стреляет еще раз.

Вокруг него помещение сотрясается от внезапного шквала огня. Двадцать или тридцать болтеров разряжаются практически одновременно. Отброшенные назад закованные в доспехи тела падают. Воздух заполнен кровавой дымкой.

На третьем отскоке кубок приземляется, описывает круг и останавливается возле обожженного и расколотого черепа Гонория Люциеля.