Подготовка операции, по мнению Джино, могла быть закончена в несколько дней, но Трэси отпустил на нее три недели. Во-первых, он не любил спешки и добивался от помощников скрупулезной отработки мельчайших деталей, а во-вторых, и спешить было незачем. По сведениям, полученным от «своего» человека в столице штата, прибытие золота ожидалось не раньше чем через месяц. Преждевременный захват острова ничего бы не дал: глупо задавать Селесте вопросы, на которые еще нет ответов. Такие подробности, как час разгрузки или состав конвоя, выясняются всего за два-три дня до прибытия судна.

— Но мы все равно не узнаем точно, когда эта чертова калоша придет во Фриско, — горячился Джино, на что Трэси отвечал с неизменной уверенностью:

— Точно я узнаю у Селесты. А пока меня не пугают погрешности в день или два.

Видимо, шеф всецело доверял своему агенту в Сакраменто. Поэтому в конце трехнедельной подготовки Джино ничуть не удивился, когда ему позвонил Кордона.

— Через два часа вылетаем в Норфолк. Билеты у меня.

К вечеру они уже были на яхте Трэси, а с наступлением темноты на борту появился и шеф. Он коротко поздоровался с командой, еще раз проинструктировал аквалангистов, лично проверил снаряжение: акваланги, широкие, обоюдоострые кинжалы в твердых пластмассовых ножнах, короткоствольные автоматы типа «стэн», не боящиеся воды, бортовые крупнокалиберные пулеметы, установленные на случай нежелательной встречи с таможенным катером, а в баре кают-компании набор разноцветных бутылок, тщательно подобранных Джино.

Результатом осмотра Трэси остался доволен, вышел на палубу и зычно скомандовал отплытие. Кордона отметил про себя, что, будь у шефа золотая серьга в ухе и черная повязка на глазу, а вместо элегантного пиджака с эмблемой Ротари-клуба полосатый застиранный тельник, он вполне соответствовал бы облику карибских пиратов, бороздивших когда-то здешние воды. Возможно, кто-то из английских предков Трэси и промышлял разбоем на голубых дорогах Атлантики, во всяком случае их вероятный потомок не покинул капитанского мостика, пока штурман не доложил ему, что они у цели.

— До острова три километра. Пора глушить двигатель.

Трэси всмотрелся в черную тушь ночи: где-то далеко, почти у самого горизонта, родился расплывчатый светлый луч, задрожал, качнулся вверх и пропал, словно нырнул в бездонную отвесную пропасть, начинавшуюся за чертой горизонта.

— Прожектор на острове, — произнес неслышно подошедший Кордона.

— Шлюпку на воду! — приказал Трэси.

С чуть слышным скрипом заработал кабестан, опуская якорь. Яхта дернулась и встала, прикованная к мягкому грунту. У ее правого борта закачалась на волнах шлюпка, которую легко удерживали на месте четверо гребцов.

— Далеко не отходить, — бросил им Трэси. — Спустить десант — и назад!

Пятерка аквалангистов во главе с Кордоной, в черных резиновых костюмах, с желтыми баллонами на спине, кинжалами у бедра и автоматами на груди, спустилась в шлюпку. Через несколько минут Кордона, оглянувшись назад, уже еле-еле различил силуэт судна, настолько густой была окружающая ночная темь. Острова впереди по курсу тоже не было видно, и только по светящейся стрелке компаса Кордона определил его местоположение.

— Суши весла! — скомандовал Кордона. — Десант в воду!

Он подождал, пока последний аквалангист покинул шлюпку, размашисто перекрестился и нырнул в холодную черную воду, плотно охватившую тело. Впереди заплясали тусклые огоньки — фонарики на груди у десантников. Включив свой фонарь, Кордона подплыл к ним и показал рукой: вперед! Он любил плавать ночью, когда вода кажется непрозрачной и вязкой. Он знал это море, как свою квартиру на Ист-Лэгмур-стрит в Лос-Анджелесе, гонял здесь на скутерах и ставил рекорды в многочасовом плавании до того, как попал к Трэси. Он знал, что не ошибется, не собьется с азимута, и поэтому ничуть не удивился, когда верхний пласт неожиданно засветился. Точно плывут, прямо по лучу прожектора.

