Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе

Абрамов Фёдор Александрович

Андреев Алексей Николаевич

Аристов Владимир Владимирович

Ахметьев Иван Алексеевич

Байтов Николай Владимирович

Балл Георгий Александрович

Барский Вилен Исаакович

Бахнов Леонид Владленович

Бахтерев Игорь Владимирович

Беликов Владимир Александрович

Битов Андрей Георгиевич

Буркин Иван Афанасьевич

Василенко Светлана Владимировна

Вишневецкая Марина Артуровна

Габриэлян Нина Михайловна

Гаврилов Анатолий Николаевич

Гаврилов Аркадий Георгиевич

Глазков Николай Иванович

Голявкин Виктор Владимирович

Григорьев Олег Евгеньевич

Ерофеев Виктор Владимирович

Житинский Александр Николаевич

Жуков Игорь Аркадьевич

Звягин Евгений Аронович

Земских Валерий Васильевич

Ильницкая Ольга Сергеевна

Кангин Артур

Капкин Пётр Арнольдович

Кацюба Елена Александровна

Кецельман Игорь

Кисина Юлия Дмитриевна

Клех Игорь Юрьевич

Коваль Юрий Иосифович

Козовой Вадим Маркович

Колымагин Борис Федорович

Костюков Леонид Владимирович

Кропивницкий Евгений Леонидович

Кудрявицкий Анатолий Исаевич

Кузьмина Наталия

Куприянов Вячеслав Глебович

Куранов Юрий Николаевич

Макаров Иван Алексеевич

Макаров-Кротков Александр Юрьевич

Мамлеев Юрий Витальевич

Марамзин Владимир Рафаилович

Маркович Дан Семёнович

Маслов Алексей Владимирович

Миронов Михаил Иванович

Михеев Алексей Васильевич

Монастырский Андрей Викторович

Нарбикова Валерия Нарбикова

Никонова-Таршис Ры

Нилин Михаил Павлович

Новиков Михаил Сергеевич

Новикова Ирина

Отрошенко Владислав Олегович

Пахомова Валентина Михайловна

Пелевин Виктор Олегович

Перемышлев Евгений Викторович

Петрушевская Людмила Стефановна

Победин Константин Владимирович

Полищук Рада Ефимовна

Попов Валерий Георгиевич

Попов Евгений Анатольевич

Пьецух Вячеслав Алексеевич

Ровнер Аркадий Борисович

Розинер Феликс Яковлевич

Роньшин Валерий Михайлович

Садур Нина Николаевна

Сапгир Генрих Вениаминович

Селин Александр Геннадьевич

Селю Юлиан Сергеевич

Сергеев Андрей Яковлевич

Слуцкина Полина Ефимовна

Соковнин Михаил Евгеньевич

Стукас Вацлав

Тат Андрей

Твердислова Елена Сергеевна

Тучков Владимир Яковлевич

Уланов Александр Михайлович

Федулов Александр Александр

Фокина Наталья Александровна

Холин Игорь Сергеевич

Хуснутдинова Роза Усмановна

Цыферов Геннадий Михайлович

Шаршун Сергей Иванович

Шарыпов Александр Иннокентьевич

Шкловский Евгений Александрович

Шнейдерман Ася Эдуардовна

Шубинский Валерий Игоревич

Шульман Лариса Юрьевна

Шульман Эдуард Аронович

Щербина Татьяна Георгиевна

Игорь КЛЕХ [32]

 

 

ИСТОРИЯ МАРКА ЧАПМЭНА,

или О КЕПЛЕРОВСКИХ ТРАЕКТОРИЯХ КНИГ

Книги суть небесные тела. Их рукотворность и наличие номинального автора — ст. инженера планеты — не мешает влиять им на судьбы людей и даже народов.

«Кэтчер во ржи» Сэлинджера дал американцам битников со всеми далеко идущими последствиями. Но уже следующее поколение читателей взрастило Чапмэна — убийцу Леннона.

