Истории Гипербореи

(Сборник)

 

Джошуа Абрамски

Романс Му Тулана

Joshua Abramsky

A Romance of Mhu Thulan

Тысячелетия цивилизации, бесчисленные циклы лени и пышности под лучами теплого миоценового солнца, которые все еще защищали Му Тулан от вторжения медленно движущихся белых змей с полюса, мягко и нежно лаская города и империи этого северного полуострова в декадентском, вялом оцепенении. Даже некроманты и адепты Му Тулана, колдуны и демонопоклонники, что повелевали страшными существами пламени и морей и призывали жутких богов, обитавших во времена образования Земли, поддались гнили веков. Когда мастера удалились от дел в громадные жуткие замки, мрачные как горы, в которых они были высечены, словно искусственные пещеры, призвав с собой только малое число посвященных, их ученики предались наркомании и разврату в дьявольском разгуле в тех же самых цитаделях, где ранее подвергались строгости и аскетизму. Тогда как старшие волшебники отказались от ласки женщин в пользу ледяной и железной дисциплины изучения арканов, нынешнее поколение вызывало суккубов лишь для того, чтобы те служили их похотям, но они так же не отказались и от объятий земных наложниц. В этой прискорбной атмосфере терпимости и распущенности было легко Азордину, архимагу Му Тулана, познакомить Тараксу, молодую и прекрасную принцессу из южного королевства, с обрядами и заклинаниями мантических наук.

Без возражений или насмешек над болотом безмятежности, которым был Му Тулан, его юная помощница быстро и в полном объеме обрела потрясающее мастерство в тех ужасных искусствах, которые хорошо знал Азордин, наполнив его родительской гордостью, что добавило дополнительный вкус ее чарам, и любовью, которая простиралась за их пределы, возвышала и возвеличивала ее над всеми другими женщинами всех царств, земных или внеземных. Но он знал, что сама Таракса, хотя ее благодарность и уважение были глубоко приятны, а ее склонности к интимной близости еще больше, тем не менее, не отвечала взаимностью на его столь яркие чувства; она просто не знала о них, не познав любви в своей предыдущей жизни среди варварского уединения. Когда он впервые осознал свое, до этого ему незнакомое, затруднительное положение, он, естественно, заподозрил ее в каком-то злодейском колдовстве; но будучи колдуньей не в меньшей степени, чем дочерью Лилит, склонная к правдивости, она подтвердила, что никакая неестественная магия не поработила его сердце. Его любовница, которая была единственной из женщин, что вызывала земных демонов и тех существ, которые темнее земных демонов и родом происходят из межзвездных бездн, не видела смысла использовать мелкие чары и проклятия, практикуемые грешными королевами и суровыми куртизанками среди груды подушек в тесных гаремах. Не праздно эта дочь Лилит закончила свое кратковременное рабство с улыбкой злой иронии: именно он нуждался в ее услугах.

Теперь, в своем замке из льдисто-белого гранита, окруженном черными вершинами, покрытыми ледником, где северные стены белеют под воздействием двукратного отражения полуночного солнца, Азордин размышлял над этими вопросами в тишине своего серебряного святилища. Комната была маленькая, холодная и глухая; она находилась в глубоком и лишенном окон подземелье крепости, робко освещенная крошечным огненным духом, съежившимся в ее центре, в семи футах над полом, чье страшное мерцание заставляло гладкие стены блестеть танцующим бледным светом. Прямо под этим жалким существом лежал огромный золотой сигил, украшенный линиями, более прямыми и ровными, чем могла бы вырезать рука смертного. Азордин, одетый в багровые одежды, не обращал внимания на глиф, — сидя на своем украшенном драгоценными камнями троне из орикалькума (орихалка), — установленный в глубокой нише в северной стене, который наполнял комнату своей темнотой, где он жил, как воплощение тени из нижнего мира. Все атрибуты его колдовства были спрятаны от глаз и жадных рук в подобных нишах в других семи стенах, защищенных заклятиями непроницаемости и невидимости, пока его команды не были отменены. Могущественный в своем колдовстве, безумно мудрый во всех запрещенных делах, Азордин был здесь хозяином. Но его мысли, когда они обращались к его ученице, все больше и больше брали над ним власть. Теперь его цитадель была пуста от всех других женщин; его знания пылились на серебряных полках; нечестивая руна перед ним молчала и была неподвижна; сам он был полуголодный из-за отсутствия нужной пищи. Зная все это с холодной оценкой, которая пережила его страсть, он понимал, что столкнулся с самой большой угрозой для своего существования.

Азордин поднял правую руку, пять ониксов ярко вспыхнули, и жалкий бес, который крутился и пресмыкался перед его троном, — светящийся шут перед императором ночи, — взревел, окруженный пламенем бездны, которое истекало неземным огнем из безжизненного сердца далекой звезды. С жадностью оно облизало серебряные стены языками чужого жара и с первичной яростью напало на темноту, окаймляющую ноги Азордина, где они касались зеркального пола; но изгнанный Альдебаран, рвущийся из своего тысячелетнего плена с помощью силы злого колдовства, остался на своем удушающем поводке. Он мог лишь беспомощно вопить о своей космической обители слабым голосом давно порабощенного огня, и тем самым выполнять первичную цель своей неестественной и кощунственной привязанности: невыразимый призыв слуг к своему хозяину.

Таракса с похвальной поспешностью вошла в его комнату, и он наблюдал, как она без колебаний вошла в звездное пламя; когда она шагнула вперед, пламя отодвинулось от нее на дюйм, а после появилось уже за ее спиной. Те, кто представал перед троном Азордина, не забывали свое место в работе бесконечного космоса, которым лишь немногие могли командовать по своей воле. Но теперь это были уже не великие силы колдовства, но ее храбрость и красота в жуткой вселенной, которая до сих пор была его личным святилищем. Колдун взмахнул правой рукой, и пламя снова превратилось в жалкого гремлина, висящего в воздухе. Таракса стояла перед ним, ее волосы были черными, как участок пространства выше южного полюса в середине зимы, зеленые глаза, как изумрудные айсберги восточных морей. Скрывая свои эмоции, Азордин спросил:

— Ты преуспела в задаче, которую я тебе поставил?

Таракса почтительно склонила голову:

— Я вызвала демона, названного вами.

— Сущность сильная и удивительно злобная. Тебя должно поздравить с такими способностями.

Его ученица, казалось, что-то заметила в его голосе, поэтому подняла голову и странно посмотрела на него. Ее проницательность разжигала его эмоции, распаляла его горькие муки. Внезапно его интеллектуальные и абстрактные страх и боль стали совершенно реальными и возникла необходимость защищать себя — срочно, беспощадно, словно острые бронзовые мечи скрестить на его молодой шее. Внешне спокойный в прохладном отчаянном безумии, частично отделенном от любви и мыслей, Азордин дал указание:

— Вызови демона снова, задай любой вопрос, который выберешь, и отдай дар, который он попросит.

Таракса выглядела озадаченной, но повиновалась беспрекословно. Она наклонилась к великой золотой руне, достала свой украшенный глифом нож, сделанный из меди Цернгота и олова с южного острова, и порезала свою белую плоть по светло-голубой вене, змеящейся по ее изящной руке, — как небо, полное снега, которое приходит с опустошительным холодом в те полярные дни, когда даже нахальное солнце миоценовых лет полыхает ярко и чисто. Теплая кровь скользнула по ее запястью, опустившись на золотистый узор влажными капельками; он задрожал, оживая, извиваясь в жестких металлических краях, как злой дух тусклой желтой реки. Азордин наблюдал, в его сердце родилась ярость, когда она произнесла необходимые обряды и заклинания с уверенностью и умениями далеко за пределами его собственных на аналогичной стадии магического обучения. Наконец ее пение завершилось; и руна стала легче, менее твердой, превращаясь из тяжелого золота в металлический пар, который взметнулся и закрутился над пустым высеченным лабиринтом на полу святилища Азордина, как маленький вихрь в сумрачной пустыне. Затем появились злой шепот, скрежет золота и легкий жестокий смех, словно суровый сухой ветер пустыни, слившись воедино.

— Ты вызвала меня снова из окружения моего хозяина на ветрах Земли, в которых мы сейчас обитаем; и я временно откажусь от обычаев моего рода и произнесу истину без предъявления обвинений или свидетельств греха: это заклинание принесет тебе только плохую судьбу. Теперь задай свой вопрос, и я назову дар для себя.

Азордин прекрасно знал необычайно неблагоприятный характер любых слов при вызове духа бездны, и он почти задрожал от гордости, когда увидел, что Таракса сохраняет спокойное выражение лица, говорящее о ее мастерстве, которое должно всегда преобладать в колдовской комнате.

— Я связала тебя несокрушимыми узами.

— Ты больше никогда не будешь.

— Откуда возникла эта угроза?

Демон воздуха превратился в крутящийся столб сверкающего газа, соединившись с тускло пылающей золотой руной Азордина, которая свистела и потрескивала с какофоническим весельем на резном полу зеркального помещения. Со злобной насмешкой, с нечестивой радостью в непонятной странности и комичной вычурности дух ответил:

— Я отвечаю на ваше предсказание с большим удовольствием, так как оно пришло слишком поздно: оно родилось множество тысячелетий назад в первозданном болоте земной эволюции, в тот несчастный час, когда ползающие твари этой планеты были разделены необычным образом в эти дополняющие и противоположные экземпляры, которые и обитают сегодня.

Таракса несколько мгновений молчала, словно застыла от внезапного страха; Азордин почувствовал, как топится напряжение в этот момент.

— Теперь я требую компенсации. Поскольку, без сомнения, мое пророчество было неуместным, и я буду призван сюда много раз еще, я хочу сделать для себя небольшие врата в жилище моего хозяина, чтобы я мог легче реагировать на призыв.

И с прекращением связывающих чар дух устремился, словно порыв ветра, к потолку комнаты, мимо тусклой маленькой сферы живого пламени, бессознательно вращающейся в семи футах над полом, осыпающейся на руну Азордина, как линяющая кожа заводного змея, ползающего с острыми клыками из свинца в саду одного южного колдуна. Со страшным взрывом он пронзил потолок комнаты; и пока Азордин замер, словно был заморожен, а Таракса смотрела в страхе, он пробивался сквозь камень и металл, пока, в нарушение всех законов поведения, летнее небо Арктического Эдема не появилось в мрачном святилище колдуна. Знойная звезда, которая все еще целует Землю, с полной силой своей юности проникла в темноту колдовской тайны.

Позже Азордин задумался о своем длительном бездействии; колдун не боялся глупого ужаса. Но когда грубые и полные жизни лучи скользнули по его серебряному полу, он ничего не сделал, даже когда они коснулись его съежившегося небесного раба, и только когда они начали усиливаться и пульсировать от ярости, рассудок вернулся к нему. Только когда гневное солнце начало разрушать магические цепи, колдун смог подготовить свое заклинание; и к тому времени, конечно же, было уже бесполезно сражаться с мощью охраняющего его гравитационного божества, и поэтому все, что он смог сделать, это поднять мощные чары против огня. Таракса, не зная высшей арканы астрономических знаний, которой Азордин намеревался обучить ее в ближайшее время, наконец, поняла, что происходит, и поступила так же, насколько это было возможно. Тогда Альдебаран освободился от своего последнего пута.

