«Отдельная история» была рассказана Ноем Смотрителю днем, после обеда и после того, как они вдвоем излазили вдоль и поперек весь корабль…
(читай: Ковчег. Так будет исторически корректно)…
который оказался точь-в-точь таким, как его представляли в Службе. И каким он был описан в Книге Бытия.
Полноценное трехпалубное судно длиной около ста пятидесяти метров и шириной около двадцати пяти было замуровано…
(видавший виды Смотритель ожидал все, что угодно, но только не это!)…
в подземной скальной полости, а проще говоря — в пещере. Десятки лет…
(точный срок потерялся в толще времен, и это не банальный образ, а некая пугающая буквальность — толща)…
Ной с помощью своих сыновей и в тайне от всего города строит этот корабль, от которого до ближайших водных просторов — немерено пути!
Легко вспомнить винные бутылки, в которых умельцы из куда более поздних времен собирали модели парусных и иных судов. Модели смотрелись красиво и похоже, бутылки годами пылились на полках в тесных домах, и водные просторы им даже не снились.
Бутылка в виде пещеры посреди пустыни и двести лет за кормой. А песок на стенах — чем не вариант пыли?
Чудны дела твои, Господи! Опять буквально.
— Осталось немного — осмолить его изнутри, достроить перегородки и насыпать балласт. Шлака у нас много скопилось — отходы нашей кузницы, где мы заклепки плавили. А потом раскопаем корабль сверху…
Здесь Ной замолчал, задумался, почужел взглядом.
— И что? — тихо поинтересовался Смотритель.
— И не знаю что, — Ной стал тих и грустен, — это меня морочит все последние годы. Да что там последние — с самого начала! Моря-то нет рядом. А к ближайшему водоему эту махину дотащить — никаких сил не хватит. И из ямы ее не поднять… Да и не хочу я плавать, не умею, не знаю, как это делается.
— А зачем тогда строишь? Зачем вообще заварил кашу?
— Да было… — Ной как будто искал, с чего начать скорбный (уж явно!) рассказ. — Однажды, когда еще я и думать не думал ни о каком строительстве, мне встретился один… ну, из вашей братии — Хранитель Времени. Я его, как водится, спросил, мол, что за время… себя имел в виду… и так далее. А он, представь себе, стал толковать мне про какое-то время удивительных находок. Это для меня-то! Понимаешь?
— Не очень.
— А я тогда вообще не понял ничего. Сделал умный вид, поблагодарил, а потом долго прикидывал: о чем это он? Так прикидывал-прикидывал, а потом… через какой-то срок… взял да и наткнулся на пещеру. Представляешь: прямо под домом! Под носом… Обошел ее всю с лампой и только тогда понял, что мне говорил Хранитель. Находка-то действительно удивительная: пещера в форме корабля. Все как надо: нос, киль, корма… Я тогда загорелся идеей: это все неспроста, это знак, который нужно понять правильно. Раз подсказывают и я к тому же понял подсказку, то буду дураком, если не сделаю все, как нужно. А как нужно?
Заполнить пещеру кораблем! Как форму для литья… Показал сыновьям — те наверняка подумали, что отец с ума съехал, но виду не подали, воспитанные. Обещали помогать. Иафет, правда, сомневался, говорил вроде дельное: зачем строить корабль под землей, он ведь все равно никуда не поплывет. А я уверен был, что строить надо. Не зная — зачем, не задумываясь — почему. Надо, и все. Поплывет или не поплывет — потом разберемся… Ты бы на моем месте как поступил?
— Сложно сказать. Я — Хранитель. Я знаю многое о Времени и не могу говорить объективно. Но если бы я был простым человеком и у меня имелись более-менее свободные несколько десятков лет, то, возможно, я бы тоже занялся строительством. А может, и нет… По-человечески это, прямо скажем, малоосмысленное предприятие. По-человечески Иафет прав.
— А как Хранитель ты меня понимаешь?
— Как Хранитель — да. И более того, могу сказать, что тебе следует продолжать строительство. У этого корабля большое будущее. Он проплывет по Времени очень долго. И заплывет очень далеко. Как и почему — не спрашивай: не знаю. Только чувствую: его нужно доделать обязательно… Я останусь с тобой, если ты не против, и помогу тебе. Ведь лишние руки не помешают, верно?
— Спасибо, Хранитель. — Расчувствовавшийся Ной обнял Смотрителя за плечи и мощно притянул к себе.
