Утро понедельника, небо над Кардиффом — словно грязная тряпка.

Когда чайник вскипел, Дэйви Морган покормил кошку, а затем налил горячей воды в термос.

— Так что я всё равно оставил его в сарае, — сказал он, продолжая свою историю. — Похоже было, что оно не хотело, чтобы его беспокоили, поэтому я решил, что никакого вреда оно не принесёт, и оставил его там.

Он снял пиджак с вешалки у дверей в маленькой кухоньке в задней части дома. Пиджак был от старого костюма. Дэйви считал, что в этом костюме он женился — в 48-м году — однако Глинис всегда настаивала, что костюм был на нём в тот день, когда они познакомились, на вечере в Порткоуле, а это был год 46-й. Глинис хорошо запоминала такие детали, или же она просто лучше умела настаивать на своём. Дэйви скучал по ней.

Пиджак пришёл в негодность уже к середине 1950-х, но Глинис не позволила мужу выбросить его — «из сентиментальности». Так что ради неё Дэйви стал надевать этот пиджак для работы в холодную погоду. Для плохо сшитого старого костюма эта вещь продержалась достаточно долго.

— Думаю, мне лучше пойти поработать, — сказал он. Кошка осталась равнодушной к этому замечанию, так же, как и к истории, которую рассказывал Дэйви. Опустошив миску, она села, как балерина на картине Дега, вытянув лапу, и принялась вылизывать свою задницу.

— Ты побудешь здесь часок или два? — спросил Дэйви. Кошка посмотрела на него, высунув кончик языка, а затем вернулась к своему занятию. Впрочем, Дэйви обращался не к ней. Он разговаривал с фотографией, стоявшей на столике в прихожей. Но всегда делал вид, что беседует с кошкой, потому что, если человек разговаривает с фотографиями, значит, он сошёл с ума, разве не так?

Он надел кепку и похлопал по карманам своего пиджака. Глинис умерла в 1978-м. Осложнения, сказал врач, что выглядело разумным диагнозом. От осложнений часто умирают.

Каждую пятницу по вечерам она клала в карман его пиджака пакетик мятных леденцов, чтобы Дэйви мог обнаружить его в субботу утром во время работы. Он до сих пор проверял, нет ли в кармане такого пакетика, хотя вот уже двадцать девять лет ему неоткуда было взяться. Хотя в кармане лежала обёртка. Двадцатидевятилетний клочок фольги и бумаги. Дэйви так и не хватило духу выбросить его.

Он вышел во двор и запер за собой дверь. Опираясь о стену, он надел резиновые сапоги и через задний двор вышел в переулок между домами.

Оттуда доносился грохот пневматической дрели, словно какой-то обезумевший кузнец неистово бил молотом по наковальне. На Коннолт-уэй строили новые дома. Среди выкупленных под эти нужды земель была и обширная территория, которая когда-то окружала улицы Катайс. Безумие. Джим Френч, который выращивал овощи на участке недалеко от Дэйви, как-то рассказал ему, что городской совет рассматривал вопрос о продаже и их земельных участков застройщикам. Как такое вообще могло быть? Где он тогда будет выращивать салат-латук, картошку и кабачки?

В воздухе чувствовался запах кирпичной крошки и дождя. Новые дома напоминали каркасы ящиков, возвышающиеся над изгородью. Дрянные сборные дома, похожие на наборы «Эрфикс», выросшие за месяц, словно сорняки. Совсем не такие, как те здания, которыми застроена его улица. Хороший кирпич, деревянные двери. Конечно, его дверь не мешало бы подкрасить, но всё равно.

В понедельник утром на участках никого не было. Железные ворота заскрипели, когда Дэйви прошёл через них. Больше половины участков заросло сорняками. Никто больше не хотел трудиться, выращивая овощи, теперь, когда в супермаркетах «Куик Сейв» было полно гуавы, брокколи и предварительно вымытых бобов.

Поэтому Дэйви взялся вскапывать соседний участок. Он не платил за него, но этот участок был заброшен уже более десяти лет, и Дэйви не видел в этом ничего плохого. Именно тогда он и обнаружил это. В прошлую субботу, когда рыхлил вскопанную землю и сжигал вырванные сорняки. Он ощутил явственный привкус мяты во рту, лишь на секунду, воспоминание о мяте, когда зубцы его граблей наткнулись на это.

