По пути в 3-й стрелковый корпус заехал в штаб Закавказского фронта, познакомился с обстановкой. После падения Ростова немецкая группа армий «А» в составе 1-й танковой, 11-й и 17-й полевых армий, поддерживаемая тысячью самолетов, ринулась на Кавказ. Наступление велось по трем направлениям — на Новороссийск, Туапсе и Грозный.

Благодаря упорному сопротивлению войск Южного фронта под командованием генерал-лейтенанта Р. Я Малиновского и Северо-Кавказского под командованием маршала С. М. Буденного было выиграно время. Закавказский фронт с помощью местных партийных организаций, при активном участии десятков тысяч советских граждан сумел создать сплошную оборону на рубежах рек Терек и Баксан, по перевалам центральной части Главного Кавказского хребта и в северных предгорьях его западной части.

План гитлеровского командования, рассчитанный на окружение и разгром советских войск у предгорий, провалился. В середине августа наступление врага было остановлено. Он приступил к перегруппировке, имея целью начать одновременное наступление на Батуми и Баку…

Я прибыл в Сухуми 20 августа. А несколько раньше, 16-го, авиация противника произвела первый налет на город. Бомбы особого вреда не причинили, но паники наделали. Когда я проезжал по улицам, город производил впечатление фронтового.

В управлении 3-го стрелкового корпуса, переместившегося за Сухуми, я застал начальника штаба подполковника Мельникова. Командир корпуса генерал Леселидзе выехал к Клухорскому перевалу, который уже захватили немцы.

С Леселидзе была телефонная связь, и я доложил ему о своем прибытии.

— Очень хорошо, — ответил генерал. — Я задержусь здесь, а вы там действуйте сами в зависимости от обстановки.

Подполковник Мельников успел развернуть на столе карту и вводил меня в курс здешних дел:

— Противник рвется к морю и в Грузию по Военно-Осетинской, Военно-Грузинской дорогам и через горные перевалы. Некоторые из перевалов нам приказали занять подразделениями от роты до батальона. На Клухорский мы тоже выслали батальон. Но туда скрытно подошли крупные силы горных егерей и сбили его. Только что получили приказ штаба фронта усилить оборону перевалов. — И Мельников перечислил войска, направляемые на каждый из них.

Вошел комиссар корпуса полковник Л. И. Буинцев. Он высок, широк в плечах, немного сутул.

Комиссар рассказал о соединениях корпуса. Относительно лучше подготовлена горнострелковая дивизия, но она остается на месте. В двух других, которые выступают на перевалы, личный состав смешанный, в большинстве уроженцы Кавказа. Многие не знают русского языка, и это усложняет работу с ними.

Разговор прервал приезд командующего 46-й армией генерал-майора В. Ф. Сергацкова. Он сразу спросил у меня:

— Командующий фронтом еще не вызывал?

— Никак нет.

— Тогда ждите вызова. Приготовьтесь к головомойке. Я уже успел ее получить.

Улыбнувшись и неожиданно смягчившись, добавил:

— Впрочем, вас, как человека нового, возможно, и минует чаша сия. А вот Леселидзе, если бы не уехал на перевал, досталось бы по первое число.

— Разрешите узнать, чем все провинились перед командующим фронтом? — спросил я.

— Проморгали мы, опоздали занять перевалы, — ответил Сергацков…

Во второй половине дня меня действительно вызвали к генералу армии И. В. Тюленеву.

Впервые я встретился с ним на совещании в Баку. Тогда начальник Бакинского гарнизона собрал нас и сообщил, что из Тбилиси прибыл новый командующий военным округом. Мы знали, что Тюленев один из прославленных героев гражданской войны.

И вот вошел еще сравнительно молодой, подвижный генерал, снял шинель, поздоровался с каждым. В моем, сложившемся еще со времен солдатчины, представлении «полный генерал» должен был чем-то отличаться от всех, выглядеть строгим, скупым на слова. А Тюленев оказался приветливым, разговорчивым и держался запросто.

Сейчас, получив вызов к нему, я направился в кабинет секретаря Сухумского обкома партии. Тюленев проводил там совещание. Когда я вошел, он резко говорил о том, что командование 46-й армии неправильно организовало оборону перевалов и попросту «проспало» их. Врага нужно было встретить на склонах гор, а не ждать, пока он поднимется. А теперь нужно принимать срочные, героические меры, чтобы восстановить положение. Многое будет зависеть от помощи партийной организации Абхазии. Армия нуждается во многом. Требуется изыскать горное снаряжение, транспорт, организовать выпечку сухарей, подобрать лучших из лучших проводников.

И тут же генерал Тюленев обратился ко мне:

— Товарищ Абрамов, 3-й корпус должен во что бы то ни стало удержать Марухский перевал. Если противник займет его, то перед ним откроется путь на Сухуми и в тыл нашим частям, наступающим на Клухор. На Марух следует выслать не менее двух полков. Вам лично надлежит возглавить этот отряд и быстро выйти на перевал, упредить противника. Конкретные указания получите от командующего армией.

Когда я доложил Сергацкову о распоряжении Тюленева, тот ответил:

— Приказ мной уже подписан. Выступать надо не позже завтрашнего дня. Нажимайте на командиров полков, готовьтесь сами…

Один из полков, 808-й стрелковый, стоял в Гудаутах. Вместе с Буинцевым на его новенькой голубой «эмке» мы помчались туда. Встречные машины, подводы, а особенно ишаки, не соблюдавшие установленных правил движения, сильно задерживали нас. Но это дало мне возможность полюбоваться живописной местностью вдоль Черноморского шоссе. Справа — отроги Бзийского хребта, слева — всхолмленная низменность, переходящая в отлогий пляж. Словно на параде, выстроились вдоль шоссе кипарисы вперемежку с эвкалиптами, пальмами и увешанными плодами развесистыми, широколистными инжирными деревьями.

В Гудауты добрались к обеду. Командир полка майор Телия — молодой и темпераментный офицер. Спрашиваю его:

— Как идет подготовка к выступлению?

— Туго, товарищ полковник. Очень туго. — Он говорит быстро, отрывисто. — Сухарей нет. Интендантство не дает. Сами организовали сушку. Пока есть только суточная норма. Завтра будет вторая. Идти на перевал надо семь дней. Значит, неделю будем сушить сухари.

