Дом Заступина стоял на отшибе, у самого края поселка. Издали он напоминал маленький оазис, обнесенный серым штакетником.

Узенькая асфальтовая дорожка сворачивала от калитки, уползая в сторону Дворца строителей.

Из-за ограды тянулись ветви раскидистого тутовника, а за калиткой, накрепко закрытой железным засовом, словно часовые, высились два серебристых тополя.

Только внимательный взгляд мог разглядеть скрытый за зеленью небольшой, низкий дом. Густой плющ защищал от жгучих лучей солнца уютную веранду.

Слева, под навесом, стоял «Москвич». Рядом — кабина душевой. Марита очень любила цветы — и в палисаднике пылали бархатистые георгины, отцветали белые розы, нежно алела гвоздика.

Медленно ползли летние каникулы. Ничто не нарушало течения похожих друг на друга дней. И все-таки девушку ни на минуту не оставляла внутренняя тревога.

С утра, проводив Заступина на службу, она выводила «Москвич» и мчалась на рынок. Возвратившись, возилась у газовой плиты. Потом, закончив домашние дела, обычно засыпала в гамаке с книгой в руках. Вечер заканчивался у телевизора.

Иногда Оскар Семенович удивительно добрел и предлагал ей сходить с однокурсницами в кино или в театр. Но Марита избегала общества подруг.

Неизвестно, сколько бы еще впереди было этих тягучих, серых дней, если б не Заур Акперов. С этой удивительной встречей вернулось желание смеяться, вернулось ожидание… Чего? Она и сама не знала.

Но само это ожидание было так радостно и вместе с тем тревожно, что шли дни, а Марита все не решалась снять трубку и набрать накрепко запомнившийся номер, мысленно она уже не раз говорила с ним, снова и снова шла рядом по затихающим улицам города… Со смешанным чувством надежды и досады думала Марита о том, как поздно встал на ее пути этот сильный, прямой и так непохожий на прежних ее знакомых человек.

От Заступина не укрылась перемена — она все чаще ловила на себе его внимательный испытующий взгляд. Раз или два он как бы невзначай бросал:

— Чему ты все радуешься? — И не ожидая ответа, быстро переводил разговор на другую тему.

Так было и в это утро. Открыв калитку, Оскар Семенович встретился с отрешенными мечтательными глазами Мариты. Он остановился, подозрительно спросил.

— Случилось что-нибудь?

— Ничего. Просто так. Отдыхаю.

Заступин пожал плечами, сутулясь, вышел за калитку. Сучковатая полированная палка подчеркивала размеренный ритм его удалявшихся шагов. Марита осталась одна. Но не одинока. Пусть не рядом, но где-то здесь, в одном городе с ней живет, работает, ждет один человек…

Путь на рынок показался странно коротким. И кухонная возня вовсе не утомила. Приготовив обед, она вышла во двор, полила цветы, сорвала большую белую розу и, приколов к волосам, помчалась в дом, к зеркалу. Потом вихрем закружилась, напевая танцевальную мелодию. Вспомнила, как говорила Зауру, что не любит танцевать. Не любила! А сейчас хочется, неудержимо хочется кружиться в вальсе, петь громко и задорно…

Разыскала под кустом дремлющего Тузика, высоко над головой подняла таксу.

— Идем в сад, дружок, поваляемся и обдумаем нашу с тобой жизнь.

Марита удобно устроилась в гамаке, замечталась, глядя, как в просветах между ветвями плывут, плывут белоснежные паруса облаков.

Думая о встрече с Зауром, девушка незаметно уснула. Ее разбудил легкий стук калитки. Марита вскочила. Вернулся Оскар Семенович. Он, как всегда, остановился посреди двора и, словно принюхиваясь, вытянул шею. Впервые Марита почти с неприязнью подумала об этой странной привычке.

— Ах, ты здесь, дочка? Одна?

— Конечно. А кому же здесь быть?

— Отлично. Не люблю гостей. Живем тихо и спокойно. В конечном счете, — человек человеку волк… Меня не проведешь никакими красивыми словами… — По его лицу скользнула гримаса, похожая на улыбку. — Чем побалуешь сегодня?

— Отбивные из баранины, — тихо ответила Марита.

— Отлично. Усердная дочь — клад отца. Молодчина!

Марита побежала на кухню. Пока Оскар Семенович переоденется, примет холодный душ, на столе должно быть все готово. Таков железный порядок, установленный в этом доме. В противном случае на Мариту устремится гневный взгляд, посыпятся бесконечные упреки.

Обедали на тенистой веранде. После еды Оскар Семенович благодушно крякнул и, щурясь, посмотрел в небо.

— Страшная жара, девочка.

— Конечно. Июль кончается. Лето в самом разгаре.

— Что? Ах, да-да, лето… Не мешало бы прокатиться к морю. Какие будут соображения?

— На пляж? — весело переспросила она. — С удовольствием поеду.

— Отлично. Тогда собирайся и махнем в Загульбу.

Около шести вечера «Москвич», за рулем которого сидела Марита, въехал на загульбинский пляж.

Отец и дочь расположились между двумя огромными скалистыми глыбами. Здесь, в тени, было прохладнее, и песок не так жег ноги. Оскар Семенович, не выпуская из рук палки, помог Марите расстелить тонкое одеяльце.

— Уютно, как в нашем доме, — довольно произнес он.

Марита скинула с себя сарафан, осталась в купальнике.

— Ты уже готова? Ну, ступай. Только будь осторожна. А я отдохну здесь.

Марита с наслаждением нырнула. Несколько сильных взмахов, и вот она уже далеко от берега. Отплыв, перевернулась на спину, отдалась движению волн.

Она вышла из воды через полчаса. Но дойдя до машины, услышала предупредительный возглас Оскара Семеновича:

— Ты можешь еще окунуться. Я немного занят.

Мельком взглянув на черноволосого парня, сидевшего спиной к ней, Марита с удовольствием снова устремилась в воду.

Уже начинало смеркаться, когда «Москвич» АЗИ-13—13 медленно двинулся с заметно опустевшего пляжа.

Оскар Семенович, удобно устроившись на заднем сиденье, молча попыхивал трубкой.

Проехали под кишлинским мостом.

— Ты довольна? — вдруг спросил он.

— Очень.

— Отлично. Теперь мы будем ездить на пляж, когда захочешь.

— Спасибо.

— Хочу, чтоб тебе было хорошо. Чувствую иногда, что чрезмерно строг. Но ты не обижайся. Такой уж у меня колючий характер. Жизнь не баловала. А я уроков не забываю…

Марита внимательно слушала. К чему он клонит, что за приступ великодушия? Но вскоре убедилась, что опасения напрасны. Она нажала на акселератор, и «Москвич» понесся по широкому асфальту шоссе еще быстрее.