В воскресенье ночью снова приходили мальчишки. Пустые банки из-под пива, защитный колпак над растениями перевёрнут. У Дэйви была наготове банка чёрной краски на случай, если бы им снова пришло в голову разукрасить его сарай, как это было весной. Невоспитанные болваны даже писать грамотно не умели. «Тафф Морган — старый казёл».

Дэйви подошёл к сараю и открыл висячий замок. Оно по-прежнему было внутри, там, где он его оставил — в тачке; оно слегка наклонилось, словно выглядывая в грязное окно.

— Так что, всё в порядке? — спросил Дэйви.

Как и в случае с кошкой, никто ему не ответил.

— Я тут задумался, есть ли у тебя имя, — продолжал Дэйви. — Просто чтобы всё было культурно, как полагается. Я Дэйви, хотя все называют меня Тафф. Даже жена называла меня Тафф.

Послышался негромкий гул, но по-прежнему никакого ответа.

— Дурацкое имя, согласен. Как это теперь называется? Стереотип, так, что ли? С 42-го года меня так называют. Королевские стрелки, мальчики из разных мест, не старше меня. Мальчики из Ливерпуля, и из Бирмингема, и из Лутона. Джок, видишь ли, был из Абердина, поэтому, естественно, его называли Джок. А я был Тафф. Тафф Морган. Валлийский парень. О, это было обычным делом. Никто не спорил. Нужно было радоваться уже тому, что тебя заметили.

Снова гул, но уже в немного другой тональности.

Дэйви вытащил свой термос.

— Как насчёт чашки чаю? — спросил он.

* * *

Утро понедельника, тучи над заливом — словно синяки.

Гвен вошла в Хаб через маленький информационный центр на набережной. Она ощутила запах приготовленного Йанто кофе ещё до того, как откатилась в сторону дверь в виде шестерёнки.

— Всё в порядке? — спросил её Оуэн. Синяки на его лице расцвели ещё ярче с тех пор, как она в последний раз видела его в субботу, а губы распухли. Вид у него был ещё более недовольный, чем обычно.

— У тебя такой вид, как будто ты вставил коллагеновые импланты, — заметила Гвен.

— Спасибо. — Он немного помолчал. — Как твоя голова?

Гвен пожала плечами. В выходные им всем удалось хорошенько расслабиться, хотя она знала, что без последствий это не пройдёт. Только в воскресенье ночью, когда её голова стала буквально раскалываться, она поняла, как сильно на неё подействовали первичный и вторичный контакты с Амоком. Поначалу они были слишком обеспокоены из-за своих синяков, порезов и ушибов, из-за того, насколько они пострадали в физическом плане.

Синяки исчезнут. Ободранные пальцы заживут. Настоящий вред был нанесён разуму. Сейчас стало легче, боль утихла, но до сих пор время от времени накатывала тошнота, и в левом глазу у неё постоянно покалывало. Она содрогнулась от мысли о том, с чем им всем пришлось столкнуться, и о том, что это всё означало.

— Если быть совсем честной, — ответила Гвен, — то я как с перепоя. Но мне становится лучше. Как будто боль постепенно проходит.

— Как в день после дня после жёсткого похмелья, — согласился Оуэн, кивая.

— Да, — сказала она. — Хотя в твоём случае это и было жёсткое похмелье. В субботу ты надрался в стельку.

— Зато было весело, — сказал Оуэн.

Она улыбнулась и кивнула.

— Да, было весело, — согласилась она.

Было весело, когда они собрались вчетвером в квартире Джеймса. Это было необходимой мерой, вроде вентиляции на перегревающемся реакторе. Если бы они не расслаблялись таким образом, «работа» свела бы их с ума.

Гвен задумалась о том, сколько времени она уже помещала слово «работа» в кавычки и сколько времени она будет продолжать это делать.

— Кофе? — спросил Йанто, появившийся, словно джинн из тщательно вычищенной лампы.

— Я люблю тебя, — сказала Гвен, забирая у него свою чашку.

— А я люблю тебя ещё больше, — сказал Оуэн Йанто, — и я готов забеременеть от тебя.

Йанто терпеливо улыбнулся.

Оуэн вернулся к своему рабочему месту и сел за стол.

— Эй, Йанто?

Йанто подошёл.

Оуэн извлёк из кучи разбросанных по своему столу вещей пистолет.

— Лучше бы вернуть это на оружейный склад. Ты не мог бы?

— Конечно.

Йанто взял пистолет и посмотрел на него.

— Он сломан, — заметил он.

