23 мая 395 года.

Маленького роста, худощавый и слабый, Аркадий медленно шел вдоль дворца, подставляя свое смуглое лицо под лучи весеннего солнца. Флавий Руфин задумчиво смотрел из окна на гуляющего императора. На душе у временщика было неспокойно. Императору уже стукнуло восемнадцать, и Руфин чувствовал, что не за горами то время, когда Аркадий возьмет бразды правления империей в свои руки, и он потеряет свой пост самого влиятельного министра на Востоке, префекта претория. Впрочем, Руфин быстро отогнал от себя невеселые мысли — до того ли сейчас, когда Константинополь осажден армией Алариха! Префект отвернулся от окна и внимательно посмотрел на посетителя.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной, Хризостом? — в голосе Руфина слышались искренние нотки заинтересованности. Раз Хризостом, преданный слуга покойного императора Феодосия, сам решил встретиться с ним, то это неспроста.

— Хорошо, что ты успел построить новые городские стены, Флавий. Аларих не сможет их преодолеть, — Хризостом почтительно склонил голову.

— Надеюсь, что наши укрепления остановят его. Но долгая осада лишит город сил, мы были совершенно не готовы к нападению. Я всегда проводил суровые законы против язычников, еретиков и прелюбодеев, и никогда у меня не было доверия к этим готам! И не зря, как видишь. Не прошло и пары месяцев после смерти Феодосия, и вот эти приверженцы арианской ереси уже восстали, а теперь они покинули дунайские провинции и стоят под нашими стенами. Может, у тебя есть какие-то мысли по этому поводу?

Но не успел Хризостом ответить, как Руфин сделал предупреждающий жест рукой и поднес палец к губам. Несколько секунд префект прислушивался, а затем громко сказал:

— Лучше мы с тобой, Хризостом, пройдем на террасу. Негоже в такой прекрасный день сидеть в темных покоях.

Хризостом послушно последовал за приглашающим жестом Флавия.

— У стен так много ушей! — раздраженно заметил префект. — И я уже различаю их.

Руфин был прав. На этот раз уши принадлежали старому Евтропию. Плешивый евнух давно проделал маленькую дырку в стене, чтобы слушать разговоры своего соперника. И префект, хотя и подозревал это, но поделать пока ничего не мог — проклятый препозит священной опочивальни и придворный казначей Евтро-пий пользовался слишком большим влиянием при дворе. О чем не догадывался Флавий — так это о том, что терраса прослушивалась Евтропием не хуже, чем внутренние покои. Специальный воздуховод доносил до него эхо каждого слова. Только ветер мог иногда помешать евнуху расслышать разговор. Но сегодня ветра не было.

— Возможно, нам удастся изменить мысли Алари-ха, — сказал Хризостом, выйдя вслед за префектом на террасу. — Об этом я и пришел поговорить. Но вынужден я буду начать издалека.

— Говори. Это интересно.

— Четыре года назад император Феодосий послал меня в Александрию. Но основным моим заданием было не разрушение языческих храмов, как считают некоторые, — с этим прекрасно справился бы и сам александрийский епископ Феофил. Я должен был проследить за тем, чтобы были уничтожены книги, упоминающие элевсинские мистерии. В храме Сераписа на тот момент сохранилось еще около 50 тысяч свитков. Естественно, я не мог даже просто проглядеть такое количество книг, и единственным логичным решением было сжечь их все, что мы с Феофилом и исполнили во славу Господа. Нам пришлось воспользоваться помощью монахов-пустынников. С Феофилом было легко работать, этот недалекий фанатик жег книги с искренним удовольствием, не задавая лишних вопросов. О причинах он даже не задумывался, желание сжечь языческие книги казалось ему совершенно естественным и не нуждалось в обосновании. Некоторые свитки я успел отобрать по каталогу и прочитать. Из них я выяснил, что причина, по которой император хотел скрыть тайну элевсинских мистерий, оказалась даже серьезней, чем я предполагал.

