Когда пришло время пробудить его, он был уже мёртв.

— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.

Всю свою жизнь Тарсес провёл в окружении невозможного. Сами махины, сражения, которые они устраивали, ковчеги, что несли их, способ их выгрузки, песнь Манифольда — всё это вещи величины, лежащей вне уютного мирка обычного человека. Для Тарсеса это было обычным делом. Но смерть — смерть казалась делом невозможным.

Они пришли пробудить его, сломать освящённые печати гиберкойки и осторожно вывести его жизненные системы из анабиоза, но нашли его мёртвым.

— Как это возможно? — спросил Тарсес. Он помнил чётко и ясно, как задавал этот вопрос — задавал спокойно, как модерати требует провести обычную проверку систем.

— Похоже, что, несмотря на наши максимальные усилия, он скончался от ран, — ответил магос органос. — Заявление: мы скорбим о его потере. Легио Инвикта будет скорбеть о его потере.

— Я не понимаю, — твердил Тарсес, — как это возможно? Этого не может быть! Вы держали его в анабиозе с полной реанимацией, под наблюдением и со всем необходимым оборудованием.

— С самым лучшим уходом и постоянным наблюдением на молекулярном уровне, — ответил магос органос. — К сожалению, как бывает иногда в случае тяжёлых травм, мы…

— Дайте мне взглянуть на него, — перебил Тарсес.

Тарсес глянул вниз. Восходящие токи воздуха трепали полы мантии. В чёрной пропасти под ногами загорались и гасли мерцающие огоньки. Одни — мигающие в ряд световые указатели, другие — ходовые огни небольших лоцманских судов, ведущих осторожно опускающийся посадочный модуль. В двух километрах ниже, неторопливо, словно лепестки гигантского цветка, в крыше цилиндрической башни раскрывались люки, выпуская золотистый свет. Словно смотришь в жерло медленно пробуждающегося вулкана.

Тарсес попытался вспомнить название. Антиум, вот как. Это место называется Антиум, огромная база фабрикаторов.

Внизу наступила ночь, и огромный завод, величиной с приличный город, накрыла тьма. Но это была не настоящая ночь, это была огромная тень от садящегося модуля, который закрыл собой солнце Ореста.

Бури придут позже. Корабль таких размеров не может пройти сквозь атмосферу мира без последствий, неважно насколько медленно и аккуратно он будет опускаться. Стоя на открытой сетчатой платформе, закреплённой под брюхом левиафана, Тарсес ощущал запах озона и слышал хлопки и вой возмущений разрываемой атмосферы.

Далеко внизу включились сирены: выходили крановые суда, чтобы начать выгрузку.

Сирены выли тоненько и печально, словно оплакивали кого-то.

Они пришли пробудить его, а он был мёртв.

— Как это возможно? — спросил Тарсес.

Гиберкойка была открыта, и оттуда шёл сладковатый запах разложения. Сервиторы вычёрпывали суспензионное желе, но магос органос приказал им остановиться, чтобы Тарсес мог подойти и заглянуть внутрь.

Тарсес вспомнил, как смотрел на зубы, оскаленные в застывшей гримасе, и глаза, крепко зажмуренные и залитые остатками желе.

— Начинайте экстренную реанимацию, — приказал он, отворачиваясь.

— Слишком поздно, модерати, — ответил магос органос. Его звали Керхер.

— Начинайте…

— Слишком поздно, — настойчиво повторил магос. — Мы проводили экстренную реанимацию восемь раз и, вдобавок, подстёгивали жизненно важные органы при помощи шунта, имитирующего БМУ. Больше мы сделать ничего не можем.

Керхер. Магоса органос звали Керхер. Тарсес не взял эти данные из ноосферы. Ни одного модерати не модифицировали под интерфейс ноосферы, чтобы не было конфликтов с непосредственным штекерным подключением к Манифольду. Модерати входили в экипажи махин, а все члены экипажа подключаются штекерно.

Магос органос назвал своё имя, когда пришёл к Тарсесу. Керхер. «Моё имя Керхер, — сказал он. — Я из гибернавтики. Мне нужно поговорить с вами. Я принёс ужасную новость».

Выгрузка началась. Крановые суда собрались, словно летающие острова, словно каркас из металлических ферм, вокруг огромных воющих энергоустановок модуля. Восходящий ток воздуха усилился настолько, что края одеяния захлопали, и Тарсес покрепче ухватился рукой за ограждение платформы.

Керхер. Магоса органос звали Керхер. Керхер пришёл пробудить его — и обнаружил его мёртвым.

— Как это возможно? — спросил модерати Тарсес.

— Резкое ухудшение состояния? — наступал он, осознавая, что повышает голос. — Отказ органов? Но органы ведь наверняка можно пересадить? Я не понимаю, что вы мне говорите! Механикус не подвластны обычной смерти! Как он может быть мёртв?

— Он мёртв, — настаивал магос органос Керхер.

— Но…

— Не из-за чего-то конкретного. Весь организм. Ранения, которые он получил на Таре, были критическими. Он…

Я был там — в самом пекле, ты, жалкий человечек. Я был рядом с ним, когда он получил эти ранения, выкрикивал приказы, глядел на счётчик заряжающего автомата, следил за ауспиком, рычал рулевому, чтобы лёг на другой галс. Густые джунгли, вражеская махина, рванувшая прочь, словно белый призрак, сквозь туман и вырванные с корнем деревья. Как быстры эти эльдарские махины, как быстроноги и легки, — словно насмешка над «Виктрикс», насмешка над её непоколебимой поступью. Мы держались, наши пустотные щиты поглощали всё, что танцующий враг извергал в нас. Они были быстрыми, но хрупкими, и нам был нужен всего один точный выстрел, один точный выстрел деструктора. Неотступная «Виктрикс» — медлительная, тяжёлая, но могучая убийца по сравнению с эльдарской машиной. Один выстрел. Один точный выстрел.

Мы были в пикосекунде от поражения цели, когда щит лопнул. Сенсори Нарлер закричал со своего места:

— Щит сбит, щит сбит!

Я помню, как он кричал.

Эльдарский луч трепанировал «Виктрикс». Он вскрыл внешнюю обшивку, промежуточную, внутреннюю подкожную, разбрасывая во все стороны раскалённые добела осколки и крупные капли расплавленного металла. Верхние комплексы фронтальной оптики взорвались густым ливнем искр. Нарлер потерял левую руку от локтя. Гилока, фамулюса, разрезало надвое в поясе. Задние переборки кабины лопнули, когда луч прошёл насквозь и убил техножреца Солиума в его кормовом отсеке. А потом взорвались задние черепные генераторы.

Луч прошёл мимо, но взрывом его достало. Осколки и куски металла из задней части черепа хлестнули, словно бритвенно-острый ураган, разбив заднюю часть его раки, срезав ведущие штекерные жгуты, центральную магистраль БМУ и выбросив фонтан амниотики.

Через связь с БМУ ударила боль. Настолько сильная, что мне пришлось выдернуть штекеры, чтобы она меня не убила.

Я закричал:

— Принцепс! Мой принцепс!

— Я был там, — сказал Тарсес магосу органос. — Я был там, на Таре. Я знаю, какие ранения он получил.

— Тогда вы поймёте, модерати, — ответил Керхер.

Керхер.

— Я не понимаю, — сказал Тарсес. — Он должен быть жив. Вы держали его в анабиозе с полной реанимацией, под наблюдением и со всем необходимым оборудованием. Долгого сна от Белтрана должно было хватить.

— Мы думали так же, но ошиблись, — ответил магос органос. — Как будто там, в стазисе, он потерял желание жить. Ушёл из жизни, не желая больше чувствовать боль смертного существования.

Магоса органос звали Керхер.

Крановые суда доставили «Доминатус Виктрикс» в цилиндрическую фабрикационную башню. Клетка из лесов ждала, чтобы обнять и приковать его титаническую фигуру. Когда он опустился, пневматические амортизаторы натужно выдохнули, и сервиторы принялись карабкаться по его корпусу, отсоединяя грузовые тросы.

Тарсес покинул модуль на челноке один. Челнок пристроился за подмигивающим лоцманским катером и устремился вслед за его сигналом в чёрную бездну, мимо дорожек световых указателей, в недра Антиума.

С ним никто не разговаривал. Орестские магосы, достававшие инструменты из тележек и вызывавшие ноосферные спецификации, чтобы приступить к ремонту, видели выражение его лица. Тарсес взбирался по лестницам, поднимался в клети вдоль лесов, слыша хлопки и шипение работающих механических инструментов, видя вспышки и призрачный свет уже начавшихся сварочных работ.

