Они скакали на северо-запад двадцать дней и двадцать ночей. Герлах Хейлеман думал, что его сознание приспособилось к бесконечным степным просторам во время перехода в Дашику, но это путешествие сводило приобретенный им опыт на нет. Двадцать дней верхом, и, куда ни кинь взгляд, пустота. Герлах уже начал радоваться восходу луны или изредка пролетающим в небе канюкам. Эти короткие, бесценные перемены хоть ненадолго прерывали монотонность бескрайнего небосклона и поросшей травой равнины.

Так было до тех пор, пока он не обратил внимания на облака. Это случилось на пятый или шестой день пути. Герлах удивился тому, что он не замечал их раньше. Ни одно облако не повторяло другое. У каждого были свои очертания, плотность и цвет, даже скорость. Некоторые облака напоминали вполне определенные предметы — башню замка, пасущуюся лошадь, крыло орла. Герлах уже замечал, что кислевиты время от времени показывают друг другу на небо и делают какие-то замечания, которые обычно сопровождаются одобрительным цоканьем языком и довольным смехом. Теперь он понял, в чем дело. Они тоже видели облака.

— Баран! — мог крикнуть кто-нибудь из них. С ним соглашались или предлагали иной вариант.

Иногда сравнения были не такими конкретными. Какой-нибудь лансер тыкал в небо и со смехом кричал:

— Митри!

Очертания облака — серая глыба — и близко не были похожи на фигуру крепкого лансера… разве что его фактура и мрачноватый вид имели что-то общее с характером Митри и его манерой держаться. Некоторые облака вызывали неопределенные образы, словно имели собственный характер.

Странно, но как только Герлах начал наблюдать за облаками, степь перестала казаться ему пустым пространством. Она постоянно менялась. Всегда находилось на что посмотреть и чему найти определение. На то, чтобы его привыкший анализировать сложные ландшафты Империи мозг перестроился на степной лад, потребовалось время. И вот теперь Герлах решил, что научился видеть мир так, как его видят кислевиты. То, что раньше казалось ему пустотой, оказалось тонко устроенным пространством, главное — его почувствовать.

— Овца кормит ягнят! — сказал Герлах, и кислевиты, казалось, порадовались вместе с ним.

Каждую ночь они делали привал на несколько часов. Дров в степи не было, но всадники везли с собой топливо. В основном это были кости, сбереженные после предыдущего принятия пищи. В мире, где нет ничего в достаточном количестве, в ход идет все.

Вечерами, сидя у небольшого костерка, мужчины вели неторопливые беседы и делились воспоминаниями. Порой они даже обсуждали предметы, которые напоминали им увиденные в тот день облака. Бережливость была главным правилом их жизни. Все и без того ограниченные ресурсы применялись вновь и вновь, до полного их истощения. Кости, оставшиеся от одного ужина, использовались для разведения костра для приготовления следующего. Облака не давали всадникам сойти с ума от скуки днем, а воспоминания о них развлекали их вечером. Изобретательность и экономность.

Как-то у костра Бородин поделился с Герлахом своим знанием о небе. Это было, как догадался Герлах, как-то связано с понятием «круг». Не бывает двух одинаковых облаков. Они вечно плывут по небу, повторяя по кругу свой путь на небосклоне. Когда человек видит облако, которое уже когда-то видел в своей жизни, он понимает, что небо совершило полный круг и его время подошло к концу. Бывало, говорил Бородин, тот, кто увидел во второй раз одно и то же облако, садился на коня и уезжал из роты или из родной станицы навстречу судьбе, и больше его никогда не видели.

Утром, в холодном, зеленоватом свете начинающегося дня, Герлах и кислевиты седлали лошадей и скакали дальше. Герлах думал о том, увидят ли еще хоть кого-нибудь из них в родной станице.

Он даже не предполагал, какое огромное количество информации можно получить в степи. В монотонном мире — плоская земля, пустое небо — любая перемена, какой бы незначительной она ни была, сразу бросается в глаза.

Рожденные в степи кислевиты мгновенно улавливали ее сигналы и разгадывали ее загадки. Как только Герлах начал подыскивать сравнения для облаков, он обнаружил, что стал замечать многое другое. Например, травы в степи были очень разными, какими бы одинаковыми они ни казались поначалу. Старая трава и молодая поросль, разные виды трав, заросли дрока и морозоустойчивый щитовник. Один взгляд на степную траву мог сказать всаднику, как давно прошел здесь последний дождь и далеко ли он может найти ложбину с водой, куда дует ветер и какое сейчас время суток. Опытному всаднику даже не нужно было смотреть на траву. Достаточно было прислушаться к звуку копыт лошади. Отрывистый топот и сухой, мягкий и влажный, ровный и гулкий.

По температуре воздуха и его влажности можно было предугадать погоду. Всадники могли предсказать дождь и с какой стороны он придет.

Они могли предсказать грозу задолго до того, как начинало темнеть небо. Вид и движение травы выдавали направление ветра, а меняющееся освещение на горизонте — перемену погоды.