Он подождал, пока прожектор погас, и вынырнул на поверхность. В сотне метров от него белел коралловый каравай острова с аккуратно вырезанным ломтем — бухточкой. Можно было уже начинать штурм. Кордона снова нырнул и через две-три минуты очутился в бухте. Здесь было совсем спокойно, движение воды даже не ощущалось, а сама вода была настолько прозрачной, что Кордона поспешил погасить фонарь на груди.

Но часовые не видели света из-под воды. Не видели они и того, как шесть черных теней веером раскинулись по периметру бухты. Часовых было только два — больше Корнхилл не выделил, да еще двое ожидали своей вахты, должно быть мирно похрапывая в деревянной пристройке к «переговорной».

«Нам чертовски везет, — думал Кордона, вылезая из воды и отстегивая ласты. — Это дурачье загипнотизировано уверенностью в своей безопасности». Пригнувшись, он перебежал к погашенному прожектору и вытащил из ножен кинжал. Ничего не подозревавший часовой, что-то беспечно напевая, медленно прошел мимо. В два прыжка Кордона догнал его и сильным, отработанным ударом оборвал песенку. Часовой не успел даже вскрикнуть. Кордона подхватил его уже в падении и тихонько опустил на коралловый скат. Вокруг было по-прежнему тихо, и только ленивые океанские волны, сердито, урча, разбивались у рифа.

Кордона тихо свистнул, и тотчас же с противоположного конца бухты послышался приглушенный голос:

— Порядок, Кордона. Мой готов.

— К бараку, быстро!

В доме не спали. В небольшом уютном цирке с амфитеатром стульев и круглым столом на пятачке манежа сидела худенькая белокурая женщина. Перед ней на столе лежала пухлая стопка писчей бумаги. Женщина что-то быстро писала, изредка заглядывая в блокнот. Вдруг она посмотрела в окно, и Кордона резко отпрянул в сторону. Но женщина его не заметила. Она беззвучно пошевелила губами, словно что-то прикидывая в уме, и снова склонилась над рукописью.

Кордона опять подивился непонятному своему везению. Подумать только: дежурный — женщина! Что ж, хлопот поубавится: она, наверное, и стрелять не умеет.

В другой комнате два полисмена, сидя на застеленных кроватях, играли в карты. Тут же лежали их автоматы. В глубине комнаты Кордона заметил полуоткрытую дверь, из-за которой доносилась чуть слышная музыка. «Радиорубка, — подумал он. — Радиста надо убрать в первую очередь, чтоб не успел предупредить Гамильтон». Он посмотрел на часы: три часа ночи. Еще десять минут, и можно вызывать Трэси. Хорошо бы обойтись без стрельбы, но, видимо, не удастся: стрелять придется сразу, с порога.

Но удача и тут сопутствовала Кордоне. Полицейские, бросив карты, забрали автоматы и направились к выходу. «Смена караула, — догадался Кордона. — Сами идут к нам в руки». Так и произошло. Полицейских срезали автоматной очередью прямо у выхода. Выбежавший на шум радист не успел даже вскрикнуть. Оставалась дежурная. Сделав знак своим спутникам, чтоб не стреляли, Кордона подошел к двери в глубине комнаты и рывком открыл ее. Янина не обернулась. Увлеченная работой, она или не слышала выстрелов, или не обратила на них внимания, могла подумать: гроза, гром, да и на шумовом фоне ревущего кругом океана выстрелы прозвучали не так уж громко — треск хлопушки, не больше. И Янина продолжала писать, не подымая головы от стола, освещенного только настольной лампой, выхватывающей из темноты чуть сгорбившуюся фигурку в темном жакете, пачку бумаги да белую раковину магнитофона для записи разговоров с Селестой.

