Группа местных солдат в синих шинелях ждала их у входа в выцветший комплекс навесов в ослепительно-белом свете натриевых ламп. Оружие висело через плечо, на головах были шерстяные фуражки, на перевязях болтались шипастые шлемы. Они фонариками указывали отряду дорогу.

Сержант Маколл первым попал внутрь комплекса, вздымая мотоциклом волны маслянистой грязи на рокритовой дороге, и поставил мотоцикл на подножку. Тяжелая машина накренилась влево и затихла, оборвав гортанное урчание. Маколл спешился, как раз когда транспортеры танитцев с грохотом вкатились во двор следом за ним.

Маколл всмотрелся в заводские навесы вокруг них. Унылое место, но Танитскому Первому приходилось и похуже. Несмотря на рев моторов и крики, он ощутил присутствие кого-то за спиной и развернулся прежде, чем тот успел вымолвить слово.

— Потише! — сказал некто, подошедший со спины. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина лет двадцати с небольшим, одетый в местную униформу. Застежки на вороте капитанские. Его правая рука была намертво примотана к груди толстой перевязью, так что шинель надета лишь наполовину, на второе плечо — внакидку. Маколл подумал: капитану повезло, что рукав пустовал временно.

Маколл кратко салютовал.

— Простите, вы застали меня врасплох. Сержант Маколл, Пятый взвод, Танитский Первый и Единственный.

Капитан неловко салютовал в ответ левой рукой. Маколл заметил, что он к тому же хромал, а на лбу, щеках и вокруг глаз красовались желтоватые синяки.

— Капитан Бан Даур, Вервунский Главный. Добро пожаловать в улей Вервун.

У Маколла вырвался хрюкающий смешок. Его еще никогда не встречали столь радушно в зоне боевых действий.

— Не могли бы вы представить меня своему главнокомандующему? — поинтересовался Даур. — Меня назначили вашим квартирьером. Не очень-то гожусь для чего-то другого, — добавил он, горько усмехнувшись и бросив взгляд на перевязанную руку.

Маколл пристроился в шаг ему, и они двинулись сквозь столпотворение людей, грузовиков, выхлопы моторов и разгрузочную суету. В резком свете осветительных панелей они отбрасывали короткие, дрожащие черные тени.

— Вы уже повидали сражение? — спросил Маколл.

— Ничего, за что можно дать медаль, — ответил Даур. — Я был на крепостном валу в первый день, когда начался обстрел. Даже не успел разглядеть, куда стрелять, когда мою позицию смяли, а меня погребли под обломками. Еще несколько недель, прежде чем я поправлюсь, но мне хотелось быть полезным, так что я вызвался стать вашим связным.

— То есть вы еще даже не видели врага?

Даур покачал головой.

— Никто не видел, кроме Народного Героя Каула и еще нескольких, кому повезло вернуться с поля.

Корбек стоял возле своего грузовика и курил, безмятежно оглядываясь по сторонам, безучастный к шумной активности вокруг себя. Он медленно повернулся, прикидывая масштабы улья, все, что раскинулось дальше сияния панелей с натриевыми лампами: возвышающиеся заводы и плавильни, за ними крыши рабочих трущоб, потом огромный крест какой-то базилики Экклезиархии, а позади всего — громада Главного хребта, умопомрачительно исполинская масса, светящаяся миллионами окон. Огромная, как фесов горный пик, дома на…

Ни на чем. Он все еще забывал иногда.

Его взгляд приковала могучая колонна, возвышавшаяся неподалеку от Главного хребта, почти такая же заметная, как сама «гора» улья. Она, похоже, отмечала сердце города. Из ее вершины вырывались молнии трескучей энергии, которые затем впитывались сияющим зеленым Щитом, куполом, покрывавшим город. Корбек никогда еще не видел эффект щита таких масштабов. Это было нечто. Он посмотрел на юг и увидел пульсации света там, где снаряды падали на Щит, чтобы, отброшенными, взорваться без вреда. Действительно нечто — и, главное, нечто работающее.

Он затянулся, и уголек на конце сигары засветился красным. Самые размеры этого места потребуют времени, чтобы привыкнуть. Он видел, как онемели его парни, когда попали в улей, как разинули рты, пораженные монументальностью архитектуры. Он знал, что благоговение из них надо выбить как можно быстрее, иначе они будут глазеть по сторонам, вместо того чтобы сражаться.

— Потуши-ка это! — решительно распорядился голос позади.

Корбек развернулся, сначала он ожидал увидеть Гаунта. Но лишь мгновение. Подкравшийся к нему комиссар не имел ничего общего с Гаунтом. Он носил местную символику, и его пухлая физиономия выглядела бледной и нездоровой. Корбек ничего не сказал, а лишь вытащил сигару изо рта и поднял бровь. Он был выше одетого в черный плащ офицера на добрых сантиметров двадцать пять.

Человек сбавил обороты, впечатленный размерами Колма Корбека.

— Комиссар Лангана, УКВГ. Это охраняемая зона. Потуши этот хренов окурок!

Корбек зажал сигару губами и, по-прежнему молча, постучал по полковничьим наконечникам на своем аксельбанте.

— Я… — начал комиссар. Потом, оценив ситуацию, развернулся и ускользнул прочь.

— Полковник?

Маколл приближался с еще одним местным, по счастью — кем-то из регулярной армии, а не твердолобым комиссаром.

— Это капитан Даур, наш офицер связи.

