Ларкин думал о смерти. Он решил, что желал бы умереть, если бы не боялся этого так сильно. Целыми ночами он размышлял об этом, но так и не решил, чего же он сильнее боится — самой смерти или страха перед ней. Хуже того, он так часто оказывался близок к отве­ту, так часто ловил ее ледяной взгляд, так близко щел­кали ее стальные клыки… Ответ был рядом столько раз.

Должно быть, сегодня он поймет. Здесь. Смерть или страх смерти.

Может быть, ангел знала. Но она молчала. Строго и сдержанно она смотрела вниз. Глаза закрыты, будто она спит. Руки сложены на груди в молитве.

Там внизу, за стенами, кипела битва за Буцефалон. Дрожали законченные стекла в стрельчатых окнах — те, что остались целы. Яркими вспышками отражались трассирующие очереди, взрывы ракет. Ларкин присло­нился к холодному камню колонны. Он поскреб гряз­ной рукой по узкому подбородку. Дыхание наконец возвращалось в норму, пульс падал. Приступ страха, от которого он стонал и задыхался пять минут назад, утихал, как буря. А может, он просто оказался в самом ее центре.

— Ты рассказывал о том, как попал сюда.

 Ларкин оглянулся на ангела. Она так и не подняла головы. Но она теперь смотрела на него, мрачно улы­баясь. Ларкин облизнул губы и беспечно взмахнул за­мызганной рукой:

— Война. Сражение. Судьба.

— Нет, я имею в виду — именно сюда, — произнес­ла ангел.

— Приказы. Воля Императора.

Казалось, ангел слегка пожала плечами, закутанны­ми в рясу.

— Ты очень закрытый. Прячешься за словами, скры­ваешь за ними правду.

Ларкин моргнул. На секунду перед его глазами за­мелькали яркие полумесяцы и размытые полосы кро­вавой черноты. Короткий спазм тошноты. Он знал, что эго означает. Знал с самого детства. Галлюцинации, тошнота, металлический привкус во рту. Потом бес­причинный страх, видение туннеля. После этого, ес­ли повезет,— вспышка огненной боли в голове, делаю­щая его слабым и беспомощным на многие часы. Если не повезет — приступ, конвульсии, обморок. Потом он очнется весь в крови и синяках от припадка. Несчаст­ный, опустошенный, разбитый изнутри.

— Что с тобой? — спросила ангел.

Ларкин слегка постучал пальцем по виску:

— Я… не в порядке. И никогда не был… ни разу за всю свою жизнь. Припадки обычно пугали мою мать, но я боялся их намного сильнее. Время от времени со мной происходит такое.

— В такие моменты, как сейчас? Когда тяжело? Ко­гда рядом опасность?

— Не обязательно. Это просто одна из причин. Ты ведь знаешь, что такое плоин?

— Нет.

— Это фрукт. Круглый, с мягкой зеленой кожу­рой. Внутри розовая мякоть, много черных косточек.

 Мой дядя выращивал их в саду, на Танит. Замечатель­ные фрукты, но от одного их запаха у меня начинался приступ.

— Неужели нет никакого лекарства от этого?

— У меня были таблетки. Но я забыл их взять. — Он достал деревянную коробочку и открыл, показы­вая, что она пуста. — Или я не заметил, когда они кон­чились.

— Как ты сказал, они называют тебя?

— Чокнутый Ларкин.

— Это жестоко.

— Но ведь так и есть. У меня не в порядке с голо­вой. Чокнутый.

— С чего ты взял, что ты ненормален?

— Ну, я ведь разговариваю со статуей, разве нет?

Она рассмеялась и одернула белую рясу, прикры­вавшую ее ноги. Ее окружало мягкое, чистое сияние. Ларкин снова моргнул и опять увидел полумесяцы и полосы.