Последовали два сокрушительных хлопка по спине, не раз уже символизировавшие безмерное расположение хозяина к гостю. Сдерживая кашель и стараясь не морщиться, Смотритель попытался ответить тем же. Получилось несколько более вяло, но тоже убедительно.
Отстранившись, Ной долго и радостно смотрел в глаза чуть покрасневшего Смотрителя, не скрывая эмоций.
— За что я вас, Хранителей, люблю и одновременно недолюбливаю, так это за вашу вечную двусмысленность. Никогда не скажете ничего напрямую. Все вокруг да около, рядом да мимо.
— Мы ведь не предсказатели, Ной, — попытался оправдаться Смотритель, — мы в силах ощутить лишь течение Времени, его силу, реже — его направление…
— И говорят-то они общими фразами, — Ной не услышал Смотрителя, не захотел, — и от ответов-то вечно уходят. И как вам это удается?
— Просто, — попытался отделаться Смотритель.
Не удалось.
— Просто! Именно, что просто. Простые люди как раз и мучаются: что имел в виду Хранитель? что хотел сказать? как жить теперь? как поступать?
— А вы не задавайте дурацких вопросов, — склочно заявил Смотритель, — и мучиться не станете.
Однако Ной, раз начав, с выбранного пути не сворачивал. Как, к слову, и в истории с кораблем.
— Я же сказал: и люблю и недолюбливаю одновременно.
— Продолжай, — обреченно разрешил Смотритель.
Эту песню задушить невозможно,
— Про то, что меня раздражает, я уже рассказал. Но, представь себе, это же меня и радует.
— Дуализм, — мимоходом объяснил Смотритель, но что Ною его туманные слова.
— Вот ходишь, мучаешься, думаешь: что же сказал Хранитель, что подразумевал, что в виду имел? А потом — бац! — происходит нечто, что сразу все объясняет! И такая радость накатывает, знаешь? Все понятно становится, кристально ясно.
Никаких загадок и секретов. Все, что Хранитель говорил — слово в слово! — случается, как и предсказывалось.
— Еще раз тебе объясняю, мы не предсказываем, — Смотритель в общем-то вжился в роль и говорил с должным чувством, — мы только видим, как меняется Время, и оно рождает у нас ощущение грядущих событий. Повторяю: о-щу-ще-ние. Смотри, я касаюсь тебя рукой через одежду, — он положил ладонь на спину Ною, — ты чувствуешь?
— Конечно.
— Но это я сказал, что рукой. А мог бы, к примеру, ложкой. Ты бы почувствовал прикосновение, давление, касание одежды, но не смог бы знать, чем я тебя коснулся. Так же и мы — Хранители Времени: ощущение приходит неизменно, а понимание — не всегда. Впрочем, даже когда понимание есть, никто из нас все равно ничего не скажет…
— Понятно… — Ной задумался, посерьезнел. Переваривал услышанное. Недолго. Опять заулыбался. — А не зря, выходит, ты с тем… ну, которого мы встретили, которого ты домой привел… с тем, значит, Хранителем побеседовал. На пользу беседа пошла, вижу, ох на пользу. Может, ты еще и не вспомнил чего, зато Время чувствуешь — будто и не попадал под паровик.
Прямо как новенький! — Хлопнул Смотрителя каменной ладонью, засмеялся: — Это я тебя тоже рукой, а не ложкой. Сообразил?
— Трудно не сообразить, — честно сказал Смотритель, Рука у Ноя на ложку мало походила, скорей — на лопату.
Смотрителю понравилась реакция Ноя на весьма туманное объяснение возможностей (и слабостей) профессии Хранителя. Ему вообще нравилось жить в шкуре Хранителя Времени. Для его миссии эта шкура, а точнее все-таки, роль — лучшее, что могло подвернуться в этом мире и в этом времени. В мире и времени, которые доверчивы к словам. Или все-таки с прописной: к Словам. Так вернее. Всегда можно закрыться завесой из Слов и при этом не потерять уважительного к себе отношения. Хранители Времени — иные, это все знают.
Очень удобно.
Зажили дальше.