— Выступать завтра обязательно. Приказ получили?

— Получил. Но еще нет положенного комплекта боеприпасов, телефонного имущества, нет ишаков. Лошадей под вьюки не хватает, да и самих вьюков мало…

— О чем вы только раньше думали? — прервал я поток его жалоб. — Потрудитесь сделать так, чтобы завтра полк был готов к выступлению. Заставьте своих подчиненных волчками крутиться, свяжитесь с местными властями, попросите у них помощи. И никаких возражений я слушать не хочу.

— Вот так, товарищ Телия, — поддержал меня Буинцев. — Имейте в виду, отсрочки не будет. А сейчас я пройду к вашему комиссару Арутюнову, помогу ему нажать по партийной линии.

* * *

На следующий день мы с Буинцевым поднялись рано, когда все еще спали. Составили список штаба горного отряда. Во главе штаба поставили майора Заступу — начальника оперативного отдела корпуса, подобрали ему двух помощников, решили включить в отряд корпусного инженера майора Бакланова, двух командиров артиллеристов, одного специалиста по связи, одного снабженца.

Из Гудаут поступило сообщение о выступлении головного батальона и скорой готовности остальных. Это хорошо. Обидно только, что начался мелкий дождь.

Мы вышли на улицу проверить, серьезно ли портится погода, или просто «пугает нас». Буинцев внимательно посмотрел на небо, трижды с силой втянул носом воздух, снял фуражку и, когда на голову упало несколько капель, авторитетно заявил:

— Этот дождь зарядил на три дня. Да, да, можете не сомневаться. Я здесь несколько лет и кое-чему научился.

К штабу подъехал мотоциклист. Он доставил новый приказ армии. Согласно ему, мы должны 24 августа подойти к Марухскому перевалу, занять его и сразу же выслать отряд для обхода Клухора. Отряду вместе с находящимися у Клухора частями предстояло опрокинуть немцев и снова овладеть перевалом.

Ориентируясь по карте, я убедился, что по времени приказ явно невыполним. Доложил командарму и услышал в ответ:

— Знаю, но сам изменить сроки не имею права. Выступайте и затем донесете о времени прихода на перевал. Идти нужно форсированным маршем, местами делать броски. В случае чего, постараюсь помочь вам всем, что будет в моих силах.

Помочь он не смог. Берия, прибывший в Сухуми в качестве представителя Ставки, беспричинно снял Сергацкова с должности командующего армией.

Подполковник Мельников потом рассказывал мне, как ворвался в штаб корпуса Берия, как он разносил офицеров штаба за «неумение работать». В частности, ругал их за то, что они ночевали в кабинетах, а не устроили себе спален. Я этому не особенно удивился. Мне, как и многим кадровым пограничникам, пришлось еще в мирное время в той или иной мере познакомиться с методами его работы. Возглавив в 1937 году наркомат, Берия необоснованно сместил многих достойных и преданных народу старших командиров, заменив их своими ставленниками, не имевшими для этого ни деловых качеств, ни опыта работы.

За время боев на Кавказе Берия был там несколько раз. И каждый его приезд сопровождался дезорганизацией работы командования, смещением неугодных ему людей. Только много позже, когда этот матерый шпион и враг советского народа был разоблачен и арестован, мне стали понятны мотивы подобных его действий.

* * *

Получив новый приказ, мы с Буинцевым до полудня «висели на телефоне», уточняя сроки выступления частей, С помощью обкома партии удалось разыскать нескольких человек, побывавших на Марухском перевале. От них узнали, что дороги туда нет и идти придется от пяти до семи дней. Во всяком случае, так ходили альпинисты. Правда, нашелся житель Сухуми, работавший в Спецторге НКВД, который верхом однажды добрался до перевала за три дня. Этого «рекордсмена» мы взяли в проводники.

Закончив в Сухуми дела, «горный штаб», как мы себя назвали, выехал в селение Захарове — сборный пункт перед выступлением. Там уже собралось несколько батальонов. Управления 808-го полка все еще нет. Продовольствие и сухари тоже не завезены. Итоги малоутешительные. Но выступать надо в любых условиях.

К вечеру прибыл майор Телия, доложил, что полк «успешно сосредоточивается».

— А сухари, вьюки, средства связи, боеприпасы?

— К утру все будет! — уверенно ответил командир полка.

Утром доставили минометы, питание для рации, небольшую партию ишаков под вьюки и всего лишь двухдневный запас сухарей. Из шанцевого инструмента — только саперные лопатки. — Больших топоров, кирко-мотыг и поперечных пил нет, а все это в горах крайне необходимо. Позвонил в Сухуми и получил заверение, что сухари сбросят с самолета, а все остальное вышлют следом за нами.

В 9 утра отряд построился. Вместе с комиссаром обошли людей, проверили готовность красноармейцев и офицеров, затем я счел нужным, хотя бы коротко, поделиться с ними собственным опытом.

— Когда поднимаешься в гору, иди спокойным, ровным шагом. Помогай товарищу, если он нуждается, и тебе в трудную минуту помогут. На крутом подъеме или спуске помоги лошади, ишаку. Бить животное и чрезмерно понукать нельзя. Экономь сухари и хлеб. Не пей много воды, она только отягощает. На привале ложись и держи ноги повыше, так лучше отдыхать. Винтовку, автомат береги от повреждения.

Комиссар Буинцев произнес пятиминутную зажигательную речь. Я видел по лицам солдат, что его слова дошли до сердец.

И вот мы тронулись. По железнодорожному мосту перешли реку Амткиали, стали подниматься на заросший могучим лесом крутой подъем. Идти скользко, трудно. Я думал, что через полкилометра — километр подъем закончится и перейдет в ровное плато, но ошибся.

Только к вечеру кончился лес, а с ним и крутой подъем. Дальше наш путь поворачивал влево и шел по более пологому гребню.

Здесь остановились на ночлег. Для первого дня прошли довольно.

Прогноз погоды, сделанный Буинцевым, не оправдался. Дождь давно кончился, и ветер успел высушить почву. Люди подходили, располагались вдоль гребня прямо на земле. Более выносливые спустились в лес собирать дрова. Скоро тут и там запылали маленькие костры. Нашли родник, набрали воды, вскипятили чай. Закусили и улеглись спать. Усталость взяла свое: уснули быстро.

