ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ
Майор Питухов принес плакат и повесил над своим столом. «Язык мой — враг мой». На плакате изображен гвардеец со своим языком в одной руке и забрызганным кортиком в другой. Приходящие к нам с майором посетители на плакат, раз увидев, старались не смотреть и часто забывали, зачем приходили. Лишь один отставник-полковник Кропивин заметил мне, показывая на плакат: «Славно выкорчевал». Я согласился кивком головы, но словесно не прореагировал. Майор посмотрел на отставника своим пронзительным взглядом — старый полковник стушевался и ушел, конфузливо покашливая. «Старый пердун», — беззлобно бросил Питухов вослед ушедшему отставнику. «Вы это зря, майор», — почему-то не согласился я. «Вы так находите?» — поинтересовался Питухов.
«Пердун-то он, может, и пердун, но кто из нас, молодых...»
«Ой, не смешите меня, капитан, я эту историю уже слышал, — перебил меня Питухов, — мне эту историю еще в учебной части рассказывали и, по-моему, все это брехня».
«Да, — развеселился я, — я вам ее и рассказывал, но я тогда вас плохо знал и не рассказал вам всю историю». — «Интересно, как это понимать, капитан?» — заинтересовался Питухов. «Давайте, майор, выпьем, — предложил я, — и я расскажу вам эту историю, страшную, надо сказать, историю». Майор охотно согласился и достал из своего шкафа с контурными картами две бутылки водки. «Как-то не совсем по-нашему», — отметил я про себя и достал из своего шкафа две аптечные мензурки и банку сардин.
«Вам-то самому кто эту историю про Кропивина рассказал?» — спросил майор, ловко сняв пробку с бутылки и наполнив стаканчики.
«У меня сегодня день рождения», — невпопад ответил я.
«И сколько вам стукнуло?» — полюбопытствовал Питухов.
«Три заряда», — ответил я незамедлительно.
Шаркнула дверь, и три раза щелкнуло, как в репродукторе во время перерыва. Майор зашатался и свалился под стол. Я подошел к нему, развернул, положив на спину. «Все точно», — сказал я вслух, рассмотрев раны. «Как в аптеке, — подтвердил Кропивин, — в голову, сердце и в мошонку». В одной руке у Кропивина дымился «Макаров» с глушителем, под мышкой другой торчал рулон бумаги. Мы быстро ободрали питуховский плакат и повесили принесенный полковником: «Ты один мне поддержка и опора, о великий, свободный, могучий русский язык!»