Снаружи грохот очередей и взрывов рвал вечерний воздух. Ларкин поднялся и подошел к ближайшему ок­ну. Он смотрел на город сквозь цветное стекло витра­жа. Окруженный стеной в восемьдесят метров высотой шпиль крупнейшего полиса Буцефалона возвышался на краю гор. Клубы дыма скрывали город. Лазерные лучи расчерчивали воздух яркой сетью. Километрах в двух он разглядел гигантские штурмовые платформы, возведенные саперными частями Имперской Гвардии. Огромные насыпи земли и бетонного крошева возле стен, почти километр в длину, и достаточно широкие, чтобы на стены могла подняться бронетехника. Пламя яростного боя освещало платформы.

Барахтавшиеся чуть ближе люди казались не боль­ше муравьев. Тысячи солдат карабкались по окопам, рассыпались по истерзанной, разбитой земле, штурмуя неприступные стены.

У Ларкина была хорошая обзорная точка. Эта раз­рушенная крепость была частью комплекса, охранявше­го главный акведук города. Именно это мощное стро­ение сорвало первые попытки противника обстрелять город. Несмотря на сильный гарнизон, крепость пока­залась комиссару Гаунту хорошей точкой для проник­новения диверсионной команды. Уже далеко не первая ошибка комиссара.

Гаунт говорил, что до оккупации Хаоса полисом управляли тридцать два благородных дома, потом­ки торговых династий, основавших город. Прекрас­ные знамена, развешенные по стенам, изображали их фамильные гербы. Сейчас с деревянных перекрытий свисали лишь обрывки пестрой ткани. А еще их те­перь дополняли распятые тела глав благородных се­мейств.

Это было первым деянием Нокада. Нокад Поги­бельный, Нокад Улыбающийся. Лидер еретического культа, чьи богохульные силы захватили Буцефалон изнутри, покорив один из прекраснейших миров Саббаты. Произнося торжественную речь перед началом Крестового похода, военмейстер Слайдо лично отме­тил гордый Буцефалон среди тех миров, которые он желает спасти от скверны в первую очередь.

За окном разорвался снаряд, и Ларкин нырнул в укрытие. Витраж осыпался на пол осколками. Вспыш­ки перед глазами становились все сильнее, и он почув­ствовал кислый привкус металла. А еще был гул. Глу­хой, болезненный вой в ушах. Очень плохой знак. Это было только раз или два, накануне самых страшных приступов безумия. Что-то странное творилось со зре­нием. Все вокруг, казалось, вытягивалось, как в кри­вом зеркале на карнавале Аттики. Временами предме­ты искажались, приближались и снова удалялись, их очертания становились размытыми.

Дрожь пробирала до костей.

Ангел зажигала свечи у металлического жертвенни­ка. Ее движения медленны, прекрасны, грациозны.

— Почему ты не веришь в ангелов? — спросила она.

— О, я верю, — вздохнул Ларкин. — И не только сейчас, я и раньше верил. Есть у меня друг, Клугган, сержант. Увлекается военной историей. И он говорил, что во время битвы при Сароло на рассвете пришли ангелы и вдохновили имперские войска на победу.

— И ты думаешь, это было просто видение? Мас­совая галлюцинация из-за страха и усталости?

— Мне ли судить? — откликнулся Ларкин, а ангел тем временем зажгла последнюю свечу и затушила лу­чину. — Я сумасшедший. Видения и призраки являют­ся мне каждый день. Большая часть — просто порож­дения моего ненормального разума. Я не могу сказать, что правда, а что — нет.

— Твое мнение не хуже любого другого. Так как ты думаешь, видели ли солдаты ангелов при Сароло?

— Я…

— Просто скажи, что думаешь.

— Думаю, да.

— И что это были за ангелы?

— Проявление силы Императора, пришедшего обод­рить своих воинов.

— Так ты считаешь?

— Я бы хотел в это верить.

— А что же еще это может быть?

— Групповое помешательство! Колдовство псайкеров! Сказки, выдуманные теми, кто выжил в бою! Как ты и сказала, массовые галлюцинации.