Встали с рассветом.

Сразу выступили, вытянувшись лентой по гребню. Верховые лошади идут за нами, прядая ушами, мотая головами. Садиться на них не стали, после ночного отдыха хотелось пройтись. А когда утомились и решили сесть на лошадей, то проехали лишь сотню шагов. Пришлось снова сойти. Тропа вывела нас к узкому карнизу. Справа — крутой и глубокий обрыв. Оступись лошадь — и полетишь вместе с нею в пропасть. Пешком вернее, да и голова не так кружится.

Иногда мы осторожно заглядывали вниз, стараясь определить глубину обрыва. Один утверждал: «наверняка километр». Другой возражал: «метров пятьсот».

Видимость была прекрасной и позволяла нам любоваться суровой и величественной красотой гор. Далеко впереди на фоне лазурного неба вырисовывалась исполинская цепь Главного Кавказского хребта. Ближе, освещенные яркими лучами солнца, ослепительно сияли снежные шапки двух рядом расположенных гребней. А еще ближе, справа и слева от нас, зеленели сравнительно невысокие вершины. За поворотом неожиданно, словно дивный мираж, показалась синяя полоса моря и так же скоро исчезла.

Тропа вышла к глубокой долине реки Лахты. Мы уже двигались около шести часов, и я собирался объявить привал перед спуском. Комиссар, показав на зеленую лужайку в долине, предложил:

— Давайте пройдем туда. На травке отдохнуть гораздо приятней, чем среди этих камней. Да и лошади подкрепятся.

— Далеко до этой полянки, — возразил я.

— Какое там далеко, — удивился Буинцев. — Не больше трех километров. За час будем там.

— Ошибаешься, Ларион Иванович, так близко кажется по прямой, а нам надо петлять по склонам. Не дойдем и за два часа.

Ошиблись мы оба. Спуск оказался более крутым и трудным, чем вчерашний подъем. Особенно досталось животным. У лошадей скользили копыта, от напряжения дрожали мышцы. Пришлось к каждой приставить по четыре солдата. Один вел лошадь под уздцы, двое шли сзади, держа в руках прикрепленные к шлее веревки, а четвертый поддерживал вьюк, не давая ему свернуться.

Все же одна молодая, горячая лошадка сделала излишне резкое движение, сорвалась и покатилась, унеся с собой два ящика с питанием для рации.

Позже, спустившись вниз, мы нашли обезображенный труп лошади и разбитые ящики с аккумуляторами. Связисты перебирали щепки, осколки, сокрушенно качали головами. Осталось всего два ящика. Если разобьются и они, мы лишимся радиосвязи.

Я распорядился снять их с лошади и нести на руках. Для переноски назначили шесть крепких солдат.

Ишаки оказались более приспособленными к крутым подъемам и спускам. Они шли увереннее. К тому же ишакам легче помочь. Двое солдат, ухватившись за хвост, сравнительно легко удерживали животное, не давая сорваться.

Два с половиной часа продолжался спуск. Зато как приятен привал на дне ущелья!

Мы с комиссаром хотя и устали, решили обойти людей. Хотелось поговорить с ними, узнать их настроение, ведь нам вместе предстояло выполнять трудную боевую задачу.

Большинство солдат 808-го полка — грузины. Буинцев за несколько лет службы в Сухуми изучил грузинский язык и теперь, подсаживаясь к солдатам, первым начинал разговор. Постепенно он переводил беседу на русский язык, чтобы и я смог в ней участвовать.

Приятно, что в основном настроение у солдат бодрое. Все понимают, насколько важно быстрее противника выйти на перевал.

* * *

На четвертый день кончились сухари. Теперь надо ждать обещанного самолета либо надеяться на скорую встречу с 810-м полком. У него пятидневный запас продовольствия, и он, конечно, поделится с нами.

Навстречу стали попадаться группы беженцев. Многие из-под Ростова, Армавира, Краснодара, Минеральных вод. Шли с детьми, совсем налегке, в летней одежде, некоторые босиком и все без продуктов.

Мы пытались расспрашивать их о немцах. Но беженцы сами ничего не знали, передавали только слухи. Все же мы поняли, что враг близко, и решили ускорить движение, сократить время привалов.

После встречи с беженцами Буинцев собрал своих помощников, провел инструктаж.

— Все видели, — говорил он, — как советские люди горе мыкают? Надо, чтобы солдаты поняли: от них зависит остановить врага, не пустить его через горы в Закавказье. А значит, нужно собрать в кулак всю свою волю, на перевал идти еще быстрее.

Мне нравился комиссар, энергичный, целеустремленный. Мы с ним быстро сблизились…

Во второй половине дня из-за гребня горы показался самолет. Он сделал над нами несколько кругов, сбросил мешки с сухарями.

На следующий день собирались выступить как можно раньше, но пришлось задержаться: утро выдалось туманное, пасмурное. Решили не рисковать и ждали, пока станет достаточно видно.

Часов в десять на нашу тропу из лощины справа вышла голова колонны 810-го полка. Я остановился, чтобы проверить порядок. Передовой батальон двигался быстрее и организованнее, чем подразделения 808-го.

Командир полка майор Смирнов производил впечатление грамотного и требовательного офицера. Он кратко доложил о состоянии части.

— С боеприпасами как?

— Имеем все по норме. —

— А с продовольствием?

— Осталось на три дня.

— Однодневный рацион передайте 808-му полку, — распорядился я.

Люди повеселели, пошли быстрее. Догоняю проводника, спрашиваю:

— Еще далеко?

С горы, по которой мы двигались, видно много покрытых вечным снегом вершин. Проводник указал на ближайшую гряду:

— Осталось только ее обойти. Завтра будем на перевале.

— Надо дойти сегодня.

— Не успеем. От Маруха дорога трудная, все подъемы, каменные завалы, ледник. Сразу после перехода на перевал смогут подняться только сильные люди.

Последний спуск — и мы вышли на большую зеленую поляну, окруженную лесистыми горами. В центре поляны крытый корой домик — приют пастухов. Стены дощатые, пол и потолок из жердей. Внутри домика дощатые нары.

