Петр шел по Иерусалиму, по привычно уже узкой кривой улочке, круто взбирающейся из Нижнего города в Верхний - к дворцу Ирода Великого. Царило лето, точнее - жаркий летний месяц Таммуз, только-только израильские хлеборобы убрали с полей пшеницу, урожай, к сожалению, оказался невеликим, опять придется где-то покупать зерно, а виноградари жили в ожидании скорого и богатого созревания винограда - в следующем месяце Ав, а там и месяц Элул не задержится, начнется сбор ягод, время готовить вино, время закладывать его, счастливое время праздника. Интродукция.

Петр был сегодня римлянином, богатым и, видимо, знатным. Поскольку, с одной стороны, жара стояла немыслимая, дождями даже не пахло, на нем была легкая тонкая лацерна, даже безо всякой туники под ней. Золотая пряжка с большим рубином, застегнутая на правом плече, прочно удерживала одежду даже от распахивания, и это особенно радовало Петра, поскольку он, как уважающий себя римлянин, был под лацерной абсолютно наг. А с другой стороны, раз он направлял свои сандалии не к кому-нибудь, а лично к тетрарху Галилеи Ироду Антипе, коему случилось в эти дни быть в Иершалаиме, то означенная легкая лацерна Петра была девственно бела. Таков протокол.

Он знал, что Антипа безвылазно торчал во дворце, он, как и Понтий Пилат, не любил Иершалаим, приезжал в него вынужденно, он уже имел однажды вызов на Санхедрин, или Синедрион, легко мог быть приговорен к смерти за казнь некоего галилеянина без суда - преступление, непрощаемое даже властителям, однако сумел выкрутиться, но некий подспудный страх перед Великим городом навсегда притаился в нем.

Петр запасся "железным" рекомендательным письмом к Антипе от его знакомого, римского патриция Максимилиана, проезжавшего через Иерусалим три года назад и славно отобедавшего с Антипой. Письмо, конечно же, было сделано в Службе, с некоторым трудом выбито Петром из начальников, поскольку и Кормчий, и, главное, Майкл Дэнис настойчиво не хотели понимать стремления Петра встретиться с тетрархом. Да и. желание Мастера увидеть ученика, то есть Иоанна, прочно сидящего в неизвестном пока подземелье, казалось им абсурдным.

– Эта часть Проекта уже отработана, - говорил Дэнис. - Зачем тебе Иоанн? Дай ему спокойно умереть.

После давнего разговора с Петром о паранормальности Предтечи Главный инспектор Службы изволил ознакомиться с тремя синоптическими текстами и больше не задавал дилетантских вопросов о судьбах их персонажей.

– Во-первых, он пока не знает, что умрет, - терпеливо объяснял Петр. Во-вторых, я хочу хотя бы приблизительно понять, когда он умрет, - это важно для Иисуса: после смерти Крестителя он должен усилить активность в Галилее. В-третьих, я надеюсь узнать, где его держат: во дворце Ирода или в крепости Махерон. В-четвертых, имею я право в последний раз повидаться со своим лучшим учеником, имею или нет?

– На мой взгляд, нет, - отвечал Дэнис. - На мой взгляд, это сопли. И потом, с чего ты решил, что тебе удастся его увидеть?

Петр не стал обижаться на явные сомнения в его возможностях. Петр кротко ответил:

– Тогда останутся "во-вторых" и "в-третьих"... В конце концов разрешили. Уважили. И письмо сотворили. И вот он уже идет по прямой и достаточно широкой улице Верхнего города к дворцу, к воротам в его внутренней - западной - стене, где и предъявит письмо.

Иоанн сидел в подземелье уже больше недели. Петр действительно не знал где. Если здесь, в Иерусалиме, - тогда он сумеет встретиться с учеником. Если в крепости Махерон в Перее, то встреча станет куда проблематичней: крепость расположена достаточно высоко в горах - к востоку от Мертвого моря, дорог туда нет, одни только тропы, да и охрана там серьезная.