Толстый мальчик. Во времена Вудстока — воспитатель в детском лагере; некоторые — непринципиальные — трудности с девушками (с книгой «Над пропастью во ржи» не расстается). Труднообъяснимый кризис.

Женитьба. Живет в Гонолулу. Самый высокий жизненный стандарт в США. Однажды на пустынном пляже пытается отравиться в собственной машине, надев шланг на выхлопную трубу и запустив другой конец в салон. Заметили — откачали. Американские врачи тактичны, в душу не лезут (да и что там делать врачу?). Выписавшись и прожив три дня с женой (квартира в высотке с видом на океан), Марк неожиданно берет расчет на работе и исчезает. Следы его вновь обнаруживаются на континенте — где-то в Солт-Лейк-Сити он звонит непонятно зачем девушке, с которой недолго встречался в юности; ничего особо запоминающегося тогда у них не было. Она тронута, рада и несколько удивлена, что он помнит, но сегодня занята. Он плачет в трубку. Трубку вешает он. Он не истерик. Все запомнили его спокойным, контактным, положительным. Иногда трудности с девушками, и тогда — нервы. Да, книга Сэлинджера.

Месяц он живет в Нью-Йорке. Однажды в книжном магазине натыкается на иллюстрированный альбом о Ленноне. До этого Джон Леннон никогда его особо не занимал. Рок-меном не был никогда.

Покупает книгу. С той минуты, как Чапмэн снял книгу с полки, наживка взята, он на леске, она водит его и натягивается с каждым днем. Еще не понимая ничего из этого, он наводит справки о мистере Ленноне.

Узнав адрес, приходит несколько раз к отелю «Дакота», где тот живет. Леннона не видно. Чапмэн узнает, что он уехал на месяц в Лас-Вегас.

Вяло взяв след, Чапмэн следует за Ленноном в Лас-Вегас, надеясь встретить его. Удача не сопутствует ему. Прослонявшись две недели по заведениям Лас-Вегаса, он возвращается в Нью-Йорк. Только тогда он покупает пистолет 38-го калибра. Пристреливает его где-то на пустыре.

Может быть, впервые в жизни у него появляется цель.

Леннон тем временем впервые после многолетнего перерыва дает несколько интервью. Он намеревается вернуться в мир шоу-бизнеса, готовит новый диск, у него появились новые идеи, он вновь связывается со своими менеджерами и агентами, их усилиями раскручивается маховик рекламы.

Леннон бодр, молод, уверен в себе, как прежде, — вернувшийся из опалы полководец набирает армию, ликующий холодок в животе, умеренный гипоманиакальный фон — гарант скорой и успешной кампании, заканчивающейся задолго до зимних холодов.

Но — поздно. Фактор «икс».

Три последних дня Чапмэна в Нью-Йорке почти дословно воспроизводят три дня в Нью-Йорке Холдена Колфилда (книжка под мышкой!). Гостиница в том же районе. Одиночество. Проститутка, приведенная в номер и после короткого разговора отпущенная с оплатой.

На третий день он выходит к подъезду Леннона. Утром берет у него автограф. Вечером появляется вновь. Никто и ничто уже ничему не может помешать. Через полчаса ожидания он видит возвращающихся домой Леннона с Йоко Оно, ничего не подозревающих и не чувствующих. Они начинают уходить в арку дома...

Это уже лишнее, но с восьми метров Чапмэн, чтобы удостовериться, окликает: «Мистер Леннон?» — «Да», — дружелюбно отвечает Леннон.

Произведя пять выстрелов — опустившись на одно колено и держа пистолет двумя руками, Чапмэн поднимается и спокойно дожидается полиции, держа в руках уже не пистолет, а любимую книгу.

Впервые за долгие месяцы его оставляет опустошающее, жуткое, непреходящее беспокойство — состояние не могущего опохмелиться алкоголика в запое (в России), — он испытывает прострацию, теплота удовлетворения растекается по его членам. С момента ареста и впредь он абсолютно нормален, чем приводит в бешенство репортеров, следователей, судей — всех, силящихся его понять.