К тому времени, когда они приблизились к Либлии, Герлах узнал достаточно, чтобы понять, как кислевиты, еще не видя станицу, догадались, что она уже близко. Они учуяли дым и еще запах навоза и уксуса. Конечно, никаких признаков станицы видно не было, но после долгого перехода в открытой степи одного запаха дыма было достаточно.

Максим поднял руку, и рота, замедлив шаг, выстроилась в линию по сторонам от него.

— Либлия, — сказал Максим, и многие всадники с ним согласились.

Перед ними колыхалась на ветру бесцветная, почти белая в дневном свете трава.

Герлах хотел было подшутить над ними, но потом и сам учуял слабый запах дыма и животного пота.

— Много людей, — пробормотал Билидни. Герлах не понял — хорошо это или плохо. — Ятша! — отрывисто крикнул ротный и помчался вперед, увлекая их за собой.

Из того, что ему рассказывали, Герлах понял, что Либлию выбрали как самое подходящее место для воссоединения кислевского полка в случае отступления или поражения. Каждая рота которой удалось вырваться из Ждевки, должна была вернуться в Либлию. Герлах воспрял духом. Если там «много людей», тогда, возможно, удастся собрать полк, а потом вернуться в зону боевых действий. Они восстановят в Либлии силы и вернутся на юг, чтобы нанести врагу ответный удар.

Через четверть часа Билидни снова замедлил шаг и знаком приказал роте остановиться. Ротный совещался с Максимом и с горнистом Иевни.

— В чем дело? — спросил Герлах Витали.

— Кровь, — мрачно ответил тот.

— Ты чуешь ее?

— Яха. Вебла не чует?

Герлах не чуял, только запах дыма стал немного сильнее.

Билидни повернулся к роте и выкрикнул короткий приказ. Всадники мгновенно спешились и начали быстро натягивать на себя доспехи. Герлах последовал их примеру. Это было необычное зрелище. Посреди бескрайних степных просторов шесть десятков полуобнаженных мужчин, стоя рядом с ожидающими их лошадьми, натягивали через голову войлочные рубахи, а поверх них застегивали пластинчатые латы.

Как только были закреплены каркасы с крыльями и накинуты на плечи шкуры леопардов, всадники свернули в узлы свою повседневную одежду и привязали их к задней луке седла своих лошадей. Герлах старался не отставать от кислевитов.

Как только кто-нибудь из всадников был готов, он выкрикивал свое имя и с позиции «стоя» запрыгивал в седло. «Ну вот, — подумал Герлах, — начали выпендриваться, трюкачи». Но на деле демонстрация владения искусством верховой езды вселяла в лансеров уверенность в своих силах.

Герлах хотел повторить этот трюк, но понимал, что в результате выставит себя полным дураком. Саксен был выше любого пони в роте, а он сам не был таким ловким, как кислевиты. К тому времени, когда на него обратили внимание, он уже сидел в седле в своем шлеме с плюмажем и натягивал перчатки для верховой езды.

Герлах понимал, что его место на переднем крае. Он подхватил знамя и повел Саксена вперед, туда, где стояли Билидни и Максим. Ротный повернулся к Герлаху, его глаза поблескивали в сердцевидной прорези в забрале шишака.

— Теперь это важно, Вебла, — сказал он. — Здесь и сейчас. Важно — ты несешь знамя.

Герлах кивнул. Саксен нетерпеливо бил копытом, одно ухо у него было направлено вперед, другое — назад.

Герлах похлопал коня по шее.

— Нас ждет слава, дружище Бейли-Саксен, — успокаивающе сказал он. Саксен еще не расстался со своим великолепным красно-белым окрасом.

Герлах высоко поднял знамя, и степной ветер подхватил длинные красные и белые полосы ткани за щитом с орлиным крылом.

Рота поскакала к Либлии.

Либлия была гораздо больше Дашики. За внушительной каменной стеной на кургане, возведенном еще скифами, стояло крепкое здание городского зала. Вокруг кургана были беспорядочно разбросаны беленые избы, амбары и сараи, а за ними сложена вторая стена, ниже и шире первой, с деревянными сторожевыми башенками у ворот.

Небо стало серо-голубым, облака исчезли, осталась только тонкая белая полоска над горизонтом. Трава приобрела бледный, белесый оттенок.

Множество черных точек — скачущие всадники — сновало у внешней стены станицы. Их было около сотни, а может, и больше. Максим еще ничего не сказал, а Герлах уже догадался, кто это.

— Кьязаки!

На Либлию напали всадники. Точнее, ее взяли в осаду. Рота подскакала ближе, и Герлах разглядел нападавших. Воины в лохмотьях и вымазанных дегтем доспехах. Их черные шлемы были украшены оленьими рожками и рогами быка. Используя пращи, они пытались поджечь городскую стену. Над внешней стеной поднимались облачка белого дыма.

В двух сотнях лошадиных корпусов от станицы Билидни остановил свою роту и выстроил ее в линию. В это время их заметили кьязаки, они перестали суматошно крутиться у стен Либлии и всем скопом повернулись к отряду Билидни. В их поведении не было заметно агрессивных намерений, скорее ими руководило любопытство. Численное превосходство было на их стороне. Казалось, они удивлены, почему круг Йетчитч, завидев их, не кинулся наутек.