Раз в день — обязательное посещение потайной пещеры и — тяжкая работа внутри чрева корабля: заколачивание гвоздей, клепание, смоление, строгание, пиление и — Царь Небесный знает, какое еще «ение». Было, было, негодовал внутренний голос: как это так? человек, каких — наперечет, тонко настроенный инструмент, и вдруг — вот вам, пожалуйста: разнорабочий на какой-то подземной верфи! Но возгласы эти безмолвные никогда не озвучивались — сам напросился. И рад, что напросился, ибо того и хотел. К тому и шел. За тем и посылали. Да и приобретение некоторых плотницко-слесарных навыков в его, Смотрителя, пестрящей самыми неожиданными задачами работе не повредит. Плюс ко всему.
Организм Смотрителя, хоть и натренированный, но все же привычный к куда меньшему атмосферному давлению, на тяжелый физический труд реагировал неоднозначно: с одной стороны — периодические головокружение и слабость, с другой — рост мышечной массы и явное увеличение выносливости. Он представил себе, с каким смаком изучали бы его врачи из Службы, с каким удовольствием опутали бы проводами, заклеили бы датчиками и как долго держали бы в своих клаустрофобных аппаратах. Нет уж, эскулапы дорогие, погодите еще, вот превратится Смотритель в этом климате в настоящего допотопного шумера, и возвращаться к вам не захочет.
Или захочет?..
Всякий раз, когда приходили такие думы…
(праздные, надо отмстить)…
Смотритель их не прогонял, но откладывал на самую дальнюю полочку сознания, на потом, на далекое, неясное пока «потом». Сейчас — не время думать о праздном. Сейчас — работа в «поле». Сейчас — корабль. Ковчег.
Да, кстати. А как это вообще может получиться — не возвращаться»? А Потоп? Он не пощадит никого, как известно из Книги Книг. Разве что Ной возьмет Смотрителя в Ковчег, о чем, опять кстати, в Книге Книг — ни слова. Значит — вывод: придется возвращаться в Службу. Как всегда было. Как всегда будет.
Или возможен иной выбор?..
И снова стучал молоток, снова разогревалась на костерке смола в металлическом ведерке, снова буравились отверстия в древесине.
Смотритель сильно сожалел, что такое великое изобретение человечества, как винт, в допотопной эре неизвестно. Его изобретет Архимед многими годами позже. А ведь насколько мощнее могла развиться эта цивилизация, знай она сию нехитрую вещь! И тогда уж наверняка не пришлось бы пробивать в толстенных досках дыры по-настоящему допотопным инструментом с неизвестным в этих палестинах названием — шлямбур, а можно было бы применить обычное, банальное, но, увы, недоступное пока сверло.
Смотритель, потевший в пещерной духоте, сжимавший в одной измозоленной руке идиотскую, зубастую трубочку…
(эка ж давно, оказывается, изобретенную!)…
а в другой — молоток, трудно боролся с искушением одним простым чертежом толкнуть допотопную инженерную мысль на несколько веков вперед, взяв на себя роль Архимеда. Но — нельзя, нельзя, всему свое Время — именно так, снова с прописной буквы.
И все же червяк сомнения: почему нельзя? Ведь нее смоет Великий Потоп, ничего от цивилизации не останется, ни сверла, ни шлямбура. Все придется по новой сочинять…
Руководитель Службы любил говорить: «Если ты усомнился в правоте устава Службы или просто приказа свыше, забирай вещички и — забыли друг друга».
Множественное число здесь — фигура речи. Забывает в таком случае лишь усомнившийся: его лишают памяти о Службе вообще, о его службе в Службе, в частности.
Смотритель думал, что Ной, скрывающий свой суперпроект от постороннего внимания, конспирируется очень плохо, точнее сказать, не конспирируется вовсе: паровик Сима регулярно курсировал между лесопилкой…
(располагавшейся, кстати, неподалеку от того места, где Смотритель пересек «границу»)…
и домом — возил доски и бревна, бочки со смолой, крепкие канаты, сплетенные из высушенных лиан, и прочие дары леса, нужные для постройки корабля. Это было единственное, что ввозилось в дом извне и могло навести жителей города на какое-либо подозрение. Остальное — металлические изделия, инструменты и крепеж — производилось своими силами, в кузнице, толково оборудованной во внутреннем дворе.