Но — никакой психологии и интерпретации! Я не потерплю этого. Все было так, как я рассказал.

История на этом не заканчивается.

В толпе, пришедшей прощаться с Ленноном, затерялся молодой человек — его можно было найти на фотографиях. Через два с небольшим месяца он будет стрелять в Рейгана. Под мышкой у него... вы поняли?!

В ФБР создано спецподразделение, занимающееся предотвращением убийств знаменитостей. Скоординированы усилия многих институтов, психологической экспертизы, составлены программы, вычислено две тысячи потенциальных убийц «звезд», все они находятся под тайным надзором ФБР. Эти люди ничего не совершили, они работают, меняют работу, куда-то внезапно уезжают, чем-то томятся, что-то читают, но жизнь их систематически просвечивается насквозь заинтересованными службами. Хотя, возможно, на большинство из них так никогда и не сойдет озарение, как на Марка Чапмэна.

Но меня больше занимает, как, когда и почему книга типа «Над пропастью во ржи» становится задушевным чтением убийц?

И даже не так...

НЕ: повинны ли в смерти Леннона корыстные фабриканты оружия, как утверждает Фрэнк Конолли?

ИЛИ: действительно ли, если верить советскому предисловию, «молодежь второй половины 70-х придерживается взглядов семнадцатилетнего Холдена, внимательно и критически всматриваясь в реальную действительность, чтобы добиться утверждения гуманистических идеалов»?

А: как получается, что, в отличие от планет, траектории и оси вращения книг смещаются, как у подкрученных бильярдных шаров?

 

КАЗНЬ ЧЕТЫ ЧАУШЕСКУ

Педсовет под дулами видеокамер затягивался.

Директор с директрисой отказывались встать, отвечать на вопросы ученического совета, даже снять шубы. Они сидели за столиком в углу чего-то похожего на классную комнату. Чаушеску огрызался. В нем была порода. Без соучастия обвиняемых процесс разваливался. Высокопарные фразы суда, не встречая ни отклика, ни отпора противной стороны, повисали под низким потолком. Несколько кусачих обвинителей попробовали быть изобретательными. Один из них просил Чаушеску не упрямиться и вести себя соответственно, хотя бы из уважения к хлопотам устроителей процесса, к доставленному из самого Бухареста с таким трудом, на вертолетах, составу суда. Защитник прошелся по всем пунктам обвинения и по всем ним признал Чаушеску виновным — он попросил суд вынести справедливый приговор.

Обвиняемого еще раз спросили о счете в швейцарском банке. Чаушеску повторил, что это клевета, и продолжал твердить, как попугай, что суд над собой не признает, как незаконный и неконституционный, состав суда — мятежники и иностранные агенты, по конституции он готов отвечать лишь перед всенародным собранием и рабочим классом. Елена сказала: «Николае, мы не встанем перед ними». Меховая шапка на ней съехала чуть набок.

Видя безнадежность дела, суд встал и приговорил сидящих к расстрелу — приговор привести в исполнение на месте, немедленно.

Все это время чета находилась в легком эйфорическом шоке, как после автотранспортного происшествия, веря и не веря еще в произошедшее. Глаза их лихорадочно взблескивали, на щеках проступили пятна румянца.

Елена проснулась, когда к ним подступили огромные великаны-десантники в ватниках-хаки, с автоматами через плечо. Супруги Чаушеску едва достигали им по грудь, они были немногим выше их пояса. Вряд ли это были люди. Десантники, как роботы, выкрутили им птицеобразные их кости за спину и там связали. Елена пробовала кричать: «Вы не имеете права! Позор! Мы имеем право умереть, как хотим! Дети, что вы делаете?!» Последнее — охранникам. Но крики, также не получая никакого отклика у окружающих, звучали неубедительно и неуверенно.

Их подтолкнули к двери.

Далее идет режиссура и постановочные эффекты.