— Кулы! — сказал Витали и сплюнул.

— Кулы?

Так называли сборища самых диких из племен курганцев, обитающих на самом юге Восточных Степей. Судя по рассказам Вейжа и Витали, именно кулы практически никогда не присоединялись к основным силам курганцев. Они рыскали по степи и довольствовались тем, что оставалось не тронутым основным войском северян. Кулы славились каким-то, особенно диким способом экзекуции побежденных. Это было как-то связано с грудной клеткой пленника. Лингвистические познания не позволили лансерам — возможно, это и хорошо — описать Герлаху казнь в подробностях.

Кулы сбились в кучу. Они спешились и отогнали своих пони, а потом неторопливо выстроили стену из щитов. Многие из них были вооружены топорами с длинными рукоятями и дубинами.

— Почему они не атакуют нас верхом? — спросил Герлах, он точно знал: обо всех курганцах говорили — «родились в седле».

— Они нас узнали, — сказал Билидни. — Увидели крылья. Кулы боятся атаковать роту, боятся всадников роты.

— И поэтому они спрятались за стену из щитов?

— Яха, Вебла. Они решили, Либлия — их. Не отдадут ее. Окопаются и будут держать землю.

— И что?

— Земля не принадлежит никому. Ее хозяин — святой Урсан, и господаряне живут на земле с его разрешения. Мы докажем это кулам. Она не будет их.

— Значит, мы будем с ними драться? — спросил Герлах.

— Яха, — отозвался Билидни.

— Мы… атакуем стену щитов?

— Яха, Вебла, — подтвердил ротный.

Намерение Билидни пугало Герлаха. Встреча с врагом в открытом бою его не пугала, но атаковать стену щитов… Это безумие. Одно из основных правил кавалерийского боя, как не раз говорили его наставники, гласит следующее: лошади, как бы хорошо они ни были натренированы, никогда не бросятся на такое препятствие, как стена щитов. Именно поэтому стену до сих пор применяли на практике, хоть она и относилась к устаревшим военным приемам. Отряды копьеносцев-Империи всегда полагались на это правило. Если копьеносцы плечом к плечу твердо стоят на ногах и крепко держат копья наперевес, они в состоянии отбить атаку всадников на самых безумных и диких лошадях.

— Не волнуйся так, Вебла, — с усмешкой сказал Билидни. — Стена щитов кажется сильной, но Билидни знает кулов. Билидни знает, как кулы думают. — Ротный постучал твердым пальцем по шишаку над прорезью для глаз.

— Ты с ними уже дрался?

— Яха! — отозвался ротный и, резко склонив голову набок, продемонстрировал Герлаху старый шрам на шее. Максим задрал рукав на левой руке и показал еще один побледневший широкий шрам. — Мы дрались с кулами много раз. Иногда мы побеждали.

Это не очень-то успокаивало, однако ротный был все еще жив и мог судить по-своему.

— Пора, — решился Билидни.

Ротный встал в стременах и посмотрел направо, затем налево, оценивая готовность своих всадников. Лансеры уверенно сидели на своих лошадках и ждали.

Билидни выкрикнул команду, всадники приготовили к бою длинные кавалерийские копья. Лошади нервно заржали. Билидни поднял вверх открытую ладонь.

И резко опустил вниз.

Иевни выдул из своего рога длинную ноту.

Рота бросилась в атаку.

Они мчались через дрок, по соленой траве, копыта стучали по сухой земле. Герлах скакал в голове отряда, он вертикально держал знамя, отведя руку в сторону. По бокам от знаменосца по приказу ротного скакали Вейжа и Витали.

Сто корпусов до стены щитов. Кулы, укрывшиеся за первой линией сомкнутых щитов, орали и, размахивая руками, подзывали остальных дикарей.

Плотная, мощная толпа. Неподвижная масса.

Выпуклые шишки на щитах сверкали в лучах весеннего солнца Громко взвыл рог кулов. В центре боевого порядка дикарей поднялся штандарт — волчий череп с оленьими рогами. Казалось, пустые волчьи глазницы злобно наблюдают за приближающимися всадниками.

Десять лошадиных корпусов. Пять. Лошади скачут во весь опор. Зубы оскалены. Развеваются гривы.

Кулы не просто стояли стеной. Они волной двинулись навстречу атакующим. Навстречу атакующим! Словно жаждали встречи с ними. Жаждали встречи со смертью. Они так стремились вступить в бой, что забыли о порядке построения.

Именно на это и рассчитывал Билидни.

Один корпус. Кулы встретили кислевитов стеной диких криков. Железные подковы и наконечники копий порвали эту стену. А потом они сделали то же самое со стеной орущей плоти.

Рота протаранила стену щитов. Лансеры крошили деревянные щиты и тела дикарей. Герлах оказался в самой гуще вопящих кулов. Всадники круга убрали копья и взялись за сабли. Витали и Вейжа старались держаться рядом со знаменосцем, но пока они пробивали себе путь в этой свалке, Вейжа исчез из виду.