Добравшись до верха лесов, он перешёл по выдвинутому переходу к заднему черепному люку.

На мостике было невообразимо холодно. Во время перехода «Виктрикс» путешествовала в пустотном трюме. На всех поверхностях таяла изморозь. Тарсес шагнул внутрь.

Весь его мир был сосредоточен в этом месте, избранном им и предназначенным для него: зал с разновозвышенным полом, круговой проход, командные кресла — модерати, рулевого, сенсори — установленные в подбородке, амниотическое гнездо для принцепса на возвышении позади. Оторванные и перебитые кабели свисали до самого пола. Жёсткую обшивку усеивали пятна высохшей крови. На мостик сверху заглядывало фальшивое ночное небо. Тарсес поднял голову. Изогнутый, рваный металл, пропоротый до внутренней обшивки, отгибался наружу. Повсюду виднелись пробоины: в древней богатой красной кожаной обивке командных кресел, в палубе, в крыше, в пультах. Некоторые экраны расколоты, некоторые разбиты.

Он положил руку на спинку кожаного кресла. Оно было холодным на ощупь. Он провёл правой рукой по спинке сзади. Всё ещё больно. Взрывом достало всех. Что его проткнул длинный осколок, Тарсес осознал тогда гораздо позже.

— Модерати, у тебя кровь, — сказал сенсори Нарлер. Это было смешно, потому что сам Нарлер к тому времени непрерывно истекал кровью, прижимая к груди отрубленную руку, словно нежданный подарок.

— О! — ответил модерати Тарсес.

Как вчера.

Холод. Холодный метал и холодная кожа. Холодные осколки стекла хрустят под ногами. Смертельный холод. Бодрствующая «Виктрикс» была такой живой. Сам металл был живым: живое существо, махина, Титан.

Перед полётом БМУ перекрыли и погрузили в спячку. Его можно и нужно оживить, но боль останется.

На плитах палубы темнело пятно — здесь Гилок, фамулюс, умер так страшно и так внезапно. Тарсес вгляделся. Отметина была похожа на ржавчину.

Оба они.

Тарсес сел в своё кресло, чувствуя, как хрустят под ним кусочки бронестекла.

Керхер. Магоса органос звали Керхер. Они пришли пробудить его, а он был уже мёртв.

— Зейн, — позвал Лау, — ты здесь?

Через задний люк на мостик «Виктрикс» взобрался глава скитариев Легио Инвикта. Разбитое стекло захрустело под тяжёлыми сапогами.

— Я здесь, — ответил Тарсес, медленно поднимаясь с кресла. Он глянул через пространство мостика на Лау:

— Значит, ты? Не Борман?

Лау кивнул. Массивное, бронированное существо, облачённое в агрессивные цвета пехоты, предназначенные угрожать и ужасать. Оружейная рука спокойно опущена вниз.

— Зейн, мне очень жаль, — сказал Лау. Его голос грохотал из аугмиттеров, словно товарный поезд на спуске.

Тарсес вздохнул и поднялся к нему по ступеням мостика.

— Мне тоже. Я сожалею о своих действиях, конечно. И понимаю, что за ними следует.

Тарсес опустился перед Лау на колени и запрокинул голову. Под коленками хрустнули стекла.

— Об одном прошу, Лау: только, чтобы быстро.

— Встань, — произнёс Лау.

— Что?

— Встань, Зейн.

Тарсес встал и поднял глаза на чудовищного скитария.

— Стандартное наказание — смерть, Лау. Я понимаю это. И принимаю. Я надеялся, что Борман окажет любезность прикончить меня, но, видно, он не захотел марать руки. Давай покончим с этим побыстрее. Заряжай свою руку и стреляй.

— Зейн, Зейн, — ответил Лау, качая головой. Он протянул левую руку — ту, что не была сращена с оружием — и положил Тарсесу на плечо. — На этот раз ты натворил дел по-настоящему.

— Я знаю.

— Но ты нужен нам. «Виктрикс» должна пойти снова.

Тарсес фыркнул:

— Без принцепса или фамулюса, миропомазанного на его место?

— «Виктрикс» должна пойти снова.

Тарсес покачал головой.

— Скауген мёртв, Трон помоги мне, и его ученик убит. Солиум тоже. Нет никого…

— Кузница Ореста обещала предоставить кандидатуру. Мы справимся.

— Значит… «Виктрикс» пойдёт под началом другого. Хорошо. Я доволен. Она пойдёт без меня.

— Геархарт приказал закрыть глаза на твоё преступление, — произнёс Лау.

— Что? — переспросил Тарсес.

Лау глянул на него сверху вниз:

— Приказал закрыть глаза. «Виктрикс» нужен её модерати. Сейчас не подходящее время. Обвинения отложены.

— Я убил его, — сказал Тарсес.

— В момент сильного душевного волнения, — кивнул Лау. — Магос органос…

— Керхер, — сказал Тарсес.

— Что?

— Магоса органос звали Керхер.

— Я этого не знал, — ответил Лау.

— Не желая? — переспросил Тарсес. — Вы считаете, что принцепс Скауген, мой принцепс, убежал от жизни, словно трус?

— Я этого не говорил, модерати, — ответил Керхер.

— Вы сказали, что в стазисе он потерял желание жить, что он ушёл из жизни, не желая больше чувствовать боль смертного существования. Мой начальник Скауген не был трусом! Он бы не сдался вот так!

— Модерати! Я… — магос органос — Керхер, Керхер — подавился словами, когда Тарсес схватил его за горло.

— Ты оскорбил его имя, ты, жалкий ублюдок! — рычал Тарсес, усиливая давление.

— Это было убийство: преступление, караемое смертью, — сказал Лау. — Но обстоятельства позволяют дать отсрочку, хотя не большую. Вот почему здесь я, а не Борман. Легио понимает, что ты потерял голову от горя. Это смягчает наказание.

— Я убил его.

— Да, убил, Зейн.

— Ну, так казни меня. Я безжалостно прикончил магоса.

— Да, прикончил.

— Его звали Керхер.

Лау вздохнул.

— «Виктрикс» починят. Ей дадут нового принцепса и нового техножреца. Тебе придётся войти в этот экипаж. Ты модерати. Мы не можем себе позволить потерять и тебя тоже. Ты знаешь махину, она знает тебя. Ты должен облегчить новому принцепсу слияние. Никто этого больше не сможет.

— Но я убил человека.

Лау пожал плечами.

— Когда эта война закончится, мы постараемся загладить вину. Наказание может подождать. Борман передал мне, что смертный приговор остаётся на усмотрение твоего нового принцепса.

— Я так устал, — произнёс Тарсес.

— Конечно, устал, — ответил Лау. — Никому потеря принцепса не давалась легко. Он не должен был умереть во сне.

— Он вообще не должен был умереть, — ответил Тарсес.

Но он умер.

Они пришли пробудить его — и нашли его мёртвым.

* * * * *

— Если мне дозволено будет сказать, мамзель!..

— Что?! — переспросила Северин, прикладывая ладонь к уху. Огромные церемониальные горны на вершинах улья и главного зиккурата кузницы снова затрубили. Оглушительный рёв покатился по улью, перекрывая слова Готча, как крупнотоннажный посадочный модуль над головой перекрывал солнечный свет.

— Если мне дозволено будет сказать, мамзель: зрелище ещё то! — повторил Готч.

— Это так, майор, — согласилась она.

С парапета Заветных садов, рядом с корпусами Муниторума, им были видны внутренние террасы середины улья, улицы и провалы, колокольни и пилоны, штабели и шпили, вся целиком площадь Киодра и Марсово поле, за которым тёмным утёсом возвышался бастион Высокой Кузницы. Его детали скрадывало расстояние и бесцеремонно перекрытый свет. К западу от них вздымалась вершина Ореста Принципал — гора огней, откуда, в кои-то веки, лучи вечернего солнца ушли раньше.

Огромный посадочный модуль завис менее чем в километре над самыми высокими шпилями улья, вызывая жгучее недоверие своей массой и пренебрежением гравитацией. Из открытых в днище трюмов падали столбы неяркого света, мягкого, как отблеск луны. Крановые суда — огромные, как целые ульевые штабели, но крошечные на фоне своего корабля-родителя — медленно сновали в воздухе, переправляя свой массивный груз на Марсово поле. Они двигались, словно улитки по стеклу: тягуче, будто прилипая к воздуху.

— Как он там висит? — вслух поинтересовался Готч.