Кордона молча ждал, когда женщина у стола обернется. Ему нравились дешевые театральные эффекты: небрежно-развязные позы, черные резиновые костюмы, автоматы, направленные на ничего не подозревавшую жертву. Все это сулило приятный резонанс — неожиданный вскрик, мольбу о пощаде, слезы, может быть, обморок. Вот только она обернется…

Янина отложила исписанный лист бумаги и обернулась. Сначала она увидела трех человек в костюмах аквалангистов. «Может быть, Корнхилл прислал дополнительную охрану?» — мелькнула мысль и тут же погасла: слишком красноречивы были дула направленных на нее автоматов. Потом она удивлялась тому, что не испугалась и даже не позвала на помощь. Ею владело любопытство, бессознательное стремление к опасности, о котором она знала только из книг и фильмов и которое живет в каждом, будь он профессиональный разведчик, или ученый, идущий на рискованный опыт, или просто скромный бухгалтер, вступающий в неравный бой с хулиганами.

— Видимо, я должна поднять руки? — спросила она.

Кордона обаятельно улыбнулся и опустил автомат: эффекта не получилось, девчонка была не из слабонервных.

— Зачем формальности? — галантно сказал он. — Вы умная женщина и не станете отнимать у меня оружие, драться, кусаться или царапаться.

— Не стану, — согласилась Янина. — Вы заведомо сильнее меня, а я не знакома с приемами дзюдо или самбо. Но зато я умею кричать.

— Кричите, — милостиво разрешил Кордона, — надрывайтесь. Никто, кроме Бога, вас не услышит.

— Вы забыли Селесту.

— Это он забыл вас. Почему он не помешал моим людям устранить радиста, полицейских и держать на прицеле симпатичную женщину? Кстати, как зовут эту женщину?

— А вам не все равно? — пожала плечами Янина. — Вы не Джеймс Бонд, и я не его героиня. Книжки не будет. И фильма не будет. Закругляйтесь, как у нас говорят.

Кордона опешил.

«Так ему и надо», — не без удовольствия отметила Янина. Не любезничать же ей с этой галантной гадиной! Но что делать? Вызвать Селесту? Может быть, он остановит налетчиков? Но ответного отклика не было.

«Почему он молчит? Почему не включил магнитное поле и не помешал убийству? Может быть, правы те, кто ставит его по ту сторону добра и зла? Может быть, в своем обучении он рассматривает этот налет как новый урок, в котором еще раз проверяются параметры добра и зла. Добро — в одну ячейку памяти, зло — в другую. Потом оценить, сравнить, сопоставить. Что и с чем? Какая информация понадобилась ему сейчас? Инициатива обреченной? Крыса в лабиринте в поисках выхода? Ладно, попробуем найти этот выход!»

— Что вам нужно от меня? — спросила она молча выжидающего Кордону.

— Немножко благосклонности и чуточку терпения.

— Благосклонности не ждите. А терпение может лопнуть.

Кордона бросил взгляд на водонепроницаемый хронометр, пристегнутый к запястью поверх резинового костюма. Еще пять минут до прибытия шефа он вынужден выслушивать дерзости этой маленькой женщины. Он видел, что она боится его, тяжелого, угрожающего молчания его спутников, их автоматов и кинжалов на бедрах. Боится и все же не становится на колени, не кричит, не бьется в истерике, не умоляет о пощаде. Кордона уважал не только откровенную смелость или профессиональное бесстрашие, он умел ценить и тех, кто находил в себе силы преодолеть страх, животный страх перед опасностью, болью и даже смертью. Он сейчас искренне жалел девушку, которую все равно придется убрать, если шеф с ней не договорится. А ведь с такой не договоришься.

Он прислушался: за окном зашумели голоса, чей-то смех, потом нестройный гомон в дежурке, и на пороге зала в светлом прямоугольнике двери появился Трэси. Его холодные глаза в несколько секунд оценили Янину.

