— Позволь представить тебе Игнасио Альвареса де Сориа, — обратился ко мне маркиз. — Он служил у командора Калатравы в звании лейтенанта и был его ближайшим доверенным лицом.

Ни один мускул не дрогнул на каменном лице человека, только его глаза заметались по сторонам, словно стремясь убедиться, что никто не слышал его имени. Это имя мне было смутно знакомо. Был ли он убийцей или не был, в любом случае он успел преступить закон, чтобы, подобно большинству отставных солдат, заработать каких-то денег помимо ничтожной пенсии. Когда маркиз вручил ему мешочек с монетами, губы этого человека впервые тронула улыбка. Он слегка приподнял шляпу и кивнул в знак благодарности, прежде чем исчезнуть, не проронив ни звука.

— Этот человек только что поведал мне, где командор хранит все свои тайны, — прошептал маркиз, справедливо полагая, что это мне тоже интересно.

— Не сомневаюсь, что вы до них докопаетесь, — сказал я.

— В этом нет необходимости. Тайны никогда подолгу не лежат в могиле.

Слова маркиза встревожили меня. Какие зловещие планы он вынашивает против командора и, возможно, против доньи Анны? Я знал, что ему не составит труда разрушить жизнь девушки, чтобы добраться до ее отца.

— Ну а каковы же секреты доньи Анны? — спросил я как можно более безразличным тоном.

— Секреты доньи Анны? — удивился он. — Но речь шла о секретах командора.

— Разве это не одно и то же? — я поспешил загладить свой промах.

— Да, в этом ты прав, грехи отцов часто ложатся на плечи их сыновей… и дочерей.

— Интересно, что же это за грехи?

— Боюсь, что тебе интереснее танцевать с проститутками.

— Всего лишь невинное развлечение…

— Позор! — сказал маркиз. — Полагаю, король был бы весьма огорчен, узнав, что ты пляшешь с проститутками, вместо того чтобы выполнять его приказание.

— Я не могу выполнить его приказание.

— Но ты должен жениться… а после танцевать с проститутками сколько душе угодно.

— Я не могу этого сделать.

— У тебя нет выбора.

— Значит, мне придется бежать.

— Наш король, величайший из католиков, правит половиной мира.

— Значит, мне следует бежать во вторую половину.

Маркиз разочарованно покачал головой.

— А ведь когда-то ты был предан королю… и мне.

— Ничто не мешает мне оставаться преданным…

— В самом деле? Что ж, в таком случае нам очень повезло, что преданный лейтенант командора увяз в карточных долгах.

— Выходит, он азартный игрок? А выглядит совсем как убийца.

— Он и есть убийца.

— Вы задумали убить командора? — спросил я напрямую, не в силах больше сдерживать свое любопытство.

— Ваша заинтересованность удивляет меня.

— Я всего лишь пытался понять ваши намерения, — возразил я, снова притворяясь его верным слугой.

— Лишить человека чести гораздо хуже, чем лишить его жизни, не так ли?

— Именно этому вы меня и учили, — сказал я.

— И ты хорошо усвоил уроки.

Припомнив, как я обошелся с командором сегодня утром, я подумал, что усвоил эти уроки все-таки недостаточно хорошо. Сейчас я вновь сомневался в правильности своих действий. Однако еще больше меня беспокоила опасность, которая, возможно, угрожала донье Анне в связи с намерениями маркиза.

К нашему столу подошла Серена, сопровождая дона Хосе, который наконец спустился вниз после долгих утех с ее подопечными. У нее было достаточно опыта, чтобы понять, когда клиент удовлетворен, и потому, отпустив локоть дона Хосе, она сказала:

— Все самое лучшее для вас, дон Хосе.

— Самое прекрасное вино не сравнится с вашими девушками, — сказал он. Альма презрительно отвернулась.

— Скажите об этом дону Хуану, — потребовала Серена. — Он почему-то считает, что мои девушки недостаточно хороши для него. Дон Педро его испортил.

— При чем здесь я? — попытался оправдаться маркиз. — Разве я обделяю вниманием ваших девушек?

— Украсть у девушки честь — это не единственное удовольствие в жизни, дон Хуан, — сказала она, повернувшись ко мне.