Даур щелкнул каблуками так бодро, как только может раненный в ногу, и отдал честь левой рукой. Он удивленно моргнул, когда Корбек сам вытянул левую руку без колебаний. И пожал ее. Хватка была крепкой. Даур сразу же проникся симпатией к этому бородатому татуированному зверюге. Он с одного взгляда разглядел ранение и проявил уважение без лишних слов.

— Добро пожаловать в улей Вервун, полковник, — сказал Даур.

— Не могу сказать, что счастлив быть здесь, капитан, но война есть война, и мы идем, куда нас посылает Император. Это вы организовали расквартирование?

Даур оглядел подгнивающие навесы, под которыми Танитский Первый раскладывал рюкзаки и аккуратно расставлял лампы в порядке, принятом во взводе.

— Нет, сэр, — ответил он застенчиво. — Я хотел чего-то получше. Но в улье нет свободного места.

— В таком огромном городе? — хохотнул Корбек.

— Нас потеснили беженцы и раненые с юга. Все территории и помещения, Коммерция, Посадочное поле и заводы — все было открыто, чтобы разместить их. Я вообще-то запросил места получше внизу Главного хребта для ваших людей, но вице-маршал Анко распорядился поселить вас поближе к Куртине. Вот так. Складские помещения Юго-западного химзавода Гавунды. К счастью или нет…

Корбек кивнул. Вшивые сараи химзавода для Танитских Призраков. Он поспорил бы на месячное жалование, что Вольпонские Аристократы этой ночью расположились уж точно не в закопченных ангарах.

— Мы очистили семь тысяч квадратных метров под навесами, и я могу запросить еще, если вам нужно место, чтобы хранить припасы.

— Нет необходимости, — ответил Корбек. — Нас всего-то один полк. Много места не займем.

Даур отвел обоих в главный ангар, где большинство Призраков обустраивали свои места. Через открытое окно Корбек увидел другой просторный навес, под которым разбивали лагерь остальные.

— Мои люди оборудовали вон там отхожее место, а слева под этими навесами все еще работает несколько умывальных комнат с удобствами, — Даур поочередно указывал на упомянутые удобства. — Пока основное водоснабжение работает, души доступны. Но я взял на себя смелость запастись баками с водой и топливом, на случай если снабжение будет прервано.

Корбек посмотрел, куда указывал Даур, и увидел возле западного забора ряды автоцистерн с баками горючего и водонапорными трубами.

— Под навесами «Три», «Четыре» и «Пять» — запасы пищи, в основном скоропортящейся, снаряжение прибудет к рассвету. Штаб домов запросил у дома Анко еще вон тот амбар, чтобы обустроить вам лазарет.

Корбек взглянул на рахитичный длинный сарай, на который указывал Даур.

— Отправь Дордена осмотреться, Маколл, — распорядился он. Маколл остановил проходившего солдата и отправил его за старшим медиком.

— Я также установил главную и внутреннюю вокс-линии в боковых офисах вот здесь, — сообщил Даур, проводя их через низенькую дверь в то, что когда-то было кабинетом начальника завода. Комнаты были покрыты пылью и паутиной, но два драгоценных вокс-аппарата установлены на расчищенных скамьях у стены; они мигали, включенные, и стрекотали попурри из посторонних разговоров. Рядом с установками лежали даже свежие рулоны бумаги и свинцовые палочки. Основательность вызвала у Корбека улыбку. Наверное, это менталитет рабочих улья.

— Я предположил, что здесь поселитесь вы, — сказал Даур. Он указывал Корбеку на боковой офис с терминалом и раскладным столом. Корбек заглянул, кивнул и повернулся лицом к капитану.

— Я думаю, вы постарались, чтобы мы «добро пожаловали», Даур, несмотря на условия, предоставленные правителями улья. Вы, кажется, позаботились обо всем. Я не забуду о ваших хлопотах.

Даур кивнул, довольный.

Корбек вышел из офиса и крикнул:

— Сержант Варл!

Варл бросил то, чем был занят, и пересек ангар, петляя между обживающимися Призраками.

— Полковник?

— Ликуй. Ты выиграл присмотр за припасами. Навесы вон там, — Корбек переглянулся с Дауром для верности, — для складов. Разберись там и вытаскивай наши пожитки из машин.

Варл кивнул и бросился разыскивать добровольцев.

Корбек с Дауром и Маколлом по правую руку наблюдал за деятельностью расквартировывающихся солдат.

— Похоже, Призраки устраиваются как дома, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь.

— Призраки? Почему вы называете их так? Откуда вы? — спросил Даур.

— Танит, — ответил Маколл.

Корбек грустно улыбнулся и возразил сержанту:

— Ниоткуда, капитан Даур. Мы из ниоткуда, вот почему мы призраки.

— Это единственное доступное место, — сухо сказал комиссар Лангана.

— И оно не подходит, — отозвался Дорден, осматривая слабо освещенный ангар, отмечая разбитые окна, груды мусора и слои пыли. — Я не могу разбить полевой госпиталь здесь. Грязь убьет больше моих однополчан, чем враги.

Офицер УКВГ одарил врача кислым взглядом.

— Распоряжения вице-маршала совершенно определенны. Это место предписано отдать под медицинские нужды.

— Мы могли бы прибраться, — предложил рядовой Лесп, тощий застенчивый парень. Он заглядывал в дверь вместе с Чайкером и Фоскином. Эти трое являлись ординарцами Дордена, солдатами, которых к работе в полевом госпитале готовил сам старший медик. Герран и Мтейн, единственные квалифицированные медики, кроме Дордена, осматривались.