— Кажется, я его уронил, — ответил Оуэн, открывая новостные ленты на своём компьютере.

— Откуда? С орбиты?

— Нет, просто уронил. А что?

Йанто пожал плечами и ушёл по своим делам.

— Джек у себя? — спросила Гвен у Тошико, подойдя к лабораторному столу.

— Наверно. Я его не видела.

— Что ты делаешь? — спросила Гвен. — Это не…

Тошико села, сняла защитные очки и сделала глоток из чашки с кофе.

— Да, это оно, — сказала она. — М-м-м, я люблю этого мужчину.

— Он женится на мне, — сказала Гвен. Она посмотрела на экран консоли, где непрерывно генерировались какие-то показания.

— Амок.

— Джек сказал, что я могу заняться им. Базовые исследования и анализы.

— Ты же вроде сказала, что не видела его?

— Он оставил мне записку. «Тош, возьми Амок и протестируй его, пожалуйста, базовые исследования и анализы». — Она продемонстрировала Гвен стикер с надписью, сделанной каллиграфическим почерком, который мог принадлежать только одному человеку.

— Ты уже можешь сказать, что это? — послышался голос, неудачно пародирующий Рольфа Харриса.

У них за спинами стоял Джеймс. Гвен попыталась вести себя как ни в чём не бывало, но ей было нелегко смотреть ему в глаза так, чтобы это ни у кого не вызывало ненужных подозрений.

— Нет, — сказала Тошико.

— Ладно. Оно безопасно? — спросил Джеймс, наблюдая, как график показаний на экране ползёт вверх.

— Восемь уровней изоляции, — сказала Тошико. — Защитные экраны. Блокировка. Пояс верности.

— Хорошо, — сказал Джеймс. — Я больше не хочу такого насилия над мозгом.

— Да, я тоже, — согласилась Тошико. — Я до сих пор не могу нормально думать. Мой отец называл это «как пыльным мешком стукнутый». Отвратительно. Ничего не соображаю. А ты как?

— Отлично, — сказал Джеймс.

— Как твои рёбра?

— Отлично. Оуэн велел не поднимать тяжестей.

— Что? — спросила Тошико, бросив взгляд на Гвен. Та невольно фыркнула от смеха.

— Ничего.

— Что? — повторила Тошико, с любопытством глядя на Гвен.

Гвен покачала головой. Накатили непрошеные воспоминания. Джеймс, берущий её на руки у холодильника в первые предрассветные часы пятницы. Сгорая от страсти, он едва ли чувствовал её вес.

— Ничего. Но это было действительно на двадцать семь баллов, правда? — сказала Гвен.

— Двадцать семь, — сказал Джеймс.

— Абсолютно, — добавила Тошико и снова надела защитные очки. — Кстати, спасибо за субботу. Я давно так не смеялась. Этот сериал про Энди просто бесценен.

— Не за что, — ответил Джеймс. Они с Гвен отошли, оставив Тошико работать.

— Ты совсем не тяжёлая, — прошептал ей Джеймс.

— Хватит!

— Ты забыла это у меня в квартире, — добавил он, передавая ей MP3-плеер.

— О, прости. Спасибо.

— Там несколько новых треков, — сообщил Джеймс и ушёл.

Гвен вставила в ухо правый наушник и вызвала на экран плеера меню. Заиграла музыка. Джеймс записал для неё «Coming Up For Air» и ещё восемь песен «Torn Curtain», её любимой группы. «Coming Up For Air» играла в тот момент с холодильником.

— Эй, вы.

На мостках над рабочей зоной появился Джек.

— Доброе утро всем. Надеюсь, вы уже выпили кофе. Это тяжёлая неделя. Джеймс, можешь проверить свой источник в земельном кадастре насчёт той коммуны в Ронте? Там может не быть ничего особенного, но что-то подсказывает мне, что это может быть культ, и вебсайт, который ты нашёл, не даёт мне уверенности в том, что он полностью, понимаешь, земного происхождения?

— Будет сделано, — сказал Джеймс.

— Хорошо. Оуэн?

Оуэн повернулся на своём стуле.

— По-прежнему никакой информации о пропавших домашних животных в Катайс. По перекрёстным ссылкам я нашёл полицейский отчёт о маленьких костях, обнаруженных на свалке за молодёжным клубом. Долгоносиков за последнюю неделю никто не видел. О, и летающая тарелка, которую видели над Барри, на самом деле оказалась ветроуказателем. Ещё я слежу за тем мужиком из Фейруотера, который позвонил «Самаритянам» и сказал им, что его жену съел автобус. Я считаю, что это дело для «реабилитации в обществе», но никогда нельзя быть полностью уверенным.