Как капля в бушующем океане, как черный камешек в очаге кочевника в горах, которые мрачно охраняют южный полюс, появился огонек с мерцающими усиками, как маленькая звезда, подпитываемый фундаментальными энергиями смертной вселенной. Красное гигантское атомное пламя поднялось в ужасающей ярости между съежившимися колдунами и начало разрастаться до ужасных размеров, омывая цитадель Азордина внесолнечным раскаленным светом, превышающим мощь планет, наполняя крошечные каверны земной жизни радостной пустотой стихийной силы, — кратковременный намек на дикое величие пустой необъятности, истинное чистое лицо бесконечной вселенной, не знающей о зеленом или синем или веселом желтом, за исключением горящего газа в черном вакууме. С огнем эонического слияния, с вечным холодом бесконечной пустыни, населенной самонадеянным человечеством, Альдебаран охватил белый замок и всю равнину, лежащую перед ним, сжигая ее жаром и другими злыми силами, которыми командовали звезды, у которых Земля выиграла кратковременную передышку, очищая своей чистотой и замок и серые холмы, над которыми тот возвышался, и все города, башни и укрепления, которые были расположены вокруг него. Но, будучи гостем и благодарным должником своему спасителю — солнцу, Альдебаран пощадил обширный земной шар и ледяные пустыни на севере, подтвердив верховную власть своего брата над его собственными вассалами из скал; и внезапно, так же быстро, как он до этого разрушал, он взлетел в небеса Земли, как пылающая красная река воплощенной гибели, начав свое длинное путешествие обратно в определенное ему место среди сфер, слегка приглушая себя, чтобы не затмить своего желтого хозяина.

Азордин, хорошо защищенный своими могущественными заклинаниями, сидел ошеломленный посреди выжженной пустыни, которая теперь распространилась по всей поверхности пиков, удерживающих ледники северного полюса. Отведя взгляд от жуткого сияния, наполняющего небо, зная в своей мудрости, что это соединения смертоносных качеств солнца, он увидел лежащую перед ним Тараксу. Когда он инстинктивно приблизился и коснулся того, что он определил как верхнюю часть ее тела, оно раскрошилось под его пальцами. Но он, тем не менее, был приятно впечатлен силой ее магии, которая позволила ей сохранять больше, чем подобие материальной целостности перед лицом Бездны Вселенной. И, несмотря на бедствие, которое она принесла своим людям и своей планете благодаря занятиям искусству, выходящим за пределы ее умений, которая страхом перед огнем полностью погасила ранее бушующую страсть Азордина, он обнаружил, что смог сохранить небольшую привязанность, а так же свое искреннее профессиональное уважение.

 

Тодд Фишер

Воины червя

Todd Fischer

Warriors of the Worm

Многие годы ходили слухи по всей территории Гибербореи относительно потере контакта с северными странами. Не было никаких новостей из цветущего Цернгота, и ни один из кораблей этого гордого города не был замечен в восточных морях. Точно так же молчал и Леккуан, этот большой торговый город. А так же Агуил и Му Тулан; все земли севера. Несколько храбрецов осмелились пересечь населенные вурами Эйглофианские горы, чтобы узнать причину такого молчания. Немногие из тех, что вернулись, были безумны, они болтали о ползучем льде, странных пушистых существах и гигантских червях. Большинство считало, что эти несчастные никогда не пересекали горы и сошли с ума от рук тех, кто живет на самой огромной вершине Эйглофианских гор, искривленной Вурмитхадрет. В землях к северу от Узулдароума, столицы Гибербореи, все еще главенствовал теплый климат, здесь еще росли цветы и широколиственные деревья. Замерзшие земли Туласка и Полариса лежали в нескольких лигах дальше, окруженные морем.

И все же бред этих сумасшедших начал приобретать правдивые черты. Многих колдунов и мудрецов Узулдароума начали беспокоить сны о большом плавающем айсберге, увенчанном башнями и домами. Жрецы Йхоунде молились своей богине, пытаясь найти смысл этих сновидений, но богиня, что было странно, молчала. Чувство страха накрыло великий город в последующие дни. Холодный ветер, невыносимо ледяной, дул с гор, покрывая тонким льдом все на своем пути.

Правители Узулдароума начали волноваться, тем более, когда услышали, что черные жрецы жабоподобного бога Тсатоггуа бежали на юг в джунгли. Что же, думали они, могло наполнить сердца тех, кто поклонялся такой мерзости, таким неудержимым страхом?

Через несколько дней они должны были узнать это сами.

Снег начал падать на город, снег в середине лета, снег, который образовывал сугробы и засыпал аллеи и улицы. Темные, тяжелые облака закрыли небо, скрыв солнце и наполнив все тенями сумрака. Факелы горели даже в середине дня, и встревоженный правитель призвал к себе нескольких оставшихся жрецов, мудрецов и колдунов, чьи сны еще не превратили их в безумцев.

Один из колдунов по имени Барет предупредил короля о жутком ужасе, который медленно распространяется на юг. Он заглянул внутрь своего палентира — колдовского хрустального шара — и увидел огромные армии, марширующие к Эйглофианским горам. Позади них он разглядел огромный айсберг, настолько большой, что закрывал солнце.

Вабо, один из жрецов, заговорил следующим. Он рассказал о том, что вычитал в книгах, которые его наставник оставил ему после смерти. В одном изъеденном червями томе он обнаружил повествования о Внешнем, великом белом черве, которого называли Рлим Шайкорт. Он обитал на гигантском айсберге, носящим название Йикилт, который плыл по водам, замораживая все земли, мимо которых пролегал его путь. Там же было сказано, что Рлим Шайкорт был убит волшебником из Му Тулана по имени Эваг, а Йикилт растаял в море.

И все же, сказал царь, не кажется ли вам, что Йикилт возродился, и Рлим Шайкорт с ним, наверняка, это войска белых червей сейчас приближаются к нашим порогам.

В зал ворвался начальник стражи — срочно донесение королю. Когда его допустили, он сказал, что разведчики только что вернулись в город, разведчики, которые принесли ужасные новости.

Из речей разведчиков, большинство из которых были покрыты синими пятнами обморожения, стало ясно, что самые страшные страхи правителя подтвердились. Согласно их сообщениям, армия пересекла Эйглофианские горы и намного увеличилась в размерах при этом. Волосатые вуры присоединился к ней, как и альбиносы люди-ящерицы, что обитали под Вурмитхадрет, таща за собой военные машины с большой разрушительной способностью.

Один из разведчиков, сожженный почти до черноты жутким морозом, сказал, что обнаружил караван предводителя армии недалеко от главных ворот Коммориома, заброшенного города. Разведчик не видел вражеского генерала, но видел палатку этого человека (если он был человеком). Палатку охраняло множество вуров, людей-ящериц и другие подобные им ужасы, которые не часто встретишь в реальности.

Было решено, что один из величайших военачальников Узулдароума, Ралибар Кейрос, возьмет на себя командование пехотой и кавалерией и отправится к Коммориому, чтобы попытаться убить вражеского лидера в надежде, что это деморализует и развеет его армию.

Под покровом ночи во время снегопада Кейрос повел своих людей на восток к давно мертвому городу Коммориому. Город был покинут сотни лет назад из-за страха перед страшной судьбой, которую предсказал провидец, что погибнет любой, кто жил в его стенах. Возможно, подумал Кейрос, когда его люди пробирались сквозь замерзшие леса, эта судьба пришла в Коммориом и теперь распространяется наружу, как злокачественная опухоль.

После долгого дня войско Кейроса замерло изможденными рядами за Киллотом, холмом Богов, что возвышался над землей перед Коммориомом как чудовищный гриб. За холмом, по словам ныне мертвого разведчика, и находился лагерь вражеского военачальника. Кейрос послал разведчиков, проползших между замерзших фруктовых деревьев, чтобы определить, какое сопротивление ожидает их; промерзшие цветы хрустели под их ногами.

Люди под командованием Кейроса дрожали от неестественного холода, кутаясь в толстые шкуры. Руки в перчатках лежали на рукоятях мечей в тревожном ожидании предстоящего сражения. Некоторые опустились на колени прямо в снег и возносили молитвы Йхоунде и другим божествам. Кейрос рассматривал каменные столбы, стоявшие на вершине Киллота, у них в далеком прошлом проводились нечестивые обряды, когда люди Гипербореи были дикими, суеверными варварами.

Когда его взгляд блуждал по крошащимся камням, покрытым серой ледяной коркой, Кейрос увидел, что один из его разведчиков вышел из-за одного из столбов. Человек упал на землю и заскользил вниз по склону холма, дав начало небольшой лавине. Кейрос был первым рядом с ним, когда человек скатился с холма, наконец, остановившись у дерева. Кейрос вскрикнул, когда увидел синюю кожу разведчика и, что еще хуже, отсутствие у него глаз. Кто-то вырвал человеку глаза из орбит и заменил их какой-то странной пурпурной субстанцией. Когда Кейрос и его люди замерли в ужасной тишине, разведчик начал деревенеть и покрываться льдом. До того, как его трансформация была завершена, человеку удалось выдохнуть два слова, сопровождаемые облаком дыхания.

«Это ловушка».

Кейрос уложил покойного разведчика на снег, когда его дозорные начали выкрикивать предупреждения. Топот ног раздавался с обеих сторон Киллота, и люди Узулдароума встали в строй. Мужчины нервно подергивались, их глаза стреляли из стороны в сторону, когда они пытались смотреть сразу в оба направления.

Через несколько мгновений враги окружили холм. Слева протянулись ряды вуров, гигантские мохнатые гуманоиды сжимали в лапах грубые дубины и рычали, демонстрируя свои желтые клыки. Перед ними присели низкорослые, неуклюжие люди из Полариса, одетые в меха и длинные теплые куртки, сжимая в покрытых шерстью руках изогнутые костяные ножи. За вурами и поларианами стояли ряды людей с синей кожей, одетых в броню, верхом на белых боевых конях. За их спинами развевались вымпелы и знамена, на которых были изображены кровоточащие глаза и жирные червеобразные существа. Большие, нечеткие формы стояли за этими монстрами, почти невидимые за пеленой снега.

Справа растянулся ряд мелких бледных существ с длинными заостренными ушами и оскаленными улыбками. За ними стояли рептилии — люди-змеи Вурмитхадрет. Они стояли рядами по десять воинов по военной моде. Шипящие гуманоиды разошлись в стороны, чтобы открыть пушку, установленную на четырех тяжелых колесах. Наводчик улыбнулся и дотронулся факелом до фитиля.

Затем раздался оглушительный рев, и Кейрос оказался лицом в снегу, забрызганном кровью. Он встал на колени, стряхнув со спины рваные лохмотья и кусочки мяса, и оглянулся вокруг. Его люди попали под удар пушки; от большинства из них не осталось ничего, кроме нескольких кусков окровавленных костей. Те немногие, кто пережил взрыв, поднимались на дрожащие ноги и испуганно моргали в недоумении.

Раздался крик одного из всадников; полариане, вуры, гоблины и змеелюди взревели боевой клич, взмахнули оружием и двинулись вперед.

Во время кровавой бойни, которая последовала за этим, Кейрос был сбит с ног громоздким, лохматым зверем. Огромная дубинка опустилась ему на голову и мир потемнел. Когда Кейрос пришел в себя, было уже утро, но из-за тяжелого облачного покрова казалось, будто все еще ночь. На вершине Киллота он разглядел огни факелов и услышал крики людей.

