ГИПСОВАЯ СКАМЕЙКА

Прыгал, прыгал черт с одной планеты на другую, оступился — и оказался в городе Ряжске на скамейке, которая стояла в местном Парке отдыха имени Максима Горького и являлась частью скульптурного ансамбля в честь великого русского поэта А.С. Пушкина. Сам поэт тут же и восседал с раскрытой гипсовой книгой в руке.

Первая мысль, которая пришла на ум черту, была, что попал он на необитаемую планету, сохранившую кое-какие окаменелости прежних времен.

Но планета оказалась обитаемой.

По календарю в этот день значилось 6 июня, день рождения Александра Сергеича.

В 14 часов по здешнему времени отметить эту знаменательную дату явился хор мальчиков и пропел песню на слова:

«Неверную деву ласкал армянин...»

Затем грянули пионерские горны, под звуки которых литератор Никита Пряжников прочитал стихотворение на смерть поэта.

Завершал праздник импровизированный парад трудящихся. Мимо прошли пенсионеры и ветераны Отечественной войны, неся траурные венки и ленты от общественных организаций.

— Друг, — обратился поэт к черту, — избавь меня от этих кретинов, усадили, понимаешь, в какую-то дурацкую позу, вроде я не поэт, а вертлявая дамочка. А я дитя своего века: «Подать шампанское! Подать новую колоду карт! Подать пистолеты!»

Черт:

— Шампанское не пью. В карты не играю. На дуэлях не дерусь. Не приучен. Но тебе помогу.

Вынул черт из внутреннего кармана лапсердака небольшую блестящую палочку, какими обычно пользуются гипнотизеры во время показательных выступлений, взмахнул из стороны в сторону.

И скамейка, и поэт, и сам черт как-то слегка засинели, засияли и растворились в предвечернем тумане. Яма — вот что осталось от этого дурацкого места.

Но не тут-то было. Плохо знал черт человеческую породу.

Ровно через три недели на месте старого памятника возник новый: «У лукоморья дуб зеленый», где кот ученый слегка смахивал на Пушкина, Черномор — на черта, а тридцать трех богатырей изображали студенты Рижского педагогического училища.

 

РУКОПОЖАТИЕ

Зосима Федотыч Стручков приехал в город Ряжск из Рязани по предписанию финансового управления области, чтобы проверить работу треста столовых города.

Недоразумения начались сразу.

В гостинице не оказалось свободных мест.

Но тут подскочила какая-то вертлявая личность и сказала:

— Подойди вот к той даме. Она администратор. Номер устроит без проблем.

Так все и получилось.

А личность, сколько Зосима Федотыч ни крутил головой, исчезла.

Но когда Стручков пришел в номер, то увидел этого человека сидящим в кресле.

— Вы кто такой?

— Я черт.

— Уходите отсюда, этого еще не хватало!

— Я-то уйду, а ты хорошенько смотри за порядковыми номерами, когда будешь проверять накладные.

Сказав эти слова, черт встал и ушел — надо заметить, без всякой обиды.

Встал и ушел.

Работая уже с бумагами в тресте, Зосима Федотыч, который принял как шутку сказанное тем типом, обратил внимание на то, что действительно одной бумажки не оказалось, притом самой важной, ради которой он и приехал.

— Вот черт, — подумал он, — значит, это и в самом деле черт?

Но эта правильная мысль как-то улетучилась из его головы.

Вечером черт снова появился. И снова предупредил:

— Сегодня не возвращайся по той дороге, по которой ходишь, а иди по улице Двадцатипятилетия Октября.

Не послушал.

И был ограблен среди белого дня возле самой гостиницы.

Сняли с него дубленку и шапку. Хотели разуть, но что-то помешало.

Часа через два явился черт. Бросил мешок:

— Возьми свои шмотки, маловер. С большим трудом удалось отбить.

На другой день Стручков без сожаления покидал негостеприимный город.

И только сев в поезд, вспомнил про того субъекта и подумал: «Черт ли, не черт, а поблагодарить надо бы».

Через несколько минут в купе входит прилично одетый господин. Садится напротив и говорит:

— Хорошо, что ты хоть теперь решил поблагодарить за сделанное добро. Не волнуйся, дальше не поеду, сойду на следующей станции.