Его долго никто не трогал, Иоанна. Он все так же терпеливо существовал между Кумранской обителью и долиной Иордана, по-прежнему очищал верующих в водах реки, давно ставших теплыми и ласковыми, он аккуратно нес свою тяжкую ессейскую службу в монастыре и, не исключено, потихоньку писал так и неведомую Петру рукопись. И никуда не рвался. Он никогда никуда не рвался, он умел ждать. Даже когда не знал точно - чего ждать... Время шло, и Петр решил было, что переоценил обиду и гнев самой знаменитой и самой красивой сегодня женщины идумейского рода Ирода. Неужто простила она Предтече? И хотелось бы, чтоб так и было, но и не хотелось. Почему хотелось - это понятно. А вот не хотелось потому что пришлось бы сочинять смерть Иоанна Крестителя, и не просто смерть а мученическую: уж очень подробно описана она в синопсисах. Сочинять смерть и, если по-честному, осуществлять ее, так?.. Даже подумать о том Петру страшно было!.. Может, поэтому и не встречался он почти полгода со своим учеником, не приходил к нему на Иордан, тянул время.

И дотянул. Все-таки схватили Иоанна стражники Антипы. Ничего Иродиада не забыла. Такие не забывают. Такие помнят до смерти. До смерти обидчика, естественно... И все вроде стало на свои места. Евангельские волки - почти сыты, евангельские овцы - пока целы. Пока, Теперь Петра мучил другой вопрос: сколько продлится это зыбкое "пока"?..

Он тоже постоянно спрашивал себя: зачем? Зачем ему встречаться с Иоанном? Четыре ответа Дэнису что-то доказали Инспектору, если и впрямь доказали, но только не самому Петру. Дэнис, по сути, прав: эта часть дела сделана, Иоанн дождется казни, евангелисты ее толково опишут, а у Петра есть Иисус и работы с ним - невпроворот, отвлекаться не надо бы, не надо. Да и простился Петр с Иоанном - там, в долине Иордана, сразу после ухода Иродиады. Навсегда простился, знал, что скорее всего уже не увидятся, не стоит перед самим собой душою кривить. Не думал только, что прощание затянется на пять месяцев...

Но это Петр знал, что навсегда, Иоанн, отлично умевший читать мысли и эмоции Петра, ничего не понял, хотя Петр, помнится, себя не экранировал... Может, не захотел понять?.. А может, Петр и сам все-таки не верил и не верит вопреки до омерзения здравому смыслу! - что Иоанн умрет?..

Так что же, ему необходимо воочию убедиться в смерти, чтобы поверить в нее? Необходимо увидеть отрезанную голову Крестителя, заливающую кровью золотое персидское блюдо?..

Извращение какое-то...

Все прекрасно понимал Петр, но шел во дворец и шел, не сворачивая. Потому что чувство - да, было. Чувство свершившейся Истории, если выражаться высокопарно. А вот предчувствие смерти Иоанна - то, что до чувства имеет место, не появилось до сих пор и не появляется. Как его Петр ни вызывает из-за своих необъяснимых барьеров паранормальности. Что-то мешает ему появиться? Что?..

А вот чего действительно не понимал Петр, так это того, почему именно нынешний день выбрал он для визита к Антипе. Ведь разрешение на этот визит он получил в Службе аж шесть дней назад, но почему-то ждал до пятого дня недели, до начала седьмого часа, до завершения второй молитвы, то есть до половины первого пополудни примерно. В это самое время и подошел к воротам.

Стражники у ворот во дворец читать не умели, тем более - по-латыни, поэтому вызвали старшего стражи. Тот тоже довольно тупо повертел письмо и в меру вежливо пригласил Петра в колоннаду, где стояли тяжелые скамейки из розового карарского мрамора. Оставил его там и скрылся с письмом в левом, или южном, здании дворца. Правое, северное, абсолютный близнец левого, высилось напротив - у северной стены. Их соединяли выстроенные вдоль стен легкие колоннады, крытые частыми поперечными балками, пропускавшими, впрочем, и солнце, и дождь, несмотря на обилие вьющихся растений. Дождя, как известно, не ожидалось, а солнца под листьями все-таки было поменее.

А и ждать-то особо не пришлось.

Через несколько минут из дворца выбежал толстенький человечек в голубой тунике, расшитой по подолу и вороту золотом, подшустрил к Петру и, склонившись, подобострастно сказал на приличной латыни:

– Тетрарх рад узнать, что его посетил столь высокородный господин, и с нетерпением ждет вас во дворце.