— Чем? — поинтересовался Дорден. — К моменту, когда мы отдраим это место, война уже закончится.

Лесп пожал плечами.

— Придется вам управиться. Это война, — объявил Лангана. — Война всех уравнивает и заставляет нас проявлять чудеса силы и изобретательности.

Дорден повернулся, чтобы взглянуть прямо в пухлую физиономию политофицера.

— Ты эти бредни сам сочиняешь, или кто-то пишет их для тебя?

Ординарцы за его спиной попытались скрыть смех кашлем. Герран и Мтейн просто расхохотались.

— Я могу устроить вам неприятности за такие оскорбления! — выплюнул Лангана. Гнев покрыл пухлые щеки пятнами.

— А? — ответил Дорден, будто не расслышав. — И лишить полк Имперской Гвардии старшего медика? Ваш вице-маршал не обрадуется этому, не так ли?

Лангана подыскивал ответ, когда сильный женский голос прокатился эхом по грязному ангару.

— Я ищу врача! Здесь есть врач?

Дорден отстранил негодующего комиссара и прошел к двери. Его встретила невысокая стройная молодая женщина в облегающей красной форме с расшитыми обшлагами. Она несла медицинский набор, ее сопровождали еще пятеро в такой же форме: трое мужчин и две женщины.

— Дорден, старший санитарный инспектор, Танитский Первый.

— Военный врач Анна Кёрт, Общественное медицинское учреждение внутренних трущоб 67/mv, — ответила она, кивая и осматривая мрачный зал. — Капитан Даур, ваш офицер связи, был обеспокоен состоянием здания и обратился к моему учреждению за помощью.

— Как видите, Анна, место совершенно непригодно, — сообщил Дорден, плавным жестом обведя картину запустения.

Она на мгновение нахмурилась. Ее удивило то, что он назвал ее по имени. Такое пренебрежение формальностями не было принято в улье. Это было неучтиво, почти снисходительно. Она долго шла к этому статусу и этой должности, не меньше, чем кто-либо в улье.

— Военный врач Кёрт, доктор.

Дорден оглянулся, удивленный и явно расстроенный, что чем-то оскорбил женщину. За его спиной ухмыльнулся Лангана.

— Моя вина. Военный врач Кёрт, в самом деле, — Дорден отвернулся. — В общем, как видите, это не место для раненых. Могли бы вы… помочь нам?

Она смерила его взглядом, все еще напряженная, но уже успокаивающаяся. Что-то в его усталом, покровительственном голосе заставило ее почти пожалеть о своем резком тоне. Это не был какой-то бравый солдафон, пытающийся за ней приударить. Это был пожилой мужчина с опущенными плечами. В его голосе чувствовалась усталость, какую не снимет даже сон. Его старые глаза слишком много видели.

Анна Кёрт повернулась к Лангане.

— Я даже скот в таком месте лечить не буду. Я немедленно оформляю М-докладную на сей счет.

— Вы не можете… — начал Лангана.

— О нет, могу, комиссар! Пятый Билль о правах, поправка 457/hj: «В ходе военного столкновения медицинские учреждения имеют право затребовать все доступные ресурсы для поддержания компетентной врачебной работы». Мне нужны очистные команды здесь, к утру, с брандспойтами и паровыми чистящими машинами. Нужны дезинфицирующие распылители. Нужны шестьдесят коек с бельем, четыре операционных стола и лампы, экраны и инструменты, ширмы к стенам и окнам, нормальная мощность освещения, вода и проверенное отопление — и заплатки на этой гребаной крыше! Ясно?

— Я…

— Вы. Поняли. Меня, политофицер Лангана?

Лангана колебался:

— Мне придется обратиться в Штаб домов с этими требованиями.

— Так вперед! — рявкнула Кёрт. Дорден поднял взгляд. Она ему уже нравилась.

— Используйте мой кастовый код: 678/cu. Ясно? Это даст вам полномочия подать мои требования. И пошевеливайтесь, Лангана!

Комиссар коротко салютовал и промаршировал прочь из комнаты. Ему пришлось протолкаться мимо ухмыляющихся танитских ординарцев.

Дорден повернулся к женщине.

— Мои благодарности, военный врач Кёрт. Танитский у вас в долгу.

— Просто делайте свою работу, и мы поладим, — ответила она резко. — Сейчас ко мне больше не поступают раненые беженцы. Но я не хочу, чтобы поток ваших пациентов затопил меня, когда начнется бой.

— Конечно не хотите. Я вам признателен, военный врач.

Дорден одарил ее искренней улыбкой. Она, казалось, готова была смягчиться и улыбнуться в ответ, но отвернулась и повела свою команду к двери.

— Мы вернемся через два дня, чтобы помочь вам установить все.

— Доктор?

Она остановилась и оглянулась.

— Насколько вы загружены? Ранеными, я имею в виду?

Она вздохнула.

— До предела.

— Вам пригодились бы еще шестеро опытных врачей? — спросил Дорден. Он небрежно махнул в сторону коллег-медиков и ожидающих ординарцев. — Видит Император, нам пока не за кем ухаживать. Пока не появятся раненые, мы будем рады помочь вам.

Кёрт взглянула на старшего санитара.

— Спасибо. Мы благодарны за ваше предложение. Следуйте за нами, пожалуйста.

Варл следил за наполнением склада, еще и перетаскивая больше других благодаря искусственной руке. Орудуя командой из сорока человек, он загружал складское помещение танитскими припасами. В сарае было уже полно всего, удобно подписанного и отмеченного в инфопланшете декларации, но все еще оставалось более чем достаточно места для припасов и амуниции, которые они привезли с собой.