Когда поезд остановился, Зосима Федотыч встал и без малейшей робости пожал черту руку, спросив:

— Почему ты помогал мне?

— Не знаю, — отвечал черт, — почувствовал расположение. Тепло исходило от тебя — может, родственниками когда-то были.

— Какими родственниками?

— А ты что думаешь, черти из ничего родятся?

 

КОРЫТО

Поселились у еще не очень старой бабы Шурки черти, целых три штуки. Откуда взялись, неизвестно.

Распалилась на них баба:

— Уходите, проклятущие, житья от вас нету!

— Какого житья, — поинтересовались черти, — думаешь, не знаем, отчего твой мужик дуба дал? Прекраснейшим образом осведомлены. Водкой опился. И тебя, дуру, всю жизнь колотил. От этого и состарилась раньше положенного срока.

Баба отвечала:

— На то он и мужик, чтобы пить и жену бить. Не пьют те, у кого денег нет и кому не подносят.

— Правильно, баба, говоришь, но мы твоему житью не помеха.

— А помыться как, что же, мне при вас раздеваться догола?

— Не съедим. Мы существа бесполые, так что не стесняйтесь, — захихикали черти.

И с того времени принялись ублажать хозяйку.

Притащили большое корыто. Перину вместе с подушками где-то свистнули.

Помоют бабу. Спинку мочалкой потрут. Поясницу и все остальное помассируют.

И так хорошо пошли дела, что через некоторое время Шурку не узнать. Раздобрела от хорошего житья, порумянела, как пирожок.

Скоро и жених нашелся. Столяр коммунхоза, непьющий и некурящий.

Как только баба привела в избу мужика, черти потихоньку смылись.

Корыто и перину с подушками оставили как напоминание о своем пребывании.

 

ПОСЛЕДНЕЕ СРЕДСТВО

Жил недалеко от города Ряжска, в деревне Шелемишево, шофер совместного предприятия Тихон Скобцов.

Был он известный на всю округу пьяница.

Жена сбежала.

Прихватив с собой все, что можно прихватить.

Не выдержала маразма.

Осталась у Тихона одна замызганная телогрейка.

Да он и ту ухитрился кому-то всучить за сто граммов водки. Черт, который проживал у него за печкой, сжалился над мужиком. Добыл для него новый овчинный полушубок. И повесил на вбитый в стену гвоздь.

Не помогло.

Тихон этот полушубок на рынке загнал.

Деньги пропил.

Тогда черт избрал другую тактику.

Набухал в бутыль из-под водки тормозной жидкости. Поставил на стол.

И хоть бы что.

Вылакал Тихон содержимое. И завалился спать.

«Ну, погоди, — думает черт, — ты у меня попляшешь!»

Нашел бой-бабу злющую-презлющую.

Нашептал ей на ушко, что мужик Скобцов стоящий, работящий, непьющий.

А сам думает:

«Уж эта стервоза добьется своего. Наведет порядок».

Прошла пара месяцев.

И что?

Тихон и бабу к выпивке пристрастил. Хлещут в две руки.

Посмотрел черт на них трезвыми глазами. И убрался куда подальше.

 

ЗВУЧНАЯ ФАМИЛИЯ

Художник Герман Шелопутников преподавал живопись в Ряжском педучилище для местных балбесов мужского и женского пола.

И вот что с ним случилось.

Стал он с некоторых пор замечать у себя в доме кое-какие нежелательные явления.

Придет, скажем, со службы, сядет за стол поужинать, а похлебка вместе с миской прыг — и в помойное ведро.

А то наоборот, помойное ведро само собой вскочит, извольте радоваться, на стол.

Догадался, в чем дело.

Растопил печь.

Закрыл трубу заслонкой.

Вышел во двор и стал ждать.

Минут через пятнадцать повалил из окон дым, а из избы выполз чихающий черт и хотел было прошмыгнуть мимо Шелопутникова.

Но попался.

Проучил его хозяин хорошо при помощи хворостины.

Бил до тех пор, пока черт не взмолился:

— Отпусти, что хочешь для тебя сделаю.

— А мне ничего не нужно, — отвечал художник, — у меня все есть. Зарплаты в сорок тысяч на прожитье хватает, потому что живу скромно, не пью, не курю, да и по части нежного пола уже не балуюсь.