— То есть император знал об элевсинских мистериях что-то особенное?

Руфин заинтересовался еще больше. Хотя он вышел из простонародья и был человеком не слишком образованным, но префектом стал совсем не случайно. Врожденная жестокость, властность и тонкое чувство интриги закономерно вывели временщика на самый верх. И сейчас он инстинктивно почувствовал, что тайна элевсинских мистерий сыграет в его судьбе значительную роль. В этом Руфин был прав, но не смог предвидеть, что элевсинская тайна вскоре убьет его самого.

— Нет, я не совсем точно выразился, — поправился Хризостом. — Первоначально император только хотел уничтожить древний языческий культ, мешающий распространению христианства. Слишком много влиятельных людей приезжало со всех сторон в Элевсин, и под действием волшебного напитка они видели своих языческих богов, то есть бесов. Это надо было остановить. Прочтение александрийских книг не прояснило мне точный рецепт напитка, но зато раскрыло глаза на опасность его ошибочного приготовления. Только элевсинские жрецы знали, как сварить напиток правильно. А незадачливый изготовитель ложного напитка вместо встречи со своими богами видел лишь звериный оскал демонов смерти и умирал в страшных мучениях, сгорая от внутреннего огня.

— И ты рассказал об этом императору?

— Да, и не только об этом. Мне также удалось узнать, из чего жрецы приготовляли свое варево. И это знание при определенных условиях могло превратиться в страшное оружие. Его можно было использовать, лишив врагов хорошего урожая и превратив весь их хлеб в страшную пищу одержимости и смерти. Тот, кто отведает такой хлеб, сначала встретится с демонами, а затем будет сожжен адским огнем. Этот огонь будет пожирать его руки и ноги, пока страдалец не лишится их, если только не умрет раньше. Я приехал в Константинополь и стал дожидаться возвращения императора из Италии. Когда Феодосий вернулся и выслушал меня, он убедился в верности своего решения стереть из памяти людей даже следы элевсинского таинства.

— Феодосий поручил это дело тебе?

— Не мешкая, император послал меня уничтожить сами элевсинские мистерии, чтобы никто больше не смог узнать эту тайну. Мы убили в Элевсине главных жрецов, сожгли их дома и храм Деметры. Правда, возникла небольшая сложность — афинский епископ Климатий подошел слишком близко к разгадке. Мне пришлось подослать к нему убийц. Но когда я снова прибыл в Константинополь, императору было уже не до того. Вопрос с Арбогастом, который возвел на императорский престол своего ставленника ритора Евгения, требовал разрешения. Вскоре император отправился с войском в Италию. А после свержения узурпатора Евгения, когда Феодосий стал правителем единой Римской империи, он и сам прожил недолго, так и не успев вернуться в столицу.

— Так что же это за оружие? — Руфин был возбужден, чувствуя, что удача сама нашла его сегодня.

— Как известно, Элевсин в Аттике — это центр древнего языческого культа Деметры и ее дочери Персефо-ны. Деметра — богиня земледелия, по легенде она научила Триптолема, сына элевсинского царя Келея, обрабатывать землю и выращивать пшеницу. Впрочем, Херил утверждает, что Триптолем был сыном Рара, по имени которого и названы Рарийские поля. Как бы то ни было, но по преданию Триптолем с тех пор считается изобретателем плуга. И именно на прилегающем к Элевсину Рарийском поле, трижды вспаханным Триптолемом, были им посеяны первые зерна и собрана первая жатва. Как любимец Деметры, Триптолем был посвящен в тайну священных мистерий и стал жрецом богини. С тех пор во время мистерий жрецы показывали на Рарийском поле алтарь Триптолема. И эти мистерии шли уже более тысячи лет, завоевав огромную известность в языческом мире, когда бесы все же вырвались на волю во время Пелопоннесской войны Афин и Спарты. Тогда страшная болезнь напала на Афины, где от нее погибла треть жителей. И задолго до рождения Христа многие римские писатели называли эту афинскую болезнь священным огнем, Ignis Sacer. Я впервые узнал об этом из книги «О природе вещей» Тита Лукреция Кара, но тогда я еще не ведал, что это был за «священный огонь». Теперь же я владею семенем этого огня.