— Даже если это и так, разве это настолько важно? Видели ли солдаты ангелов, или им просто почуди­лось — но это вдохновило их на победу при Сароло. Если ангел вовсе не ангел, а просто вдохновляющий образ, разве это делает его менее ценным?

Ларкин мотнул головой и улыбнулся:

— Зачем я тебя вообще слушаю? Видение, спраши­вающее меня о видениях!

Она взяла его за руки. Ощущение было настолько необычным, что гвардеец вздрогнул, но в ее прикос­новении было что-то неуловимо спокойное, приятное. Тепло разливалось по его пальцам, рукам, добиралось до сердца.

Он снова вздохнул, теперь глубже, и посмотрел в ее лицо, скрытое тенью.

— Так я существую, Лайн Ларкин?

— Я бы сказал, да. Но… ведь я же чокнутый.

Они вместе рассмеялись, все еще держась за руки.

Его грубые грязные пальцы сжаты в ее мягких белых ладонях. Они смеялись, глядя друг на друга. Его хрип­лый хохот сплетался с ее тихим, мелодичным смехом.

— Почему ты бросил своих друзей? — спросила она.

Он вздрогнул и отдернул руки, отстраняясь от нее.

— Не говори об этом.

— Ларкин… почему ты так поступил?

— Не спрашивай об этом! Не спрашивай!

— Ты отрицаешь это?

Поскользнувшись на обломках, он врезался в колон­ну и развернулся к ангелу, яростно глядя на нее. Пе­ред глазами все дрожало, расплывалось, мерцало. Она казалась совсем далеко, а потом вдруг становилась огромной, нависала над ним. Спазмы выворачивали на­изнанку.

— Отрицаю?.. Я никого не бросал… Я…

Ангел отвернулась. Теперь он мог разглядеть ее ярко-золотые косы, ниспадающие до самого пояса, и мо­гучие крылья, вырывающиеся из-под белой рясы. Она склонила голову. И вновь заговорила после долгого молчания:

— Комиссар Гаунт отправил огневую группу к ак­ведуку для проникновения в Буцефалон. Основной целью был сам Нокад. Почему?

— Отруби голову — и тело умрет! Гаунт сказал, что нам никогда не взять это место, пока Нокад поддержи­вает свой культ! Целый город превратился в его Доктринополис, рассадник его культа, распространяющий его лживые проповеди по другим городам и даже ми­рам!

— И что же ты сделал?

— Мы… Мы проникли в каналы акведука. Рота Роуна шла первой, отвлекая на себя огонь и прорывая оборону. Корбек со своими бойцами должен был идти следом, проскочить, пока Роун удерживает коридор. Мы должны были войти в город по каналам.

— Как вы не утонули?

— Каналы уже шесть месяцев как высохли. Там все было заминировано, конечно, но у нас были миноис­катели.

— Ты был в роте Корбека?

— Да. Я не хотел идти… Фес! Мне вообще против­на эта самоубийственная идея, но я же снайпер Кор­бека… а он мой друг. Он настаивал.

— Почему?

— Потому что я снайпер роты Корбека и его друг!

— Почему?

— Да не знаю я!

— Потому что ты лучший стрелок всего полка? Потому что, если кто-то и мог пристрелить Нокада, это мог быть только ты? Может, Корбек вынужден был взять тебя? Даже если боялся, что ты сломаешься, когда придется жарко?

— Не знаю!

— А ты подумай! Наверное, он в конце концов взял тебя потому, что ты и правда лучший стрелок? Ка­ким бы опасным не было задание, как бы ни был хру­пок твой разум. Может, он ценил в тебе именно это? Может, он не мог обойтись без тебя, несмотря на риск?

— Заткнись, наконец!

— Может быть, ты подвел его?