— Я притворюсь, что это был риторический вопрос, майор, — ответила она.

Готч кивнул.

— Вот и хорошо, потому что я не смогла бы на него ответить.

По всему улью, на каждой башне и кампаниле трезвонили колокола, но не зловеще, как перед войной. Это был ликующий благовест. Прибыл Легио Инвикта.

Казалось, всё население огромного улья высыпало на улицы, чтобы увидеть и отпраздновать этот момент. Этта Северин видела, как растёт толпа внизу, забивая провалы и авеню, террасы акведуков, каждый балкон и подходящее для наблюдения место, восторженно шумя, рукоплеща, размахивая флагами и знамёнами: кто самодельными, сшитыми ради такого случая, кто — почтительно развёрнутыми старинными символами имперского и орестского величия.

Народные массы были усеяны вкраплениями красного. Служители Механикус появлялись из своих фабрикаториев в ошеломляющих количествах, смешиваясь с гражданским населением и приветствуя избавление.

— Вон ещё один, — заметил Готч, указывая на восточную часть небосвода. В дымчатой синеве вечернего неба, за границами улья, из-под края огромного посадочного модуля над головой Северин увидела второй сверхтяжёлый корабль в сорока километрах отсюда. Бледный призрак, похожий на вытянутую дневную луну, висел в ожидании своей очереди подойти к улью, как только уйдёт первый модуль.

Горны зазвучали снова, вызвав очередной рёв наблюдающей толпы, который покатился, меняя высоту звука, с улицы на улицу через весь улей. Войсковые транспорты, крошечные по сравнению с крановыми судами-трудягами и их громоздким грузом, начали опускаться на Марсово поле из трюмов модуля.

— Пехота, — произнёс Готч.

— Скитарии, — поправила Северин.

— Они самые, — кивнул Готч. — Не похожи на Гвардию, я слыхал. Не простые солдаты. Все напичканы железом и бионикой.

— Ты сам никогда их не видел? — спросила Северин.

Готч пожал плечами.

— Видел пару раз, конечно. Если живёшь тут, то поневоле увидишь. На парадах, на церемониях, всякое такое. Но ни послужить, ни повоевать вместе не доводилось.

— Здесь у них будет возможность показать, чего они стоят на самом деле, не так ли, майор? — спросил она.

Он засопел.

— Здесь у каждого будет возможность показать, чего он стоит на самом деле, мамзель.

Она посмотрела на часы. Он опаздывал, но жаловаться ей было, в общем, не на что. Они договорились о встрече через курьеров, и он вроде бы согласился безо всяких колебаний, что она приняла за добрый знак. Место встречи — Заветные сады — выбрал он. Она прекрасно понимала почему, и это не из-за зрелища. Экзекутор-фециал решил поиграть в игры с самого начала. Она прокляла про себя бессмертную душу губернатора Алеутона за то, что тот взвалил эту тягостную обязанность на её плечи.

Северин набрала в грудь воздуха и испробовала один из своих мысленных приёмов, чтобы успокоиться, — но безуспешно. Она чувствовала себя неготовой. Потратила два дня, изучая протоколы, архивы и выжимки отчётов, пытаясь добавить что-нибудь к тому, что уже знала о Механикус и их обычаях. Но процесс показал лишь, как мало она знает, как мало знает Империум, если говорить честно. «Механикус — отдельная раса», — сказал Алеутон.

— Без шуток, — прошептала она.

— Мамзель? — спросил Готч.

— Ничего. Не важно. Я просто разговаривала сама с собой.

Все файлы, все данные доказывали, что есть не только те вещи, о которых она не знала, но и те, о которых она не знала, что она не знала.

— Нет, мамзель, — подтолкнул её Готч. — Я, в смысле… он здесь.

Вдохнув от неожиданности — вдох перешёл в неловкий кашель, который с трудом удалось сдержать, — она обернулась.

Экзекутор-фециал приближался к ним через покрытые сумерками лужайки Заветных садов. Он был поразительно высок и беспощадно красив, со скулами словно из-под резца скульптора и короткими серебряными волосами. Облачённый в мягко-чёрную мантию, он шёл длинным элегантным шагом танцора, совсем не похожий на служителя Механикус, совсем не похожий. Выдавал его только изумрудный отсвет в глазах.

Его сопровождал худощавый, бритоголовый юноша с невыносимо умными голубыми глазами. Юноша, ростом значительно ниже экзекутора, был так же одет в чёрное. Его фамулюс. Это, скорее всего, его фамулюс, подумала Северин. Зонне. Фамулюс — это ученик или адепт-стажёр.

Экзекутор, заметив её, улыбнулся. Тёплая человеческая улыбка удивила Северин даже больше, чем всё остальное.

— Как я выгляжу? — шепнула она краем рта Готчу, разглаживая вдоль боков своё простое серое платье.

— Как я выгляжу, мамзель? — задал встречный вопрос он.

Удивлённая, она перевела взгляд на Готча. Ритуальным доспехам, в которых встретил её двумя днями ранее, он предпочёл боевое облачение. Массивную фигуру обтягивал матово-коричневый облегающий комбинезон с ремнями цвета хаки. Кожаные сапоги и краги туго зашнурованы. Формованный шлем, наподобие кадийского, застёгнут под подбородком, в ручищах — матово-чёрный хеллган.

— Ты выглядишь… впечатляюще, — ответила она.

— Отлично. Вы выглядите ещё более впечатляюще, чем я.

Северин опустила веки.

— Благодарю.

Готч кивнул и улыбнулся. Из-за шрама в форме подковы улыбка вышла немного кривой.

— Тогда мы вроде в порядке? — проговорил он.

Северин, вновь обретя уверенность, повернулась к приближающемуся экзекутору. И наскоро оживила в памяти всё, что смогла о нём собрать.

Джаред Крузиус. Экзекутор-фециал Легио Инвикта. По пути на Саббатский фронт с Белтранской кампании. Сорок девять боевых махин плюс скитарии. Скитарии, не скатирии. Не забудь, как это произносится, Трона ради. Его фамулюса зовут Зонне. Инвикта — древний легио, весьма уважаемый. Обязанность Крузиуса — подготавливать почву. Он посол, устроитель. Специально подготовлен для взаимодействия с имперцами. Принцепса максимус Легио Инвикта зовут Геархарт. Сорок девять махин. Произведены на мире-кузнице Проксимус, недалеко от центральных миров Империума. Инвикта — древний легио, весьма уважаемый. Сорок девять махин. Его зовут Джаред Крузиус…

— Мамзель, меня зовут Джаред Крузиус. Я приношу свои извинения за опоздание.

Его голос звучал гораздо мягче, чем она представляла.

Плотский голос. Они называют это плотский голос.

— Экзекутор, — ответила Северин, склоняя голову, и уверенно сложила руки в знак шестерни. Однако, тут же обнаружила, что экзекутор приветствует её знаком аквилы.

Улыбка Крузиуса стала шире.

— Как в игре. Камень-лезвие-бумага.

Вспыхнув, Северин разняла руки.

— Я не хотел проявить неуважение, — извинился Крузиус. — По моему опыту, немногие имперцы могут сложить символ Механикус без вымученной неловкости. Вы, должно быть, практиковались.

— Да, это так, — кивнула она.

— Позвольте выразить вам свою искреннюю благодарность. Немногие этим себя утруждают.

— Вам же нет необходимости извиняться за задержку, экзекутор. Я пока любовалась видом.

Крузиус поднял взгляд на модуль, заслонивший небо, и проследил за неторопливым спуском последнего кранового судна. На мгновение в его глазах блеснула зелёнь.

— Могу понять почему. Именно поэтому я выбрал Заветные сады местом нашей встречи.

Она кивнула. Ну да, конечно.

И начала:

— Я Генриетта Северин, консульский работник первого класса, прикомандирована к Торговой службе Муниторума Ореста. Это мой телохранитель, майор…

— Замуаль Готч, Орестская Гордая, на текущий момент — лейб-гвардеец губернатора. — Крузиус учтиво приблизился к майору и протянул руку. Готч в ответ пожал её так осторожно, словно ему дали подержаться за что-то необыкновенное.

— Восемь наград за отвагу, включая Императорскую медаль, — продолжал Крузиус. — Я должен как-нибудь услышать эту историю, майор, если вы не против.

— Да, сэр, в любое время, — ответил Готч, отступая на место.

— Это… — начал Крузиус, поворачиваясь к своему спутнику.

— Ваш фамулюс, Зонне, — опередила его Северин.