Когда Смотритель поделился с Ноем своими сомнениями по поводу конспирации, тот рассмеялся:
— Да от кого что прятать? Никому нет дела до того, что у меня в доме происходит. К тому же здесь все строятся, заметь, непрерывно и подолгу, возят те же доски, те же камни. И никто никого ни о чем ни спрашивает. Кто захочет — сам все расскажет и покажет. Как я тебе. А другим не хочу ничего раскрывать — это да, но это ведь понятно, верно? Ну не поймут люди…
А загруженный паровик ни у кого подозрения не вызовет, не волнуйся. Гонял бы его пустым — может, кто и удивился бы моей непрактичности, а так…
Однажды, когда Смотритель вместе с Ноем и его сыновьями, усталые и испачканные с ног до головы в смоле, выходили после очередного «рабочего дня» из пещеры, на полу перед дверью увидели записку, оставленную кем-то из женщин.
— «Идите на Каалма, там будет говорить Оракул», — прочел Ной. — Это, значит, нам вместо обеда…
— Нет, обед, наверное, оставили, — рассудил Иафет, — но есть будем после. Сейчас надо умываться и — бегом на площадь.
На вопросительный взгляд Смотрителя Ной ответил уже на ходу:
— Сам все поймешь. Переодевайся быстрее. Опаздывать нельзя. Все. Встречаемся у входа.
А Смотритель понял, потому что вспомнил. В Службе гадали: что за людские сборища происходят периодически в Ис-Кериме? Скоро придет ответ: в одном из таких он примет участие.
На площади Каалма было очень людно. Но Смотритель немедленно удивился странному молчанию толпы. Везде, на любой многолюдной сходке всегда легко существует звуковой фон, который складывается из множества одновременных разговоров — пусть даже вполголоса, даже шепотом. Жители города, стоявшие на главной площади Ис-Керима, не галдели, не кричали и даже не шептались — над толпой витал лишь тихий шелест дыханья сотен людей, молча ожидавших чего-то.
Смотритель поборол искушение спросить у Ноя, что здесь происходит, и тем самым нарушить благоговейную тишину. Подождем, потерпим. Раз все молчат — значит, так надо. А уподобляться хамоватым тайм-туристам, которые отродясь не уважали всерьез ни одно из «времен пребывания», профессионалу негоже.
Он послушно шел за Ноем, который протискивался поближе к центру площади, делал извинительные гримасы, если случайно задевал кого-то плечом, честно пытался проникнуться атмосферой серьезного ожидания чего-то явно существенного. Получалось плохо. Не проникался. Потому что не понимал. Но, пробираясь через толпу в кильватере Ноя, Смотритель попутно изучал окружающую действительность. Эту площадь он уже неплохо узнал, живя в городе. Почти геометрический центр Ис-Керима носил название Каалма, что ничего не означало в древнешумерском языке, — просто красивая фонема, не более того. Площадь являла собой неправильный пятиугольник, стороны которого были образованы довольно высокими домами — с лавками и мастерскими на первых этажах, а от углов, в глубь города уходили пять улиц — главные «авеню» Ис-Керима.
На одной из них, на улице Со, и располагался дом Ноя.
Смотритель не заметил, откуда появился Оракул. Он как-то вдруг образовался в самом центре площади — на возвышении. Краем глаза, в просвете, на мгновение возникшем между спин и голов. Смотритель узрел человека в закрытом белом плаще, на голове — высокий остроконечный капюшон или колпак. Большего увидеть не удалось: спины впереди сомкнулись, просвет исчез.
Но ничего не произошло такого, что могло бы отметить появление Оракула, — народ не загалдел, не зашептался, все как стояли, так и продолжали стоять. Молча. Смотрителю с его совершенно не шумерским ростом ничего не было видно. Похоже, Ной думал именно об этом, почему по-прежнему тащил своего неудавшегося ростом друга и помощника поближе к центру события. Идти сквозь неподатливую толпу молчащих гигантов становилось жутковато.
Вдруг он услышал:
— Приветствую вас, жители Ис-Керима!
Это, несомненно, говорил Оракул, но до него было еще достаточно далеко, чтобы так отчетливо слышать речь.
Тогда как же?..
Смотритель уткнулся в спину резко остановившегося Ноя. Виднее не стало, но хоть толкотня прекратилась.
— Все, что я скажу сейчас, передайте тем, кто не услышал Зова и не пришел. Это должен знать всякий — от малых детей до глубоких старцев… — Оракул говорил, как человек, бормочущий себе под нос: тихо, монотонно, без всякого даже намека на публичность.
Так по крайней мере слышал его Смотритель. Но складывалось ощущение, будто это тихое и монотонное звучит прямо над ухом — так отчетливо слышался каждый звук, каждое слово.
