Несмотря на краткость сна, занявшего всего три часа, я ощущал необыкновенный прилив сил и бодрости. Хотелось бегать и прыгать, прямо как в детстве, впрочем, на сегодня у нас были большие планы по экспериментам. Требовалось оттащить несколько мышей в наш мир и притащить оттуда кучу всякого нужного. А потому, едва Антон возвратился из своих ночных похождений, застав нашу очень 'тёплую' компанию на полу, я быстро собрал лыжи и поклажу. Ещё вчера Антон хотел со мной что-то обсудить, но явно не хотел говорить при девушках. И вообще, он подошел к делу нашего предприятия очень серьёзно, углубился в историческую литературу, даже встретился с несколькими историками, занимавшимися тем историческим периодом, в который мы попали. Чувствую, что опять будет меня убеждать заняться прогрессорством, ибо, по его мнению, всё то, что происходит здесь, нуждается в нашем срочном вмешательстве. И ведь не убедишь человека, что наши действия могут не улучшить здешний исторический процесс, а сильно ухудшить его. В некотором смысле я внутренне поддерживал прогрессорство как идею, но пока сомневался, что это будет правильным решением с нашей стороны. А когда я в чём-либо сомневаюсь и не имею возможности получить достаточно информации, то я просто откладываю решение до того момента, пока дело само не сдвинется с мёртвой точки. Антон знал об этом моём свойстве и активно пинал меня, за что я иногда был ему благодарен, хотя поначалу всячески отбивался от его пинков.
Итак, мы нагрузились под завязку, встали на лыжи, и когда отошли на километр от деревни в сторону портала, я взял инициативу.
– Антон, я вижу, что ты опять хочешь попытаться меня в чём-то убедить. Рассказывай…
– Сергеич, почему ты так не хочешь помочь советскому народу?
Вот огорошил, не хочу помочь народу и всё тут. А ведь кому-кому, а всю подноготную нашего расклада я ему раза три рассказывал, и опять туда же.
– Ты прям как дитё малое, а чем мы тут, по-твоему, занимаемся?
– Полной ерундой мы тут занимаемся. Чем народу помогут грызуны, вокруг которых мы тут прыгаем на задних лапках?
– Ты что, хочешь остаться тут навсегда? Давай, прыгай с закрытыми глазами с вышки, авось в бассейне воду уже налили. Только это без меня, я по старинке, исключительно научными методами.
– Сергеич, ну чего ты ёрничаешь, неужели не понимаешь, что я не об этом?
– А о чём тогда, объясни?
– Вот мы сидим тут, а никаких реальных планов на будущее не имеем. Даже не думали над этим. А время, между прочим, идёт, и играет против нас.
– Времени у нас навалом, нам только к середине шестидесятых нужно быть полностью готовыми, чтобы вмешаться в космическую гонку. А до этих пор можем мышей разводить. Или кроликов, у нас целое опытное хозяйство.
– Ты меня, в самом деле, удивляешь, Сергеич. А когда, по-твоему, произошел слом исторического процесса, который в результате привёл СССР к краху?
– Ну…, после шестьдесят девятого года, наверное.
– Фиг тебе, после февраля пятьдесят шестого! И даже чуть раньше.
– Ты имеешь в виду двадцатый съезд партии?
– Именно.
– И что с этим съездом такого, неужели только 'разоблачение культа личности Сталина'?
– Тёмный ты Сергеич, хотя голова у тебя и светлая. 'Разоблачение культа' — это, безусловно, важная идеологическая диверсия под основы советского строя, которую нам тоже стоит предотвратить, но гораздо важнее была центральная тема съезда, посвящённая старой ленинской теме мирного сосуществования государств с разным социальным строем. По сути именно на этом съезде, наравне с 'многообразиями путей к социализму', были положены основы дальнейших попыток сближения с Западом, встраивание СССР с мировую экономику, отказ от ориентации только на свои силы. Что, впоследствии, породило зависимость СССР от Запада и выкрутасов мировой экономики при общем сырьевом составе экспорта. Так что, Сергеич, нужно нам готовить активное вмешательство уже совсем скоро, иначе будем только последствия расхлёбывать.
А интересную мысль толкает Антон. Я сам уже думал на похожие темы, однако столкнувшись с необходимостью столь рано выходить на самые политические верхи СССР, когда наше положение в этом мире ещё столь неопределённое, отложил эти мысли в долгий ящик. Хотя, как говорится 'кто говорит 'не могу', тот лишает себя всемогущества', так что можно подумать ещё раз.
– И что ты предлагаешь конкретно?
– Выходить на Хруща и Жукова. Давить силой и предлагать пряники.
– А ты уверен, что они нас самих силой не задавят, и напихают нам 'пряников' во все доступные места?
– Если хорошо подготовится, то не задавят. Посоветуйся со своими кураторами, может они чего посоветуют…
– Так…, ещё один филин-стратег нашелся, а что мне делать, если меня с такими предложениями пошлют куда подальше? Ведь под угрозу сразу попадёт весь наш проект, одна ошибка и всё, эта сторона портала станет для нас недоступна.