И короткой ручкой изящно показал, где, значит, с нетерпением ждет тетрарх. Как раз в левом, южном, дворце, далеко идти не надо.

Петр так и не мог забыть таинственной красоты Иродиады, поэтому, когда увидел Ирода Антипу - впервые в жизни увидел, - разочарование его было болезненным. На стуле с высокой резной спинкой посреди большого и, надо отметить, прохладного зала сидел толстый, точнее - обширный, большой человек, с висячими брылами на красном жирном лице. Он сделал попытку встать, чтобы поприветствовать Петра, но она не слишком удалась, поэтому Петр не стал испытывать слабые физические возможности тетрарха, сам живо подошел к нему, чуть-чуть склонил голову - мы из Империи, знай наших! - и вежливо, но с некоей умеренной долей небрежности сказал:

– Рад, что застал тебя в Иершалаиме, тетрарх Антипа. Мой друг Максимилиан высоко отзывался о твоем гостеприимстве.

– Счастлив оказать тебе такое же, - сказал тетрарх. - Садись. Будь как дома, дорогой Вителлий, - указал на деревянную, обитую парчой скамейку, поставленную у кресла явно для посетителей.

Голос у него был звучный, низкий. Сейчас, когда Петр - ныне, естественно, римлянин Вителлий - сидел рядом, он видел, что Антипа, в принципе, мужик видный и симпатичный - был когда-то, во всяком случае, только разжирел, расплылся непомерно. Да и то сказать: говорят, что мать его, самарянка Мальфака, четвертая жена Ирода Великого, отличалась красотой и изяществом. Но чем он купил прекрасную Иродиаду? Уж точно не внешними данными. Впрочем, Петр не знал, как выглядел ее первый муж - Ирод Филипп, но вряд ли лучше. Жрут и пьют они здесь немерено, за формой не следят. Да и зачем, в самом деле, властителю спортивная форма? Теннис и гольф еще не изобрели, а в римских Олимпиадах участвуют, во-первых, только римляне, а во-вторых, люди происхождения низкого. А женщин завоевывать?.. Но для этого у него есть деньги и власть. Так что Иродиаду он скорее всего именно купил - в прямом смысле.

Хотя... Тут Петр вспомнил историю. Когда будущий римский цезарь Калигула сошлет Антипу к варварам - в Галлию, в тридцать девятом году это еще будет, Иродиада не бросит мужа, отправится в ссылку вместе с ним. Прямо жена декабриста...

– Что привело тебя в наши земли? - поинтересовался Антипа.

– Дела. Был на Кипре. Сейчас держу путь в Дамаск.

– Тебе проще было бы попасть в Дамаск из Тира.

– Разве мог я миновать Иершалаим? - засмеялся Петр.

– Тогда ты успел вовремя, - тоже засмеялся Антипа. - Сегодня - праздник. Сегодня мой день рождения. В гейхале Великого Ирода будет пир.

Что ж, вот и объяснение того странного для Петра факта, он оттягивал визит во дворец до сего дня. Браво! Его интуиция опять не подвела. Предчувствие выждать и прийти точно в срок - опять, по счастью, оказалось сильнее чувства поспешить, идти немедленно по получении письма, потому что Иоанн наверняка ждет... Эх, научиться бы объяснять эти предчувствия - сразу, а не тогда, когда они сбываются - насколько легче было бы работать!

– Прости меня, Антипа, - искренне сказал Петр, - я не знал. А если бы знал, то принес бы тебе достойный подарок.

– Для меня подарок - твое присутствие на празднике. Может быть, он покажется тебе жалким - по сравнению с теми, что ты знаешь в Риме. Тогда не обессудь. Мы в провинции живем просто...

– Не обижай меня, Антипа. Быть гостем тетрарха, да еще и в знаменитом гейхале твоего отца, - честь для любого.

Тут Антипа, похоже, счел обмен любезностями оконченным.

– Праздник начнется в десятом часу, после третьей молитвы. У тебя есть время отдохнуть. Мой слуга проводит тебя в твои покои, принесет тебе все необходимое и позовет, когда настанет час пира.