— А выдающимся художником быть не желаешь?

— Не желаю. В молодые годы были потуги. А потом увидел, что таланта маловато.

— Не ври, талант у тебя есть, да провинциальная спячка одолела. Бери карандаши, кисти, побалуемся.

И насел черт на художника: рисуй да рисуй!

Через год, или более того, явился результат.

Выставил Шелопутников одну картину, другую, публике понравилось.

Сделали ему персональную выставку в Рязани.

И пошло!

И пошло!

В прошлом году избрали в Российскую академию. Академик Шелопутников, звучит неплохо!

 

МЕШОК С ЧЕРТЯМИ

Шел Егор Трубников домой в приподнятом расположении духа.

На углу улицы Гоголя и улицы акад. Шмидта заметил нечто, что его несколько озадачило.

Из-под земли вынырнул чертенок.

Егор, не долго думая, цап его за шкирку и в мешок.

Вслед за первым выскочил второй. Он и второго туда же.

Таким образом набралось тринадцать штук.

Двенадцать в мешке. Тринадцатого заткнул за пояс.

— Что делать с нечистью?

Решил в речке утопить.

Так и поступил. Про тринадцатого позабыл.

И только придя домой, заметил, что хвост чей-то торчит.

Этого куда деть?

А чертенок верещит:

— Глупый Егор, не знаешь разве, что черти ни в огне не горят, ни в воде не тонут?

Глянул мужик, а чертенята и в самом деле живее всех живых возле стеночки стоят.

— Скажите, черти, — взмолился Трубников, — какого черта вам, окаянные, нужно в моей чертовски скверной берлоге?

— С этого бы начинал. Начальник милиции тебе на прошлой неделе по роже съездил?

— Было дело.

— За что?

— Шут его знает. Скорей всего, просто так, из любви к искусству.

— И ты решил оставить это дело без внимания?

— А что я могу? У него сила.

— Зато мы можем.

— Вам он тоже рожи набил?

— Хуже. Под самого районного Сатану яму копает. Ну, мы ему устроим веселенькую жизнь. Он у нас попляшет. Пока поживем у тебя. За постой заплатим в СКВ.

— Живите, раз уж вперлись. А своими СКВ можете задницу подтереть. Куда с ними в Ряжске деваться?

И вот что произошло.

Проснулся утром милицейский майор и обнаружил рядом с собой вместо пирогообразной супруги пьяного, известного всему городу бомжа Петю.

А жену отыскали на другой день в деревне Нагорное за двенадцать верст от Ряжска.

Могла бы оказаться и подальше, в Минске или в Новосибирске...

 

ПЕРЕСТАНОВКА ШТАТОВ

— Да, брат...

Разговор двух сотрудников одного управления мясо-молочной промышленности.

— Да, брат, плохи наши дела, скоро и мы вылетим в трубу. Главного инжа уволили, вместо него поставили замзава отдела снабжения. Главбуха переместили куда-то о-хо-хо! Днем с огнем теперь не сыскать. Вместо электрика поставили экономиста, специалиста высокого ранга. По этой причине свет и тухнет раз десять в сутки. Электрика переквалифицировали в слесаря-водопроводчика. И в туалете вода хлещет как хочет.

— А я бы, — отвечал другой, — пошел бы кочегаром в котельную, хоть кандидат наук.

— Подожди, брат, это что за ...

Объявление:

Требуется квалифицированный дворняга

 

ЗАБРОНЗОВЕВШИЙ ЗАЗУЛЯ

В воскресный день утром жители, вместо того чтобы идти на рынок, стояли разинув рты на центральной площади города.

И было чему удивляться.

На пьедестале памятника вместо В. И. Ленина стоял первый секретарь Ряжского горкома КПСС товарищ Зазуля И.В.

Обут он был, хотя на дворе стояло лето, в валенки с галошами, одет в ратиновое пальто с каракулевым воротником, какие любили носить партийные боссы, в правой руке держал фетровую шляпу, а левой указывал путь в светлое будущее, в коммунизм, на пути которого, если провести прямую линию от указующего перста, стоял привокзальный павильон «Пиво — Воды».

Среди номенклатурных создался некоторый переполох. Собрались члены политбюро.