Еще один грузовик подъехал к дверям, мигая фарами, и Домор, Кокоэр и Бростин помогли перетащить ящики со скоропортящимися припасами на отведенные полки. Варл определил еще один отсек под амуницию, которая, как им сказали, прибудет позже.

Каффран остановился передохнуть, когда сержант позвал его.

— Обойди кругом, — распорядился Варл. — Проследи, чтобы амбар с тыла был защищен.

Каффран кивнул, вытаскивая из ближайшего ящика свою камуфляжную куртку и плащ и натягивая их. Он сильно взмок от работы.

Подняв лазган, он пошел в обход вокруг полок с припасами, двигаясь через темноту и тени, изучая подгнившую заднюю стенку ангара на предмет пробоин.

Что-то метнулось в темноте.

Он выставил лазган перед собой. Крысы?

Ничего. Каффран шагнул вперед и увидел угол ящика, отгрызенный. Завернутые в пластик сухие крекеры, несомненно, были похищены. Точно крысы. От ящика тянулся след крошек и обрывков пластиковой обертки. Придется поставить мышеловки — и разбросать яд, пожалуй.

Он остановился. Дыра в ящике была слишком широкой для крыс. Если, конечно, здесь в канализации не вывели что-то размером с собаку. Это его не удивило бы, с учетом огромности всего в улье Вервун.

Он снял лазган с предохранителя и скользнул за следующий стеллаж.

Что-то метнулось снова.

Он двинулся вперед, подняв лазган и высматривая цель. Фес, может, местные вредители окажутся недурными на вкус? Драгоценного свежего мяса последние дней сорок было мало.

Слева от него что-то шевельнулось, он упал на колено, наводя прицел. Позади стеллажей виднелся бледный лучик зеленого света, неровная дыра в задней стене сарая, через которую пробивалось свечение Щита.

Каффран двинулся вперед.

Шум справа.

Он крутнулся. Ничего. Он отметил, что еще несколько ящиков повреждены.

Что-то мелькнуло мимо лучика света, что-то очень быстрое, на мгновение закрывшее собой свет.

Каффран рванулся вперед, боком проскользнул в дыру в подгнившей задней стене ангара и влетел в беспорядочную кучу мусора и обломков позади складского амбара.

Он выбрался, встал, поднял лазган…

И увидел мальчика. Маленького мальчика, восьми или девяти лет, как показалось Каффрану, взбегающего на гору мусора с пакетом печенек в руках.

Мальчик добежал до вершины, и из темноты выскользнула еще одна фигура. Девушка, постарше, лет восемнадцати, одетая в грубые тряпки и разукрашенная пирсингом. Она забрала у мальчика пакет и крепко его обняла.

Каффран поднялся, опустив лазган.

— Эй! — позвал он.

Ребенок и девушка недружелюбно воззрились на него, словно животные, попавшиеся на глаза охотнику.

Всего лишь миг он видел свирепое, но красивое и сильное лицо девушки, прежде чем воришки исчезли среди гор мусора на пустыре.

Он погнался за ними, но их и след простыл.

В норе в сотне метров от складских помещений Тона Крийд обняла Далина и велела сидеть тихонько.

— Умница, умница, — пробормотала она, взяв печенье и разорвав пластиковую упаковку, чтобы он мог взять себе.

Далин сгрыз его мигом. Он был голоден. Все они там были голодны.

Питательные растворы, вводимые в цистерну, кормили дремлющего верховного лорда улья Вервун. Он покачивался в своем маслянистом жидком лоне, присосавшись к каналам кормления и подергивая руками и ногами, как спящая собака. Ему снилась Торговая война до его рождения. Картинки в его сон приплывали из пикт-библиотеки, где он учился в юности. Ему снился его прославленный предшественник, великий Иеронимо, надменно отвергший соперничество с Феррозойкой, готовящимся к войне. Как напрасно, как глупо! Такое очевидное упрямство! А улей держал его в таком почете за его героическое правление! Глупцы! Скот! Бездумная масса!

Торговля — всегда война. Но коммерческую войну можно вести тонко, аккуратно. А собирать людей, оружие, обращать прекрасную продукцию улья в военные машины, пистолеты, пушки, рационы и боеприпасы…

Что за мелкий ум, Иеронимо! Каким слепцом ты был, если не видел истинный путь победы! Дом Клатш склонился бы перед торговым эмбарго задолго до того, как храбрые парни нашего Вервунского Главного осадили стены Зойки! Уступка тут, сделка там, перекрытие каналов снабжения, блокада…

Сальвадор Сондар воспарил внутри цистерны, ему снились теперь архитектура двойной бухгалтерии, зиккураты из поднятых процентных ставок, реки валютных поступлений, насыпи ВВП.

Математические виды торгового триумфа, которыми он восхищался больше, чем каким-либо чудом во вселенной.

Он снова дернулся в своем теплом бульоне, переливчатые пузырьки покрыли его сморщенные конечности и затем побежали к крыше цистерны. Он был рад, что убил старика. Иеронимо засиделся на престоле! Стодвадцатилетний, любимый глупой, пошлой толпой, никак не готовый уступить место двадцатилетнему племяннику и очевидному преемнику! «Это был акт милосердия», — убеждал себя Сальвадор во сне, хотя вина за этот поступок мучила его уже пятьдесят лет. Его спящее тело подрагивало.