— Вот вам помещение для штаба. Лучшего здесь не найдете, — предложил проводник.

Конечно, здесь лучше, чем под открытым небом, но оставаться нельзя: начнут летать «рамы», быстро «засекут». Штаб расположился под сенью огромной лиственницы.

Едва мы с начальником штаба успели напиться холодной воды из реки Марух и сесть писать первый боевой приказ, как в небе действительно появился самолет-разведчик и стал кружиться над домиком.

— Опоздал на полчасика, — пошутил комиссар.

«Рама» сбросила три бомбы и улетела. Трудно сказать, заметил ли летчик наши полки. На всякий случай я приказал продвинуться вперед и расположиться в следующем лесочке.

Оказалось это очень кстати. Через полчаса прилетели еще три самолета и отбомбились по лесу, из которого мы ушли.

Первый боевой приказ был краток: частям предписывалось ночевать у подножия горы, в районе водопада. С рассветом следующего дня, 26 августа, 808-му полку предстояло выступить на перевал и к 12 часам занять его, 810-му — расположиться выше водопада и готовиться к выступлению на Клухор.

Связисты распаковали ящики с питанием, достали рацию и долго «колдовали» над ней. Сухуми нас не слышал и не отвечал…

* * *

Утром стали перебираться через реку Марух по двум жердочкам. Первым вызвался идти комиссар, чтобы, как он выразился, «политически обеспечить переправу». Ларион Иванович волновался, но, желая скрыть это, шутливо сказал:

— Если перейдем благополучно, после войны поступлю в цирк.

Балансируя руками, он осторожно продвигался вперед, а я держал концы жердей. Вторым пошел я и тоже перешел благополучно.

Поднялись выше и некоторое время шли по ровному месту. Слева доносился шум водопада.

Но вот путь нам преградило нагромождение больших камней. Обхода не видно, пришлось шагать метров сто пятьдесят напрямик.

Передвижение это трудно назвать ходьбой. Мы прыгали, словно дикие козы, с камня на камень, с камня на камень.

Дожди, снега и льды отшлифовали камни так, что малейшая оплошность грозит падением. Наше внимание привлек ледник, занявший всю правую часть ущелья. Казалось, что по его ровной поверхности идти будет несравненно легче. Наиболее нетерпеливые сразу же выбрались на лед. За ними пошли и мы с Буинцевым. Я не внял предостережению проводника и чуть не поплатился за это жизнью: упал и заскользил под уклон к трещине. Тщетно старался затормозить движение, упираясь в лед каблуками. Спасло только то, что трещина оказалась не очень широкой. Задержался в невероятном положении, лежа спиной на одном краю трещины, а ногами упираясь в другой. Лежу и не дышу, пошевелиться боюсь. А где-то далеко внизу слышится журчание воды.

Буинцев с двумя солдатами осторожно, держась друг за друга, подползли, подали мне ремень и оттащили прочь.

После этого идти по леднику не решились, опять начали прыгать по камням.

Устал, хотелось отдохнуть, но нельзя командиру показаться слабым и задерживать движение. Вспомнились 1916 год и гора Кырли-баба в Карпатах. Тогда стояла зима, подниматься было скользко. Сейчас ранняя осень и высота в три раза меньше, но годы не те. С горечью подумал: «Эх, Василий, куда девалась прежняя сила?» Однако, повернув голову, с этаким эгоистичным облегчением заметил, что комиссар и остальные командиры заметно отстали и изрядно вспотели. А ведь большинство из них совсем еще молодые люди. Выходит, я напрасно так переживаю — «есть еще порох в пороховницах!»

Последний шаг и вот уже площадка. Мы на высоте 2769 метров над уровнем моря. С гордостью думаю о советском солдате. Шутка сказать, до войны сюда забирались только альпинисты. Приходили они налегке, одиночками, в специальной одежде и обуви. А нас целый полк, в обычном обмундировании, с оружием, снаряжением, да еще сутки без пищи!

Майор Телия ждет нас. Он предлагает осмотреть оборону полка.

Я оглядываюсь вокруг. Площадка, на которой мы находимся, походит на букву «Т». Сейчас мы — у основания ее.

К востоку хребет постепенно сужается и уходит нешироким гребнем в сторону горы Марух-Баши. Рядом с ней покрытая снегом гора Кара-Кай. С западной стороны от перевала идут серые каменные террасы, образующие труднопроходимое нагромождение.

Севернее на двух высотках перед перевалом в боевом охранении стоит рота. Подразделения полка расположились за камнями. Камни — хорошее укрытие от пуль, но ночью они остывают и лежать на них неприятно.

На площадке — сложенная из камней избушка.

— Здесь мой штаб, — доложил Телия.

Избушка без дверей и крыши. В стенах зияет множество больших и малых дыр. Столом, сиденьями и местом для сна служат обтесанные камни.

С северной стороны площадки перед нами открылась величественная картина. Здесь и там, по всем направлениям, протянулись высокие отроги гор. Многие покрыты голубыми языками ледников. Вершины разделяют глубокие ущелья-теснины. Все это с высоты перевала выглядит гигантским лабиринтом.

Горы покрыты несколькими поясами растительности. Ближе к вершинам располагаются «разведчики хвойных» — низкорослые сосны, несколько ниже — ковры альпийских лугов, зелень пихт, сосен, елей. Еще ниже — серебристые буки, белые березы. Среди них рябины, увешанные красными гроздьями.

С севера, откуда рвутся фашистские полчища, подходы к перевалам главного хребта гораздо более легкие, чем с запада и юга. И это не в нашу пользу.

Клухорский перевал, куда должен отправиться 810-й полк, восточнее. Сверяя карту с местностью, легко было убедиться в трудности пути к нему. Вряд ли удастся пройти туда скрытно от немцев. Но раз получен приказ, его нужно выполнять.

Сообщили, что из нашего «горного штаба» через полк Смирнова установлена связь с 808-м полком. Я зашел в избушку, взял трубку и вызвал майора Заступу. Он доложил, что радисты с Сухуми так и не связались.

Пока мы с майором Телия уточняли систему огня, побывали в каждом батальоне, Буинцев успел проинструктировать политработников.