Ларкин закричал и прижался лицом к полу. Ураган безумия заставлял его худощавое тело биться в кон­вульсиях. Волна ужаса поднялась и поглотила его ра­зум. Он уже видел одни цветные пятна — перед гла­зами лишь размытый неоновый калейдоскоп.

— И что же ты делал? Та перестрелка в канале. Ближний бой. Лопра мертв, обезглавлен. Кастин разо­рван на куски. Хеч, Гросд и все остальные, вопли, крас­ный туман. Корбек требует подкрепления, клинки све­та вспарывают воздух. А что делал ты?

— Ничего!

— Не просто «ничего» — ты побежал. Сбежал с по­ля боя. Полз и бежал, бежал, бежал, пока не оказался здесь. Ноешь в луже собственной блевотины и винишь себя.

— Нет… — выдохнул Ларкин, лежа на полу.

Он был словно в пустоте. Ничего не видел, не слы­шал, не чувствовал. Остался только ее голос.

— Ты бросил их. Значит, ты — дезертир.

Ларкин внимательно посмотрел на нее. Ангел сто­яла у реликвария, держа в руках деревянный ларец, окованный железом. Он достала что-то и надела на голову, пригладив золотистые волосы. Это была фу­ражка. Фуражка полкового комиссара. Как у Гаунта.

Потом она достала из священного ларца еще что-то, завернутое в пыльный саван. Она сняла покров свои­ми прекрасными руками. Ее изящные пальцы уверен­но загнали магазин в обойму. Она передернула затвор, сняла оружие с предохранителя. И повернулась.

Утонченные, совершенные черты лица под козырь­ком фуражки. Только теперь Ларкин разглядел ее то­ченые щеки и подбородок. Спокойное и одновременно яростное лицо, словно вытесанное из камня. Как у Ибрама Гаунта. Она вскинула пистолет и направила на

Ларкина. Ее крылья поднялись и развернулись почти на двадцать метров. Огромная арка пронзительно-бе­лых орлиных перьев.

— Знаешь, что мы делаем с дезертирами, Ларкин? — мрачно спросила она.

— Да.

— Мы существуем, чтобы поддерживать и вдохнов­лять, мы несем с собой дух битвы, вселяем в сердца воинов Империума доблесть. Но если они подводят, нам приходится их карать.

— Ты… Ты говоришь, как Гаунт.

— У нас много общего с Ибрамом Гаунтом. Общая цель, общая задача. Вдохновлять и карать.

Казалось, мир за пределами монастыря погрузился в тишину. Словно война остановилась.

— Ты дезертир, Ларкин?

Он взглянул на ангела, йогом на оружие, на пугаю­ще расправленные крылья. Медленно гвардеец поднял­ся с колен и наконец встал в полный рост.

— Нет.

— Докажи.

Каждая клеточка его тела болела, каждый нерв дро­жал. Его разум прояснился, хотя он и чувствовал себя странно. Рассчитывая движения, он осторожно подо­шел к своему вещмешку.

— Докажи, Лайн! Ты нужен Императору здесь, в этот час! Призови свою силу!

Он оглянулся. Ее глаза, как и оружие, все так же смотрели на него.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Ты сам сказал.

— Нет, я не о фамилии. Мое имя. Лайн. Я уже давно им не пользуюсь. Откуда ты узнала?

— Я все знаю.

Он рассмеялся. Громкий, раскатистый хохот сотряс его грудь, когда он открыл вещмешок.

— Фес тебе! Никакой я не дезертир.

— И почему же?

— Видишь? — Он вынул свою снайперскую лазер­ную винтовку из чехла, привычным движением снял с предохранителя.

— Винтовка?

— Лазерная винтовка. Рабочая лошадка Имперской Гвардии. Крепкая, прочная, надежная. Можно врезать по ней, бросить, драться ею как дубиной, закопать в землю, и она все равно будет работать.