Собрав все свое мужество, Кейрос прокрался вверх по склону холма, надеясь, что падающий снег убережет его от шпионских глаз. Ужасное зрелище ждало его на вершине Киллота.

Несколько вуров и змеелюдей стояли вокруг каменных столбов, воспевая песни на незнакомом языке. Гоблинов и полариан не было видно. Возможно, подумал Кейрос, они находились в лагере внизу или были отправлены присоединиться к основной армии, идущей в сторону Узулдароума. Одетые в броню воины с сине-кобальтовой кожей стояли на коленях полукругом перед гранитным помостом, на котором трепетала жуткая кошмарная форма. Тварь, почитаемая всеми собравшимися здесь, напоминала человека, но человека растянувшегося и раздувшегося в виде покрытого складками червя с бледно-белой кожей. Лицо червя отдаленно напоминало человеческое, но его рот был широким и беззубым, как у пиявки. В орбитах не было глаз, скорее шарики пурпурной слизи находились в них. Затем они лопнули, и слизь потекла вниз, как слезы, чтобы замерзнуть на земле, образуя сталагмиты из ихора.

В то время как Кейрос наблюдал, замерший в ужасе от увиденного, одного из его людей вытащили перед тучным чудовищем два змеечеловека. Мужчина закричал, когда рот червя опустился на его голову, губами обхватив его плечи. Как питон, пожирающий кабана, червь втянул солдата Узулдароума в свою нечестивую глотку.

Кейрос не мог сдержать крик отвращения, и тогда два ближайших вура повернули к нему свои волосатые головы. Прежде чем он смог отреагировать, его схватили гигантские лапы и потащили к червю.

Червь рассматривал Кейроса своими кровоточащими глазами, а затем начал говорить, хотя не издал при этом ни звука. Тварь, Великий Внешний, открыл Кейросу свое прошлое; как Эваг, колдун из Му Тулана, был похищен вместе с несколькими другими волшебниками и стал жить на плавучей ледяной горе Йикилт. О том, как Эваг обнаружил, что он, Рлим Шайкорт, пожирал волшебников одного за другим; и как он нашел способ убить его и уничтожить Йикилт. Однако Эвагу было неизвестно, что еда, которую он ел на Йикилте, была покрыта глазными выделениями червя. В течение следующих нескольких месяцев тело Эвага начало искажаться и скручиваться в подобие огромного мясистого червя. Рлим Шайкорт возродился.

После восстановления Йикилта, замораживания северных земель и порабощения обитающих там людей, Рлим Шайкорт обратил свое злобное внимание на внутренние области Гипербореи. В скором времени вся Гиперборея превратится в большой кусок льда, и тогда весь мир попадет под его влияние. Когда эта могущественная задача будет выполнена, Рлим Шайкорт покинет землю, отправившись в холодные пустоты пространства, чтобы разнести свое влияние на все миры космоса.

Ралибар Кейрос задрожал в ужасе, услышав, как червь говорит у него в голове. Он попытался освободиться из лап своих пленителей, но этот план не увенчался успехом. Он в ужасе закричал, когда ужасная, беззубая пасть белого червя поглотила его голову, а холодный ветер заморозил крики в его горле.

 

Лоренс Корнфорд

Страх Ликуоимха

Laurence J. Cornford

The Fear of Liqoimkh

Двадцать и семь люструмов обитал колдун Закатус в высокой покрытой пятнами слюды гранитной башне, которая возвышалась над изумрудным пологом леса в провинции Найзарнош к северу от золотых куполов Зароула и с наветренной стороны острых Эйглофианских гор. Умный Закатус управлял тихим народом окрестностей с нейтральной учтивостью и клиническим чувством справедливости, которые сделали его очень уважаемым и заставили опасаться.

В глубоком лесу поселился бандит Ликуоимх, человек с зоркими глазами, быстрый как змея, жестокий и тщеславный, который жаждал власти, не отягощенный моралью в целях ее достижения. Ликуоимх с завистью размышлял о колдуне, сидя в своем убогом и мокром логове-пещере. Он не очень беспокоился о том, что совсем рядом жил такой могущественный колдун, который посредством гаданий мог вызнать самые его сокровенные мысли или прислать к нему смерть из тьмы. Кроме того он с радостью обменял бы свою влажную, заросшую пещеру в зеленом лесу, что была несомненно больше пригодна лишь для обитания грибов, чем людей, на крепкую удобную башню эрудированного мастера-колдуна. Поэтому Ликуоимх размышлял о том, как свергнуть этого назойливого чародея, и, наконец, придумал план.

Было так, что в Год Красного Кита группа бродячих артистов подошла к крепости Закатуса и осторожно постучала в огромные гравированные зверями ворота из сверкающей латуни. Они поинтересовались у хозяина башни, не хочет ли он увидеть спектакль, которому воздают хвалу знать и принцы, в обмен на укрытие от наступающей ночи. В то время Закатус был знатоком красоты и веселья, и ему нравилось отдыхать от тяжелых трудов в практике древнего колдовства, предаваясь таким удачным и спонтанным развлечениям, поэтому он приказал своим слугам-фамильярам открыть ворота и впустить этих фривольных актеров. Затем они предстали перед ним в главном зале и один за другим выступали и объявляли себя.

— Я — Райхорн, — сказал первый, — мое мастерство заключается в метании ножей.

Чтобы доказать это, Райхорн метнул пять ножей, которые гудели, разрезая воздух, образовав дугу в лакированном дереве спинки высокого стула Закатуса вокруг головы пораженного волшебника.

— Я — Гимбус, — сказал толстый карлик, одетый в простую одежду, когда выбежал вперед, — и я мастер-эскаполог. Я знаю, как связать и развязать тысячу узлов.

Поэтому, чтобы подтвердить свои слова, карлик тут же связал Закатуса крепким шнуром, стянув ему руки и ноги в узлах, настолько хитрых, что даже при помощи своих колдовских способностей чародей не мог развязывать их быстрее, чем Гимбус снова восстанавливал их. И так соревновались скорость рук и скорость ума. Когда магия Закатуса разрывала один узел, Гимбус тут же проворно завязывал новый, делая путы еще прочнее, чем были, пока, наконец, колдун не ослабел и не мог использовать магию.

Вперед вышла большая фигура такая же огромная и волосатая, как великий коричневый лесной медведь, и чье тело было обвязано поясами и ремнями из толстой темной шипованной кожи.

— А я — Мордабас, чья сила не превзойдена ни одним живым человеком.

Чтобы яснее показать свою силу, он схватил медные створки и потянул их, не обращая внимания на фамильяров колдуна, попытавшихся запереть ворота. И настолько он был силен, что держал дверь, пока бандиты Ликуоимха проходили внутрь под аркой его огромных сильных рук. Бандиты ворвались словно стремительный поток, сначала солдаты, потом лагерные последователи и наглые блудницы, пока двор Закатуса не заполнила толпа людей.

Затем Ликуоимх подошел к трону и, сбросив связанного колдуна на пол, занял его. Несколько мгновений он оглядывал результаты своей победы дикими, прищуренными глазами, затем его взгляд остановился на колдуне, который лежал перед ним на мозаичном полу. Сразу возник вопрос о том, что делать теперь с пленником. Будучи суеверным человеком, Ликуоимх сопротивлялся мольбам своих лейтенантов, предлагавшим посадить колдуна на меч, потому что боялся, что такой могучий дух, как у этого мага, обязательно вернется из могилы и потребует какого-то жуткого возмездия для него. Поэтому Ликуоимх собирался заключить колдуна в темницу. Но он знал, что колдуны могут протянуть свои руки даже издалека, сквозь решетки и стены, и поразить своих врагов заклинаниями, что совершенно его не устраивало.

Он выкрикнул приказ отрубить колдуну обе руки, чтобы тот не смог сделать каких-либо колдовских жестов и знаков, направив свою магию против захватчиков. Мужчины бросились вперед, ослабили веревки и позволили им упасть на пол. Они схватили колдуна за руки и поставили прямо. Один из них вышел вперед, сжимая в руке скимитар, и отрубил магу руки по запястья. Сразу же поток крови хлынул из ран и растекся, как ползучие пальцы, по всему полу, просачиваясь в трещины в плитах, и как говорят, не потребовалось никакой уборки, чтобы удалить это пятно. Колдун начал корчиться от боли и выкрикивать странные слова. Опасаясь, что он произносит свое последнее заклинание, сам Ликуоимх сбежал с возвышения и, зажав язык Закатуса между своими грубыми пальцами, отрезал его под корень. Кровь хлынула изо рта колдуна прямо на одежды Ликуоимха. На мгновение бандит был уверен, что он чувствует, как язык все еще дергается в его руке, и, вздрогнув от отвращения, бросил его на пол, но никакого чуда не произошло.

Затем Ликуоимх сказал:

— Не будет никакого милосердного освобождения к забвению смерти для тебя, Закатус-глупец. Я клянусь Черными Богами Р'Льеха, что позабочусь о том, чтобы ты пережил меня. А я буду жить долго и хорошо, пока ты будешь есть пепел и знакомиться с плетью.

Таким образом, искалеченный и беспомощный от боли, Закатус благополучно отправился в темницу, оставляя позади след крови, чтобы прожить оставшиеся ему дни, не создавая угрозы жизни бандиту Ликуоимху.

До этого колдун Закатус контролировал много миль земли вокруг своей крепости, и с его поражением жители этого района стали легкой добычей для бандитов. Когда бедные люди были лишены всего и брошены в рабство внутри крепости, Ликуоимх решил начать новые завоевания, чтобы еще больше наполнить свою сокровищницу.

С годами возрастала жадность Ликуоимха, а вместе с ней его жестокость, пока даже правители соседних городов стали бояться рисковать покидать прочные стены и защищать фермеров от этого демона. Вся область вскоре дрожала от страшного имени Ликуоимха. И все же некоторые глубоко затаенные сомнения заставляли все дорогие наряды казаться захватчику костюмами для детских игр, все богатые продукты — полными горького вкуса и пропитанными желчью, а все вина — наполненными ядом. Его ночи стали беспокойными, и единственное облегчение он находил в кровавой бойне и жестоких пытках.

В подземелье также проходили годы, и тюремщик с печалью смотрел на беспомощного искалеченного волшебника, поэтому, когда слабоумный ребенок, нежелательный отпрыск похоти бандита, был отправлен работать на кухню, тюремщик послал паренька ухаживать за заключенными, и мало заботился о количестве времени, проведенного мальчиком с самым старым узником тюрьмы. Вскоре ребенок стал проводить в казематах долгие часы, сидя перед ним на погрызенной крысами и загрязненной соломе, очарованный истерзанным колдуном. Они смотрели друг другу в глаза, и заметив определенный блеск во взгляде старика, мальчик тут же бежал за чашкой воды или коркой хлеба, или они просто сидели молча в течение нескольких часов, как если бы вели неведомые неслышимые разговоры. Они были двумя родственными душами, оба были раздавлены капризами жизни.

Иногда, когда он был один, занимаясь мелкими поручениями, мальчик делал странные жесты или произносил непонятные завывающие слоги, за что его надлежащим образом неоднократно наказывали. Но его существование было слишком скромным, чтобы привлечь внимание могущественного Ликуоимха, и он прятался, когда вожак бандитов время от времени посещал колдуна, чтобы проверить, что Закатус по-прежнему не представляет для него угрозы.