Да… это было милосердие… на благо улья и во имя дальнейшего процветания дома Сондар, благородной династии! Разве не утроилось производство за время его правления? А теперь Гнайд, Кроу, Часс и остальные слабаки рассказывают ему, что коммерческая война — это больше не вариант! Глупцы!

Гнайд…

Он… он же умер, не так ли?

И… Слайдо? Великий военмейстер, пал от яда. Нет, не так. Заколот в спину, на ковре в приемном зале… нет… нет…

Почему так спутались его сны? Из-за щебета. Этот щебет. Щебет. Если бы только он умолк. Он мешал логике. Он — верховный лорд улья Вервун, и он хочет, чтобы спящее сознание было ясным и незасоренным, чтобы он мог снова привести свой огромный улей к победе.

Щит? Что? Что со Щитом?

Щебет что-то говорил.

Нет! Н-не…

Сны Сальвадора Сондара внезапно зависли так же, как сам спящий. Реакция бегства отключила его дремлющее сознание. Он дрейфовал в цистерне, словно мертвый.

Затем сны вновь понеслись. Отравить слугу-дегустатора — это был гениальный ход! Никто не догадывался! И использовать нейротоксин, который не оставляет следов. Инсульт, решили все! Инсульт в конце концов сразил старика Иеронимо! Сальвадору пришлось вколоть солевой раствор в собственные слезные железы, чтобы плакать во время погребальной церемонии.

Слезы! Всенародная скорбь! Пятьдесят лет назад, и это все еще мучило его! Почему ульеры так любили старого ублюдка?!

Снова раздался щебет, на самой грани его сознания, словно птицы на дереве где-то вдалеке, на заре, словно насекомые в полевой траве, на закате.

Щебет.

Щит? Что ты лепечешь о Щите?

Я Сальвадор Сондар! Выметайся из моей головы и…

Старое тело дернулось и изогнулось внутри железной цистерны.

Снаружи сочувственно тряслись и дергались сервиторы.

Огромный железнодорожный терминал на Вейвейрских вратах превратился в бесформенную почерневшую массу. Облака пара туманом клубились над остывающими камнями и погнутым металлом, где миллионы литров огнетушительной жидкости распылялись на бушующие пожары.

Майор Джан Расин из Вервунского Главного двигался между сражающимися с огнем рабочими командами и пытался руководить очистными работами. Пытался… о, это шутка. У него было двести человек, в основном мужчины — и рабочие из Администратума, грузчики или стюарды подвижных составов от Железнодорожной гильдии. Этого едва хватало, чтобы отвоевать клочок пространства у разрушений такого масштаба.

Расин не был инженером-строителем. Даже с четырнадцатью тяжелыми бульдозерами он не мог выполнить распоряжение Штаба домов и за три дня сделать железную дорогу безопасной. Большая часть отсеков крыши потрескалась, словно яичная скорлупа, рокритовые колонны оплавились и погнулись, как подтаявшие леденцы. Ему не хотелось отдавать распоряжение что-либо выкапывать, так как он боялся, что из-за этого что-то обвалится. Он уже отправил пятерых в больницы, после того как на них обрушился кусок стены.

Воздух был влажным и едким, вода капала отовсюду, стекая в пятисантиметровый желоб в полу.

Расин сверился с инфопланшетом еще раз. Холодные схемы и расчеты на экране просто-напросто не соответствовали ничему в реальности. Он не мог даже установить местоположение главного генератора и газопроводов. Неподалеку вагон окончил путешествие в огромном кратере, и его колеса болтались на длинном черном корпусе. Что если из него вытекло топливо? Расин думал о вытекшем топливе, коротких замыканиях, утечках газа — даже о неразорвавшихся снарядах — очень много о чем. Он производил вычисления и ненавидел получаемые цифры.

— Тяжелая работенка, майор, — сказал кто-то у него за спиной.

Расин оглянулся. Говорящим оказался невысокий грузный мужчина лет пятидесяти с небольшим, черный от сажи, опирающийся на кирку как на костыль. У него был травмирован глаз, и его закрывала грязная льняная ленточка. Одежда, насколько смог разглядеть Расин, принадлежала начальнику литейщиков.

— Тебе здесь не место, друг, — ответил Расин с терпеливой улыбкой.

— Никому из нас, — возразил Эган Сорик, похромав вперед. Он стал справа от Расина, и они оба мрачно уставились на покореженные развалины дороги, упирающейся в огромный призрачный силуэт ворот и Куртины. Это было море камня и обломков, а люди Расина походили на муравьев, ползающих на самом мелководье.

— Я не просился сюда. Уверен, и ты тоже, — сказал Сорик.

— Такая же хрень! Ты из убежищ?

— Сориком звать, начальник производства, Первая Вервунская литейная, — Сорик коротко махнул на огромные руины некогда гордого здания литейной, пристроенной к вокзалу. — Я был там, когда в нее попали снаряды. То еще зрелище.

— Надо думать. Многих вытащил?

Сорик втянул воздух сквозь сжатые зубы и опустил взгляд, качая круглой головой.

— Меньше, чем хотелось бы. Может, сотни три. Нашли где укрыться — но не сразу. Тогда был такой бардак.

Расин оглянулся на него, заметив внутреннюю силу и закипающий гнев.

— И как оно? Я слышал, убежища забиты до отказа.

— Плохо. Представь это, — Сорик указал на вокзал, — только завалы из людей, а не из рокрита и керамита. Припасов мало: еды, чистой воды, медикаментов. Они стараются, но сам понимаешь — миллионы бездомных, большинство ранены, все — напуганы.