И в ту же секунду около кресла тетрарха возник, прямо-таки из воздуха материализовался давешний толстячок-коротышка.

Петр встал и поклонился Антипе - чуть ниже, нежели в первый раз. Повернулся и пошел прочь из зала. А коротышка побежал впереди, вывел Петра в колоннаду и повел во второе здание.

Покои, отведенные гостю, оказались всего лишь одной, но очень большой комнатой с тремя высокими окнами. У дальней стены стояла широкая кровать, сделанная из черного дерева, украшенная ярко-синим балдахином с золотыми кистями. Балдахин держали витые колонны, резанные из слоновой кости. Подушки и покрывало - из шитой золотом парчи, огромный персидский ковер на мраморном полу, традиционно низкий квадратный мраморный стол и три кушетки - триклинии около, два деревянных сундука для одежды...

– Где твои вещи, господин? - спросил толстячок. Прокол. О вещах Петр не подумал. А ведь и вправду богатому римлянину негоже путешествовать налегке.

– Я не ожидал подобного гостеприимства, - сказал Петр, - поэтому остановился в рекомендованном мне доме в Верхнем городе.

– Я пошлю за вещами? - полувопрос, полуутверждение.

– Может быть, позже. Пока пусть мне принесут вина. Да и поел бы я...

Третья молитва начинается в девять часов по местному исчислению, то есть в три пополудни - по римскому. Ждать не так уж и долго.

– Конечно, господин. Отдыхайте. Все сейчас принесут.

И исчез - опять в никуда. Может, он тоже - паранорм и владеет искусством телепортации?..

Но шутки шутками, а времени у Петра - кот наплакал. Если верить евангелистам Матфею и Марку, то казнь Иоанна произошла как раз в день рождения Ирода Антипы. В истории, творимой Службой вообще и Петром в частности, очень многое не совпадает с синопсисами. И ладно бы - время все поправит, время и историки. Но ведь не зря интуиция - никак не просчитываемая! - заставила Петра явиться к Антипе именно в этот день. Он хотел убедиться в смерти ученика? Вот возможность, пользуйся!.. Или все-таки что-то другое?.. Что другое?.. Молчала на сей раз интуиция. Видимо, выработала ресурс на день.

Две молодые женщины вкрались в покои и молча, стараясь прикинуться невидимками, расставили на столе блюда с фруктами, большой серебряный кувшин с галилейским вином, еще что-то - тоже в серебряной, большой чаше с крышкой, которую венчала литая из серебра виноградная лоза.

Опять материализовавшийся в дверях толстяк сообщил:

– Я позволил себе сейчас предложить вам легкую пищу, чтобы вы были в силах отдать должное мастерству наших поваров. Это будет совсем скоро...

– Я оценил, - сказал Петр. - Когда скоро?

– Через три или, может быть, три с половиной часа. Я приду за вами.

– Я оценил, - повторил Петр. - Не задерживаю.

Толстяк привычно исчез, и Петр остался один. И было у него в запасе три часа - не больше, не стоит рисковать.

Он выждал пять минут и вышел из покоев.

Он примерно представлял себе планировку дворца. Примерно - потому что в исторических документах она не сохранилась, а телеразведка давала, в принципе, весьма общее представление. И все же варианты имелись. Варианты местонахождения Иоанна, естественно, при условии, что он - здесь, а не в Махероне.

В полдневное пекло маловероятно было встретить кого-либо на территории дворца, со всех сторон, даже со стороны собственного города, закрытого высокой крепостной стеной. Крепость в крепости - вот что представлял собой дворец Ирода. Если Иоанн - в нем, то где могут находиться охраняемые подземные помещения? Вариант первый: под правым, северным, - как обозначили, так и будем называть - дворцом. Тогда скорее всего вход в подземелье - из сада, разведка показала там вход явно под землю. Точно такой же вход имел место с южной стороны - второй вариант. Однако разведчики сочли наиболее вероятным - третий. С севера стены дворца венчали три высокие башни: Мирьям, Фацаэль и Гиппикус, названные Иродом Великим, соответственно, в честь любимой жены, любимого брата и любимого же друга, командира царской кавалерии, и видимые из любого места Иерусалима. И почему-то их отделяла от дворца еще одна стена, создавая таким образом небольшое закрытое пространство. Еще одна крепость в крепости. А в нем, в пространстве, - здание. Двухэтажное, выстроенное закрытым каре, с невысокой башенкой, венчающей одну из стен. Распивание разведчиком Службы большого количества дешевого вина в грязном кабаке Нижнего города с одним из стражей ворот дворца принесло куцую, но кое-что обещающую информацию: в доме - стража. Так сказать, база охраны дворца. Они там ночуют, пьют-едят, короче - живут. И что привлекательно - сами себя не очень-то и охраняют.