— Это не обычная винтовка. — Ангел подошла бли­же, рассматривая оружие. — Нестандартный тип М-Г. Где интегрированный прицел, регулятор мощности за­ряда? Ствол, он слишком длинный и тонкий. А это ведь пламегаситель, верно?

Ларкин заулыбался, роясь в вещмешке.

— Это снайперский вариант. Та же основа, но усо­вершенствованная. Часть модификаций я сделал сам. Я снял обычный прицел, потому что пользуюсь вот этим, — он показал толстую трубку, закрепил ее на винтовке. Затем он снял заглушки с обоих концов, и по стволу побежали тусклые красные блики. — Ноч­ной прицел. Сам сделал. И крепление под него тоже придумал. Дома я охотился с ним на лариселей.

— Лариселей?

— Небольшие грызуны с дорогой шкуркой. До Ос­нования я неплохо зарабатывал, охотясь на них.

Гвардеец провел пальцами по стволу:

— ХС 52/3, упрочненный ствол. Более длинный и тонкий, чем стандартный вариант. Выдерживает око­ло двадцати выстрелов. — Он слегка пнул вещмешок, раздался лязг. — Я обычно таскаю пару-тройку запас­ных. Они изнашиваются и искривляются. Ствол мож­но сменить за минуту, если знать, что делать, ко­нечно.

— Зачем именно упрочненный ствол?

— Хотя бы из-за того, что это увеличивает дально­бойность и кучность, а еще потому, что я использую вот такие штуки. — Ларкин вынул энергоблок и загнал в магазин. — Мы называем их «разогретые заряды». Более мощные энергоблоки, жидкометаллическая ба­тарея разогнана до предела. Повышает убойную си­лу, но сказывается на количестве выстрелов. Идеально для снайпера. Вот поэтому мне и не нужен регулятор мощности. Она у меня всегда одна и та же.

— Приклад из дерева.

— Нэл, танитская древесина. Я доверяю тому, что знаю.

— А этот пламегаситель?

— Я ведь снайпер, ангел. Я не хочу, чтобы меня заметили.

— Так ты снайпер, Лайн Ларкин? А я была уверен­на, что ты дезертир. — Мрачный голос эхом отразился от стен.

Ларкин повернулся к ней спиной, ожидая выстрела в затылок. Его разум был ясен, яснее, чем когда-либо за многие месяцы.

— Думай как хочешь. Я скажу тебе, что умею.

Он подошел к сводчатым дверям храма и пригнул­ся, положив винтовку среди камней. Отсюда он мог видеть большую часть полуразрушенного канала верх­него яруса акведука.

Ларкин устроился поудобнее, размял руки и шею. Затем он заглянул в оптический прицел.

— Основной задачей моей роты было уничтоже­ние Нокада. Харизма — его главный инструмент. Он руководит силой своего личного авторитета, а значит, должен находиться на передовой. Обе стороны увиде­ли в акведуке главную уязвимую точку Буцефалона. И мы ударили, крепко ударили. Нокад будет стоять на этом участке так же крепко. А это значит, он дол­жен будет вдохновлять своих людей. В свою очередь, это означает, что он появится здесь собственной пер­соной.

— А если не появится? — поинтересовалась ангел.

— Значит, я стану еще одним безымянным дере­вянным столбиком на кладбище.

Ларкин больше не смотрел на нее, не обращал вни­мания на ее пугающее присутствие. Даже если бы она приставила пистолет к его виску, он не обратил бы внимания.

— Ты доверяешь этому прицелу при стрельбе? — прошептала она.

— Я сам пристреливал его. И я доверяю ему, это верно. Забавно, но что бы ни происходило вокруг, ка­кое бы безумие ни творилось… — и в этот момент Лар­кин позволил себе глянуть через плечо, — через этот прицел я всегда вижу правду. Он показывает мне мир таким, какой он есть. Настоящий мир, а не то, что говорит мне мой фесов мозг.

Долгое молчание.

— Может, мне стоит и на тебя взглянуть через при­цел? — предположил Ларкин.