Правый фланг Герлаха остался незащищенным. Топор с широким лезвием угрожал знаменосцу, и тогда он отпустил удила и правой рукой выхватил заряженный кремневый пистолет. Выстрелив практически в упор, Герлах снес нападавшему нижнюю челюсть и отбросил его в толпу кулов.

Герлах убрал пистолет и, вытащив из ножен меч, принялся рубить все, что попадалось под руку. Левой рукой он продолжал удерживать знамя роты. Знамя становилось все тяжелее. Витали рядом рубил и колол кьязаков.

С торжествующими криками, подминая копытами врага, из груды наседающих на него кулов вырвался Вейжа.

Герлах бросил Саксена вперед и с разворота отрубил чью-то руку, сжимавшую кинжал. Вокруг теснились варвары, Герлах задыхался от запаха крови, грязи и пота.

Один из кулов бросился на знаменосца, и он древком штандарта отбросил варвара назад.

Всадников кружило в водовороте криков, бросков и ударов. Герлах перестал понимать, куда надо бить. В него летели брызги крови, слюны и крошечных железных осколков.

Над хаосом схватки поднялись огромные оленьи рога. На какой-то момент Герлаху почудилось, что это невиданное степное чудовище или сам дьявол пришел за ними из дыма и пыли. Но это был всего лишь штандарт кулов.

С дикими криками, не переставая орудовать саблей, разрубая плечи, головы и срубая рога со шлемов, Герлах продирался через толпящихся вокруг кулов. Витали, стараясь не отставать, кричал ему вслед.

Знаменосцем кулов был приземистый плотный воин в кольчуге из толстой проволоки. На нем был медный шлем с удлиненным подбородком и единственным оленьим рогом, который торчал изо лба. Вокруг него танцевал колдун, гремя бусами из ракушек, шнурками с костями и звеня жестяными колокольчиками. Туловище колдуна было изрисовано темно-красными полосами, имитирующими его скелет.

Герлах рванулся к вражескому штандарту. Колдун заметил его в последний момент и яростно загремел своими амулетами.

Герлах что было силы ударил мечом крест-накрест. Он обезглавил колдуна, а заодно и отрубил ему скрюченную руку с погремушками. Дико завопив, знаменосец кулов попытался атаковать Герлаха, нацелив на него рога своего штандарта. Одно из ответвлений оленьего рога садануло Герлаха по левому плечу и оставило на щитке глубокую вмятину, которая позднее покрылась ржавчиной. Герлах нырнул под штандарт и зарубил знаменосца, а заодно и двух бросившихся ему на подмогу кулов. Вовремя подоспели Витали и Вейжа, они яростно защищали своего знаменосца.

Знаменосец кулов рухнул на землю.

Герлах ожидал, что варвары после такого падут духом. Он был поражен, когда они с удвоенной злобой ринулись в бой.

А потом он услышал топот копыт. Подкрепление кулов. Несмотря на все усилия, всадники круга Йетчитч были на грани поражения.

Дополнительные силы бросились в схватку со стороны города. Но это вовсе не была вторая волна кулов. Это были конные лучники, они хлынули из городских ворот, их было около сорока.

Гнедые длинногривые пони несли лучников в тыл растерявших свои позиции кулов. Лучники стреляли из коротких, но крепких изогнутых луков. Шквал стрел с красным оперением обрушился на спины варваров, они валились рядами, как скошенная трава.

Лучники быстро поворачивались из стороны в сторону и с невероятной скоростью посылали стрелы в цель. Некоторые из лансеров — Герлах, Вейжа, Витали и еще полдюжины всадников — так сильно углубились в толпу кулов, что чуть не прорвались через их последние ряды. Они практически оказались в окружении противника. Поэтому Герлах и был одним из первых, кто увидел атаку лучников, которая повергла кулов в панику и заставила развернуться, чтобы прикрыть спину.

Лучники оказались кислевитами. На их длинные рубахи из красной кожи, утяжеленные железными пластинами, были наброшены поношенные, но украшенные вышивкой бешметы или жилеты из овечьей шкуры. Шлемы лучников были простой, заостренной формы с широкой меховой оторочкой. Они подтянули стремена, что позволяло всаднику переместить свой вес со спины на плечи лошади.

Герлаха впечатлила мощь небольших дважды изогнутых луков. Отменные луки Империи, сделанные из одного куска дерева, обладали огромной пробивной силой, но они были такими длинными, что из них невозможно было стрелять, сидя верхом на лошади и тем более на скаку. А стрелы, посланные из изогнутых луков кислевитов, легко пробивали железные шлемы и медные кольчуги варваров.

Атакуемые с двух сторон кулы дрогнули. Они пытались бежать, но их настигали стрелы и дротики. Лансеры топтали их конями. Кучки кулов еще пытались оказать сопротивление, они сбивались вместе, но Билидни и Иевни удалось перегруппировать часть роты и разогнать их копьями и мечами.

Кулы обратились в бегство. Они побросали щиты и даже оружие и пытались поймать своих разбежавшихся пони. Удалось это немногим. Горстка варваров растворилась в степных просторах, издали доносился только удаляющийся стук копыт.

