— Значит, погубил Господа нашего? — говорил, еле сдерживая ярость, Петр, перебрасывая веревку через осину. — Продался, наверняка, фарисеям? Сколько они заплатили тебе, ничтожество, 30 сребреников?

Обвиняемый молчал и только дрожал всем телом.

— Да уж, такое дело загубил. — процедил сквозь зубы Иосиф Аримафейский. — Я с таким трудом извлек его полуживое израненное тело до того, как фарисеи додумались поставить стражу у гробницы. Еще неделя — он бы подлечился, и весь Израиль бы уверовал в Его воскрешение. Так было трудно все организовать, такой прекрасный план был. И все напрасно?!

— Но ведь Он сам подал нам пример, — стал оправдывался предатель, — Он сам обвинял фарисеев, что те, оставив заповедь Божию, держатся предания человеческого. Что они тем самым отменяют заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание. Разве не Он сказал: «тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»?

— Мерзки и ложны твои оправдания! — гневно воскликнул апостол Андрей. — Разве не говорил Он, что не нарушить Закон Он пришел, но исполнить? Но ты презрел требования Закона! И где теперь Господь, который должен был воскреснуть и вести народы бороться за Царство Его? Где Царь Иудейский? Он умер! Ты убил Его!

— Я делал все, как Он говорил, это же не Закон, это лишь предание старцев, установления Соломоновы, предписания Ниды, — слабым голосом пытался протестовать обвиняемый, — а Он сказал, что это не оскверняет человека и что не нужно… Ведь что отвечал Он на происки фарисеев, которые спрашивали: «зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?» Ответил же тогда Господь: «есть неумытыми руками — не оскверняет человека».

Петр, наконец, закрепил веревку и молча стал затягивать петлю на шее предателя.

— Но я же не виноват, — продолжал жалко канючить Фома. — Он ведь сам просил: вложи да вложи пальцы в раны. Так что из того, что он потом умер от горячки? Моя-то в чем здесь вина? Он же сам нам говорил, что руки мыть не надо.