Расин содрогнулся.

— Я просил за своих людей, но мне сказали, что все беженцы определены на четвертый уровень рациона, если только не задействованы в военной подготовке улья. А такая работа подняла бы их до третьего уровня, а то и до второго.

— Тяжелые времена… — промолвил Расин, и оба умолкли.

— А что если я тебе приведу три сотни готовых к работе людей? Активных, я имею в виду, работоспособных, тех, кто сможет таскать тяжести, да еще кто кое-что смыслит в переносе и перекладывании обломков?

— Ты предлагаешь помочь?

— Да, мать его! Мои ребята уже на стенку лезут, протирая штаны и ни хера не делая. Мы могли бы помочь с подобной работой.

Расин внимательно посмотрел на него, пытаясь уловить подвох.

— На благо улья? — он улыбнулся вопросительно.

— Ага, на благо улья. И на благо моих рабочих, пока они не съехали с катушек и не пали духом. Ну и, я так себе думаю, если мы поможем тебе, ты мог бы замолвить словечко. Может, добиться лучшего пайка.

Расин сомневался. Его вокс-линия запищала. Должно быть, звонок из Штаба домов — наверняка интересующегося успехом очистных усилий.

— Мне нужно расчистить это или хотя бы проложить через все это путь. Мое отделение временно блокировало ворота, но если противник ударит по нам, необходимо будет укрепить и вкопать здесь защитную стену с люком для припасов и доступом для войск. Если ты и твои ребята поможете с этим — я достану вам этот фесов паек!

Сорик улыбнулся. Он оперся подмышкой на свою кирку-костыль, чтобы протянуть руку. Расин пожал ее.

— Первая Вервунская литейная не подведет вас, майор.

Бой хронометра знаменовал зарю, но даже здесь, в Среднем хребте, смена дня и ночи мало сказывалась на освещении. Сияние Щита и облака дыма заменили свет и тьму.

Эмчандасте Ворлин изволил завтракать в смотровом пузыре своего родового поместья. Он проснулся раньше всей родни, хотя младшие клерки гильдии Ворлин и сервиторы уже были на ногах и готовили протоколы на сегодня.

В оранжевой шелковой ночной рубахе он сидел в подвесном кресле за столом красного дерева и поглощал завтрак, который слуги принесли ему на лакированном подносе. Сервитор-дегустатор объявил еду безвредной и был отпущен. Внимание Ворлина переключалось с панорамы города на инфопланшет, встроенный в столешницу, по которой бежали колонки утренних новостей и отчетов о ситуации, сплетаясь в пучки мерцающих рун.

Яичное суфле, копченая рыбка, свежие фрукты, пшеничные пирожки и кувшин кофеина. Да, непредписанный чрезвычайный рацион. Конечно, Ворлин понимал это, но какой, в конце концов, смысл принадлежать к купеческой элите, если не можешь даже иногда кое-что позаимствовать из собственных кладовых?

Он сдобрил кофеин стопкой джойлика. Впервые за многие дни Ворлин распробовал каплю наслаждения, и дело было не только в алкоголе. Был один пай у дома Ворлин, находящийся под его непосредственным руководством, который давал ему коммерческий рычаг в этой войне: жидкое топливо. Он совсем забыл о нем, поддавшись панике и смятению в первые дни.

В прошлом сезоне он выиграл кое-какие топливные тендеры у гильдии Фарнора — к большому восторгу своего клана. Тридцать процентов поставок топлива из улья Ванник, три полноценных нефтепровода были в непосредственной власти гильдии Ворлин. Он взглянул на цифры вложения, исчисляемые в миллионах литров, подсчитал, как рыночная цена за баррель будет расти по экспоненте с каждым днем войны. Он проверил расчеты несколько раз, просто для удовольствия.

— Глава гильдии? — В комнату вошел его личный секретарь, комиссар Магнал Тарриан из УКВГ.

— В чем дело?

— Я готовил ваш маршрут на день. У вас назначена встреча с Советом гильдий в одиннадцать.

— Я знаю.

Магнал помолчал.

— Что-то еще?

— Я… Я принес распоряжение от Легислатуры вчера. То, которое требует закрыть все нефтепроводы из Ванника, раз родственный улей пал. Вы… вы, кажется, не подписали закрытие, глава.

— Закрытие…

— Все гильдии, контролирующие топливо, обязаны вывести трубы на север и заложить все оставшиеся линии рокритом, — Магнал попытался показать инфопланшет Ворлину, но гильдиец отмахнулся. — Наши рабочие ожидают распоряжений…

— Сколько топлива мы запасли в Хасских восточных хранилищах? — спросил Ворлин.

Секретарь пробормотал внушительную цифру.

— А сколько еще сейчас идет по трубам?

Еще бормотание, огромная цифра.

Ворлин кивнул.

— Я оплакиваю потерю наших братьев из Ванника. Но топливо все еще идет. Это долг гильдии Ворлин перед ульем Вервун — оставлять трубы открытыми до тех пор, пока они дают нам ресурсы. Я закрою трубы, как только они пересохнут.

— Но директива, глава гильдии…

— Оставь эти заботы мне, Магнал. Поток протянет еще день, если не несколько часов. Но если я перекрою сейчас, представь, какими будут убытки? Дрянное будет дело, друг мой. Дрянное.

Магнал выглядел неуверенным.

— Говорят, что это вопрос безопасности, глава гильдии…

Ворлин поставил чашку кофеина. Она ударилась о блюдце как-то слишком громко, так, что Магнал подпрыгнул, хотя лицо Ворлина сохраняло добрую улыбку.