Мальчик молча наблюдал несколько столкновений между почти превратившимся в скелета колдуном и угрюмым бандитом. Ведь все же, несмотря на свою истерзанную плоть и длительное заточение, Закатус был магом, который решался прямо смотреть в лицо Ликуоимху, а не опускать взгляд в знаке покорности, даже прекрасно зная, что жестокое наказание обязательно последует за такой поступок. Постепенно мальчик понял, что это именно Ликуоимх жил в страхе перед этим оборванным колдуном. Закатус не ведал страха: что еще мог сделать Ликуоимх с его земным телом? Это могучий Ликуоимх истекал потом, именно он, даже после самого жестокого избиения Закатуса, ухаживал за ним и сохранял ему жизнь. Это Ликуоимх дрожал перед твердым взглядом мага.

В конце концов, даже король далекой Иккуа не мог больше игнорировать беззакония Ликуоимха, рыщущего в поисках добычи, и однажды новость доставил быстрый гонец о том, что король Иккуа собирает свою армию, чтобы выступить против бандита. Ликуоимх с радостью воспринял это известие, поскольку это могло отвлечь его от пустоты его пышного существования. Он созвал всех бандитов с окрестностей и предложил им союз против Иккуа. Когда армия Иккуа будет разбита, они разграбят древние обсидиановые дворцы старой династии Иккуа и возведут новую династию — линию Ликуоимха.

В душный день, тяжелый от нависших дождевых туч, славный пир был устроен за огромными столами, чтобы отпраздновать грядущий марш против армии Иккуа. Блюда с фазанами и сочным мясом ленивцев джунглей, тонко нарезанной пряной рыбой, прекрасной выпечкой и различными фруктами стояли в огромных количествах перед пирующими, а рядом с каждой тарелкой находились по две бутылки вина. В центре толпы стоял Райхорн, жонглируя опасными сверкающими, острыми, как бритва ножами, в то время как для удовольствия людей Гимбус освобождался из шелковых пут и воровал сокровища на радость всем, в то время как в своих великих кулаках Мордабас сминал толстые стержни из темного закаленного металла. В разгар праздника Ликуоимх велел привести искалеченного колдуна, чтобы старик-колдун стал своего рода тотемом неуязвимости Ликуоимха для его союзников и напоминал о его прежних завоеваниях.

Колдун выглядел должным образом — ноги в кандалах, обрубки рук прижимая к бокам, он двигался с помощью мальчика. Его волосы были белыми, щеки впалыми, больная почти бескровная кожа обтягивала кости. Лохмотья, которые он носил, были остатками его колдовских одежд.

Ликуоимх издевался над бывшим владельцем крепости.

— Это, милорды, милость Ликуоимха. Видите здесь бывшего владельца этой крепости, который живет, пользуясь моим гостеприимством, с тех пор, как отошел от колдовских дел.

Но тут мальчик шагнул вперед и громким и чистым голосом сказал:

— Я — уста чародея Закатуса, и вы, что забрали у него обе руки и голос, знайте, что он обрел их через этого ребенка. Благодаря Черным Богам Р'Льеха пришел этот день, чтобы вы сдержали свое обещание, что Закатус переживет вас.

Затем ребенок взмахнул руками и запел, распахнул свою тунику, чтобы показать, что все его тело было украшено древними и кощунственными символами самых темных богов мести, и выкрикнул великое Тайное Имя, которое нелегко выразить словами. После произнесения этого имени все в большой комнате были словно парализованы на месте. Затем мощный треск пронесся по залам. Из трещин мозаичного пола появились шарики застывшей крови, и тонкие ниточки двинулись сами по себе к обрубкам запястий Закатуса. Эти нити сливались, превращаясь в пальцы отвратительной пары кроваво-красных рук.

Даже несмотря на колдовской паралич, лицо Ликуоимха исказилось от неудержимого страха, когда он понял, что наступает его неизбежная гибель!

Когда во всеоружии армии Иккуа подступили к крепости, они увидели скудную процессию, скользящую, как призраки, в прохладную гиперборейскую ночь. И когда они расспросили этих путешественников, они узнали, что те были слугами, которые, по настоянию тюремщика, решили уйти в ночь, потому что на крепость обрушился Великий Страх. Затем жуткий и таинственный рев наполнил ночь, и этот звук породил страх в груди каждого, кто его услышал, и только строгая подготовка солдат не позволила армии перейти к позорному бегству, но офицеры посчитали разумным отступить и расположиться лагерем пока не вернется дневной свет.

Когда разведчики вернулись к крепости в утренних лучах, они с недоумением обнаружили, что все здание лежит в руинах. Они отправили донесение армии, а когда подошли еще ближе, то увидели старика и маленького мальчика, стоявших рядом с руинами, и капитан обратился к ним:

— Вы знаете, почему рухнул этот замок?

— Конечно, — сказал мальчик. — Этот замок упал и убил бандитов и всех их союзников до последнего человека, за исключением того, кто должен быть похоронен заживо в этих руинах, его руки и ноги раздавлены, так что их не восстановит ни один врач, и все это произошло из-за Страха Ликуоимха.

Сказав эти странные слова, мальчик помог старику подняться на ноги, и вдвоем они направились в лес и больше их не видели.

Так солдаты Иккуа распространили рассказ о Страхе Ликуоимха.

 

Джеймс Амбуэл

Обитель Хрустального Пламени

James Ambuehl

The Court of the Crystal Flame

Сатампра Зейрос оглянулся и, прищурившись на солнце пустыни, взглянул вдаль. Пыльные тучи, вздымающиеся высоко в небо, сказали ему, что он еще не обманул своих преследователей. Трижды проклятый Вутра! Он громко сплюнул и заставил свою лошадь бежать еще быстрее.

Сказать, что все прошло не совсем хорошо для лучшего вора Гипербореи в его последнем деле, наверняка было бы преуменьшением. Правда он беспрепятственно проник в Святыню Вутры и прятался в темных альковах, пока аколиты не закончили свои богослужения богу-ящерице и не удалились в свои личные комнаты, прежде чем двинуться дальше. И заняться своим делом — опорожнением разбухших сундуков (Вутра был богом удачи, и поселение Гарун-Заае очень нуждалось в этом товаре в наступившие дни волнений и политических интриг) в свои поясные сумки, а затем приготовил свою веревку с крюком, чтобы спокойно сбежать из одного из самых высоких открытых небесным огням святилищ. Но потом, как всегда случалось со старым Сатампрой Зейросом, — произошло неожиданное! Старый Вутра, его длинные змееподобные усики начали двигаться сами по себе — это был не простой идол!

Усталый мастер-вор приготовился сражаться с пробудившимся богом-ящерицей, — но он не был воином! Сокрушаясь об отсутствии рядом сильного крепкого молодого компаньона, такого как бедный покойный Тироув Омпаллиос или даже Виксила (ах, красавица Виксила! Где же она теперь, спустя много месяцев с тех пор, как они ограбили храм бога луны Леникуа?), даже Виксила была намного более опытным бойцом, чем он! Оказавшись без помощи любого из них или любых других людей, если уж на то пошло, старый Сатампра подумал о том, чтобы достать щепотку Пыли Гизикса и подчинить монстра-рептилию. Но, то ли неправильно определив необходимую дозировку для такой задачи, или просто забыв, как давно была приготовлена эта партия Пыли, использование ее, таким образом, имело самый неожиданный побочный эффект: ящер-монстр упал на каменные плиты, мертвый!

И тут мастер-вор приостановился, ему показалось, что он расслышал безошибочные звуки возвращающихся помощников ныне мертвого Вутры!

Пробормотав несколько смачных ругательств и проклятий, Сатампра Зейрос подхватил труп чудовищной ящерицы — который был удивительно легким, учитывая его потрясающий размер! — и попытался поставить бога удачи на его пьедестал — забравшись туда вместе с ним, спрятавшись под кольцом щупалец, которые располагались по бокам чудовища. Хоть стоять так было неудобно, но мастер-вор был вынужден удерживать труп таким образом.

Когда аколиты бога-удачи снова вошли в Храм Вутры — наверняка привлеченные звуком мощного грохота монстра-ящерицы о каменный пол! — они были удивлены, увидев, что все было так, как они оставили незадолго до этого; ничто не показалось им подозрительным! Тем не менее, Сатампра Зейрос молился всем богам Гипербореи, чтобы они не подумали открыть сундуки и проверить их содержимое, — и действительно, двое из аколитов направились, чтобы сделать это — когда могучий Вутра, бог-ящерица Удачи Гарун-Заае обратился к ним!

И этот могучий звериный рев заставил остановиться пару аколитов на их пути, да и остальные прекратили делать то, что они делали, а один из приспешников Вутры даже начал пролистывать свои вездесущие молитвенники, возможно, в поиске перевода этого могучего извергнутого яростного воя — наверняка столь потрясающий звук напоминал уродливый, чудовищный гнев!

И мастер-вор, Сатампра Зейрос, подумал еще, что, возможно, ему не стоило есть все яйца птицы пузка, потому что они наполнили его брюхо газами, о чем торговец, который их продавал, предупреждал его. И тут внезапно один из аколитов сказал в великом потрясении:

— Братья Вутры! Мы обмануты… потому что это не бог-ящерица Удачи, также известный как «Безгласный»?

Поняв, что попался, Сатампра Зейрос, смущенный своим выставленным на показ метеоризмом, поднял могучее тело рептилии и бросил его на своих врагов, а затем стремительно выбежал в дверь храма Вутры — аколиты бога мчались за ним по пятам!

И, конечно же, не было большим подвигом для приверженцев Вутры поднять на ноги импровизированный воинский состав, чтобы использовать его в погоне за старым вором (хотя Сатампра Зейрос в действительности задавался вопросом, какой будет реакция солдат, когда они узнают, что их бог удачи издох; они будут сильно несчастны, хихикал он про себя.)

И вот теперь мастер-вор убегал от погони — целой толпы кровожадных солдат! Его лошадь тяжело двигалась вперед, что делать дальше он не знал, Сатампра Зейрос даже начал рассматривал возможность сдачи — хотя его собственная жизнь наверняка будет платой за его деяние, — когда отрывок из трудов колдуна Бида Праэноса всплыл в его мозгу, пугающая история о древних и призрачных развалинах Йонграса! Это была страшная история, но какой же выбор сделать мастеру-вору? Решившись, Сатампра Зейрос повернул свою взмыленную лошадь к Йонграсу, что, по его мнению, не слишком отличалось от его нынешнего положения. Насколько далеко был город, вор не знал, но вспомнил, что колдун, которого звали Бид Праэнос, сказал в «Хрониках Крон`дрофа»: «Если вам нужно найти Йонграс, тогда вы найдете его, — или он найдет вас!»

Охлажденный этим загадочным отрывком, но так же странно заинтригованный им, измученный мастер-вор поехал в поисках Йонграса. Только после того, как он пересек еще три большие дюны и поднялся на четвертую, он понял, что этот холм возвышается над древними, занесенными песками руинами, и он узнал по странной чужой каменной кладке, что это и был призрачный Йонграс!

Мастер-вор произнес молитву своим многочисленным богам, затем вошел внутрь.

* * *

В лагере солдат, расположившемся в близлежащем оазисе, мужчины ворчали между собой. Усталые, больные и загорелые, они задавались вопросом, зачем так много их нужно в погоне за одним одиноким вором, слабоумным старым дураком!

— Нет! — проревел их командир, седой старый ветеран, которого звали капитан Гаултерон. — Сатампра Зейрос может быть и стар, но он совсем не дурак! Он был занозой в заднице во всех центрах власти по эту сторону от Узулдароума в течение слишком долгого времени! — Он плюнул на песок у своих ног. — И мы, все мы, должны остановить его раз и навсегда!