— Добрый вечер, девушка, — сдержанно поклонился он. — Вернее, добрая ночь. Простите, что мы ворвались к вам без приглашения, но поверьте, я бы не рискнул поступить столь бестактно, если б не терпящее отлагательства дело.

Кордона поморщился: он уже поиграл в джентльмена, зачем второй актер на ту же роль? Но Трэси придерживался иного мнения: он вел свою игру настойчиво.

— Я много слышал о вас, — проговорил он, присаживаясь рядом с Яниной, и польщен знакомством. Вы, оказывается, не только известный ученый, но и бесспорно интересная женщина. Будь я продюсером, никогда не прошел бы мимо.

— Что вам угодно? — отчеканила Янина и отодвинулась. — Я задавала тот же вопрос этой пародии на Бонда. — Она небрежно кивнула в сторону почтительно отступившего Кордоны, — но он загадочно отмалчивался. Вероятно, об этом нужно спросить у вас.

Трэси заметил, как дернулся при этих словах Кордона, и усмехнулся: девчонка оказалась с норовом.

— Верно, — сказал он, — Фернандо не Джеймс Бонд, а Санчо Панса. Похудевший, но столь же послушный хозяину. Он ждал меня, и я охотно отвечу. Я просто уверен, что вы не откажете мне в небольшой просьбе.

Янина, склонив голову набок — нелепая привычка, сохранившаяся с детства, — молча смотрела на сидевшего перед ней широкоплечего человека в синем спортивном свитере, с седым ежиком волос над высоким лбом — не то киноактер на роли благородных ковбоев, не то тренер олимпийцев по боксу. Она впервые видела гангстера не в кино, а в жизни, и не просто рядового убийцу, как эта резиновая лягушка с автоматом, а лидера, главаря, атамана. При всем том он не вызывал у нее отвращения — только любопытство, холодное и брезгливое. Вежливо и спокойно, как давний и хороший знакомый, он терпеливо разъяснял Янине свою просьбу:

— Вы зададите Селесте пять или шесть вопросов. Ну, может быть, шесть или семь. Согласитесь, что это пустяк. Да и вопросы совсем безобидные. Разрешите, я изложу их письменно. Вам останется только прочесть, даже не вслух — мысленно. И ваша совесть будет чиста, как этот лист бумаги. — Он придвинул к себе пачку не исписанных Яниной листов и вооружился золотой самопиской.

Янина молча следила за его движениями. Пусть пишет. Актер. Фантомас в маске первого лорда адмиралтейства на приеме у королевы. Отлично понимает, что без королевы ему не обойтись. А королева наверняка отклонит прошение. Тогда он снимет маску. Интересно, будет ли страшно?

Янина дерзко прикрыла рукой лист бумаги, на котором Трэси выводил свой первый вопрос.

— Одну минутку… — В ней вдруг проснулась школьница, любившая посмеяться над мальчишками из своего класса. — Почему это вы решили, что я такая послушная?

Трэси отложил авторучку и снисходительно улыбнулся: он все еще был первым лордом адмиралтейства.

— При чем здесь послушание? Я рассчитываю на ваш здравый смысл.

— Объяснитесь.

— Что, по-вашему, выгоднее — десять тысяч долларов и пять минут салонной беседы или похороны?

— Я не боюсь угроз.

— Это не угроза, это реальность. У вас в математике это, кажется, называется выбором оптимального варианта. Вот и выбирайте, что вам больше нравится.

— Я уже выбрала.

— Чеком или наличными?

Янина презрительно фыркнула:

— Вы все измеряете в долларах?

— Значит, предпочитаете похороны?

— Не посмеете.

Трэси рассмеялся звонко и весело, как смеются подчас остроумной шутке, и, может быть, только Кордона заметил в его смехе искусственность.

— Посметь все можно, было бы только желание или необходимость. Если вы откажетесь говорить с Селестой, вас придется, выражаясь мягко, устранить. Это — необходимость: я не люблю лишних и опасных свидетелей. Ну а желания, естественно, нет. Вы мне почему-то нравитесь, и я надеюсь, мы сговоримся.