Билидни торжествующе поднял меч, а Иевни снова и снова трубил в свой горн. Лансеры с радостными криками спешивались с лошадей, к ним широкой дугой скакали лучники. Степной ветер начал разгонять огромное облако пыли, поднявшееся над полем боя.

Пыль клубилась вокруг Саксена, Герлах высоко, настолько высоко, насколько хватало сил, поднял знамя роты. Счастливые кислевиты поприветствовали знаменосца и начали «ослеплять» трупы поверженного врага.

Предводителем лучников оказался высокий, симпатичный и на удивление молодой кислевит. Он спрыгнул со своей приземистой лошадки и крепко обнял Билидни.

Звали его Антал, он и его люди были из Игирова — эта община обитала в далеких восточных краях южной области. Билидни хорошо знал предводителя лучников. Их отряды, объединившись с полком, не раз участвовали в различных военных кампаниях. На самом деле крепкая мужская дружба связывала Билидни с отцом Антала, Гаспаром. Из разговоров лансеров Герлах понял, что ротный и Гаспар с юных лет были друзьями и собратьями по оружию. Прошло уже два лета, как умер Гаспар; отряд лучников разделили на два, каждым командовал один из его сыновей. Это объясняло молодость Антала. Он относился к Билидни как к любимому дяде.

Всадники Антала и отряд его брата Дмирова вместе с полком попали в мясорубку под Ждевкой. После нескольких отчаянных попыток им наконец удалось вырваться в степные края, сначала на запад, потом на северо-восток. С Анталом ушло только сорок из семидесяти лучников. После Ждевки он не видел ни Дмирова, ни его людей.

Завидев странного всадника, который нес штандарт роты, на не менее странном коне, Антал поспешил поприветствовать Герлаха. Он стянул пыльные перчатки и пожал Герлаху руку. Билидни представил их друг другу.

— Вебла, — сказал Билидни, и Антал усмехнулся.

— Это твое имя? — спросил молодой командир.

— Меня зовут Герлах Хейлеман.

— Это хорошо! — рассмеялся Антал так, будто слово «вебла» лучше было не произносить вслух.

— Как давно вы здесь, в Либлии? — поинтересовался Герлах.

— Тринадцать дней, — отвечал Антал. Его отряд стремился как можно быстрее прибыть в станицу, чтобы воссоединиться с теми, кому удалось уцелеть после страшной битвы при Ждевке. — Восемь дней никого не было. Потом появились лансеры из роты Новго.

Герлах старался не потерять нить разговора:

— Новго?

— Ротный, — пояснил Билидни, — из круга Дэгнипер. Много хороших воинов подняли с ним крылья.

— Не так много, — с грустью сказал Антал. — Только пять раз по пять из роты Новго спаслись после Ждевки.

— А где они сейчас? — спросил Герлах.

— В тот же день, когда они появились, к стенам города подошли кьязаки. Большое войско, больше, чем видело солнце сегодня.

Толпы кулов пришли с юга. Либо они преследовали спасшихся после Ждевки, либо жителям Либлии просто не повезло. Их было так много — «как мух на трупе», по выражению Антала, — что было ясно: Либлия не сможет им противостоять. Новго с типичной горячностью, по мнению Билидни, вывел из Либлии остатки своей роты и помчался на юг — во-первых, он надеялся предупредить всех направляющихся в Либлию о том, что станица перестала быть надежным убежищем, а во-вторых, отвлечь кулов на себя.

Большая часть войска кулов ринулась в погоню за ротой Новго. Никого из роты Новго больше не видели.

Оставшиеся кулы осадили город, и воины Антала делали все возможное, чтобы отстоять Либлию. Это было непросто. Припасы были ограничены, стрел было крайне мало, а лучники не могли встретиться с врагом в открытом бою, так как кулы в разы превосходили их численно. Когда утром у станицы появилась рота Билидни и вызвала кулов на бой, Антал ухватился за шанс прекратить осаду и вывел своих людей из станицы.

И это того стоило. Благодаря сильным и быстрым лошадям и искусству лучников отряды Билидни и Антала победили кулов, которых было гораздо больше кислевитов.

Они их просто уничтожили.

Кислевиты раскраснелись от радости — осада снята, они победили. Кровь еще бурлила в их жилах после неравного боя. Но Герлах все же чувствовал легкое разочарование. Он мечтал встретить в Либлии союзное войско и отправиться вместе с ним на юг, чтобы отплатить ордам курганцев за поражение при Ждевке.

А вместо этого их ожидал отряд усталых, плохо экипированных лучников в сорок человек и горстка лансеров, которые к этому времени исчезли в степи.

Герлах не стал ни с кем делиться своими мыслями. Кислевиты праздновали победу.

— Я чувствовал, что ты сегодня придешь, — сказал Антал Билидни. — Я видел облако, похожее на тебя.

— Яха! Вот я и пришел, Антал Гаспарыч! Вот я и пришел!

— Я не был уверен. Облако было похоже на тебя, но ты ехал на белом коне, которого я у тебя никогда не видел. — Антал улыбнулся Герлаху и указал на Саксена: — Теперь я понимаю.

