На человеке, который поднимался перед Зубенко по склону сопки, была форма морского офицера. И он узнал лейтенанта Рязанцева… На сопке тот остановился и посмотрел назад. Николаю ничего не оставалось делать, как свернуть к своему дому. Так вот, видимо, кто фотографировал корабль, да и не только корабль, убил девушку. Прав подполковник — это звенья одной цепи.

Во дворе хозяин дома Никанорович приветливо улыбался, поджидая Николая.

— Здравствуй, сынок. Здравствуй, — ответил Никанорович на приветствие Зубенко. — Как жилось-былось? Мы вот решили возвернуться. Стеснять не будем. Живите. А нам, старикам, веселее.

Николай остановился на крыльце. Отсюда была видна сопка и камни, но человека там уже не было. Он или спустился ниже или прошел дальше к кустам орешника, который поднимался по противоположному склону почти до вершины сопки. Услышав разговор, из дома выглянула Марфа Тимофеевна и поздоровалась, как показалось Николаю, как-то заискивающе, обрадованно. Зубенко некогда было обращать на это внимание, его мысли были поглощены человеком, который поднимался перед ним.

Словоохотливый Никанорович, найдя внимательного слушателя, говорил обо всем, перескакивая с одного на другое, как это умеют делать старики. Он рассказал и про огород, который они с Марфой Тимофеевной осмотрели, и про последние события в мире, и про свою дочь в городе. Николай, занятый своими мыслями, только поддакивал и кивал головой, делая вид, что внимательно слушает. Старик, обратив внимание, что постоялец приспособил под турник трубу, которая лежала в подполье, переключился на нее.

— А и правильно приспособил. Что ей без делу валяться? Притащил на всякий случай…

— Кого?

— Да трубу!

— А-а…

Никанорович с восхищением рассматривал крепко сбитую фигуру квартиранта.

— А ты, видать, здорово на энтой штуке упражняешь. Силы не занимать, поди… А я и в молодости не мастак был насчет силы. Хвастать не буду. Да и в ту пору некогда было. С зари до зари на работе. Не до спорту. Умаешь спину за день-деньской, доберешься до хаты — и набок. Утречком, чуть свет, снова вставай. Так вот и крутились. Уж после революции жизнь налаживаться стала. Сойдемся в воскресенье верховские против низовских, стенка на стенку, носы друг дружке пораскрасим — вся и физкультура. А и у нас были мужики — кочергу узлом вязали. Кузнец Митрофан силен был, но старшой сын пообогнал его. У барыни однажды быки подрались. Породистые были, черти. Один другого помял сильно. Так энтот сын Митрофана его на себе в усадьбу припер. Версты две топал. А в том бугае пудов двадцать пять было.

— Это что, четыреста с лишним килограммов?

— Так выходит. Ушел он потом из деревни. Циркачить стал.

Николай заинтересовался разговором, продолжая следить, не появится ли снова Рязанцев. Он спросил старика:

— А где вы жили, Петр Никанорович?

— В Белоруссии. Войну там перемучились, а после войны сюда вот подались к старшому сыну. Да его перевели еще дальше на Север, а мы тут прижились, попривыкли. Да и домом обзавелись, не бросишь. В прошлом годе и меньшого проводили служить. Одна дочь осталась в городе.

— Старый, что там тары-бары развел? — подала голос Марфа Тимофеевна из дома. — Человеку, может, отдохнуть надо. Иди-ка, подмоги.

Никанорович поспешно ушел в дом. Внизу, под сопкой, прошла машина. По улицам растекались люди. Отсюда, сверху, их беготня казалась бестолковой, бесцельной. Когда стало смеркаться и корабли в бухте зажгли разноцветные огоньки, Зубенко пошел к камням. Впервые Рязанцева он увидел, кажется, в тот день, когда дежурный знакомил его с офицерами штаба. Вспомнив разговоры с ребятами, он спросил у Ершова про лейтенанта. Ершов ответил:

— Хороший, душевный человек. Замечательный товарищ… Только вот эта нелепая история с его невестой: бросилась со скалы и убилась. Не слышали?

— Слышал. Так это тот самый Рязанцев?

— Да, он. Неприятная все же история. Парень очень переживает, а тут еще эти разговоры. Официально дело прекратили из-за отсутствия улик, а злые языки продолжают болтать.

— Может быть, доля правды в этом все же есть?

Ершов нахмурился.

— Не думаю. Не такой он человек — весь, как на ладони. Прозрачный, как вода на мели. И любовь их вся на виду была. Не скрывались они, не прятались. Многие офицеры были в числе приглашенных на свадьбу…

— Откуда он сам?