— У тебя ведь есть другая работа, разве не так, Лайн?

— Да. Моя работа. — Он снова повернулся к вин­товке и закрыл глаза.

— Ты закрыл глаза. Что ты делаешь?

— Ш-ш! Чтобы выстрел был удачным, нужно вы­ровнять дыхание. Более того, ствол оружия должен быть направлен прямо на цель.

Он дернул свой плащ, пытаясь оторвать от него кусок. Что-то с треском порвалось за его спиной. Гра­циозная рука протянула ему длинную полоску сия­ющей белой материи, легкой и теплой на ощупь.

— Возьми, Лайн.

Ларкин ответил ей улыбкой. Он обмотал ствол вин­товки мягкой тканью и снова уложил ее на камни. Уку­танное ангельской материей, оружие теперь намного прочнее лежало на своей жесткой опоре.

— Спасибо, — произнес он, снова укладываясь.

— А что ты теперь делаешь?

— Мне нужна твердая позиция для стрельбы. — Ларкин заерзал на месте. — Если винтовка хоть немно­го покачнется, выстрел может пройти мимо цели. Мне нужно как следует улечься, закрепиться, но не жестко. Мне нужна точка, с которой оружие будет естественно направлено на цель. Если мне придется удерживать его силой в нужном положении, я промажу. Вот в этом и загвоздка… — Он вновь закрыл глаза. — Прицелься, зак­рой глаза. Потом открой. Может оказаться, что прицел сместился. Смени положение и повтори снова.

— И сколько раз?

— Столько, сколько потребуется. — Ларкин опять зажмурился, открыл глаза, подвинулся и начал все за­ново. — Через некоторое время, когда ты откроешь гла­за, оружие будет лежать, указывая точно на цель. Так, как ты и направил его.

— Ты так медленно дышишь, — голос ангела шепо­том звучал в его ухе. — Почему?

Ларкин слегка улыбнулся, но даже в тот момент он старался не нарушить своего положения.

— Как только найдешь нужную позицию, дыши медленно, в одном ритме. Расслабься и не сбивай­ся с него. Когда выстрелишь, глубоко вдохни несколь­ко раз. Потом подожди, выдохни совсем чуть-чуть. И стреляй снова. И только тогда можно выдохнуть как следует.

— Сколько это все займет? — спрашивала из-за спи­ны ангел.

— Столько, сколько нужно для уничтожения цели.

Нокад Улыбающийся пел своей пастве, пока его служители продвигались по верхнему каналу акведука.

Колонна существ, когда-то бывших людьми, теперь за­кутанных в рваные плащи из кожи своих жертв. Они размахивали оружием, стуча по нему в такт пению. Они шли по разорванным телам врагов, атаковавших днем уязвимую точку их крепости.

Нокад Улыбающийся был мощным и крепким, вы­ше двух метров ростом. Пирсинг украшал его голую грудь и руки: кольца, цепи и шипы покрывали его блес­тящую кожу металлическим ковром, сиявшим не хуже его великолепных зубов.

— Они будут вашими трофеями, — оскалился Но­кад, проходя мимо трупов,— Имперская Гвардия, жал­кие, слабые создания, одетые в глупую форму и без­ликие плащи.

Впереди уже закипал бой, недалеко огрызались ог­нем лазганы.

Корбек засел в одном из колодцев канала с тремя выжившими бойцами. Из коммуникатора слышалась ругань Роуна.

— Полное дерьмо! Они тут все перекрыли, не прой­ти! Надо отходить!

— Фес тебя, Роун! Это наш единственный путь! Мы пойдем вперед! Давай выводи своих ребят!

— Корбек, придурок, это же чистое самоубийство! Нас тут же прикончат!

— Значит, ты бросаешь меня, майор? Так ты хо­чешь поступить, да? Тебе придется дорого за это за­платить!

— Фес тебя самого, дебил ненормальный! Ты, ви­дать, совсем спятил, раз хочешь лезть туда!

