Стихи остаются в строю

Абросимов Евгений Павлович

Аврущенко Владимир Израилевич

Алтаузен Джек

Афанасьев Вячеслав Николаевич

Багрицкий Всеволод Эдуардович

Баранов Георгий

Березницкий Евгений Николаевич

Богатков Борис Андреевич

Бортников Иван Дмитриевич

Васильев Николай

Винтман Павел Ильич

Горбатенков Василий Ефимович

Городисский Захар Матвеевич

Гридов Григорий Борисович

Занадворов Владислав Леонидович

Иванов Сергей

Инге Юрий Алексеевич

Кац Григорий Михайлович

Коган Павел Давыдович

Копштейн Арон Иосифович

Костров Борис Алексеевич

Котов Борис Александрович

Крайский Алексей Петрович

Кубанёв Василий Михайлович

Кульчицкий Михаил Валентинович

Курбатов Федор

Кутасов Иван Григорьевич

Лебедев Алексей Алексеевич

Лобода Всеволод Николаевич

Майоров Николай Петрович

Наумова Варвара Николаевна

Незнамов Петр Васильевич

Нежинцев Евгений Саввич

Отрада Николай

Панфилов Евгений Андреевич

Резвов Василий

Рогов Иван Михайлович

Спирт Сергей Аркадьевич

Стрельченко Вадим Константинович

Суворов Георгий Кузьмич

Троицкий Михаил Васильевич

Тихомиров Никифор Семенович

Угаров Андрей

Уткин Иосиф Павлович

Ушков Георгий Алексеевич

Черкасский Юрий Аронович

Чугунов Владимир Михайлович

Шершер Леонид Рафаилович

Шульчев Валентин Иванович

Ясный Александр Маркович

Юрий Черкасский

 

 

Письмо в ячейку

Земля еще не остыла, еще солона от крови, В углах еще не проветрен пятнадцатилетний    дым, Стены щербаты от боя, заплаты видны    на кровлях, И клонятся к братским могилам еще молодые    сады. На этой меченой почве, ячейка, меня ты    растила, Учила простым приемам слесарного ремесла, Учила глядеть в горизонты, помнить седые    могилы, Учила не оступаться — и вместе со мной    росла. Испытывала — походом, скупым    комсомольским уставом, Водою и хлебам ржавым, широкой постелью    из трав, Мечтою необычайной в часы, когда душные    травы — Чабрец, и полынь, и мята отравнее всех    отрав. Учила сквозь окна, сквозь двери и    замкнутые заборы В самое сердце глядеться и видеть друзей    и врагов, Насыпала полные горсти мозолей крутых    и отборных, Чтоб я не боялся осколков, выступов и углов. Ты так меня проводила, — земля остынет    не скоро, Но скоро тяжелой походкой пройдет    настоящий дым, Бери же у старых зрелость, а их обучай    задору И силу храни сухою, как порох сухим. Иди!.. Крутых и отборных мозолей насыпала    полные горсти, Открыла мне семафоры, и я тебе говорю: Через дороги и версты, через поселки    и версты, Через бескрайние версты короткое —    благодарю.

1934

 

Жажда

На повороте худых дорог Ветер поднялся, и ясень продрог… Стало заметно течение птах По небу. Стало заметно, Как по яругам в росе и цветах Травы бегут за ветром. Около сердца шатается дым — Синяя горечь походов… Около ног по суглинкам гнедым Движутся длинные воды. И по движению солнца в полях, Через озера и горы Я узнаю твой полет, земля, — Нашу предельную скорость. Солнце идет через всю страну, Кровь погустела.    И вот я Теплые руки свои протяну К скатам и поворотам, Тянет испить ото всех криниц, Гудом гудет у станций, Тянет — витыми путями птиц С летчиком скитаться, Видеть высокие облака, И за геологом смуглым В залежах известняка и песка Бурый отыскивать уголь… Что ж я стою?..    Перевозчик поет, Жадно цветет повилика… Вот я шагну, огибая жилье, Движимый жаждой великой, Глушь бездорожья и ярость потерь, Легкие радуги мая, Хитрости и откровенья путей, — Все на себя принимая.

1934

 

Земля

В раннем ожиданье и тревоге Эта предвесенняя земля — Мартовские черные дороги, Степи и худые тополя. Я ее тревогой заболею… Снова — в юность,    вновь — через яры Потянусь к суровым горам глея, К голосам шахтерской детворы. Там, как в сказке, сильными руками Достают огонь из глубины, Терриконы синими дымками, Как преданьями, окружены, Там взлетают клети с долгим пеньем, Словно из-за тысячи веков, И проносят люди нетерпенье Открывателей и смельчаков. Там я стукну — и откроет двери Женщина, похожая на мать, Даст напиться, все, что ей доверю, Будет с полуслова понимать, Сапоги просушит и положит Ласковую руку на плечо… — Ну иди. Тебя земля тревожит, Ждет она и дышит горячо. И она тебя не успокоит, Истомит и будет снова звать — Все, что недостроено, — достроить, Все, что недосказано, — сказать… Лишь на миг застыну над разбегом Влажных изворотливых путей, Дальним ветром тянет, талым снегом, Теплой гарью юности моей.

1937

 

Город

Квартал горел — там шел смертельный бой, И дом наш бомбой вражеской расколот, Но все же, — как нас тянет этот город, Где мы впервые встретились с тобой! Там почернели худенькие клены, Что мы растили, помнишь, у пруда, И заросли и опустели склоны, — Но все же, — как мы тянемся туда! Пусть он в обломках, темен и изранен, У нас в сердцах он песнею живет, Всегда такой, как той весенней ранью, Очищенный от мелочных забот. Он связан с нами сотнями примет, Нагорным парком, улицей Артема, Грозой врасплох, когда померкнет свет, И небо сразу вздрагивает громом. И, обрывая цвет на васильках, Веселые, шальные ливни хлещут, Когда деревья под дождем трепещут Диковинными птицами в силках. А после гроз от голоса грачей. От брызгов солнца праздничны дороги, Они с бугров бросаются под ноги — Одна другой просторней и звучней. Какую выбрать? Нет, не выбирай, На каждой встретишь дружбу и участье… Теперь стервятник рвет его на части — Мой гордый край, мой непокорный край. На тех дорогах падают друзья, Кто с пулей в сердце, кто с петлей на горле… Пришли враги, названья улиц стерли. Но выжечь их из памяти нельзя! Дыши одним законом — кровь за кровь, Готовь расплату гордо и сурово, Сквозь все заслоны гневная любовь Нас приведет к разрушенному крову. Сквозь все преграды мы туда придем В землянках жить и строить новый дом, Работать от рассвета до рассвета, Растить другие клены над прудом И славить город песней недопетой. И встанет он в проспектах и дворцах, Очищенным от горечи и дыма, Зеленым, ясным, шумным, ощутимым, Таким, как мы храним его в сердцах.

1941