— Это правда, — согласился Джек. — А что с мистером и миссис Питерс?

— Я пока наблюдаю за этим, — сказал Оуэн. — Как только я что-нибудь узнаю, сразу же скажу тебе.

— Если они начнут вылупляться, я хочу узнать об этом до тебя, — сказал Джек. — Тош?

— Пока ещё анализирую Амок, — ответила Тошико.

— Ладно, хорошо, пока можешь отложить это. Я отправил файл на твой компьютер, посмотри его. Или я ошибаюсь — и, Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я ошибался, — или автомеханик из Грейнджтауна пишет в своём блоге о том, как создать портативное мезонное оружие. На сумарском языке.

— Я посмотрю.

— Будь добра, — Джек огляделся по сторонам. — Гвен?

— Да?

— У тебя есть минутка?

Гвен вошла в его кабинет. По всему столу Джека были разбросаны газеты.

— Так что, мы попали на первую полосу? — спросила Гвен.

Джек покачал головой.

— Нет, мы заняли всего два дюйма на восемнадцатой странице.

— Так это хорошо, правда?

— Да. Это хорошо. Все, кто оказался вовлечён в происшествие с Амоком, слишком пострадали, чтобы вспомнить что-либо вразумительное.

— Ну, в чём-то это хорошо.

— Это лучшее, на что мы можем надеяться.

Гвен немного подождала. Затем проговорила:

— Думаю, мне сто́ит извиниться.

— Правда?

— Я была груба с тобой в четверг. Очень груба. Прости меня.

Джек откинулся на спинку стула и вздохнул.

— Нет, всё в порядке. Это я должен извиниться. Я вышел из себя. Я не понимал, насколько… насколько Амок коварен. Думаю, он подействовал на меня сильнее, чем я считал. Заставил меня вести себя…

— Всё нормально.

— Нет, не нормально. За такое следует извиняться.

— Извинения приняты.

Джек кивнул.

— Мы снова друзья, Гвен Купер?

— Мы всегда ими были.

Он снова кивнул.

— Хорошо провела выходные?

— Да.

— Развлекалась вместе с остальными?

— Да, — сказала она. Не было смысла врать.

Джек встал.

— «Энди Пинкус, рамфоринх». Потерянный сезон. Это действительно было так хорошо, как говорил Джеймс?

— Да.

— Откуда он узнал?

— Я всё знаю, Гвен, — сказал Джек. — Может быть, я как-нибудь смогу одолжить у него диски. Мне нравится Энди. У него хороший юмор, как у Рена и Стимпи, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Да.

— Ладно, тогда давай работать, — сказал Джек.

— Амок, — сказала Гвен. — Ты знаешь, что это такое?

— Это? О, да, — ответил Джек.

Он перевернул одну из газет на своём столе и постучал пальцем по головоломке по поиску слов на последней странице.

— Головоломка? — спросил Джеймс.

— Да.

— Нас чуть не убила головоломка по поиску слов?

Джек кивнул.

— Вроде того.

— Люди умирали от поиска слов? — поинтересовалась Тошико.

— Ладно, — сказал Джек. — Давайте поторопимся и разберёмся с этим. Я провёл аналогию. По-джеймсовски. Амок — это головоломка, упражнение для ума. Как кроссворд или — да — поиск слов. Проблема в том, что она была создана существами и для существ, которые существуют в большем количестве измерений, чем мы. Их идея несложной головоломки захватила наши разумы так, что мы не смогли с этим справляться. Мы не созданы для решения логических задач такого уровня. Мы простые, крепкие существа, живущие в четырёх измерениях. Судоку в одиннадцати измерениях может просто расплавить мозг таким, как мы. Они заманчивы, вызывают привыкание, недоумение, бешенство, вовлекают нас в игру… но наши возможности слишком ограниченные, чтобы мы могли их разгадать.

— Ты говоришь, что мной овладело судоку? — спросил Оуэн, присоединяясь к остальным.

— Да, — сказал Джек. — Какие новости?

— Только что узнал. Питерсы вылупляются, — сказал Оуэн.

— Чёрт! Команда «К бою»! — воскликнул Джеймс.

— Точно. Вперёд, — сказал Джек.