— Я не глупый человек, секретарь. Я серьезно подхожу к своим обязательствам — перед ульем и перед кланом. Если я перекрою трубы сейчас, я не выполню своих обязательств. Пускай солдатня прославляется и бравирует на фронте. История запомнит мою отвагу здесь, сражающегося за улей средствами, доступными купцу.

— Ваше имя запомнят, глава гильдии, — сказал Магнал и покинул комнату.

Ворлин сидел еще какое-то время, постукивая серебряной ложечкой по краю блюдечка. Да, сомневаться нечего.

Придется убить и Магнала.

С южной стороны наружных трущоб и промзоны огромный улей выглядел занимающим все небо куполом зеленого света, бледноватым в лучах утреннего солнца и мутным в дыму бомбардировки.

Капитан Олин Фенсер из Вервунского Главного выполз из своей землянки и моргал, ослепленный холодным утренним воздухом. Сильно пахло термитом и фуцеленом, горевшим топливом и паленой плотью. Что-то изменилось этим утром. Но он никак не мог сообразить, что именно.

Взвод Фенсера, состоявший из пятидесяти солдат, располагался в юго-западных внешних трущобах, когда все началось. Вокс-связь оборвалась при первых залпах артобстрела, и им ничего не осталось, как окопаться и выживать день за днем под систематическим огнем, сравнивающим с землей промышленные окраины позади них.

Попасть в улей было невозможно, хотя Фенсер знал, что миллионы трущобных подались в том направлении. Он занял рубеж. Он разместился там вместе с тридцатью тремя людьми, оставшимися с ним, когда бронетанковая колонна Виголайна выкатилась по Южному шоссе в поля. Его взвод салютовал им.

Они скрывались в бункерах — многие со слезами гнева, боли или отчаяния — той ночью, когда разбитые остатки колонны прохромали обратно в улей.

Тогда у него оставалось двадцать человек.

В те дни Фенсер командовал сам, поскольку всякая связь со Штабом домов оказалась прервана. На самом деле он был уверен, что в улье никто не догадывался, что снаружи кто-то выжил. Он точно следовал букве боевого устава Вервунского Главного по непредвиденным военным ситуациям, создал сеть окопов, линии коммуникации и укрепления по всем трущобам, несмотря на продолжавшийся обстрел.

Его первый помощник, сержант Гросслин, заминировал дороги, а еще одна команда выкопала противотанковые рвы и ямы-ловушки. Несмотря на обстрел, они также соорудили трехсотметровый земляной вал, предварительно заполненный железными кольями, кусками рельсов, а также оборудовали защищенные мешками с песком позиции для трех стабберов и двух огнеметов вдоль шоссе.

Все это к десятому дню. Тогда у него оставалось уже восемнадцать солдат.

Еще трое погибли от ран или заражения к четырнадцатому дню, когда огни на орбите возвестили прибытие на планету подкреплений от Гвардии.

Был восход девятнадцатого дня. Перемазанный в крови и пыли, Фенсер шагал вдоль главной линии окопов, пока его солдаты просыпались и сменяли друг друга после утомительного ночного дежурства.

Но сейчас у него было шестьдесят человек. В Главном хребте сочли, что здесь все сровняли с землей, все погибли, — но они ошиблись. Не все из разрушенных наружных трущоб бежали в улей, хотя казалось именно так. Многие остались, упрямствуя, не желая или боясь пошевелиться. Пока продолжались бомбардировки, к Фенсеру постепенно стали прибиваться мужчины, женщины и даже дети, выбравшиеся из развалин. Он принимал штатских в любой бункер, какой считал подходящим, и назначал тщательно продуманный паек. Все дееспособные работники обоего пола были рекрутированы в авангардный батальон.

Они добыли драгоценные медикаменты в лазарете разбомбленной шахты и разбили полевой госпиталь в развалинах пекарни под руководством девочки-подростка по имени Несса, которая училась на медсестру. Они вынесли съестные припасы из столовых трех разрушенных фабрик в округе. Военный дом УКВГ на Западном транзите 567/kl обеспечил их арсеналом лазганов и револьверов для новых рекрутов, а также взрывчаткой и огнеметом.

Рекруты к Фенсеру приходили отовсюду. У него под командованием оказались клерки, в жизни не державшие оружия, ткачи со слабым зрением и оглушенные снарядами трущобные, которые могли воспринимать приказы только глазами.

Ядром его рекрутов, лучшими из них, были двадцать шахтеров из глубинной шахты № 17, которые в буквальном смысле слова вырыли себе путь из-под земли, после того как главный ствол их шахты обвалился.

Фенсер пригнулся и поспешил вдоль окопа, минуя взорванные дома, под упавшими кранами, потом по коротким соединяющим туннелям, которые его шахтеры выкопали, чтобы связать укрепления. Их помощь была даром Терры.

Он добрался до второй огневой точки на 567/kk и кивнул расчету. Капрал Ганнен готовил над примусом суп в своем оловянном котелке, в то время как его напарница, девочка-швея по имени Кали, вглядывалась в горизонт. Они были отличным примером того, как нужда превращает обычных людей в героев. Ганнен был обученным первым номером стабберного расчета, но ему лучше давалась подача ленты, чем сама стрельба. А у девочки оказался настоящий талант к обращению с самим стаббером. Они поменялись ролями, и капрал не счел ниже своего достоинства подавать боеприпасы для швеи вдвое младше его самого.