— Но воровать, если ты помнишь, меня научил как раз Мануэль. Что же касается маркиза, то он всего лишь показал мне, что именно следует красть.

Все засмеялись, и только Серена ограничилась вежливой улыбкой.

— Когда ты наконец женишься и заведешь семью, — продолжала она, — то, как все прочие мужчины в Севилье, придешь сюда, чтобы порезвиться на воле с моими девочками.

— Ты не единственная, кто хочет, чтобы я женился, — сказал я, посматривая на маркиза.

— Расскажите ему, дон Хосе, — настаивала Серена. — Расскажите же ему про моих девочек.

— Они прекраснейшие из прекрасных, отборнейшие из отборных, — сказал дон Хосе, игриво улыбаясь.

— Но есть одна девочка, которая лучше всех на свете, — сказал Мануэль, подходя к жене и обнимая ее располневшую талию. Он откинул с ее лица седую прядку и приник к ее губам с таким поцелуем, который смутил и заставил покраснеть даже таких опытных соблазнителей, как мы.

— Я приду к тебе позже, когда вся эта молодежь уляжется спать, — проговорила она с понимающей улыбкой. Потом закатала рукава своей белой блузки, поправила простой темно-бордовый жилет и зеленую юбку, которые ладно облегали ее соблазнительную фигуру, и со вздохом отправилась искать новых клиентов. Мануэль, улыбаясь, смотрел ей вслед. В отличие от таверны, на стенах которой оседали вся пыль, грязь и копоть, сам он умудрился сохранить чистоту и блеск молодости.

Долгую паузу, которая последовала за столь нежным проявлением супружеской любви, нарушил дон Хосе:

— Поделись-ка с нами, как тебе это удается? Вокруг столько красивых молодых женщин, а ты замечаешь только свою жену.

— Боже мой! Счастливая семейная жизнь — это редкое сокровище, которым с одинаковой легкостью может обладать любой человек, будь он крестьянин или король. — Мануэль начал как дипломат, которого попросили рассказать о судьбах страны, но потом торговец взял в нем верх: —…И это богатство может стать вашим всего за пригоршню реалов.

— Пожалуй, дороговато, — засомневался дон Хосе.

— Уверяю вас, не следует жалеть денег на то, чтобы разгадать секрет счастливой семейной жизни, — настаивал Мануэль. — Пригоршня реалов — это пустяк по сравнению с тем адом, в который может превратиться семейная жизнь.

— В самом понятии «счастливая семейная жизнь» таится противоречие, — жестко заметил маркиз.

— Я вовсе не надеюсь обрести счастье в семейной жизни, — сказал дон Хосе, высыпая на стол пригоршню реалов. — Но меня занимает философский вопрос: как может столь цветущий, полный жизни мужчина отказаться от… от своих потребностей?

— Ответ, мой господин, будет простым, но не легким — будь он легким, мы бы разорились.

Все замерли в ожидании продолжения.

— Чтобы хранить верность своей супруге, женатый мужчина должен только смотреть по сторонам, но ничего не трогать.

— Ах, вот оно что! — воскликнул я. — В таком случае да хранит меня Пресвятая Дева Мария от супружеских уз.

Это замечание вызвало взрыв хохота. Смеялись все, кроме дона Эрнана, который по-прежнему выглядел подавленным, даже в отсутствие любовницы, которая вышла попудрить носик.

— Как правильно сказал дон Педро, семейная жизнь и счастье — понятия несовместимые. Моя жена ревнует меня к любовнице, а любовница ревнует к жене, и обе требуют бесконечных доказательств любви.

— Именно с этой целью вы участвуете в боях быков? — поинтересовалась Альма, намекая на то, что лучшим доказательством любви к женщине является храбрость в схватке с быками.

— Да, — мрачно подтвердил он. — Я не знаю. Возможно, мне следует покончить со всем этим. Жена подарила мне трех сыновей, и она любит меня, любит по-настоящему.

