Николай и Ольга не могли видеться часто, хотя обоих очень тянуло друг к другу. Зубенко уже почти все знал о родителях Ольги по ее рассказам. Мать ее добрая, спокойная женщина. Она души не чает в своей единственной дочери и ее отчиме, который «дай бог, чтобы и родной таким был». Дочь ничего не скрывает от нее. Поэтому она знает о Николае все, что знает о нем Ольга. Мать уже несколько раз просила дочь, чтобы она пригласила Николая к себе, ей очень хотелось увидеть и узнать поближе друга своей дочери.

В тот вечер Николай встретил Ольгу у проходной. Она спрятала пропуск в сумочку и спросила:

— Ты сегодня свободен? Или как обычно — служба.

— Свободен сегодня.

Николай не мог сдержать улыбку: слишком уж неприкрыт упрек в голосе девушки. Она нахмурилась и спросила:

— Чему ты смеешься?

— Я не смеюсь. Просто рад, что мы, хотя бы и случайно, встретились. И к тому же, я всегда рад, когда вижу тебя.

— В таком случае ты бы мог почаще случайно встречаться со мной.

— Но сегодня я ждал.

— Мама опять спрашивала, когда ты к нам зайдешь. И я тоже хочу, чтобы ты познакомился с моими родителями.

— Хорошо. Но… понравлюсь ли я им?

— Можешь не беспокоиться, маме ты уже нравишься. Она тебя заочно знает. Я от нее ничего не скрываю.

— И ты ей все рассказываешь?

— Конечно.

— И даже — что целовались?

— Ну что ты. Разве такие вещи матерям рассказывают? Они сами догадываются, можешь не беспокоиться. К тому же и отец часто спрашивает о тебе.

— И он дома будет?

— Дома. Он сейчас тоже на стройке работает. Ведут монтаж электрооборудования. Его пригласили как специалиста возглавить эти работы. — И вдруг она рассмеялась.

— Знаешь, иду сейчас к проходной и встречает меня… кто думаешь?

— Иван Козлов.

— Да. Какой ты догадливый… Он извинился так это вежливо, по-джентльментски и попросил меня задержаться. Я, конечно, остановилась. Смотрю на эту каланчу снизу вверх и сама себе кажусь такой малюсенькой. Иван помялся, как слон, вздохнул, ну прямо, как паровоз, и спрашивает: «Ольга, вы сегодня свободны?» С первого дня, хотя мы были даже и не знакомы, он называл меня на ты. И вдруг такая вежливость и официальность. Я говорю: «Нет». Он копнул носком глину и снова спрашивает: «С ним?» Я говорю: «Да». Он вздохнул и говорит трагическим голосом: «Счастливчик»… И забыв попрощаться, отвернулся и ушел. Мне почему-то жаль стало его. Какой-то тихий он. Кепку-блин надел задом-наперед. Большой, неловкий… Ты не обижаешься?

— На него?

— На меня.

— По-моему, не на что. А Козлов, мне кажется, неплохой парень. Много у него напускного, наносного. Бравады, что ли?

— Вы с ним больше не встречались?

— Нет, не приходилось, — покривил душой Николай. Не хотелось ему говорить девушке о стычке и угрозах Козлова.

Мать Ольги встретила Николая радостным возгласом:

— Здравствуйте, здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Трофим, к нам гость.

Из комнаты вышел крупный мужчина в пижамной куртке и комнатных туфлях. Он с интересом взглянул на вошедшего. Зубенко узнал в нем того, кто рассматривал его в тот раз у киоска. Теперь Николаю стало понятно его любопытство. Отец Ольги, по-видимому, уже знал его по разговорам.

Мать девушки оказалась высокой, полной, еще не старой женщиной.

Николая пригласили в комнату, Ольга подала ему стул. Трофим Ефимович ушел в другую комнату и вскоре вышел в пиджаке, неся в руке коробку с папиросами. Поставил ее на стол и предложил:

— Курите.

Николай поблагодарил. Чувствовал он себя в гостях свободно. Родители Ольги оказались гостеприимными и добрыми. Трофим Ефимович расположился на диване и перетянул к себе Николая.

Отец Оли уже пожилой, с крупными чертами лица; в коротких, зачесанных назад волосах уже проглядывала седина. Был он чисто выбрит и держался просто.

Он завел разговор на свою любимую тему: об электротехнике, в которой Николай немного разбирался.

Вошла Екатерина Алексеевна с тарелкой румяных и пышных пирожков.

— Попробуйте-ка, что у нас получилось. Пирожки с черемухой. Еще с прошлого года осталась.

Николай понял, что черемуху берегли для торжественных случаев. Его мать тоже в такие дни много пекла и стряпала. Он попробовал пирожок, который оказался таким вкусным и пахучим, что Николай от чистого сердца похвалил хозяйку. Потом пили чай, Екатерина Алексеевна без конца подкладывала Николаю то пирожки, то варенье и приговаривала:

— Кушайте, кушайте на здоровье. Я вижу, что вам понравилось.

Трофим Ефимович с улыбкой поглядывал на нее. Этот крупный мужчина имел, по-видимому, очень доброе, мягкое сердце. Жену он называл не иначе, как Катюша, а дочь — Олюша. У него открытый взгляд, волевой подбородок, высокий лоб. Улыбался он широко, отчего возле глаз собирались веселые морщинки.

Отец Оли тоже присматривался к молодому человеку. И по его виду можно было понять, что тот ему нравится. Гость высок ростом, крепок фигурой, темные волнистые волосы спадают на лоб. Взгляд открытый, прямой. Держится с достоинством и очень вежлив. Мать сразу расположил к себе, это видно по ее сияющему лицу — довольна за дочь. А понравиться ей не так-то просто. Любит людей начитанных, эрудированных, с которыми приятно побеседовать, узнать что-то новое. Да, в конце концов, и Оля не какая-нибудь замухрышка. Рослая, красивая девушка.

— Я уже несколько дней работаю на стройке, — рассказывал Трофим Ефимович. — Предложили заняться установкой электрооборудования для управления стапельным хозяйством. Интересная работа. Много новинок в дистанционном управлении.

— Я слышал, завод скоро будут сдавать, — поинтересовался Николай.

— Где-то в конце лета. В некоторых цехах уже можно приступать к работе, а остальные заканчивают. Держит пульт управления. Вот и приходится форсировать монтаж аппаратуры.

Екатерина Алексеевна расспрашивала Николая о его родителях, кто они, где живут, работают, много ли в семье детей. Николай отвечал и поглядывал на Ольгу. Она была довольна, что он пришелся по сердцу отцу и матери.

Когда Ольга и Николай пошли побродить по городу, Екатерина Алексеевна строго наказывала ему заходить почаще. Она вышла проводить их на крыльцо.

Трофим Ефимович пожал на прощание руку Николаю, и тот почувствовал насколько она крепка и сильна.

Зубенко с девушкой направились на набережную к бухте, куда по вечерам стекались отдыхающие.