Достал же леший болтовнёй, пойдём Кикимора со мной, на буераки-реки-маки, где даже не живут собаки. А он же ведь болотный гений, и Лире неприметно служит, сказал, что он с ветрами дружит, и семенами пашни сеет… Так уболтал в болотной жиже, что я дела все отложила, травой болотной нарядилась, и долго так пред тем молилась, чтоб чаща косяки забыла, где я случайно согрешила. А Леший говорун был сладкий, шептал на уши мне загадки, мне космы зачесал сам гладко, но истерил чуток в припадках. Ах, Леший был кудрявый парень, из этих, из столичных спален… Но всё ж разбойник он порока, душил нас сигаретным смогом. Он был примерным семьянином, ваял он души и сортиры, шептал траве, орал ромашкам, ох, незабудка — ты ведь, Машка! И был бесовски неприметен, но всех пригожее на свете, мою кикиморскую душу он уболтал, не спи, послушай! Но старый друг Баян-Кошара всё ж был милее и пушистей, и с ним мы были точно пара, он мыл от красок мои кисти, которыми я малевала цветы и песни, кикимОрски его всегда я посылала, а он не уходил, притворщик. А Леший тот упал в занудстве в моих глазах, и «до» фальшивил, пел про гаремы и беспутство, и про Канары, и Мальдивы. А я зелёною душою растрескалась на торф залётный… Ведь верный друг Баюн болотный мурлычет лучше, превосходней… И что сказать, меняю мыло с душистым запахом лаванды на плоскогубцы или шило, с печалями шепчу им мантры… Баюн, мой кот мурлыкал мило, пушистостью он терпеливой, всех превзошёл, и так игриво он пришлых обошёл кумиров. 2016.09.28.