Она кивнула юноше, который ответил полным достоинства поклоном.

— Что ж, — усмехнулся Крузиус, — пожалуй, не закончить ли нам эту игру «у кого больше информации»? Потому что, уверяю вас, мамзель, победа будет за мной.

— В самом деле? — спросила Северин, натянуто улыбаясь.

— В самом деле, — кивнул Крузиус. — Я должен обращаться к вам «консуляр Северин», но в неофициально обстановке, если до этого дойдёт, я буду называть вас Этта, так как это уменьшительное имя вы предпочитаете. Вы родились в субулье Антиум сорок восемь лет назад, но выглядите, могу вам сказать, не больше чем на двадцать пять. Ваш отец был владельцем флота с хартией, действующей внутри окраинных регионов. В семье он проявлял насилие. Умер восемь лет назад от болезни, вызванной пагубным пристрастием. Ваша мать до сих пор живёт в Антиуме. Хлорис Ровина Северин. Как её бедро? Его беспокоит ревматизм. Аугметика привела бы её в порядок.

— Моя мать… чувствует себя хорошо, — произнесла Северин, поджав губы.

— Это прекрасно. Мы пришли к взаимопониманию?

Северин кивнула.

— Мне не очень нравятся ваши манеры, сэр.

Крузиус нахмурился.

— Прошу меня простить. Это вышло не намеренно. Я просто хотел показать широту своих информационных возможностей.

— Тут ты себя превзошёл, — пробурчал Готч.

— Веди себя прилично! — прошипела ему Северин.

— Мой наставник бывает иногда слишком прямолинеен, леди, — вмешался Зонне. — Он никого не хотел оскорбить. Мы, Механикус, привыкли загружать персональные данные непосредственно. Вместо… ммм… как это слово, экзекутор?

— Светская беседа, — ответил Крузиус.

— Ах, да. Я инкантирую термин в свой словарный каталог. Мы не привычны к светской беседе, леди. Вы как-то подключены к ноосфере?

— Нет, — ответила Северин.

— Каким-то образом форматированы для загрузки данных?

— Нет, — ответила Северин более жёстко.

Зонне посмотрел на своего учителя:

— Поправка: боюсь, мы с самого начала произвели неправильное впечатление.

Крузиус кивнул и обернулся к Северин:

— Этта… могу я называть вас Этта?

— Нет, нахрен, не можешь! — зарычал Готч.

Крузиус не обратил на него никакго внимания.

— Я понимаю, для чего всё это затеяно. Лорд-губернатор обеспокоен. Война Механикус, которую ведут Механикус на мире, которым должен править он. Поэтому он прислал вас ко мне наблюдателем от своего имени. Умный выбор: женщина, не из военных.

— Похоже, вы нас раскусили, сэр, — ответила Северин.

— Я одобряю ваше присутствие, — произнёс Крузиус, отворачиваясь к крановым судам, ползущим по воздуху.

— Одобряете?

— Мы вместе в этом опасном предприятии: Империум и Механикус. Мы рождены вместе, росли вместе, и Империум — ничто, если не будем вместе теперь. Легио Инвикта не держит зла на лорда-губернатора за желание пошпионить за нами. Смотрите! Наблюдайте за нашей работой! Собственно, присылайте больше Этт Северин. Вы отправитесь со мной, и я покажу вам всё, Этта. Всё! Вы готовы?

Она кивнула.

— Я нахожу вашу позицию неожиданной, Джаред. Могу я называть вас Джаред? — добавила она ехидно.

— Конечно.

Она слегка склонила голову.

— Я знаю, почему вы решили встретиться со мной здесь.

— В самом деле? И почему?

— Заветные сады. Разбиты во втором столетии существования Ореста в память о негласном союзе кузницы и Империума. Ваш намёк понят.

— Мой намёк? — спросил Крузиус. — И на что же я намекал?

— Вы хотели напомнить мне, что интересы Империума и Механикус всегда сходятся, особенно в время войны.

Крузиус улыбнулся и покачал головой.

— Я просто предложил место с эффектным видом на происходящее. Никакой двусмысленности в выборе не было. Только вид, который оно открывает на улей. Махины так велики, когда смотришь на них вблизи. Я хотел, чтобы вы посмотрели на них с более подходящего расстояния.

— В самом деле?

— Более чем. Смотрите.

Северин повернулась. Вдали, за ульем, Титаны становились в ряд на Марсовом поле, куда их спускали крановые суда. Восемь штук. Похоже на небольшой почётный караул, стоящий по стойке «смирно», словно солдаты в шеренге, только размеры — не сравнить.

Но они не были людьми. Они были гигантскими конструктами, грубо напоминающими людей.

— Инвикта высаживается, — произнёс Крузиус. — Не хотите ли взглянуть на них поближе, Этта?

— Хочу, — ответила она.

— Я и не знала, что тебя зовут Замуаль, — шепнула она Готчу, идя к лестнице вслед за Крузиусом.

— Вы никогда и не спрашивали, — ответил он.

* * * * *

Что-то происходило. Снова звонили колокола. В Саду Достойных, под Канцелярией, модерати Цинк выпрямился, сидя на корточках, и бросил своё занятие. Небольшая корзина рядом с ним была полна выполотых с клумбы сорняков.

Сумерки наступили рано, и звонили колокола. На улицах за стенами сада Цинк слышал звуки движущейся толпы, радостные крики, гомон, песни. Горны улья ревели. Над краем стены проплывали развевающиеся флаги.

Сегодня что, праздник? Уже Сретение? Цинк не был уверен и не мог вспомнить. Может быть, кто-нибудь придёт и скажет. Они часто так делают, когда у него начинает мутиться в голове.

Он поднялся, негнущийся и шаткий, и понёс корзину с сорняками к мусоросжигателю за будкой. Ноги двигались с трудом, плечи мерно ходили из стороны в сторону, словно боевая махина неуклонно шагала к своей цели. Сумерки превратили сад в холодное и мрачное место. Куда делось солнце?

Цинк посмотрел наверх, пытаясь его найти. Нечто заняло всё небо — огромная тень с квадратными дырами, из которых падали столбы божественного света.

Горны улья заревели снова.

Цинк не мог подыскать названия для штуки, занявшей небо, но знал, что уже видел такую раньше. Она заставила его затрепетать, но не внушающим страх видом, а из-за осколков воспоминаний, которые вызвала в его поломанной голове.

Из запавших глаз Цинка необъяснимо брызнули слёзы. Узловатые руки помимо воли вспомнили старую привычку и сложились в знак шестерни.

Толпы заполнили Перпендикуляр и прогулочные площади под Конгрессом. Вдоль Бастионов до самой площади Киодра выстроились ликующие миллионные колонны, восторженно провожая процессию вселенского прелата Министории Ореста. Процессия величественно шествовала от Базилики к Марсовому полю, чтобы поприветствовать и благословить прибывающего принцепса Легио Инвикта. Из шагающей кареты толпе помахивал прелат Гаспар Луциул. Его сопровождала свита из тысячи жрецов и двух тысяч экклезиархальных служителей — река из позолоченных ряс, пурпурного бархата, меховых оторочек и серебряных посохов, со сверкающими белыми берегами из министорских копейщиков и алебардщиков. Плеяда охранных серафимов скользила над кавалькадой, по такому случаю неся в руках длинные, струящиеся флаги Экклезиархии.

Повсюду, развёрнутые с балконов жилых домов и вывешенные на фасадах государственных зданий, развевались и колыхались знамёна и стяги: аквилы, шестерни, эмблемы Гвардии и Флота, аскетичные символы Муниторума, цветистые вымпелы торговых домов, публичные плакаты, гордо отмечающие различные службы и профессии улья, дворянские гербы, причудливые узоры ремесленных гильдий и торговых ассоциаций, напыщенные символы коллегий и академических сообществ, и даже мрачные, вселяющие ужас штандарты ордосов Ореста.

На восемьдесят восьмом уровне коммерции, как в любой другой торговой точке улья сейчас, лавки остались открытыми и вечером, после обычного времени окончания торговли. Перекрёстки и переулки, освещённые нафтовыми факелами, были битком набиты гуляками: уже пьяными и только ещё жаждущими напиться, захлестнувшими таверны и столовые, покупающими сувениры, безделушки, талисманы, жетоны с религиозными высказываниями, кулоны с гербом Ореста, маленькие оловянные аквилы, значки орестских полков, обереги, подарки на память, камешки на счастье, амулеты на удачу. В «Анатомете» Манфред Цимбер едва не хохотал во весь голос, продав двадцать девятого за день игрушечного Титана. Он заказал мелкому механику с западного конца коммерции большую партию по своим чертежам: сто штук — рисковое вложение. Если бы игрушки не продались, он никогда бы не смог расплатиться с механиком, а городские бейлифы забрали бы «Анатомету» и отправили его в долговую тюрьму.