Хризостом развернул сверток и показал Руфину содержимое.

— Мы обнаружили их в тайнике ларца в храме Деметры. Это семена священного огня. Епископ Климатий сначала забрал их себе, но мои убийцы нашли сверток у него за пазухой.

— Так знаменитый афинский мор был связан с элев-синскими мистериями? — префект был удивлен. — Никогда не слышал об этом.

— Конечно, жрецы не могли не попытаться скрыть случившееся. И это им удалось. Никто не узнал, что языческие бесы однажды вырвались наружу, а жрецы не смогли их удержать. Тайна была сохранена. Жрецы рода Эвмолпидов знали, откуда пришла беда, но сами не решились ничего рассказать населению, им нужно было избежать любой огласки о связи мора с элевсинскими мистериями. Эта чума и так сильно поколебала религиозные чувства. Люди, массово умирающие от неведомой болезни, даже разуверились в богах, которые не смогли защитить их. Афинян сжигал внутренний огонь, и чтобы погасить его, они прыгали в колодцы и тонули в них. Заболевших била дикая дрожь, а руки, ноги и даже их мужское достоинство отваливались сами собой. Афины тогда представляли собой печальное зрелище. Вымирающее население, не ведающее причин смерти, стремительно уносящей жизни молодых и еще недавно здоровых людей.

— Полагаю, это было страшное зрелище, — злая улыбка играла на губах Руфина.

— Заброшенные святилища, расхищенная из храмов без опасения навлечь на себя гнев богов культовая утварь — вот что пришло на смену ревностному религиозному пылу граждан главного города Эллады. Люди открыто хулили и поносили богов, ибо те не внимали их мольбам о спасении и оставались совершенно безразличны к мукам людей. Население разуверилось и во врачах, которые наглядно показали свое бессилие — почти все они сами умерли во время этого мора. Нужен был человек со стороны, не местный, который бы указал выход из создавшегося положения. Тогда жрецы вызвали в Афины молодого врача Гиппократа. Он ведь и стал так широко известен именно после того, как остановил болезнь. За то, что он спас жителей от эпидемии, его избрали почетным гражданином Афин и увенчали золотым венком, а жрецы сделали его посвященным и допустили к элевсинским мистериям. Теперь об этой истории никто не сможет узнать или даже догадаться — почти все книги, в которых были хотя бы намеки на истоки болезни, я сжег в Александрии. Есть, правда, еще Книги Сивилл в Риме, но даже император не осмелился уничтожить их.

— Я читал об этой ужасной афинской чуме, кажется, у Фукидида.

— Да, Фукидид, сын Олора, подробно описал болезнь и симптомы, он ведь сам тогда был болен и знал, о чем пишет. Но книга Фукидида, которого пощадила болезнь, нам не опасна. Его описание может лишь запутать следы, поскольку знаменитый грек также упомянул и некоторые симптомы, которых не должно было быть. Вероятно, их ему просто подсунули жрецы. Или тот же Гиппократ.

— Получается, что авторитет Гиппократа раздут не слишком заслуженно, — задумчиво промолвил Руфин.

— Почему же? Он ведь спас Афины от этого мора. А не скрыть, что опасность связана с элевсинскими мистериями, он просто не мог. Однако он сделал для города главное — ему удалось спасти оставшихся жителей. Говорят, что он жег в городе особые ароматические травы. Но это было лишь прикрытием. Гиппократ остановил эпидемию более простым способом, подсказанным ему, без сомнения, самими жрецами — он сжег поля с пшеницей.

— И эта пшеница была поражена семенем священного огня?

— Да, это была пшеница с черным зерном. Возможно, люди даже знали, что из такой пшеницы нельзя печь хлеб, но голод во время войны…

— Значит, каким-то образом черное зерно попало с тайного жреческого на обычное поле?