Чудеса акустики? Неспроста на площади создали полную тишину.
Или телепатия?
— Я принес вам известие от Небесного Царя…
Прямо вот так и известие? Царь просил передать?
Смотритель вдруг испытал совершенно не приличествующий моменту прилив ироничного отношения к действительности. И рад был бы проникнуться важностью момента…
(не сомневался, что для жителей Ис-Керима момент был действительно важным)…
но казенный термин «известие», но тон Оракула, но унылая будничность происходящего мешали донельзя. Разум протестовал и не позволял чувствам разгуляться приличественно моменту.
— Землю ждет очищение, — нудил невидный Смотрителю Оракул. — Великое и безжалостное. Виной тому не в меру расплодившиеся орки, все сильнее и сильнее притесняющие людей. Как мы узнали недавно, еще двое наших братьев, жителей Ис-Керима, погибли от их лап. Царь рассержен.
Вот и он — долгожданный, предсказанный или постфактум описанный в Библии гнев Небесного Царя! Очень эмоционально описанный, даже скупая лаконичность Книги Книг не скрывает эмоций. А тут — как о рядовом, плановом событии…
— Помните, жители: Царь Небесный видит все. Обращая свой гнев на орков, Он не безразличен к тому, как живут люди.
Если жизнь кого-то из вас неправедна, гневный взор Его падет и на вас. И никому из грешников не снести кары. Не забывай те об этом. А теперь идите и живите праведно.
* * *
Финита. Гасим свет.
Негусто. Красноречием Оракул не балует. Да и смыслом — тоже. Сейчас все бросим и пойдем жить праведно. Цирк какой-то…
Вероятно, Оракул закончил «нести известие» и сошел со своего возвышения, но Смотритель этого не видел. Ему вообще, кроме могучих спин и мудрых голов, ничего видно не было. Ну, разве что небо и верхние этажи домов. Тяжко Гулливеру среди гуингмов… А в толпе продолжала сохраняться та же самая благоговейная тишина, но в нее уже ворвался звук шагов, шарканье подошв по песку: народ потихоньку расходился согласно велению Оракула — жить праведно.
Ной тоже развернулся и с серьезным видом двинулся в сторону улицы Со. Сим, Хам и Иафет гуськом пошли следом. Предполагалось, естественно, что и Гай не задержится, а вот не сложилось. Другое сложилось: Гулливер потерялся в толпе гуингмов, а потери этой никто в суете не заметил…
Он шустро протискивался сквозь деловито и споро растекающуюся толпу в направлении, которое сам интуитивно вычислил: он хотел догнать Оракула и проследить, если получится, куда он пойдет. Он не анализировал, зачем ему знать «гнездо» Оракула. Он просто работал, а работа требовала знать все. В том числе и «гнездо», раз уж такая удачная фишка выпала. А вело его особое чувство, которое он считал этаким специфическим придатком профессии: внезапно рождающаяся уверенность в каждом шаге. Иными словами: все, что сейчас ни получится, все будет правильным и нужным. Такое чувство, правда, возникало нечасто, но уж когда возникало…
И ни разу не подводило. И сейчас не подвело.
Все еще безмолвная толпа становилась прозрачнее, и вот уже замелькал впереди знакомый колпак. Однако Оракул шел не один, да и не шел он вовсе, а ехал на тележке с большими колесами, которую катили плечистые ребята — видать, охранники, да еще с дюжину таких же шло поодаль, окружая тележку и оттесняя простых граждан — не грубо, а, наоборот, интеллигентно, вежливо. Охранники…
(а как еще их назвать?)…
были облачены в ослепительно белые плащи до земли, оружия в руках не наблюдалось. Смотритель опытным глазом углядел, что, помимо видимых охранников, тележку сопровождали и невидимые: еще несколько — под прикрытием. Как бы простые граждане, одетые по-простому, они внимательно контролировали обстановку на улице, у стен домов, далеко позади основной процессии, чуть впереди. Один из них шел неподалеку от Смотрителя, и, видно, чем-то ему не понравился Гулливер, подозрительным показался. Скорее всего он узнал Хранителя Времени…
(Смотритель уже не сомневался, что его здешняя профессия всегда узнаваема)…
засек его чересчур энергичный преследовательский порыв.