* * *

В «горном штабе» нас ждали две новости. Во-первых, из Сухуми прибыл вьючный транспорт и доставил полтонны сухарей. Кроме того, звонили с перевала. После нас туда явились партизаны Кабардино-Балкарской республики во главе с секретарем обкома партии Лейпановым. Лейпанов хочет поговорить со мной по ряду вопросов. Позвонил на перевал, сказал, что завтра опять буду там, тогда познакомимся и поговорим.

Но как связаться с Сухуми? Я пошел к радистам. Они заверили, что рация исправна, а связи мешают горы, через них волны не проходят.

— Тогда вынесите свое хозяйство выше! — предложил я им.

Действительно, радисты поднялись метров на четыреста и сразу услышали Сухуми. Доложил штабу армии о прибытии на перевал. Попросил прислать фортификационный инструмент, продовольствие, сообщил о появлении партизан.

Ночью получили ответ. Нас поздравили с успешным выходом на перевал, обещали наладить снабжение, установить телефонную связь. Семьи партизан предлагалось отправить с проводником в Сухуми, а партизанам дать отдохнуть два дня и помочь развернуть боевые действия в горах.

Утром по дороге на перевал мы с Буинцевым остановились у костров, где грелись партизанские семьи. Здесь были пожилые и молодые женщины, девушки, дети. Они отдыхали после пережитых волнений и трудного пути. Я сообщил, что, по распоряжению штаба армии, они отправятся в Сухуми. Там их разместят, устроят на работу.

Семьи партизан сопровождал военный комиссар республики. Он был болен, хромал, и его мы тоже отправили в Сухуми. В разговоре с ним узнали, что недалеко от перевала работает сыроваренный завод и там скопилось много сыра.

Майор Телия сразу снарядил на завод группу бойцов. Через несколько часов они вернулись ни с чем. Оказалось, ночью там побывали немцы и весь сыр вывезли.

Буинцев правильно заметил, что штаб армии и местные власти недооценили возможности довольствования отряда за счет таких заводов. Ведь пути на север были отрезаны, а эвакуировать продукты на юг практически невозможно.

Партизан, ночевавших на перевале, мы нашли возле штаба полка. В их отряде, кроме секретаря обкома, были заместитель председателя Совнаркома республики, директор рудника по добыче редких металлов Панаев, главный инженер рудника Дроздов.

Я расспросил партизан о пути в сторону Клухора, поинтересовался, нет ли вблизи продовольствия. Лейпанов и Панаев подвели меня к северному спуску.

— Дорога трудная. Придется пересечь несколько подъемов. А немцы уже на подходе. По-моему, незаметно в Клухор смогут просочиться только одиночки. А вот там, — Панаев показал рукой направление, — километрах в двенадцати отсюда наш рудник. На складах много муки и других продуктов. Пошлите туда людей, я напишу записку кладовщику.

И снова я с горечью подумал о допущенных нами ошибках. Заняли перевал, а разведать окрестности в радиусе, скажем, 15–20 километров не додумались. Только когда уже из боевого охранения прибежал посыльный и сообщил о приближении двух колонн противника, мы совершенно случайно обнаружили вблизи перевала большое стадо овец.

Овцы могут попасть в руки врага. Хорошо бы успеть пригнать их. Лейпанов того же мнения.

Майор Телия снарядил команду, и через два часа у нас было триста овец. Сто семьдесят пять из них мы передали 810-му полку. Телия оставил для своей части сто, двадцать выделили минометному дивизиону, а остальные пять достались штабу.

810-й полк начал готовить на дорогу жареную баранину, а штаб занялся разработкой плана обхода Клухорского перевала.

Решили создать два отряда. Первый — под командованием майора Смирнова, а второй — во главе с заместителем командира полка майором Кириленко.

Отряду Смирнова предстояло двигаться по северным скатам Главного хребта, охватить Клухор с севера и во взаимодействии с 394-й дивизией уничтожить противника на перевале. Отряду Кириленко ставилась задача прикрывать Смирнова от атак немцев слева и затем совместно с ним ударить на Клухор. Одна рота — резерв полка — должна была следовать сзади, чтобы не дать противнику атаковать отряды с тыла.

Проводниками пошли Лейпанов и Панаев.

Когда выступали в путь, Лейпанов подвел своего коня.

— Дарю тебе, товарищ Абрамов. Настоящий кабардинец. Кончится война, приезжай в Теберду. Дашь телеграмму, встречу на границе.

Отряды вытянулись длинными лентами и ушли вправо по хребту, чтобы спуститься подальше от немцев. Хвост их скрылся за возвышенностью, а мы с комиссаром все стояли, смотрели в ту сторону и прислушивались…

* * *

На следующий день снова поднялись к Телия. Заметно похолодало. Люди прижимались к холодным камням, тщетно пытаясь укрыться от ветра и дождя.

— Как сделать, чтобы защитить людей от холода? — спросил комиссар.

— Разжечь костер и кипятить воду для чая, — ответил я. — Так поступали русские солдаты испокон веков.

— Поблизости дров нет, — сообщил Телия.

— Назначьте специальную команду для заготовки и доставки дров.

Казалось бы, простое дело — доставка дров, а каким сложным оно оказалось! Чтобы спуститься с перевала, пройти через морену, собрать в лесу вязанку дров или хвороста и принести на себе, бойцам выделенной команды требовалось 8–10 часов…

Под вечер из боевого охранения прибежал посыльный. Командир роты лейтенант Тарасов сообщал, что немцы начинают окружать высоты, и спрашивал, как ему поступить.

— Стоять до последней возможности, — подтвердил Телия прежний приказ.

Через полчаса со стороны высот донеслись грохот рвущихся мин, треск пулеметных и автоматных очередей. В бинокль было видно, как горные егеря залегли и начали стрелять. Цель их ясна: ошеломить обороняющихся и «под шумок» обойти высоту с флангов, зайти в тыл.

Рота могла бы задержать врага, пока хватит боеприпасов. А потом, пользуясь темнотой ночи, прорваться на перевал. Но в ней, как и во всем полку, много молодых солдат, еще не нюхавших пороха. Не пришлось после училища воевать и лейтенанту Тарасову. Не сумев организовать упорного сопротивления, Тарасов отошел еще до вечера.