— Виной, вероятно, были долгие дожди накануне войны. А может, и чья-то злая воля. Теперь нам этого уже не узнать.

— Но это имеет для нас большое значение. Опасно то оружие, которое трудно удержать в руках, ибо оно может обернуться против нас самих.

— Случайно это произойти практически не может. То, что произошло в Афинах, исключение — ведь это было только один раз за две тысячи лет. Лишь неудачно сложившиеся обстоятельства помогли священному огню вырваться в мир. Заставить черное зерно цвести на пшенице непросто, жрецы учились этому на протяжении веков. Только рожь подвержена его действию безо всяких усилий. Но ведь у нас же никому не придет в голову возделывать этот сорняк?

— Варвары в своих землях рожь растят.

— И это значит, что у нас есть невидимое оружие против них.

— И я знаю, как им воспользоваться! Точнее, пока только сплетнями о смертельном оружии. — Руфина внезапно осенила идея. — Нам надо для начала решить неотложные проблемы. Не сам этот священный огонь поможет нам сейчас, а слух о нем. Этот молодой готский король Аларих любит свой народ, и если он узнает, что жизнь его варварского племени под угрозой, то приложит все силы, чтобы помочь соплеменникам избежать этой опасности. Таким образом он уйдет от Константинополя, бросится в Элевсин, чтобы уничтожить даже память о мистериях, и сожжет там все до основания. А тем временем армия Стилихона справится с самими этими варварами. Потом мы уже подумаем, как можно применить черное зерно против других наших врагов.

— Я бы не слишком бы доверял Стилихону, он ведь тоже варвар, — покачал головой Хризостом. — К тому же надо учитывать, что поход Алариха будет бесполезным: ведь мы и так все сожгли в Элевсине, мистерии уже забыты.

— Но Аларих этого не знает. А узнает он только то, о чем я ему лично сообщу. Сейчас же прикажу организовать нам встречу. Придется выйти за стены в его лагерь. Я найду, как убедить его, и не забуду упомянуть, что жрецы Элевсина все еще владеют тайной, и достаточно добыть у них семена священного огня, чтобы родина Алариха обезлюдела. Скажу, что именно такие планы вынашивает этот евнух Евтропий. А когда Аларих уйдет, благодарность ко мне жителей Константинополя за то, что я уговорил этих готов снять осаду, не будет иметь границ. Стилихону я тоже не доверяю, прекрасно получится, если эти варвары уничтожат друг друга.

Хризостом опять почтительно склонил голову. Этот Руфин, хоть и сын простого башмачника, но с ним можно иметь дело. Похоже, план префекта может сработать.

Евтропий отлип от слуховой дыры и потер покрасневшее ухо. Он с досадой понял, что не успеет помешать Руфину встретиться с Аларихом. Евнух напряженно задумался. Неужели Руфин выиграет, да еще и подставив его, казначея двора? Для того ли он так долго пробивал себе путь наверх, чтобы стать жертвой какого-то выскочки-галла? Но хитрый евнух тоже был не лыком шит. Вскоре недобрая ухмылка перекривила его лицо. Если он не может выйти за городские стены и предупредить Алариха об обмане Руфина и о клевете на него, Евтропия, то уж Стилихону, когда тот прибудет из Италии, он преподнесет все как надо. Конечно, он не будет упоминать, что в Элевсине уже ничего нет. Стилихон тоже варвар, вандал по отцу, вряд ли ему понравится, что у Руфина есть опасное оружие против других народов. И тогда Стилихон попытается договориться с Аларихом, не станет с ним сражаться, а вместо этого найдет способ убить Руфина. А для подстраховки стоит послать весточку и магистру армии Гайне, командиру легионов, участвовавших в походе Феодосия против Евгения. Вот уж ему опасность префекта для готов точно не понравится — он ведь тоже гот. А легионы Гайны через несколько месяцев должны прибыть в Константинополь. Так или иначе Руфин падет, и тогда новым фаворитом августа станет он, бывший раб Евтропий.