Снятие осады с Либлии не обошлось для роты без потерь. Двое лансеров — Птор и Чагин — убиты, а Сорка, ветеран отряда Билидни, был тяжело ранен топором в бедро. Все понимали, что рана смертельная. Почти у всех всадников были легкие резаные и колотые раны. Самая серьезная была у Кветлая, он получил удар мечом вдоль по руке и предплечью. Молодой воин с гордостью демонстрировал глубокую кровоточащую рану.

Кислевиты построились, чтобы направиться в станицу, где местные жители подняли страшный гвалт и грохот. Они гремели сковородами и горшками и радостными криками приветствовали своих освободителей. Лучники Антала собрали все стрелы, какие можно было найти — даже сломанные, и древки от пик кьязаков, ведь дерево было в степи на вес золота, и поскакали впереди лансеров к городским воротам. Тела Птора и Чагина обернули в саваны и уложили на седла их лошадей, а Билидни лично вел за собой лошадь Сорки, который едва удерживался в седле.

Многие лансеры, войдя в город, поднимали вверх руки, приветствуя какофонию, устроенную горожанами. Но Билидни, казалось, ничего не слышал и не замечал. Все его мысли были о смертельно раненном друге, который ехал позади него.

Пиршество, устроенное в честь победы над кулами, не отличалось великолепием, но было щедрым, учитывая, какой урон нанесла осада припасам станичников. Пели грустные песни в память о погибших товарищах, настроение у всех было мрачное.

Герлах слышал, как многие лансеры, да и лучники тоже, говорили, что «путешествие» закончилось, на этот год, по крайней мере, точно. Хотя в степи еще только наступало лето, казалось, все они были согласны с тем, что в этом году им уже ничего не удастся достичь. Лучше возвращаться в родные станицы и помочь своим убирать урожай и подготовиться к суровой зиме.

Герлах сел в стороне от всех остальных. Они праздновали победу в зале на вершине возведенного скифами храма. Зал был очень древним. Крышу меняли не один раз, здание расширяли, но стены главного помещения и колонны, поддерживающие потолок, оставались нетронутыми. Зал построили сотни лет назад, а может, и тысячи. Местами дерево почернело, но это была не сажа от костров, а следы настоящих пожаров, колонны были испещрены зарубками и следами от гвоздей.

Герлах провел пальцами по деревянной колонне. Свет костра выхватил из темноты едва заметные следы сусального золота на старом дереве — крупинки золота въелись в потрескавшуюся древесину и в дырочки от гвоздей.

Эти колонны, понял Герлах, когда-то были золотыми. Их оковали тонкой золотой фольгой с рисунками, изображающими символы и фигуры богов тех, кто оковывал эти колонны. Колонны стояли здесь со времен скифов, с тех пор как был возведен курган. Здание зала разрасталось и не раз перестраивалось вокруг основного помещения. Колонны сохранили на себе следы последующих изменений, так же на лице человека остаются морщины — следы минувших лет. Зал был старше всех великих соборов и замков на родине Герлаха.

Так приходит и угасает величие, оставляя после себя едва заметные глазу следы. На этих бескрайних просторах господствовали народы настолько сильные и богатые, что они могли позволить себе обивать дома листами золота. Но они исчезли, оставив после себя холмы, похожие на могилы.

Глубоко в душе Герлах понимал, что Империя наверняка тоже исчезнет. Он вырос с верой в то, что Империя, милостью Сигмара, вечно будет Империей, и был готов положить за это всю свою жизнь. Но все тщетно. Империя неминуемо падет. Возможно, ее падение уже началось. Даже если великие армии его родины поднимутся и выбьют северян со своей земли, Империя падет на следующий год или через год. Придет время, и она падет.

Все, что мог сделать солдат Империи, — это попытаться отсрочить неизбежное.

В это призвание и верил Герлах. Сражаться с мраком до тех пор, пока есть свет, нуждающийся в защите.

К нему подошли Вейжа и Витали. Лансеры забеспокоились, что он ушел из круга и сидит в одиночестве. Они принесли кумыс и очень хотели выпить с Герлахом за их общую славную победу.

— Мы снова хорошо воевать вместе, Вебла! — сказал Витали.

Герлах кивнул и выпил с кислевитами перебродившее молоко. Казалось, оба лансера чрезвычайно горды его успехами на поле боя. Он вселял в роту уверенность в победе, высоко держал знамя и еще отлично дрался и лишил врагов знаменосца.

В действительности успехи Вейжа и Витали были гораздо значительнее. Они всегда были рядом, оберегая жизнь своего знаменосца, и каждый из них уничтожил намного больше кьязаков, чем Герлах.

— Почему на лице Веблы грустный взгляд? — спросил Вейжа.

— Я слышал разговоры, — ответил Герлах. — Вы все твердите о возвращении домой. Так, будто вы все уже сделали.

— Вебла будет очень нравится круг Йетчитч! — заявил Вейжа.

Витали, как всегда, оказался понятливее младшего товарища и уловил настроение Герлаха.

— Ты не хочешь ехать, Вебла? — спросил он.

Герлах покачал головой.

— На Йетчитч когда-нибудь нападали? Я хочу сказать — не кьязаки, а войско курганцев.