Надо было заказать больше. Двадцать девять игрушек меньше чем за пять часов принесли ему больше, чем он обычно зарабатывал в квартал. Он уже мог полностью расплатиться с механиком, заказать ещё пятьдесят игрушек, и в кубышке у него ещё остались бы деньги.

— Они просто изумительны, — воскликнул очередной покупатель, прямо как лорд-губернатор деду Цембера шестьдесят лет назад. Как изменились времена.

— Можно посмотреть, как он ходит? — попросил покупатель.

— Конечно, сэр, — ответил Цембер, взял «Владыку войны» и повернул ключ у него на спине.

Трррк! Трррк! Трррк!

Он пустил игрушку по прилавку.

Покупатель захлопал.

— Я беру два! — решил он, — Очень искусные штуковины! Вы, наверное, из кузницы, сэр?

Цембер поклонился.

— Я лишь скромный игрушечник, сэр, — ответил он. — Вы слишком великодушны, делая мне такой комплимент.

— Значит, два. По одному каждому сыну. Ещё пара лет, и они станут достаточно взрослыми, чтобы записаться в резерв третьей очереди.

— Вы наверняка очень гордитесь ими, сэр? — произнёс Цембер.

— Это точно. Значит, два. Я решил — два. Вон того синего «Разбойника», и тёмно-красного «Владыку войны», который вот ходит перед нами.

— Вам завернуть? — спросил Манфред Цембер.

Стефан Замстак закрыл дверь своей маленькой квартирки и запер замок. Слышать шум было невыносимо. Весь Мейкполь гудел от топота и голосов. Улей сошёл с ума, и он знал, что галдёж продлится далеко за полночь.

Стефан отработал полторы смены. Начальник приказал очистить грузовые палубы порта, чтобы освободить место для снаряжения, прибывающего с новым легио. Изматывающая работа: ни поболтать, ни передохнуть, таскайся с одного конца причала на другой, тягай туда-сюда рычаги сипящей гидравлики погрузчика, подбирая и перетаскивая ящики. Свободное пространство скоро будет в большой цене.

Большая часть его товарищей, вместе с Гарнетом и Хомульком, закончила смену и отправилась в бары и таверны праздновать. Райнхарт одарил каждого серебряным флорином и улыбкой.

— Отлично поработали сегодня! Выпейте за победу за мой счёт, парни.

— Слыхал что-нибудь? — спросил он у Стефана.

— Ничего, — ответил Стефан.

Ничего.

В маленькой квартирке было холодно, но у Стефана не было никакого желания зажигать обогреватель. Жилище было таким маленьким, но без неё оно стало просто огромным. Уведомление — пластинка с сообщением в разрывном пакете из фольги — так и лежало на пластековом столике в общей комнате, рядом со стопкой немытых чашек и половинкой полбового батона, уже голубого от плесени (Угу, правда, он пластинку на пол уронил в прошлой главе. — прим. пер.).

Ничего. Она ушла уже несколько дней назад, а он даже не знал, ни где она, ни когда он увидит её снова и ни жива ли она вообще. Стефан думал о ней: об её улыбке, о звуке её голосе, о переливе её коротких светлых волос, о запахе её тела, о вкусе её губ, о спокойствии её прикосновений, о маленьком золотом колёсике.

Усталый и дрожащий, он опустился на колени перед домашним алтарём, осенил себя знамением двуглавого орла и с почтением поднял глаза на хрупкий бронзовый символ. Букетик цветов в бутылочке завял.

Стефан начал молиться Богу-Императору, прося о спасении, прося дать сил, прося за Калли, где бы она ни была.

Снаружи в коридоре гуляки принялись орать и петь, стучать в двери, мешая ему сосредоточиться на молитве.

Он в ярости вскочил и замолотил кулаками изнутри в запертую дверь.

— Заткнитесь! Заткнитесь, ублюдки! Оставьте меня в покое!

Но из-за громкого шума его никто не услышал.

В Аналитике было почти тихо, слышалось лишь гудение работающих систем и и жужжание когитаторов. Несмотря на зрелище снаружи и позволение магоса, большинство из девятисот адептов и логисов добровольно остались на своих рабочих местах.

Адепт Файст пометил последний из переданных ему в качестве образцов пикт-блоков как «не поддающийся расшифровке» и сбросил его. Голова гудела, полная картинок, за возможность забыть которые он отдал бы несколько своих высококлассных модификаций.

Манипулятор мягко коснулся его рукава. Файст поднял голову.

— Магос?

Иган улыбался ему, глядя сверху вниз.

— Порицание: что я вам сказал, адепт? — доброжелательно поинтересовался он.

— Время от времени делать перерыв, магос?

Иган кивнул:

— Согласие. Ваш клубок ноосферы загружен под завязку. Я боюсь за кору вашего мозга, Файст. Прогуляйтесь, если не ради вашего, то хотя бы ради моего спасения. Предложение: почему бы вам не уступить и позволить другому занять ваше место? Идите на улицу и полюбуйтесь церемонией. Или хотя бы посмотрите её отсюда.

Файст кивнул.

— Вот и хорошо, — произнёс Иган и повернулся, собираясь уйти.

— Магос? — окликнул его Файст.

— Да, Файст?

— Моё предложение рассмотрено, магос?

— Пока нет, Файст. Я выгрузил запрос напрямую адепту сеньорус и экзекутору-фециалу, попросив их дать свои комментарии. В ответ я пока ничего не получил. Вероятно, сейчас они очень заняты.

Файст усмехнулся:

— Это логичное предположение, магос.

— Даже если они согласятся, адепт, процесс может потребовать времени. Нужно будет получить разрешения и кодовые права. Доступ к секвестированным материалам закрыт не без оснований.

— Конечно.

Иган кивнул, его механодендриты извивались, словно мантия из змей.

— Если мы получим разрешение, я назначу на это вас в качестве руководителя группы. Для вас это будет повышением, полагаю.

— Я рад, магос.

— Вы это заслужили. Шаг на пути к модификации магоса. Ваш усердный труд и проницательность должны быть вознаграждены. А теперь отдохните, пожалуйста. Хотя бы минуту.

Файст повернулся обратно к своему гололиту. Его пальцы затанцевали, гаптически закрывая рабочие досье и сдвигая их на боковые поля. Он подключился к прямой передаче государственного пикт-канала. На всю его ноосферу распустилось трёхмерное изображение: Марсово поле в прямом эфире, возбуждённые миллионы, поющие, ликующие. Смена точки обзора: знамёна, развевающиеся над рядами имперских гвардейцев. Смена точки обзора: тёмная шеренга Титанов — Титанов Легио Инвикта, выстроившихся словно бронированная стена, слишком высокая для восприятия через ограниченное поле зрения пикта — лишь ноги, похожие на стволы гигантских деревьев; с невидимых камере орудийных конечностей свисают военные флаги: обозначения типов, триумфальные знамёна, вымпелы с числом побед. Смена точки обзора: вселенский прелат за своей возвышенной механической кафедрой, с распростёртыми руками поющий псалом призыва; позади него хор из тысячи клириков. Смена точки обзора: вот лорд-губернатор Алеутон, окружённый лейб-гвардейцами с высокими плюмажами, рядом с адептом сеньорус собирается поприветствовать прибывших.

— Аудио, — произнёс Файст.

Хлынули звуки. Оглушительный шум возбуждённой толпы, рёв горнов кузницы, колокола, готовые лопнуть от звона, голоса, множество голосов, огромное множество нарастающих голосов.

— Приглушить звук, — произнёс Файст и двинул пальцем. Смена точки обзора: ракурс, нацеленный на огромный модуль, затмивший небо. Десантный корабль, шипастый и бронированный, скользнул в фокус изображения на ослепительных струях обратной тяги.

— Показать, — приказал Файст.

Корабль сел в центре открытого поля, подрагивая на гидравлических опорах. Церемониальный ковёр сбило низовым потоком воздуха, и гвардейцы, пригнув головы, бросились расправлять его обратно. На борту массивного корабля красовалась эмблема Легио Инвикта. Ждущая толпа взорвалась восторженными криками и свистом.

Боковой люк десантного корабля с лязгом распахнулся. Лепестки цветов и конфетти наполняли воздух, похожие на снежную метель или помехи на плохом пикт-канале.