Фенсер двинулся дальше, миновал еще два блок-поста и нашел Гола Коли в его угловом гнезде, осматривающим шоссе. Коли, негласный лидер шахтеров, был крупным мужчиной с могучим торсом. Он прихлебывал горячую воду из видавшей виды оловянной кружки; лазган лежал рядом. Фенсер намеревался присудить ему внеочередное звание. Он заслуживал его. Он вывел своих людей из темноты, организовал из них сплоченные ответственные отряды и сделал все, что было возможно. И более того. Коли был движим свирепой, лютой ненавистью к зойканским врагам. У него в улье была семья, хотя он и не говорил о них. Фенсер не сомневался, что именно мысли о них давали ему силы.

— Капитан. — Коли кивнул, когда Фенсер протиснулся в укрытие.

— Что-то не так, Гол, — сказал Фенсер. — Что-то изменилось.

Могучий шахтер мрачно усмехнулся.

— Вы не заметили? — спросил он.

— Заметил?

— Обстрел прекратился.

Фенсер остолбенел. Обстрел настолько въелся в их повседневную жизнь за последние несколько недель, что он даже не заметил, когда его прекратили. А в ушах все еще стоял звон от прошедших ударных волн.

— Император, храни нас! — выдохнул он. — Какой же я дурак.

Он бодрствовал уже двадцать минут, но пока шахтер не указал, он не понимал, что их больше не обстреливают.

— Видишь что-нибудь? — спросил Фенсер, пробираясь к месту дозора рядом с Коли.

— Нет. Пыль, дым, туман… ничего конкретного.

Фенсер потянулся к своему скопу, и тут началось наступление зойканской пехоты.

Волна лазобстрела осыпала всю оборонительную линию трущоб, словно вспышки миллионов салютов. Сами объемы залпа ужасали. Девять солдат Фенсера погибли на месте. Еще трое, все из рабочих, бежали, абсолютно не готовые к пехотной атаке.

Гранаты и ракеты падали вокруг них, подняв на воздух два блок-поста. Еще один ударил в здание, и их драгоценные съестные припасы вспыхнули, словно свечка.

Люди Фенсера приготовились к обороне.

Он отдал приказ перевести оружие в режим одиночного огня, чтобы поберечь боеприпасы и батареи. Даже стабберным расчетам было приказано стрелять только на поражение. Их ответ на атаку Зойки был неубедительным и слабым.

Фенсер поднялся на верх гнезда и вскинул лазган. В пятистах метрах сквозь дым и пыль он увидел очертания авангарда: солдат в тяжелой охряной походной форме, надвигающихся неумолимыми рядами.

Фенсер открыл огонь. Внизу вторил Коли.

Они уложили тринадцать человек на двоих за первые пять минут.

Зойканские танки, покрытые охрой, ревущие, словно звери, вкатились по дороге и вгрызлись в руины, используя все открытые дороги и проходы среди моря булыжников. Два подорвались на минах, изрыгнув пламя и обломки брони, и горящие остовы блокировали путь еще шестерым.

Ракеты попали в насыпной вал, и их взрывы образовали пятнадцатиметровую дыру. Капрал Таник и еще трое солдат погибли на месте.

Еще один зойканский танк в защитной сетке прогрохотал через руины и провалился в яму-ловушку. Заблокированный рокритовыми стенами со всех сторон, он пытался развернуться и повернуть башню, когда один из вервунских огнеметов окатил его раскаленной волной жидкого огня, и жар разорвал его.

Сержант Гросслин с еще двумя из Вервунского Главного и шестеркой трущобных открыл перекрестный огонь по зойканским солдатам, пытающимся перебраться через усеянный кольями ров в восточном конце улицы. На всех они убили с полсотни или больше, еще многие натыкались на шпалы и колья. Когда Джада, женщина-работник рядом с ним, получила заряд в грудь и с криком упала, Гросслин оглянулся, чтобы попытаться ей помочь. Лазвыстрел одного из зойканских пехотинцев, умирающих на кольях, снес ему голову.

Ганнен и Кали держали западный транзит два часа, положив десятки врагов и по меньшей мере один бронетранспортер, который сломался и взорвался, когда девочка-швея обстреляла его бронебойными пулями.

Ганнена разорвала шрапнель от ракеты, когда враг подобрался слева.

Кали продолжала стрелять, перезаряжая оружие, пока танковый снаряд не поднял в воздух ее, стаббер и еще двадцать метров насыпного вала.

Ошеломленные силы Фенсера были отброшены в руины трущоб. Многие были раздавлены мощью надвигающихся танков. Один из рекрутированных клерков, умирая от потери крови, обвязал пояс гранатами и бросился на противника, подорвав себя вместе с остановленным танком. Взрыв осветил низко идущие облака, а ошметки танка осыпали окрестные улицы.

Некоторые еще пытались вести обстрел из последней линии окопов, когда волна надвигающейся пехоты захлестнула их. Разразился отчаянный ближний бой, штыком к штыку, лицом к лицу. Ни единый метр трущоб улья Вервун не дался без чудовищных усилий.

Гол Коли, чей лазган выдохся, встретил врагов на баррикаде и убивал их одного за другим, направо и налево, неистово размахивая киркой. Он выкрикивал имя жены при каждом ударе.

Заряд лазгана впился в бедро капитана Олина Фенсера и вылетел через плечо. Падая, в слезах, он запустил лазган на автообстрел и осыпал надвигающихся убийц зарядами.

Его руки все еще сжимали оружие, когда кончился заряд.

К тому моменту он уже был мертв.