— Да, сэр, — сказал один из солдат. — Но что именно сделал этот старый вор?

— Нет, кавалерист Кутос — это твое имя? Хорошо, парень, пусть так. Вопрос, кавалерист Кутос, не в том «что он сделал?» — а скорее, чего не сделал Сатампра Зейрос? — Он снова плюнул и посмотрел белокурому парню прямо в глаза. — И я скажу вам, что старый Сатампра Зейрос «не сделал» юный солдат Кутос: он не убежал от нас или нашего правосудия на этот раз!

Затем он приказал мужчинам собрать лагерь, подняться и подготовиться снова двинуться в путь.

* * *

Оставив свою измученную лошадь у разрушенных ворот, Сатампра Зейрос вошел пешком в руины Йонграса.

Когда-то это был великий город непревзойденного архитектурного стиля, неизвестного и утерянного еще во времена молодой Гипербореи, сейчас его некогда великие колонны и арки лежали опрокинутые под безжалостным солнцем пустыни. Тем не менее, и до этих дней некоторые строения, подобные которым редко можно увидеть, еще выстояли. Купола, зиккураты, длинные цилиндрические трубы, здания Йонграса, казалось, не придерживались ни единому стилю, а представляли собой, скорее всего, безумное смешение. Похожий на лабиринт Йонграс, казалось, не имел определенного плана, но хаотично застроенный город поманил мастера-вора, чтобы исследовать его лабиринты, площади и переулки. Ни одного растения не росло в Йонграсе, не дул ветер, и все же раздавался звук, похожий на пронзительные причитания скорбящего ветра, соблазнительно привлекающий мастера-вора.

Затем, когда начался закат, и завывание прекратилось, — Сатампра Зейрос понял, что больше не в силах терпеть. Измученный до безумия, мастер-вор вошел в низкое приземистое здание и раскатал свой плащ на песчаном полу, а затем вытянулся на нем и погрузился в глубокий сон без сновидений.

* * *

В малиновом сиянии заходящего солнца проводник указал капитану Гаултерону, что жертва действительно вошла в запретный город, представший перед ними, солдаты спешились и по двое прошли через городские ворота. Оставив полдюжины мужчин с лошадьми и для охраны ворот, Гаултерон быстро разделил оставшиеся войска на шесть групп по пять человек в каждой и приказал им рассредоточиться и тщательно обыскать город.

Молодой Алу Кутос, парень, который осмелился расспрашивать капитана, был выбран лично Гаултероном в свое сопровождение:

— Я хочу, чтобы ты понял, почему капитан отдает приказ, солдат Кутос, — объяснил он, — и почему ты должен неукоснительно ему следовать!

Так сказав, он махнул рукой, приказывая шестерым отрядам неуклонно двигаться вперед.

* * *

Первая группа быстро осмотрела свою территорию… возможно, слишком быстро. Поэтому они не знали о том, что следовало за ними, пока лейтенант Йлран не услышал глухой «бум» и не увидел, что шедший рядом с ним солдат упал лицом вперёд со странной тварью, сидящей на его спине, отвратительно пульсирующей. И когда ее похожий на трубку выступ вошел в спину человека, розоватая масса желеобразного ужаса начала приобретать здоровое румяное свечение, наполняющее ее тело. Подскочивший лейтенант Йлран разрубил ее и поднял свою извивающуюся добычу — кровавые ленты, болтающиеся на его мече. Затем, когда он закричал, еще два человека в его отряде стали жертвами подобных тварей, когда те обрушились на них сверху смертоносными дугами. Быстро сообразив, кавалерист Бердоз предложил использовать огонь для борьбы с этими тварями, и тут же были зажжены факелы. Монстры были сожжены до почерневших корок, но не раньше, чем еще один человек упал, в живых остались только Бердоз и лейтенанта Йлран. Передернувшись, они двинулись дальше, неохотно возобновив свои поиски.

И никто из других отрядов не услышал их крики, когда они вошли в другое здание — только чтобы на них упал липкий, губчатый «потолок» и полностью поглотил их!

* * *

Но не Сатампра Зейрос, потому что он был грубо разбужен этими криками и сел в ярости. Теперь, зная, что он не один в Йонграсе, мастер-вор достал из своего мешка провизию. Вытащив небольшую горстку травы Зотау, смешанную с корнем Куалк, он начал жадно ее поглощать. Подкрепившись, он медленно поднялся на ноги и потянулся всем своим худым телом, высоко подняв руки.

Почувствовав, что кто-то находится позади него, он внезапно повернулся… но ничего не увидел.

Покачав головой, он скатал свой плащ и вышел из убежища под полуденное солнце Гипербореи.

* * *

Отряд лейтенанта Бельдрака бежал сломя голову к сержанту Зуту. Похоже, что первые бежали от чудовищного сегментированного многоногого червя! И настолько чудовищным был этот монстр, что пожрал обе группы испуганных людей — выстреливая вперед липкими щупальцами-петлями и подтягивая кричащую, борющуюся добычу к огромной туше, чтобы там поглотить. И вскоре извивающаяся человеческая плоть была впитана прямо в кожу монстра, тем самым увеличив его массу — и лишь бесплотные скелеты упали, громыхая костями, на землю.

* * *

Снова Сатампра Зейрос почувствовал чей-то взгляд на спине и снова обернулся — и опять там никого не было! Пожав плечами, старый мастер-вор направился к колодцу кристально чистой воды, очевидно водосборнику для дождевой воды, и собрался пить из него. Но прежде чем он смог выпить хоть каплю, он увидел там отражение. И, еще раз повернувшись, он, наконец, смог взглянуть на своего гостя.

* * *

«Населенный призраками Йонграс? Его следует называть населенный монстрами Йонграс!» — подумал Алу Кутос, когда его отряд вновь наткнулся на искромсанные и странно преображенные тела его соотечественников. Эти двое были кавалеристами Галосом и Отреном, их тела удивительно и ужасно преобразились в мясистую розовую колонну — и юноша с трудом мог сказать, где кончалось одно тело и начиналось другое!

— А, кавалерист Кутос. Любуешься работой старика Сатампры, я полагаю, — сказал капитан, входя в куполообразное сооружение, чтобы принять участие в ужасной сцене.

— Но… — сказал Алу Кутос. — Как он мог… такое сотворить? Сатампра Зейрос не волшебник, не так ли?

— Кто сказал, парень, — начал Галтерон, — кто-то или что-то калечит и уродует моих людей! Кого же еще можно найти во всем этом Йонграсе?

— Действительно, — подумал юноша, — кого?

* * *

Фигура в богато украшенных одеждах приблизилась к Сатампре Зейросу.

— Кто..? — начал мастер-вор.

— Меня зовут Пвен Ванул, — ответила фигура, — бывший правитель всего Йонграса, — до Проклятия Хрустального Пламени!

При этом Сатампра Зейрос, должно быть, выглядел озадаченным, потому что человек по имени Пвен Ванул продолжал объяснять.

— Слышал ли ты о богах-демонов, известных как Великие Древние, мой друг? Ах, я вижу твои шрамы (богато одетая фигура указала на обрубок руки мастера-вора), а так же этот взгляд твоих глаз; ты столкнулся с одним из этих удивительных существ.

Сатампра Зейрос кивнул и, представившись бывшему правителю, рассказал сокращенную версию своей истории о неудачной судьбе, которая привела его к потере упомянутой конечности, — не говоря уже о смерти менее удачливого Тироува Омпаллиоса, бывшего партнера и напарника мастера-вора.

— Ах, Тсатоггуа! — благоговейно вздохнул Пвен Ванул. — Действительно страшный бог. Но, возможно, еще более страшным является Хрустальное Пламя, иначе известный как Коф-Угга. Он приходит из иного измерения и приносит с собой во время посещения некоторых других существ, да, больше похожих на монстров, и оставляет их в своем ново-выбранном дворе, чтобы господствовать над ними, когда сочтет нужным.

Когда-то, Сатампра Зейрос, Йонграс был изобилующим, процветающим городом с чудесными садами и удивительными охотничьими угодьями, что почти похоже на сказку. Но потом… пришел Коф-Угга.

— Но как? — спросил мастер-вор, не зная, что еще сказать.

— Я боюсь, что вы смотрите на причину этого, мой друг, — сказал человек, как ни в чем не бывало. — Видите ли, во времена моей дерзкой, горячей юности я воображал себе своего рода колдуном. И взяв великую Книгу Эйбона в свои руки, я нашел в ней формулу… ну, теперь вокруг вы видите результаты моей глупости. — Человек махнул рукой, указывая на запустение вокруг них. — Мой город разрушен, мои люди мертвы и, тем не менее, мое злое наследие живет, скованное в последний момент при помощи могущественных заклинаний великого Эйбона. Хрустальное Пламя находится под Звездным Сигилом в пятигранном храме в самом сердце этого растянувшегося некрополя. Но, как предупреждал сам Эйбон: когда-нибудь он сможет… убежать!

Сатампра Зейрос был ошеломлен. Неужели человек никогда не осознает такой глупости, думая, что он достоин общения с самими богами?

— Но как вы… — начал мастер-вор.

— Выжил? — спросила царственная фигура. — Как, разве ты не догадался, Сатампра Зейрос? Кто лучше сможет управлять населенным призраками Йонграсом, чем — призрак!

И тогда фигура Пвена Ванула исчезла из поля зрения, оставив потрясенного Сатампру Зейроса в одиночестве в компании с его собственными мыслями. Но тогда эти мысли не были утешительной и успокаивающей компанией.

* * *

— Капитан Гаултерон, — начал юноша по имени Алу Кутос, — мы искали всю ночь и весь день, но не видели никого по имени Сатампра Зейрос. Простите меня за мои слова, сэр, но разве мы не можем просто сократить наши потери и отказаться от этих глупых поисков? Я, да и другие мужчины тоже, чувствуют, что мы…

— Подожди! Смотри, кавалерист Кутос, да и другие тоже! Вот перед нами стоит здание, в котором, несомненно, нашел приют Сатампра Зейрос! — Капитан взволнованно указал вперед. — Видите, как оно стоит на умирающем солнце, практически не тронутое разрушительным воздействием времени? Да, мы найдем нашу жертву там, в пятистенном строении!

И после его слов отряд двинулся вперед, уверенный, наконец, что они близки к концу своих поисков.

* * *

Потрясенный своим опытом, но, тем не менее, и умудренный им (какова же была цель жизни, рассуждал Сатампра Зейрос, если не в постоянном обучении?), мастер-вор снова осторожно вышел на улицы города. Тогда он услышал скорбный вопль, поднимающийся и падающий в воздухе. Ему стало любопытно (если Сатампра Зейрос когда-либо совершал какую-либо ошибку, это было из-за непреодолимого любопытства!), и он последовал в ту сторону.

Он также отметил, что двигается в сердце Йонграса. Пройдя через лабиринт извилистых аллей, переулков и дворов, мастер-вор подошел, наконец, к зданию, подобного которому не встречал во всем Йонграсе. Высокое, из черного, однородного, необработанного камня, оно, казалось, было сформировано как чудовищный пятиугольник. Вспомнив слова призрачного Пвена Ванула, Сатампра Зейрос почувствовал уверенность, что это действительно Храм Хрустального Пламени!

