– Что с тобой? – спрашивала его жена, тревожно наклоняясь над ним: – Ты болен? Или что-нибудь случилось?
Брагин нервно поводил плечами и с гримасой нетерпения, слабо говорил:
– Пройдет… оставь…
Поворачивался к стене лицом, закрывал глаза и бессильно отдавался своему тяжелому чувству тупой безнадежности, давившей на грудь, на голову, на все тело.
Он не слыхал ничего, что делалось вокруг него, не замечал, как шло время. Казалось, оно остановилось, и все замерло вокруг него, вокруг его тяжелой, томительной боли…
Жена подходила к нему, наклонялась, заглядывала ему в лицо тревожными, беспокойными глазами и молча, на цыпочках, отходила, качая головой.
Маленький мальчик, широко раскрыв серьезные, грустные глазки, осторожно подбирался к кровати и, положив ручку на плечо отца, шепотом говорил:
– Папочка… постлой (построй) домичек…
Брагин лежал неподвижно, не слышал его и не отзывался. Ребенок, постояв около него с минуту, так же осторожно, грустно отходил, садился в уголку спальни на пол и смотрел оттуда большими, удивленно-печальными глазами…
Часа в три раздался звонок. Брагин вздрогнул и испуганно приподнялся. Ему вдруг представилась, что деньги еще находятся у него, и кто-то пришел, чтобы отнять их у него. И страх, мучивший его вчера, сжал его сердце. Он сидел на кровати и прислушивался, дрожа всем телом.
Из кухни по коридору прошла Наташа. Щелкнул замок, дверь раскрылась. Незнакомый голос что-то проговорил? и дверь снова захлопнулась.
Брагин откинулся на подушку и закрыл глаза. Он вспомнил, что ему бояться уже нечего, и невыносимая тяжесть снова легла ему на сердце…
– Тебе письмо, – тихо сказала Наташа, входя в спальню.
Он машинально протянул руку и взял письмо. В конверте лежали две двадцатипятирублевые бумажки и записка Карича. Он писал:
«Дорогой Александр Иванович! Прилагаемые при сем деньги – вознаграждение, которое принадлежит Вам по праву. Мне очень досадно, что я принужден ограничиться такой небольшой суммой, но настаивать на большей – я счел для себя неудобным. Если Вы хотите лично хлопотать об этом – предупреждаю Вас, что это совершенно бесполезно. Впрочем, как знаете… Уважающий Вас Н. Карич».
Брагин опустил руку с письмом на одеяло и, коснувшись пальцами денег, брезгливо сбросил их на пол.
Карич предупреждал художника, что говорить с графом для Брагина «совершенно бесполезно». Из этого Брагин понял, что приятель вернул деньги графу, как найденные им самим, и, вероятно, получил больше, чем пятьдесят рублей. Но мысль об этом, смутно мелькнув в голове Брагина, тотчас-же погасла, не вызвав в нем ни раздражения, ни чувства обиды. Тупое, безразличное состояние опять овладело им. Ощущение тяжести в груди не прекращалось, напротив, усиливалось, и под её давлением чувство жизни казалось невыносимой тяготой…
– От кого эти деньги? – спросила жена, подбирая с полу бумажки.
Он молчал, и только губы его болезненно дрогнули при слове «деньги». Наташа взяла из его руки письмо и, пробежав его глазами, снова спросила:
– За что вознаграждение? О чем это он пишет?
Брагин умоляюще посмотрел на нее и чуть слышно проговорил:
– После… скажу… И опять повернулся лицом к стене…
В обеденный час Наташа снова подошла к нему и прислушалась к его дыханию. Он как-будто спал или лежал в забытьи. Она провела рукой по его лбу, волосам и, наклонившись, тихо спросила:
– Не позвать ли доктора, Саша?
Брагин зашевелился и, не открывая глаз, раздражённо пробормотал:
– Не надо…
Жена не отходила и продолжала стоять над ним, беспокойно всматриваясь в его бледное, потемнёвшее лицо.
– Ты покушал бы чего-нибудь… – проговорила она, снова проводя рукой по его лбу и волосам.
Он сделал болезненную гримасу, словно ему от её прикосновения и звука её голоса стало больно.
– Оставь меня… я ничего не хочу! – простонал он с безнадежной, неодолимой тоской в голосе…
После обеда Наташа в кухне мыла посуду. Котик сидел около нее, на табурете и молча, серьезно следил за её работой. В комнатах, уже наполненных мглистыми вечерними сумерками, стояла глубокая тишина, прерываемая только слабым стуком тарелок и лязгом ножей и вилок в кухне…
И вдруг, по квартире пронесся странный, непонятный звук, как-будто где-то тихо открылось окно, или кто-то осторожно звякнул пальцами по стеклу.
Молодая женщина вздрогнула и замерла с тарелкой в руках. Её нервы были напряжены непонятным состоянием мужа, странным письмом Карича. Она чувствовала, что случилось какое-то несчастье, и целый день мучилась, ожидая какой-то страшной катастрофы. И теперь, услышав этот странный звук, она инстинктивно поняла, что случился какой-то ужас… Веянье страха пронеслось в сумерках по комнатам и жутким холодом коснулось её сердца…
Где-то раздался стук, как-будто от падения большого, мягкого предмета и слабый, мучительный вскрик. И тотчас-же послышался глухой, тревожно-зловещий шум голосов и шагов…
Уронив на пол тарелку, она бросилась из кухни, чуть не опрокинув табурет с ребенком. В спальне, куда она вбежала, кровать мужа была пуста, и окно было раскрыто. Во дворе, под этим окном, говорили, кричали. Слышались отдельные восклицания: – Дворник! Где дворник?! – Из третьего этажа! Я видел! – Убился? – Что такое? В чём дело? – На смерть! – Ах ты, Господи! – Да где-же дворник?! – Огня давайте!
Молодая женщина заломила руки, метнулась к окну, закричала не своим голосом и, откинувшись назад, грохнулась на пол и забилась в сильном сердечном припадке…