Неторопливо и величественно, бок о бок появились амниотические раки лорда Геархарта и первого принцепса Бормана в сопровождении десятков адептов и скитариев. Адепты Легио Инвикта в дамастовых мантиях вели вертикально стоящие раки при помощи механодендритов и жезлов-манипуляторов. Скитарии — напоминание о прошлых, более жестоких временах — угрожающие зверюги, исполосованные и обильно покрытые рубцами. Их доспехи были созданы ради неприкрытой угрозы. Их гены были селекционированы ради мышечной массы. Мускулистые руки блестели в неровном свете. Тяжёлые сапоги глухо топали в унисон. Оружейные конечности одновременно взметнулись вверх, салютуя. Плюмажи из перьев, украшения из слоновой кости, накидки из леопардовых шкур, модифицированные клыки. Скитарии взревели, задрав головы к небу, словно стая хищников. Грозностью и зверским видом они бы могли поспорить даже с Космическими Волками.

Файст передёрнул плечами. Скитарии грохнули кулаками в нагрудники и заревели снова. Варвары, подумал Файст. Так не похожие на нас самих. Как мы могли родиться из одного материала? Они словно другой расы.

Очередной рёв, настолько оглушительный, что аудиорегуляторы на канале Файста автоматически включились и убавили звук.

Файст переключил вид обратно на Геархарта и Бормана. Их амниотические раки скользили вперёд на суспензорных опорах, ведомые стайкой адептов. Оба они были обнажены, являя смесь великолепной плоти и бионики, величественно плывя в своих информационно-жидкостных мирах, словно пара богов. Их предплечья и кисти, голени и ступни охватывало густое переплетение штекерных проводов, соединяющихся с внутренней поверхностью рак. Амниотическая жидкость была нежно-розовой от крови. Из глаз и кожи головы змеились магистральные кабели и имплантанты, извиваясь и подрагивая в вязкой жидкости. Тело Геархарта было бионическим на шестьдесят процентов, Бормана — на сорок два. Файст залюбовался сложностью мастерства, сделавшего из них монстров.

Ибо монстрами они, несомненно, и были.

Обе раки из бронестекла были усеяны амниотическими штекерами, готовыми к работе. Разъёмы в головах могучих махин ждали их включения. Ждали мучительно, бездыханно.

Геархарт открыл рот.

— Аудио выше, — приказал Файст.

— Лорд-губернатор Империалис Поул Элик Алеутон, Адепт Сеньорус Механици Соломан Имануал, — глубокий голос из аугмиттеров Геархарта напоминал плутонический рокот умирающего солнца, — Легио Инвикта приветствует вас!

Алеутон поклонился и осенил себя знамением символа Механикус. Имануал поклонился и осенил себя знамением аквилы.

Геархарт издал одобрительное ворчание.

— Знайте же теперь, — пророкотал он, — что Легио Инвикта здесь! Знайте же теперь, что Легио Инвикта пойдёт по Оресту!

>

На шоссе Фиделис, ведущее из субулья Гинекс на юго-запад, с ржавого неба падал дождь, похожий на слюну. Субулей за спиной походил на масляно-чёрный скелет из балок и дерриков, шпилей и штабелей. Они всё ещё шли через прилегающие к субулью районы перерабатывающих зданий и вспомогательных хранилищ, что окружали Гинекс, запущенные дальние пригороды и заводы-спутники. Слева от шоссе горели обогатительные заводы, переполняя воздух горячей нефтехимической вонью, от которой резало глаза и першило в горле. Справа гигантскими железными вёдрами возвышались громоздкие плавильни и горнорудные фабрики. Огонь с очистительных заводов отражался в дождевой воде, заполнившей воронки от снарядов, понаделавших дыр в дорожном покрытии. Где-то на юге повалило ветряные дамбы, и из Астроблемы летел песок, засыпая дорогу и занося канавы словно цветным снегом.

Калли Замстак узнала песок, узнала его персиково-розовый оттенок. Ей нравились тренировки резерва СПО там, в Астроблеме. Все эти походы, карты, стрельбы, игры в поиск и обезвреживание. Для неё это было приключением в дикой пустыне разбитой планеты: ставить жилпалатки под огромным куполом ночного неба, учиться ориентироваться по незнакомым звёздам, охотиться на песчаных кроликов на ужин, слушать простые истории простых жителей улья, как раз таких, как она сама. Однажды, во время последней вылазки, её взвод встретил вассальное племя на марше, прямо за первой линией утёсов, возникших в результате удара метеорита. Мобильные проспекторы, ездовые краулеры и барханные тракторы, тянущие за собой прицепы-жилища на больших гусеницах. Следом брели на перевязи длинные вереницы грязного домашнего скота. Самодельные знамёна, выбеленные солнцем и пылью, выцветшие одежды, изношенные респираторы, превращённые в языческие маски-пугала. Дикари. Для Калли они были самыми чуждыми существами, которых она когда-либо встречала в этих персиково-розовых пустошах под потрясающе синим небом — в стране, которой сама не принадлежала.

Взвод держался настороженно. Мистер Сарош, их сержант-ветеран, объяснил, что это прекрасная возможность повторить на практике процедуры остановки и досмотра. Они приблизились и окликнули неторопливо идущий караван. Мужчины отозвались гортанными криками и попрыгали с остановившейся процессии, размахивая лазмушкетами и посохами. Мистер Сарош поговорил с их вождями. Напряжённый момент ожидания, затем — гостеприимное приветствие. Ритуальный обмен водой и алкоголем, тосты и рукопожатия — этикет суровой пустыни. Каждый был обязан отпить глоток жгучей самодельной выпивки и поделиться глотком амасека из пайка. Затем начался обмен: имперские монеты на антрацитовые бусы и полированные ископаемые раковины; форменный противопесчаный платок на пояс из выделанной кожи; таблетки для обеззараживания воды на неогранённые самоцветы и камни; комплект жилпалатки на красивый молитвенный воздушный змей.

Они досматривали повозки, отсек за отсеком, стараясь быть вежливыми и ненавязчивыми. В отсеках было темно — экраны против солнца натянуты, занавесы против пыли опущены. В повозках пахло специями, жарой, разогретыми, пыльными телами, но не грязью или болезнями, как боялась Калли. Интерьеры жилищ, освещаемые подвесными промлампами, были изумительно декорированы бронзой, богатыми тканями и потрясающей резьбой по дереву. Инкрустация и облицовка блестели старинным лаком. Серебряные чайники с длинными носиками в виде лебединых шей булькали на угольных печках, распространяя сладкий и густой аромат. Женщины, укутанные одеяними и покрывалами так, что видны были лишь глаза, прижимали к груди младенцев, настороженно глядя, как чистые, одетые в одинаковую форму резервисты СПО обходят повозки. С верхних полок и из кладовых под досками пола со смесью страха и любопытства выглядывали дети. Это мы здесь чужие, осознала Калли.

К ней подошла женщина в пурпурном шёлковом одеянии, в прорезь которого смотрели тёмно-коричневые глаза, и заговорила тихим, но настойчивым голосом. Она показывала на серебряную аквилу, которую Калли носила на шее. Стеф купил для неё этот талисман в ночь перед тем, как они отправились с Кастрии на Орест.

Женщина показала Калли золотой медальон: небольшое, замысловатое колёсико из тёмного золота на золотой же цепочке. Более прекрасной вещи Калли никогда не видела.

— Она хочет поменяться, Замстак, — подсказал мистер Сарош. — Всегда меняйся. Не зли их.

Калли замешкалась. Стеф подарил ей эту аквилу — талисман на счастье. Она была уверена, что он поймёт, но…

— В чём задержка, Замстак? — спросил мистер Сарош.

Калли объяснила своё нежелание меняться.

Мистер Сарош посмотрел на золотой медальон, который женщина предлагала.

— Это просто «на счастье» на другом языке, — сказал он Калли.

Она осторожно сняла серебряную аквилу и поменялась. Женщина поспешно, но благодарно обняла её, а затем навсегда пропала в сумраке отсека.

С тех пор Калли носила маленькое золотое колесо на шее.

Когда она вернулась домой, обратно в маленькую квартирку в Мейкполе, Стеф не возражал.

— Почти чистое золото. И стоит малость побольше, чем тот двуглавый орёл, что я тебе подарил, — восхитился он.

Её выкладка, скатка постели и ботинки были полны персиково-розового песка и его едкого графитового запаха — наследие Астроблемы, напоминание о её приключениях.