— Не надейтесь — не сговоримся.

Не обратив внимания на реплику Янины, Трэси взглянул на часы.

— Даю на размышление пять минут. Жизнь, девушка, дорогая штука, и не стоит отказываться от нее из-за пустяка. — Он подозвал Джино: — Проводи даму в соседнюю комнату и позаботься о том, чтобы она не скучала.

Джино вразвалочку подошел к Янине — руки в карманах, ленивый прищур глаз, сигарета во рту — и вдруг резким движением выбил из-под девушки стул. Не ожидавшая нападения Янина упала на пол. Все дальнейшее не заняло и минуты: заслонившая обидчика спина в синем свитере, взмах руки и две пощечины — одна, потом другая, после чего Джино отскочил и вытянулся, как солдат на плацу, а над ней уже склонилась голова с седым ежиком, и сильные руки помогли ей подняться.

— Прошу прощения — недоглядел. В дальнейшем, если договоримся, виновный будет наказан. — С этими словами, поддерживая девушку под локоть, Трэси провел ее в радиорубку и усадил на место радиста. — Отдыхайте, думайте, а через пять минут я к вашим услугам.

Еще минуту назад — по крайней мере ей так казалось — Янина просто бы рассмеялась ему в лицо. Пять минут или час — какая разница? Даже под дулом автомата она не станет помогать налетчикам. Это, как красная лампочка, вспыхнула первая мысль. А хватит ли у нее храбрости? Да и за что умирать? — спросила вторая — желтый огонек. Мельком брошенный взгляд на рацию родил третью мысль — зеленую: а вдруг? Есть еще пять минут. За пять минут можно что-то сделать, что-то успеть. Неосторожность Трэси, не предполагавшего, что Яна умеет работать на рации — а она научилась этому во время ночных дежурств на острове, — давала возможность опередить охранников и вызвать полицейское управление Корнхилла, если только бандиты не отключили рацию от питания.

Янина огляделась. Два равнодушных аквалангиста у двери стояли, лениво поигрывая автоматами. Джино, зевая, развалился в кресле. На Янину он не смотрел — вероятно, стыдился пощечин. Пистолет он положил на колени, полез в карман за сигаретами, щелкнув зажигалкой, наклонился над рыжим язычком пламени… Пора!

Стараясь не скрипнуть стулом, не делать лишних движений, она дотянулась до кнопки с надписью «Вызов» и, схватив микрофон, крикнула первое, что пришло в голову:

— Анджей, скорей!

Закончить она не успела. Обезьяньи пальцы Джино сдавили ей горло, перед глазами заплясали разноцветные огоньки и погасли. Но сознание сейчас же вернулось, словно кто-то, щелкнув клавишей радиоприемника, впустил в комнату чужие резкие голоса.

— С ума сошел! — донеслось до нее. — Ты бы еще до смерти дожал. Тогда прощай Селеста!

Янина догадалась: говорили главарь в синем свитере и его подручный. Она приоткрыла один глаз, и это не ускользнуло от Трэси, он наклонился над ней и с прежней наигранной вежливостью спросил:

— Как вы себя чувствуете? Надеюсь, Джино не повредил вам горло? Говорить сможете? Я не заинтересован ни в хрипоте, ни в молчании моего переводчика. — Он подождал ответа и добавил: — Вы же сами виноваты. Зачем вам эта мелодрама? «Анджи, Энджи»… Все равно бесполезно: рация же отключена.

«Врет, — подумала Янина, но промолчала. — Пусть считает, что я поверила».

— Вы все предусмотрели, — сыграла она обреченность и похвалила себя мысленно: «Молодец, Янка! Еще пара репетиций — и можешь идти на сцену».

Трэси немедленно клюнул:

— Конечно, мы предусмотрели все до мелочей. Именно мелочи и решают исход операции.