Нет, на их памяти — ни разу. Йетчитч — достаточно отдаленная станица, ее жителям угрожают только банды разбойников да редкие вылазки варваров.

— Значит, вы отправитесь домой, и, когда вернетесь в Йетчитч, ваша станица будет такой же, какой вы ее оставили. Вы перезимуете дома, а следующей весной вернетесь сюда, узнать, не идет ли здесь война и можно ли еще здесь добыть славу?

— Яха! — сказал Вейжа.

— Варвары атакуют мой дом. Вот именно в эту минуту. Я еще не выполнил мой долг.

— Шо?

— Вебла еще не сделал свое дело.

Кислевиты помрачнели, они размышляли над словами Герлаха. Им трудно было волноваться за южные города и селения, которые они никогда в жизни не видели. Так же и Герлаху было плевать на область, пока он не постиг величия этого края и не узнал душу его людей. И вот, кажется, впервые Витали и Вейжа проявили сочувствие. Они успели привязаться к Герлаху, считали его своим товарищем и теперь разделяли его печаль.

Главным отличием кислевитов от народов Империи был кислевский фатализм. Витали и Вейжа были согласны с тем, что в дом Герлаха пришла беда, но они ничего не могли с этим сделать. Не то что они были настолько бессердечны, чтобы сказать свое «это неважно», но все же достаточно далеки, чтобы просто вздохнуть и пожать плечами. В Кислеве люди верили, что ими руководит судьба. В Империи — что сами создают свою судьбу.

Герлах оставил лансеров с их печальными мыслями и кумысом и отправился искать Билидни. Но ротный бодрствовал у постели Сорки, и его нельзя было тревожить. Герлах прошел через зал, кивая тем, кто его приветствовал. Он заметил Кветлая. Юноша слишком много выпил, возможно, чтобы заглушить боль в раненой руке, и теперь, покачиваясь, сидел у костра.

Неподалеку Герлах увидел Максима и Бородина в компании Антала и атамана Либлии — крепкого, дородного старика по имени Севхим. Они пригласили Герлаха к себе и предложили ему чашечку кумыса и миску с соленой рыбой.

Возбужденный молодой Антал засыпал Герлаха вопросами об Империи, где еще ни разу не был. Язык он знал плохо и постоянно сбивался, поэтому ему помогал Бородин.

— Я знаю, вы все думаете о возвращении домой, — сказал Герлах, когда череда вопросов, наконец, иссякла.

Максим кивнул.

— Это лучшее мы делать, — сказал он, выискивая языком остатки еды между зубами, отчего на его впалых щеках появлялись бугры.

— Лучшее?

Максим пожал плечами.

— Здесь мало можно сделать, — ответил за Максима Бородин. — Нас побили и заставили бежать. Мы постарались… перегруппироваться и сделать еще одну попытку, но… — он обвел рукой зал, — ничего нет.

— Я не согласен, — возразил Герлах.

— Твое право, — согласился Бородин. — Ротный Билидни очень старался. Мы скакали в Дашику, в Либлию. Искали союзников, тех, кто остался от полка. Никого, только Антал и его храбрые лучники.

Антал улыбнулся и кивнул головой.

— Так что лучше сейчас закончить и через какое-то время вернуться сюда с новыми силами, чем продолжать полосу неудач.

— Это Билидни так думает?

— Билидни поехал бы домой из Дашики, если бы не ты, — признался Максим.

— Что? О чем ты?

— Этот сезон — потеря! Большая потеря! — отрезал Максим. — Все потому, что Вебла заставил Билидни ехать в Либлию. Посмотреть.

— Посмотреть на что? — не понял Герлах.

— Собрался полк или нет, — объяснил Антал.

Бородин отпил глоток кваса и сказал:

— Ротный Билидни верит, что он перед тобой в долгу. Если честно, мы все так думаем. Ты поднял крылатое знамя, когда оно упало, и спас его. Мы все уважаем это.

— Поэтому ты ведешь роту, — буркнул Максим.

— Мы все уважаем это, — повторил Бородин. — И больше всех Билидни. Многие ротные увели бы своих людей домой после Ждевки. Но Билидни повел нас сюда, в Либлию, потому что был шанс, что здесь соберется полк. Если бы здесь были большие силы, мы бы с ними соединились и с радостью поехали бы на юг, чтобы помочь тебе отомстить. Но так не получилось. Билидни очень справедлив к тебе. Но он больше не будет рисковать людьми.

— Понятно. А что будет в следующий год? Когда курганцы далеко продвинутся на юг и в Империи не останется ни одного полка, с которым можно соединиться, и уже не за что будет драться?

— Следующий год — это следующий год, — сказал Максим, отбрасывая в сторону несуществующую горстку праха.

Герлах вспыхнул от злости, встал и пошел прочь. Потом он остановился и обернулся к кислевитам.

— У меня два вопроса, — сказал он. — Вы — Всадники смерти, яха? С вами уже попрощались и оплакали в вашем круге?

Бородин и Максим согласно закивали.

— Тогда какой жизнью вы рискуете?

