Она стояла в стороне от дома, Она была в пруду отражена, Была покрыта аржаной соломой И садом и плетнем защищена. Зимою в ней всегда пищали мыши И грызли корм, а в мартовскую стыдь Отец раскроет половину крыши, — Корову надо чем-нибудь кормить! И рига — наподобие скелета; Меж ребер-слег носился ветра вой. Мы перед нею посредине лета Сушили сено — пахло муравой. И с радости отец напьется водки И приготовит новые цепы, А у ворот, как мужики на сходке, Толпилися широкие снопы… Но теплою осеннею порою Под мелкий дождик и отец и мать Ее покроют шалью золотою — И нашу ригу снова не узнать.

На стене в Путивле рано, Бросив отдых и покой, Молодая Ярославна Горько плачет над рекой:    «За сосновый бор зеленый    Полечу одна стремглав.    Омочу в реке студеной    Я бобровый свой рукав.    Перед ним явлюсь, предстану,    Как, бывало, в терему,    И в слезах обмою рану    Другу сердца своему». На стене в Путивле рано, Бросив отдых и покой, Молодая Ярославна Горько плачет над рекой:    «Ветер буйный, ветер славный,    Понапрасну ты не вей!    Мало ль гор твоим забавам?    Мало ль в море кораблей?    Мало ль нив под солнцем юга?    Гни и сосны и камыш.    А зачем на войско друга    Стрелы ханские ты мчишь?» На стене в Путивле рано, Бросив отдых и покой, Молодая Ярославна Горько плачет над рекой:    «Ой ты, Днепр широкий, гордый!    Ты служил нам в старину,    Ты прошел сквозь камни, горы    В половецкую страну.    И теперь чрез все преграды —    Через всю степную даль,    Ой, примчи мою ты радость    И развей мою печаль».