Революция аргументировала тем, что оператор (а их было несколько!) проморгал команду «Пли!» — все произошло очень быстро.

Когда пиротехнический дым (революция говорит: пыль, поднятая в каменистом дворике автоматными очередями) понемногу рассеялся, посреди школьного двора проступили очертания двух учительских тел.

Елена лежала в пыли на боку, подтянув ноги, в чуть съехавшей шубе, как курица с перерезанным горлом; откуда-то из-под головы на середину двора тянулся ручеек крови с довольно значительной лужей на конце. Ран на ней видно не было.

Туда подбежал врач и, опустившись на колени, щупал пульс, поднимал веко, жестом подзывая оператора, — и минуты две вынуждал его снимать мертвое тело, чтобы не возникло ни у кого сомнения, что Елена Чаушеску мертва.

Затем врач с оператором перебрались к супругу.

Поза его поражала. Он упал на колени со связанными за спиной руками, откинувшись всем телом назад, головой доставая пятки. Было что-то балетное в этой позе, возможно, что-то из набросков Касьяна Голейзовского — эстетика сломленной страсти. Если бы не топорщилось на груди застегнутое на все пуговицы тяжелое зимнее пальто, все пробитое пулями. Но из изрешеченной груди не вытекло почему-то ни капли крови.

Врач также пощупал пульс у трупа, а затем, встряхнув всем его телом, поднял за волосы голову Чаушеску и, притянув за рукав оператора, тыкнул ею прямо в видеокамеру и долго ворочал ею, задирая и поворачивая в профиль, фас, перед объективом, к ужасу и восторгу будущих телезрителей.

Трудно сказать, отсутствие крови на пальто и вокруг Чаушеску — было ли просчетом «инсценизаторов»? Истории известны уже случаи, когда, к примеру, на грани провала был строитель коммунизма для кроликов в Койоакане, сразу после того, как Меркадер погрузил свой ледоруб на 7 см в его мозг, бросившийся бегать по комнате с ледорубом в голове, как с косичкой, и душить убийцу, так что полузадушенного Меркадера еле у него отняли. Затем стал рассказывать близким в подробностях, как все произошло, отказывался ехать в больницу и уже в больнице начал диктовать секретарше набросок новой статьи.

Неизвестно, кто из приближенных тогда, улучив минутку, склонился к его уху, чтоб шепнуть: «Нехорошо, Лев Давыдович, люди после такого умирают». И, мучаясь и со страшной неохотой, через два-три дня Троцкий все же нашел в себе силы соблюсти приличия.

Но если кровь все же была и видимое ее отсутствие следует оставить на совести бездарных постановщиков, не сумевших обойтись без дублей, а самый великий охотник всех времен и народов, посвятивший свое оружие 100 тысячам диких зверей, — если он был все же человеком, то мы должны постараться подобрать к нему другой ключ. И мне кажется, что ключ этот лежит на дне следующей истории...

«О плаче Чаушеску»

Уже много часов Чаушеску с женой и телохранителем, захватив легковой автомобиль с водителем, играли в прятки со всей Румынией. Они устали и проголодались, но Елена была непреклонна. Ее план был прост: заехать в лес и там спрятаться. Николае настаивал на том, что их спасут рабочие, следует направиться в ближайший промышленный город и укрыться на любом заводе, рабочие их защитят. Сделали то, на чем настаивал Николае.

Въехав в ближайший городок, они подъехали к проходной какого-то завода. У ворот стояла толпа. Через несколько минут она сориентировалась, что в машине беглые Чаушеску, и закидала издали автомобиль камнями.

Водитель под дулом телохранителя нажал на газ.

На заднем сиденье плакал Чаушеску. «Я же им все дал, — жаловался он Елене. — После войны, ты же помнишь, это была голожопая страна. Зачем они так?» Уставшая Елена молча смотрела в окно.

Плач Чаушеску, может быть, как ничто другое, говорит о том, чего не хотят знать люди, — о природе человека.