Заметив это, Смотритель тотчас потерял интерес к кортежу Оракула и свернул в ближайшую лавку, которая удачно оказалась винной. Тот, кто его заподозрил, задержался у входа…
(в общем-то не особо скрываясь)…
убедился, что подозрительный Хранитель Времени всерьез выбирает вино, складывает отобранные бутылки в корзину, поданную хозяином лавки, потерял к винолюбу интерес и поспешил догонять своих.
Смотритель немедленно обнаружил, что вино ему не по карману да и не особо-то и хотелось, поблагодарил хозяина лавки, вышел на улицу и оценил ситуацию. Кортеж исчез за поворотом…
(только за каким?)…
а арьергард наружного наблюдения еще маячил поблизости.
Прекрасно. Большего и не надо.
Теперь пришла пора выяснить, у кого спецподготовка лучше: у Смотрителя Службы Времени, окончившего соответствующую академию, или у допотопного шумера, чьи университеты Смотрителю не известны, но уважаемы заочно. Если повезет, то охранники сами приведут Смотрителя к резиденции Оракула, а уж остаться незамеченным — дело техники. Техника Смотрителем была отработана отменно. Опыт.
Окропил водой из близлежащей колонки волосы, завязал веревочкой, найденной в сумке, хвостик на затылке, подвернул и без того короткие рукава туники, запихнул за щеки по половинке уместно завалявшегося в той же сумке абрикоса, насупил брови и превратился в нового человека. На прототип, конечно, похож, но не настолько, чтобы быть узнанным. Теперь оставалось еще держаться от охраны на таком расстоянии, чтобы они не почувствовали близость Хранителя Времени и одновременно не пропали из поля зрения.
Первые несколько минут прогулки позади охранных топтунов Оракула дали Смотрителю более-менее ясное представление о методе их работы. А если известен яд, то можно подобрать и противоядие. Разведывательно-конспиративные навыки, до поры дремавшие, рефлекторно ожили, и Смотритель быстро сообразил, что делать, чтобы сопровождать Оракула и его бойцов сколь угодно долго.
Непросто, конечно, заниматься этим в одиночку, но при желании можно.
С этим желанием наперевес Смотритель дошел до границы города. Охрана, все более и более плотно сжимавшая кольцо вокруг повозки с Оракулом, привычно (да, так!) ослабила бдительность: на окраине людей мало, напрягаться особых поводов не видно. Да и, похоже, они никогда не сталкивались с реальной угрозой Оракулу, тем более — исходящей от примерных жителей Ис-Керима, иначе наружное наблюдение работало бы лучше…
(тоньше, аккуратнее, быстрее, сообразительней)…
а не спустя рукава, как сейчас. Основная функция охраны…
(судя по тому, что процессия вышла из города)…
заключалась в оберегании Оракула от орков, а не от людей. Отпустив объект слежки на приличное расстояние, по прямой, хорошо просматривающейся дороге, Смотритель тоже вышел из города. Застава…
(контрольно-пропускной пункт, пограничный пост, дозор etc.)…
не заинтересовалась им, как несколькими минутами ранее — командой Оракула. То есть им-то как раз заинтересовалась, услышала Хранителя Времени. Дозорные проводили его внимательными, заинтересованными взглядами, но ни о чем спрашивали. Даже о своем Времени. Смотритель уже понял преимущества выпавшей ему профессии…
(действительно выпавшей, как в игровом автомате, ведь не знал о ней, когда бросался под паровик)…
и пользовался ими вовсю и беззастенчиво.
Следуя за Оракулом сотоварищи на весьма приличном расстоянии, он думал о том, как ему повезло. Впрочем, общеизвестно: дуракам везет. И в картах и в жизни. Блаженное неведение позволило ему спокойно существовать в экстремальных, как теперь понятно, внегородских условиях! Благосклонная к Смотрителю (к дуракам) судьба не свела его нос к носу с отвратительными даже по описанию орками. Продолжительное существование в пещере и беспечная прогулка в город по ночным джунглям — вполне достаточные вольности, которые можно себе позволить, большего судьба не простит. Именно поэтому Смотритель сейчас шел и волновался: во-первых, вокруг нет города, чтобы спрятаться от внимательных глаз охраны, которая его наверняка уже заметила, а во-вторых…
(опять же потому что нет города)…
вероятна опасность встретиться с этими самыми орками, противостоять коим без применения спецсредств будет равно самоубийству, а спецсредства с собой не взяты, да и обнаруживать их на глазах у местного населения было бы нескромно. Оставалось уповать на то, что судьба еще разок снизойдет.