Бородин улыбнулся и перевел слова Герлаха остальным. Максим и Антал рассмеялись.

— Ты не понимаешь, Вебла.

— Да, наверное, я не понимаю. Думаю, я не понимаю и значения знаков, которые Дазх оставляет на небе. Ты видел Билидни, который скачет вам на помощь на белом коне, так? — Герлах посмотрел на Антала, молодой лансер вынужден был согласиться.

— Ну и что тебе говорит Дазх? Бежать или следовать знакам, которые он оставляет для тебя на небе?

— Дазх говорит то, что он всегда говорит, — сказал Максим, на этот раз он действительно немного, разозлился. — Идти за Билидни. Идти за ротой. Только один путь.

На рассвете рота хоронила своих мертвых в степи.

Это был первый действительно теплый летний день. Воздух начал прогреваться с первыми лучами солнца.

Высоко в чистом синем небе пели невидимые глазу жаворонки. Воздух гудел от слепней и вновь народившейся мошкары.

Билидни — глаза у него были красными после бессонной ночи и от излишка выпитого — выкрикивал в сторону восходящего солнца имена Птора, Чагина и Сорки, словно надеялся остановить светило.

Завернутые в саваны тела Птора и Чагина были привязаны к седлам. Сорка, доживая последние часы, горбился в седле и вел за собой лошадей с убитыми товарищами. Иевни задул в рог. Три лошади выехали за городские ворота и поскакали в степь.

Сорка увидел одно и то же облако дважды, круг замкнулся. Три Всадника смерти поскакали туда, куда ускакал Димитер.

Лансеры Билидни, оплакивающие мертвых горожане и лучники из отряда Антала цепочкой потянулись обратно за городскую стену.

Герлах остался рядом с Билидни и высоко держал знамя роты до тех пор, пока три лошади не превратились в точки, а точки не растворились в утренней дымке и не исчезли навсегда.

Когда они вернулись в станицу, Герлах попытался заговорить с Билидни, но ротный проигнорировал его и ушел в один из домов спать.

Герлах поглубже воткнул древко знамени в землю во внутреннем дворе и, спешившись, отправился на поиски воды и чего-нибудь на завтрак.

В главном зале лежал Кветлей. В рану его попала грязь, рука распухла и почернела. Кветлай обливался потом, он бредил. Казалось, это не беспокоит лансеров роты. Время от времени они подносили Кветлаю воду, а Бородин обработал его рану целебной мазью, но делали они все это равнодушно.

В самое жаркое время дня, сразу после полудня, когда солнце было в зените, Герлах увидел, как Кветлай, шатаясь, прошел через двор и взобрался на свою лошадь. Никто даже не попытался его остановить. Кветлай пятками пришпорил свою кобылку и поскакал за ворота в степь.

— Почему вы его не остановили? — спросил Герлах Бородина! — Его рана не смертельна, не такая, как у Сорки!

— В ней полно яда. У него горячка.

— Но, если бы вы позаботились о нем, он мог бы жить!

— Дазх позаботится о нем. Урсан позаботится. И степь. Больной воин скачет, пока болезнь не выйдет из него. Кветлай вернется. Или Дазх укажет ему его путь.

Герлах с отвращением отвернулся. Кислевиты обрекали каждого человека на одиночество, каждый сам должен был заботиться о себе. Как будто скачка верхом на лошади разрешала все вопросы жизни и смерти. Умираешь… скачи прочь! Потерпел поражение… скачи прочь! Заболел… скачи и жди, что тебе преподнесет судьба! Это не важно.

Единственное, что важно, — это круг, единственное, за чем они идут, — рота.

Все остальное они отдавали во власть каких-то богов беспредельных пустынных пространств, которые дьявольски далеки, чтобы их услышать.

Единственное, зачем они шли, — это рота. Знамя.

Герлах проснулся еще до рассвета. Костры в зале угасли. Все в Либлии спали.

Он уже принял решение расстаться с ротой и ехать на юг, хотя и понимал, что в одиночку он ничего не сможет сделать.

Ждевка научила его этому.

Но сон кое-что ему подсказал.

Герлах осторожно, чтобы не разбудить спящих лансеров, вынес из зала свои пожитки и доспехи и оделся во дворе. Было холодно, дыхание паром вырывалось у него изо рта. Звезды еще светили на темно-сером балдахине неба, а на востоке появились первые лучи солнца.

Надев доспехи, Герлах запряг Саксена. Он шептал возбужденному коню успокаивающие слова и похлопывал его по морде.

Герлах вывел Саксена на пустынный двор. Сухую землю пересекали первые слабые утренние тени. Герлах вскочил на коня и в последний раз взглянул на зал, водруженный скифами, на курган, как корона.

Воткнутое им в твердую землю знамя роты было на месте. Герлах подхватил его левой рукой и, пригнувшись, проскакал через открытые городские ворота.

Наступающее утро окрасило степь в фиолетовый цвет. Розовато-лиловое небо начало желтеть на востоке. Воздух постепенно прогревался, и звезды, одна за другой, исчезли с небосклона.

Герлах повернул Саксена на юг, высоко поднял знамя и галопом помчался вперед.