Нокад шел вперед. Его люди любили его. Они радостно пели вместе с ним, тесня захватчиков.

У входа в канал Нокад выкрикивал вдохновенные слова своим последователям. Он вскинул руки к небу…

А потом была вспышка света, что-то громко хруст­нуло. Голова Нокада разлетелась кровавыми брыз­гами.

Ларкин повалился на спину у дверей, дергаясь в конвульсиях. Спазмы сотрясали его тело, и его разум снова помутился.

— Ларкин? Ларкин? — Корбек негромко позвал его.

Ларкин лежал у входа в разбитую церковь, свернув­шись в луже собственных выделений. Когда он пришел в себя, он обнаружил, что его разум потрясающе чист. Словно очищен светом.

— Колм…

— Ларкин, сукин ты сын!

Корбек поднял его на ноги, и тот покачнулся.

Винтовка Ларкина валялась на полу. Ствол сгорел и сломался.

— Ты прикончил его. Прикончил его, старый за­сранец! Поджарил его как следует!

— Правда?

— А ты сам послушай! — Корбек усмехнулся и под­тащил снайпера к дверям. Снаружи, со стороны акве­дука, доносились громкие возгласы ликования. — Они сдались! Мы взяли Буцефалон! Нокад мертв!

— Вот дерьмо… — Ларкин сполз на колени.

— А я-то подумал, что ты сбежал! Серьезно! Я ду­мал, что ты, фес тебя, дезертировал!

— Я? — Ларкин поднял на него взгляд.

— Я не должен был в тебе сомневаться, правда ведь? — спросил Корбек, крепко обняв худощавого снайпера.

— Куда делась ангел? — тихо произнес Ларкин.

— Ангел? Нет здесь никаких ангелов, разве что она! — Полковник указал на поврежденную статую ан­гела над купелью.

Прекрасная крылатая дева, преклонившая колени в молитве. Тонкие руки сложены на груди. Голова сми­ренно наклонена. Надпись на плитах гласила, что она символ Бога-Императора, воплощение Золотого Трона, явившееся старейшинам Буцефалона во времена коло­низации и присматривавшее за покорением этих земель.

Просто старый миф. Просто кусок камня.

— Но… — начал было Ларкин, когда Корбек снова поставил его на ноги.

— Но ничего больше! — расхохотался полковник.

Ларкин тоже рассмеялся. Его трясло от силы соб­ственного хохота.

Корбек увел его из монастыря. Они оба все еще смеялись.

Последнее, что увидел Ларкин, прежде чем Кор­бек уволок его, была упавшая винтовка снайпера. Ее ствол был обернут в опаленный кусок прекрасной бе­лой ткани.

Внезапный грохот вражеской артиллерии потряс джунгли Монтакса незадолго до полуночи. Края низ­ких бурых облаков осветились отблесками света и пла­мени. Глухой, хриплый рокот разнесся над туманами болот, словно рык голодного пса. Где-то вдалеке кипе­ла яростная ночная битва.

Повинуясь инстинктам, Гаунт проснулся от грома орудия и покинул свою хижину. Звук пришел с вос­тока. Комиссар выслал одного из сержантов обойти караульные посты. Звуки канонады походили на хлоп­ки и треск большого мокрого одеяла, выбиваемого в жарком влажном воздухе.

Комиссар пересек по мостику небольшой бурля­щий водоем и успел войти под покров деревьев, ко­гда духота в воздухе внезапно рассеялась, пронзен­ная мелким холодным дождем, принесенным свежим ветром. Этот дождь мог бы даровать облегчение по- сле жары, если бы не был вязким, липким и не ел глаза.