А дорога потихоньку подводила идущих к издалека видному большому дому или даже замку. Последнее — вернее, ибо в строении имелись такие характерные «замковые» элементы, как башни по углам каре, высокий забор и ров с мостом, явно подъемным, упирающимся одним концом в Дорогу, а другим — в массивные ворота.
Охранники Оракула стали все чаще подозрительно оглядываться на Смотрителя.
По счастью, дорога не заканчивалась у замка, а шла и дальше, поэтому Смотритель чинно прошел мимо торопливо поднятого моста…
(Оракул в тележке и свита скрылись за высокими деревянными воротами в замок)…
и красноречиво негостеприимного охранника на обочине, остановился чуть поодаль — вытрясти камешек из сандалии, а затем пошел вперед с прежней неторопливостью, в прежнем направлении, ни дать ни взять — знает человек, куда путь держит.
Манипуляции с камешком, помимо чисто практической стороны, дали еще и возможность быстро, но подробно осмотреть замок — с точки зрения несанкционированного проникновения. В смысле: возможно ли такое. Несанкционированно проникнуть туда Смотрителю хотелось сильно; вопросы к Оракулу имели законное место. Но столь же законное имела и осторожность: в начале миссии, когда все только-только стало складываться, как говорится в Службе, «согласно Мифу», то есть мифу о Ное и Всемирном Потопе, рисковать было стремно.
Качаемый такими противоречивыми мыслями, Смотритель, не таясь, обошел замок по большой окружности, оглядел его со всех сторон, несколько раз отметил блеск линз подзорных труб в окнах. Следят?
Ну и пусть следят.
Их подозрительность — их проблема. Уж наверное, вокруг замка гулять не запрещено. А то, что какой-то сумасшедший прохожий не боится орков…
(хотя на самом деле совсем не так)…
так это его личное дело. Он вообще, после столкновения с грузовиком, странным стал…
Так себя залегендировав, Смотритель сел на камень возле дороги.
Что делать теперь? Проникнуть в замок? Подвиг, конечно, но — не проблема. Но для подвига необходимо оборудование, частично спрятанное в пещере, частично хранящееся в доме Ноя…
(где, кстати, заблудившегося Гая, наверное, уже обыскались)…
для подвига также нужна ночь, поскольку среди бела дня ломиться на штурм замка — бред. Не помешали бы и помощники, хотя бы двое, а лучше трое — такую операцию одному будет провернуть непросто. Вот если первый и второй пункт плана — выполнимы, то с третьим — облом, единомышленника для штурма Смотритель себе не найдет. Придется действовать соло.
А придется ли? Нужно ли вообще? Вернуться восвояси, забыть о штурмах, продолжить помогать Ною строить корабль, делать вид, что возвращается память, жить полной шумерской ЖИЗНЬЮ…
Скучно.
Зато профессионально. Смотритель есть Смотритель. Но сколько можно смотреть? Когда же дело делать? Смотреть — и есть дело. И подростковая максималистская горячность в деле — не помощник…
* * *
Впрочем, он сам знал, что просто-напросто тянул время. И вытянул.
Внутренний диалог Смотрителя с самим собой прервался. Залязгал опускаемый мост, через высокую траву от замка шел человек. Один из охраны Оракула.
Смотритель…
(он давно съел обе половинки абрикоса, а волосы высохли и нахально выбивались из-под веревочки)…
нацепил на физиономию максимально нейтральное выражение лица: дышать воздухом не возбраняется никому.
Охранник подошел и вежливо (охранник! вежливо!) поинтересовался:
— А не боязно одному так прогуливаться? Места здесь опасные.
— Не боязно, — тоже вежливо ответил Смотритель.
— Хочу предложить вам пройти в дом. Для вашей же безопасности.
— Спасибо. Я и так в безопасности.
— Но здесь есть реальная угроза для жизни…
— Я хозяин своей жизни.
Охранник понял, что политесами дело не решить, и применил тяжелую артиллерию:
— Пойдемте в дом. Оракул зовет вас.
Немая сцена.
И поговорка к месту — про нечаянное везение: не было ни гроша, да вдруг алтын. Или это откуда-то из русской классики?.. Да какая разница! Все равно Смотритель не знал, что за штука такая — алтын.