– Я попробую кой чего посчитать, есть некоторые мысли, как обойтись и без 'добра' от кураторов, как наших, так и здешних.
– Ладно, с 'кнутами' понятно, кстати, что ты на их счёт думаешь? И какие 'пряники' мы можем предложить нынешнему руководству СССР?
– Вот как раз с 'пряниками' могу ответить сразу, мы можем предложить реальную помощь в построении коммунизма!
Услышав такое, я не удержался на ногах и завалился набок. Мыши, до этого тихо сидевшие в рюкзаке испуганно заверещали. Если честно, я и сам готов был верещать как мышь, хотя меня буквально распирало от смеха. Я неуклюже поднялся на ноги, отряхнулся от снега, поправил резинку крепления охотничьих лыж на валенках.
– Коммунизм…, Антон, Ну зачем же так и без предупреждения. Мы ведь и сами не представляем, что такое коммунизм. 'От каждого по способности — каждому по потребности' — это только лозунг, но он неосуществим, так как не я тебе буду объяснять, что человеческая сущность такова, что потребности растут быстрее, чем ресурсы под них. Чтобы сделать такой вот 'рай на земле' потребуется создать каждому отдельному человеку персональную вселенную, да и то мало будет.
– Сергеич, не кипятись, лично я и не воспринимаю коммунизм, как 'рай на земле'. А что касается того, что мы сами не представляем, ну так мы же учёные, наконец. Просто ещё никто не ставил разработку и создание социального строя, как научную, вернее — инженерную задачу. И если мы своим коллективом возьмёмся, да привлечём ещё кого, то через год-два будем иметь вполне рабочую модель этого самого коммунизма.
– Тоже мне, моделист-конструктор нашелся, общественную модель не получишь как техническое задание с конечным итогом, она слишком динамична. Или ты хочешь сделать из человеческого общества термитник или муравейник? Может улей с пчёлами…, но я что-то 'жужжать' совсем не хочу.
– А что? Если брать тех же термитов, то их социальное устройство соответствует, только не удивляйся сразу, знаю, ты это не изучал, вполне развитому феодализму. А муравьи обычно живут, в зависимости от вида и условий при военном коммунизме. Так что общественные насекомые вполне годятся, как живой материал, для моделирования человеческого общества.
– Да, муравьи и термиты когда-то обладали разумом, но потом он их победил.
– Совсем не смешно, кстати. Смотри, что в наше время происходит — как раз та самая победа разума над людьми. Лет через пятьдесят, если всё пойдёт так, как идёт, мы сами превратимся в подобие термитов. Да и сейчас весь этот наш 'капитализм', очень похож скорее на феодализм, осталось только снова законодательно ввести 'крепостное право' и узаконить сословия.
– Хорошо, Антон, я принимаю задачу определения путей и подходов к построению коммунизма, будем думать вместе. Хотя бы основные постулаты разработаем, ибо я не вижу у нас достаточных средств, для решения этой задачи. Тут нужно создавать целый НИИ, причём не у нас, а в этом времени. Если уж и выходить на руководство СССР, то ему эту задачу и передавать. А теперь скажи всё же про то, чем мы Хрущёва пугать можем? Мужик-то он не из пугливых, коли столько лет со Сталиным работал.
– А что ты, Сергеич, про Сталина знаешь, небось, только со слов Солженицына?
– Нет, мне отец много рассказывал, особенно про то, что Сталин сам курировал все серьёзные проекты, что в технике, что в архитектуре. Что его боялись не просто так, а потому, что он заставлял думать сначала о деле, а потом только о себе. И что он практически был хозяином всей страны, но имел всего несколько костюмов и одни сапоги.
– А вот тут твой отец несколько ошибался. Не было у Сталина абсолютной единоличной власти практически никогда. До войны уж точно. Вспомни тридцать седьмой год, чем он, был, по-твоему?
– Ну…, чистки, репрессии…
– И во главе их стоял Сталин?
– Честно скажу — не знаю. Хотя нам как раз именно это активно продвигают по телевизору и в прессе.
– Так вот, слушай, это как раз касается Хруща. В тридцать шестом году группа со Сталиным во главе собиралась принять новую конституцию, в которой слишком явно прослеживалась настоящая демократия. Слишком большие избирательные права давались народным массам, слишком мало привилегий полагалось партийцам, и партийная бюрократия, особенно всякие там первые секретари, всерьёз испугались за свои места. Перед принятием этой конституции была проведена большая амнистия и массовая реабилитация. Из лагерей были освобождены сотни тысяч человек, и не просто освобождены, а полностью восстановлены в правах, в том числе и избирательных. Как ты думаешь, голосовали бы такие вот избиратели за партийных шишек, благодаря которым те попали в лагеря?
– Однозначно нет.
– Вот и партийные деятели так считали. И потребовали от Сталина для себя чрезвычайные полномочия под предлогом усиления классовой борьбы, и всё такое. Потребовали тех самых судов-троек, ну и применения активных допросов, естественно.
– А что Сталин?