Петр решил начать оттуда.

Он легко выбрался из дворца, никем не замеченный - да и некому было его замечать: все слуги, похоже, готовили пир на весь мир в южном здании, - малость пофланировал по пустынной западной галерее и спустился в сад. Сад был прекрасен: тенистые пальмы, алые цветы на ветвях гранатовых деревьев, традиционные смоковницы и масличные деревья, кусты разноцветных роз, явно привезенные сюда, тут и там - небольшие пруды, а в них - весьма экзотичные аквариумные рыбки... Впрочем, Петру было не до красот. Он прошел вдоль северной - внутренней - стены, обнаружил невысокую дверь в ней, толкнул ее и оказался в тесном и пыльном, без признаков растительности дворе, где и вправду стояло мрачноватое, с грязно-серыми потеками на стенах, здание.

Навстречу попались два стражника. Петра они не заметили: пьяны были отчаянно, как двигались - загадка. В день рождения Ирода Антипы от царских щедрот перепало всем. И это еще, как говорится, не вечер. Что будет вечером Петр не представлял, не довелось ему пока гулять на праздниках тезоименитства. Но надеялся, что дальше - больше. И очень это было на руку Петру, как же замечательно сработала его прославленная интуиция!

Он вошел в здание, по-прежнему никого не встретив, и сразу же увидел каменную щербатую лестницу, ведущую вниз, под землю. Согнувшись в три погибели - потолок нависал едва ли не в метре всего над ступенями, он спустился по трем пролетам и очутился в низком коридоре. Света в коридоре было - только от чадящего светильника в углублении, сделанном в стене, около лестницы. Подземелье традиционно образовалось посредством выемки камня для строительства дворца. Или - того же дома стражи, выросшего над подземельем. Практика извечна; снизу выбираем - сверху наваливаем, то есть строим. Все дома в Иерусалиме так выращены.

Тихо было в подземелье, как в могиле. А по сути, могилой оно и служило.

– Йоханан, - негромко позвал Петр. Темнота некоторое время молчала, даже эхо не откликнулось, но вдруг откуда-то возник голос:

– Кто здесь?

Если уж начало везти, так должно везти до конца, считал Петр, отдавая везению большую роль в своем деле.. Мастерство мастерством, его, конечно, не пропьешь, но коли не везет, фишка не выпадает - так хоть упейся своим мастерством, ничего у тебя не получится.

Но фишка выпала: голос принадлежал Иоанну, никому иному, слишком давно и хорошо знал этот голос Петр.

– Ты где? - Петр вынул из углубления масляный глиняный светильник, похожий на заварной чайник с коротким носиком. - Ты здесь один?

– Похоже, что один.

В голосе Иоанна не было ни тревоги, ни страха. Обычный голос. Спокойный. Ну, может, удивления немного. И явно - радость.

Вытянув перед собой руку со светильником, Петр пошел вдоль холодной щербатой стены, то и дело спотыкаясь о неровности пола. Как выбирали известняк, так выемки и оставляли - пещера и пещера, не шлифовать же здесь пол и стены. Почти дошел до конца - фитилек вырвал из тьмы густую черноту каменного тупика, - как услышал короткое:

– Стой!

Голос шел откуда-то снизу. Петр опустил светильник и увидел глубоко внизу, в узком каменном мешке, лицо Иоанна, задранное к свету.

– Свалился бы - сейчас бы вместе в яме сидели, - философски заметил Иоанн. - У тебя же свет, Кифа, а ты ничего не видишь. А ведь паранорм... - с явным удовольствием произнес греческое слово, незнанием которого его когда-то упрекал Петр.