И вот, идя по израненному шоссе, Калли снова встретила этот песок, уныло струящийся из окружающей тьмы. Она ощутила во влажном воздухе тот же едкий графитовый запах, и почувствовала, как воспоминания о счастливых днях больно колотят изнутри, словно лазерные выстрелы. Все те приключения — те безобидные приключения тогда, в рядах резерва СПО, — означали веселье, учения, чувство товарищества и каждый раз — возвращение домой после недельного отсутствия к Стефу и маленькой квартирке в Мейкполе. Он тогда готовил ужин, медленно и устало после смены. Обнял её своими большими руками, поцеловал и хрипло шепнул: «С возвращением».

— Чем это пахнет? — спросил он.

— Да просто пыль. Пропитала всю одежду. Везде пролезает.

— Хорошо пахнет. По-настоящему.

Приключения. Сейчас даже упоминание о них казалось смехотворным. Настоящее приключение было здесь, всё остальное — лишь репетиция. Так она и сказала Голле. Та рассмеялась:

— Калли-детка, это и не было приключением. Просто учения резерва третьей очереди в Астроблеме.

— Но…

— Послушай Голлу, сестрёнка. Когда случаются приключения, настоящие приключения, это никогда не бывает весело.

Их отправили из Принципала в Гинекс — Мобилизованную двадцать шестую: четыре взвода под командованием мастер-сержанта по имени Чайн. Его Калли прежде не встречала. Мистера Сароша понизили до командира взвода. Лёгкая пехота: ни тяжёлого вооружения, ни артиллерии, если не считать одной-единственной автопушки, которую тащил расчёт из третьего взвода. Знакомых лиц было немного: Голла, конечно; Биндерман, похожий на птицу учитель из схолы — он был с ними, когда они встретили то племя; крутая баба из Лазаря по имени Рейсс; Иоган Фарик; Франц-Альфред Кох со своим косоглазием, упорно требующий, чтобы его нелепое имя всегда произносили полностью; Бон Иконис; Герхарт Пельце; богатенькая девочка из Верхограда, чьё имя Калли никак не могла вспомнить — Дженни, Джейни, что ли?; Кирил Антик, которому нравилось изображать из себя шута; Ларс Вульк, здоровенный бугай с Бастионов, который всё пытался убедить остальных, что он — «дурная кувалда», хотя на самом деле был младшим работником в булочной; Кевн Шардин, швей; Осрик Малдин, идиот с Конгресса, который так катастрофически обделался с установкой жилпалатки на их первых учениях в Астроблеме, что стал всеобщим посмешищем; и несколько других.

Остальные были незнакомыми, но все они оказались в этом вместе с ней.

— Привал окончен! — крикнул мастер-сержант Чайн. — Давайте, давайте! Подтягивайтесь!

Калли в это время незаметно ускользнула в дождевую канаву пописать. Она услышала крик мастер-сержанта, сидя на корточках со спущенными штанами на дне канавы, и изо всех сил постаралась быстрее опорожнить мочевой пузырь.

— Давайте! Давайте!

— Ты что там делаешь внизу? — позвала Голла. — Калли-детка?

— Писаю! — крикнула в ответ Калли. — Прикрой меня!

— Писаю! — захихикал Кирил Антик, словно услышал остроумную шутку.

— Равнение на середину, Двадцать шестая! — донёсся крик мастер-сержанта Чайна.

Всё, всё. Калли натянула штаны, застегнула ремень и начала карабкаться по склону, тщетно пытаясь уцепиться за розовый песок. Так легко соскользнув в канаву, Калли и не представляла себе, как трудно будет выбраться наверх. Начиная паниковать, она принялась трамбовать руками осыпающийся песок. В нос ударил едкий графитовый запах, песок забился под ногти.

Чёрт. О чёрт!

Метр по склону вверх, и обратно вниз. Снова метр вверх, и снова вниз.

О чёрт!

— Двадцать шестая, провести перекличку! — скомандовал Чайн.

Один за другим, резервисты начали откликаться.

Я застряла! Я застряла здесь, внизу! Помогите, я застряла в ливневой канаве! — хотелось закричать Калли. Но как это будет выглядеть? И чем это закончится? Офицеры СПО обладали комиссарскими полномочиями. Чайн, убогая скотина, точно прострелит ей башку.

— Где Замстак? — крикнул Чайн. — Куда она делась?

Тишина. Калли снова попыталась выкарабкаться, но съехала обратно туда, откуда начала.

Послышался отклик Голлы:

— Сэр, рядовая Замстак отошла облегчиться, сэр!

— Куда? — донёсся вопрос мастер-сержанта.

— Сэр, облегчиться, сэр!

— Поссать, что ли?

— Так точно, сэр!

Раздался смешок Антика.

— Хватить ржать, весельчак! — рявкнул мастер-сержант.

— Сэр, виноват, мастер-сержант, сэр!

Пауза.

— Мобилизованная двадцать шестая, вы просто кучка идиотов, — послышался недовольный голос Чайна. — Вы понятия не имеете даже о порядке, не говоря уж о правилах.

Тридцать девять голосов ответили:

— Виноват, мастер-сержант!

— Найти рядовую Замстак и привести её ко мне, — приказал Чайн. — И меня не интересует, закончила она ссать или нет! Привести её ко мне немедленно! Я, нахрен, покажу вам, что значит дисциплина!

— Мастер-сержант, прошу вас, — раздался голос. Сарош. Это мистер Сарош.

— Что такое, Сарош?

— Это не опытные солдаты, мастер-сержант. Это резерв СПО третьей очереди. Они стараются, как могут. Дайте им немного времени научиться. Если молодой девушке, такой как Калли Замстак, нужно облегчиться, лучше ей это позволить, а не наказывать. Эти люди не жалеют своих жизней, чтобы защитить улей, но они не из Гвардии, как вы. Вы должны дать им некоторое время научиться.

Долгое молчание, прерываемое лишь шумом ветра и рёвом далёких горнов Гинекса.

— Ты закончил, Сарош? — спросил Чайн.

— Так точно, мастер-сержант.

Раздался хлёсткий звук удара — мозолистой ладонью по лицу.

— Какого хера, Сарош, ты смеешь указывать мне, как руководить отрядом?

— Виноват, мастер-сержант.

Калли попыталась забраться наверх ползком: так точно получится, — но нет, не получилось.

— Я скажу вам, дебилы, что я собираюсь сделать, — начал Чайн. — Я собираюсь…

Раздался хлёсткий звук удара — словно мозолистой ладонью по лицу. Только на этом удар не остановился. Он прошёл сквозь плоть, жир, кости, зубы. Кто-то завопил.

Воздух над шоссе внезапно наполнился визгом лазерных выстрелов. Калли свалилась обратно в канаву и инстинктивно свернулась в клубок.

Она слышала, как выстрелы раз за разом пробивают кого-то насквозь, и каждый раз вздрагивала и скулила. Попадания лазера в тело издавали звуки, пугающе не похожие на попадания в асфальт или рокрит. Звуки влажных шлепков, звуки разлетающихся брызг, звуки шипящего мяса. Мобилизованная двадцать шестая орала. Одни вопили в панике, но большинство исходили криком боли. Боли и смерти.

Сжавшись на дне канавы, обхватив голову руками, Калли слышала и другие звуки: пневматический цокот бронированных ног и маниакальный треск бинарного кода из механических ртов: безумный и частый, словно кудахчущий смех.

Небо над канавой вспыхнуло яростным лазерным огнём. Сверху полетел песок, брызги и комки грязи. Рядом с ней в канаву сыпались тела — кто ползком, кто кувырком. Некоторые падали прямо на неё. Калли увидела Голлу Улдану, Биндермана, беспорядочно загребающего тонкими конечностями, крутую бабу из Лазаря по имени Рейсс.

Никакого порядка, только мельтешение трясущихся конечностей и плачущие вопли. Люди падали, натыкались друг на друга, пытаясь бежать в противоположные стороны. Биндерман едва поднялся на ноги, как сверху скатился Ларс Вульк и сбил его обратно на землю.

— Туда! Бегом! Туда! — услышала Калли крик Сароша и увидела, как тот съезжает к ним по склону канавы. Его лицо и перед куртки были мокрыми от крови. Он показывал куда-то вдоль канавы.

— Туда! На ноги, и бегом со всей мочи!

Сначала ползком, вскарабкиваясь на ноги, потом бегом, пригнув головы, — они помчались туда, куда показывал мистер Сарош, туда, куда бы ни вела эта канава, лишь бы подальше отсюда.