– Что Сталин, он ведь прекрасно понимал, что его статус 'генерального секретаря' достаточно шаток. Соберут секретари кворум, объявят его оппортунистом, предателем дела мировой революции, исключат из партии в один момент. И сразу на выходе возьмут его под белы ручки и отвезут до Лубянки. Особенно если учесть, что НКВД тогда контролировала группа сионистов.
– Кого, кого, сионистов, евреев что ли?
– Можно сказать и так. Хотя там всё сложнее. Ты вспомни, что вся эта революционная братия была весьма специфичной по национальному составу. И что ЧК, а потом НКВД были весьма плотно укомплектованы именно евреями-сионистами, имевшими хорошие связи с теми же первыми и прочими секретарями. Вообще все эти 'революционеры' изначально были тесно завязаны на еврейских финансистов, на того же Рокфеллера, к примеру, и действовали в первую очередь в их интересах. Никому из этих сил не нужна была сильная Россия, в лице СССР, им была нужна та самая мировая революция, которая сметёт старый мировой порядок и позволит создать свой собственный. А российский и советский народ для них представлялся всего лишь расходным материалом для этой мировой революции. Так что тут вопрос не столько в евреях, как национальности, сколько во множестве агентов влияния внешних сил, по случаю оказавшихся по большей части евреями. И победить этот сионистский заговор, даже будучи генеральным секретарём, было очень не просто.
Так что в тридцать седьмом году Сталину было просто не из чего выбирать и пришлось идти на поводу у партийной верхушки, которая блюла исключительно свои шкурные интересы и интересы их внешних хозяев. Так вот, именно первые секретари и начали тот самый террор против советского народа, уничтожая всех, кто мог подать голос против них, только в этот раз действуя куда более жестоко, чем раньше. Естественно, потом Сталин сумел переломить зарвавшихся партийцев и почистить НКВД от сионистов, но в целом, ситуация так и осталась повисшей до самого конца его правления.
– А причём здесь Хрущёв-то?
– Ты вспомни, кем он был в том же тридцать седьмом году.
– На Украине кем-то…
– Именно на Украине, первым секретарём. Но не в тридцать седьмом, тогда он ещё был каким-то секретарём в Москве, а в тридцать восьмом году, и как раз прославился как беспощадный борец с 'врагами народа'. Кровавый палач, одним словом этот Хрущ. Немудрено, что он и те, кто его возвёл в генеральные секретари, хотят перевести все стрелки на Сталина, а самим войти в историю 'чистенькими'. У самих руки в народной крови, и они это прекрасно знают. На этом его, а также многих других, кто вхож на здешний Олимп, мы можем хорошенько прижать. Кроме того, вторая жена Хруща до сих пор сидит за шпионаж, а его сын — Леонид, лётчик, по официальной версии пропал без вести, однако, чувствую я, не так уж и пропал. Скорее всего, у наших 'западных партнёров' есть на этот счёт вполне достоверные данные о его предательстве в немецком плену. Думаю, и у нашей 'конторы' есть на этот счёт компромат. Так что Хруща мы сможем не просто прижать, а практически 'припечатать', другое дело, что он тоже не один решает тут всё.
– Это понятно. Но ты смотри, сколько работы нам будет. А если учесть, что все эти 'товарищи' особо охраняемые здесь люди и зайти и 'поговорить' к ним вот так в гости не получится.
– Так ты 'конторских' своих привлеки, они или помогут или подскажут что.
– Привлёк один такой. Как бы нас за такие мысли и желания не привлекли, как в тридцать седьмом году.
– Неужели ты боишься?
– Нет, просто уж очень круто ты хочешь взять.
– А есть ли у нас другой выбор? Или ты предлагаешь остаться в роли свидетелей естественного отбора?
– Злой ты, Антон, я тебе так верил, а ты…
– А что я? Я правду говорю, и не моя вина, что она тебе уши режет.
– Ладно, ладно, ты меня практически убедил, хотя для нас это очень большой риск.
– Кто не рискует, тому нечего думать о шампанском!
– Вот ещё, об этой кислятине думать.
– Ты тогда подумай о девушках, это для них ты рискуешь и для миллионов таких, как они. Или ты хочешь, чтобы здесь стало как у нас?
Да уж, 'размазал' меня Антон конкретно. Да ещё 'мордой об батарею' несколько раз поводил. Если у меня в голове были одни благие намерения, то у него уже сформировалась твёрдая решимость. И я знаю его, он теперь не отступится, мне придётся или помогать ему или выводить из игры. Но последнее будет равносильно предательству, я на такое не способен. А раз так, будем строить планы, и готовить акции. Пусть история этого мира рассудит нас со всей своей строгостью, если мы ошибёмся в выборе средств.
Мы подошли к порталу, и теперь мне предстояло несколько раз ходить туда и обратно. Антон останется тут, а я на несколько дней вернусь в своё время, требуется решить там много дел и определиться со всем тем, о чём мы сейчас спорили. А мне так хочется вернуться обратно в тёплую избу, где меня ждут ласковые девушки. Нет, ради их будущего, я не остановлюсь ни перед какими трудностями, я выбрал свою дорогу. И с этими мыслями, навесив на себя спереди ещё рюкзак Антона, я шагнул в мерцающий пузырь.