Петр присел на корточки, поставил светильник на краю мешка.

– С какой стати? - поинтересовался. - Я бы давно вылез и ушел. Не понимаю, чего ты здесь торчишь.

– Жду, - сказал Иоанн.

– Чего ждешь?

– Мало ли... Тебя, например. Очень давно жду.

– Не ворчи, не время. Я пришел. Давай руку, и пошли... Сказал так и похолодел: что же он предлагает? Бежать? А усекновение главы, а евангельские тексты, а христианский праздник, отмечаемый сотни лет?..

– Я хочу дождаться Антипу, - сказал Иоанн.

– Зачем?

– Я хочу поговорить с ним.

– О чем? - Петр невольно повысил голос и тут же оглянулся.

– Никого нет, - успокоил его Иоанн. - Ты же чувствуешь... И вправду никого кругом не было. А те, что наверху, - тех сейчас за людей держать бессмысленно. Пьяные скоты одинаковы во все времена в любых странах. Праздник. Опять к месту исторический термин "халява".

– Я хочу с ним просто поговорить, - сказал Иоанн. - Как с человеком. Ведь человек же он?.. Я должен сказать ему, что он не имел морального права отнимать жену у брата. Это не по Закону, а он должен блюсти Закон, потому что он сначала - правоверный еврей, и только потом - царь...

– Тетрарх, - машинально поправил Петр, медленно одуревая от слышимого.

Это, по его мнению, говорил не Иоанн. Это, по его мнению, говорил кто-то другой, незнакомый, никогда Петром не знаемый.

Но - голосом Иоанна.

– Все равно - царь, - не согласился голос Иоанна. - Что там Рим считает дело Рима, а сын Ирода Великого должен думать о том, что он властвует над Галилеей и Переей, да и в Иудее - не последний...

– Третий, - опять машинально поправил Петр, в то же время соображая: не сошел ли ученик с ума, с огромного, заметим, ума, с которого сойти - мало не покажется.

Петру уже мало не казалось.

– Имеешь в виду прокуратора и первосвященника? Да, тогда третий. А может, и второй. И его, и Кайафу, первосвященника, назначал Рим. Кто из них первый, а кто второй?.. Я хочу просто понять, что он за человек и имеет ли право царить в землях Ханаанских.

– А если не имеет?

Фигурально выражаясь, Петр дошел до конца, уперся в стену и вдруг обнаружил, что сзади - тоже стена. Идти некуда. Более того,. он слышал только слова ученика, но не мысли. То ли их, мыслей, вообще не было, то ли Иоанн поставил мертвый блок и забыл о нем. А тот - стоит себе...

– А если не имеет, пусть откажется от власти.

– Ты ему это предложишь?

– Конечно.

– И он тебя послушается?

– Боюсь, что нет.

– А ты не бойся, - заорал Петр, пользуясь отсутствием всякого присутствия. - Он тебя не послушается, факт! Он тебя прикажет распять на первом попавшемся кресте, может быть, даже - вверх ногами, чтоб недолго мучиться. А сначала он отдаст тебя стражникам, которые как раз проспятся, протрезвеют и с великого бодуна так тебя уделают, что родная мама Элишева не узнает...

– Она умерла, - кротко напомнил Иоанн.

Что Петра еще более разозлило и понесло вразнос.

– Ты кретин, Йоханан! - орал он так, что огонек светильника качался, как под ветром. Орал на греческом, потому что и арамейский, и древнееврейский оказались бедноваты. - Ты блаженный и одновременно одержимый невесть каким бесом. Должно быть, бесом идиотизма. Если ты действительно сошел с ума, тогда я пошел, тогда я ничем тебе помочь не могу. Тогда тебя, наверно, даже не распнут, а выкинут на помойку. А если ты придуриваешься, тогда сними, к дьяволу, свой блок и пошли отсюда немедленно. У нас - Иешуа неизвестно куда понесло. У нас дел впереди - невпроворот. А ты здесь сидишь и несешь чушь...

Замолчал, потому что выговорился. Устал. И еще пока не понял до конца, что же именно он заставляет сделать Иоанна.

И тут же его услышал.