А ночью поступило неприятное донесение от майора Смирнова. Оказывается, выступление отрядов к Клухору было замечено противником: они подверглись обстрелу. Смирнов потерял наиболее важного союзника — внезапность.

Потом прислал донесение майор Кириленко. Он сообщил, что группа, выделенная для получения продуктов на руднике, была встречена огнем. Рудник занят фашистами.

С утра 30 августа погода окончательно испортилась. Телия позвонил, сказал, что на перевале выпал снег.

Через полчаса снова звонок. Майор сообщает о наступлении противника. Я посоветовал подпустить немцев поближе, а затем встретить залпами, постараться захватить пленного, а если не удастся, подобрать документы убитых.

Мы с Буинцевым тут же поспешили на перевал. На этот раз поднялись туда с большим трудом, в пути несколько раз отдыхали.

Наступление противника было отбито еще до нашего прихода. Солдаты-горцы применили свою тактику. Они сбросили несколько крупных камней, и те причинили врагу вреда больше, чем пули.

Когда противник откатился, за одним из валунов нашли двух перетрусивших егерей. На допросе они сообщили, что их. корпус переброшен из Германии и имеет задачу к 1 сентября овладеть перевалом, спуститься к морю и захватить Сочи, Сухуми и Батуми.

Нас заинтересовало снаряжение и обмундирование пленных. У каждого за спиной добротный ранец с меховой крышкой. На ногах ботинки с шипами, в руках — ледорубы. Словом, настоящие альпинисты.

Защитники перевала оживленно обсуждали подробности боя. Для большинства это вообще первое горячее дело. Настроение приподнятое, хотя люди обессилели от холода и недоедания.

* * *

Когда же кончатся трудности с продовольствием? Прибывший из Сухуми офицер рассказал о большой работе, которую проводят областной комитет партии и городской комитет обороны, чтобы наладить транспортное сообщение с нами, обеспечить части продовольствием, медикаментами, инструментом, связью. Но, как говорится, пока солнце взойдет, роса глаза выест.

Надо что-то предпринимать, хотя бы для улучшения доставки дров. Как раз на обратном пути с перевала встретили группу дровоносов. Они еле бредут под тяжестью вязанок и мокрой одежды. Мы с Буинцевым знаем, почему мокра их одежда, понимаем, что в этом немалая доля нашей вины.

Несколько дней, как обосновались около водопада, а через реку Марух по-прежнему переходим по двум жердям. Я сразу же приказал корпусному инженеру майору Бакланову устроить надежную переправу. Тот ответил: «Слушаюсь!» — и ничего не сделал. А когда я вызвал Бакланова и спросил, почему мосток не наведен, он стал отнекиваться:

— Это дело саперов. Дайте мне отделение специалистов, поперечные пилы, топоры, скобы и через три дня я вам построю любой мост.

— Вы знаете, товарищ Бакланов, что саперов нет. Разве нельзя сделать простую переправу с помощью штабной команды? — вмешался комиссар.

— Голыми руками ничего нельзя сделать. К тому же, повторяю, нужны саперы.

— Ну вот что, — мне надоел этот разговор, — даю вам два дня и чтобы улучшили переправу.

Но и после этого Бакланов ничего не сделал. На наших глазах люди срывались в воду. Я решил проучить инженера, может быть, несколько жестоким способом. Вызвал к себе и приказал срочно выйти на перевал проверить состояние обороны.

Через несколько минут с вещевым мешком за плечами инженер подошел к реке, остановился в нерешительности. Оглянулся, потрогал ногой скользкую жердь, потом сделал несколько неуверенных шагов и сорвался в воду. Отряхиваясь, он что-то ворчал себе под нос, а командиры на берегу смеялись.

На другой день к вечеру через реку перекинулся легкий, но надежный мостик…

* * *

29 августа батальон егерей предпринял еще одну попытку забраться на перевал. Подпустив фашистов достаточно близко, ослабевшие от голода и холода бойцы открыли огонь и сбросили заранее подготовленные камни. Враг вынужден был отойти.

Хуже обстояли дела у Смирнова. Он продолжал присылать тревожные донесения. Дорогу ему перекрыл сильный заслон врага. Отряд вынужден был отойти несколько назад и задержаться на склонах горы Кара-Кай.

Противник грозил даже отрезать пути возвращения полка на Марухский перевал. Немцы подошли так близко, что днем бойцы не могли двигаться по хребту. К тому же кончилось продовольствие, подходили к концу боеприпасы.

Обувь порвалась, а погода стояла холодная, дул резкий ветер. Смирнов спрашивал, продвигаться ли ему на Клухор или возвращаться? За шесть дней боев 810-й полк потерял много солдат. Сейчас он находился в окружении численно превосходящего противника. Настаивать на том, чтобы полк без продовольствия и почти без боеприпасов пробивался на Клухор, значило обрекать людей на истребление. Штаб армии на мои запросы по этому поводу ничего не отвечал, и, посоветовавшись, мы с Буинцевым взяли ответственность на себя. Я послал Смирнову приказ отойти. В ночь на 2 сентября остатки полка прорвались к нам и расположились в лесу позади «горного штаба».

Мы с Буинцевым тут же отправились туда и долго беседовали с бойцами и офицерами. Люди похудели, измучились, у многих одежда превратилась в лохмотья.

Военком полка старший батальонный комиссар Ведерников с горечью говорил о том, что из сорока коммунистов в живых осталось только пятнадцать. Но и враг понес большие потери.

Ведерников рассказал нам о бое роты, прижатой батальоном егерей к отвесным скалистым стенам. Вражеские снайперы вывели из строя командира роты, командиров взводов. Старший политрук П. Иванов принял командование на себя. Группа егерей с помощью скальных крючьев поднялась на господствующую высоту, пытаясь обойти роту с фланга. Иванов пополз им наперерез. Вместе с сержантом коммунистом В. Комаровым он залег за камнями и задержал егерей. В перестрелке погиб Комаров. Враги стали окружать старшего политрука. Тяжело раненный, он подпустил их почти вплотную и с криком: «На прорыв, товарищи!» взорвал гранатой себя и нескольких гитлеровцев. Бойцы роты бросились врукопашную и пробились к полку.

Хотя Смирнову и не удалось выйти на Клухорский перевал, он все же облегчил положение 394-й дивизии, оттянув на себя некоторые силы врага.