Калли Замстак бежала. К своему стыду, она бежала, словно испуганный ребёнок. Розовый песок набился в глаза, в рот; на языке — едкий привкус.

Кто-то впереди неё, кто-то сзади — бежали все: ни строя, ни дисциплины, только безумное бегство. Она потеряла из виду Голлу. Сзади продолжали стрелять: частые очереди лазерных установок врага — каждый выстрел словно щелчок кнута, и время от времени ответный треск стрелкового оружия СПО.

Через полкилометра канава обмелела, и они рванули вразнобой по открытой пустоши, поросшей пучками террасника и соломянки, прочь от шоссе, к руинам взорванного обогатительного комплекса. Пустошь была усыпана кусками металлического лома, и несколько человек попадали, споткнувшись кто об отрезок разбитой трубы, кто — о кусок покрытия, не видимый под стеблями соломянки.

Калли достигла крайних строений комплекса, похожих на лес из покорёженных труб и обугленных остовов. Индустриальные скелеты, отмечающие, где стояли отдельные здания и подстанции: дома-призраки, строения-зомби. Металл тех каркасов, что ещё стояли, побелел от сгоревших химикатов и теперь шелушился, словно от перхоти. В воздухе висел странный, иссушающий запах, как будто кипятили отбеливатель.

Она заметила впереди толстую железную трубу, словно спиленное дерево торчащую из подземного трубопровода, подбежала и спряталась за ней. Ноги дрожали; она была на грани гипервентиляции. Слышался стук барабана — оказалось, это стучит её собственное сердце.

Стало очень тихо. Время от времени тишину нарушал кто-то бегущий мимо — подальше в развалины. Калли подняла голову и открыла глаза.

В руках она всё ещё сжимала своё оружие — лазвинтовку МК2-ск: укороченная форма, булл-пап, батарея Тип-3 позади рукоятки, интегральный прицел, крепления для штыка и гранатомёта. Вот так, правильно, сконцентрируйся на чём-нибудь знакомом. Очень медленно — руки тряслись неимоверно — она сунула палец за рукоятку и переключила оружие в боевой режим. На боковой накладке загорелся зелёный огонёк.

Затем, и только затем, она оглянулась.

Из её укрытия было видно всю пустошь до самой дороги. Шоссе Фиделис уходило на северо-восток: широкое, покрытое выбоинами и пустое. Небо было похоже на горящие угли. Сквозь дымку и рваную пелену дождя вдали смутно вырисовывался субулей Гинекс.

Где-то в полукилометре от неё, на дороге, где отдыхала Мобилизованная двадцать шестая, где Калли слезла с шоссе в канаву, чтобы облегчиться, что-то горело: небольшие костры, разбросанные по дороге, яркое пламя и клубы чёрного дыма. Она подняла оружие, чтобы взглянуть через интегральный прицел. Руки всё ещё тряслись. Потребовалась минута, чтобы собраться.

Изображение поплыло, размытое, — затем чёткое. Потрескивающее пламя. Калли двинула увеличение. Изображение поплыло, — снова чёткое. Кострами были горящие тела. Почерневшие, жутко скрюченные, пугающе уменьшившиеся, десятки человеческих трупов валялись на дороге и горели. Калли сдержала всхлип. Ни одного из них невозможно было узнать. Части экипировки, шлемы, выпавшее оружие, подсумки жалостливо раскиданы по простреленному рокриту.

Ни единого следа того, что перебило их, вообще ни единого следа того, что заставило её бежать в ужасе, словно ребёнок.

Она опустила прицел, но заметив движение, тут же снова вскинула оружие. Изображение поплыло. Что она только что видела? Что-то двигалось, что-то…

И тут появились убийцы. Их скрывал отвратительный дым горящих трупов. Убийцы снова двинулись, направляясь к её позиции. Было это простым совпадением, или их сенсоры засекли убегающие остатки Двадцать шестой?

Их было шестеро. Калли с трудом удерживала их в фокусе — и с таким же трудом удерживала себя от паники. Без сомнения, это были, как назвал их инструктор СПО на сборном пункте, «сервиторы, используемые в военных целях». «Похожи на тяжеловооружённых жуков», — невольно воскликнула Голла. «Таракатанки!» — сострил Кирил Антик, работая на публику и надеясь прослыть взводным шутником. Никто не засмеялся.

Штуки в фокусе прицела Калли были не очень похожи на гололитические образцы, которые показывал инструктор. Его пикты изображали результат соединения собранных данных и впечатлений Тактики в виде нелепых шагающих платформ, увенчанных оружейными установками, которые, казалось, вот-вот перевесят тело. Лёгкая мишень для плоских шуток Антика.

А эти штуки были кошмарами. Массивные, обтекаемые, сидящие на четырёх насекомьих ногах. Металлические конечности подпирали тяжёлый, блестящий абдомен, одетый в панцирную броню. Вертикально расположенный торс нёс по два спаренных орудийных контейнера вместо рук: отвратительная геометрия ишиопага. У них были лица — головы с лицами, поднятые высоко, гордо и вызывающе. Лица представляли собой злобные маски из золота и серебра — застывшие на них улыбки настолько пугали, что Калли бросило в дрожь. Куски рваных цепей и колючей проволоки украшали тёмно-красные обтекатели, словно триумфальные гирлянды. С шасси свисали ожерелья из белых и бежевых бусин. Калли приблизила изображение — и судорожно втянула воздух. Бусинами служили человеческие черепа и фрагменты костей. Когда боевые сервиторы — таракатанки! — шли, омерзительные подвески раскачивались. Насекомьи ноги высокомерно вышагивали по дороге, не обращая внимания на горящие трупы, иногда наступая на них или отшвыривая. Трупы откатывались, разбрасывая клубы искр.

На телах приближающихся таракатанков были какие-то знаки или инсигнии. Калли навела прицел на один из них и…

Её вырвало сильно — струёй. Безудержные рвотные спазмы и приступы не прекращались, пока она не упала на четвереньки, задыхаясь, с опустошённым желудком, горящей глоткой и мокрыми от слюны губами.

Калли Замстак издала стон. Сплюнула, вытерла рот, снова сплюнула, и поднялась. Руки дрожали. Она едва держала оружие.

— Голла! — осторожно позвала она. — Голла!

Голла Улдана нашлась неподалёку, за лесом из шелушащихся труб. Рядом с ней сжались Бон Иконис, Кирил Антик, Ларс Вульк — здоровенный бугай с Бастионов и несколько остальных, — все измученные и потрясённые.

— Они мертвы. Они все мертвы! — скулил Антик. Голла посмотрела на него с презрением и процедила:

— Заткнись, звиздёныш.

Она повернулась и увидела Калли, бредущую мимо зданий-зомби обогатительного завода к сжавшейся кучке уцелевших.

— Калли-детка! Ты в порядке?

Калли кивнула, прекрасно зная, что перед куртки у неё заляпан рвотой, а изо рта несёт кислятиной.

— Нужно уходить, — сказала она Голле.

— Но они все мертвы! — запричитал Антик. — Мастер-сержант! Фарик! Долбаный косоглазый Кох! Пельцер! Шардин! Я видел, как он упал! У него голова прямо лопнула, Трон сохрани! Прямо лопнула! Идиот Малдин тоже! Бум! Вот так! Бум!

— Антик, прошу: заткнись, — сказала Калли.

У неё за спиной, почти заглушённые шумом ветра, заревели горны субулья Гинекс.

— Нам в самом деле нужно уходить, — сказала Калли. — За нами идут бое… таракатанки.

Антик против воли прыснул.

— Я иду с ней, — сказала крутая баба из Лазаря по имени Рейсс, вставая.

— Замстак знает, что делает, — сказал Биндерман, поднимаясь на ноги.

— Не знаю я, правда, — ответила Калли. — Я только знаю, что нам нужно уходить. Давайте, вставайте. Уходим.

— Тебя кто главной назначил? — спросила богатенькая девочка из Верхограда.

— Никто, — ответила Калли. — Как твоё имя?

Богатенькая девочка запнулась.

— Дженни Вирмак.

— Нужно уходить, Дженни, — терпеливым голосом повторила ей Калли. — Здесь оставаться нельзя. Таракатанки идут. Нам нужно найти где спрятаться.

Выжившие поднялись на ноги и потянулись вслед за Калли через обгорелые развалины завода.

— Кто-нибудь видел мистера Сароша? — окликнула она через плечо остальных.

— Ну, я его видела. Обе его половины, — ответила Дженни Вирмак. — Могу я теперь пойти домой?