"Наконец-то... А я-то думал, что Кифа, Учитель, меня оставил. Предал".

– То есть? - не сразу врубился в ситуацию Петр. Но только произнес свое дурацкое "то есть", как все понял и-вот уж оказия! - обиделся. Великий Мастер, один из элитных пятнадцати в будущем мире, "могучий и ужасный" в этом, обиделся, как мальчишка, школьник, маменькин сынок. Выходит, все, что нес сейчас Иоанн, - обыкновенная провокация. Всерьез?.. В шутку?.. Ради чего?.. И время ли сейчас для провокаций?..

– Я тебя не провоцировал, - тоже вслух ответил Иоанн, - я хотел, чтобы тебе стало страшно и стыдно. Страшно - что я потерял ум. Стыдно - что ты так долго не шел.

– А ты был уверен, что я приду?

– Сначала - да. А потом стал сомневаться...

– А почему ты сам до сих пор не ушел отсюда? Тебе же это - раз плюнуть!

– Кифа, я не знаю, почему я вообще здесь. Я мог бы уйти и тогда, когда меня брали стражники Антипы, Я мог бы уйти и раньше, когда их только услышал. Но я подумал: а вдруг это нужно тебе? Ты же не шел ко мне не только сюда, ты и на Ярден не шел. Я очень много дней не видел и не слышал тебя.

– Что мне нужно?

– Чтобы меня взяли...

Господи, впервые Петр обратился к тому, чьим именем жил все последнее время. Господи всемогущий, за что Ты меня так?..

Иоанн легко добился своего: Петру сейчас было отчаянно страшно. И невероятно стыдно. Не за то, что он долго не шел: пришел когда задумал, когда, оказывается, и нужно было прийти. Но вот то, что он вообще не имел права сюда приходить, не имел - и по-прежнему не имеет! - права вселять в Иоанна даже надежду на спасение, - вот за это стыдно. За то, что не имеет... Впервые в жизни Петру, Мастеру Службы Времени, было страшно и стыдно потому, что он Мастер, что Служба его - или, точнее, служба, с маленькой буквы, - по определению считает тех, с кем приходится работать во времени, не за реальных людей, а только за некий рабочий материал. А рабочий материал может быть расходным, В Евангелии от Иоанна - другого Иоанна, Богослова, - первосвященник Кайафа выразил, по сути, философию Службы Времени: "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб". Куда там Достоевскому с его слезинкой ребенка!.. Нет, конечно, никто не ставит перед собой цель множить людские потери в многочисленных и порой жестких проектах по исправлению сломов. Более того, Мастера в бросках всегда стараются избежать любой смерти любого человека из времени броска - если можно. Вот ключ: "если можно". А если нельзя?.. Если нельзя, то... Что ж, тогда бывает... Нет, конечно, за каждую случайную и неслучайную смерть Мастер несет персональную ответственность, пишет кучу объяснительных записок, защищает свои действия на Большом Совете. И что с того? Петр не помнил ни одного случая, когда бы Совет не согласился с Мастером. Да и как его, Мастера, наказать? Выкинуть на улицу? А кто работать будет? Мастеров-то всего пятнадцать, а народу в прошлом - тьма... И если кто-то из этой тьмы погиб не случайно (ну виноват Мастер, ну бывает...), а именно неслучайно, то есть по Истории он должен был погибнуть, - за что и кого винить? Наоборот: поощрить и наградить. И поставить всем в пример. Иоанн должен погибнуть путем усекновения главы? Должен. Так написано в Истории Тогда, уважаемый Мастер Петр, вытрите сопли и займитесь делом.

– Вот что, - решительно сказал Петр, - вытри сопли и займись делом. Я пришел. Я тебя увидел: живой ты и на первый взгляд довольно здоровый. Не хочешь сам бежать отсюда - сиди в яме и жди меня. Я сейчас уйду, я тут, понимаешь ли, на день рождения к тетрарху Антипе приглашен, неудобно человеку отказывать, а вечером, когда все окончательно перепьются, я вернусь...

Сказал он так, и мысли у него были девственно чисты; ничего постороннего Иоанн в них услышать не мог.

– Хорошо, - согласился Иоанн, - я еще подожду.