Это подтвердил прибывший к нам 2 сентября из Сухуми второй секретарь ЦК компартии Грузии К. Н. Шерозия, назначенный уполномоченным Военного совета Закавказского фронта на Клухорском, Марухском и других перевалах.

Тут же вместе с уполномоченным мы разработали новый план обороны с использованием полка Смирнова. Новая система огня предусматривала отражение врага как с фронта, так и со стороны гор Кара-Кай и Марух-Баши.

* * *

Под вечер из штаба армии прибыл связной и сообщил приятную новость: через два — три дня с армией будет телефонная связь.

Буинцев выдвинул интересную идею. Он предложил выйти навстречу связистам, позвонить по телефону командующему армией, доложить обстановку и попросить боеприпасов, продовольствия, инженерного имущества. Ведь началась осень, не за горами снежные метели и бураны, столь частые в горах, и нам пора строить землянки, рыть окопы.

Решено было отправиться мне, Буинцеву, Заступе. Заодно мы проводим Шерозия. Уже подвели лошадей, а меня что-то беспокоит. Когда тронулись в путь, я настороженно прислушивался, не раздадутся ли позади звуки горячего боя.

— Что, не хочется с насиженного места уходить? — пошутил Шерозия.

— Беспокоюсь за перевал.

— По-моему, нет оснований. Он надежно прикрыт. Да и Смирнов командир расторопный, сумеет отразить атаку врага.

Ночь застала нас на маленькой площадке. Мой адъютант, младший лейтенант Чабан, ушел вперед и первым связался с Сухуми по телефону.

Вернулся он утром и передал распоряжение штаба армии. Мне предлагалось возвратиться на перевал, а остальным следовать в Сухуми. Сообщали также, что скоро к нам выступит караван с боеприпасами, продовольствием, инженерным имуществом.

Не задерживаясь, мы с Чабаном пустились в обратный путь. На одном из спусков моя лошадь поскользнулась, упала на бок и придавила мне ногу. Чувствуя опасность, умное животное лежало не шевелясь. Я осторожно освободил ногу. Потом мы перочинными ножами сделали выемки в осыпи для копыт лошади. Она скосила глаза, как бы проверяя нашу работу, и осторожно поднялась. После этого мы благополучно спустились с высокого и крутого склона. Но нога моя болела, и я все чаще садился в седло. Когда подъезжали к поляне, у реки Марух со стороны перевала послышались выстрелы. Солнце завершало свой дневной путь, наступили сумерки. У домика километрах в 10 от перевала встретили несколько бойцов и командиров.

— Что случилось? — спрашиваю их.

— Немцы захватили перевал!

— Как захватили? А где же полки Телия и Смирнова?

— Отступили, — ответил один из офицеров. — Находятся недалеко в лесу. Часть бойцов разбежалась.

Я приказал офицеру:

— Вместе с младшим лейтенантом Чабаном идите к реке и никого не пропускайте в тыл. Ко мне вызовите командира 810-го полка.

Смирнов явился в 3 часа утра. Вместо подтянутого офицера передо мною стоял согнувшийся, удрученный горем человек.

— Рассказывайте, как все случилось?

— Прямо понять не могу. Вчера около двенадцати часов дня немцы открыли артиллерийский и минометный огонь. А потом над перевалом появились три самолета, стали бомбить. Вы понимаете, укрытий от бомб там нет, бойцы побежали прятаться в скалы. Батальон егерей воспользовался замешательством и начал подниматься вверх, до двух рот противника стали выходить по леднику на нашу дорогу. Подразделения 808-го полка еще больше растерялись.

— А ваш полк почему не перешел в контратаку, не оказал Телия поддержки?

— Все произошло так быстро, что, когда наши роты выступили по лощине, немцы уже заняли фланговые высоты и открыли оттуда сильный огонь. А потом паника перебросилась и на моих солдат, по-настоящему не обстрелянных! Увидели, что отходит 808-й полк, и сами снялись с места.

— Ну так вот, возвращайтесь сейчас к людям, соберите всех, постройте на полянке за лесом и ждите меня.

Ночь помешала противнику продвинуться к истокам реки Марух. А сделай немцы это — они могли бы выйти на левый фланг наших войск, наступавших у Клухорского перевала. Я решил любой ценой отбросить их назад.

Рассвет только-только начал разгонять темноту. В лесу выстроились остатки двух полков. «Маловато!» — отозвалось болью в сердце.

Я нарочито громко поздоровался и услышал дружный ответ. Он раскатился эхом по долине в сторону перевала. Его, конечно, услышали немцы, наверное, подумали, что мы получили подкрепление. Пусть думают. Нам это на руку-

— Сколько в строю? — спрашиваю Смирнова.

— Четыреста шестьдесят человек!

Да, не очень-то много! Самое главное сейчас — переломить у людей настроение, убить страх перед врагом. Нужно поговорить с ними. Пожалел, что рядом со мной нет Буинцева. Тот бы сумел зажечь бойцов. А я оратором никогда не был. Все же важность момента и долг воина подсказали нужные слова:

— Дорогие товарищи! Вчера случилось позорное дело. Мы отдали врагу перевал, открыли ему путь на Сухуми. Случилось это потому, что среди нас оказалось несколько трусов. Это они побежали с поля боя и посекли панику в ваших рядах. Слабые волей сейчас блуждают по горам, а самые стойкие и мужественные стоят здесь в строю. Мало нас, но вполне достаточно, чтобы прогнать врага. Он смел, когда втрое сильнее да с ним танки, артиллерия, авиация. А стоит ему дать как следует по зубам, и побежит. Сами сегодня убедитесь в этом. Через несколько минут начнем наступление.

Я тут же при всех поставил боевые задачи:

— Лейтенанту Мельнику со своими разведчиками уточнить местонахождение противника, его боевой порядок. Майору Кириленко с ротой подняться на правые господствующие высоты и атаковать врага оттуда. Восемьсот десятый полк должен наступать по долине реки Марух, а полк майора Телия будет двигаться за ним в готовности развить успех. Сейчас шесть часов, а в шесть пятнадцать всем занять исходное положение.