Мы все уставились на беднягу дона Эрнана. Он родился не в том месте и не в то время. Жизнь в Севилье была похожа на азартную игру, где каждый делает ставку сразу на несколько карт. Сокровища, которые текли сюда непрерывной рекой, обесценили и деньги, и брачные узы, и сам смысл жизни. Никто из мужчин даже не помышлял хранить верность собственной жене, и Мануэль в этом смысле был явным исключением. Возможно, именно этими соображениями отчасти можно было объяснить мое нежелание связывать себя узами брака. Я не хотел жениться на женщине, заведомо не собираясь хранить ей верность. Я слишком часто мог наблюдать, какое бесконечное страдание может причинить такая двойная жизнь.

— Дон Хуан, а как вам удается сделать счастливыми всех ваших женщин? — печально обратился ко мне дон Эрнан.

— Подобно священнику, который служит Господу, я служу женщине. Я преклоняюсь перед каждой и в то же время не принадлежу ни одной. Иными словами, я никогда не женюсь ни на одной из них.

Простота моего объяснения вызвала новый взрыв смеха.

— И все-таки признайтесь, — настаивал дон Эрнан, — женщины, которых вы соблазнили, не могли не затронуть вашего сердца.

— Вольнодумец чувствует не сердцем, но кожей.

Маркиз посмотрел на меня с восхищением.

— Но как же вам удалось сделать бесчувственным собственное сердце? — продолжал недоумевать дон Эрнан.

— Вокруг него следует возвести крепостные стены и ни в коем случае не опускать мост. Вы, мой друг, впустили в свой замок сразу двух женщин, и теперь их ревность разрушает его, а заодно и вас.

— Неужели вы никогда не влюблялись ни в одну из женщин?

— Можно влюбиться во всех сразу и никому не отдавать предпочтения.

— Лично я не могу соблазнять каждую, как это делаете вы, дон Хуан, и потому должен заботиться о тех двух, что у меня есть.

— Но есть одна женщина, которую дон Хуан никогда не сможет соблазнить, — коварно сказал маркиз.

Все обернулись и посмотрели на него.

— И кто же сумеет противостоять чарам дона Хуана? — недоверчиво поинтересовался дон Хосе.

— Донья Анна.

— Кто это? — не понял дон Хосе.

— Прекрасная и благородная донья Анна, дочь дона Гонсало де Уллоа, командора ордена Калатравы.

— Неужто она и в самом деле сможет устоять перед обольстительным доном Хуаном? — засомневался дон Эрнан.

— Она из тех женщин, которые не подарят свое сердце ни одному мужчине.

Похоже, маркиз продолжал плести интриги против командора и сейчас специально дразнил меня, стремясь вовлечь в свою игру. Я решил немного подыграть ему.

— Но я взываю вовсе не к сердцу женщины. Прежде всего, я взываю к ее разуму, который мужчины обычно недооценивают в женщине. А уже через разум взываю к ее лону, которое часто не подчиняется ее воле, как это бывает у мужчин.

— Разум доньи Анны невозможно совратить.

— Но именно вы учили меня, что не бывает женщин, которых невозможно совратить.

— Любое исключение, как известно, лишь подтверждает правило, — сказал маркиз. — В самом деле, у каждой из них есть своя тайна, которая позволяет овладеть ее душой.

Мы все задержали дыхание, пытаясь вникнуть в дьявольский смысл его слов.

Понимая, что маркиз нарочно подогревает во мне интерес, я был вовсе не намерен позволять ему играть моими чувствами и управлять моими действиями. Он собирался уничтожить донью Анну или ее отца моими руками — воспользоваться моим дневником или подослать шпиона, чтобы следил за ее окном. Однако ему не удастся заманить меня в эту ловушку. Я поднялся из-за стола и, извинившись, сказал, что мне пора уходить.

— Дон Хуан, — окликнул меня маркиз. — Надеюсь увидеть тебя завтра вечером на приеме, который я устраиваю в честь праздника Тела Христова. Там ты сможешь повидаться с доньей Анной.

— Премного польщен вашим приглашением, дон Педро, но мне не доставляет радости наблюдать, как Святая инквизиция расхаживает по улицам вместе с праздничной процессией.

— Надеюсь, ты передумаешь, — сказал он.

Я раскланялся со своими друзьями — с Альмой, Сереной и Мануэлем. Я покидал таверну, так и не поддавшись на женские чары. Впрочем, воспитанный в лоне церкви, я ненавидел поститься, и потому с благодарностью принял развлечение, которое поджидало меня на пути домой.