Кто-то принес лестницу, чтобы Зазуля мог спуститься на землю.

Зазуля безмолвствовал.

Когда же председатель местного КГБ поднялся наверх, то заметил, что Илья Владимирович спуститься не может, забронзовел.

Начальство, вернувшись в райком, было еще более поражено.

В кабинете секретаря за столом, живее всех живых, сидел Владимир Ильич и, ласково улыбаясь, спрашивал:

— Почему товарищи опаздывают на работу?

Тут уж начальники, почуяв что-то недоброе, бросились бежать в разные стороны.

Но недоброго ничего не произошло, кроме того, что к середине дня и Владимир Ильич и Зазуля куда-то исчезли, а вместо памятника на площади красовался холмик, заваленный цветами, с воткнутой кем-то дощечкой, где были слова:

«Спи с миром, дорогой Зазуля, на благо благодарных почитателей».

 

ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА

Когда к власти в Праге пришло коммунистическое правительство, оно решило перестроить город. В особенности не понравились два объекта: собор Святого Витта и памятник святому Вацлаву.

И вот на очередном заседании политбюро КПЧ члены бюро постановили: перенести эти не имеющие исторической ценности сооружения в другое место. Собор оказался в полусогнутом состоянии на пустыре одного из пригородных районов города за высоким железобетонным забором, на котором пестрели таблички:

ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА

Когда один шустрый житель попытался проникнуть внутрь зоны, он получил пулю в бедро.

Святому Вацлаву повезло меньше. Его засунули в Высокие Татры в какое-то труднодоступное ущелье на высоте полутора или двух тысяч метров над уровнем моря.

И вот когда чехи сбросили ненавистное правление, перед Президентом республики Вацлавом Гавелом встал вопрос, как водворить эти исторические ценности на прежние места.

Помог случай.

Приехал в Прагу на гастроли всемирно известный кудесник, гражданин Страны Советов Игорь Кио.

Он-то по просьбе Президента и приступил к выполнению этого чрезвычайного задания, попросив об одном: чтобы его не торопили.

На что и Президент, и народ Чехословакии безоговорочно согласились, памятуя о загадочной русской душе.

Каждый день после окончания представления в горцирке Кио отправлялся, сопровождаемый толпой зевак, к месту нахождения исторического памятника.

Долго ходил знаменитый фокусник вокруг, принюхиваясь, присматриваясь (забор к тому времени снесли при помощи бульдозеров и другой не менее грозной техники, а обломки жители растащили на сувениры).

Наконец ему удалось усыпить бдительность толпы, и никто не заметил, как собор Святого Витта оказался в Пражском Граде на своем привычном месте.

Когда у маэстро спрашивали, как он ухитрился это устроить, ответ следовал один:

— Секрет производства.

А святой Вацлав, услыхав о переменах в стране и не дожидаясь, когда его попросят новые власти, пришпорил скакуна и, проскакав с грохотом и топотом перед взором изумленной толпы по всей Чехии и Словакии, встал как вкопанный перед Национальным музеем, где стоял и прежде, в докоммунистические времена.

Музей этот тоже, между прочим, прежние власти хотели отправить в глубокую ссылку.

Помешала «бархатная революция».

 

ПРЕТЕНЗИЯ

С этим человеком Степан Метелкин почти дружил. Во всяком случае, распили не один пузырек.

И нате!

Теперь бывший почти что друг и собутыльник, умерший год тому назад, являлся к нему каждую ночь во сне и предъявлял претензию, вроде Степан занимал у него в свое время трояк и не отдал.

Степан доставал кошелек, отсчитывал три хруста и швырял бумажки этой омерзительной роже в рожу.

Утром означенный трояк валялся на полу. А ночью покойник являлся вновь и грозился утащить на тот свет.

Степан, однако, подметил, что призрак является к нему всегда в одно и то же время, а именно в 12 часов.

— Ну, погоди!

И вот что придумал: нашел во дворе увесистых размеров железный прут и положил на ночь рядом с собой, чтобы огреть по башке непрошеного посетителя.

Но покойник перестал навещать Степана.

Испугался или еще что?

 

КАПУСТА

Иду по Минаевскому рынку.

Жирная тетка торгует вилками капусты.