— Кажется, тамбовский. Понимаешь, помочь ему ничем невозможно. Кроме как дружеским участием.

Зубенко тогда проникся уважением и состраданием к симпатичному черноволосому лейтенанту.

— В городе у него родственников или знакомых нет? — спросил Николай.

— Нет. Тяжело ему сейчас, ищет уединения, часто уходит на ту злополучную скалу. Стал сторониться товарищей.

Вспомнив этот разговор, Николай посмотрел в сторону площадки, где погибла девушка. Вчера подполковник Снегирев сообщил ему, что в органы милиции переслали анонимное письмо на лейтенанта Рязанцева. В нем просили обратить внимание на офицера, сообщая, что он морально разложившийся тип, из-за которого обесчещенная девушка бросилась со скалы. Возможно, письмо писала равнодушная к чужой беде рука, а может быть здесь чей-то злой умысел.

С камней, где сидел Николай, было хорошо смотреть на ночное море в лунных бликах, на огоньки судов и кораблей. Снизу тянуло ветерком, и он приятно охлаждал разгоряченное лицо. Вдруг Николай почувствовал, что в его затылок кто-то смотрит. Смотрит пристально, не спуская глаз и не двигаясь, — шороха шагов Николай не слышал. Он весь напрягся, готовый броситься в сторону. Человек за спиной не двигался. Зубенко встал с камня и резко обернулся. Да, метрах в десяти от него стоял человек в морской форме. В лунном свете тускло поблескивали погоны. Он стоял молча, держа одну руку в кармане, и смотрел то ли на Зубенко, то ли поверх него на море. Потом шагнул вниз. Не спуская с неге взгляда, Николай сжал в кармане рукоятку пистолета. Офицер остановился в нескольких шагах и тихо спросил:

— Простите, у вас случайно нет спичек?

Да, это был Рязанцев. Николай смотрел на наго, словно хотел увидеть насквозь. До него не сразу дошел смысл вопроса, и офицер еще раз повторил просьбу. При таких обстоятельствах Николай ответил бы ему, что нет, но его обескуражил просительный тихий голос. Нащупав спички в левом кармане, протянул их лейтенанту. Тот спокойно достал из коробка спичку и отвернулся от ветра, подставив Николаю ссутулившуюся спину. Враг никогда не допустил бы подобной оплошности. Рязанцев прикурил и вернул спички. Поблагодарил, извиняющимся тоном добавил:

— Курить стал недавно и все время забываю про спички. — Он отошел и опустился на камень. Курил неумело и торопливо, глядя куда-то вдаль. Николай тоже опустился на камень, на котором сидел, и тоже закурил. Несколько минут прошло в молчании. На сердце у Рязанцева, видимо, лежал такой груз, что ему необходима было поделиться с кем-то своими думами и переживаниями. Он покосился в сторону Николая и приглушенно спросил:

— Вы здешний?

— Нет. Я недавно прибыл.

— Я и вижу. Наших офицеров я всех знаю. Уже два года, как я здесь… Бежать надо, бежать, — с тоской и горечью добавил он.

— Почему бежать?

— Не могу. Вы уже слышали про девушку…

Николаю показалось, что на щеках лейтенанта блеснули слезы. Он достал папиросу. Зубенко с готовностью протянул ему спички.

— Нет, не могла она сама броситься. Не могла — и все!

Николай готов был поверить в искренность этого человека. Он тоже подозревал, что девушку столкнули со скалы. Она часто приходила сюда и стояла здесь, она кому-то мешала. Возможно, она что-то узнала и от нее хотели избавиться. А если это сделал тот, кого они ищут? Рязанцев говорил так искренне. А если он все же замешан в убийстве и сейчас искусно разыгрывает свою роль? Говорит, что нужно уехать. А если ему просто надо скрыться? Но он бы давно мог это сделать.

Рязанцев курил и курил, словно папиросный дым способен был снять с его сердца тяжесть. Оба смотрели на море, туда, где на противоположном берегу залива мигал маяк, предупреждая корабли о мели.

Рязанцев встал и проговорил:

— Пора, однако.

Поднялся и Николай.

— Расстраиваюсь я здесь, — продолжал лейтенант. — А не ходить сюда не могу.

— Может быть, вам и в самом деле лучше уехать.

— Я уже рапорт подал. Но очень трудно покинуть эти места. Словно я Надюше изменяю. Но все равно нужно, здесь я не найду покоя.

Расстались они возле дома Николая. Зубенко смотрел вслед лейтенанту и, когда он скрылся, тоже направился вниз, в город.