Гаунт обнаружил, что добрался до насыпи, на ко­торой располагалась одна из главных сторожевых вы­шек. Комиссар начал подниматься по лестнице. Уста­новленные со стометровым интервалом по перимет­ру лагеря, башни поднимались на десяток метров над болотной жижей. Каждая из них была построена из нескольких стволов деревьев, сбитых вместе и надеж­но укрепленных балками на болтах. На вершинах гро­моздились обшитые бронелистами пулеметные гнезда.

Скрытый темнотой вышки, рядовой Брагг сидел за своим спаренным тяжелым пулеметом, окружен­ный барабанными магазинами с патронами. Бронелист, служивший потолком, не пропускал дождь внутрь, а по периметру гнездо было обтянуто москитной сет­кой.

— Сэр! — Брагг взял под козырек, и его крупное лицо расплылось в широкой, слегка смущенной улыбке.

Танитец готовил себе крепкий кофе на небольшой горелке, кружка казалась крошечной в его могучих ру­ках. Он неуклюже попытался спрятать за горелку фляж­ку сакры, но запах алкоголя в таком замкнутом про­странстве выдавал его с головой.

Гаунт кивнул вместо приветствия.

— Я бы сам не отказался, — произнес он. — Сделай покрепче.

Похоже, Брагг успокоился. Он плеснул изрядную порцию сакры во вторую помятую кружку и поставил над горелкой. Гаунта в который раз поразило неве­роятное сочетание огромной силы и застенчивости в этом человеке. Брагг был достаточно силен, чтобы кру­шить черепа голыми руками, но двигался он всег­да очень осторожно, будто опасаясь собственной силы. Или того, что об этой силе могли подумать окружаю­щие.

Гвардеец подал комиссару дымящуюся кружку, и Гаунт устроился на стопке барабанных магазинов, глядя на восточные джунгли. Обзор, открывавшийся из пулеметного гнезда, позволял подробнее разглядеть битву вдалеке. За деревьями мелькали вспышки и ли­нии трассеров. Дождь прибил туман к земле, и теперь можно было рассмотреть полыхающие в джунглях по­жары.

— Похоже, у них там весело, — заметил Гаунт.

Брагг, отхлебнув из своей кружки, кивнул:

— Я насчитал четыре или пять позиций, посты ог­невой поддержки пехоты. Вероятно, они подошли и окопались, потому что сектора обстрела не меняются.

— Если они направятся сюда, нам придется что-то делать с этим.

— Пусть подходят. — Брагг похлопал по корпусу тяжелого пулемета.

Гаунт ухмыльнулся. Брагг был отличным специа­листом по тяжелому оружию, но в меткости он едва ли преуспел с момента Основания. Тем не менее, имея оружие с таким боезапасом и таким темпом огня, он наверняка должен был попасть хоть во что-то.

— Да, пока не забыл, — сказал Гаунт. — Западные насыпи опять поплыли. Я сказал майору Роуну, что ты завтра поможешь строительной команде с ремон­том. Им понадобится сила.

Брагг согласился без единого возражения. Его фи­зическая сила была одним из важных ресурсов для Призраков и была столь же велика, сколь его доброта и желание помогать. Танитец напоминал Гаунту боль­шое дробящее орудие вроде дубины — смертоносное в умелых руках, но сложное в обращении и не самое точное.

Гвардеец смахнул с лица моль.

— Хорошенькое местечко мы тут нашли, — проком­ментировал он.

— Монтакс… не богат на красоты, — признал Гаунт, с обычным удивлением разглядывая танитца.

Давным-давно Гаунт решил, что Брагг был стран­ным солдатом. Никогда раньше он не встречал чело­века столь сильного физически и столь скованного ум­ственно, словно боящегося тех разрушений, которые он может причинить. Окружающие принимали это за скудоумие и искренне считали старину Брагга тупи­цей. Вот только он был совсем не глуп. Кроткий с виду здоровяк, он был самым опасным и устрашающим из Призраков. Глядя на его могучее тело, никто не заме­чал обитающий в нем разум.

А разум, насколько знал Гаунт, был самым страш­ным оружием на свете.