К тому же, безутешные рыдания, как оказалось, исходили из него — и закалив свои нервы, мастер-вор выпрямился во весь рост и вошел.

Что он там обнаружил — ужас! Повсюду на мраморном полу лежали сморщенные, скрюченные, странно изогнутые тела солдат. Тем не менее, один человек все еще был жив — хотя находился в полубессознательном шоковом состоянии: тот, кого звали Алу Кутос.

Но то, что находилось позади истерзанных солдат, было еще более ужасно! Возвышаясь в чудовищном огненном колодце, как бы отгораживаясь от всего, танцевало колоссальное сверкающее существо, которое можно было назвать только Коф-Уггой, Хрустальным Пламенем!

Был прекрасен этот демон-бог, извивающийся в красочном многогранном танце власти, прежде невообразимом. Воздух буквально потрескивал от шипучей энергии чудесного инопланетного существа. И мастер-вор заметил также, что время от времени странное существо, соблазнительно танцуя, издавало вопль поднимающийся и опадающий в силе звука.

Тогда Сатампра Зейрос почувствовал сильное побуждение — нет! принуждение! — подойти ближе к танцующему фантастическому пламени, даже бросить свое тело в его лижущие пространство языки, чтобы соединиться там с существом в каком-то нечестивом слиянии! Действительно, он даже сделал шаг вперед, когда услышал, как прозвучало его имя!

— Нет, Сатампра Зейрос! — раздался юношеский голос. — Не подходи ближе, колдун! Это… это он набросился на нас и пожрал жизни тех, чьи тела ты видишь на полу!

Чары бога-демона разрушились, и мастер-вор, наконец, сбросил с себя оцепенение, затем Сатампра Зейрос быстро моргнул, поднял голову и повернулся, чтобы увидеть стоящего рядом молодого солдата. Глядя на него понимающим взглядом юноша медленно вытащил свой меч и неохотно поднял его.

— Я не хочу убивать тебя, колдун, — начал он, — но я, Алу Кутос, не колеблясь сделаю это, если возникнет такая необходимость, — не смотря на твои проклятия и даже на то, что твое собственное мертвое тело будет преследовать меня все дни моей дальнейшей жизни! — Молодой солдат попытался казаться храбрым, но выглядел лишь совершенно неуверенным в себе.

— Убери свой меч, юноша, — устало сказал Сатампра Зейрос. — Я не знаю, что там такого наговорили тебе, но я, конечно же, не колдун! — Он слабо улыбнулся. — Однако если ты будешь так любезен, чтобы оказать мне помощь, я думаю, что мы, возможно, еще сможем породить долгожданную магию здесь этой ночью.

— Да, поскольку мне уже хватило солдатской службы на всю жизнь, — ответил юноша. — И вообще, я не останусь в этой наполненной монстрами цитадели… один!

Алу Кутос убрал свой меч и спросил старого мастера-вора, что он хочет от него.

— Как думаешь, ты, Алу Кутос, этот пламенный демон сейчас так спокоен, потому что насытился?

— Да, — ответил медленно Алу Кутос, нервное напряжение на мгновение отразилось на его чертах лица. — Так должно быть, потому что он не кидается на нас…

— Тогда снимай свои сапоги, как я делаю сейчас.

Таким образом, пара поползла вперед в чулках к мощному, лениво танцующему пламени. Оказавшись в опасной близости к огненной сущности, мастер-вор указал на ряд сигилов, установленных в полу с интервалами вокруг окружности большой огненной ямы, в которой размещалось существо со звезд, называемое Коф-Угга, — странные звездные изображения с «глазом и столбом пламени». И он велел молодому солдату использовать рукоятку своего меча в качестве молотка, чтобы сломать их. Затем пара двинулась украдкой по кругу в разных направлениях, один по часовой, другой против часовой стрелки, и начали разбивать звездные камни на куски. Завершив эту задачу без происшествий — хотя однажды, когда усик пламени лениво протянулся к юноше, Алу Кутосу пришлось в тот же миг нырнуть и припасть к полу, пока чудовищная чужая конечность не убралась обратно (но даже так он почувствовал ее теплоту, сильная крепкая спина юноши сильно нагрелась, словно под палящим солнцем, так что даже покрылась волдырями и начала шелушиться!) — тогда Сатампра Зейрос показал юноше: «Бежим!» И они оба так и сделали.

Добравшись, наконец, до дверей храма, пара услышала мощный громкий рев и, стоя на ступенях, повернулась, чтобы посмотреть на невероятное зрелище, представшее их глазам. Освободившись от своего магического плена могущественное Хрустальное Пламя, по имени Коф-Угга, взметнулось невероятно быстро в ночное небо и поплыло прямо к сердцу звезд, где мигнуло и пропало из вида в звездной пустоте.

И именно тогда Алу Кутоса ударили сзади — его голова закружилась от могучего невидимого удара — и юноша потерял сознание.

Повернувшись, мастер-вор увидел покрытого коркой крови и избитого армейского капитана, который, к сожалению, держал в руке свой меч!

Убийство читалось в глазах капитана.

— Я разберусь с этим предателем через мгновение, но ты… ты, возможно, победил мою армию, колдун, но ты не сможешь так же легко победить Гаултерона! — он пренебрежительно плюнул.

— Что это еще за обвинения в колдовстве? — начал мастер-вор, но тут капитан бросился на него, размахивая мечом. Сатампра Зейрос сделал шаг назад и споткнулся на ступенях храма, он рухнул вниз, приземлившись на спину. Меч Гаултерона на волосок не достал до цели, но затем опытный ветеран сдержал себя и поднял оружие высоко над головой, готовый снова обрушить его на лежащего на камнях вора Сатампру Зейроса.

Сатампра Зейрос приготовился к неизбежному смертельному удару, выставив руки перед лицом в бесплодной попытке защитить себя от убийственного удара, и плотно закрыл глаза. Но после нескольких долгих мгновений, когда ожидаемый смертельный удар не последовал, он осторожно приоткрыл глаза. Мастер-вор встревожился, когда увидел перед собой замершее на ступеньках тело противника с длинным копьем, торчащим из спины.

Предполагая, что это сделал Алу Кутос, Сатампра Зейрос обрадованно повернулся в его сторону, — но был удивлен, увидев тело молодого человека, все еще лежащего без сознания на полу! Затем, подняв взгляд выше, мастер-вор снова увидел перед собой фигуру Пвена Ванула, бывшего владыки Йонграса.

Эта фигура проговорила:

— Вы оказали мне честь, Сатампра Зейрос, и за это и многое другое я благодарю вас! Демон пламени под названием Коф-Угга снова вернулся к звездам в результате ваших махинаций, увы, слишком поздно для меня и моих людей. Но вы, несомненно, сберегли весь свой мир, о Сатампра Зейрос, ибо, в конце концов, Хрустальное Пламя стало бы сильным настолько, что смогло бы размножаться и выбраться в мир. И хотя это могло произойти еще через много веков, время не имеет большого значения для Великих Древних: они лежат в ожидании вечность!

И, сказав так, призрачная фигура велела мастеру-вору заглянуть за секретную скрытую панель за теперь лишенным пламени алтарем, находящуюся на дне огненной ямы, тем самым обретя для себя еще одну награду! И как раз перед тем, как полупрозрачная фигура Пвена Ванула исчезла в последний раз, ступив на единственный путь к окончательной цели — загробной жизни, мастер-вор подумал, что он, возможно, разглядел позади бывшего правителя линию одетых подобным образом благодарных ему людей!

— Счастливого пути, Сатампра Зейрос! — голос Пвена Ванула достиг ушей мастера-вора последний раз. Затем Сатампра Зейрос снова остался один.

— Прощай и ты, Пвен Ванул, — сказал Сатампра Зейрос себе под нос. Затем он отправился приводить в чувство новообретенного спутника, молодого человека по имени Алу Кутос. После пара спустилась по веревке с крюком, припасенной мастером-вором, в яму, и под алтарем нашли сундук, набитый до краев полновесными золотыми пазурами!

И, оседлав своих лошадей, оставленных за городскими воротами (солдаты, что были отобраны для охраны ворот, конечно же, сразу убежали, увидев зрелище исчезающего Хрустального Пламени, покидающего Землю, — но у Сатампры Зейроса и Алу Кутоса не было никакого желания узнавать это!), Алу Кутос спросил своего новообретенного наставника:

— Почему, о Сатампра Зеирос, кто-то испытывает желание вызвать такую тварь, как этот Коф-Угга? Ведь Хрустальное Пламя несет только смерть и полное разрушение!

— Ты еще можешь спросить, парень, почему Пандар Великий поднялся на крутые скалистые склоны горы Вурмитхадрет, расположенной в некогда великих, но ныне покрытых льдом Эйглофианских горах столетия назад? Или почему так много ученых ищут и даже осмеливаются читать древнюю Книгу Эйбона? Лишь потому, парень, и ни по какой иной причине, — кроме как для удовлетворения сокрушительного врожденного человеческого любопытства. И я подозреваю, что именно поэтому несчастный Пвен Ванул вызвал Хрустальное Пламя, которое именуется Коф-Угга, однажды эоны назад в Йонграс: просто чтобы доказать себе, что он это может!

И с этим пара разделила неловкий смех и подтолкнула своих верховых животных обратно в пустыню, направившись к более безопасным местам обитания цивилизованных людей.

 

Гэри Майерс

Уста бога

Gary Myers

The Mouth Of God

Не вызывайте то, что не можете победить. Никакая иная заповедь о магических искусствах не важнее этого. Она приказывает магу не призывать силы, без предварительного рассмотрения ужасных результатов, которые могут возникнуть из-за этого призыва, а так же подготовить необходимую защиту от каждого непредвиденного обстоятельства, которое может возникнуть. Более чем одному колдуну удалось спасти свою жизнь, следуя этому простому правилу. Но ошибки в колдовстве часто затрагивают много больше, чем колдуна, который их совершает. Его семья, место, где он обитает, и даже весь мир могут пострадать из-за его глупости. Поэтому недостаточно применять это правило только к своим личным действиям. Добросовестный колдун должен также применять его к действиям окружающих и, в случае необходимости, предотвращать эти действия любыми средствами.

Я не скоро забуду цепочку событий, что донесли эту великую истину до меня, Эйбона из Му Тулана. Я ехал на верблюде по песчаной пустыне к северу от Тшо Вулпаноми. Я слышал об озерах кипящего битума, которые являются примечательной особенностью этой далекой местности, самой южной на гиперборейском континенте, и захотел увидеть это природное чудо. Пустыня была ровная и пустая, что позволяло путнику видеть невероятно далеко в любом направлении, которое он выберет, но не было ничего в любом направлении куда ни кинь взгляд. Так что можно представить мое удивление, когда я, взглянув на восток, увидел нечто, что представляло собой темную каменную фигуру, лежащую на дальнем горизонте, гигантскую и обнаженную человеческую фигуру, покоящуюся на спине в песках пустыни!

Никто не сможет взглянуть на такое зрелище и не захотеть побольше узнать об этом. Но когда я повернулся, чтобы расспросить своего проводника, он несколько неохотно отвечал мне. Даже когда я стал настаивать, он сказал только, что фигура приносит неудачи тем, кто смотрит или говорит о ней, и что только игнорируя ее, мы могли бы безопасно миновать эти места. Но его увертки лишь подогревали огонь моего пылающего любопытства.