«Они-то тебя и погубят», — злорадно подумала Яна, снова изобразив безропотную покорность. Радист Корнхилла, наверное, уже позвонил Смайли, и через полчаса-час Рослов с полицейскими будет на острове. Только бы протянуть время, сыграть любой спектакль — лишь бы поверили, не догадались, не заподозрили. Она встала и, не обращая внимания на рванувшихся к ней охранников, решительно шагнула к старику в синем свитере. Трэси искренне огорчился бы, когда б узнал, как она мысленно именует его, несмотря на всю его моложавость.

— Я готова связать вас с Селестой, — сказала она. — У меня нет выхода.

Трэси облегченно вздохнул:

— Я был уверен, что поступите разумно. Выхода у вас действительно нет, кроме согласия на мое предложение. Рад за вас. — Он вынул чековую книжку, оторвал страничку и протянул Янине: — Вот чек на обещанные вам десять тысяч. Можете реализовать его в любом банке Калифорнии.

— О деньгах потом, — отмахнулась Янина. — Но не удивляйтесь, если будут сложности, — предупредила она. — Селеста не телефонный абонент.

— Я ничего не читал о сложностях. Вызывайте его, как это обычно делается.

— Видите ли, — Янина тщательно подбирала слова, — вы не специалист, вам будет трудно понять… Селеста — это не электронное устройство, которое достаточно включить в сеть, чтобы получить нужную информацию. Каждую секунду в копилку его памяти поступает со всего света информация разной степени важности, и степень эту определяет он сам, производя отбор, кодирование и корреляцию поступивших сведений. Это основная, запрограммированная функция Селесты…

— Зачем эта лекция? — нетерпеливо перебил Трэси. — Он собирает информацию? Так она мне и нужна.

— Но получить ее не так уж просто, — терпеливо ответила Янина. Селеста выходит на связь не часто и по своей инициативе. Связь эта всегда внезапна, кратковременна и энергоемка. Ну, как бы вам это понятнее объяснить? — Она нервно хрустнула пальцами. — Вы знакомы с устройством автомобиля? Тогда вы знаете, что такое аккумулятор. Если он не заряжен, машина мертва. Так и Селеста. Получив вызов от человека, он аккумулирует энергию, необходимую для связи. Мы не знаем, что это за энергия: наши приборы ее не регистрируют. Но замечено, что процесс аккумуляции происходит неравномерно. Иногда сразу, иногда ждешь.

— Ну а максимальный срок?

Янина взглянула на часы: вертолеты, пожалуй, уже вышли к острову. Через полчаса они будут здесь. Стоит накинуть минут десять для верности.

— Минут сорок, а то и больше, — сказала она.

Трэси недоверчиво ухмыльнулся:

— А вы меня не дурачите?

— А какой смысл мне вас дурачить? Вы рискуете только провалом операции, а я — жизнью. Вряд ли вы оставите меня в живых, если через сорок минут Селеста не выйдет на связь.

Трэси нерешительно оглянулся и поймал ободряющий взгляд Кордоны: соглашайтесь, шеф, другого выхода нет.

— Хорошо. — Трэси щелкнул пальцами, и двое автоматчиков подошли к девушке. — Я даю вам сорок минут, ни секунды больше. И не вздумайте меня обмануть.

Под конвоем автоматчиков Янина прошла в конференц-зал, села на привычное место «связного», привычно уперлась ладонями в подбородок, привычно закрыла глаза, вслушиваясь в четкое тиканье ручных часов, подаренных Рословым: «Чтобы не опаздывала на свидания».

Что ж, сегодня она явилась на свидание с Рословым на сорок минут раньше срока, но ведь Рослов мог и не получить обрывистой радиограммы Янины и не знать о том, что она его ждет. Впрочем, почему-то верилось, что он все-таки знает. Она вспомнила душную ночь, чуть слышный шорох океанского прибоя и голос Андрея, читающего чьи-то звенящие строки: «Позови меня, позови меня, если вспрыгнет на плечи беда…»

А беда стояла за спиной Янины с короткоствольными автоматами в руках, беда ждала своего срока.