Поляна тут же опустела. Используя оставшиеся несколько минут, я сел на пенек и написал донесение в штаб армии, изложив обстоятельства потери перевала. Одновременно сообщил, что с 460 бойцами пытаюсь восстановить положение. Снова повторил просьбу прислать подкрепление, боеприпасы, продовольствие и все необходимое для создания оборонительных сооружений.

С донесением отправился майор Бакланов. Он обещал ехать как можно быстрее, на четвертый день прибыть в Сухуми, лично доложить обо всем и тут же вернуться.

Прибежал связной от Мельника:

— Товарищ полковник, за первым поворотом дороги мы встретили сильное боевое охранение противника.

— Чабан, быстро к Мельнику! Передайте: пусть он пошлет отделение в обход немцев и затем быстро атакует их. Когда те побегут, пусть преследует по пятам и на их плечах смело вклинится в оборону врага. Восемьсот десятый полк подтянется поближе и в случае чего поддержит разведчиков.

Чабан и связной ушли, а я поспешил к Смирнову. Познакомил его с распоряжением, которое только что отдал Мельнику.

События развернулись точно по нашему плану. Отделение разведки скрытно зашло в тыл боевому охранению противника и открыло огонь. Враг был озадачен, даже прекратил стрельбу. Мельник воспользовался этим и с криком «ура» бросился вперед.

Немцы стали поспешно отходить, а потом просто побежали.

Правофланговый отряд Кириленко сделал бросок и вышел во фланг основным силам егерей. Одновременно на боевой порядок противника обрушился наш минометный огонь, пулеметные и автоматные очереди с фронта и с правого фланга. А потом полки пошли в атаку.

За первый день мы с боями продвинулись на четыре километра.

С наступлением темноты у меня собрались Смирнов, Кириленко, Телия, Мельник и политработники. Уныние и растерянность как рукой сняло. Все бодры и полны решимости идти вперед. По сообщению командиров, и у бойцов настроение заметно поднялось. Это отрадно!

Я начал излагать план действий на завтрашний день:

— Сегодня, отступая, враг не имел возможности занять высоты на флангах. Ночью он тоже не решится на это, а постарается выйти туда с утра пораньше. Мы должны упредить его… Майор Кириленко, вы выступите перед рассветом. Постарайтесь занять гребень горы на правом фланге немцев. — Основным силам восемьсот десятого полка то же самое сделать на левом фланге. — Полк майора Телия будет атаковать в лоб по долине. Действовать ему надо смело и быстро.

Буинцева заменил старший батальонный комиссар Ведерников. Он сделал указания по политическому обеспечению предстоящего боя. Попросил, чтобы командиры и политработники побеседовали с бойцами, обратили их внимание на то, что наша небольшая группа благодаря умелым и смелым действиям заставила бежать тысячи немцев. Завтра, если проявим такую же решимость, противник снова не устоит. Ведерников предложил собрать в полках коммунистов и комсомольцев, разъяснить им задачу и призвать, чтобы они воодушевляли остальных.

К рассвету все заняли исходное положение. Я дал три выстрела из автомата — сигнал к бою. Наши минометы произвели огневой налет по боевому порядку противника. Люди тут же поднялись и пошли вперед.

Врага мы застали врасплох. Как и накануне, он не выдержал нашего комбинированного удара с флангов и с фронта, стал отходить. Но на склонах горы притаились два пулемета и несколько автоматчиков. Когда наши бойцы бросились преследовать отходившего противника, те обстреляли их. Пришлось залечь.

Майор Кириленко, усатый крепыш, повел свой отряд в обход огневых точек противника. Забравшись на площадку, метрах в восьмидесяти выше пулеметного гнезда фашистов, бойцы Кириленко сбросили вниз большой камень. Тот увлек за собой много обломков, и вся эта лавина накрыла пулеметчиков.

Майор Смирнов тоже уничтожил огневую точку врага. Но он сделал это иначе: его бойцы подобрались к врагу и забросали его гранатами. В первом часу, поддержанные огнем и ударами с флангов, подразделения Телия снова поднялись в атаку. Немцы стали поспешно отходить. Мы преследовали их до места, где раньше располагался штаб «горной группы» и здесь были остановлены сильнейшим огнем.

Идти сразу в третью атаку я счел нецелесообразным. Приказал отрядам закрепиться, а Мельнику предложил разведать оборону противника.

В семнадцать часов опять атаковали. Противник встретил нас таким сильным огнем, что я усомнился было в успехе. Дело решил майор Кириленко, смело ударив по врагу с тыла. Егеря ослабили огонь по долине и этим облегчили действия полка майора Телия. Его бойцы решительно бросились вперед и заставили немцев отступить.

К исходу третьего дня мы продвинулись почти на восемь километров и вышли на ближние подступы к перевалу. Противник укрепился на возвышенности против водопада.

За три дня боев наши потери убитыми и ранеными составили 46 человек. Но в целом численность отрядов возросла за счет возвращения в строй около 150 бойцов, разбежавшихся при захвате перевала немцами. /- Десятого сентября мы выбили противника с рубежа вблизи водопада и основательно закрепились там. Свой командный пункт я перенес на старое место.

Противник остановился невдалеке от домика, который занимал штаб Смирнова перед выходом на Клухор.

11 сентября прибыло подкрепление — батальон курсантов Калининского пехотного училища. С ними пришел Буинцев. А еще через день появился начальник штаба корпуса подполковник Мельник с предписанием принять на себя командование. Оказывается, получив мое донесение о предстоящем наступлении с 460 бойцами, в штабе решили, что я погиб.

Мельник привел большой вьючный транспорт с боеприпасами, продовольствием и подарками от трудящихся Грузии.

Приход подкреплений не остался незамеченным противником. Он стал заметно нервничать. По ночам егеря часто открывали сильный, беспорядочный огонь, пускали осветительные ракеты.

Только я было решил организовать окончательный удар, чтобы сбросить егерей с перевала, как прибыла телеграмма замнаркома Внутренних Дел. Мне предписывалось сдать командование полковнику Тронину. Позже генерал Леселидзе заявил, что это было сделано без его ведома.

По дороге в Сухуми стояли большие палатки передового медицинского пункта армии. Здесь меня накормили сытным обедом, врачи основательно выслушали сердце и сказали, что «не мешало бы подлечиться». Но разве я мог тогда оставить войска?