— Это обещает быть более интересным, — сказал я, — чем озеро с кипящим битумом. Я должен рассмотреть поближе. Но я не стану просить вас проводить меня до места, которое вы так боитесь. Вы говорите, что Тшо Вулпаноми не более чем в полудне езды отсюда. Идите вперед и ждите меня там. Я вернусь до захода солнца.

И не дожидаясь его ответа, я сразу повернул своего верблюда к той далекой цели. Тем не менее, я все еще не мог понять, насколько далеко она находится. Я проехал час в том направлении, не приближаясь и даже не уменьшив расстояния между ней и мной. Эта фигура лишь становилась все больше, пока я приближался, и вскоре заполнила половину горизонта впереди меня. Но как бы ни увеличилась эта фигура, она не потеряла своего человеческого облика. И чем ближе я подходил, тем больше сомневался, что это было природным образованием. Возможно, оно и было им когда-то, но со временем было изменено кем-то. Возможно, армией маленьких человеческих фигур, которые как я теперь видел, работали вокруг основания фигуры.

В этот момент мой верблюд, который до сих пор ни на что не жаловался, внезапно отказался нести меня дальше, и никакие уговоры не смогли сломить его железную решимость.

— В таком случае, мы тоже должны расстаться? — сказал я. — Не важно. Оставшееся расстояние не так велико, что я могу пересечь его и на своих собственных ногах. Но жди здесь моего возвращения.

После этого я продолжил путь пешком и один. Я чувствовал, что могу проделать его в относительной безопасности, потому что ровный и бесплодный песок мало являл препятствий для меня, а те, к кому я приближался, были слишком заняты своими делами, чтобы оглядываться. Но я был слишком оптимистичен в своей оценке, как только я двинулся вперед, две маленькие фигуры отошли от остальных и направились ко мне. Через несколько мгновений они были рядом. Их внешний вид видимо должен был быть угрожающим, но, как мне показалось, они выглядели просто грустными. Они были невероятно высокими и очень худощавыми, с пустыми глазами и невыразительными лицами. Они были оба совершенно голые, не считая волос, а их кожа была сожжена почти до черноты под палящим солнцем пустыни. Ни один из них не заговорил, но каждый поднял одну длинную руку и указал пальцем позади себя.

— Вы хотите, чтобы я сопровождал вас, — сказал я. — При обычных обстоятельствах я бы подумал дважды, прежде чем принимать столь сомнительное приглашение. Но так как мое любопытство подталкивает меня в том же направлении, я не могу сделать лучше, чем следовать за вами. Ведите!

Так они и сделали. Они привели меня к большой каменной фигуре, сначала прямо к левой руке, затем непосредственно вокруг плеча к шее. Мы прошли мимо многих рабочих по пути, все они находились в таком же печальном состоянии, как те двое, что вели меня. Но, в отличие от моих проводников, они не интересовали меня. Они продолжали безмолвно заниматься своими делами, собирая грязь и камни, в которые гигантская фигура была наполовину погружена, и унося камни и грязь, которые они уже собрали. Тем не менее, они так медленно выполняли свою колоссальную задачу, что я предположил, что им придется заниматься этим еще долгие годы.

Между плечом и шеей находилась деревянная лестница, неровная линия ступенек и площадок, вздымающаяся до самого верха. Мои проводники проводили меня по этой лестнице, один шел впереди меня, а другой — сзади. Фигура, показавшаяся мне высокой с земли пустыни, казалась еще выше, когда мы поднялись над ней. Горизонт позади нас поднимался все выше и выше, а копатели под нами уходили все ниже и ниже, пока первый не стал выглядеть как край глубокой серебряной чаши, а последние, как муравьи у его основания. Это было облегчением добраться до вершины фигуры и увидеть, что она предстала перед нами, как огромная каменная равнина. Только когда я взглянул на эту равнину, я увидел, что это было на самом деле: верхнее плечо человека, такого большого размера, что трехсот человек построенных в ряд, было бы мало, чтобы измерить его.

Мои проводники повели меня по плечу к горлу, по горлу к скале подбородка и к подножию высокого деревянного строения, стоящего прямо под ним. Вид этого строения заставил меня остановиться, поскольку оно было немного менее внушительным, чем фигура, которая его поддерживала. Это была открытая конструкция из деревянных балок, похожая на осадную башню, но осадную башню полную колес, веревок и сетей, наполненных валунами. Такая сложная конструкция, без сомнения, должна иметь свою цель, но сейчас у меня не было времени ее определять. Мы поднялись по деревянной лестнице с одной стороны этой башни, чтобы ступить на деревянный настил, который едва достигал огромного подбородка. И здесь я обнаружил множество толстых тросов, скрученных в семь канатов, выходящих из башни, поднимающихся над настилом и над подбородком, чтобы через равные промежутки исчезнуть между каменными губами.

— Признайся! — Сказал мужской голос рядом со мной. — Признайся, что ты никогда не видел такого великого зрелища!

Я быстро повернулся, чтобы увидеть говорившего. На мгновение я подумал, что он имел в виду самого себя, настолько впечатляющую фигуру он имел. Он был почти так же высок, как голые землекопы, но в отличие от них носил легкий и ниспадающий плащ с капюшоном, более подходящий для этой пустынной земли. Лицо, выглядывающее из складок, было таким же лысым, как и у копателей, но не таким худым и темным. Глаза у него были невероятно голубые. Его позиция говорила, что он прождал здесь довольно долгое время и что наблюдал за нашим медленным подъемом не только на башню, но и на фигуру, что под ней. Я удивился, почему я не заметил его раньше. Но мало кто мог окинуть взглядом все окружающие нас окрестности.

— Да, признаюсь, — совершенно честно ответил я. — Я считаю себя учеником мира, я много путешествовал, чтобы увидеть его многочисленные чудеса. Но во всех моих путешествиях я никогда не видел такого чуда, как это. Я Эйбон из Му Тулана.

— А я — Омнерон, живший в Цернготе. Я приветствую тебя, Эйбон, в моем нынешнем доме.

— Я так понимаю, Омнерон, что именно вы тот, кто привел меня сюда?

— Я. Моя высокая позиция позволяет охватывать огромные пространства. Я наблюдал ваш путь по западным пескам почти с того момента, как вы начали его. И, конечно же, знал, что привлекло вас сюда. И поэтому велел моим слугам привести вас сюда, чтобы вы смогли осмотреть все поближе.

— И могу ли я считать, что вы открыватель этой фигуры?

— Увы, не я. Эта фигура хорошо известна в этой части мира на протяжении многих веков, хотя местное суеверие препятствует ее посещению или даже обсуждению. Но она не всегда была так хорошо доступна, как сейчас, потому что пустыня так сильно покрывала ее, что немногое оставалось выше поверхности. Поэтому, хоть и не я обнаружил ее, но я в ответе за ее настоящее состояние. И я буду тем, кто будет отвечать за все, что произойдет в будущем.

— Эти раскопки сами по себе достаточно героическая задача. Я не могу представить объем песка и скал, которые вы должны были сместить. Я едва могу охватить масштаб самой фигуры.

— Масштаб фигуры огромен. Она имеет длину в триста и двадцать человеческих ростов, с шириной и глубиной пропорциональными ей. Ее вес неисчислим. Вес, как вы знаете, основан не только на объеме, но и на плотности взвешиваемого объекта. А плотность этой фигуры превосходит плотность человека, как камень превосходит плоть.

— Должно быть, это очень важный бог, раз удостоился такого изображения. Кто он?

Я думал, что этот вопрос был разумным, конечно, не менее разумным, чем другие, которые я задавал. Почему же тогда Омнерон так удивился?

— Прошу прощения, Эйбон. Я думал, вы поняли. Эта фигура не представляет бога, по той простой причине, что это не изображение. Это сам бог.

— Сам бог?

— Вы сомневаетесь в этом? Почему? Вы же не из тех, кто сомневается в существовании богов. Возможно то, что эта фигура божество, вызывает некоторое сомнение. Но я обещаю, что вы не будете сомневаться в этом, когда получите полные и справедливые доказательства, которые такие же большие, как и сама фигура. Ее размеры я уже дал. Она слишком велика, чтобы ее могли перенести сюда одним сплошным куском; так же нет соединений, указывающих на то, что она когда-либо состояла больше, чем из одного куска. Она не могла быть вырезана из местного камня, потому что нет такого камня как здесь, так и во всем мире. Никакая сила на земле не способна разрезать или сломать ее, но достаточное усилие способно растягивать или сгибать ее, в разумном применении. Это фигура из-за пределов мира, титаническая фигура, которая смогла войти в мир благодаря своей колоссальной силе. Какое еще объяснение может связать все эти вещи вместе? Ясно, что лишь одно. Фигура — это бог.

— Возможно, в ваших словах что-то есть, — признался я. — Но вы не можете ожидать, что мир примет это без более убедительного доказательства, чем то, что сейчас есть у вас.

Омнерон странно посмотрел на меня.

— Интересно, что же нужно сказать, Эйбон, чтобы хотя бы на мгновение вы увидели эти доказательства. Я собираюсь начать эксперимент, который, если он закончится так, как я предполагаю, представит вам доказательства настолько прочные, что даже вы не станете их подвергать сомнению. Если фигура — камень, значит, она никогда не жила и не сможет ожить. Но если это бог, он никогда не умрет, хотя и пролежал здесь неподвижным как камень в течение многих миллионов лет. И я его разбужу.

— И как вы это сделаете? — спросил я.

Вместо ответа он сунул руку под одежду в области сердца и вынул богато украшенный кожаный футляр. Этот квадратный футляр был таким же длинным и широким, как пальцы руки, что держала его, но только глубоким, как ладонь.

— Для этого случая есть гонг, — сказал он. — Это не обычный гонг, обычный гонг мне не понадобится. Потому что не имеет значения громкость звука. Спящий пережил громы неба и движения земли без нарушения своего сна, и какой же звук может произвести человек, который будет противостоять им? Здесь не сила имеет значение, а тон: особый тон, который может проникать сквозь атомы мертвой плоти, возбуждать и настраивать их на свои собственные вибрации, побуждая их к таинственному движению, которое есть жизнь. Я обнаружил такой звук. И я придумал средство для его производства.

— Но если у вас есть такое средство, — сказал я, — тогда почему вы не применили его до сих пор?

— Потому что это не так просто, как кажется. Уши — очевидные точки входа, но я обнаружил, что не могу их использовать. Голова бога, как и все остальное тело, глубоко погружена в землю, которую время превратило в сплошной камень. Уши засыпаны полностью. И даже если бы я смог откопать их, я бы обнаружил, что их каналы заблокированы, как я обнаружил у ноздрей перед этим. Но мои исследования в анатомии человека установили наличие второго набора слуховых каналов, ведущих от внутренних ушей к верхнему горлу. Поскольку бог соответствует человеческой форме внешне, он, вероятно, так же соответствует ей и внутри. И так как рот находится гораздо выше ушей, для его открытия потребуется немного меньше усилий.

— Что приводит нас к деревянной башне, — сказал я.

— Да. Это тоже моя работа. Ее строительство было почти столь же трудоемким, как и раскопки бога под ней. Каждое бревно было заготовлено в северных лесах. Каждый трос и установка были сделаны по моим собственным чертежам в моих собственных частных мастерских. Каждая деталь была транспортирована на многие мили по суше и воде для сборки здесь. Но хотя ее структура сложна, ее функция очень проста. Там на передней части находится большое колесо со спицами, мало чем отличающееся от штурвала корабля. Поворачивая колесо, можно втянуть те канаты, которые крепятся скобами между нижними зубами. Это натяжение наклонит челюсть вперед и вниз, открыв рот. Мой план, следовательно, в том, чтобы открыть его достаточно широко, чтобы я смог войти в него. И спуститься в верхнее горло посредине между этими слуховыми каналами. И там ударить в мой восстанавливающий жизнь гонг.