Присматриваюсь, вместо капусты отрубленные головы лежат:

Черчилль

Мартин Лютер Кинг

Лев Кропивницкий

Академик Сахаров

Президенты:

Клинтон

Горбачев

Ельцин

Голова Сапгира прислонилась к голове какой-то курчавой девушки.

И моя. Слегка на боку. И в сторонке.

Голос торговки:

— Чего уставился?

— Интересно, когда рубили и почем продаете?

— Что рубили?

— Головы.

— Хулиган, что брешешь, милиционера позову!

Посмотрел. И в самом деле представитель правопорядка движется в нашу сторону.

А когда повернулся обратно — ни тетки, ни капусты, ни голов.

Пустой прилавок красуется предо мной.

 

Из цикла «ИЕРУСАЛИМСКИЕ ПЕРЕСКАЗЫ»

 

КУВШИН

Возле колодца суетилась стайка иудейских женщин. Во время этой суеты у одной из них выпал из рук кувшин. И, упав на утрамбованную ногами многих землю, разбился...

Огорченная женщина опустилась на колени и стала собирать черепки, чтобы выбросить их в яму.

Тут подошел человек из назареев с лицом, озаренным приветливой улыбкой, взял у женщины осколки, сложил их один к одному, сказав:

— Возьми свой кувшин, теперь он не разобьется.

И отошел.

Действительно, кувшин сиял, как новый. А женщины зашептались между собой:

— Кто он, что умеет делать такое?

— Учитель из Назарета, — сказала одна, — теперь о нем многие говорят. О чудесах, которые совершает: слепые прозревают, прокаженные очищаются, бесноватые перестают бесноваться.

Многие из женщин, бывших у колодца, вскоре уверовали в Новое учение и повлияли на своих мужей, которые тоже уверовали.

Женщины хорошо знают, как это делается.

А кувшин?

Муж этой женщины в сердцах по какому-то поводу бросил его что есть силы на камни.

Кувшин не разбился.

 

О ВИНЕ

Один лавочник в Иерусалиме по имени Филип пил вино со случайным прохожим, которого он сам пригласил для этой цели, потому что не любил пить один.

— Говорят, — повел речь Филип, — в Кане Галилейской какой-то пророк или фокусник на свадьбе, когда кончилось вино, превратил в прекрасное вино простую колодезную воду. Если такое в действительности имело место, то зачем выращивать виноградную лозу? Ты веришь в подобную байку?

Прохожий:

— Вот ты, не имея хорошего вина, угощаешь меня какой-то кислятиной, согласен?

Лавочник:

— Признаюсь, вино не из лучших сортов. Но что поделаешь, если нет другого?

Прохожий:

— Налей-ка еще по кувшину.

Когда лавочник исполнил просьбу гостя, тот, нимало не смущаясь, провел рукой над кувшином и сказал:

— Попробуй теперь.

Лавочник:

— Отличное вино. Так это ты?

— Может быть, — сказал прохожий, встал и удалился, не добавив больше ни слова.

 

ГОВОРЯЩИЙ ОСЕЛ

У одного крестьянина, который имел пристанище недалеко от Иерусалима, заговорил осел.

И хотя говорил он всего два слова: «Первосвященник свинья!» — крестьянин прекрасно понимал, что, если об этом узнают в синедрионе, ему каюк, прикажут побить камнями.

А потом, думал он, как я теперь повезу на базар продавать пшеницу и виноград?

Выход был один — избавиться от глупой скотины.

Позвал крестьянин сына, приказал взять осла, отвести в горы и сбросить со скалы в каменистую пропасть.

Но сын очень любил осла. Ему было жалко убивать ни в чем не повинное животное.

Отвел он его подальше от дома и выпустил на все четыре стороны, сказав:

— Уходи куда глаза глядят!

И осел направил свои копыта в Иерусалим.

Долго бродил там по улицам, удивляя обывателей.

Они спрашивали друг у друга:

— Что это за осел, который бродит сам по себе, и что за нерадивый хозяин, отпустивший его?

Некоторые старались поймать осла. Но тот был увертлив и в руки посторонним не давался, брыкался и щелкал зубами.

Долго среди иудеев держалась молва, что именно на этом осле Учитель из Назарета въехал в Иерусалим, когда наступил час.

Правда ли это, неправда, кто скажет теперь?