— Ваше объяснение, Омнерон, ясно и лаконично, — сказал я. — Возможно, слишком лаконично. Потому что вы так и не сказали, зачем это делаете.

— Зачем? Разве это не очевидно? Эйбон, ты изучаешь мир, знаком с его чудесами и его ужасами. Мне едва ли нужно указывать на то, что мир не такой, каким он должен быть, что он упал далеко от совершенства, ради которого творец его создал. Ибо всякая вера под небесами согласна с тем, что мир не возник сам по себе, что ему нужен был Создатель, чтобы сформировать его из первозданного хаоса, подобно тому, как горшок требует, чтобы гончар сформировал его из бесформенной глины. И каждая вера под небесами знает, что почти с момента своего создания, мир пострадал от пренебрежения своего творца. Как это может быть? Как может Создатель, который делал мир с такой очевидной осторожностью, оставить его скользить, погружаясь в темноту, разврат и упадок? Каждая вера боролась с этим вопросом, пока эта вера существовала. Было предложено много ответов, каждый более запутанный, чем предыдущий, от великого вмешательства соперничающих богов до мелочности и своеволия людей. Но реальный ответ очень прост. После скучной работы творения, усталый создатель отдыхал. С тех пор и отдыхает. Но теперь долгие эпохи его покоя и пренебрежения заканчиваются. Потому что я, Омнерон из Цернгота, нашел его спящее тело. Я, Омнерон из Цернгота, собираюсь его разбудить. Таким образом, я, Омнерон из Цернгота, верну мир к его изначальному совершенному состоянию.

Теперь вы понимаете, Эйбон, мой великий эксперимент во всем его объеме. Но есть и другая причина, по которой я приказал своим слугам привести вас сюда. Мои слуги достаточно сильны, но у них нет собственных умов. Они могут выполнять только те действия, которые я им приказываю. И хотя мой эксперимент не представляет реальной опасности, я бы чувствовал себя более уверенно с разумным и находчивым человеком, который поддержал бы меня. Поэтому я рад предложить вам, Эйбон из Му Тулана, эту великолепную возможность оказать мне вашу помощь.

Здесь Омнерон остановился и ждал моего ответа. Возможно, он ожидал, что я буду хвалить его за блестящий план или, может быть, благодарить за его щедрость, что позволил мне участвовать в этом. В любом случае он будет разочарован.

— Вы, несомненно, хорошо подумали обо всем этом, — сказал я. — Но думали ли вы о том, что произойдет, если вы преуспеете? Вы говорите, что мир несовершенен. Несомненно. Но мы, и все, что мы знаем в этом мире, появилось из этого несовершенства. Если вы преуспеете в своем плане пробуждения своего создателя, что тогда будет с нашим миром? В лучшем случае он сильно изменит его. В худшем случае он отбросит его за несовершенство и начнет свое творение заново. В любом случае здесь не останется места для таких несовершенных существ, как вы и я. Нет, Омнерон! Я не могу с чистой совестью принять участие в вашем эксперименте и не могу ничего вам посоветовать. Я могу лишь призвать вас отказаться от данной затеи, вновь скрыть фигуру и покинуть это место. Или, еще лучше, уйти сразу и позволить пустыне скрыть ее самой.

Но в то время когда я говорил эти слова, я понял, что они бесполезны. Лицо Омнерона напряглось.

— Я должен был ожидать такой реакции, — сказал он. — Если история и учит нас чему-то, так это тому, что все великие люди получали такие же советы от робких и близоруких, которые пытались отговорить их от работы. Но все великие люди проигнорировали такие советы, и я проигнорирую их. Я сделаю больше, чем это. Я сделаю вам одолжение, которого другие великие люди не предоставили сомневающимся и недоброжелателям. Я приветствовал бы ваше сотрудничество, но не потребую вашей помощи. Видите моих слуг, стоящих там? Вы должны понять, что они не обычные люди. Это тела мертвых, которые я поднял из могил в пустыне, тела, которые я призвал к жизни, чтобы доказать эффективность своего гонга. Они бессмысленны, потому что умерли слишком много лет назад, прежде чем я поднял их. Но я думаю, что получу лучшие результаты от более свежего предмета.

Я оглянулся на две высокие фигуры, стоящие как статуи немного позади меня. Живые мертвецы? Что еще могло объяснить их медлительность, жесткость, их взгляды, полные унылого отчаянья? Как я не смог разглядеть его раньше? И это то, что планировал для меня Омнерон, когда обнаружил, что нет другого способа обеспечить мое сотрудничество?

— Нет необходимости в таких решительных мерах, — сказал я. — Я преклоняюсь перед вашей высшей логикой. Я буду рад помочь, как только смогу, в вашем великом эксперименте.

— Рад это слышать, — ответил Омнерон. — Значит мы можем начинать.

Он посмотрел на своих слуг и пролаял короткую команду. Они сразу пошли к большому колесу и стали поворачивать его на тяжелой оси. Оно поворачивалось очень медленно и мучительно, со множеством стонов и скрипов древесины и веревок. Но оно сделало работу, требуемую от него, натянув напряженные тросы и опрокинув огромную челюсть. Я посмотрел между разъединенными губами и увидел, что лежит за ними. Но за гигантскими каменными зубами и кончиком каменистого языка была только глубокая и непроницаемая темнота.

Когда челюсти открылись достаточно, чтобы позволить пройти худому человеку, Омнерон пролаял вторую команду. Его слуги обвязали колесо петлей из толстого каната, лежащего под ним, и повернулись, чтобы замереть, как часовые по обе стороны от него. Затем он повернулся к трем другим веревкам, лежащим бухтами на настиле. Первой был тонкий шнурок с крючком, привязанный к небольшому тканевому мешку. В него он положил кожаный футляр, в котором находился гонг и молоточек. Вторая катушка была прикреплена к проволочной клетке в виде полого шара, внутри которого висела медная лампа. Он зажег ее. Третья бухта была самой большой и тяжелой — длинной лестницей из прочных канатов. Ее он подтащил к открытому рту и скинул внутрь, так чтобы она свешивалась во мрак внизу.

Затем он снял свою свободную одежду, оставшись только в набедренной повязке и сандалиях, и замер передо мной почти такой же голый, как и его слуги, хотя гораздо менее загорелый и худой.

— Так лучше, — сказал он. — Халат мешал бы мне при спуске, и мои конечности должны быть свободными. Вы, конечно, не нуждаетесь в такой подготовке, так как я спускаюсь один. Вы останетесь здесь, чтобы выполнить те инструкции, что я вам дам. И первая из них — опускать лампу чуть позади меня, пока я буду спускаться, чтобы мне не нужно было тратить силы на попытки удержать ее.

Наконец он сел на каменную губу, склонился и начал спускаться. Я смотрел сначала на его грудь, а затем на его плечи, и, наконец, его голова опустилась за изгиб гигантского языка. Но даже тогда я мог видеть сияние света, который следовал за ним, даже тогда я мог слышать звук его голоса, повторяющий его указания и наблюдения. Вскоре его голос стал слышен несколько тише, приглушенный препятствием и расстоянием. Но я не мог не задаваться вопросом, не был ли он смягчен благоговением перед его мрачным и пещеристым окружением.

— Омнерон! — позвал я. — Я не вижу тебя. Ты еще там?

— Да, Эйбон, я здесь. У меня были трудности, когда я перебирался через язык, но теперь я уже пересек его. Теперь он возвышается, как отвесная скала вверху и передо мной, и твердое небо поднимается, как другая скала позади. Я спускаюсь между ними, как паук на нитке. Интересно, хватит ли ее длины? Теперь твердое небо уступает мягкому, и мягкое небо также проходит выше меня. А вот слуховые отверстия появляются в стенах с обеих сторон. Я добрался до места назначения. Эйбон, привяжи лампу!

Для этой цели я намотал веревку вокруг деревянного клина, установленного в настиле для этой цели.

— Лампу привязал, — крикнул я.

— Очень хорошо. Тогда пришло время для следующего шага. Но сначала я должен обезопасить себя. Я просовываю ноги между ступенями лестницы, так чтобы удерживаться как ягодицами, так и ногами. Затем просовываю голову и руки между более высокими ступеньками, чтобы зафиксировать мои плечи и шею, мои руки теперь свободны для дела. Теперь я в полной безопасности. Матрос на снастях находится менее в безопасности, чем я. Матрос может быть опрокинут ветром, но здесь нет ветра. Хотя кто может сказать, какой ветер поднимется здесь, когда великий бог пробудится и сделает свой первый вздох! Я готов. Эйбон, опускай вниз гонг!

— Спускаю, — крикнул я. И я начал опускать веревку с мешком, в котором был гонг. Но мешочек с тканью не опускался так же легко, как проволочная клетка. Я должен был дергать за веревку, чтобы она двигалась, как рыбак играет своим линем, чтобы заинтересовать рыб.

— Проклятье, Эйбон! Где же гонг? Подождите, я его вижу. Но он слишком далеко слева от меня. Вы должны передвинуть его обратно. Теперь веревка в пределах моей досягаемости, но мешок прошел мимо меня. Вам нужно немного поднять его. Неважно. Я поймал веревку. И сам подниму его. Так мешок в моих руках. Теперь мне нужно только развязать и открыть его. Но подожди! Здесь что-то не так! Проклятье, Эйбон, что ты наделал? Эйбон, ответь мне! Эйбон! Эйбон! Эйб…

И это все. Это было последнее слово, сказанное Омнероном, последнее слово из всех, что он говорил, как я и предвидел с самого начала. Когда он спускался на моих глазах, я вытащил из рукава кинжал. Когда я опускал лампу позади него, я сделал глубокий разрез на одной из семи веревок, которые держали огромный рот открытым. Когда я опускал к нему мешок, я сделал аналогичный разрез на второй веревке. Когда он звал меня, я дотронулся своим лезвием до третьей. И больше мне не нужно было ничего делать. Так как в этот самый момент эти три веревки лопнули как одна, а четыре целые последовали за ними. Губы, зубы и челюсти громко сомкнулись, скрыв последнее слово Омнерона и навеки запечатав все остальные звуки.

Оставшаяся часть моей истории коротка. Омнерон не преувеличивал, когда говорил, что у его слуг нет ума. Без хозяина, способного управлять ими или направлять их, они даже не подумали помешать мне или воспрепятствовать моему побегу. Я спешно отбыл по кратчайшему маршруту и вскоре оставил спящего великана позади. Через час я присоединился к ожидающему меня верблюду, и незадолго до захода солнца мы прибыли к кипящим битумным озерам Тшо Вулпаноми.

Я сказал моему проводнику, что встречусь с ним здесь, и вскоре сделаю это. Но сначала у меня было более неотложное обязательство. В одиночестве я подошел под потемневшим небом к самому краю пузырящегося озера. И с этого края я бросил два металлических предмета в его бездонные глубины. Пусть никто не найдет их и не соблазнится увидеть грандиозный эксперимент Омнерона до его катастрофического конца.

ПЕРЕВОД СБОРНИКА — РОМАН ДРЕМИЧЕВ